Страница:
Светлана Лубенец
Выпускной роман
Глава 1
Первое сентября
Одиннадцатиклассник Олег Дунаевский выглядел ослепительно. На нем был костюм-тройка цвета хаки с искрой, светлая рубашка в тон и галстук – зеленоватый металлик. Длинные блестящие пряди волос картинно обрамляли лицо. Почти все девчонки, стоящие на школьном дворе на линейке, посвященной Первому сентября, не отрывали от него восхищенных глаз. Олег был их кумиром. Он будет учиться в школе последний год, а значит, можно еще успеть ему понравиться. И девчонки нервно поправляли волосы, одергивали нарядные блузочки и посылали ему взоры, один пламенней другого.
Олег принципиально ни на кого не смотрел. Еще бы! Только останови на ком-нибудь взгляд, хлопот потом не оберешься: замучают дурацкими записками, охами и вздохами.
– Итак! Право дать первый звонок в этом учебном году предоставляется одиннадцатикласснику нашей школы Олегу Дунаевскому и первокласснице Танечке Кузнецовой! – торжественно провозгласила директор Валентина Михайловна и первой часто-часто зааплодировала круглыми розовыми ладошками.
Ее хлопки, усиленные микрофоном, дружно поддержали присутствующие на линейке. Многочисленные родители хлопали самым яростным образом, поскольку в очередной раз надеялись, что этот учебный год будет гораздо лучше предыдущих. Свежеотремонтированная школа, блистающая новыми стеклопакетами, радовала глаз. Казалось, что за этими новыми окнами все ученики непременно сделаются если и не отличниками, то сплошь примерными хорошистами. Девочки аплодировали красавцу Олегу, парни – дурачились, складывая ладони ковшиками и выдавая в пространство смешные гулкие звуки. В общем, все были заняты своим делом, довольны жизнью, хорошей погодой и даже началом учебного года.
К Олегу подвели маленькую Танечку в белых гольфиках, ярко-синем костюмчике и с огромными прозрачными розочками над завитыми в локоны белокурыми хвостиками. В руках девочка осторожно держала старинный медный колокольчик с красным бантом.
Дунаевский сначала взял Танечку за маленькую ручку, а потом нагнулся, подхватил девчушку за талию, чтобы посадить себе на плечо. Он не раз видел, как это делали выпускники на своих последних линейках, и решил, что ничуть не хуже остальных. Молодецкой силушкой его природа не обделила, а потому пронести на плече крохотную Танечку внутри школьного двора ему что плюнуть. Родители первоклассников при этом зааплодировали еще громче, поскольку им понравилось, что старшеклассник не отступает от принятого на таких мероприятиях протокола. Конечно, миленькая Танечка на плече рослого красивого Олега будет выглядеть очень эффектно, и это обязательно надо сфотографировать и даже снять видеокамерой.
Ни родители, ни директор Валентина Михайловна, ни тем более сам Олег не могли и предположить, что на фотоаппараты и кинокамеры будет заснято вовсе не триумфальное шествие выпускника и первоклассницы, а жгучий позор молодого человека.
Олег, посадив Танечку на плечо, гордо шагнул, но вдруг почему-то покачнулся и, не удержав равновесия, стал заваливаться прямо на празднично разодетых первоклассников. Испуганные папаши тут же выскочили вперед своих чад, смяв их ряды, букеты и банты. Девчонки запищали. Кто-то заплакал. Визжащую на одной ноте Танечку подхватил папа ее будущего одноклассника, а Олега никто не сумел удержать, и он, рухнув между двумя насмерть перепуганными папашами, которые вместо него поймали в растопыренные руки лишь воздух, повалил за собой еще пяток детей.
Линейка ахнула. Этот всеобщий «ах!», тоже многократно усиленный микрофонами, взметнулся вверх из колодца школьного двора, и в соседних домах люди высунулись в окна, чтобы посмотреть, что происходит на улице. А посмотреть было на что. И еще послушать. Жуткую тишину, установившуюся после дружного «ах», вдруг нарушил богатырский смех 11-го «В».
Казалось, что парни и девчонки этого класса посходили с ума. Они хохотали и хохотали на разные голоса. Из общего гогота вырывались то визгливые девичьи переливы, то басовитые юношеские раскаты.
Конечно, бывает, что человек споткнется и упадет эдак смешно, что не удержишься от смеха, даже и сочувствуя. Но ничего смешного в падении Олега не было. Оно выглядело несчастным случаем, над которым не смеются, которому сострадают и спешат помочь. Олег поднялся с белым лицом и подрагивающими губами. Окружающие не разобрались от чего: от унижения или от боли, поскольку молодой человек очень быстро исчез в толпе. Кое-кто успел заметить, что его новый костюм был в пыли. Другие потом рассказывали, как он бережно поддерживал левой рукой правую.
11-й «В» продолжал смеяться.
Директрисе Валентине Михайловне было не до Олега. Ей не нравилось ржание выпускного класса. Что после линейки скажут спонсоры, которые уже презрительно морщат свои носы? Они, конечно же, подумают, что во вверенной ей школе, куда они вкладывают свои денежки, детей не учат элементарным правилам хорошего тона. Она, разумеется, напомнит спонсорам, что эти дети пришлые, что она вынуждена была принять этот класс, когда закрыли 722-ю школу и когда...
Валентина Михайловна не додумала эту мысль до конца, потому что создавшееся положение надо было срочно менять. Она бросилась в гущу испуганных первачков, подхватила с асфальта так и валяющийся медный колокольчик с мятым испачканным бантом, подняла его над головой и зазвонила так мощно, будто сзывала присутствующих на пожар.
– Уважаемые педагоги!! Ведите детей в классы!! Ведите в классы!! – зычно призывала она. Ее голос даже без микрофона перекрывал почти все остальные звуки. – Родители, не мешайте движению учеников! Не волнуйтесь!! Все под контролем!! Все будет в порядке!!
Ввиду праздника Первого сентября у одиннадцатиклассников было всего два урока. Их давно отпустили по домам, но четыре человека, переполненные эмоциями, не могли покинуть школу, не обсудив случившееся на линейке. Ася Бондаренко была дежурной. Остальные заверили классную даму, англичанку Нелли Степановну, что будут помогать Бондаренко, а ключ потом чин чинарем сдадут на вахту. На самом деле убирать было нечего. Доской в праздничный день не пользовались. На ней в строго организованном беспорядке пестрели прилепленные полосками скотча кленовые листья, вырезанные из разноцветной бумаги. Отремонтированный кабинет, пропахший эмульсионкой и лаком, сверкал чистотой. Даже песка с улицы никто не нанес.
