Страница:
– Ну? – укоризненно молвил досточтимый Ар-Маура. – И долго мне еще тебя выручать прикажешь?
Заключенный фыркнул.
– Ты называешь это – выручать? – сварливо спросил он. – Спасибо, выручил! Укатал в яму ни за что…
– Ничего, – проворчал Ар-Маура. – Переночуешь – впредь умнее будешь. Вставай, пошли. М-му-хоборец…
Узник поднялся, оказавшись вдруг почти одного роста с огромным судьей. Наблюдай за ними кто-нибудь со стороны, он был бы поражен, насколько эти двое похожи друг на друга. Такое впечатление, что разница между ними заключалась лишь в возрасте, дородности и хромоте.
– Надеюсь, досточтимый Ар-Шарлахи не откажется разделить со мной скромную трапезу и неторопливую беседу? – довольно ядовито осведомился судья.
Узник во все глаза глядел на кувшин вина во влажной фуфаечке и на блюдо с фруктами.
– Знаешь… – сказал он, сглотнув. – Всю дорогу до твоей тени только об этом и мечтал…
– Ну, что ты пьяница, мне известно, – заметил судья, опускаясь на коврик справа и подкладывая подушки поудобнее. – Прошу. И если не возражаешь… – Он запустил руку под головную накидку и сбросил с лица повязку – жест, который ужаснул бы любого жителя Пальмовой Дороги. Ар-Шарлахи лишь усмехнулся и тоже обнажил лицо. Оба когда-то (правда, в разное время) учились в Харве, так что многие обычаи голорылых давно уже не казались им неприличными и ужасными. Кроме того, и Ар-Маура, и Ар-Шарлахи происходили по прямой линии от погонщиков верблюда по имени Ганеб, а сородичам стесняться друг друга не пристало.
Собственной рукою судья разлил вино в чашки.
– Да веет твоя тень прохладой до скончания века, – вполне серьезно произнес Ар-Шарлахи ритуальное пожелание.
– Издеваешься? – ворчливо осведомился судья. – Моя тень вот уже два года как принадлежит государю.
– Тем не менее… – со вздохом заметил молодой собеседник. – Живешь – как жил. Можно сказать, правишь…
Согласно обычаю, прикоснулся краем чашки ко лбу и лишь после этого отхлебнул.
– Да и вино у тебя – позавидуешь, – добавил довольно-таки уныло.
– Позавидуют, – сквозь зубы ответил судья. – Рано или поздно – позавидуют. Сгонят с кресла – будем тогда вместе брус толкать…
И тоже коснулся чашкой лба.
Ар-Шарлахи тем временем (опять-таки следуя обычаю) очистил апельсин и, разломив, протянул одну из половинок судье.
– Значит, говоришь, всю дорогу мечтал о холодном вине? – задумчиво молвил Ар-Маура, принимая пол-апельсина. – Почему же не зашел? Гордый?
Ар-Шарлахи досадливо пожал плечом и не ответил.
– Ну да, понимаю… – Судья покивал. – Предпочел, чтобы тебя ко мне привели… Должен сказать, наделал ты мне сегодня испугу! Помнишь, когда о песенках речь зашла?.. Тут стража стоит, там секретарь, да еще и свидетели эти… Смотри, досточтимый, допоешься… Дошутишься!.. – Судья отхлебнул и пристально взглянул на собеседника поверх чашки. – Стишок о верноподданном водопаде, надо полагать, твое сочинение?
Тот слегка смутился.
– Первый раз слышу, – уклончиво пробормотал он. – Что за стишок?
– Ну как же! Стишок известный… О том, как река, услышав указ государя, что воде надлежит течь сверху вниз, а не иначе, рухнула с обрыва сразу на три сажени… А про кивающие молоты? Дескать, молоты кивали-кивали, а Улькар в ответ даже и не кивнул!.. Ох, досточтимый… – Судья покачал головой. – Слушай, а что, у мухи в самом деле шесть лапок?
– Вообще-то шесть, – сказал Ар-Шарлахи, смакуя вино по глоточку. – Но я подозреваю, что секретари государя, вместо того чтобы поймать муху и пересчитать ей конечности, опять доверились трудам премудрого Андрбы. Он, видишь ли, тоже был убежден, что лапок у мухи всего четыре. И что овес – выродившаяся пшеница…
– Я смотрю, ты всерьез учился в Харве, – заметил судья. – Я вот там все больше дрался да пьянствовал… – Его тяжелое лицо глинистого цвета помрачнело, серебристая щетина на щеках залегла грузными кольчужными складками. – Да, времена… – глухо сказал он. – А знаешь… Я ведь учился вместе с Улькаром…
– С государем?! – Ар-Шарлахи был настолько поражен, что даже отставил чашку. – И… что? Он уже тогда?..
– Нет, – бросил судья, жестко усмехнувшись. – Тогда он был вполне нормален, если ты имеешь в виду именно это… Более скучного собеседника свет не видывал, да и способности у него были, помнится, самые средние…
Ар-Маура помолчал, нахмурился, задумчиво покачнул вино в своей чашке.
– До сих пор не могу понять… – признался он вдруг с горестным недоумением. – Как ему все это удалось? Ну ладно, отречение Орейи, мятеж в Харве… Но когда сказали, что во главе заговора стоит Улькар, знаешь, я удивился. Он ведь, между нами, и храбростью-то особой никогда не блистал… А чему ты улыбаешься?
– Так… – лукаво молвил Ар-Шарлахи, снова беря чашку. – Забавно… Узник и судья возлежат за вином и ведут крамольные беседы…
– Брось, – сказал Ар-Маура. – Подслушивать некому… Да и с кем мне еще об этом поговорить, сам подумай! Не с секретарем же… – Помолчал, вздохнул. – Мне иногда кажется, что в жизни своей я знал трех разных Улькаров…
– То есть?
Судья досадливо шевельнул седеющей бровью. Надо полагать, подобные мысли не давали ему покоя уже давно.
– Сам смотри… Первый – ничем не выдающийся отпрыск древнего рода. Великовозрастный оболтус, с которым я шатался по веселым кварталам… Второй – вождь заговорщиков, дерзкий до безумия, удачливый во всем… Ну вот как это он, например, умудрился выиграть битву при Заугаре? Убей – не пойму…
– Он впервые применил там вогнутые щиты, – напомнил Ар-Шарлахи. – У кимирцев их тогда еще не было…
– А откуда они вообще взялись? – перебил судья. – Он что, сам их выдумал? Ты когда-нибудь в руках держал такой щит? Бросает солнечный свет в одну точку на двадцать – тридцать шагов! Кто их ему дал? Как такое вообще можно выковать?.. Нет, как хочешь, а без колдовства здесь не обошлось…
– Нганга ондонго, – меланхолически молвил Ар-Шарлахи, в свою очередь разливая вино в чашки.
– Что-что?
