Лукьяненко Сергей Васильевич. Звезды – холодные игрушки

   – Есть желание – пошли в кабину, – предложил он. – Пилотировал «семьдесят седьмой»? Не звездолет, конечно, но…
   – Спасибо, не стоит. – Я замотал головой. Интересно было бы поднять в воздух «Боинг», но не с пассажирами же на борту!
   – Ну, если будет желание…
   Меня усадили в полупустом бизнес-салоне. Там скучали несколько китайцев и японцев в строгих деловых костюмах, пара стареющих крашеных дам и молодых бизнесменов в костюмчиках из кэрринарского «шерстяного хлопка». Все как по команде уставились на меня. Потом японцы о чем-то тихонько зачирикали. В мою сторону посыпались улыбки.
   Принужденно улыбаясь в ответ, я закинул «дипломат» на полку и устроился в широченном кресле рядом с дремлющим мужчиной – по виду государственным чиновником. Прикрыл веки, притворяясь спящим.
   Над головой щелкнуло, и послышался голос Геннадия.
   – Уважаемые пассажиры, компания «Трансаэро» приносит извинения за вызванную техническими причинами задержку вылета…
   Я завозился, устраиваясь поудобнее. По салону пробежала стюардесса, что-то вежливо шепча пассажирам. На миг остановилась надо мной, защелкнула ремень и побежала дальше. «Боинг» медленно выруливал на старт.
   – Я счастлив приветствовать на борту нашего самолета отважного космонавта Петра Хрумова, чей героизм спас тысячи человеческих жизней… – тем временем продолжал командир. Все пассажиры бизнес-класса с готовностью зааплодировали. Пришлось открыть глаза и раздать еще немного улыбок.
   И все же любое бремя славы недолговечно. «Боинг» стал разбегаться, неуклюже взмыл в воздух, медленно закладывая разворот. Пассажиры застыли в креслах, мужественно глядя перед собой. Я покосился в иллюминатор на вздыбленное поле аэродрома, вздохнул и расслабился.
   Скоро я буду дома.
   И уж кому-кому, а деду придется рассказать все.
   По спине пробежал холодок.
 
   Велика страна моя родная!
   Даже когда летишь на скоростном американском самолете.
   Полет занял почти шесть часов. Я успел выспаться, а один раз, разбуженный ласковым шепотом стюардессы, даже поел. Все бы хорошо… не гуляй сейчас по Земле счетчик. Чужой. Хитрый и коварный враг, которого я сам впустил на родину.
   Что же я натворил…
   В дремоте мне пригрезился какой-то кошмарный бред. Рептилоид, опоясанный патронными лентами, полз по гребню плотины. Маленькие глазки коварно поблескивали. Он готовил диверсию – вдали вздымались антенны командного центра СКОБы. Сейчас счетчик взорвет электростанцию, антенны замрут, и лишенная обороны Земля падет перед Чужими…
   Наверное, я слишком много читал в детстве книг о шпионах. У деда целая комната заставлена шкафами с детективами и боевиками. Причем он их не просто читает – конспектирует, с компьютером на коленках…
   – Наш лайнер заходит на посадку в аэропорту Шереметьево-1. Просим пристегнуть ремни, погасить сигареты и приготовиться к посадке…
   В Москве только начинало темнеть. «Боинг» приземлился, подкатил к терминалу. Мои соседи торопливо собирались, упаковывая свои тела в дорогостоящих костюмах в не менее дорогие плащи и куртки. Пожилая дама одарила меня загадочным взглядом, заспанный сосед покрутил головой и уставился с таким видом, словно не понимал, как я оказался его соседом.
   – Петр… – Из кабины прошел командир корабля. – Мне сообщили, там тебя ждут репортеры… Ты как?
   Видимо, на моем лице все отразилось.
   – Пойдем.
   Вместе с командиром и одной из стюардесс я вышел из самолета. Мы пошли по полю к служебному входу. Воздух был влажный и тяжелый, как перед дождем.
   – Ты куда сейчас? – поинтересовался командир.
   – Домой.
   – В Звездный?
   – Нет, просто домой. К деду, в Переделкино.
   – Тебя здесь встречают?
   – Только журналисты.
   – Ну… ладно. Бывай. Полетишь еще как-нибудь с нами – заглядывай в кабину.
   Я кивнул летчику и пожал ему руку.
   – Может, и я когда-нибудь… – Командир смущенно улыбнулся. – Я подал заявление о зачислении в космическую группу.
   – Так ведь только военных летчиков принимают, – неуверенно сообщил я.
