Страница:
– На наше счастье, камрады отписали пытливому отроку много банальностей: «Не читай перед обедом это, не смотри перед сном то, не играй в такие-то игры, не пей такое, не кури сякое». Так, что он уже сам начал сомневаться. А мог бы попасться более въедливый тип. И что тогда? Провал гарантирован. Роспуск команды почти неизбежен. Ради чего? Ради пустого каприза, воспоминания из жизни, которой уже нет? Я ли не твердил тебе, я ли не втолковывал: внедрённый наблюдатель не имеет права на ошибку! Он должен быть достаточно живым для того, чтобы ни у кого не возникло ни малейших подозрений. Ведь не ходишь же ты в сауну при этом вашем бассейне – потому что всем известно, что мёртвые не потеют!
– Я просто не люблю сауну. Но мне кажется, ты преувеличиваешь масштабы трагедии. Даже если бы пытливый отрок оказался занудой, мои ребята смогли бы решить эту проблему. Распустили бы контрсплетни.
– Смогли бы, не спорю. Только давай не будем создавать им дополнительные трудности. У них сейчас по плану – коктейли в день летнего солнцестояния. По счастью, хотя бы проблема с «сонником» решена. И слушай – не позорь мои воображаемые седины. Разберись уже в Интернете. Блог заведи для начала, живой журнал какой-нибудь. И будешь совсем как настоящий. Неужели не знаешь – «Если тебя нет в Интернете – значит, тебя нет!»
– Чепуха какая-то. Тем более что нас – по людским меркам – действительно нет. Это ты сам сейчас придумал – про Интернет?
– Нет, придумал не я. Это Стив Джобс сказал. Может и чепуха, – легко согласился Кастор, – Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша…» Или это не я говорил? И не ему? Но блог всё равно заведи. Проверю недели через две. При отсутствии результата буду страшен во гневе. Всё, ты свободен, возвращайся на грешную Землю.
Даниил Юрьевич послушно материализовался на своём рабочем месте. Виталика в кабинете уже не было. Возле стола сидел только Константин Петрович и перепроверял принесённые на подпись документы.
– А, вы уже вернулись, – сказал он спокойным тоном, – вот, подпишите, пожалуйста, счета.
И шеф, не глядя, подмахнул нужные бумаги. Потом, прищурившись, спросил:
– Любезный зам, есть ли у тебя блог?
«Любезный зам» – это что-то новенькое.
– Ну… вообще есть. Но я на работе ни-ни!
– Сможешь объяснить мне, как это работает?
– Мне Маша вообще-то объяснила…
– Понятно. Найди мне такую Машу. Чем скорее, тем лучше. Ещё есть вопросы? Ну? По глазам вижу, что есть.
– По делу – нет никаких.
– Когда бы знать, что есть «по делу», а что – нет. Кто бы мог подумать, что Интернет…
Последнюю фразу шеф сказал куда-то в сторону, так, что заместитель её и не расслышал даже.
– Хотелось бы мне знать, – чуть помедлив, признался Константин Петрович, – как вы там… – взгляд, обращенный в небеса, вернее, к потолку, – общаетесь с Кастором? Как это происходит?
Сам он представлял, что шеф, удалившись для разговора с неосязаемым начальством, попадает в белый-белый, белоснежный зал для переговоров. Дневной свет заполняет этот зал. Длинные столы из прозрачного пластика тянутся, сколько хватает глаз. Вместо стен пульсируют плазменные панели, на которых можно видеть всю жизнь земную, а также подземную и подводную.
– Действительно хочешь узнать? – почти шепотом спросил Даниил Юрьевич.
Константин Петрович кивнул. И понял – нет никаких залов, столов и плазменных панелей. Нет вообще ничего такого, что можно увидеть и потрогать. За что можно зацепиться – взглядом ли, рукой ли, сознанием ли. Но в этом неосязаемом пространстве каждый подключен к каждому. Для того чтобы выйти на переговоры с Кастором, Даниилу Юрьевичу достаточно просто перестать наделять себя воображаемой телесностью – и он уже вместе со всеми, в общем информационном поле. Он чувствует и думает синхронно с теми, кто готов думать и чувствовать синхронно с ним.
Коммерческий директор посмотрел на шефа – тот не проронил ни слова. Просто передал ему – не то мысли, не то образы, не то просто знание.
– Вот так примерно это и происходит, – пояснил Даниил Юрьевич.
– И я так могу?
– Можешь. Но пока что тебе мешает тело. Тело – самая высококачественная защита в мире. Оно не позволяет ощущать мысли других. Но стоит только отпустить эту защиту… Представь, как удобно. Ты просыпаешься утром и сразу соединяешься со всеми людьми. Слышишь их мысли, понимаешь их желания.
Константин Петрович представил себе такое дивное утро. Он просыпается. Где-то в Париже скучает Маша (а обещала, между прочим, не скучать!) Шурик ещё не ложился (зачитался очередной рукописью или только что со свидания вернулся, придумывает отговорку). Виталик проснулся – но только для того, чтобы перевести будильник на два часа вперёд. Вероника укоризненно глядит на него. Она-то не только проснулась, но уже приняла душ и приготовила завтрак. Но главное: теперь, когда все подключены ко всем, она точно знает, сколько человек на самом деле в подчинении у этого неудачника Рублёва, какова его зарплата и функции в компании! И не только она – все бывшие однокурсники об этом знают! И дрожит информационное пространство от их дружного хохота.
– Зачем вы всё это мне рассказали? – «неудачник Рублёв» помотал головой, чтобы отогнать неприятное видение.
– Ты единственный из нашей банды не попытаешься отпустить своё тело и хотя бы одним глазком взглянуть на мир второй ступени. Ты держишь свою личную защиту так же крепко, как нашу общую. И даже чуть крепче.
– Но как же вы смогли передать мне мысли? Если я так крепко держу личную защиту?
– Ты бесконечно доверяешь мне.
Константин Петрович собрал документы и аккуратно сложил их в папку. Потом произнёс:
– Как просто было бы жить, если бы не эта иерархия. Первая ступень, вторая, третья. Почему сразу нельзя родиться всезнающим, всеумеющим, вместо того, чтобы топать куда-то вверх, да ещё и неизвестно куда и неизвестно сколько?
– Рождённый всемогущим ничего не станет делать. Ограничится самой малостью. Он же всемогущий. Он же может абсолютно всё. Тогда зачем проверять границы своих возможностей или кому-то что-то доказывать?
– Ну как же? Если они у тебя есть – опробуй их!
– Так они есть с этого момента и теперь уже навсегда. Зачем спешить? Можно опробовать их завтра, или лет через пятьсот.
– А… э… то есть, он у нас не только всемогущий, но ещё и бессмертный?