– Давайте сходим к Олегу, – предложила Ася, вытирая чистой тряпкой подоконник, который в этом совершенно не нуждался.
– Вряд ли наше появление ему доставит удовольствие, – скривился Руслан.
– А почему вдруг не доставит?
– Да потому что сразу напомнит сегодняшний позор на линейке! Честно говоря, я не удивлюсь, если он в другую школу перейдет.
– Зачем? – испугалась Ася и так густо покраснела, что даже не посвященному в классные тайны стало бы ясно, как она этого не хочет.
– Затем, что теперь каждый при встрече с Олежеком будет вспоминать, как он завалился на перваков – бревно бревном!
– А нечего было выпендриваться! – подал голос Кирилл Кулешов. – Прошел бы с Танькой за ручку! И зачем надо было поднимать ее?!
– Затем, что все так делают! – вступилась за Олега Ася. – В прошлом году Валерка Макеев такую толстуху на плече таскал, помните?! И ведь ничего!
– Я всегда говорю, что нужно поступать нетрадиционно, – наконец вступила в разговор Тамара Рогозина, которая до этого сосредоточенно расчесывала длинные и густые темно-каштановые волосы. – Все девчонок на плече носят – а ты за ручку веди! Чтобы отличиться от других хоть чем-то!
– Если ты и завтра придешь в таком нетрадиционном прикиде, – Кирилл дернул ее за коротюсенькую блузочку, которая лишь частично прикрывала загорелый живот, – Неллечка тебя и на порог не пустит! Она сегодня еле сдерживалась. Явно праздник не хотела тебе портить. Или себе!
– Да я и сама завтра так не оденусь! – Тамара дернула плечиком, и тяжелые волосы густой волной перекатились с него на спину. – Девушка должна каждый день быть новой и неожиданной! А если...
– Вы уклонились от темы! – перебил Рогозину Руслан. – Мы тут не Томкины тряпки собрались обсуждать! Вы мне лучше скажите, неужели так и спустим этому 11-му «В» их ржание?
– У тебя есть конкретное предложение? – усмехнувшись, спросил Кирилл.
– Есть! – Руслан рубанул воздух ладонью, чтобы «есть!» прозвучало весомей. – Предлагаю объявить им войну!
– А у нас с ними пакт о ненападении! – Кулешов рассмеялся, подсел поближе к Тамаре и обнял ее за плечи.
– Ты, что ли, подписывал?!
– Все мы практически подписались. И ты в том числе! Помнишь, еще в конце прошлого учебного года Неллечка гундосила на классном часе: «Вы должны помочь этим детям влиться в коллектив нашей школы!» Хороши дети! Кони! Владимирские тяжеловозы!
– Ой, не скажи, Кирка! Я там такую девочку заприметил! Фея! – И Ткачев в восторге от воспоминания так сильно закатил вишневые глаза, что тот, кто был незнаком с Русланом, непременно испугался бы, что он не сможет вернуть их в нормальное положение.
– Это которая? – живо заинтересовался Кирилл.
Возмущенная Тамара тут же сбросила его руку со своего плеча. Кулешов, совершенно не огорчившись, принялся расспрашивать приятеля дальше:
– Это не та... такая... большеглазая?
– О! Ты тоже ее заметил? – подхватил Руслан. – Глазищи во! – И он изобразил растопыренными пальцами обеих рук нечто размером с хороший грейпфрут.
– Нет, Аська, ты посмотри на них! – призвала подругу возмущенная Тамара. – Нас даже не стесняются! Будто нас тут и нет!
– Не говори, Томка! – Ася, бросив тряпку на подоконник, повернулась к Руслану. – Ты, Ткачев, сам себе противоречишь: то войну объявляешь 11-му «В», то на их девчонок таращишься!
– Одно другому не мешает, милая Асенька! Тем более, что я, как ты совершенно правильно выразилась, всего лишь таращусь! На красивое всегда приятно смотреть!
– Можно подумать, что в нашем классе красивых девчонок нет!
Руслан оглядел бледноватую белокурую Асю и, чтобы не обижать не слишком яркую одноклассницу, сказал:
– Вы, девчата, само собой, хороши! Но... «царевна все ж милее...». – И Ткачев, подмигнув Асе, громко расхохотался.
– Правильно ли я понимаю, что война с «вэшками» отменяется? – очень ядовито спросила Тамара.
– Нет! – опять стал серьезным Руслан. – Проведем по всем правилам. А сейчас... давайте к Олегу! Аська, наверно, права. Пожалуй, есть смысл его поддержать.
– У тебя семь пятниц на неделе, – заметила ему опять порозовевшая Бондаренко, явно обрадовавшись тому, что Ткачев все же решил навестить Дунаевского.
Олег качнул загипсованной рукой и кивнул. Выглядел школьный красавец неважно. Лицо было бледно до синевы, под глазами – коричневые круги, и даже богатые волосы как-то опали, поблекли и потускнели.
– Так больно... – выдохнула Ася. Если бы она могла, то с удовольствием взяла бы на себя его боль. Поскольку это было невозможно, вся ее худенькая фигурка превратилась в живую аллегорию сострадания.
– Уже не очень... – отмахнулся от нее здоровой рукой Олег, сел в кресло и спросил, кривя губы в некоем подобии улыбки: – Ну что, вся школа весь день так и ржала?
– При чем тут школа? – возмутился Ткачев и опустился на соседнее кресло. – Смеялся только этот убогий 11-й «В». Да и то на линейке! Все уже всё забыли!
– Ага! Как же! Такое забудешь! – нервно выкрикнул Олег и с силой закусил губу. Видимо, это помогало ему сдерживать эмоции или боль. – Первоклашек-то много завалил?
– Брось, Дунай! – вступил в разговор Кирилл. – Хорош себя изводить! Все живы и здоровы. А к тому времени, как с тебя гипс снимут, народ уже и думать забудет про эту дурацкую линейку. Представь, и кроме твоей персоны есть еще о чем подумать! Контрошки, самостоялки, зачеты... Выпускные экзамены, в конце концов, не за горами!
– Ребята, а как вы думаете, почему этот 11-й «В» так странно себя вел? – спросила Ася, усаживаясь на диван к Тамаре, которая уже давно удобно сидела там, свободно откинувшись на спинку и положив одну длинную ногу на другую. – Ведь совершенно не было смешно! У меня аж горло перехватило от страха, что Татьянка сейчас головой об асфальт шарахнется! Об Олеге я уж и не говорю!