– Заклинание, – со вздохом пояснил тот. – А может, и ругательство. Я его услышал от Левве… Он ведь изучал, если помнишь, язык туземцев. За что и был затоптан сразу после воцарения… Однако, согласно указу государя, колдовства не существует. Странно, что я напоминаю об этом судье… Да! – Он оживился. – Вот я что еще слышал! Будто вогнутые щиты скованы для Улькара кивающими молотами…
Судья недоуменно сдвинул брови:
– Ты что-нибудь о них знаешь?
– О кивающих молотах? Да нет, ничего… Знаю только, что все их боятся, но никто не видел… Премудрый Гоен считал их просто суеверием… Но мы, по-моему, отвлеклись… Так что там третий Улькар?
– Третий… – Тяжелое лицо досточтимого Ар-Мауры дрогнуло и застыло в скорбной гримасе. – А третий – безумец, которому ударила в голову власть. Знаешь, когда он разрушил храм Четырех Верблюдов и объявил себя богом, мне стало страшно… Боги не прощают тех, кто помнит их еще людьми… Потом этот указ о собственном бессмертии… А уж когда он начал издавать законы природы…
– Нет, почему же, – деликатно возразил Ар-Шарлахи, а в глазах у самого тушканчики плясали. – Законы природы – это мудро. Воде надлежит течь сверху вниз. Стало быть, учись у воды, как надо исполнять законы…
Судья не слушал. Лицо его было по-прежнему угрюмо.
– Я давно уже перестал понимать, что происходит, – устало пожаловался он. – Разворачиваешь свиток с новым указом – и заранее ждешь бунта. А бунта все нет и нет…
Ар-Шарлахи с любопытством взглянул на судью.
– Зачем же бунтовать? – сказал он. – Можно просто не исполнять. Или исполнять, но наполовину… Как, собственно, и делается.
– Да? Ты так полагаешь? А вот представь: придет завтра указ, что всем подданным надлежит ходить с открытыми лицами… И что тогда?
– Н-ну… тогда, конечно, бунт, – признал Ар-Шарлахи. – А кстати, чем ты хуже Улькара? Стань во главе. Тот отделил Харву от Кимира, а ты отделишь Пальмовую Дорогу от Харвы.
Досточтимый Ар-Маура смотрел на шутника с улыбкой сожаления.
– Безнадежно… – сказал он наконец и залпом осушил чашку. – Ни ты, ни я на это не способны. Я слишком стар, а ты… – Тут судья вскинул глаза и взглянул на собеседника в упор. – Ты даже сам не знаешь, как ты меня разочаровал. Когда в пустыне объявился Шарлах, я поначалу подумал: да уж не ты ли это? Тем более на тебя был донос… Смешно, конечно, об этом говорить, но я обрадовался… Обрадовался, что хоть кто-то из нас, бывших владык, покажет этим голорылым пеший путь к морю… Жаль, что это был не ты.
– А вдруг? – возразил слегка уже захмелевший Ар-Шарлахи. – Разбойник, он ведь, знаешь, только при луне разбойник. А днем он может на базаре финиками торговать…
Досточтимый Ар-Маура выслушал все это без тени улыбки, с самым печальным видом.
– Да нет, – ответил он, вздохнув. – Никакого «вдруг» здесь быть не может. Вчера ночью шайка Шарлаха была уничтожена, а сам он захвачен. Странно… Государь отрядил на это целый караван, причем потребовал, чтобы главаря взяли живым. Возможно, к вечеру его доставят сюда…
Глава 3
Глава 4
Заключенный фыркнул.
– Ты называешь это – выручать? – сварливо спросил он. – Спасибо, выручил! Укатал в яму ни за что…
– Ничего, – проворчал Ар-Маура. – Переночуешь – впредь умнее будешь. Вставай, пошли. М-му-хоборец…
Узник поднялся, оказавшись вдруг почти одного роста с огромным судьей. Наблюдай за ними кто-нибудь со стороны, он был бы поражен, насколько эти двое похожи друг на друга. Такое впечатление, что разница между ними заключалась лишь в возрасте, дородности и хромоте.
– Надеюсь, досточтимый Ар-Шарлахи не откажется разделить со мной скромную трапезу и неторопливую беседу? – довольно ядовито осведомился судья.
Узник во все глаза глядел на кувшин вина во влажной фуфаечке и на блюдо с фруктами.
– Знаешь… – сказал он, сглотнув. – Всю дорогу до твоей тени только об этом и мечтал…
– Ну, что ты пьяница, мне известно, – заметил судья, опускаясь на коврик справа и подкладывая подушки поудобнее. – Прошу. И если не возражаешь… – Он запустил руку под головную накидку и сбросил с лица повязку – жест, который ужаснул бы любого жителя Пальмовой Дороги. Ар-Шарлахи лишь усмехнулся и тоже обнажил лицо. Оба когда-то (правда, в разное время) учились в Харве, так что многие обычаи голорылых давно уже не казались им неприличными и ужасными. Кроме того, и Ар-Маура, и Ар-Шарлахи происходили по прямой линии от погонщиков верблюда по имени Ганеб, а сородичам стесняться друг друга не пристало.
Собственной рукою судья разлил вино в чашки.
– Да веет твоя тень прохладой до скончания века, – вполне серьезно произнес Ар-Шарлахи ритуальное пожелание.
– Издеваешься? – ворчливо осведомился судья. – Моя тень вот уже два года как принадлежит государю.
– Тем не менее… – со вздохом заметил молодой собеседник. – Живешь – как жил. Можно сказать, правишь…
Согласно обычаю, прикоснулся краем чашки ко лбу и лишь после этого отхлебнул.
– Да и вино у тебя – позавидуешь, – добавил довольно-таки уныло.
– Позавидуют, – сквозь зубы ответил судья. – Рано или поздно – позавидуют. Сгонят с кресла – будем тогда вместе брус толкать…
И тоже коснулся чашкой лба.
Ар-Шарлахи тем временем (опять-таки следуя обычаю) очистил апельсин и, разломив, протянул одну из половинок судье.
– Значит, говоришь, всю дорогу мечтал о холодном вине? – задумчиво молвил Ар-Маура, принимая пол-апельсина. – Почему же не зашел? Гордый?
Ар-Шарлахи досадливо пожал плечом и не ответил.
– Ну да, понимаю… – Судья покивал. – Предпочел, чтобы тебя ко мне привели… Должен сказать, наделал ты мне сегодня испугу! Помнишь, когда о песенках речь зашла?.. Тут стража стоит, там секретарь, да еще и свидетели эти… Смотри, досточтимый, допоешься… Дошутишься!.. – Судья отхлебнул и пристально взглянул на собеседника поверх чашки. – Стишок о верноподданном водопаде, надо полагать, твое сочинение?
Тот слегка смутился.
– Первый раз слышу, – уклончиво пробормотал он. – Что за стишок?
– Ну как же! Стишок известный… О том, как река, услышав указ государя, что воде надлежит течь сверху вниз, а не иначе, рухнула с обрыва сразу на три сажени… А про кивающие молоты? Дескать, молоты кивали-кивали, а Улькар в ответ даже и не кивнул!.. Ох, досточтимый… – Судья покачал головой. – Слушай, а что, у мухи в самом деле шесть лапок?