– Все мы бессмертные, сейчас не об этом речь. Для того чтобы человек зашевелился и начал что-то делать, его надо ограничить. Причём хорошенько так, оставив мало-мало лазеек для проявления себя.
– Антиутопией попахивает.
– Очень попахивает. Ну, а как ещё заставить человека развиваться? Попробуй поманипулировать всемогущим – да он рассмеётся тебе в лицо, усядется в позу лотоса и отчалит в нирвану. А если ты знаешь свой потолок – то ты будешь стараться пробить его головой.
– Значит, нас держат на коротком поводке для нашего же блага… Ну-ну, – покачал головой Константин Петрович. – Может быть, кого-то по-другому не мотивируешь на дальнейшие достижения. Но я – не такой.
– Такой, такой. Нужно целую жизнь прожить на коротком поводке, чтобы понять – ты точно такой же. Мир исследуют постепенно. Сначала – манежик, потом – комната, потом – квартира. Потом ты выходишь во двор, затем – узнаёшь район, город, страну, материк. И вот уже тебе открыт целый мир. Но если ты шагнёшь в этот мир прямо из манежика – то не уйдёшь дальше собственного двора. И при этом – вот что поразительно – будешь считать себя великим путешественником.
– Можно вечерком, да.
– Вечерком не можно. Вечерком я футбол смотреть буду. Сейчас пошли. Что, трусишь? Дрейфишь, да? Боишься, что Костя отработками загоняет?
– Кого я боюсь? Я – боюсь? Никого я не боюсь.
– Ну и чего тогда сидишь, пошли на эту Мичуринскую. Посмотрим, какие яблочки там созрели.
Галина Гусева рассуждала так: мунги второй ступени, конечно, ребята очень продвинутые. Во всяких там нематериальных знаниях и потусторонних умениях. Только вот в человеческой сути они уже разбираются слабо. Назначили, например, место для коктейлей – а хорошо ли это место для живых? Не тесно ли там, не грязно ли, не огорожено ли оно, наконец, забором с колючей проволокой, по которой пущен ток? А даже если забора нет – вдруг двор слишком оживлённый, или старушки на лавочках чересчур бдительные? Не так-то легко семерых посторонних людей притащить туда, не знаю куда. Да не просто так – людей, а людей, обуреваемых самыми разными эмоциями. Ну, страсть и радость, положим, сами прибегут, стоит их только поманить нужным калачом. А ну как страх – испугается? Ярость – взъярится? Тоска – затоскует, печаль – опечалится, а тщеславие фыркнет и скажет – не пойду на детскую площадку! Я уже взрослое, большое тщеславие!
Несмотря на то, что уже не первую неделю в городе стояла жара, упрямые Бойцы продолжали ходить по улицам в пальто. А что делать, если к его подкладке так удобно крепить всевозможные смертоносные орудия! А попробуй, заткни топор, или даже просто мясницкий нож за пояс шелкового платья в крупный цветочек. Не поймут. Люди стали такими непонятливыми.
Улица Мичуринская, а в особенности – место встречи, не произвели на сестёр Гусевых никакого впечатления: ни хорошего, ни плохого. Скамейки, качели, песочница. Возле песочницы стоит усталая мамаша и уговаривает младенца проявить сознательность и пойти домой обедать. Младенец увлечённо хоронит пластмассовую лягушку, прочее его не интересует. Остальные дети и их бабушки-мамушки-нянюшки, должно быть, спеклись под летним солнцем и уже сидят дома, хлебают холодный суп или жуют салат из свежих овощей.
Не обнаружив ничего подозрительного или хотя бы интересного, Бойцы для порядка решили обойти окрестные дворы, и даже заглянули на соседние улицы: Малую Посадскую, Куйбышева и Конный переулок. Везде было одинаково жарко и дремотно. Из открытых окон доносился звон посуды, струился джаз, детский голос с упоением пересказывал своими словами страшилку про Чёрную простыню.
– Вот скажи, зачем мы сюда в такую жару попёрлись? – спросила у сестры Галина.
– Так кому-то дисциплинку очень нарушить хотелось. А вечером – футбол.
– А правда, футбол-то ведь – только вечером! Так почему бы благородным доннам прямо сейчас не забухать во-он на той скамеечке?
Инспектируя соседние улицы, старушки сразу заметили нужный магазин и теперь, не теряя времени, поспешили к нему.
Кто посмеет упрекнуть двух интеллигентных бабулек, попивающих на детской площадке крепкое пиво из горла? А то, что вместо открывашки они используют топор – так мало ли, что на жаре примерещится? Может, и старушек никаких нет. И пива. И площадки детской. А есть пустырь, заросший чертополохом и крапивой, и на пустыре этом ровно в полночь появляется тёмная фигура, которая только и ждёт запоздалого прохожего, чтобы спросить у него: «Слышь, чувак, где тут ближайший мост на ту сторону, и во сколько его разводят?» Но то в полночь.
Может быть, в полночь жизнь в этом районе и вправду кипит, но сейчас решительно некому было упрекать двух интеллигентных бабулек. Упрямый младенец всё-таки похоронил свою игрушку и отправился домой, на радость опаздывающей на любимый сериал маме. Прочие дети пока не заявляли о себе. На дальней скамейке – не той, которую оккупировали сёстры Гусевы, а на низкой и неудобной, с ногами сидел длинноволосый парень неопределённого возраста. Нет, если бы он не уткнулся подбородком в колени, не обхватил эти самые колени руками, не завесил лицо длинной светлой чёлкой, его возраст ещё как-то можно было бы определить.
– Тебе не кажется, что от того клиента тухлятиной разит? – указывая на него горлышком опустевшей бутылки, спросила Марина.
– Не, это кто угодно, только не наш клиент.
Солнце продолжало припекать. Допив пиво, Галина Гусева вытянула из-за пазухи бутылку рябины на коньяке.
– Откуда она там? – удивлённо спросила сестра.
– Завалялась. Случайно. Я тесак-то на прошлой неделе совсем затупила. Точильщику снесла, а петелька от него свободная простаивает. Для бутылочки в самый раз.
Отхлебнув по глотку и из этой бутылочки, Бойцы с тоской поглядели по сторонам, с сомнением – на длинноволосого парня на дальней скамейке, и вдруг обнаружили, что негодник сидит почти что в тени раскидистого клёна, тогда как бабушки вынуждены жариться на солнце.
– А ну-ка, подвинься, милок, уступи место старшим! – дребезжащим голоском произнесла Галина.
Парень молча сдвинулся на край скамейки.
– Ай-ай-ай, грязными ногами на чистое сидение! Куда только милиция смотрит! – вступила Марина. – Ещё двигайся.