– Наверняка назло, – проговорила Тамара, отодвигаясь от Кулешова, который подсел к ней с другой стороны.
– Ну-у-у... Томусик, я твой навеки, – шепнул ей в ухо Кирилл и уже громко спросил: – Кому назло-то?
– Ясно кому! Школе нашей! Думаешь, «вэшкам» хочется последний год в чужой школе учиться?
– Можно подумать, у них есть выбор?
– Вот именно, что нет, а потому верх кретинизма – портить отношения в школе, где учиться все равно придется. Аттестат-то нужен!
– И с кем же они испортили отношения? – усмехнулся Олег. – Подумаешь, смеялись. Они же меня не толкали. Самого почему-то вдруг повело в сторону... Их не в чем упрекнуть.
– Брось, Дунай! – Руслан по своей привычке опять рубанул ладонью воздух. – Вели себя, как настоящие скоты! И я им этого прощать не собираюсь!
– Каким образом не простишь?
– Я тут уже намекал нашим – надо объявить войну!
– По школьному радио объявите или сразу по Центральному телевидению? – Олег пытался шутить, но уголки губ опускались, и улыбка превращалась в болезненный оскал.
– Не знаю еще как. Придумаю. Вот, например, на следующей неделе физрук уже затеял волейбольный турнир среди старших классов. Наподдаем этим гадам по первое число! Устроим им Ватерлоо! Или битву под Полтавой!
– Забыл? – мученически спросил Олег и снова качнул загипсованной рукой.
– Не забыл... Ты, конечно, классный игрок, Олежек, но мы и без тебя не подкачаем! Вот увидишь!
– Мальчики, а вдруг они выиграют?! – ужаснулась Ася.
– Выиграют?!! – Руслан сделал страшные глаза. – Это на нашем-то поле? В нашей-то школе? Где даже тетя Клава со столовской раздачи будет за нас?!
– Подумаешь, волейбол! – надула губки Тамара. – Всего лишь игра! Выиграли-проиграли – два дня печали! А с этих «вэшек», как с гуся вода, то есть – с гусей...
– И что же ты, моя кровожадная радость, предлагаешь? – спросил Кирилл и опять подвинулся к Рогозиной вплотную.
– Пока еще не знаю, но можно над этим вопросом поразмыслить... – ответила Тамара и, не выдержав напора Кулешова, рассмеялась. – Ладно, так и быть, прощаю тебя, но в последний раз! Еще раз заговоришь об этой Юльке из «В»...
– Так значит, она – Юлька?! – перебил ее Ткачев. – Ты с ней знакома, Томка?
– Нет! Так... случайно слышала, как ее девчонки называли.
– Ага! Значит, и тебя она поразила, раз ты ее запомнила?
– У меня, Ткачев, просто память хорошая! – резко сказала Тамара, поднялась с дивана и обратилась к Олегу: – В общем, так! Береги, Олег, руку и ни о чем плохом не думай! А эти... они еще поплатятся за свое ржание!
Дунаевский пристально посмотрел на Тамару. Не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять: вовсе не смех 11-го «В» так бесил девушку. Ей явно было не по душе, что вместо того, чтобы привычно восхищаться ею, первой красавицей «их королевства», одноклассники вдруг обратили свои взоры на другую особу. Похоже, с точки зрения Тамары, с этим надо было покончить, как можно быстрее и навсегда.
О том, что школу № 722 закрывают на капитальный ремонт, ее ученикам объявили в конце прошлого учебного года. В общем-то, особого удивления это сообщение ни у кого не вызвало. Школа была одной из самых старых в городе. Ее здание на фоне окруживших ее светло-блочных высотных новостроек отчаянно и всего лишь в четыре этажа краснело кирпичной кладкой, слегка потемневшей от времени. На фронтоне школы белым кирпичом была набрана цитата из Ленина: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» Восклицательный знак неприлично выкрошился, и в образовавшемся углублении любили прятаться от непогоды птицы. Левое крыло школы, в котором находился спортивный зал, заметно и несколько кривовато осело, был серьезно разъеден ржавчиной козырек над крыльцом, протекала крыша. И тем не менее сообщение о закрытии в преддверии лета никого из учеников всерьез не взволновало. Когда еще эта осень будет! Впереди бесконечное лето, а для будущих выпускников оно же – последнее лето детства, и надо провести его так, чтобы запомнилось надолго.
Август, как всегда, подкрался неожиданно. За неделю до начала учебного года мама вдруг сказала Юле:
– Ты не забыла, что тебе надо бы узнать расписание уроков? Да и вообще... как там и что... во сколько линейка...
Юля не забыла. Она просто старалась оттянуть время, когда уже совершенно неотвратимо придется идти в чужую школу, к чужим учителям, в тот самый чужой монастырь, куда со своим уставом не пускают...
Девушка даже не стала покупать к учебному году обновки. К чему? Нужно просто как-нибудь перетерпеть этот год, получить аттестат – и прости-прощай, чужая школа. Цветы она тоже не покупала. Кому их дарить-то? Где вы теперь, Анна Львовна, любимая классная руководительница 10-го «Б»?
Сегодня, первого сентября, Юле с самого утра не нравилось абсолютно все, включая погоду. Эта самая погода была хорошая, солнечная. А кому нужна хорошая погода, когда начался учебный год? Во время учебы погода должна быть отвратительной, желательно с дождем и ветром, чтобы за окном выло, ухало, гремело жестяными подоконниками и шлепало по балконной двери плетями искусственных цветов, которые мама зачем-то развесила по стене. Хорошо также, когда дождь барабанит по стеклу, а капли сливаются на нем в один мутноватый поток, бесконечно съезжающий вниз. Вот тогда очень неплохо получаются домашние задания, даже по ненавистной тригонометрии... Нет, конечно, сегодня, в праздник, никаких уроков не задали, но лучше бы задали, честное слово! В голову без конца лезут воспоминания сегодняшнего дня. Юля и не хотела бы об этом думать, но... Словом, ей очень понравился молодой человек, который на линейке так... некрасиво упал. Сначала он гордо стоял в центре своих одноклассников, и ветер играл его длинными глянцевыми кудрями. Юля сразу выделила его из всех присутствующих на школьном дворе. Он был красив, высок и строен. Вообще-то Юлю не слишком волновала мужская красота. Она даже в артистов и певцов, в отличие от своих подружек, никогда не влюблялась. Юля считала, что настоящий мужчина должен не на сцене подпрыгивать в распахнутой рубахе на голое тело, а в строгой форменной одежде водить самолеты, охранять государственную границу или, например, производить сложные хирургические операции. В белом халате. И в маске. А под маской... лицо... такое мужественное-мужественное, а глаза – усталые... и умные...