– Вообще-то шесть, – сказал Ар-Шарлахи, смакуя вино по глоточку. – Но я подозреваю, что секретари государя, вместо того чтобы поймать муху и пересчитать ей конечности, опять доверились трудам премудрого Андрбы. Он, видишь ли, тоже был убежден, что лапок у мухи всего четыре. И что овес – выродившаяся пшеница…
– Я смотрю, ты всерьез учился в Харве, – заметил судья. – Я вот там все больше дрался да пьянствовал… – Его тяжелое лицо глинистого цвета помрачнело, серебристая щетина на щеках залегла грузными кольчужными складками. – Да, времена… – глухо сказал он. – А знаешь… Я ведь учился вместе с Улькаром…
– С государем?! – Ар-Шарлахи был настолько поражен, что даже отставил чашку. – И… что? Он уже тогда?..
– Нет, – бросил судья, жестко усмехнувшись. – Тогда он был вполне нормален, если ты имеешь в виду именно это… Более скучного собеседника свет не видывал, да и способности у него были, помнится, самые средние…
Ар-Маура помолчал, нахмурился, задумчиво покачнул вино в своей чашке.
– До сих пор не могу понять… – признался он вдруг с горестным недоумением. – Как ему все это удалось? Ну ладно, отречение Орейи, мятеж в Харве… Но когда сказали, что во главе заговора стоит Улькар, знаешь, я удивился. Он ведь, между нами, и храбростью-то особой никогда не блистал… А чему ты улыбаешься?
– Так… – лукаво молвил Ар-Шарлахи, снова беря чашку. – Забавно… Узник и судья возлежат за вином и ведут крамольные беседы…
– Брось, – сказал Ар-Маура. – Подслушивать некому… Да и с кем мне еще об этом поговорить, сам подумай! Не с секретарем же… – Помолчал, вздохнул. – Мне иногда кажется, что в жизни своей я знал трех разных Улькаров…
– То есть?
Судья досадливо шевельнул седеющей бровью. Надо полагать, подобные мысли не давали ему покоя уже давно.
– Сам смотри… Первый – ничем не выдающийся отпрыск древнего рода. Великовозрастный оболтус, с которым я шатался по веселым кварталам… Второй – вождь заговорщиков, дерзкий до безумия, удачливый во всем… Ну вот как это он, например, умудрился выиграть битву при Заугаре? Убей – не пойму…
– Он впервые применил там вогнутые щиты, – напомнил Ар-Шарлахи. – У кимирцев их тогда еще не было…
– А откуда они вообще взялись? – перебил судья. – Он что, сам их выдумал? Ты когда-нибудь в руках держал такой щит? Бросает солнечный свет в одну точку на двадцать – тридцать шагов! Кто их ему дал? Как такое вообще можно выковать?.. Нет, как хочешь, а без колдовства здесь не обошлось…
– Нганга ондонго, – меланхолически молвил Ар-Шарлахи, в свою очередь разливая вино в чашки.
– Что-что?
– Заклинание, – со вздохом пояснил тот. – А может, и ругательство. Я его услышал от Левве… Он ведь изучал, если помнишь, язык туземцев. За что и был затоптан сразу после воцарения… Однако, согласно указу государя, колдовства не существует. Странно, что я напоминаю об этом судье… Да! – Он оживился. – Вот я что еще слышал! Будто вогнутые щиты скованы для Улькара кивающими молотами…
Судья недоуменно сдвинул брови:
– Ты что-нибудь о них знаешь?
– О кивающих молотах? Да нет, ничего… Знаю только, что все их боятся, но никто не видел… Премудрый Гоен считал их просто суеверием… Но мы, по-моему, отвлеклись… Так что там третий Улькар?
– Третий… – Тяжелое лицо досточтимого Ар-Мауры дрогнуло и застыло в скорбной гримасе. – А третий – безумец, которому ударила в голову власть. Знаешь, когда он разрушил храм Четырех Верблюдов и объявил себя богом, мне стало страшно… Боги не прощают тех, кто помнит их еще людьми… Потом этот указ о собственном бессмертии… А уж когда он начал издавать законы природы…
– Нет, почему же, – деликатно возразил Ар-Шарлахи, а в глазах у самого тушканчики плясали. – Законы природы – это мудро. Воде надлежит течь сверху вниз. Стало быть, учись у воды, как надо исполнять законы…
Судья не слушал. Лицо его было по-прежнему угрюмо.
– Я давно уже перестал понимать, что происходит, – устало пожаловался он. – Разворачиваешь свиток с новым указом – и заранее ждешь бунта. А бунта все нет и нет…
Ар-Шарлахи с любопытством взглянул на судью.
– Зачем же бунтовать? – сказал он. – Можно просто не исполнять. Или исполнять, но наполовину… Как, собственно, и делается.
– Да? Ты так полагаешь? А вот представь: придет завтра указ, что всем подданным надлежит ходить с открытыми лицами… И что тогда?
– Н-ну… тогда, конечно, бунт, – признал Ар-Шарлахи. – А кстати, чем ты хуже Улькара? Стань во главе. Тот отделил Харву от Кимира, а ты отделишь Пальмовую Дорогу от Харвы.
Досточтимый Ар-Маура смотрел на шутника с улыбкой сожаления.
– Безнадежно… – сказал он наконец и залпом осушил чашку. – Ни ты, ни я на это не способны. Я слишком стар, а ты… – Тут судья вскинул глаза и взглянул на собеседника в упор. – Ты даже сам не знаешь, как ты меня разочаровал. Когда в пустыне объявился Шарлах, я поначалу подумал: да уж не ты ли это? Тем более на тебя был донос… Смешно, конечно, об этом говорить, но я обрадовался… Обрадовался, что хоть кто-то из нас, бывших владык, покажет этим голорылым пеший путь к морю… Жаль, что это был не ты.
– А вдруг? – возразил слегка уже захмелевший Ар-Шарлахи. – Разбойник, он ведь, знаешь, только при луне разбойник. А днем он может на базаре финиками торговать…
Досточтимый Ар-Маура выслушал все это без тени улыбки, с самым печальным видом.
– Да нет, – ответил он, вздохнув. – Никакого «вдруг» здесь быть не может. Вчера ночью шайка Шарлаха была уничтожена, а сам он захвачен. Странно… Государь отрядил на это целый караван, причем потребовал, чтобы главаря взяли живым. Возможно, к вечеру его доставят сюда…
Глава 3
Луна и яма
Ар-Шарлахи лежал лицом вверх и смотрел на вырезанный в камне круг ночного, чуть тронутого серебристой пылью неба. Где-то совсем рядом сияла за кромкой разбойничья злая луна, или, как принято говорить в Харве, полная. Мерцало, растворяясь в лунной дымке, алмазное копыто голенастого созвездия Ганеб. Верблюд, на котором предки Ар-Шарлахи прибыли в этот мир, шествовал теперь по ночному небу над Пальмовой Дорогой.
Большая честь – потомка владыки поместили в одну из главных ям, каменный колодец, сооруженный разбойничками-прадедами для особо знатных пленников. Кверху колодец слегка сужался, так что вылезти без посторонней помощи из него было невозможно. Злая луна вынула из мрака широкий смеющийся оскал старой каменной кладки, и зубов в этом оскале по мере восхождения светила как бы прибавлялось и прибавлялось.
