Страница:
италиец Нума, а кроме них еще лакедемонянин Ликург, из афинян Фокион и Телл
и все мудрецы, за исключением Периандра. Видел я там и Сократа, сына
Софрониска; он болтал с Нестором и Паламедом, его окружали
Гиакинф-лакедемонянин, феспиец Нарцисс, Гил и многие другие прекрасные
юноши. Мне показалось, что он влюблен в первого из них, по крайней мере
много признаков говорило за это.
Я слышал, что Радамант был недоволен Сократом и не раз грозил ему тем,
что прогонит с острова, если он не перестанет болтать глупости и не захочет
перестать иронизировать во Время пиршества. Только Платона не было среди
блаженных; о нем говорилось, что он живет в вымышленном им же городе,
подчиняясь государственному устройству и законам, которые он сам для него
сочинил.
18: Самым большим почетом у них пользовались Аристипп и Эпикур, люди
милые и веселые и наилучшие сотрапезники. И фригиец Эсоп находился среди
них, разыгрывая роль скомороха. Что касается синопца Диогена, то он
настолько изменил свой образ жизни, что женился на гетере Лайде, нередко
навеселе пускался в пляс и, подвыпивши, вел себя очень нескромно. Из числа
стоиков здесь никто не присутствовал; про них рассказывали, что они все еще
поднимаются на крутой холм добродетели. Про Хризиппа мы слышали, что ему не
позволено явиться на остров прежде, чем он не подвергнется в четвертый раз
лечению чемерицей. Что касается академиков, то они собирались прийти, но
пока еще медлили и размышляли, так как все еще не могли решить вопроса,
существует ли вообще подобный остров. Мне думается, впрочем, что они
побаивались приговора Радаманта, так как сами ведь подорвали значение суда.
Поговаривали также и о том, что многие последователи тех, кто явился уже
сюда, из-за лености своей стали отставать и, не будучи в силах догнать их, с
полдороги вернулись обратно.
19. Вот все те замечательные люди, которые находились на этом острове.
Самым большим почетом у них пользовался Ахиллес, а после него Тесей.
[Лукиан говорит о любовных наслаждениях на острове.]
20. Не прошло еще двух или трех дней, как я направился к поэту Гомеру,
и, так как нам обоим нечего было делать, я стал расспрашивать его обо всем и
о том, откуда он родом, говоря, что вопрос этот и ныне все еще подвергается
у нас подробному исследованию. Он мне ответил на это, что те лица, которые
его называют уроженцем Хиоса, Смирны и колофонцем, находятся в полном
заблуждении, так как он родом из Вавилона, граждане которого называют его не
Гомером, а Тиграном, и что только впоследствии, находясь в качестве
заложника в Элладе, он получил свое имя. Затем я спросил его относительно
сомнительных стихов, им ли они написаны, и получил ответ, что все написано
им. Из этого я мог заключить, что грамматики, идущие по стопам Зенодота и
Аристарха, многое болтают попустому. Получив на этот вопрос подробный ответ,
я снова спросил его, почему он начал свое произведение именно со слова
"гнев". Оказывается, что это произошло совершенно случайно и без всякой
предвзятой мысли. Затем мне хотелось узнать, правда ли то, что он написал
"Одиссею" до "Илиады", как это утверждают многие; на это Гомер ответил
отрицательно. Я сразу же заметил, что он вовсе не слеп, как это
рассказывается о нем, и это было настолько очевидно, что не надо было даже
спрашивать. От поры до времени, видя, что он ничем не занят, - а это бывает
довольно часто, - я приближался к нему и расспрашивал. Он очень часто
отвечал на все мои вопросы, особенно же после того, как он выиграл тяжбу:
дело в том, что на него возведена была жалоба в оскорблении со стороны
Ферсита, над которым он издевался в своих произведениях. Гомера защищал
Одиссей, и он выиграл это дело.
21. Около этого времени явился и Пифагор с Самоса, душа которого, семь
раз менявшая свой облик и в образе разных животных снова возвращавшаяся к
жизни, наконец, закончила свои странствования. Вся правая сторона его
состояла из золота. Было решено принять его в число блаженных; оставалось
только некоторое сомнение относительно того, как называть его, Пифагором или
Эвфобром. Вскоре появился и Эмпедокл, все тело которого было обварено и
изжарено {Эмпедокл - греческий философ V в. до н. э., по преданию, бросился
в кратер Этны.}. Его, однако, не приняли, хотя он очень просил об этом.