Не дожидаясь реакции, она толкнула беднягу так, что чуть не спихнула его со скамейки.
Парень выставил вперёд одну ногу, чтобы удержать равновесие, потом снова вернулся в прежнее положение.
– Прикурить бы дал старушкам, чем так сидеть, – скомандовала Галина.
Не меняя позы, только высвободив руку, незнакомец пошарил по карманам, вытащил пачку сигарет, зажигалку, и положил рядом с собой. Марина Гусева вцепилась в них, как порочный третьеклассник, собирающийся показать плохим старшим ребятам свою лихость.
– И за стаканами сбегал бы! – наседала Галина.
Рябина на коньяке уже стояла на скамейке.
Длинноволосый подцепил ногой свой рюкзак, валявшийся на земле, выудил из него упаковку прозрачных пластиковых стаканчиков, поставил рядом с собой и спросил:
– Вам хватит, или ещё принести-сбегать?
– Вот не хамил бы ты бабушке! – беззлобно пнула его в плечо Галина.
На этот раз парень не удержал равновесие и шлёпнулся на землю. Но падение как будто слегка взбодрило его, так, что он встрепенулся, довольно бойко схватил свою зажигалку и поднёс Марине огоньку.
– Гадость же куришь. Лёгкие же посадишь! – закашлялась та после первой же затяжки.
– Ты совсем на старости одурела! Это ж не трава, а табачище! – всплеснула руками Галина. – А ну сплюнь! Дениски на тебя нет!
– Интересные бабки, – поцокал языком длинноволосый. – Ну, наливайте, что ли, и мне. Меня Алексей зовут. Не Лёха, не Лёша. Полным именем.
– А меня Василиса! – для конспирации сказала Галина.
– А меня – Дафна! – вторила Марина.
Тень над скамейкой Алексея сгущалась. А может быть, это собирались на небе облака – во второй половине дня обещали небольшой дождь.
Через полчаса Марина вспомнила, что и она, в свою очередь, отнесла в починку маленькую ручную дрель на батарейках, а потом решила, что петле пустовать грех, так, что на скамейке появилась вторая бутылка рябиновки, а длинноволосый Алексей размяк и пустился в откровения.
Он хотел снимать кино. Он всегда хотел снимать кино. Он его даже снимал – работал младшим помощником оператора на сериале «Проститутка, жена банкира». Пока окончательно не затошнило.
– А здесь чего делаешь? – спросила его Галина.
– Сижу, не видите? Вот вы пришли – пью с вами.
– Живёшь, что ли, рядом? – уточнила Марина.
– Нет, живу у Финляндского. Просто пришел сюда. А что, нельзя?
– Да можно. А там у вас, у Финляндского, посидеть совсем негде? – с сомнением протянула Галина.
– Там меня знают все с детства. Ну, родился я там. Только выйдешь – начинается: «Лёша, а что это ты не на работе? Неужели уволили?» «Лёха, когда новый сезон «Жены банкира» будет?» «Алексеич, ты теперь крутой киношный перец, старых друзей, конечно, не замечаешь, но одолжи сотку без отдачи». Ну и всё в таком же духе. А я не хочу разговаривать. Я хочу тухнуть.
Бойцы принюхались.
– Ты не тухлый. И даже вполне живой, – сказала Марина.
– Вот тут нюхни, бабуля, – сказал Алексей и постучал себя по макушке согнутым пальцем, – рыба гниёт с головы.
– Какая ж ты рыба? Ты человек, – удивилась Галина.
– Допустим, я по гороскопу рыба. Рыба и ещё крыса. Нормальное сочетание?
– Крыса, говоришь? – хлопнула его по плечу Марина. – А то-то я смотрю, больно ты парень хороший, а чего нюни распустил – непонятно. Да знаешь, сколько ты ещё фильмов снимешь? Все проститутки и банкиры от зависти полопаются.
– Мне не надо, чтоб они лопались. Меня вообще их мнение не волнует. Знаете, чего я сделать мечтаю? Такое документальное кино крупным планом, ручной камерой. Гиперрелизм, короче. Ну, вы понимаете. Собрать человек пять-семь, типичных, людей с улицы таких, и посадить – да хоть вот на эту скамейку. Чтоб они говорили, перебивая друг друга. Знаете, такой срез жизни мгновенный. Не постановочный. Я потом смонтирую. Уже придумал, как это должно быть. Ту т самое главное – смонтировать. Чтоб как в жизни и даже отчётливее.
Алексей вскочил с места, залпом допил рябиновку, потом снова опустился на скамейку, обхватил руками колени, завесил глаза чёлкой.
– И чего опять сел? – сварливо спросила Марина. – Чего тут трудного? Вон идёт мужик по улице, вот мы сидим.
– Вы… Вы – да, но вас двое. А к мужику тому я не пойду, это здешний домоуправ. Он сразу меня за грудки схватит и трясти начнёт: а есть право на съёмку? А удостоверяющий это документ? А почему в нашем дворе?
– А почему, кстати, в нашем дворе? – ввернула Галина.
– Да пофиг, в каком, лишь бы не там, где меня все знают. А тут и скамейка хорошая, нетипичная. Длинная и узкая. Много народу можно посадить, но без особых удобств. Надо, чтоб они не откидывались на спинку, иначе разговора не получится. Пусть испытывают дискомфорт – и по ассоциации вспоминают какие-то события, и говорят, говорят, говорят.
– Ну, и что мешает? – спросила Марина. – Неужели в большом городе так трудно найти подходящих персонажей?
– Трудно. Я полтора с лишком года искал своих героев. Сначала всем нравится идея, а потом вдруг вылезают разные подводные камни. Один просит деньги. Другой хочет, чтоб ему текст заранее написали, а там вся суть в импровизации. Третий боится опозориться. Четвёртый – артист, будет играть роль «я не играю, я так живу», ничего нет хуже. Пятому время не подходит, у десятого свои идеи. А главное – ну, кому оно нужно? Зачем это всё?
– А тебе – зачем? – строго спросила Марина.
– Потому что я хочу. И могу. Только ведь тоска всё и скука смертная. Если я сделаю этот фильм – оно всё равно никому не надо. А если не сделаю – так оно обратно никому не надо. Ничего никому не надо, что бы ты ни делал.
– Так бы и пырнула зануду ножиком! – не выдержала Галина.
– Пырни, попробуй, – был ответ.
Старушка легонечко уколола собеседника чем-то острым. Алексей отскочил в сторону, глядя на неё осоловело. «Совсем спеклась старая!» – читалось в его глазах.
– Ну, я пошел, – подхватывая рюкзак, объявил он, – было приятно, и всё такое.