Шакал ты, досточтимый Ар-Маура! Хотя… Тебя тоже можно понять. Отпусти ты Ар-Шарлахи без наказания, поползли бы шепотки, что судья покрывает бывших владык Пальмовой Дороги, а там, глядишь, юный голорылый секретарь, преодолев трепетное уважение к досточтимому, догадался бы отправить донос в предгорья…
Так, значит, Ар-Маура учился вместе с Улькаром?.. Непостижимым и бессмертным, повелевающим громами… Ну тогда становится ясно, как это он ухитрился получить место судьи в своей собственной тени… Зато ему есть теперь что терять. Не то что Ар-Шарлахи!..
Узник хотел было усмехнуться бесшабашно, но вместо этого вдруг затосковал: стало жалко себя, заныло легонько под ложечкой. Завтра прикажут в течение дня покинуть тень Ар-Мауры. Это опять наниматься на торговую каторгу – и в пустыню… «Ненавижу пустыню, – бессильно подумал Ар-Шарлахи. – Любую. Песчаную, каменную, усыпанную красным щебнем. Любую… Поселиться бы в Харве… Хотя кто тебя в Харву пустит? И даже если пустят… Предгорья нынче уже не те. Веселые кварталы разогнали… В Зибре говорил с голорылым, так они нам, оказывается, еще и завидуют. Воля у вас, говорят, на Пальмовой Дороге… А в предгорьях строго. Ох строго!.. В пору и впрямь в разбойнички податься… – Нелепая эта мысль пришла внезапно и слегка позабавила. – Нет, в самом деле! Согласно последнему указу, никаких разбойников в природе не существует. Грабь на здоровье!.. Только ведь не годишься ты, братец, в разбойники. При твоей-то любви к пустыням!..»
Ар-Шарлахи сел и со вздохом поправил сбившийся коврик. Любезен все-таки досточтимый Ар-Маура. И какая отчаянная храбрость! Ковриком снабдил, вы подумайте!..
Ар-Шарлахи уже задремывал, мысли путались. Ну ладно, указ… Разбоя нет… Разбойников тоже… А как же тогда облава на тезку Шарлаха?.. Почти тезку… За что ловить-то, если не разбойник?..
Разбудивший его шум смолк мгновенно; во всяком случае, открыв глаза, Ар-Шарлахи так и не понял, что это было. Язык лунного света, пока он спал, спустился по грубой старинной кладке и теперь готов был лизнуть песчаное дно колодца. Голенастое созвездие Ганеб сместилось, ушло за каменную кромку. Вот-вот покажется краешек холодного яркого диска.
Где-то наверху неспешно поскрипывал песок под башмаками удаляющихся стражников, кто-то лениво и негромко выругался, помянув разбойничью злую луну, четырех верблюдов и кивающие молоты в придачу.
Вскоре стало совсем тихо. Потом совершенно неожиданно рядом послышался шорох и сдавленный вздох. Вот оно что! Оказывается, в яму спустили на веревке еще одного узника… Обычное развлечение стражников: отдают канат не до конца, и приходится спрыгивать чуть ли не с высоты человеческого роста. Этот-то шум падения, надо полагать, и разбудил Ар-Шарлахи.
– Значит, еще судить будут… – безнадежно произнес надломленный, с хрипотцой, мальчишеский голос.
Ар-Шарлахи решил было, что юный узник разговаривает сам с собою, но тут в темноте снова зашуршало, и другой голос, низкий и властный, буркнул:
– Молчи…
Ах вот даже как? Ну спасибо тебе, досточтимый! Если так и дальше дело пойдет, то к утру в этой яме станет тесновато… Надо же, сразу двоих подсадил! Для более крепкого сна, не иначе…
Ар-Шарлахи тихонько фыркнул – и колодец тут же словно опустел. Оба новых узника замерли. Наконец обладатель низкого грубого голоса приказал ворчливо:
– Пойди узнай, кто такой.
Снова шорох балахона, и подросток, пригнувшись, подобрался к Ар-Шарлахи. Такое впечатление, что мальчишка опасался выпрямиться, дабы не попасть в косой поток лунного света.
– Ты кто?
– Ар-Шарлахи.
В колодце опять стало гулко. Похоже, ответ поразил обоих вновь прибывших. Прошло несколько секунд, прежде чем старший узник издал некое задумчивое рычание.
– Какой Ар-Шарлахи? Сирота? Тот самый, которого в Харву спровадили?..
– Да, – довольно резко бросил Ар-Шарлахи. Собеседник его явно не отличался вежливостью. Если он будет продолжать в том же духе… Однако нового вопроса не последовало. Надо полагать, обладатель грубого властного голоса полностью удовлетворил свое любопытство.
Что же до подростка, то он как-то неуверенно пошевелился, оглянувшись, видно, на старшего, и вновь занялся Ар-Шарлахи.
– А сюда за что?
– Мухам лишние лапки обрывал.
– Ты отвечай, когда спрашивают! – Хрипловатый мальчишеский голос внезапно стал злым, опасным.
Опершись на локоть, Ар-Шарлахи приподнялся на коврике, всмотрелся. Выбеленная луною часть вогнутой стены бросала слабый отсвет на его юного собеседника. Среднего роста мальчуган, лет семнадцати, наверное. Вроде склонен слегка к полноте, как горожанин… А вот одет по-кочевому: балахон, головная накидка, лицо прикрыто повязкой…
– А кто ты такой, чтобы спрашивать? Судья?
Подросток чуть отпрянул – и такое впечатление, что задохнулся от бешенства. Странно… Отчаянным, что ли, хочет прослыть? Это в яме-то!.. Тут ведь чуть что – сразу стражники прибегут, и товарищ твой низкоголосый тебе не поможет… Да потом еще судье доложат…
Подросток тем временем опомнился, сделал глубокий вдох, кажется, даже сосчитал до пяти. Потом снова подался к Ар-Шарлахи.
– Да ладно, чего ты!.. – доверительно зашептал он. – Ну прости, сгоряча сорвалось… В одной ведь яме сидим, а ты все владыку из себя строишь!.. На сколько тебя укатали-то?
– Вот ночь отсижу, – со вздохом ответил Ар-Шарлахи, – а завтра после заката солнца ноги моей здесь быть не должно…
– А-а… – понимающе протянул подросток. – Тоже, значит, по мелочи… Как и мы…
Откуда-то из темноты презрительно хмыкнул старший узник. Что он хотел этим сказать – неясно…
– Значит, просто отпустят – и все? – допытывался подросток.
– Да вроде так…
Подросток помолчал и вдруг, ни слова не прибавив, канул во тьму. Передвигался он по-прежнему пригнувшись. Два голоса забубнили, зашептались неразборчиво. Ар-Шарлахи удалось различить лишь отдельные слова:
– …ну не нарочно же… в одну яму…
– …подсадили…
– …спросонья… запросто могли…
– …переменить судьбу?..
