Лу Эрленд. Во власти женщины

32)

   По дороге он один раз остановился у дверей банка. Между прочим, начал он, на что тебе сдались очки с ультрафиолетовой защитой? Вот именно, сказал я (однако за словом в карман не лезу). И он очень прозрачно дал понять, что на этот раз не может быть речи о покупке очков такого же типа.

33)

   Гленн подошел прямо к прилавку. Поздоровался. На сей раз вести переговоры предстояло ему. Нам не нравятся эти очки, сказал он. Совершенно не нравятся. Продавцу сразу следовало уяснить себе, что последние четверть часа своей жизни Гленн только и делал, что чувствовал, как ему не нравятся очки, и не нравятся все больше и больше, и вот сейчас они (как уже было сказано) не нравились ему совершенно. А что в них не так? — спросил продавец с явным интересом, хотя и немного капризным голоском, голоском, прямо скажем, неподходящим для окружающей обстановки (что позже позволило Гленну утверждать, будто продавец — гомик). Словом, вот этим своим голоском он спросил, что случилось с моими очками (которые, как он не сомневался, принадлежали Гленну).
   Они никуда не годятся, сказал Гленн.

34)

   Не стоило применять к очкам силу. Вот и все. Конечно, необходимо регулировать расстояние между стеклами (никто не спорит), но без применения силы. А с применением чего? — спросил Гленн.

35)

   Твердо глядя на продавца, Гленн потребовал вернуть ему деньги, но продавец сказал, что это исключено. Очень даже включено, возразил Гленн. Нет, вы напрасно потратили время. Мы потратили, но не время, сказал Гленн (одержав тем самым маленькую лингвистическую победу), а я почувствовал, что он начинает мне нравиться.

36)

   Но денег нам все-таки не вернули. Откуда нам знать, что эти очки были куплены именно у нас? — спросил продавец, очень довольный, что догадался взглянуть на проблему с другой стороны.
   Гленн сдался. И купил мне новые очки. Красивые, желтые, с футляром для хранения. Теперь мы квиты, сказал он и похлопал меня по плечу. Я поблагодарил его и сказал, что больше не держу на него зла. Глупо затевать ссору из-за таких пустяков. Какая еще ссора? — удивился Гленн.

37)

   Мы с Марианной провели в постели целый день.

38)

   Девять раз занимались любовью, и никто ни разу даже не вспомнил о кремовом комоде.
   Господи, кажется, я уже влюбился в нее без памяти (на меня словно снизошла некая космическая сила любви и самоотречения), главное — не противиться этому чувству, вдалбливал я себе. Утром, когда мы встали, Марианна предложила пригласить Гленна на нашу солнцеворотную вечеринку. По моим рассказам она поняла, что тот очень славный. Я высказал предположение, что Гленн немного староват для нашей компании, но потом мы выяснили, что не староват. Собственно говоря, что такое староват? — сказала она.

39)

   А что мы будем пить? — спросила Марианна. Я не понял, что она имеет в виду вечеринку, и потому ответил, что мне ничего не надо. Спасибо, но мне не хочется пить. Однако немного погодя я сообразил, о чем идет речь, и сказал, что, на мой взгляд, подойдет какой-нибудь легкий напиток и красное вино. А глинтвейна не надо, сказала Марианна. Почему не надо? — удивился я. Оказывается, она не утверждала, а спрашивала, не против ли я глинтвейна. Конечно не против, сказал я и объяснил, что не понял ее, потому что она произнесла конец фразы без интонационного подъема, что для норвежского языка (да и вообще для любого другого) было бы естественно в вопросительном предложении. Но зато прибавил (к своей чести), что в таких недоразумениях есть свое очарование и потому наверняка они еще больше сблизят нас.

40)

   Я начал разучивать на гитаре «Оккена Бума». Гленн по телефону предложил спеть вдвоем эту песню на вечеринке. Прекрасная мысль. Наконец я разучил ее настолько, что она уже годилась для домашнего употребления. Несколько раз я исполнил ее перед Марианной, и она одобрительно кивнула. Снова позвонил телефон, и Гленн спросил, не слишком ли мы замахнулись. Ты так думаешь? — удивился я. Оказалось, у него появились сомнения. Не бойся, народу будет совсем мало, утешил я его. Да, но тем не менее. Он считал, что я слишком легкомысленно смотрю на дело. Не надо думать, что это так себе, пустяки. Я постарался успокоить его, и в конце концов мы сошлись на том, что все куплеты я буду петь один (куплеты — это самое трудное, сказал он), а он будет подхватывать, когда я дойду до слов: «И он играет на ковше, на ковше, на ковше».
   Значит, договорились, сказал Гленн.