– Упустили! – махнула рукой Марина. – Эх, не свезло. Как думаешь, есть у него какое-то желание или это пустой трёп? Я в этих делах ничего не смыслю. Лёву бы сюда. Да поздно, вон как сиганул резво.
– Не хнычь, клюшенция. Пока одна рука колола – другая контакт в карман бросала. Придём на базу – разберёмся, что за крыса из семейства рыб нам такая попалась.
«И правда, в Омске, – сказал Василий на следующий день, – я проверил».
После этого он согласился считать Алису условно разумной, а Мёртвого Хозяина Дом – условно существующим.
За несколько дней выработался своеобразный порядок действий: Василий показывал на карте место, в котором мог бы располагаться таинственный двор, привозил туда Алису, позволял ей в одиночку углубиться в лабиринты и закоулки, а сам ждал в условленном месте.
Дворы Васильевского острова походили на порталы в иные миры. В них было больше фантастического, чем реального, и казалось, что здесь никто никогда не умирал, а только улетал на другие планеты. Если бы Алисе потребовалось срочно убежать из этого мира в какой-нибудь соседний, лучше лазейки было бы не придумать. Но её вполне устраивал этот. Именно в этом мире, как в стоге сена, затерялась иголка, в которую нужно вдеть путеводную нить, которая, в свою очередь, выведет к Дому Мёртвого Хозяина. Вот только Дом – и есть сама иголка, и чтобы вдеть в неё нить – иголку нужно сначала найти.
Дворы Петроградской стороны напоминали зеркальные коридоры. Шагнув в один, можно было бесконечно прыгать из отражения в отражение, всё уменьшаясь и уменьшаясь, всё дальше уходя в зеленоватую глубину стекла. Здесь не было никаких историй – лишь отражения историй, отблески солнечных лучей в окнах, эхо шагов, то бегущее следом, то поджидающее где-то впереди, за углом.
Дворы Коломны были высокомерны, как пожилые училки, злоупотребляющие макияжем. Здесь не было места нелепым, противоречивым сказкам, каждый раз начинающимся по-разному. Всё было выверено и выправлено. Даже граффити на стенах.
И всё это было не то.
– Опять мимо? – спрашивал Василий, распахивая перед Алисой дверцу автомобиля.
– Угу.
– Ну, хотя бы вспомните номер трамвая? Возьмём схему тогдашнего маршрута, проверим все остановки, и так найдём нужный двор.
– Не помню я номеров. Мне вообще казалось, что мы садимся на первый попавшийся трамвай, но приезжаем куда надо. А один раз трамваи стояли. Наверное, не было электричества, или случилась авария. Представляете – десятки пустых трамваев, один за одним. Красные и желтые. С дверцей-гармошкой и дверцей-купе. Вы помните такие ребристые, будто пластмассовые трамваи с дверцей-купе?
– И что же вы делали, когда трамваи встали?
– Дедушка сказал: «О, нам повезло. Музей трамваев сам к нам приехал, не надо до него добираться через непроходимые леса и болота». Мы шли, и почему-то шли по проезжей части. У некоторых трамваев были открыты все двери, и мы входили внутрь, проходили вагон насквозь и выходили на улицу. А потом спустились в метро и всё равно поехали искать Дом Мёртвого Хозяина.
– На метро? И вы приехали туда на метро?
– Да… Вы знаете, я совершенно об этом забыла.
– И что это была за станция? Помните?
– Сейчас, подождите. Когда мы приехали, дедушка сказал, что эту станцию назвали в честь его дочери, то есть, моей мамы. Её девичья фамилия – Владимирская. И я тоже взяла эту фамилию. В честь дедушки. Ну, и в честь мамы. Теперь скажите, есть такое метро – «Владимирская»? Мне кажется, это шутка. Так не может называться метро.
– Может, – с облегчением выдохнул Василий. – Вы не представляете, как вы сейчас упростили нашу задачу.
Было решено, что Алиса спустится в метро, затем поднимется вверх по эскалатору – и тогда она, может быть, вспомнит дорогу.
Небольшое затруднение вызвала покупка жетонов: Василий очень давно не был в метро, Алиса – тоже. Они стояли перед кассой, пытаясь понять, сколько денег надо заплатить и что при этом сказать кассиру, пока какой-то добрый иностранец не объяснил им, что к чему.
Василий остался ждать на улице, Алиса храбро шагнула на ступеньку эскалатора. Она смотрела под ноги, стараясь не отвлекаться на рекламные щиты и объявления (в её детстве их не было), и пыталась представить, что она – это она и есть, только гораздо младше. И рядом с нею, ступенькой ниже, стоит дедушка.
Итак, вот они спустились, проехали на поезде до нужной станции (всё это произошло в одно мгновение – Алиса просто перешла на эскалатор, идущий вверх), и теперь уже рукой подать до Мёртвого Хозяина Дома.
Внезапно на соседнем эскалаторе началась какая-то весёлая суета.
– Эй, эй! Смотри, смотри!
Послышались щелчки фотоаппаратов, замелькали вспышки. Алиса вздрогнула, вынырнула из своих воспоминаний, вернулась в настоящее и огляделась по сторонам.
По правую руку висела реклама женского журнала, обложку которого украшала её фотография. Полгода прошло, неужели не могли плакат сменить? Как будто других обложек нет.
Люди, ехавшие вниз, улыбались Алисе, махали руками, фотографировали её на фоне плаката – словно она заняла первое место на какой-нибудь важной олимпиаде и теперь с победой возвращается домой. Алиса улыбалась в ответ – если уж тебя угораздило стать знаменитостью, и тебя фотографируют люди, постарайся выглядеть приветливо.
Выйдя на поверхность, она с огорчением признала, что маленькая девочка, которая вместе с дедушкой шагала навстречу очередному чуду, исчезла, и её место заняла привычная взрослая Алиса.
– Вы вспомнили? – Василий поджидал её у входа.
– Ни черта. Ну, допустим – туда. Хотя мне кажется, что этой улицы тогда вообще не было. Я либо вернусь сюда, либо позвоню оттуда, куда приду, и вы меня подхватите.
Алиса достала из сумочки тёмные очки и запоздало укрылась за ними, но это ничего не меняло. Её выдернули в реальность, в действительность, в настоящее время женского рода единственного числа.
Дворы, в которых она оказалась на этот раз, нельзя было объединить по общему признаку, и Алису это раздражало. Так легко и просто налепить клеймо: тут иные миры, тут зеркальные коридоры, тут чопорная история культуры. Здесь же – ну самые обычные дворы, в которых живут обычные современные люди. Вот антенна, вот офис с пластиковыми окнами. Здесь автомобили стоят в четыре ряда. Окно открыто, кто-то смотрит новости. Алиса ускорила шаг: ей хотелось убежать от этой скучной, пресной современности обратно в детство.