Услышав про судьбу, Ар-Шарлахи удивился. В беседе двух бродяг, посаженных до рассвета в каменный колодец, такие слова звучали несколько неуместно. Впрочем, глаза у него уже снова слипались, так что к бормотанию их он особо и не прислушивался…
– Справедливо приговоренный Ар-Шарлахи!
Ар-Шарлахи рывком сел на коврике. Было еще темно. Рассвет только подкрадывался к маленькому оазису. Луна, успевшая перекатиться на другую половину неба, вымывала из мрака фигуры трех стражей на краю колодца, налитого теперь чернотой почти доверху.
– Именем государя судья освобождает тебя из ямы и дает тебе время от восхода до заката солнца, чтобы ты, справедливо приговоренный Ар-Шарлахи, покинул пределы этой тени. Если же ты, случайно или умышленно, задержишься в пределах тени после заката, знай, что судья именем государя приговорит тебя к казенной каторге до Зибры и обратно. – Глашатай сделал положенную паузу и приказал негромко: – Веревку!
Упала белая гладкая (хоть бы один узел навязали, вараны!) веревка. Поднявшийся на ноги Ар-Шарлахи наклонился, чтобы скатать коврик, но тут его жестко взяли с двух сторон за локти и ткнули лицом в песок, едва не сломав шею. К счастью, глаза он успел зажмурить, а ноздри спасла повязка. Мощная мужская рука влезла под головную накидку, рванула за волосы, и Ар-Шарлахи почувствовал, как на горле его захлестнулась удавка. Рванулся, но был прижат к песку, потом навалившаяся тяжесть ослабла, зато петля стянулась рывком.
– Ар-Шарлахи!.. – уже раздраженно повторил глашатай.
– Здесь!.. – отозвался хриплый голос, и Ар-Шарлахи увидел, как зашевелился, уходя вверх, смутный белый балахон – самозванец лез по веревке. Рванулся еще раз, но удавка перекрыла ток крови, в ушах зазвенело, сплелись и расплелись перед глазами черно-багровые кольца, а дальше сознание покинуло Ар-Шарлахи.
…В себя он пришел довольно быстро. Горло – пережато, над ухом – злобное быстрое дыхание. Память не утратила ни момента из того, что произошло. Бродяга с грубым властным голосом воспользовался его именем и был отпущен на свободу. Да что же это они, одного узника от другого отличить не могут?.. Ах да, стражники же сплошь голорылые, мы для них все на одно лицо… Тем более ночью… Ар-Шарлахи дернулся, и затяжка на горле стала жестче. Закричать? Бесполезно… Раскормленный, как горожанин, подросток был, конечно же, слабее, но позиция его была куда более выгодной.
«Идиоты!.. – в отчаянии подумал Ар-Шарлахи. – Идиоты!.. Все равно ведь все выплывет наружу… Ар-Маура знает меня в лицо…»
Подросток, лежащий у него на спине, судорожно заерзал, занимая положение несподручнее, и что-то в движении этом поразило Ар-Шарлахи… Да ослепи тебя злая луна! Какой подросток? Какой, занеси тебя самум, подросток? Как можно было этот слегка охрипший высокий голос принять за ломающийся мальчишеский?.. На спине Ар-Шарлахи лежала женщина, одетая по-мужски! Лежала – и то ослабляла, то затягивала удавку…
Ну уж этого он никак стерпеть не мог! Испустил короткий стон и обмяк, как бы снова лишившись чувств. Удавка мигом ослабла, и Ар-Шарлахи тут же скинул руки к горлу, успев запустить пальцы под тонкую жесткую веревку. Уперся лбом в песок, стал на колени, качнулся обманно влево, а потом резко повалился на правый бок, придавив плечом руку душительницы. Последовал приглушенный кошачий взвизг, а затем удар растопыренными пальцами в прикрытую повязкой щеку. Должно быть, метила в глаза, но в темноте промахнулась… Ар-Шарлахи схватил гадину за плечи и вмял спиной в песок. «Придушу!» – задыхаясь, подумал он, но тут маленькие сильные руки сорвали с него повязку, а в следующий миг Ар-Шарлахи был атакован самым неожиданным образом. Смутное пятно лица метнулось навстречу, и рот узника внезапно ожгло жадным поцелуем.
– Хочу!.. Хочу!.. – застонала она. – Какой ты… сильный!..
Яростным движением он сбросил с шеи удавку, но вот оторвать от себя незнакомку оказалось куда труднее.
– Пусть!.. – стонала она. – Пусть… уходит… Пусть!..
Да будет тому свидетелем разбойничья злая луна, но Ар-Шарлахи так и не понял, каким образом могло случиться, что их смертельная схватка перешла в схватку любовную. Он был настолько ошарашен этой внезапной сменой тактики, что вскоре ничего уже не соображал… Причем стоило опомниться хотя бы на миг, как страсть незнакомки вскипала с удвоенной силой, и Ар-Шарлахи вновь терял голову. Чувство времени он при этом, естественно, утратил. Когда же они наконец, тяжело дыша, поднялись с измятого песка и, отступив на шаг, уставились друг на друга – в каменный колодец уже лился серенький предутренний свет.
Дурной сон. Просто дурной сон, не иначе… Незнакомка, не спуская с Ар-Шарлахи темных, пристально прищуренных глаз, неспешно одернула балахон и вновь закрыла лицо повязкой.
Впрочем, Ар-Шарлахи успел рассмотреть, что у любовницы его и душительницы широкие скулы, прямой короткий нос и упрямый подбородок. Такие решительные, с излишней рельефностью вылепленные женские лица, честно говоря, никогда ему не нравились. Вдобавок в предрассветных сумерках показалось, что незнакомка смотрит на него насмешливо, чуть ли не презрительно.
И Ар-Шарлахи, ужаснувшись, осознал наконец, что произошло. Пока он тут кувыркался с этой подлой девкой, искусно изображавшей внезапный прилив страсти, ее сообщник успел скрыться, да еще и воспользовавшись его именем.
– Ах ты тварь!.. – изумленно выдохнул он. Ничуть не испугавшись, она подалась навстречу.
– Кликнешь стражников – убью, – тихо и очень серьезно предупредила она.
Вполне возможно, что далее схватка должна была повториться, причем отнюдь не любовная, но тут в вышине снова раздался надменный голос глашатая:
– Ожидающая справедливого приговора Алият! Оба вскинули головы. На краю колодца маячили три фигуры. Холодно мерцали прямоугольные парадные щиты.
– Именем государя тебе надлежит явиться к судье, дабы выслушать часть справедливого приговора.
Развернувшись, упала веревка. «Алият… – мелькнуло у Ар-Шарлахи. – Где-то ведь я уже слышал это имя… Алият…»
Душительница же тем временем, не мешкая, ухватилась за сброшенную веревку, потом вдруг обернулась к нему, и в темных глазах ее Ар-Шарлахи вновь увидел насмешку и торжество.
– Дурак… – произнесла она чуть ли не с нежностью. Взялась за канат покрепче и довольно ловко полезла к серому рассветному небу. Ар-Шарлахи ошалело смотрел, как она, достигнув каменной кромки, выбралась наверх, где тут же оказалась в крепких руках стражников.