41)

   Через десять минут он снова позвонил, чтобы спросить, можно ли ему прийти на вечеринку с женой. Я сказал, что не знал, что он женат. Он так и понял, сказал он. Так удобно ли будет прийти вместе или нет? Разумеется удобно, и я сказал, что мы будем только рады.

42)

   Я решил принарядиться по случаю праздника и надел белую рубашку. Мы накрыли стол на восемь персон и решили, что обойдемся без именных карточек. Пусть каждый сядет там, где захочет, решили мы. Марианна радовалась в ожидании гостей.
   Я наварил целую кастрюлю овощного супа. Марианна беспокоилась, что не хватит. Оливковое масло (помни, надо съедать каждый день по чайной ложке масла), четыре больших паприки, корень сельдерея, морковь, много соевых бобов (раз уж твоя подруга с Нидар-Бергене не ест мяса), брюква и вдобавок два кило риса (плюс свежий хлеб). Господи, Марианна, этого больше чем достаточно. Наверное, согласилась она не очень уверенно.
   Мы зажгли свечи и приготовились насладиться чувством умиротворения, которое обыкновенно вызывает запах стеарина. Я сел за стол и незаметно для Марианны стал ее разглядывать. Не так чтобы очень красива, но, безусловно, хорошенькая. Красивые губы, рыжеватые волосы. Волнующая походка, она ходит чуть покачивая бедрами. Я считал, что до влюбленности уже рукой подать, теперь уже более или менее ясно, что все к этому неотвратимо движется.
   Можно поцеловать тебя, пока не пришли гости? — спросила она. Что ж, я за.

43)

   Первыми пришли однокурсники Марианны (милости просим, милости просим). Один из них (Бент) вежливо поблагодарил за приглашение, бережно повесил пальто, сделал несколько глотков вина из принесенной с собой бутылки и несколько раз повторил (дабы удостовериться, что все его слышали), что солнцеворот его нисколько не волнует, но он никогда не откажется от веселой дружеской вечеринки. Марианна объяснила, что Бент подвизается в области термических исследований, а я сказал, что мне это очень приятно слышать. Ну а ты, видимо, пошел по христианской стезе? — мягко спросил я другого студента (Рюнара). Да, он пошел по христианской стезе.

44)

   Мы все уселись в гостиной и без долгих проволочек приступили к душевному общению. И чем же ты занимаешься, Рюнар?
   Учусь в университете, ответил он. И тут выяснилось, что Рюнар изучает какой-то мудреный раздел теологии и это очень здорово и увлекательно. Ничего другого ему не нужно. Он ни о чем не жалеет. Тут он начал излагать, чем его привлекает образ Христа, и мы неожиданно заговорили о вере. По большому счету, не верить гораздо труднее, чем верить, заявил Рюнар. Ну а не по большому? (Вопрос Марианны был из снисхождения оставлен без ответа.) Тогда она спросила, не хочет ли Рю-нар апельсинового чаю (у нас есть мед). Да, спасибо, если с медом, кивнул Рюнар. Так вот, если вернуться к Иисусу, продолжал он и описал атмосферу, которая должна была объять Святую землю в момент воскресения Иисуса. Неужели мы не понимаем, какое это имеет значение. Для человечества! Для всех нас в этой комнате! Каждый день и каждый час нашей жизни! (Рюнар воодушевился и стал проникновенно заглядывать в глаза.) Но Бент все это уже слышал раньше, он чуть заметно приподнял брови и начал сжимать и разжимать пальцы. Странно, что остальные задерживаются, сказала Марианна.

45)

   А ты чем занимаешься? Бент посмотрел на меня. Я? — спросил я. Да, ты. Я рассказал, что часто хожу в бассейн, а вообще люблю читать, и осторожно показал на Марианну (которая, со своей стороны, была занята разговором с Рюнаром) и дал ему понять, что она тоже занимает часть моего времени (и это, разумеется, только приятно). Постепенно я объяснил ему, что у меня много разных дел, и нарисовал портрет жизнерадостного, активного и во всех отношениях спортивного человека. Это ладно, а кем ты работаешь? — спросил Бент. Ах работаю! Я почувствовал, что у меня нет желания говорить об этом. И предложил ему угадать. Может, в школе? В дорожной службе? Небось психиатрия? Или что-нибудь в рыбной отрасли? Наконец он сдался. Я обещал, что, возможно, скажу ему попозже.