   – Да нет уже. Неделю назад объявили общий прием.
   Интересные дела…
   – Как там, на звездах? – спросил летчик. Совершенно серьезно, без всякой иронии.
   Я посмотрел на здания аэропорта, на снующие автобусы, россыпи посадочных огней.
   – Да так же, в общем…
   Мы вошли в здание.
 
   Хорошо вернуться домой. Даже тоска по джамп-эйфории отпускает. Я вышел через служебную дверь, огляделся и двинулся через здание аэровокзала. Сновали люди, улетающие и прибывшие в бывшую столицу России, сверкали витрины. Никому здесь не было дела до космонавта, еще сутки назад болтавшегося в межзвездной пустоте.
   И это было здорово.
   Я собирался взять такси, но уже на выходе услышал крик:
   – Петр! Хрумов!
   Меня догонял командир «Боинга».
   – Блин… – Он остановился, отдуваясь. – Черт… Еле догнал.
   – Что случилось?
   – Тебя машина ждет. С меня бы голову сняли.
   – А что такое?
   Летчик только махнул досадливо рукой. Мы вышли из аэровокзала, осыпаемые вкрадчивыми голосами:
   – Недорого… Куда ехать, ребята?.. До центра подбросить?..
   Геннадий оскалился на таксистов и пояснил:
   – Вчера ограбили кого-то из наших. Тоже… сел в случайную машину. Избили и обобрали. По фирме вышел приказ – из аэропортов доставлять на служебном транспорте.
   – Кого избили?
   – Не знаю. Тебе, наверное, скажут.
   Мы прошли на служебную стоянку. Геннадий покрутил головой.
   – Вон… Серая «вольво». Черт, если б я тебя не догнал…
   Я частенько пользовался транспортом фирмы. Но раньше не запрещалось добираться и своим ходом.
   Как-то не умещалось в голове, что могут ограбить и избить космонавта. Одного из тех, кто зарабатывает всей Земле место в Галактике.
   – Счастливо, Петр… – Летчик пожал мне руку. – Хороший ты парень…
   – Только? – спросил я.
   – Что? – Геннадий растерялся.
   –  Хороший ты парень, только…
   Летчик кивнул:
   – Да, наверное. Хороший, только слишком правильный. И серьезный. Счастливо тебе.
   Я сел на заднее сиденье. Рядом с шофером бдил мрачный охранник из отряда безопасности «Трансаэро».
   – Хрумов? – уточнил водитель.
   – Да. Вы меня ждете?
   – Второй час уже. Рейс задержался. Куда ехать?
   – В Переделкино.
   Водитель кивнул:
   – Ага. Я тебя как-то возил, помнишь?
   На всякий случай я кивнул.
   – Жулье совсем распоясалось… – сказал водитель. Машина выскользнула со стоянки и рванула по шоссе. – Теперь всех наших возим.
   С минуту я слушал его мнение о частном извозе, разгуле преступности, очередных обещаниях мэра Полянкина покончить с оной, а потом незаметно задремал.
 
   Когда мы подъехали к прославленному дачному району, уже совсем стемнело. Водитель разбудил меня, и я показал охране у въезда свой пропуск. Наступал вечер, второй вечер подряд, но, поскольку я спал, ощущение возникало такое, словно светлое время суток сократилось до пары часов.
   – Сейчас направо, – командовал я. – У дачи Пастернака заверните…
   – Это какая?
   – Вон та…
   Водитель мастерски завернул, потом спросил:
   – Пастернак – тоже наш, с фирмы, да?
   Я поперхнулся и не нашел, что ответить.
   – Нет, тот вроде Патерный… – размышлял водитель. – А! Это писатель такой, да?
   – Да, – беспомощно признал я. – Писатель. Поэт. Знаменитый…
   Довольный своей образованностью водитель начал тихонько насвистывать. Каменный затылок охранника дрогнул, и он неожиданно мягким голосом произнес:
   – Быть знаменитым – некрасиво…
   Странная штука – такие вот случайные встречи. Машина остановилась у дедовой дачи, я вышел, стараясь заглянуть в лицо охранника. Но так и не смог – в салоне было темно.
   – Спасибо, ребята, – сказал я. «Вольво» с легким гулом умчалась.
   Я остался наедине с домом.
   Нет, сказать, что я деда боюсь, – это неправда. Даже ребенком я его не боялся. Побаиваются обычно отца, это и правильно для мальчишек. Вот только мне так и не удалось узнать, что такое ласковая мама и строгий папа.