– Эй! – наконец-то опомнившись, закричал он. – Послушайте! Меня должны были…
– Молчать! – яростно грянуло сверху. – Молчать и внимать глашатаю!
Ар-Шарлахи содрогнулся и умолк. Со стражниками шутки были плохи. Глашатай выдержал паузу и возгласил торжественней, чем когда бы то ни было:
– Ожидающий справедливого приговора Шарлах! Именем государя тебе надлежит явиться к судье, дабы выслушать часть справедливого приговора.
Большая честь – потомка владыки поместили в одну из главных ям, каменный колодец, сооруженный разбойничками-прадедами для особо знатных пленников. Кверху колодец слегка сужался, так что вылезти без посторонней помощи из него было невозможно. Злая луна вынула из мрака широкий смеющийся оскал старой каменной кладки, и зубов в этом оскале по мере восхождения светила как бы прибавлялось и прибавлялось.
Шакал ты, досточтимый Ар-Маура! Хотя… Тебя тоже можно понять. Отпусти ты Ар-Шарлахи без наказания, поползли бы шепотки, что судья покрывает бывших владык Пальмовой Дороги, а там, глядишь, юный голорылый секретарь, преодолев трепетное уважение к досточтимому, догадался бы отправить донос в предгорья…
Так, значит, Ар-Маура учился вместе с Улькаром?.. Непостижимым и бессмертным, повелевающим громами… Ну тогда становится ясно, как это он ухитрился получить место судьи в своей собственной тени… Зато ему есть теперь что терять. Не то что Ар-Шарлахи!..
Узник хотел было усмехнуться бесшабашно, но вместо этого вдруг затосковал: стало жалко себя, заныло легонько под ложечкой. Завтра прикажут в течение дня покинуть тень Ар-Мауры. Это опять наниматься на торговую каторгу – и в пустыню… «Ненавижу пустыню, – бессильно подумал Ар-Шарлахи. – Любую. Песчаную, каменную, усыпанную красным щебнем. Любую… Поселиться бы в Харве… Хотя кто тебя в Харву пустит? И даже если пустят… Предгорья нынче уже не те. Веселые кварталы разогнали… В Зибре говорил с голорылым, так они нам, оказывается, еще и завидуют. Воля у вас, говорят, на Пальмовой Дороге… А в предгорьях строго. Ох строго!.. В пору и впрямь в разбойнички податься… – Нелепая эта мысль пришла внезапно и слегка позабавила. – Нет, в самом деле! Согласно последнему указу, никаких разбойников в природе не существует. Грабь на здоровье!.. Только ведь не годишься ты, братец, в разбойники. При твоей-то любви к пустыням!..»
Ар-Шарлахи сел и со вздохом поправил сбившийся коврик. Любезен все-таки досточтимый Ар-Маура. И какая отчаянная храбрость! Ковриком снабдил, вы подумайте!..
Ар-Шарлахи уже задремывал, мысли путались. Ну ладно, указ… Разбоя нет… Разбойников тоже… А как же тогда облава на тезку Шарлаха?.. Почти тезку… За что ловить-то, если не разбойник?..
Разбудивший его шум смолк мгновенно; во всяком случае, открыв глаза, Ар-Шарлахи так и не понял, что это было. Язык лунного света, пока он спал, спустился по грубой старинной кладке и теперь готов был лизнуть песчаное дно колодца. Голенастое созвездие Ганеб сместилось, ушло за каменную кромку. Вот-вот покажется краешек холодного яркого диска.
Где-то наверху неспешно поскрипывал песок под башмаками удаляющихся стражников, кто-то лениво и негромко выругался, помянув разбойничью злую луну, четырех верблюдов и кивающие молоты в придачу.
Вскоре стало совсем тихо. Потом совершенно неожиданно рядом послышался шорох и сдавленный вздох. Вот оно что! Оказывается, в яму спустили на веревке еще одного узника… Обычное развлечение стражников: отдают канат не до конца, и приходится спрыгивать чуть ли не с высоты человеческого роста. Этот-то шум падения, надо полагать, и разбудил Ар-Шарлахи.
– Значит, еще судить будут… – безнадежно произнес надломленный, с хрипотцой, мальчишеский голос.
Ар-Шарлахи решил было, что юный узник разговаривает сам с собою, но тут в темноте снова зашуршало, и другой голос, низкий и властный, буркнул:
– Молчи…
Ах вот даже как? Ну спасибо тебе, досточтимый! Если так и дальше дело пойдет, то к утру в этой яме станет тесновато… Надо же, сразу двоих подсадил! Для более крепкого сна, не иначе…
Ар-Шарлахи тихонько фыркнул – и колодец тут же словно опустел. Оба новых узника замерли. Наконец обладатель низкого грубого голоса приказал ворчливо:
– Пойди узнай, кто такой.
Снова шорох балахона, и подросток, пригнувшись, подобрался к Ар-Шарлахи. Такое впечатление, что мальчишка опасался выпрямиться, дабы не попасть в косой поток лунного света.
– Ты кто?
– Ар-Шарлахи.
В колодце опять стало гулко. Похоже, ответ поразил обоих вновь прибывших. Прошло несколько секунд, прежде чем старший узник издал некое задумчивое рычание.
– Какой Ар-Шарлахи? Сирота? Тот самый, которого в Харву спровадили?..
– Да, – довольно резко бросил Ар-Шарлахи. Собеседник его явно не отличался вежливостью. Если он будет продолжать в том же духе… Однако нового вопроса не последовало. Надо полагать, обладатель грубого властного голоса полностью удовлетворил свое любопытство.
Что же до подростка, то он как-то неуверенно пошевелился, оглянувшись, видно, на старшего, и вновь занялся Ар-Шарлахи.
– А сюда за что?
– Мухам лишние лапки обрывал.
– Ты отвечай, когда спрашивают! – Хрипловатый мальчишеский голос внезапно стал злым, опасным.
Опершись на локоть, Ар-Шарлахи приподнялся на коврике, всмотрелся. Выбеленная луною часть вогнутой стены бросала слабый отсвет на его юного собеседника. Среднего роста мальчуган, лет семнадцати, наверное. Вроде склонен слегка к полноте, как горожанин… А вот одет по-кочевому: балахон, головная накидка, лицо прикрыто повязкой…
– А кто ты такой, чтобы спрашивать? Судья?
Подросток чуть отпрянул – и такое впечатление, что задохнулся от бешенства. Странно… Отчаянным, что ли, хочет прослыть? Это в яме-то!.. Тут ведь чуть что – сразу стражники прибегут, и товарищ твой низкоголосый тебе не поможет… Да потом еще судье доложат…
Подросток тем временем опомнился, сделал глубокий вдох, кажется, даже сосчитал до пяти. Потом снова подался к Ар-Шарлахи.
– Да ладно, чего ты!.. – доверительно зашептал он. – Ну прости, сгоряча сорвалось… В одной ведь яме сидим, а ты все владыку из себя строишь!.. На сколько тебя укатали-то?