У понравившегося ей молодого человека, пока он не завалился на первоклассников, лицо было веселое и... все-таки мужественное. А строгий костюм... он же почти в тон военной форме пограничников! Но все же, как ни крути и ни подстраивайся под обстоятельства, впервые в жизни Юле понравился красивый молодой человек с длинными и чрезвычайно блестящими, как у артиста на сцене, волосами. Она даже успела подумать о том, что крыша старого здания их школы прохудилась как раз вовремя. Если бы не эта крыша...
А потом случилось то, что случилось. Одиннадцатиклассник упал. Некрасиво так, глупо, унизительно. Он не сразу сумел подняться, скользя ногами по упаковочной фольге попавшего под ноги букета. Когда же он все-таки встал во весь свой высокий рост, его щегольский костюм стал серым от пыли. Юля зажмурилась, чтобы не смотреть на его позор, и заткнула уши, чтобы не слышать, как отвратительно заржал их класс. Нет, Юлины одноклассники вовсе не были гадами. Просто каждый из них находился на пределе своих душевных возможностей. В конце школьной жизни они остались без любимых учителей, без родного здания школы. Они, семнадцатилетние, чувствовали себя на этой линейке в роли первачков-несмышленышей. 11-й «В» уже знал, что получил в свое владение кабинет труда девочек. Это они-то, без пяти минут взрослые люди, должны теперь проводить свои классные часы и вечеринки возле двух газовых плит, среди кастрюль и рядов швейных машинок. В классные дамы им, соответственно, определили учительницу девчачьего труда Нину Никитишну Никишину, расплывшуюся толстуху с сожженными перекисью волосами, которые не хотели укладываться в прическу даже первого сентября и торчали во все стороны неопрятными патлами. Пацаны тотчас окрестили классную – Ниникишей. Потом решили, что кликуха слишком длинна, и сократили ее до Кикиши.
Стоя на линейке, 11-й «В» стыдился торчащих патл Кикиши, ее мощного зада, обтянутого узкой трикотажной юбкой фиолетового цвета, могучего бюста, на котором с трудом сходился куцый рябенький пиджачок. Ребятам было неприятно, что на торжественной линейке им отвели место прямо напротив помойных бачков. Нет, помойка была вполне чистой и пристойной, но все же являлась именно помойкой. Каждый ученик 11-го «В» чувствовал себя нелюбимым приемышем, который взят в большую дружную семью из жалости и теперь вынужден будет донашивать за другими детьми обноски в виде кабинета труда девочек и никому не нужной Кикиши.
Когда позорно рухнул на асфальт школьного двора блестящий красавец в дымчато-зеленоватом костюме, новых Кикишиных подопечных прорвало. Это был дикий нервный смех, коллективная истерия, которую возможно было прекратить только таким образом, каким это догадалась сделать Кикиша. Она со всего маху залепила пощечину рядом с ней стоящему Генке Бармакову. Бармаков как-то особо заливисто всхохотнул и замолк, потирая окрасившуюся в густо-свекольный цвет щеку. Щелчок по Генкиной физиономии был настолько звонок, что пробил брешь в общем ржании, и оно начало скудеть, редеть, затихать, пока наконец не сошло на нет.
В кабинете труда за длинными столами, предназначенными для раскройки тканей, 11-й «В» сидел уже с самыми угрюмыми лицами. Никто не улыбнулся даже развеселому колобку, который был ловко состряпан из разноцветных лоскутков и в другое время вызвал бы бурю восторгов хитроватым выражением всезнающей мордуленции. Он совершенно напрасно покачивался перед лицами хмурых одиннадцатиклассников, свисая на витом золоченом шнуре с одного из потолочных плафонов.
– Как вы могли? – проклекотала Кикиша, и щеки ее толстого лица еще более раздулись, отчего она стала похожа на очеловеченного мультяшного хомяка.
– А чё мы такого сделали? – криво усмехаясь, спросил все еще малиновощекий Бармаков. Он, разумеется, знал, что именно они сделали и что ответит ему на сей счет Кикиша. Он подал голос просто так, чтобы училка знала: они ни за что не сдадутся, они объявят войну ее дурацкой школе, которая сажает выпускников чуть ли не на газовые плиты и выдает в классные дамы толстощекое пугало. Какой толк от трудовицы в свете необходимости получения хороших аттестатов? Кому ее «труд» нужен? Девчонкам? Да когда у них по «труду» были отметки ниже пятаков? Да и будет ли у них «труд» в этом году? Выпускникам в классные дамы нужны литераторши или математички! А потому и этой нелепой Кикише будет объявлена тотальная война. Они с пацанами уже все это обсудили вчера вечерком.
Конечно, Юля Дергач не могла следить за ходом мыслей Бармакова, да и не стала бы этого делать, если бы и могла. У нее от собственных мыслей шла кругом голова. Молодой человек из «А», конечно же, слышал конское ржание их класса. А если даже не понял, откуда оно раздавалось, одноклассники наверняка ему уже очень доходчиво все разъяснили. В таких обстоятельствах подружиться с этим... кажется... Олегом... возможности не представляется никакой.
Юля не слушала ни Кикишу, ни Бармакова, ни других одноклассников, голоса которых друг за другом вливались в общую перебранку. Она еле дождалась звонка и сразу ушла домой, решив прогулять первую в этом году географию. Хоть она и экономическая, а все-таки всего лишь география... Не тригонометрия поди...
Дома Юля занемогла. Ей хотелось отыскать этого Олега, чтобы объяснить: их смех на самом деле его практически не касался. Его падение было той случайной искрой, из которой разгорается пламя. Они, 11-й «В», были огорчены и обижены, а тут как раз такой пассаж... Этот смех... он вырвался у кого-то одного из Юлиных одноклассников неожиданно, а потом... расползся, как зараза...
Юлины невеселые размышления прервал телефонный звонок. Девушка нехотя сняла трубку.
– На нашем месте в 21.00! – весело пророкотал Юра Максимов, с которым Юля встречалась с прошлого года почти каждый день. Его тон не допускал никаких возражений, но Юля все же возразила:
– Что-то голова болит, Юр...
– Так пройдет! – не огорчился Максимов. – На свежем-то воздухе!
Олег принципиально ни на кого не смотрел. Еще бы! Только останови на ком-нибудь взгляд, хлопот потом не оберешься: замучают дурацкими записками, охами и вздохами.
