Лукина Любовь Александровна. Сборник рассказов и повестей.

   Возле дверей лаборатории его поджидали.
   – Вот он, красавчик, - сообщила вахтерша, с отвращением глядя на бледно-голубую мосинскую грудь с акулой и купальщицей.
   Мосин терпеть не мог эту вахтершу. Она его - тоже.
   – Что он мне, докладывается, что ли? Махнет штанами - и нет его.
   – Бабуля, - с достоинством прервал ее Мосин, - вы сидите?
 
   Та немного опешила.
 
   – Сижу, а что же? Не то что некоторые!
   – Ну и сидите!
   И, повернувшись к ней спиной, украшенной тем же душераздирающим рисунком, Мосин отпер лабораторию и пропустил оробевшую заказчицу внутрь.
   – Молод еще меня бабулей называть! - запоздало крикнула вахтерша, но Мосин уже закрыл дверь.
   Заказчице было далеко за тридцать. Блузка-гольф, кетоновая юбка, замшевые туфли со сдвоенными тонкими ремешками вокруг щиколоток. "Вещь", - отметил про себя Мосин.
   Впрочем, ногам заказчицы вряд ли что могло помочь. Сергей вспомнил стройную Эврику и вздохнул.
   – Какой номер вашего заказа? - рассеянно спросил он, перебирая фотографии.
   – Давыдов сказал, что у вас есть пеньюар…
   – Денис? - поразился Мосин.
   – Да нет… Слава Давыдов, друг Толика Зиновьева.
   – А-а, Слава…
   Мосин успокоился и сообщил, что пеньюара у него уже нет. Посетительница с недоверием смотрела на "дипломат".
   – А что у вас есть? - прямо спросила она.
   – Колготки, - поколебавшись, - сказал он. - Импортные. Ажурные.
 
   И раскрыл "дипломат".
 