– Вот ночь отсижу, – со вздохом ответил Ар-Шарлахи, – а завтра после заката солнца ноги моей здесь быть не должно…
– А-а… – понимающе протянул подросток. – Тоже, значит, по мелочи… Как и мы…
Откуда-то из темноты презрительно хмыкнул старший узник. Что он хотел этим сказать – неясно…
– Значит, просто отпустят – и все? – допытывался подросток.
– Да вроде так…
Подросток помолчал и вдруг, ни слова не прибавив, канул во тьму. Передвигался он по-прежнему пригнувшись. Два голоса забубнили, зашептались неразборчиво. Ар-Шарлахи удалось различить лишь отдельные слова:
– …ну не нарочно же… в одну яму…
– …подсадили…
– …спросонья… запросто могли…
– …переменить судьбу?..
Услышав про судьбу, Ар-Шарлахи удивился. В беседе двух бродяг, посаженных до рассвета в каменный колодец, такие слова звучали несколько неуместно. Впрочем, глаза у него уже снова слипались, так что к бормотанию их он особо и не прислушивался…
– Справедливо приговоренный Ар-Шарлахи!
Ар-Шарлахи рывком сел на коврике. Было еще темно. Рассвет только подкрадывался к маленькому оазису. Луна, успевшая перекатиться на другую половину неба, вымывала из мрака фигуры трех стражей на краю колодца, налитого теперь чернотой почти доверху.
– Именем государя судья освобождает тебя из ямы и дает тебе время от восхода до заката солнца, чтобы ты, справедливо приговоренный Ар-Шарлахи, покинул пределы этой тени. Если же ты, случайно или умышленно, задержишься в пределах тени после заката, знай, что судья именем государя приговорит тебя к казенной каторге до Зибры и обратно. – Глашатай сделал положенную паузу и приказал негромко: – Веревку!
Упала белая гладкая (хоть бы один узел навязали, вараны!) веревка. Поднявшийся на ноги Ар-Шарлахи наклонился, чтобы скатать коврик, но тут его жестко взяли с двух сторон за локти и ткнули лицом в песок, едва не сломав шею. К счастью, глаза он успел зажмурить, а ноздри спасла повязка. Мощная мужская рука влезла под головную накидку, рванула за волосы, и Ар-Шарлахи почувствовал, как на горле его захлестнулась удавка. Рванулся, но был прижат к песку, потом навалившаяся тяжесть ослабла, зато петля стянулась рывком.
– Ар-Шарлахи!.. – уже раздраженно повторил глашатай.
– Здесь!.. – отозвался хриплый голос, и Ар-Шарлахи увидел, как зашевелился, уходя вверх, смутный белый балахон – самозванец лез по веревке. Рванулся еще раз, но удавка перекрыла ток крови, в ушах зазвенело, сплелись и расплелись перед глазами черно-багровые кольца, а дальше сознание покинуло Ар-Шарлахи.
…В себя он пришел довольно быстро. Горло – пережато, над ухом – злобное быстрое дыхание. Память не утратила ни момента из того, что произошло. Бродяга с грубым властным голосом воспользовался его именем и был отпущен на свободу. Да что же это они, одного узника от другого отличить не могут?.. Ах да, стражники же сплошь голорылые, мы для них все на одно лицо… Тем более ночью… Ар-Шарлахи дернулся, и затяжка на горле стала жестче. Закричать? Бесполезно… Раскормленный, как горожанин, подросток был, конечно же, слабее, но позиция его была куда более выгодной.
«Идиоты!.. – в отчаянии подумал Ар-Шарлахи. – Идиоты!.. Все равно ведь все выплывет наружу… Ар-Маура знает меня в лицо…»
Подросток, лежащий у него на спине, судорожно заерзал, занимая положение несподручнее, и что-то в движении этом поразило Ар-Шарлахи… Да ослепи тебя злая луна! Какой подросток? Какой, занеси тебя самум, подросток? Как можно было этот слегка охрипший высокий голос принять за ломающийся мальчишеский?.. На спине Ар-Шарлахи лежала женщина, одетая по-мужски! Лежала – и то ослабляла, то затягивала удавку…
Ну уж этого он никак стерпеть не мог! Испустил короткий стон и обмяк, как бы снова лишившись чувств. Удавка мигом ослабла, и Ар-Шарлахи тут же скинул руки к горлу, успев запустить пальцы под тонкую жесткую веревку. Уперся лбом в песок, стал на колени, качнулся обманно влево, а потом резко повалился на правый бок, придавив плечом руку душительницы. Последовал приглушенный кошачий взвизг, а затем удар растопыренными пальцами в прикрытую повязкой щеку. Должно быть, метила в глаза, но в темноте промахнулась… Ар-Шарлахи схватил гадину за плечи и вмял спиной в песок. «Придушу!» – задыхаясь, подумал он, но тут маленькие сильные руки сорвали с него повязку, а в следующий миг Ар-Шарлахи был атакован самым неожиданным образом. Смутное пятно лица метнулось навстречу, и рот узника внезапно ожгло жадным поцелуем.
– Хочу!.. Хочу!.. – застонала она. – Какой ты… сильный!..
Яростным движением он сбросил с шеи удавку, но вот оторвать от себя незнакомку оказалось куда труднее.
– Пусть!.. – стонала она. – Пусть… уходит… Пусть!..
Да будет тому свидетелем разбойничья злая луна, но Ар-Шарлахи так и не понял, каким образом могло случиться, что их смертельная схватка перешла в схватку любовную. Он был настолько ошарашен этой внезапной сменой тактики, что вскоре ничего уже не соображал… Причем стоило опомниться хотя бы на миг, как страсть незнакомки вскипала с удвоенной силой, и Ар-Шарлахи вновь терял голову. Чувство времени он при этом, естественно, утратил. Когда же они наконец, тяжело дыша, поднялись с измятого песка и, отступив на шаг, уставились друг на друга – в каменный колодец уже лился серенький предутренний свет.
Дурной сон. Просто дурной сон, не иначе… Незнакомка, не спуская с Ар-Шарлахи темных, пристально прищуренных глаз, неспешно одернула балахон и вновь закрыла лицо повязкой.
Впрочем, Ар-Шарлахи успел рассмотреть, что у любовницы его и душительницы широкие скулы, прямой короткий нос и упрямый подбородок. Такие решительные, с излишней рельефностью вылепленные женские лица, честно говоря, никогда ему не нравились. Вдобавок в предрассветных сумерках показалось, что незнакомка смотрит на него насмешливо, чуть ли не презрительно.
И Ар-Шарлахи, ужаснувшись, осознал наконец, что произошло. Пока он тут кувыркался с этой подлой девкой, искусно изображавшей внезапный прилив страсти, ее сообщник успел скрыться, да еще и воспользовавшись его именем.
– Ах ты тварь!.. – изумленно выдохнул он. Ничуть не испугавшись, она подалась навстречу.
– Кликнешь стражников – убью, – тихо и очень серьезно предупредила она.
Вполне возможно, что далее схватка должна была повториться, причем отнюдь не любовная, но тут в вышине снова раздался надменный голос глашатая:
– Ожидающая справедливого приговора Алият! Оба вскинули головы. На краю колодца маячили три фигуры. Холодно мерцали прямоугольные парадные щиты.