– Я просто не люблю сауну. Но мне кажется, ты преувеличиваешь масштабы трагедии. Даже если бы пытливый отрок оказался занудой, мои ребята смогли бы решить эту проблему. Распустили бы контрсплетни.
– Смогли бы, не спорю. Только давай не будем создавать им дополнительные трудности. У них сейчас по плану – коктейли в день летнего солнцестояния. По счастью, хотя бы проблема с «сонником» решена. И слушай – не позорь мои воображаемые седины. Разберись уже в Интернете. Блог заведи для начала, живой журнал какой-нибудь. И будешь совсем как настоящий. Неужели не знаешь – «Если тебя нет в Интернете – значит, тебя нет!»
– Чепуха какая-то. Тем более что нас – по людским меркам – действительно нет. Это ты сам сейчас придумал – про Интернет?
– Нет, придумал не я. Это Стив Джобс сказал. Может и чепуха, – легко согласился Кастор, – Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша…» Или это не я говорил? И не ему? Но блог всё равно заведи. Проверю недели через две. При отсутствии результата буду страшен во гневе. Всё, ты свободен, возвращайся на грешную Землю.
Даниил Юрьевич послушно материализовался на своём рабочем месте. Виталика в кабинете уже не было. Возле стола сидел только Константин Петрович и перепроверял принесённые на подпись документы.
– А, вы уже вернулись, – сказал он спокойным тоном, – вот, подпишите, пожалуйста, счета.
И шеф, не глядя, подмахнул нужные бумаги. Потом, прищурившись, спросил:
– Любезный зам, есть ли у тебя блог?
«Любезный зам» – это что-то новенькое.
– Ну… вообще есть. Но я на работе ни-ни!
– Сможешь объяснить мне, как это работает?
– Мне Маша вообще-то объяснила…
– Понятно. Найди мне такую Машу. Чем скорее, тем лучше. Ещё есть вопросы? Ну? По глазам вижу, что есть.
– По делу – нет никаких.
– Когда бы знать, что есть «по делу», а что – нет. Кто бы мог подумать, что Интернет…
Последнюю фразу шеф сказал куда-то в сторону, так, что заместитель её и не расслышал даже.
– Хотелось бы мне знать, – чуть помедлив, признался Константин Петрович, – как вы там… – взгляд, обращенный в небеса, вернее, к потолку, – общаетесь с Кастором? Как это происходит?
Сам он представлял, что шеф, удалившись для разговора с неосязаемым начальством, попадает в белый-белый, белоснежный зал для переговоров. Дневной свет заполняет этот зал. Длинные столы из прозрачного пластика тянутся, сколько хватает глаз. Вместо стен пульсируют плазменные панели, на которых можно видеть всю жизнь земную, а также подземную и подводную.
– Действительно хочешь узнать? – почти шепотом спросил Даниил Юрьевич.
Константин Петрович кивнул. И понял – нет никаких залов, столов и плазменных панелей. Нет вообще ничего такого, что можно увидеть и потрогать. За что можно зацепиться – взглядом ли, рукой ли, сознанием ли. Но в этом неосязаемом пространстве каждый подключен к каждому. Для того чтобы выйти на переговоры с Кастором, Даниилу Юрьевичу достаточно просто перестать наделять себя воображаемой телесностью – и он уже вместе со всеми, в общем информационном поле. Он чувствует и думает синхронно с теми, кто готов думать и чувствовать синхронно с ним.
Коммерческий директор посмотрел на шефа – тот не проронил ни слова. Просто передал ему – не то мысли, не то образы, не то просто знание.
– Вот так примерно это и происходит, – пояснил Даниил Юрьевич.
– И я так могу?
– Можешь. Но пока что тебе мешает тело. Тело – самая высококачественная защита в мире. Оно не позволяет ощущать мысли других. Но стоит только отпустить эту защиту… Представь, как удобно. Ты просыпаешься утром и сразу соединяешься со всеми людьми. Слышишь их мысли, понимаешь их желания.
Константин Петрович представил себе такое дивное утро. Он просыпается. Где-то в Париже скучает Маша (а обещала, между прочим, не скучать!) Шурик ещё не ложился (зачитался очередной рукописью или только что со свидания вернулся, придумывает отговорку). Виталик проснулся – но только для того, чтобы перевести будильник на два часа вперёд. Вероника укоризненно глядит на него. Она-то не только проснулась, но уже приняла душ и приготовила завтрак. Но главное: теперь, когда все подключены ко всем, она точно знает, сколько человек на самом деле в подчинении у этого неудачника Рублёва, какова его зарплата и функции в компании! И не только она – все бывшие однокурсники об этом знают! И дрожит информационное пространство от их дружного хохота.
– Зачем вы всё это мне рассказали? – «неудачник Рублёв» помотал головой, чтобы отогнать неприятное видение.
– Ты единственный из нашей банды не попытаешься отпустить своё тело и хотя бы одним глазком взглянуть на мир второй ступени. Ты держишь свою личную защиту так же крепко, как нашу общую. И даже чуть крепче.
– Но как же вы смогли передать мне мысли? Если я так крепко держу личную защиту?
– Ты бесконечно доверяешь мне.
Константин Петрович собрал документы и аккуратно сложил их в папку. Потом произнёс:
– Как просто было бы жить, если бы не эта иерархия. Первая ступень, вторая, третья. Почему сразу нельзя родиться всезнающим, всеумеющим, вместо того, чтобы топать куда-то вверх, да ещё и неизвестно куда и неизвестно сколько?
– Рождённый всемогущим ничего не станет делать. Ограничится самой малостью. Он же всемогущий. Он же может абсолютно всё. Тогда зачем проверять границы своих возможностей или кому-то что-то доказывать?
– Ну как же? Если они у тебя есть – опробуй их!
– Так они есть с этого момента и теперь уже навсегда. Зачем спешить? Можно опробовать их завтра, или лет через пятьсот.
– А… э… то есть, он у нас не только всемогущий, но ещё и бессмертный?
– Все мы бессмертные, сейчас не об этом речь. Для того чтобы человек зашевелился и начал что-то делать, его надо ограничить. Причём хорошенько так, оставив мало-мало лазеек для проявления себя.
– Антиутопией попахивает.
– Очень попахивает. Ну, а как ещё заставить человека развиваться? Попробуй поманипулировать всемогущим – да он рассмеётся тебе в лицо, усядется в позу лотоса и отчалит в нирвану. А если ты знаешь свой потолок – то ты будешь стараться пробить его головой.
– Значит, нас держат на коротком поводке для нашего же блага… Ну-ну, – покачал головой Константин Петрович. – Может быть, кого-то по-другому не мотивируешь на дальнейшие достижения. Но я – не такой.