   Разбились мои родители. Мне два года тогда было. Разбились на самолете, на мерзкой «тушке» – «Ту-154», самолете, который следовало снять с полетов еще в девяностых годах прошлого века. Дед меня и воспитывал… если это можно назвать воспитанием.
   Я помялся перед калиткой. Она была не закрыта – весь район Переделкино и так надежно охранялся.
   Нет, держать ответ придется.
   Толкнув калитку, я вошел в сад. Окна дачи светили сквозь деревья, неярко – на первом этаже, в прихожей, и посильнее – на втором, в кабинете деда.
   Уже у самой дачи из-за деревьев вынырнула безмолвная черная тень и метнулась ко мне. Я остановился, позволяя Тирану обнюхать себя. Спросил:
   – Ну? Не признал?
   Кавказская овчарка – пес серьезный. Тиран секунд пять изучал мои брюки, потом улегся на дорожке. Внимания требовал, паршивец. Уж не знаю почему, но меня в качестве хозяина он так и не научился воспринимать за все четыре года своей собачьей жизни. Скорее я годился ему в партнеры по играм, а изредка – в инструмент для чесания брюха. Во всяком случае, сейчас в собачьем взгляде читалось именно это.
   – Нет, парень, ты обнаглел. – Я перешагнул через овчарку, достал ключ и стал отпирать замок. Тиран изо всех сил делал вид, что ничуть не разочарован, а на дорожку просто прилег отдохнуть.
   Я вошел в дом и аккуратно запер дверь. Охрана охраной, и пес в саду тоже не зря свой «педигрипал» ест, но замок все равно надежнее.
   – Петя, ты устал?
   Я замер в прихожей, косясь вверх, на винтовую деревянную лестницу. Надтреснутый старческий голос доносился из кабинета. Дед явно оставил дверь открытой, чтобы услышать, когда я войду.
   – Нет, деда!
   – Тогда поднимайся.
   С легкой тоской я покосился на дверь своей комнаты. Сейчас бы упасть на мягкую, чуть расшатанную и скрипучую, но от этого ставшую еще привычнее кровать… Включить вертушку с записью шума прибоя… или нет, раскрыть окно пошире и слушать шорох сада…
   – Петр Данилович! – рявкнул дед.
   – Иду! – Я кинулся на лестницу.
   Ступеньки были невысокими, пологими, наверное, чтобы старенькие писатели не обедняли российскую литературу, падая с лестницы. Я сделал полный оборот, прежде чем оказался на втором этаже. Дверь в дедовский кабинет была открыта, от остальных комнат, давно и наглухо закрытых, словно тянуло тьмой и одиночеством. Мрачно все-таки тут… и как дед живет без меня?
   Андрей Валентинович Хрумов, бывший психолог и литератор, бывший участник переговоров Земли и галактического Конклава, человек, которого называли Гиммлером космического века, толстый семидесятилетний старик, мой дед…
   Он сидел в древнем кожаном кресле, когда-то светло-коричневом, а сейчас выцветшем до белизны, в тон его седым волосам. И молча разглядывал меня. На столе светился экран ноутбука, в углу комнаты, водруженный на хилую этажерку с книгами, бормотал включенный телевизор.
   – Ты чего, деда? – тихо спросил я.
   Дед медленно поднялся, подошел и обнял меня. Я его на голову выше, но сейчас вновь почувствовал себя маленьким.
   – Паршивец… – прошептал дед. – Ну, Петька… паршивец… ведь вначале передали, что ты разбился…
   – Правда? – Я пришел в ужас. Представляю, что было с дедом!
   – Сказали, что ты, отводя челнок от города, врезался в землю…
   – И ты поверил?
   Дед отстранился на расстояние вытянутой руки. Уставился мне в глаза.
   – Я? Конечно. Разве ты поступил бы по-иному?
   Я промолчал.
   – Полчаса ждал новых сообщений. Телефон оборвал. Потом передали, что челнок совершил аварийную посадку на шоссе.
   Дед тихо, кашляюще засмеялся.
   – Тогда я успокоился. Разбиться, спасая людей, ты мог. А вот при аварийной посадке – никогда!
   – Почему?
   – Потому! – рявкнул дед, вновь переходя на обычный тон. – Врачи тебя смотрели?
   – Конечно!
   – Сотрясения, ушибы, переломы?
   – Ну я же здесь стою! Нет.