46)

   Раздался звонок. Марианна открыла, это пришла Нидар-Бергене. Подруги обнялись, и Нидар-Бергене громко заявила, что давно мечтала на меня посмотреть (ведь она столько обо мне слышала). Она объявила, что принесла мне маленький подарок, и я сразу почуял неладное. Она велела мне развернуть пакет, потому что там по-настоящему нужная вещь. Бент медленно выпрямлялся на диване по мере того, как Нидар-Бергене заполняла собой всю комнату, и я видел, что он приготовился сказать о подарке что-нибудь одобрительное, каким бы этот подарок ни был. Я снял темную обертку, и там под слоем зеленой шелковистой бумага (я поежился) лежал камень.
   Ого, классный камень, сказал Бент.

47)

   Это был не просто камень, а кусок горного хрусталя. Нидар-Бергене потратила много времени в магазине, подыскивая камень, который подошел бы именно мне. Из нескольких сотен камней мне подходит только этот. Она в этом не сомневается, ни капельки. И она весьма убедительно рассказала, как камень послал ей сигнал и ей оставалось только настроиться на нужную волну. Бент был в восторге, а Марианна поинтересовалась, для чего можно использовать этот камень, и оказалось, что камень был универсальным, он годился буквально для всего. Например? — спросил я.

48)

   Этим камнем я могу отворить поток своей энергии, объяснила Нидар-Бергене, он стимулирует чакры (я сделал вопросительный жест, оставшийся без ответа) и поможет мне открыть самого себя. Я смогу с ним медитировать, почувствовать, как в моем естестве пульсирует живительная энергия, и сумею избавиться от всего темного в своем подсознании (да-да, темное есть у всех нас, и его необходимо изгонять). Благодаря камню я почувствую, что мое тело (как вообще все живое) является единым целым, поэтому, если повредишь часть, нанесешь урон всему целому. Бент опять проговорил: ого! — и пожелал, чтобы Нидар-Бергене продемонстрировала нам свойства хрусталя (ну какой-нибудь пример или упражнение — что-нибудь из того, что она так здорово расписала). Ни-дар-Бергене ласково посмотрела на него и объяснила, что это совершенно невозможно. Речь идет о силах, заключенных внутри нас, понимаешь, Бент? Энергия нам дана не для фокусов. Она просто есть в нас, и все. Мы можем использовать ее или не замечать ее всю жизнь, но шутить с ней нельзя, сказала Нидар-Бергене. Потом она спросила, все ли Бент понял, и он озадаченно кивнул.
   Я взглянул на Марианну и увидел, что она безумно за меня рада. Я получил подарок, который, может быть, сделает из меня другого человека, и она от этого только выиграет. Марианна улыбнулась, и я понял, что ей хочется поцеловать меня (чтобы отметить как свою собственность), но я ответил ей взглядом, говорящим, что никакие поцелуи в ближайшее время не уместны.

49)

   Привет! Привет! Это пришел Гленн с женой. Он не мог не заметить, что входная дверь не заперта, вот и решил... (отлично, Гленн, входи, добро пожаловать). Я еще не познакомился с твоей женой, сказал я. Познакомьтесь, пожалуйста, сказал Гленн и направился прямиком к чаше с глинтвейном. Я жена Гленна. Меня зовут Рут. Я пожал ей Руку, и сказал, что рад ее видеть, и представил ей, не торопясь, всю нашу компанию, назвав каждого по имени.
   А Гленн оторвался от чаши с глинтвейном и, глядя на гостей, сказал, что он для всех просто Гленн.

50)

   Рут штурмом взяла нашу компанию и сообщила всем, что ее вконец замучил насморк — все время течет из носа. Но недавно она открыла новый способ капать в нос, который произвел революцию во всем ее носовом хозяйстве. Она показала нам пузырек с каплями, и мы все дружно закивали. Я тоже покивал, но вдобавок сжал губы и издал негромкий, но восторженный и одобрительный звук. Я подумал, это положит хорошее начало нашей дружбе.