– Такой, такой. Нужно целую жизнь прожить на коротком поводке, чтобы понять – ты точно такой же. Мир исследуют постепенно. Сначала – манежик, потом – комната, потом – квартира. Потом ты выходишь во двор, затем – узнаёшь район, город, страну, материк. И вот уже тебе открыт целый мир. Но если ты шагнёшь в этот мир прямо из манежика – то не уйдёшь дальше собственного двора. И при этом – вот что поразительно – будешь считать себя великим путешественником.
* * *
– Ну чо, клюшенция, нарушим трудовую дисциплинку? На разведку прошвырнёмся? – подначивала Марину Гусеву старшая сестра.– Можно вечерком, да.
– Вечерком не можно. Вечерком я футбол смотреть буду. Сейчас пошли. Что, трусишь? Дрейфишь, да? Боишься, что Костя отработками загоняет?
– Кого я боюсь? Я – боюсь? Никого я не боюсь.
– Ну и чего тогда сидишь, пошли на эту Мичуринскую. Посмотрим, какие яблочки там созрели.
Галина Гусева рассуждала так: мунги второй ступени, конечно, ребята очень продвинутые. Во всяких там нематериальных знаниях и потусторонних умениях. Только вот в человеческой сути они уже разбираются слабо. Назначили, например, место для коктейлей – а хорошо ли это место для живых? Не тесно ли там, не грязно ли, не огорожено ли оно, наконец, забором с колючей проволокой, по которой пущен ток? А даже если забора нет – вдруг двор слишком оживлённый, или старушки на лавочках чересчур бдительные? Не так-то легко семерых посторонних людей притащить туда, не знаю куда. Да не просто так – людей, а людей, обуреваемых самыми разными эмоциями. Ну, страсть и радость, положим, сами прибегут, стоит их только поманить нужным калачом. А ну как страх – испугается? Ярость – взъярится? Тоска – затоскует, печаль – опечалится, а тщеславие фыркнет и скажет – не пойду на детскую площадку! Я уже взрослое, большое тщеславие!
Несмотря на то, что уже не первую неделю в городе стояла жара, упрямые Бойцы продолжали ходить по улицам в пальто. А что делать, если к его подкладке так удобно крепить всевозможные смертоносные орудия! А попробуй, заткни топор, или даже просто мясницкий нож за пояс шелкового платья в крупный цветочек. Не поймут. Люди стали такими непонятливыми.
Улица Мичуринская, а в особенности – место встречи, не произвели на сестёр Гусевых никакого впечатления: ни хорошего, ни плохого. Скамейки, качели, песочница. Возле песочницы стоит усталая мамаша и уговаривает младенца проявить сознательность и пойти домой обедать. Младенец увлечённо хоронит пластмассовую лягушку, прочее его не интересует. Остальные дети и их бабушки-мамушки-нянюшки, должно быть, спеклись под летним солнцем и уже сидят дома, хлебают холодный суп или жуют салат из свежих овощей.
Не обнаружив ничего подозрительного или хотя бы интересного, Бойцы для порядка решили обойти окрестные дворы, и даже заглянули на соседние улицы: Малую Посадскую, Куйбышева и Конный переулок. Везде было одинаково жарко и дремотно. Из открытых окон доносился звон посуды, струился джаз, детский голос с упоением пересказывал своими словами страшилку про Чёрную простыню.
– Вот скажи, зачем мы сюда в такую жару попёрлись? – спросила у сестры Галина.
– Так кому-то дисциплинку очень нарушить хотелось. А вечером – футбол.
– А правда, футбол-то ведь – только вечером! Так почему бы благородным доннам прямо сейчас не забухать во-он на той скамеечке?
Инспектируя соседние улицы, старушки сразу заметили нужный магазин и теперь, не теряя времени, поспешили к нему.
Кто посмеет упрекнуть двух интеллигентных бабулек, попивающих на детской площадке крепкое пиво из горла? А то, что вместо открывашки они используют топор – так мало ли, что на жаре примерещится? Может, и старушек никаких нет. И пива. И площадки детской. А есть пустырь, заросший чертополохом и крапивой, и на пустыре этом ровно в полночь появляется тёмная фигура, которая только и ждёт запоздалого прохожего, чтобы спросить у него: «Слышь, чувак, где тут ближайший мост на ту сторону, и во сколько его разводят?» Но то в полночь.
Может быть, в полночь жизнь в этом районе и вправду кипит, но сейчас решительно некому было упрекать двух интеллигентных бабулек. Упрямый младенец всё-таки похоронил свою игрушку и отправился домой, на радость опаздывающей на любимый сериал маме. Прочие дети пока не заявляли о себе. На дальней скамейке – не той, которую оккупировали сёстры Гусевы, а на низкой и неудобной, с ногами сидел длинноволосый парень неопределённого возраста. Нет, если бы он не уткнулся подбородком в колени, не обхватил эти самые колени руками, не завесил лицо длинной светлой чёлкой, его возраст ещё как-то можно было бы определить.
– Тебе не кажется, что от того клиента тухлятиной разит? – указывая на него горлышком опустевшей бутылки, спросила Марина.
– Не, это кто угодно, только не наш клиент.
Солнце продолжало припекать. Допив пиво, Галина Гусева вытянула из-за пазухи бутылку рябины на коньяке.
– Откуда она там? – удивлённо спросила сестра.
– Завалялась. Случайно. Я тесак-то на прошлой неделе совсем затупила. Точильщику снесла, а петелька от него свободная простаивает. Для бутылочки в самый раз.
Отхлебнув по глотку и из этой бутылочки, Бойцы с тоской поглядели по сторонам, с сомнением – на длинноволосого парня на дальней скамейке, и вдруг обнаружили, что негодник сидит почти что в тени раскидистого клёна, тогда как бабушки вынуждены жариться на солнце.
– А ну-ка, подвинься, милок, уступи место старшим! – дребезжащим голоском произнесла Галина.
Парень молча сдвинулся на край скамейки.
– Ай-ай-ай, грязными ногами на чистое сидение! Куда только милиция смотрит! – вступила Марина. – Ещё двигайся.
Не дожидаясь реакции, она толкнула беднягу так, что чуть не спихнула его со скамейки.
Парень выставил вперёд одну ногу, чтобы удержать равновесие, потом снова вернулся в прежнее положение.
– Прикурить бы дал старушкам, чем так сидеть, – скомандовала Галина.
Не меняя позы, только высвободив руку, незнакомец пошарил по карманам, вытащил пачку сигарет, зажигалку, и положил рядом с собой. Марина Гусева вцепилась в них, как порочный третьеклассник, собирающийся показать плохим старшим ребятам свою лихость.
– И за стаканами сбегал бы! – наседала Галина.