[22. Лукиан говорит о состязаниях на острове блаженных, их битвах со своими
врагами, об их ссорах.]
28. После этого я приготовился к дальнейшему плаванию и в обычное время
пировал с героями в последний раз. На следующее утро я отправился к поэту
Гомеру и попросил его написать для меня эпиграмму из двух стихов. После того
как он сочинил ее, я воздвиг поминальную доску из драгоценного камня,
поставил ее лицом к гавани и написал на ней эпиграмму. Она гласила так:
Боги блаженные любят тебя, Лукиан, ты увидишь
Страны чужие и снова в город родимый вернешься.
29. Пробыв этот вечер еще на острове, я на следующее утро пустился в
дальнейший путь. Все герои вышли на берег, чтобы проводить нас. Одиссей
отвел меня в сторону и тайно от Пенелопы дал мне письмо, которое я на
острове Огигии должен был передать Каллипсо. Радамант дал нам на дорогу
кормчего Навплия на тот случай, если бы мы попали на соседние острова и нам
угрожала опасность быть схваченными, - он мог бы засвидетельствовать, что мы
путешествуем по своим делам.
Как только мы отъехали настолько, что благовонный запах острова
перестал к нам доноситься, нас охватил ужасный запах сжигаемых одновременно
асфальта, серы и дегтя и еще более отвратительный и совсем невыносимый чад,
точно от поджариваемых людей. Воздух наполнился мраком и чадом, и на нас
закапала дегтярная роса. Мы услышали также удары плетью и крики множества
людей.
30. Ко всем островам мы не стали приставать, а высадились только на
одном из них. Весь этот остров был окружен отвесной и обветрившейся стеной
камней и голых скал, на которых не видно было ни деревца, ни ручья. Мы
вскарабкались, однако, по отвесному берегу, прошли по тропинке, поросшей
терновником и колючими кустарниками, и пришли в еще более неприглядную
область. Но когда мы дошли до места тюрем и пыток, то тогда только стали
удивляться природе этой местности. Вместо цветов почва здесь производила
мечи и острые копья. Кругом текли реки; одна - грязью, другая - кровью, а
третья огромная река посредине, переправа через которую была делом
немыслимым, текла огнем, который переливался в ней, точно вода, и
перекатывался волнами, словно море. В этой реке плавало очень много рыб;
одни из них были похожи на головни, другие, поменьше, на горящие уголья и
назывались "огоньками".
31. Через все эти места вел один только узкий проход, перед которым в
качестве привратника стоял афинянин Тимон. Под предводительством Навплия мы
решились пойти еще дальше и увидели многочисленных царей, несущих наказание,
и простых смертных, среди которых находились и некоторые из наших знакомых,
как, например, Кинир, который был повешен за чресла и подвергался медленному
копчению. Проводники наши рассказывали нам про жизнь каждого из несчастных и
про прегрешения, за которые они несли наказание. Самые ужасные из всех
наказаний претерпевали те, которые при жизни лгали и писали неправду: среди
этих преступников находились книдиец Ктесий, Геродот и многие другие. Глядя
на них, я преисполнился доброй надеждой, так как не знал за собою ни одной
произнесенной лжи.
32. Вскоре мы вернулись, однако, на наш корабль, потому что мы не в
состоянии были дольше вынести это зрелище, распрощались с Навплием и поплыли
дальше.
1 Ямбул - греческий писатель, по всей вероятности, последних веков до
н. э., давший фантастическое описание "острова блаженных", где люди живут,
не зная ни горя, ни болезней, где всего в изобилии, где все люди управляют
страной, занимаются наукой и физическим трудом. Эта утопия Ямбула была
своего рода антитезой общества, современного ему самому. Лукиан, который был
человеком логики, дает пародию на утопии Ямбула, Ктесия и подобных им
писателей. Особенно это относится к той части "Правдивых историй", где
Лукиан тоже рисует блаженную землю.
2 Здесь Лукиан изображает летающие острова и их необыкновенных
обитателей. Впоследствии Свифт в "Путешествии Гулливера" не без влияния
Лукиана создает образ летающего острова Лапуты" и его фантастически
обрисованных жителей.
3 Все сцены, изображающие пребывание героя внутри кита, оказали влияние
на обрисовку подобных же сцен у Рабле в его романе "Гаргантюа и
Пантагрюэль", где рассказывается о пребывании Панурга в глотке Пантагрюэля,
причем Панург находит там целые города со множеством людей, ловит голубей,
залетающих в рот великана, и т. д.