51)

   Бент спросил Нидар-Бергене, не хочет ли она выпить красного вина. Вообще-то она теперь не пьет... Бент зашел с другой стороны: поскольку окружающая среда вот-вот полетит в тартарары, она могла бы разок... (Нидар-Бергене заколебалась) — и он прибегнул к крайней мере: предположим, она осталась одна на необитаемом острове и у нее нет с собой ничего, кроме бочонка красного вина, неужели она даже тогда не выпила бы бокальчик? Она не знает, но скорее всего выпила бы. (Вот видишь.) И Бент налил ей большой бокал: твое здоровье, Нидар-Бергене.

52)

   Вечер шел своим чередом, и я ходил и пытался внести оживление в унылые и мертворожденные разговоры. Гленн и Рюнар стояли у чаши с глинтвейном. Гленн пил без передышки, тогда как Рюнар еще никогда не прикасался к алкогольным напиткам. Я верю в то, что надо хранить чистоту человеческого тела, сказал Рюнар, он считал, что напиваться пьяным — все равно что отказываться от неповторимой человеческой сущности, все равно что добровольно идти в кабалу. Но Гленн так и не понял, что там несет Рюнар, и сам стал рассказывать о веселых деньках в армии конца сороковых. Как они выдавливали зубную пасту в ухо товарищу, под мухой пилотировали бомбардировщик, спали без задних ног на пятнадцатиградусном морозе и, бывало, кто-нибудь просыпался оттого, что товарищи через воронку лили ему в мочеточник ледяную воду (ха-ха, славное было времечко).
   Рюнар морщился, а Гленн громко хохотал и веселился от души. Я же отправился на кухню посмотреть, как там поживает мой суп.

53)

   Марианна стояла у плиты и мешала ложкой в кастрюле. Она спросила, не нарежу ли я хлеб, и я нарезал. Как замечательно, что тебе подарили этот кристалл, сказала она. Ты думаешь? — спросил я, и она кивнула, сунув в рот кусочек спаржи. Она верила, что кристалл может еще больше улучшить нашу сексуальную жизнь (ведь я сам знаю, какое блаженство мы можем с нею испытывать). Я выразил сомнение, что нам может стать еще лучше, чем сейчас, но она была уверена, что может (интересно, что она знает такое, чего не знал бы я?).
   Между прочим, предложил я, нельзя ли нам прямо здесь и сейчас заняться любовью (всего разочек), ведь никому из гостей не придет в голову идти на кухню. Нет, нельзя. Мы должны присмотреть за овощами, и к тому же ей нужно в уборную. Ну а позже, один разок, когда выдастся подходящая минутка? Что ж, это вполне возможно.

54)

   А в комнате Нидар-Бергене обсуждала кристаллотерапию с женой Гленна. Рут никогда о таком не слыхала. Подумать только! А против насморка это тоже помогает? Неужели камням под силу и такое? И Нидар-Бергене перечислила не менее десяти случаев исцеления болезней носа и горла и еще несколько случаев избавления от глубоких комплексов. Видишь ли, Рут, сказала Нидар-Бергене, капли для носа помогают ненадолго, они лечат следствие, а не причину. Вот куда мы должны направить усилия, все дело в источнике заболевания. Женщины сплели руки и уже больше их не разнимали.

55)

   Мы с Гленном удалились в спальню, чтобы разок-другой прорепетировать «Оккена Бума». Гленн явно нервничал. Расслабься, Гленн (да, тебе легко говорить). Я-то свою партию знал хорошо, а вот Гленн все время слишком рано вступал с припевом. Как я пропою: «Он зовется Оккен Бум», значит, куплет кончился, сказал я. Понял-понял, сказал Гленн. Значит, так, сначала я пою куплет, там еще есть слова, что у него пиджак из сухарей, сухарей, сухарей, так вот, я пою, что у него пиджак из сухарей, а потом, что он зовется Оккен Бум, и только после этого начинается припев, все понял? Да, Гленн считал, что понял.

56)

   Мы исполнили песню почти без накладок, и все сказали, что пели мы здорово. Рут была тронута до слез, увидев своего мужа поющим (ты никогда еще не пел так хорошо, Гленн). Она была влюблена и счастлива, обнаружив у мужа новый талант после тридцати пяти лет супружеской жизни. Гленн и сам был растроган. Я легко похлопал его по плечу (настолько легко, насколько одному мужчине допускается похлопать другого) и сказал, что мы имеем полное право гордиться собой. Гленн пожал мне руку. Похоже, между нами завязывается дружба. Марианна крикнула, что пора к столу.