Рябина на коньяке уже стояла на скамейке.
Длинноволосый подцепил ногой свой рюкзак, валявшийся на земле, выудил из него упаковку прозрачных пластиковых стаканчиков, поставил рядом с собой и спросил:
– Вам хватит, или ещё принести-сбегать?
– Вот не хамил бы ты бабушке! – беззлобно пнула его в плечо Галина.
На этот раз парень не удержал равновесие и шлёпнулся на землю. Но падение как будто слегка взбодрило его, так, что он встрепенулся, довольно бойко схватил свою зажигалку и поднёс Марине огоньку.
– Гадость же куришь. Лёгкие же посадишь! – закашлялась та после первой же затяжки.
– Ты совсем на старости одурела! Это ж не трава, а табачище! – всплеснула руками Галина. – А ну сплюнь! Дениски на тебя нет!
– Интересные бабки, – поцокал языком длинноволосый. – Ну, наливайте, что ли, и мне. Меня Алексей зовут. Не Лёха, не Лёша. Полным именем.
– А меня Василиса! – для конспирации сказала Галина.
– А меня – Дафна! – вторила Марина.
Тень над скамейкой Алексея сгущалась. А может быть, это собирались на небе облака – во второй половине дня обещали небольшой дождь.
Через полчаса Марина вспомнила, что и она, в свою очередь, отнесла в починку маленькую ручную дрель на батарейках, а потом решила, что петле пустовать грех, так, что на скамейке появилась вторая бутылка рябиновки, а длинноволосый Алексей размяк и пустился в откровения.
Он хотел снимать кино. Он всегда хотел снимать кино. Он его даже снимал – работал младшим помощником оператора на сериале «Проститутка, жена банкира». Пока окончательно не затошнило.
– А здесь чего делаешь? – спросила его Галина.
– Сижу, не видите? Вот вы пришли – пью с вами.
– Живёшь, что ли, рядом? – уточнила Марина.
– Нет, живу у Финляндского. Просто пришел сюда. А что, нельзя?
– Да можно. А там у вас, у Финляндского, посидеть совсем негде? – с сомнением протянула Галина.
– Там меня знают все с детства. Ну, родился я там. Только выйдешь – начинается: «Лёша, а что это ты не на работе? Неужели уволили?» «Лёха, когда новый сезон «Жены банкира» будет?» «Алексеич, ты теперь крутой киношный перец, старых друзей, конечно, не замечаешь, но одолжи сотку без отдачи». Ну и всё в таком же духе. А я не хочу разговаривать. Я хочу тухнуть.
Бойцы принюхались.
– Ты не тухлый. И даже вполне живой, – сказала Марина.
– Вот тут нюхни, бабуля, – сказал Алексей и постучал себя по макушке согнутым пальцем, – рыба гниёт с головы.
– Какая ж ты рыба? Ты человек, – удивилась Галина.
– Допустим, я по гороскопу рыба. Рыба и ещё крыса. Нормальное сочетание?
– Крыса, говоришь? – хлопнула его по плечу Марина. – А то-то я смотрю, больно ты парень хороший, а чего нюни распустил – непонятно. Да знаешь, сколько ты ещё фильмов снимешь? Все проститутки и банкиры от зависти полопаются.
– Мне не надо, чтоб они лопались. Меня вообще их мнение не волнует. Знаете, чего я сделать мечтаю? Такое документальное кино крупным планом, ручной камерой. Гиперрелизм, короче. Ну, вы понимаете. Собрать человек пять-семь, типичных, людей с улицы таких, и посадить – да хоть вот на эту скамейку. Чтоб они говорили, перебивая друг друга. Знаете, такой срез жизни мгновенный. Не постановочный. Я потом смонтирую. Уже придумал, как это должно быть. Ту т самое главное – смонтировать. Чтоб как в жизни и даже отчётливее.
Алексей вскочил с места, залпом допил рябиновку, потом снова опустился на скамейку, обхватил руками колени, завесил глаза чёлкой.
– И чего опять сел? – сварливо спросила Марина. – Чего тут трудного? Вон идёт мужик по улице, вот мы сидим.
– Вы… Вы – да, но вас двое. А к мужику тому я не пойду, это здешний домоуправ. Он сразу меня за грудки схватит и трясти начнёт: а есть право на съёмку? А удостоверяющий это документ? А почему в нашем дворе?
– А почему, кстати, в нашем дворе? – ввернула Галина.
– Да пофиг, в каком, лишь бы не там, где меня все знают. А тут и скамейка хорошая, нетипичная. Длинная и узкая. Много народу можно посадить, но без особых удобств. Надо, чтоб они не откидывались на спинку, иначе разговора не получится. Пусть испытывают дискомфорт – и по ассоциации вспоминают какие-то события, и говорят, говорят, говорят.
– Ну, и что мешает? – спросила Марина. – Неужели в большом городе так трудно найти подходящих персонажей?
– Трудно. Я полтора с лишком года искал своих героев. Сначала всем нравится идея, а потом вдруг вылезают разные подводные камни. Один просит деньги. Другой хочет, чтоб ему текст заранее написали, а там вся суть в импровизации. Третий боится опозориться. Четвёртый – артист, будет играть роль «я не играю, я так живу», ничего нет хуже. Пятому время не подходит, у десятого свои идеи. А главное – ну, кому оно нужно? Зачем это всё?
– А тебе – зачем? – строго спросила Марина.
– Потому что я хочу. И могу. Только ведь тоска всё и скука смертная. Если я сделаю этот фильм – оно всё равно никому не надо. А если не сделаю – так оно обратно никому не надо. Ничего никому не надо, что бы ты ни делал.
– Так бы и пырнула зануду ножиком! – не выдержала Галина.
– Пырни, попробуй, – был ответ.
Старушка легонечко уколола собеседника чем-то острым. Алексей отскочил в сторону, глядя на неё осоловело. «Совсем спеклась старая!» – читалось в его глазах.
– Ну, я пошел, – подхватывая рюкзак, объявил он, – было приятно, и всё такое.
– Упустили! – махнула рукой Марина. – Эх, не свезло. Как думаешь, есть у него какое-то желание или это пустой трёп? Я в этих делах ничего не смыслю. Лёву бы сюда. Да поздно, вон как сиганул резво.
– Не хнычь, клюшенция. Пока одна рука колола – другая контакт в карман бросала. Придём на базу – разберёмся, что за крыса из семейства рыб нам такая попалась.