и все мудрецы, за исключением Периандра. Видел я там и Сократа, сына
Софрониска; он болтал с Нестором и Паламедом, его окружали
Гиакинф-лакедемонянин, феспиец Нарцисс, Гил и многие другие прекрасные
юноши. Мне показалось, что он влюблен в первого из них, по крайней мере
много признаков говорило за это.
Я слышал, что Радамант был недоволен Сократом и не раз грозил ему тем,
что прогонит с острова, если он не перестанет болтать глупости и не захочет
перестать иронизировать во Время пиршества. Только Платона не было среди
блаженных; о нем говорилось, что он живет в вымышленном им же городе,
подчиняясь государственному устройству и законам, которые он сам для него
сочинил.
18: Самым большим почетом у них пользовались Аристипп и Эпикур, люди
милые и веселые и наилучшие сотрапезники. И фригиец Эсоп находился среди
них, разыгрывая роль скомороха. Что касается синопца Диогена, то он
настолько изменил свой образ жизни, что женился на гетере Лайде, нередко
навеселе пускался в пляс и, подвыпивши, вел себя очень нескромно. Из числа
стоиков здесь никто не присутствовал; про них рассказывали, что они все еще
поднимаются на крутой холм добродетели. Про Хризиппа мы слышали, что ему не
позволено явиться на остров прежде, чем он не подвергнется в четвертый раз
лечению чемерицей. Что касается академиков, то они собирались прийти, но
пока еще медлили и размышляли, так как все еще не могли решить вопроса,
существует ли вообще подобный остров. Мне думается, впрочем, что они
побаивались приговора Радаманта, так как сами ведь подорвали значение суда.
Поговаривали также и о том, что многие последователи тех, кто явился уже
сюда, из-за лености своей стали отставать и, не будучи в силах догнать их, с
полдороги вернулись обратно.
19. Вот все те замечательные люди, которые находились на этом острове.
Самым большим почетом у них пользовался Ахиллес, а после него Тесей.
[Лукиан говорит о любовных наслаждениях на острове.]
20. Не прошло еще двух или трех дней, как я направился к поэту Гомеру,
и, так как нам обоим нечего было делать, я стал расспрашивать его обо всем и
о том, откуда он родом, говоря, что вопрос этот и ныне все еще подвергается
у нас подробному исследованию. Он мне ответил на это, что те лица, которые
его называют уроженцем Хиоса, Смирны и колофонцем, находятся в полном
заблуждении, так как он родом из Вавилона, граждане которого называют его не
Гомером, а Тиграном, и что только впоследствии, находясь в качестве
заложника в Элладе, он получил свое имя. Затем я спросил его относительно
сомнительных стихов, им ли они написаны, и получил ответ, что все написано
им. Из этого я мог заключить, что грамматики, идущие по стопам Зенодота и
Аристарха, многое болтают попустому. Получив на этот вопрос подробный ответ,
я снова спросил его, почему он начал свое произведение именно со слова
"гнев". Оказывается, что это произошло совершенно случайно и без всякой
предвзятой мысли. Затем мне хотелось узнать, правда ли то, что он написал
"Одиссею" до "Илиады", как это утверждают многие; на это Гомер ответил
отрицательно. Я сразу же заметил, что он вовсе не слеп, как это
рассказывается о нем, и это было настолько очевидно, что не надо было даже
спрашивать. От поры до времени, видя, что он ничем не занят, - а это бывает
довольно часто, - я приближался к нему и расспрашивал. Он очень часто
отвечал на все мои вопросы, особенно же после того, как он выиграл тяжбу:
дело в том, что на него возведена была жалоба в оскорблении со стороны
Ферсита, над которым он издевался в своих произведениях. Гомера защищал
Одиссей, и он выиграл это дело.
21. Около этого времени явился и Пифагор с Самоса, душа которого, семь
раз менявшая свой облик и в образе разных животных снова возвращавшаяся к
жизни, наконец, закончила свои странствования. Вся правая сторона его
состояла из золота. Было решено принять его в число блаженных; оставалось
только некоторое сомнение относительно того, как называть его, Пифагором или
Эвфобром. Вскоре появился и Эмпедокл, все тело которого было обварено и
изжарено {Эмпедокл - греческий философ V в. до н. э., по преданию, бросился
в кратер Этны.}. Его, однако, не приняли, хотя он очень просил об этом.