– Именем государя тебе надлежит явиться к судье, дабы выслушать часть справедливого приговора.
Развернувшись, упала веревка. «Алият… – мелькнуло у Ар-Шарлахи. – Где-то ведь я уже слышал это имя… Алият…»
Душительница же тем временем, не мешкая, ухватилась за сброшенную веревку, потом вдруг обернулась к нему, и в темных глазах ее Ар-Шарлахи вновь увидел насмешку и торжество.
– Дурак… – произнесла она чуть ли не с нежностью. Взялась за канат покрепче и довольно ловко полезла к серому рассветному небу. Ар-Шарлахи ошалело смотрел, как она, достигнув каменной кромки, выбралась наверх, где тут же оказалась в крепких руках стражников.
– Эй! – наконец-то опомнившись, закричал он. – Послушайте! Меня должны были…
– Молчать! – яростно грянуло сверху. – Молчать и внимать глашатаю!
Ар-Шарлахи содрогнулся и умолк. Со стражниками шутки были плохи. Глашатай выдержал паузу и возгласил торжественней, чем когда бы то ни было:
– Ожидающий справедливого приговора Шарлах! Именем государя тебе надлежит явиться к судье, дабы выслушать часть справедливого приговора.
Глава 4
Побег, которого не было
Алият… Ну конечно! Конечно же, слышал!.. «Шарлаха на тебя нет с Алият…» Кто это сказал? Кажется, кто-то из каторжан с левого борта… Точно, точно… А хозяин каторги сделал вид, что не понял… Так это, значит, и есть Алият?..
Им связали запястья одной веревкой и накинули каждому на шею по петле. Сопровождаемые отрядом из восьми стражников, узники шли по кривым, стиснутым глинобитными стенами улочкам. За решетчатыми навершиями многочисленных узких дверей белели повязки, мелькали открытые смуглые лица детей и женщин. Неясно, каким образом жители маленького оазиса узнали, что разбойников поведут к судье именно утром, но взглянуть на страшного Шарлаха хотелось всем.
В пересохших за ночь арыках шипела съедаемая пылью вода. Заслонки были открыты скупо; дождей в этом году, можно сказать, не выпало вовсе, и кочующее озеро Хаилве, питавшее весь оазис, пересыхало на глазах.
– Ну и чего ты этим добилась? – еле слышно цедил Ар-Шарлахи, шагая по нежной желтоватой пыли. – Все равно ведь поймают…
Алият презрительно скосила на него темный глаз над белой повязкой.
– Кого? – шепнула она. – Разве кто-нибудь бежал?
– У, дура!.. – проскрежетал тихонько Ар-Шарлахи. – Ты что же, всерьез полагаешь, что меня примут за твоего разбойника?
– Уже приняли…
Со стороны процессия, наверное, выглядела весьма забавно. Веревка, связывающая пленников друг с другом, была очень короткой, а если учесть, что Ар-Шарлахи все время норовил ускорить шаг, тогда как Алият умышленно его замедляла, то спотыкались оба постоянно.
– Ну, я тебе это еще припомню, ящерица! – Ар-Шарлахи задыхался от злобы. – Дай только до судьи добраться…
Судя по движению повязки, Алият вздернула верхнюю губу и оскалилась по-звериному.
– Скажешь судье хоть слово – загрызу! – прошелестела она. – Ты – это он, запомнил? Голорылые нас только по росту и различают…
Ар-Шарлахи невольно повысил голос:
– Это тень Ар-Мауры! И судья здесь не голорылый. Кроме того, мы с ним знакомы!..
Алият запнулась и бросила на него взгляд, исполненный ненависти, недоверия и страха:
– Врешь!..
– А ну-ка тихо! – прикрикнул глава стражников. – Молча идти!
И они пошли молча. Пересекли небольшую рыночную площадь, можно сказать, пустую, где на месте сломанного храмика горделиво задирал подбородок еще один каменный голорылый идол в полтора человеческих роста. Краем глаза Ар-Шарлахи заметил хозяина каторги, с которой прибыл в тень Ар-Мауры. Судя по всему, торговля шелками, завезенными из Харвы, шла из рук вон плохо. Да и как могло быть иначе! Пальмовая Дорога обнищала, а в Кимир шелка не повезешь – остановят на границе и заберут товар в казну…
Им связали запястья одной веревкой и накинули каждому на шею по петле. Сопровождаемые отрядом из восьми стражников, узники шли по кривым, стиснутым глинобитными стенами улочкам. За решетчатыми навершиями многочисленных узких дверей белели повязки, мелькали открытые смуглые лица детей и женщин. Неясно, каким образом жители маленького оазиса узнали, что разбойников поведут к судье именно утром, но взглянуть на страшного Шарлаха хотелось всем.
В пересохших за ночь арыках шипела съедаемая пылью вода. Заслонки были открыты скупо; дождей в этом году, можно сказать, не выпало вовсе, и кочующее озеро Хаилве, питавшее весь оазис, пересыхало на глазах.
– Ну и чего ты этим добилась? – еле слышно цедил Ар-Шарлахи, шагая по нежной желтоватой пыли. – Все равно ведь поймают…
Алият презрительно скосила на него темный глаз над белой повязкой.
– Кого? – шепнула она. – Разве кто-нибудь бежал?
– У, дура!.. – проскрежетал тихонько Ар-Шарлахи. – Ты что же, всерьез полагаешь, что меня примут за твоего разбойника?
– Уже приняли…
Со стороны процессия, наверное, выглядела весьма забавно. Веревка, связывающая пленников друг с другом, была очень короткой, а если учесть, что Ар-Шарлахи все время норовил ускорить шаг, тогда как Алият умышленно его замедляла, то спотыкались оба постоянно.
– Ну, я тебе это еще припомню, ящерица! – Ар-Шарлахи задыхался от злобы. – Дай только до судьи добраться…
Судя по движению повязки, Алият вздернула верхнюю губу и оскалилась по-звериному.
– Скажешь судье хоть слово – загрызу! – прошелестела она. – Ты – это он, запомнил? Голорылые нас только по росту и различают…
Ар-Шарлахи невольно повысил голос:
– Это тень Ар-Мауры! И судья здесь не голорылый. Кроме того, мы с ним знакомы!..
Алият запнулась и бросила на него взгляд, исполненный ненависти, недоверия и страха:
– Врешь!..
– А ну-ка тихо! – прикрикнул глава стражников. – Молча идти!
И они пошли молча. Пересекли небольшую рыночную площадь, можно сказать, пустую, где на месте сломанного храмика горделиво задирал подбородок еще один каменный голорылый идол в полтора человеческих роста. Краем глаза Ар-Шарлахи заметил хозяина каторги, с которой прибыл в тень Ар-Мауры. Судя по всему, торговля шелками, завезенными из Харвы, шла из рук вон плохо. Да и как могло быть иначе! Пальмовая Дорога обнищала, а в Кимир шелка не повезешь – остановят на границе и заберут товар в казну…