– Итак! Право дать первый звонок в этом учебном году предоставляется одиннадцатикласснику нашей школы Олегу Дунаевскому и первокласснице Танечке Кузнецовой! – торжественно провозгласила директор Валентина Михайловна и первой часто-часто зааплодировала круглыми розовыми ладошками.
Ее хлопки, усиленные микрофоном, дружно поддержали присутствующие на линейке. Многочисленные родители хлопали самым яростным образом, поскольку в очередной раз надеялись, что этот учебный год будет гораздо лучше предыдущих. Свежеотремонтированная школа, блистающая новыми стеклопакетами, радовала глаз. Казалось, что за этими новыми окнами все ученики непременно сделаются если и не отличниками, то сплошь примерными хорошистами. Девочки аплодировали красавцу Олегу, парни – дурачились, складывая ладони ковшиками и выдавая в пространство смешные гулкие звуки. В общем, все были заняты своим делом, довольны жизнью, хорошей погодой и даже началом учебного года.
К Олегу подвели маленькую Танечку в белых гольфиках, ярко-синем костюмчике и с огромными прозрачными розочками над завитыми в локоны белокурыми хвостиками. В руках девочка осторожно держала старинный медный колокольчик с красным бантом.
Дунаевский сначала взял Танечку за маленькую ручку, а потом нагнулся, подхватил девчушку за талию, чтобы посадить себе на плечо. Он не раз видел, как это делали выпускники на своих последних линейках, и решил, что ничуть не хуже остальных. Молодецкой силушкой его природа не обделила, а потому пронести на плече крохотную Танечку внутри школьного двора ему что плюнуть. Родители первоклассников при этом зааплодировали еще громче, поскольку им понравилось, что старшеклассник не отступает от принятого на таких мероприятиях протокола. Конечно, миленькая Танечка на плече рослого красивого Олега будет выглядеть очень эффектно, и это обязательно надо сфотографировать и даже снять видеокамерой.
Ни родители, ни директор Валентина Михайловна, ни тем более сам Олег не могли и предположить, что на фотоаппараты и кинокамеры будет заснято вовсе не триумфальное шествие выпускника и первоклассницы, а жгучий позор молодого человека.
Олег, посадив Танечку на плечо, гордо шагнул, но вдруг почему-то покачнулся и, не удержав равновесия, стал заваливаться прямо на празднично разодетых первоклассников. Испуганные папаши тут же выскочили вперед своих чад, смяв их ряды, букеты и банты. Девчонки запищали. Кто-то заплакал. Визжащую на одной ноте Танечку подхватил папа ее будущего одноклассника, а Олега никто не сумел удержать, и он, рухнув между двумя насмерть перепуганными папашами, которые вместо него поймали в растопыренные руки лишь воздух, повалил за собой еще пяток детей.
Линейка ахнула. Этот всеобщий «ах!», тоже многократно усиленный микрофонами, взметнулся вверх из колодца школьного двора, и в соседних домах люди высунулись в окна, чтобы посмотреть, что происходит на улице. А посмотреть было на что. И еще послушать. Жуткую тишину, установившуюся после дружного «ах», вдруг нарушил богатырский смех 11-го «В».
Казалось, что парни и девчонки этого класса посходили с ума. Они хохотали и хохотали на разные голоса. Из общего гогота вырывались то визгливые девичьи переливы, то басовитые юношеские раскаты.
Конечно, бывает, что человек споткнется и упадет эдак смешно, что не удержишься от смеха, даже и сочувствуя. Но ничего смешного в падении Олега не было. Оно выглядело несчастным случаем, над которым не смеются, которому сострадают и спешат помочь. Олег поднялся с белым лицом и подрагивающими губами. Окружающие не разобрались от чего: от унижения или от боли, поскольку молодой человек очень быстро исчез в толпе. Кое-кто успел заметить, что его новый костюм был в пыли. Другие потом рассказывали, как он бережно поддерживал левой рукой правую.
11-й «В» продолжал смеяться.
Директрисе Валентине Михайловне было не до Олега. Ей не нравилось ржание выпускного класса. Что после линейки скажут спонсоры, которые уже презрительно морщат свои носы? Они, конечно же, подумают, что во вверенной ей школе, куда они вкладывают свои денежки, детей не учат элементарным правилам хорошего тона. Она, разумеется, напомнит спонсорам, что эти дети пришлые, что она вынуждена была принять этот класс, когда закрыли 722-ю школу и когда...
Валентина Михайловна не додумала эту мысль до конца, потому что создавшееся положение надо было срочно менять. Она бросилась в гущу испуганных первачков, подхватила с асфальта так и валяющийся медный колокольчик с мятым испачканным бантом, подняла его над головой и зазвонила так мощно, будто сзывала присутствующих на пожар.
– Уважаемые педагоги!! Ведите детей в классы!! Ведите в классы!! – зычно призывала она. Ее голос даже без микрофона перекрывал почти все остальные звуки. – Родители, не мешайте движению учеников! Не волнуйтесь!! Все под контролем!! Все будет в порядке!!
* * *
– Вот ведь придурки! Ржали, как кони в степи! – возмущался Руслан Ткачев, сидя верхом на учительском стуле.Ввиду праздника Первого сентября у одиннадцатиклассников было всего два урока. Их давно отпустили по домам, но четыре человека, переполненные эмоциями, не могли покинуть школу, не обсудив случившееся на линейке. Ася Бондаренко была дежурной. Остальные заверили классную даму, англичанку Нелли Степановну, что будут помогать Бондаренко, а ключ потом чин чинарем сдадут на вахту. На самом деле убирать было нечего. Доской в праздничный день не пользовались. На ней в строго организованном беспорядке пестрели прилепленные полосками скотча кленовые листья, вырезанные из разноцветной бумаги. Отремонтированный кабинет, пропахший эмульсионкой и лаком, сверкал чистотой. Даже песка с улицы никто не нанес.
– Давайте сходим к Олегу, – предложила Ася, вытирая чистой тряпкой подоконник, который в этом совершенно не нуждался.
– Вряд ли наше появление ему доставит удовольствие, – скривился Руслан.
– А почему вдруг не доставит?
– Да потому что сразу напомнит сегодняшний позор на линейке! Честно говоря, я не удивлюсь, если он в другую школу перейдет.
– Зачем? – испугалась Ася и так густо покраснела, что даже не посвященному в классные тайны стало бы ясно, как она этого не хочет.