57)

   Милости прошу, угощайтесь, сказала Марианна, когда все наконец расселись, кому как понравится. Теперь оставалось только наложить еду на тарелки (может, ты начнешь первая, Рут). Раздался звонок. И на пороге появился мой сосед (Халфред), веселый и потный. К столу, к столу, и вновь небольшой ритуал знакомства с гостями. Это Халфред, говорил я, и Халфред всем пожимал руки, желал доброго вечера и искренне раскаивался, что так долго задержался, а все из-за игры в керлинг, которая имеет неприятную тенденцию затягиваться. Не переживай, Халфред, сказал я и усадил его за стол. Марианна подождала, пока все успокоится, и выразительно показала на суповую миску, отчего Рут тут же схватила половник и налила себе полную тарелку.

58)

   Мы ели, я то и дело подливал гостям вина. Выпьем за здоровье присутствующих! (Выпьем, выпьем!) Какой дивный суп, сказали гости (они одобрительно закивали, узнав, что в нем много оливкового масла). Рут съела три порции и с каждой порцией чувствовала себя все моложе (по крайней мере, ей так казалось). На Бента и Рюнара произвело большое впечатление, что такой отличный результат мог быть достигнут и без мяса, а Нидар-Бергене вызвала всеобщий восторг, объявив, что в соевых бобах протеина больше, чем в мясе. И только Гленн выражал свою похвалу сдержанно, будучи убежден, что только гомики заботятся о протеинах.
   А кто из вас что-нибудь знает о зимнем солнцевороте? — спросила Марианна.

59)

   Оказалось, что о зимнем солнцевороте никто почти ничего не знал, и постепенно разговор завял, кто-то заговорил с соседом, а кто-то просто молчал.

60)

   Наверное, на море очень ветрено, сказала Рут, узнав, что Халфред лоцман. Да, ветра хватает. И форма вам положена? Как же без формы. Халфред выезжает на катере к большим судам и проводит их через шхеры. А там эти коварные островки и шхеры у северного побережья, сама знаешь. Рут кивнула: да, она знает. И штормовка у него есть? Как не быть (еще вина, Рут? Спасибо, не откажусь), но он редко ее надевает. Ему больше нравятся шерстяные свитера. Ну хотя бы в дождь он надевает штормовку? В дождь да.

61)

   Бент закурил сигарету. Он и раньше выглядел безмятежным, но с сигаретой во рту вид у него стал совсем блаженный. Еще никогда за моим столом не сидел человек с таким безмятежным и блаженным выражением лица. Бент глубоко затягивался, задерживал дыхание, слушал, прикрыв глаза, что говорит Нидар-Бергене, а потом медленно, демонстративно выпускал дым, словно был уверен, что никогда не умрет (или, по крайней мере, до этого еще очень и очень далеко). Нидар-Бергене никак не могла взять в толк, как это можно курить и в то же время чувствовать себя полноценным человеком. Смотря что понимать под словом «полноценный», сказал Бент и плеснул ей еще вина (да-да, одну каплю, сказала Нидар-Бергене с затуманенным взглядом).

62)

   Марианна подошла и поцеловала меня. Ее губы были такие сладкие, мы поцеловались еще несколько раз. Она была встревожена (вдруг кому-нибудь из наших гостей у нас не нравится?). Я сказал, что, по-моему, большинство очень довольны. Мы наполнили чашу из-под глинтвейна водкой, соком, кусочками фруктов, нарезанных заранее, и еще раз поцеловались. Подошел Гленн и поинтересовался, где ему взять соломинку для пунша (прости, Гленн, кажется, мы забыли их купить).
   Я попробовал пунш. Он был вкусный, и я понял, что выпью несколько бокалов.

63)

   Нидар-Бергене пришвартовалась к Халфреду и спросила, чем закончилась игра в керлинг (что касается Рюнара, он всегда хотел узнать, в чем, собственно, заключается эта игра). Команда лоцманов выиграла с большим преимуществом. Мы разбили их в пух и прах, сказал Халфред. Он сам сделал немало хороших бросков. В меру сильных, в меру слабых (в этом секрет мастерства). Перестараешься — бита пролетит на полметра дальше, недостараешься — остановится за полметра до цели или отклонится в сторону. Нидар-Бергене поинтересовалась, не слишком ли тяжелы биты. Халфред только фыркнул. Нет ничего лучше, чем играть в керлинг, сказал он. На крытом катке тишина, сверкают огни, щетки шуршат по льду, а какая сосредоточенность охватывает игрока перед тем, как он запустит по льду к цели первую биту. Халфред сказал, что, как ему кажется, в спорте есть что-то от священнодействия. Нидар-Бергене сказала, что, по ее мнению, Халфред тонко чувствующий человек. Подошла Рут и выразила свое восхищение тем, что Халфред не только лоцман, но и умелый игрок в керлинг. Рюнар не сказал ничего.