   – Ну, колготки мне… - начала было посетительница и онемела. Фирменный пакет был неотразим. Да, действительно, колготки ей были не нужны, но она же не знала, что речь идет о таких колготках…
   Желая посмотреть рисунок ажура на свет, она сделала неловкое движение, и раздался леденящий душу легкий треск.
   Мосин содрогнулся и проклял день, когда он вбил этот подлый гвоздь в косяк.
   – Ой, - сказала женщина, не веря своим глазам. - Они что же… нервущиеся?
   – Дайте сюда, - глухо сказал Мосин.
   – Вот, - ошалело сообщил он, возвращая женщине колготки. - Импортные. Нервущиеся. Семьдесят рублей.
   Когда посетительница ушла, Мосин вскрыл еще один пакет, зацепил нежную ткань за гвоздь и потянул. Она эластично подалась, но потом вдруг спружинила, и Мосин почувствовал такое сопротивление, словно это была не синтетика, а стальной тросик. Возник соблазн дернуть изо всех сил. Мосин с трудом его преодолел и кое-как запихнул колготки обратно - в пакет.
   В этот момент зазвонил телефон.
   – Где снимки? - грубо осведомился Лихошерст.
   – Зайди минут через двадцать, - попросил Мосин.
   – Нет, это ты зайди минут через двадцать. Хватит, побегал я за тобой!
   Лихошерст бросил трубку.
   Мосин заглянцевал левые снимки, отпечатал пару фотографий для стенгазеты и в пяти экземплярах карточки каких-то руин для отдела нестандартных конструкций.
   Во время работы в голову ему пришла простая, но интересная мысль: не могли киношники снимать избу на фоне семиэтажки! Так, может быть, синее небо, которое он увидел над стеной с той стороны, - просто заслон, оптический эффект, а? Осваивают же в городском тюзе световой занавес… Догадка выглядела если не убедительно, то во всяком случае успокаивающе.
   Длинно заголосил входной звонок. Всем позарез был нужен Мосин. Пришлось открыть. Дверной проем занимала огромная тетка в чем-то невыносимо цветастом.
   – Колготки есть? Беру все, - без предисловий заявила она, вдвинув Мосина в лабораторию.
   – Сто рублей.
   Маленькие пронзительные глазки уставились на него.
   – А Тамарке продал за семьдесят.
   – Это по знакомству, - соврал Мосин.
   – Ага, - многозначительно хмыкнула тетка, меряя его любопытным взглядом. Выводы насчет Мосина и Тамарки были сделаны.
   Не торгуясь, она выложила на подставку увеличителя триста рублей и ушла, наградив Мосина комплексом неполноценности. Он почувствовал себя крайне ничтожным со своими копеечными операциями перед таким размахом.
   – Спекулянтка, - обиженно сказал он, глядя на дверь. Спрятал деньги во внутренний кармашек "дипломата" и подумал, что надо бы купить Тохе еще одну зажигалку. Газовую.
   И снова звонок в дверь. Мосин выругался.
   На этот раз заявилась его бывшая невеста. Ничего хорошего ее визит не сулил - раз пришла, значит, что-то от него было нужно.
   – Привет, - сказал Мосин.
   Экс-невеста чуть-чуть раздвинула уголки рта и показала зубки - получилась обаятельная улыбка. Оживленная мимика - это, знаете ли, преждевременные морщины.
   – Мосин, - сказала она, - по старой дружбе…
   На свет появились какие-то чертежи.
   – Позарез надо перефотографировать. Вадим оформляет диссертацию, так что сам понимаешь…
   Вадимом звали ее мужа, молодого перспективного аспиранта, которому Сергей не завидовал.
   Экс-невеста ждала ответа. Мосин сдержанно сообщил, что может указать людей, у которых есть хорошая аппаратура для пересъемки.
   Нет, это ее не устраивало. Другие могут отнестись без души, а Мосина она знает, Мосин - первоклассный специалист.
   Сергей великолепно понимал, куда она клонит, но выполнять частные заказы за спасибо, в то время как "Асахи" еще не оплачен, - нет уж, увольте! Кроме того, он твердо решил не переутомляться.
   Однако устоять перед железным натиском было сложно. Мосин отбивался, изворачивался и наконец велел ей зайти с чертежами во вторник, точно зная, что в понедельник его собираются послать в командировку.
   Внезапно экс-невеста кошачьим движением выхватила из кармана мосинских джинсов фирменный фиолетовый пакетик - углядела торчащий наружу уголок.
   – Какой вэл! - восхитилась она. - Вскрыть можно?
   В пакетике оказался лиловый легкий ремешок с золотистой пряжкой-пластиной.
   – Сколько?
   – Для тебя - червонец.
   Экс-невеста, не раздумывая, приобрела вещицу и, еще раз напомнив про вторник, удалилась.
   Такой стремительной реализации товара Мосин не ожидал. Но его теперь беспокоило одно соображение: а если бы он воспользовался автоматом не три, а четыре раза? Или, скажем, десять?
   Он заглянцевал обличительные снимки гаража и склада и поехал с ними в лифте на седьмой этаж, где в актовом зале корпела редколлегия. "Удивительное легкомыслие, - озабоченно размышлял он, - оставлять такую машину без присмотра! Да мало ли какие проходимцы могут проникнуть на территорию съемочной площадки!"
   Он отдал снимки Лихошерсту и высказал несколько критических замечаний по номеру стенгазеты. Ему посоветовали не путаться под ногами, и Мосин отошел к окну - посмотреть, как выглядит пустырь с высоты птичьего полета…
   ЗА СТЕНОЙ БЫЛ СОВСЕМ ДРУГОЙ ПУСТЫРЬ: маленький, захламленный, с островками редкой травы между хребтами мусора. С одной стороны его теснил завод, с другой - частный сектор. Нет-нет, киношники никуда не уезжали - их просто не было и быть не могло на таком пустыре!
   Мосин почувствовал, что если он сейчас же, немедленно, во всем этом не разберется, в голове у него что-нибудь лопнет.
 