– Затем, что теперь каждый при встрече с Олежеком будет вспоминать, как он завалился на перваков – бревно бревном!
– А нечего было выпендриваться! – подал голос Кирилл Кулешов. – Прошел бы с Танькой за ручку! И зачем надо было поднимать ее?!
– Затем, что все так делают! – вступилась за Олега Ася. – В прошлом году Валерка Макеев такую толстуху на плече таскал, помните?! И ведь ничего!
– Я всегда говорю, что нужно поступать нетрадиционно, – наконец вступила в разговор Тамара Рогозина, которая до этого сосредоточенно расчесывала длинные и густые темно-каштановые волосы. – Все девчонок на плече носят – а ты за ручку веди! Чтобы отличиться от других хоть чем-то!
– Если ты и завтра придешь в таком нетрадиционном прикиде, – Кирилл дернул ее за коротюсенькую блузочку, которая лишь частично прикрывала загорелый живот, – Неллечка тебя и на порог не пустит! Она сегодня еле сдерживалась. Явно праздник не хотела тебе портить. Или себе!
– Да я и сама завтра так не оденусь! – Тамара дернула плечиком, и тяжелые волосы густой волной перекатились с него на спину. – Девушка должна каждый день быть новой и неожиданной! А если...
– Вы уклонились от темы! – перебил Рогозину Руслан. – Мы тут не Томкины тряпки собрались обсуждать! Вы мне лучше скажите, неужели так и спустим этому 11-му «В» их ржание?
– У тебя есть конкретное предложение? – усмехнувшись, спросил Кирилл.
– Есть! – Руслан рубанул воздух ладонью, чтобы «есть!» прозвучало весомей. – Предлагаю объявить им войну!
– А у нас с ними пакт о ненападении! – Кулешов рассмеялся, подсел поближе к Тамаре и обнял ее за плечи.
– Ты, что ли, подписывал?!
– Все мы практически подписались. И ты в том числе! Помнишь, еще в конце прошлого учебного года Неллечка гундосила на классном часе: «Вы должны помочь этим детям влиться в коллектив нашей школы!» Хороши дети! Кони! Владимирские тяжеловозы!
– Ой, не скажи, Кирка! Я там такую девочку заприметил! Фея! – И Ткачев в восторге от воспоминания так сильно закатил вишневые глаза, что тот, кто был незнаком с Русланом, непременно испугался бы, что он не сможет вернуть их в нормальное положение.
– Это которая? – живо заинтересовался Кирилл.
Возмущенная Тамара тут же сбросила его руку со своего плеча. Кулешов, совершенно не огорчившись, принялся расспрашивать приятеля дальше:
– Это не та... такая... большеглазая?
– О! Ты тоже ее заметил? – подхватил Руслан. – Глазищи во! – И он изобразил растопыренными пальцами обеих рук нечто размером с хороший грейпфрут.
– Нет, Аська, ты посмотри на них! – призвала подругу возмущенная Тамара. – Нас даже не стесняются! Будто нас тут и нет!
– Не говори, Томка! – Ася, бросив тряпку на подоконник, повернулась к Руслану. – Ты, Ткачев, сам себе противоречишь: то войну объявляешь 11-му «В», то на их девчонок таращишься!
– Одно другому не мешает, милая Асенька! Тем более, что я, как ты совершенно правильно выразилась, всего лишь таращусь! На красивое всегда приятно смотреть!
– Можно подумать, что в нашем классе красивых девчонок нет!
Руслан оглядел бледноватую белокурую Асю и, чтобы не обижать не слишком яркую одноклассницу, сказал:
– Вы, девчата, само собой, хороши! Но... «царевна все ж милее...». – И Ткачев, подмигнув Асе, громко расхохотался.
– Правильно ли я понимаю, что война с «вэшками» отменяется? – очень ядовито спросила Тамара.
– Нет! – опять стал серьезным Руслан. – Проведем по всем правилам. А сейчас... давайте к Олегу! Аська, наверно, права. Пожалуй, есть смысл его поддержать.
– У тебя семь пятниц на неделе, – заметила ему опять порозовевшая Бондаренко, явно обрадовавшись тому, что Ткачев все же решил навестить Дунаевского.
* * *
– Ничего себе! – проговорил Руслан и присвистнул. – Неужели сломал?Олег качнул загипсованной рукой и кивнул. Выглядел школьный красавец неважно. Лицо было бледно до синевы, под глазами – коричневые круги, и даже богатые волосы как-то опали, поблекли и потускнели.
– Так больно... – выдохнула Ася. Если бы она могла, то с удовольствием взяла бы на себя его боль. Поскольку это было невозможно, вся ее худенькая фигурка превратилась в живую аллегорию сострадания.
– Уже не очень... – отмахнулся от нее здоровой рукой Олег, сел в кресло и спросил, кривя губы в некоем подобии улыбки: – Ну что, вся школа весь день так и ржала?
– При чем тут школа? – возмутился Ткачев и опустился на соседнее кресло. – Смеялся только этот убогий 11-й «В». Да и то на линейке! Все уже всё забыли!
– Ага! Как же! Такое забудешь! – нервно выкрикнул Олег и с силой закусил губу. Видимо, это помогало ему сдерживать эмоции или боль. – Первоклашек-то много завалил?
– Брось, Дунай! – вступил в разговор Кирилл. – Хорош себя изводить! Все живы и здоровы. А к тому времени, как с тебя гипс снимут, народ уже и думать забудет про эту дурацкую линейку. Представь, и кроме твоей персоны есть еще о чем подумать! Контрошки, самостоялки, зачеты... Выпускные экзамены, в конце концов, не за горами!
– Ребята, а как вы думаете, почему этот 11-й «В» так странно себя вел? – спросила Ася, усаживаясь на диван к Тамаре, которая уже давно удобно сидела там, свободно откинувшись на спинку и положив одну длинную ногу на другую. – Ведь совершенно не было смешно! У меня аж горло перехватило от страха, что Татьянка сейчас головой об асфальт шарахнется! Об Олеге я уж и не говорю!
– Наверняка назло, – проговорила Тамара, отодвигаясь от Кулешова, который подсел к ней с другой стороны.
– Ну-у-у... Томусик, я твой навеки, – шепнул ей в ухо Кирилл и уже громко спросил: – Кому назло-то?
– Ясно кому! Школе нашей! Думаешь, «вэшкам» хочется последний год в чужой школе учиться?
– Можно подумать, у них есть выбор?
– Вот именно, что нет, а потому верх кретинизма – портить отношения в школе, где учиться все равно придется. Аттестат-то нужен!