* * *
Василий, потомственный ленинградский шофёр, знал город не хуже, чем Алисин дедушка. Но даже он про Мёртвого Хозяина Дом ничего не слышал. «Вы, барышня, путаете с «Записками из Мёртвого дома», – сухо сказал он, – что простительно. При ваших внешних данных. А Мёртвый дом далеко-о отсюда. Ехать, ехать, не доехать. В Тюмени. Это такой город есть в России – слыхали?». «Острог был не в Тюмени. В Омске», – поправила Алиса. «Да нет, в Тюмени, точно. Не могу же я ошибаться!»«И правда, в Омске, – сказал Василий на следующий день, – я проверил».
После этого он согласился считать Алису условно разумной, а Мёртвого Хозяина Дом – условно существующим.
За несколько дней выработался своеобразный порядок действий: Василий показывал на карте место, в котором мог бы располагаться таинственный двор, привозил туда Алису, позволял ей в одиночку углубиться в лабиринты и закоулки, а сам ждал в условленном месте.
Дворы Васильевского острова походили на порталы в иные миры. В них было больше фантастического, чем реального, и казалось, что здесь никто никогда не умирал, а только улетал на другие планеты. Если бы Алисе потребовалось срочно убежать из этого мира в какой-нибудь соседний, лучше лазейки было бы не придумать. Но её вполне устраивал этот. Именно в этом мире, как в стоге сена, затерялась иголка, в которую нужно вдеть путеводную нить, которая, в свою очередь, выведет к Дому Мёртвого Хозяина. Вот только Дом – и есть сама иголка, и чтобы вдеть в неё нить – иголку нужно сначала найти.
Дворы Петроградской стороны напоминали зеркальные коридоры. Шагнув в один, можно было бесконечно прыгать из отражения в отражение, всё уменьшаясь и уменьшаясь, всё дальше уходя в зеленоватую глубину стекла. Здесь не было никаких историй – лишь отражения историй, отблески солнечных лучей в окнах, эхо шагов, то бегущее следом, то поджидающее где-то впереди, за углом.
Дворы Коломны были высокомерны, как пожилые училки, злоупотребляющие макияжем. Здесь не было места нелепым, противоречивым сказкам, каждый раз начинающимся по-разному. Всё было выверено и выправлено. Даже граффити на стенах.
И всё это было не то.
– Опять мимо? – спрашивал Василий, распахивая перед Алисой дверцу автомобиля.
– Угу.
– Ну, хотя бы вспомните номер трамвая? Возьмём схему тогдашнего маршрута, проверим все остановки, и так найдём нужный двор.
– Не помню я номеров. Мне вообще казалось, что мы садимся на первый попавшийся трамвай, но приезжаем куда надо. А один раз трамваи стояли. Наверное, не было электричества, или случилась авария. Представляете – десятки пустых трамваев, один за одним. Красные и желтые. С дверцей-гармошкой и дверцей-купе. Вы помните такие ребристые, будто пластмассовые трамваи с дверцей-купе?
– И что же вы делали, когда трамваи встали?
– Дедушка сказал: «О, нам повезло. Музей трамваев сам к нам приехал, не надо до него добираться через непроходимые леса и болота». Мы шли, и почему-то шли по проезжей части. У некоторых трамваев были открыты все двери, и мы входили внутрь, проходили вагон насквозь и выходили на улицу. А потом спустились в метро и всё равно поехали искать Дом Мёртвого Хозяина.
– На метро? И вы приехали туда на метро?
– Да… Вы знаете, я совершенно об этом забыла.
– И что это была за станция? Помните?
– Сейчас, подождите. Когда мы приехали, дедушка сказал, что эту станцию назвали в честь его дочери, то есть, моей мамы. Её девичья фамилия – Владимирская. И я тоже взяла эту фамилию. В честь дедушки. Ну, и в честь мамы. Теперь скажите, есть такое метро – «Владимирская»? Мне кажется, это шутка. Так не может называться метро.
– Может, – с облегчением выдохнул Василий. – Вы не представляете, как вы сейчас упростили нашу задачу.
Было решено, что Алиса спустится в метро, затем поднимется вверх по эскалатору – и тогда она, может быть, вспомнит дорогу.
Небольшое затруднение вызвала покупка жетонов: Василий очень давно не был в метро, Алиса – тоже. Они стояли перед кассой, пытаясь понять, сколько денег надо заплатить и что при этом сказать кассиру, пока какой-то добрый иностранец не объяснил им, что к чему.
Василий остался ждать на улице, Алиса храбро шагнула на ступеньку эскалатора. Она смотрела под ноги, стараясь не отвлекаться на рекламные щиты и объявления (в её детстве их не было), и пыталась представить, что она – это она и есть, только гораздо младше. И рядом с нею, ступенькой ниже, стоит дедушка.
Итак, вот они спустились, проехали на поезде до нужной станции (всё это произошло в одно мгновение – Алиса просто перешла на эскалатор, идущий вверх), и теперь уже рукой подать до Мёртвого Хозяина Дома.
Внезапно на соседнем эскалаторе началась какая-то весёлая суета.
– Эй, эй! Смотри, смотри!
Послышались щелчки фотоаппаратов, замелькали вспышки. Алиса вздрогнула, вынырнула из своих воспоминаний, вернулась в настоящее и огляделась по сторонам.
По правую руку висела реклама женского журнала, обложку которого украшала её фотография. Полгода прошло, неужели не могли плакат сменить? Как будто других обложек нет.
Люди, ехавшие вниз, улыбались Алисе, махали руками, фотографировали её на фоне плаката – словно она заняла первое место на какой-нибудь важной олимпиаде и теперь с победой возвращается домой. Алиса улыбалась в ответ – если уж тебя угораздило стать знаменитостью, и тебя фотографируют люди, постарайся выглядеть приветливо.
Выйдя на поверхность, она с огорчением признала, что маленькая девочка, которая вместе с дедушкой шагала навстречу очередному чуду, исчезла, и её место заняла привычная взрослая Алиса.
– Вы вспомнили? – Василий поджидал её у входа.
– Ни черта. Ну, допустим – туда. Хотя мне кажется, что этой улицы тогда вообще не было. Я либо вернусь сюда, либо позвоню оттуда, куда приду, и вы меня подхватите.
Алиса достала из сумочки тёмные очки и запоздало укрылась за ними, но это ничего не меняло. Её выдернули в реальность, в действительность, в настоящее время женского рода единственного числа.
Дворы, в которых она оказалась на этот раз, нельзя было объединить по общему признаку, и Алису это раздражало. Так легко и просто налепить клеймо: тут иные миры, тут зеркальные коридоры, тут чопорная история культуры. Здесь же – ну самые обычные дворы, в которых живут обычные современные люди. Вот антенна, вот офис с пластиковыми окнами. Здесь автомобили стоят в четыре ряда. Окно открыто, кто-то смотрит новости. Алиса ускорила шаг: ей хотелось убежать от этой скучной, пресной современности обратно в детство.