4

 
   Вот уже пять минут начальник редакционно-издательского отдела с детским любопытством наблюдал из окна за странными действиями своего фотографа.
   Сначала Мосин исчез в сирени. Затем появился снова, спиной вперед. Без букета. Потом зачем-то полез на стену. Подтянулся, заскреб ногами, уселся верхом. Далее - затряс головой и ухнул на ту сторону. С минуту отсутствовал. Опять перевалился через кирпичный гребень во двор и нырнул в сирень.
   "А не выносит ли он случаем химикаты?" - подумал начальник и тут же устыдился своей мысли: разве так выносят!
   Нет, постороннему наблюдателю было не понять всей глубины мосинских переживаний. Он только что сделал невероятное открытие: если заглянуть в дыру, то там - съемочная площадка, Тоха, Эврика, "Денис Давыдов". А если махнуть через забор, то ничего этого нет. Просто заводской пустырь, который он видел с седьмого этажа. А самая жуть, что там и дыры-то нет в стене. Отсюда - есть, а оттуда - нет.
   Мосину было страшно. Он сидел на корточках, вцепившись в шероховатые края пролома, а за шиворот ему лезла щекочущая ветка, которую он с остервенением отпихивал плечом. Обязательно нужно было довести дело до конца: пролезть через дыру К НИМ и посмотреть поверх забора с ИХ стороны. Зачем? Этого Мосин не знал. Но ему казалось, что тогда все станет понятно.
   Наконец решился. Пролез на ту сторону. Уперся ногой в нижний край пролома и, подпрыгнув, впился пальцами в кирпичный гребень. И обмер: за стеной была степь. Огромная и зеленая-зеленая, как после дождя. А на самом горизонте парило невероятное, невозможное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.
   И в этот момент - чмок! Что-то шлепнуло Мосина промеж лопаток. Легонько. Почти неощутимо. Но так неожиданно, что он с треском сорвался в сирень, пережив самое жуткое мгновение в своей жизни. Он почему-то решил, что с этим негромким шлепком закрылась дыра. Лаборатория, неоплаченный "Асахи", вся жизнь - отныне и навсегда - там, по ту сторону стены, а сам он - здесь, то есть черт знает где, перед глухой стеной, за которой бредовое здание в зеленой степи.
   Слава богу, дыра оказалась на месте. Тогда что это было? Мосин нашел в себе силы обернуться.
   В сторону площадки удалялись плечом к плечу два молодца в серебристых куртках, ненатурально громко беседуя. То ли они чем-то в Мосина пульнули, то ли шлепок ему померещился от нервного потрясения.
   Потом Сергей вдруг очутился посреди институтского двора, где отряхивал колени и бормотал:
   – Так вот она про какой институт! Ни-че-го себе институт!…
   …Руки у Мосина тряслись, и дверь лаборатории долго не желала отпираться. Когда же она, наконец, открылась, сзади завопила вахтерша:
   – На спине, на спине!… А-а-а!…
   Мосин захлопнул за собой дверь. В вестибюле послышался грохот упавшего телефона, стула и - судя по звону - стакана. Что-то было у него на спине! Сергей содрал через голову тенниску и бросил на пол.
   Ожил рисунок! На спине тенниски жуткого вида акула старательно жевала длинную ногу красавицы, а та отбивалась и беззвучно колотила хищницу по морде темными очками.
   В этой дикой ситуации Мосин повел себя как мужчина. Ничего не соображая, он схватил бачок для пленки и треснул им акулу по носу. Та немедленно выплюнула невредимую ногу красавицы и с интересом повернулась к Мосину, раззявив зубастую пасть.
   – В глаз дам! - неуверенно предупредил он, на всякий случай отодвигаясь.
   Красавица нацепила очки и послала ему воздушный поцелуй.
   Они были плоские, нарисованные!… Мосин, обмирая, присмотрелся и заметил, что по спине тенниски растеклась большой кляксой почти невидимая пленка вроде целлофановой. В пределах этой кляксы и резвились красотка с акулой. Он хотел отодрать краешек пленки, но акула сейчас же метнулась туда. Мосин отдернул руку.
   – Ах, так!…
   Он зачерпнул бачком воды из промывочной ванны и плеснул на взбесившийся рисунок, как бы заливая пламя. Пленка с легким всхлипом вобрала в себя воду и исчезла. На мокрой тенниске было прежнее неподвижное изображение.
   Долгий властный звонок в дверь. Так к Мосину звонил только один человек в институте: начальник отдела.
   Вздрагивая, Сергей натянул мокрую тенниску и открыл. За широкой спиной начальства пряталась вахтерша.
   – Ты что же это пожилых женщин пугаешь?
   Внешне начальник был грозен, внутренне он был смущен.
   – Ты на пляж пришел или в государственное учреждение? Ну-ка, покажись.
   Мосин послушно выпятил грудь. Рисунок начальнику явно понравился.
   – Чтобы я этого больше не видел! - предупредил он.
   – Да вы на спине, на спине посмотрите! - высунулась вахтерша.
   – Повернись, - скомандовал начальник.
   Мосин повернулся.
   – А мокрый почему?
   – Полы мыл в лаборатории… Т-то есть собирался мыть.
   Начальник не выдержал и заржал.
   – Мамочки, - лепетала вахтерша. - Своими же глазами видела…
   – "Мамочки", - недовольно повторил начальник. - То-то и оно, что "мамочки"… В общем, разбирайтесь с завхозом. Разбитыми телефонами я еще не занимался!…
   Он вошел в лабораторию и закрыл дверь перед носом вахтерши.
   – Пожилая женщина, - поделился он, - а такого нагородила… Ну давай, показывай, что там у тебя на сегодняшний день… "Мамочки", - бормотал он, копаясь в фотографиях. - Вот тебе и "мамочки". А это что за раскопки?
   – Это для отдела нестандартных конструкций, - ломким от озноба голосом пояснил Мосин.
   – И когда ты все успеваешь? - хмыкнул начальник.
   – Стараюсь…
   – А через забор зачем лазил?
   На секунду Мосин перестал дрожать.
   – Точку искал.
   – Какую точку? - переспросил начальник. - Пивную?
   – Для съемки точку… ракурс…
   Начальник наконец бросил снимки на место и повернулся к Мосину.
   – Ты в следующий раз точку для съемки в учреждении ищи. В учреждении, а не за забором, понял? Такие вот "мамочки".
   Закрыв за ним дверь, Мосин без сил рухнул на табурет. Какой ужас! Куда он сунулся!… И, главное, где - под боком, за стеной, в двух шагах!… Что ж это такое делается!… Перед глазами парило далекое невероятное здание, похожее на связку цветных коробчатых змеев.
   – Тоха! Это Григ, - невнятно произнес сзади чей-то голос.
   – А?! - Мосин как ошпаренный вскочил с табуретки.
   Кроме него, в лаборатории никого не было.
   – Ты Дениса не видел?
   Сергей по наитию сунул руку в задний карман джинсов и извлек сигаретообразную палочку, которую выменял на зажигалку у Тохи. "Фильтр" ее теперь тлел слабым синим свечением.
   – Не видел я его! - прохрипел Мосин.
   – А что это у тебя с голосом? - полюбопытствовала палочка.
   – Простыл! - сказал Мосин и нервно хихикнул.
 