– И с кем же они испортили отношения? – усмехнулся Олег. – Подумаешь, смеялись. Они же меня не толкали. Самого почему-то вдруг повело в сторону... Их не в чем упрекнуть.
– Брось, Дунай! – Руслан по своей привычке опять рубанул ладонью воздух. – Вели себя, как настоящие скоты! И я им этого прощать не собираюсь!
– Каким образом не простишь?
– Я тут уже намекал нашим – надо объявить войну!
– По школьному радио объявите или сразу по Центральному телевидению? – Олег пытался шутить, но уголки губ опускались, и улыбка превращалась в болезненный оскал.
– Не знаю еще как. Придумаю. Вот, например, на следующей неделе физрук уже затеял волейбольный турнир среди старших классов. Наподдаем этим гадам по первое число! Устроим им Ватерлоо! Или битву под Полтавой!
– Забыл? – мученически спросил Олег и снова качнул загипсованной рукой.
– Не забыл... Ты, конечно, классный игрок, Олежек, но мы и без тебя не подкачаем! Вот увидишь!
– Мальчики, а вдруг они выиграют?! – ужаснулась Ася.
– Выиграют?!! – Руслан сделал страшные глаза. – Это на нашем-то поле? В нашей-то школе? Где даже тетя Клава со столовской раздачи будет за нас?!
– Подумаешь, волейбол! – надула губки Тамара. – Всего лишь игра! Выиграли-проиграли – два дня печали! А с этих «вэшек», как с гуся вода, то есть – с гусей...
– И что же ты, моя кровожадная радость, предлагаешь? – спросил Кирилл и опять подвинулся к Рогозиной вплотную.
– Пока еще не знаю, но можно над этим вопросом поразмыслить... – ответила Тамара и, не выдержав напора Кулешова, рассмеялась. – Ладно, так и быть, прощаю тебя, но в последний раз! Еще раз заговоришь об этой Юльке из «В»...
– Так значит, она – Юлька?! – перебил ее Ткачев. – Ты с ней знакома, Томка?
– Нет! Так... случайно слышала, как ее девчонки называли.
– Ага! Значит, и тебя она поразила, раз ты ее запомнила?
– У меня, Ткачев, просто память хорошая! – резко сказала Тамара, поднялась с дивана и обратилась к Олегу: – В общем, так! Береги, Олег, руку и ни о чем плохом не думай! А эти... они еще поплатятся за свое ржание!
Дунаевский пристально посмотрел на Тамару. Не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять: вовсе не смех 11-го «В» так бесил девушку. Ей явно было не по душе, что вместо того, чтобы привычно восхищаться ею, первой красавицей «их королевства», одноклассники вдруг обратили свои взоры на другую особу. Похоже, с точки зрения Тамары, с этим надо было покончить, как можно быстрее и навсегда.
* * *
Юля Дергач пребывала в самом мрачном расположении духа с самого утра. А если точнее, то с последней недели августа. Все лето она старалась не думать о том, что в сентябре придется переходить в другую школу. Ту, в которой она училась с первого класса, Юля любила. Ей нравились высокие ребристые потолки и люстры со смешными старинными плафонами в виде колокольцев, утопленные в стенах застекленные шкафы с пособиями, скрипучие паркетные полы в классах и рекреациях. Проходя сегодня утром мимо пустынного школьного крыльца, Юля еле сдержала злые слезы. Здание было мертвым. Вместе с учениками из школы ушла жизнь. За пыльными стеклами девушке виделась страшная темная бездна.О том, что школу № 722 закрывают на капитальный ремонт, ее ученикам объявили в конце прошлого учебного года. В общем-то, особого удивления это сообщение ни у кого не вызвало. Школа была одной из самых старых в городе. Ее здание на фоне окруживших ее светло-блочных высотных новостроек отчаянно и всего лишь в четыре этажа краснело кирпичной кладкой, слегка потемневшей от времени. На фронтоне школы белым кирпичом была набрана цитата из Ленина: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» Восклицательный знак неприлично выкрошился, и в образовавшемся углублении любили прятаться от непогоды птицы. Левое крыло школы, в котором находился спортивный зал, заметно и несколько кривовато осело, был серьезно разъеден ржавчиной козырек над крыльцом, протекала крыша. И тем не менее сообщение о закрытии в преддверии лета никого из учеников всерьез не взволновало. Когда еще эта осень будет! Впереди бесконечное лето, а для будущих выпускников оно же – последнее лето детства, и надо провести его так, чтобы запомнилось надолго.
Август, как всегда, подкрался неожиданно. За неделю до начала учебного года мама вдруг сказала Юле:
– Ты не забыла, что тебе надо бы узнать расписание уроков? Да и вообще... как там и что... во сколько линейка...
Юля не забыла. Она просто старалась оттянуть время, когда уже совершенно неотвратимо придется идти в чужую школу, к чужим учителям, в тот самый чужой монастырь, куда со своим уставом не пускают...
Девушка даже не стала покупать к учебному году обновки. К чему? Нужно просто как-нибудь перетерпеть этот год, получить аттестат – и прости-прощай, чужая школа. Цветы она тоже не покупала. Кому их дарить-то? Где вы теперь, Анна Львовна, любимая классная руководительница 10-го «Б»?
Сегодня, первого сентября, Юле с самого утра не нравилось абсолютно все, включая погоду. Эта самая погода была хорошая, солнечная. А кому нужна хорошая погода, когда начался учебный год? Во время учебы погода должна быть отвратительной, желательно с дождем и ветром, чтобы за окном выло, ухало, гремело жестяными подоконниками и шлепало по балконной двери плетями искусственных цветов, которые мама зачем-то развесила по стене. Хорошо также, когда дождь барабанит по стеклу, а капли сливаются на нем в один мутноватый поток, бесконечно съезжающий вниз. Вот тогда очень неплохо получаются домашние задания, даже по ненавистной тригонометрии... Нет, конечно, сегодня, в праздник, никаких уроков не задали, но лучше бы задали, честное слово! В голову без конца лезут воспоминания сегодняшнего дня. Юля и не хотела бы об этом думать, но... Словом, ей очень понравился молодой человек, который на линейке так... некрасиво упал. Сначала он гордо стоял в центре своих одноклассников, и ветер играл его длинными глянцевыми кудрями. Юля сразу выделила его из всех присутствующих на школьном дворе. Он был красив, высок и строен. Вообще-то Юлю не слишком волновала мужская красота. Она даже в артистов и певцов, в отличие от своих подружек, никогда не влюблялась. Юля считала, что настоящий мужчина должен не на сцене подпрыгивать в распахнутой рубахе на голое тело, а в строгой форменной одежде водить самолеты, охранять государственную границу или, например, производить сложные хирургические операции. В белом халате. И в маске. А под маской... лицо... такое мужественное-мужественное, а глаза – усталые... и умные...