64)

   Марианна наполнила мой бокал, и я подсел к Рюнару. Он поведал мне о своих горестях. Каждый раз, когда ему в голову приходит что-то неожиданное, о чем он никогда раньше не думал, что-то совершенно новое, способное изменить все вокруг, то скоро обнаруживается, что все это уже кем-то описано, обозначено термином, на эту тему уже защищен ряд докторских диссертаций, за которые авторами получены ученые степени. Какая обида, сказал я. Да, ужасно обидно. Похоже, ничего нового больше не придумаешь. Рюнар считал, что это касается абсолютно всего: истории религии (если уж взять его специальность), да и вообще всей науки, а также литературы, живописи, скульптуры. И еще он считал весьма опасным, что у нашего времени нет своих эстетических принципов, которые объединяли бы всех людей. Науку и искусство так заполонила всякая чепуха, что от них ничего не осталось. Мы тщетно пытаемся открыть что-то новое, что могло бы адекватно выразить нашу эпоху, вместо того, чтобы носиться с отжившими идеями. И вдруг он спросил, разве он требует слишком многого, желая, чтобы его посетила хотя бы одна-единственная гениальная мысль? Такая, которая еще никому не приходила бы в голову. Он мечтает проснуться однажды и обнаружить, что у него родилась такая мысль, тогда он бы ее записал и был благодарен судьбе всю оставшуюся жизнь. Я утешил его и сказал, что, на мой взгляд, это вполне допустимое желание и я уверен, что такой день обязательно настанет.
   Подумай, если бы мы только могли начать все сначала! (Я не понял, что именно он имеет в виду.) О, он имеет в виду, что люди должны договориться и уничтожить все достижения, все открытия, все философские теории, сжечь все технические труды (а с ними заодно и всю прочую литературу), покончить со всем этим раз и навсегда и начать с нуля. Вот было бы здорово! Я спросил его, не думает ли он, что пора вернуться к обществу.

65)

   Гости начали хмелеть, и я высказал Марианне свои опасения. Она ответила, что просто всем весело и лучше бы я тоже расслабился. Халфред предложил всей компанией завалиться в ночной клуб и спеть там под караоке. А это прилично для дамы моего возраста? — спросила Рут. Господи, а что тут такого! Халфред уже бывал там, и он процитировал брошюру, в которой было написано, что в клубе имеются тысячи песен (на любой вкус) и что даже фальцет будет звучать там как голос Фрэнка Синатры. Я выпил еще пунша и почувствовал, что скоро созрею до того, что буду готов участвовать в чем угодно. Гленн подошел ко мне и сказал, что Марианна очень славная девчонка (так что держись ее, приятель). Рюнар поблагодарил за вечер и собрался уходить. Были рады тебя видеть, сказали мы.
   Я нечаянно услыхал, как Бент спрашивал у Нидар-Бергене, не торгует ли она в отделе нижнего белья у «Хеннес и Мауриц», а Рут вдруг заметила кремовый комод и пришла в восхищение от его цвета (но вы не находите, что он немножечко маловат?).

66)

   Нидар-Бергене потребовала, чтобы я немедленно испытал на себе горный хрусталь. Мне следовало лечь на пол, положить камень себе на лоб и ни о чем не думать. Я спросил, не лучше ли дождаться более спокойной обстановки, но оказалось, это не обязательно (обстановка роли не играет, сказала она). Ты что-нибудь чувствуешь? Этого я не мог сказать, разве что самую капельку. И вдруг меня охватила слабость, которая всегда охватывала меня с перепоя, и я провалился сквозь ковер, сквозь линолеум и стал подавать голос. Когда я открыл глаза, Нидар-Бергене поинтересовалась, был ли я в контакте с моим астральным телом. Трудно сказать, ответил я и почувствовал, что у меня неотложные дела в уборной.