[22. Лукиан говорит о состязаниях на острове блаженных, их битвах со своими
врагами, об их ссорах.]
28. После этого я приготовился к дальнейшему плаванию и в обычное время
пировал с героями в последний раз. На следующее утро я отправился к поэту
Гомеру и попросил его написать для меня эпиграмму из двух стихов. После того
как он сочинил ее, я воздвиг поминальную доску из драгоценного камня,
поставил ее лицом к гавани и написал на ней эпиграмму. Она гласила так:
Боги блаженные любят тебя, Лукиан, ты увидишь
Страны чужие и снова в город родимый вернешься.
29. Пробыв этот вечер еще на острове, я на следующее утро пустился в
дальнейший путь. Все герои вышли на берег, чтобы проводить нас. Одиссей
отвел меня в сторону и тайно от Пенелопы дал мне письмо, которое я на
острове Огигии должен был передать Каллипсо. Радамант дал нам на дорогу
кормчего Навплия на тот случай, если бы мы попали на соседние острова и нам
угрожала опасность быть схваченными, - он мог бы засвидетельствовать, что мы
путешествуем по своим делам.
Как только мы отъехали настолько, что благовонный запах острова
перестал к нам доноситься, нас охватил ужасный запах сжигаемых одновременно
асфальта, серы и дегтя и еще более отвратительный и совсем невыносимый чад,
точно от поджариваемых людей. Воздух наполнился мраком и чадом, и на нас
закапала дегтярная роса. Мы услышали также удары плетью и крики множества
людей.
30. Ко всем островам мы не стали приставать, а высадились только на
одном из них. Весь этот остров был окружен отвесной и обветрившейся стеной
камней и голых скал, на которых не видно было ни деревца, ни ручья. Мы
вскарабкались, однако, по отвесному берегу, прошли по тропинке, поросшей
терновником и колючими кустарниками, и пришли в еще более неприглядную
область. Но когда мы дошли до места тюрем и пыток, то тогда только стали
удивляться природе этой местности. Вместо цветов почва здесь производила
мечи и острые копья. Кругом текли реки; одна - грязью, другая - кровью, а
третья огромная река посредине, переправа через которую была делом
немыслимым, текла огнем, который переливался в ней, точно вода, и
перекатывался волнами, словно море. В этой реке плавало очень много рыб;
одни из них были похожи на головни, другие, поменьше, на горящие уголья и
назывались "огоньками".
31. Через все эти места вел один только узкий проход, перед которым в
качестве привратника стоял афинянин Тимон. Под предводительством Навплия мы
решились пойти еще дальше и увидели многочисленных царей, несущих наказание,
и простых смертных, среди которых находились и некоторые из наших знакомых,
как, например, Кинир, который был повешен за чресла и подвергался медленному
копчению. Проводники наши рассказывали нам про жизнь каждого из несчастных и
про прегрешения, за которые они несли наказание. Самые ужасные из всех
наказаний претерпевали те, которые при жизни лгали и писали неправду: среди
этих преступников находились книдиец Ктесий, Геродот и многие другие. Глядя
на них, я преисполнился доброй надеждой, так как не знал за собою ни одной
произнесенной лжи.
32. Вскоре мы вернулись, однако, на наш корабль, потому что мы не в
состоянии были дольше вынести это зрелище, распрощались с Навплием и поплыли
дальше.
1 Ямбул - греческий писатель, по всей вероятности, последних веков до
н. э., давший фантастическое описание "острова блаженных", где люди живут,
не зная ни горя, ни болезней, где всего в изобилии, где все люди управляют
страной, занимаются наукой и физическим трудом. Эта утопия Ямбула была
своего рода антитезой общества, современного ему самому. Лукиан, который был
человеком логики, дает пародию на утопии Ямбула, Ктесия и подобных им
писателей. Особенно это относится к той части "Правдивых историй", где
Лукиан тоже рисует блаженную землю.
2 Здесь Лукиан изображает летающие острова и их необыкновенных
обитателей. Впоследствии Свифт в "Путешествии Гулливера" не без влияния
Лукиана создает образ летающего острова Лапуты" и его фантастически
обрисованных жителей.
3 Все сцены, изображающие пребывание героя внутри кита, оказали влияние
на обрисовку подобных же сцен у Рабле в его романе "Гаргантюа и
Пантагрюэль", где рассказывается о пребывании Панурга в глотке Пантагрюэля,
причем Панург находит там целые города со множеством людей, ловит голубей,
залетающих в рот великана, и т. д.