У понравившегося ей молодого человека, пока он не завалился на первоклассников, лицо было веселое и... все-таки мужественное. А строгий костюм... он же почти в тон военной форме пограничников! Но все же, как ни крути и ни подстраивайся под обстоятельства, впервые в жизни Юле понравился красивый молодой человек с длинными и чрезвычайно блестящими, как у артиста на сцене, волосами. Она даже успела подумать о том, что крыша старого здания их школы прохудилась как раз вовремя. Если бы не эта крыша...
А потом случилось то, что случилось. Одиннадцатиклассник упал. Некрасиво так, глупо, унизительно. Он не сразу сумел подняться, скользя ногами по упаковочной фольге попавшего под ноги букета. Когда же он все-таки встал во весь свой высокий рост, его щегольский костюм стал серым от пыли. Юля зажмурилась, чтобы не смотреть на его позор, и заткнула уши, чтобы не слышать, как отвратительно заржал их класс. Нет, Юлины одноклассники вовсе не были гадами. Просто каждый из них находился на пределе своих душевных возможностей. В конце школьной жизни они остались без любимых учителей, без родного здания школы. Они, семнадцатилетние, чувствовали себя на этой линейке в роли первачков-несмышленышей. 11-й «В» уже знал, что получил в свое владение кабинет труда девочек. Это они-то, без пяти минут взрослые люди, должны теперь проводить свои классные часы и вечеринки возле двух газовых плит, среди кастрюль и рядов швейных машинок. В классные дамы им, соответственно, определили учительницу девчачьего труда Нину Никитишну Никишину, расплывшуюся толстуху с сожженными перекисью волосами, которые не хотели укладываться в прическу даже первого сентября и торчали во все стороны неопрятными патлами. Пацаны тотчас окрестили классную – Ниникишей. Потом решили, что кликуха слишком длинна, и сократили ее до Кикиши.
Стоя на линейке, 11-й «В» стыдился торчащих патл Кикиши, ее мощного зада, обтянутого узкой трикотажной юбкой фиолетового цвета, могучего бюста, на котором с трудом сходился куцый рябенький пиджачок. Ребятам было неприятно, что на торжественной линейке им отвели место прямо напротив помойных бачков. Нет, помойка была вполне чистой и пристойной, но все же являлась именно помойкой. Каждый ученик 11-го «В» чувствовал себя нелюбимым приемышем, который взят в большую дружную семью из жалости и теперь вынужден будет донашивать за другими детьми обноски в виде кабинета труда девочек и никому не нужной Кикиши.
Когда позорно рухнул на асфальт школьного двора блестящий красавец в дымчато-зеленоватом костюме, новых Кикишиных подопечных прорвало. Это был дикий нервный смех, коллективная истерия, которую возможно было прекратить только таким образом, каким это догадалась сделать Кикиша. Она со всего маху залепила пощечину рядом с ней стоящему Генке Бармакову. Бармаков как-то особо заливисто всхохотнул и замолк, потирая окрасившуюся в густо-свекольный цвет щеку. Щелчок по Генкиной физиономии был настолько звонок, что пробил брешь в общем ржании, и оно начало скудеть, редеть, затихать, пока наконец не сошло на нет.
В кабинете труда за длинными столами, предназначенными для раскройки тканей, 11-й «В» сидел уже с самыми угрюмыми лицами. Никто не улыбнулся даже развеселому колобку, который был ловко состряпан из разноцветных лоскутков и в другое время вызвал бы бурю восторгов хитроватым выражением всезнающей мордуленции. Он совершенно напрасно покачивался перед лицами хмурых одиннадцатиклассников, свисая на витом золоченом шнуре с одного из потолочных плафонов.
– Как вы могли? – проклекотала Кикиша, и щеки ее толстого лица еще более раздулись, отчего она стала похожа на очеловеченного мультяшного хомяка.
– А чё мы такого сделали? – криво усмехаясь, спросил все еще малиновощекий Бармаков. Он, разумеется, знал, что именно они сделали и что ответит ему на сей счет Кикиша. Он подал голос просто так, чтобы училка знала: они ни за что не сдадутся, они объявят войну ее дурацкой школе, которая сажает выпускников чуть ли не на газовые плиты и выдает в классные дамы толстощекое пугало. Какой толк от трудовицы в свете необходимости получения хороших аттестатов? Кому ее «труд» нужен? Девчонкам? Да когда у них по «труду» были отметки ниже пятаков? Да и будет ли у них «труд» в этом году? Выпускникам в классные дамы нужны литераторши или математички! А потому и этой нелепой Кикише будет объявлена тотальная война. Они с пацанами уже все это обсудили вчера вечерком.
Конечно, Юля Дергач не могла следить за ходом мыслей Бармакова, да и не стала бы этого делать, если бы и могла. У нее от собственных мыслей шла кругом голова. Молодой человек из «А», конечно же, слышал конское ржание их класса. А если даже не понял, откуда оно раздавалось, одноклассники наверняка ему уже очень доходчиво все разъяснили. В таких обстоятельствах подружиться с этим... кажется... Олегом... возможности не представляется никакой.
Юля не слушала ни Кикишу, ни Бармакова, ни других одноклассников, голоса которых друг за другом вливались в общую перебранку. Она еле дождалась звонка и сразу ушла домой, решив прогулять первую в этом году географию. Хоть она и экономическая, а все-таки всего лишь география... Не тригонометрия поди...
Дома Юля занемогла. Ей хотелось отыскать этого Олега, чтобы объяснить: их смех на самом деле его практически не касался. Его падение было той случайной искрой, из которой разгорается пламя. Они, 11-й «В», были огорчены и обижены, а тут как раз такой пассаж... Этот смех... он вырвался у кого-то одного из Юлиных одноклассников неожиданно, а потом... расползся, как зараза...
Юлины невеселые размышления прервал телефонный звонок. Девушка нехотя сняла трубку.
– На нашем месте в 21.00! – весело пророкотал Юра Максимов, с которым Юля встречалась с прошлого года почти каждый день. Его тон не допускал никаких возражений, но Юля все же возразила:
– Что-то голова болит, Юр...
– Так пройдет! – не огорчился Максимов. – На свежем-то воздухе!