5

 
   Многочисленные фото на стенах мосинской комнаты охватывали весь путь его становления как фотографа и как личности: Мосин на пляже, Мосин с "Никоном", Мосин-волейболист, Мосин, пьющий из горлышка шампанское, Мосин, беседующий с Жанной Бичевской, Мосин в обнимку с Лоллобриджидой (монтаж). Апофеозом всего была фотография ощерившегося тигра, глаза которого при печати были заменены глазами бывшей невесты Мосина. А из тигриной пасти, небрежно облокотясь о левый клык, выглядывал сам Мосин.
   Хозяин комнаты ничком лежал на диване, положив подбородок на кулак. Лицо его было угрюмо.
   "Иной мир"… Такими категориями Сергею еще мыслить не приходилось. Но от фактов никуда не денешься: за стеной был именно иной мир, может быть, даже другая планета. Хотя какая там другая планета: снимают кино, разговаривают по-русски… А стена? Что ж она, сразу на двух планетах существует? Нет, вне всякого сомнения, это Земля, но… какая-то другая. Что ж их, несколько, что ли?
   Окончательно запутавшись, Мосин встал и начал бродить по квартире. В большой комнате сквозь стекло аквариума на него уставился пучеглазый "телескоп". Мосин рассеянно насыпал ему дафний. Родители, уезжая в Югославию, взяли с Сергея клятвенное обещание, что к их возвращению рыбки будут живы.
   А вот с вещами за стеной хорошо. Умеют делать. Научно-технический прогресс и все такое… Так, может быть, дыра просто ведет в будущее?
   Мосин замер, чем-то напомнив пойнтера в стойке. А что? Зажигалка и "дипломат" для них музейные реликвии… Цены вещам не знают… Хохочут над совершенно безобидными фразами, а сами разговаривают бог знает на каком жаргоне. А Институт! Он теперь, наверное, будет Мосина по ночам преследовать. Висят в воздухе цветные громады, и все время ждешь катастрофы. Да ладно бы просто висели, а то ведь опасно висят, с наклоном…
   НЕУЖЕЛИ ВСЕ-ТАКИ БУДУЩЕЕ? В сильном возбуждении Сергей вернулся в свою комнату, нервно врубил на полную громкость стерео, но тут же выключил.
   …Да, стена вполне могла сохраниться и в будущем. Потому и затеяли возле нее съемки, что древняя… Но вот дыра… Сама она образовалась, или они ее нарочно проделали? Скорее всего, сама… Но тогда выходит, что об этой лазейке ни по ту, ни по другую сторону никто ничего не знает. Кроме Мосина.
   Он почувствовал головокружение и прилег. Да это же золотая жила! Нетрудно представить, что у них там за оптика. Приобрести пару объективов, а еще лучше фотокамеру… пару фотокамер, и "Асахи" можно смело выбрасывать… То есть загнать кому-нибудь. А главное, он же им может предложить в обмен такие вещи, каких там уже ни в одном музее не найдешь.