   Дед кивнул, зашаркал к креслу. Я устроился на жестком венском стуле в углу комнаты. С самого детства я любил здесь сидеть, тихонько наблюдая за тем, как дед работает. Порой он разрешал мне притащить свой компьютер, я ставил его на краешек стола и делал уроки, пока дед работал. А если у него было хорошее настроение, то под вечер мы перекидывали между машинами шнурок и играли в какую-нибудь стратегическую игру…
   – Итак, рассказывай, – устраиваясь в кресле, сказал дед. – Нет… постой.
   Он с легким смущением отвел глаза и достал из ящика стола огромную хрустальную пепельницу, спички, трубку и кисет с табаком. Я, еще как вошел, почувствовал, что дед сегодня курил, но упрекать его не стал.
   Но такого, чтобы дед при мне начал травить организм, давно не бывало.
   – При выработке посадочной траектории… – начал я, безнадежно разглядывая фотографию на стене. На ней были мама, папа и я – совсем еще маленький, кудрявый и светловолосый. Лицо у меня было глупое и обиженное.
   – Стоп, – раскуривая трубку, велел дед. – Мне не нужны подробности твоей посадки. Я хочу знать, что случилось на Хикси?
   Вот так.
   А чего еще я мог ожидать от своего деда?
   – Я взял груз… кортризон…
   – Петя, мальчик мой… в первую очередь я хочу знать – кто? Алари, Счетчики или Куалькуа? И говори свободно, нас никто не услышит.
   – Счетчики… – прошептал я.
   Дед выпустил в потолок струю белого, пахнущего скорее пряностями, чем табаком, дыма. Кивнул:
   – Я все-таки рассчитывал на Алари… Они точно не замешаны?
   – Не знаю… – уже ничего не соображая, признался я. – Вроде бы нет.
   – Петя, я учил тебя, что отрицание никогда не может быть достаточно информационно насыщенным…
   – Возможно, да.
   – Прекрасно. Теперь все по порядку.
   – Хикси. Груз кортризона. Старт нормальный. В момент выхода на орбиту на встречном курсе оказался крейсер… крейсер Алари…
   Дед довольно заулыбался.
   Я отбросил все попытки разобраться в происходящем и принялся рассказывать все случившееся. Коротко, пока речь шла о предыстории, и подробно, когда на сцене – если крошечную кабину «Спирали» можно обозвать сценой – появился счетчик.
   – Прекрасно, – подвел итог дед. – Более чем хорошо.
   – Я ничего не понимаю, – признался я.
   – Например?
   – При чем тут Алари?
   – Что тебе помешало провести положенный осмотр челнока перед уходом в джамп?
   – Крейсер…
   – Вот. В результате экстренного джампа ты – первое, не обнаружил счетчика, второе – ушел в прыжок с плохо рассчитанной траекторией. И был вынужден принять помощь Чужого.
   – Значит, все подстроено? Он врал? – Я даже не удивился.
   Но дед покачал головой:
   – Почему же врал? Сообщил часть правды. В операции проникновения на Землю участвуют не только живые компьютеры. Еще и воинствующие грызуны.
   – А им-то зачем?
   – Петя, на тебя давит известный всем космонавтам факт – боевые корабли Алари сильнейшие в Конклаве. А тебе не кажется странным, что Алари вынуждены содержать такой чудовищно огромный и разорительный флот? Они тоже в ловушке, Петя. Как и мы, как и Счетчики. Они – боевая гвардия Конклава. Эта роль может устраивать часть расы, но никак не всех Алари. Будь они воинственны от природы, давно бы истребили друг друга или схватились со всеми прочими Чужими.
   Дед кашлянул, выколотил трубку и принялся набивать ее заново.
   – Сложилась классическая ситуация, – удовлетворенно произнес он. – Имеются по меньшей мере три расы космоса, которые не удовлетворены текущим положением дел. Три расы, считающие себя ущербными, рабами, вынужденные играть заданную роль. Если бы ты знал, как давно я ждал этого мига!
   – А как же счетчик? Как его найти?
   – Найти? Зачем? Он и сам прекрасно нас найдет. Точнее – меня.
   Вот чего никогда за дедом не замечал, так это мании величия.
   – Дед, ты все-таки не секретарь ООН и не президент России…
   – Кому нужны эти должности? – презрительно фыркнул дед. – Думаешь, я променял бы это кресло на кресло Мбаны Монтенебо или Алексея Шипунова? Ха!
   – Ты думаешь, счетчик и впрямь шел к тебе?
   – Конечно! Как он себя зовет? Карел? Карел Готт… – Дед затрясся от хохота. Почему он обозвал счетчика богом – абсолютно не пойму!
   – Дед… – жалобно сказал я. Примерно тем же тоном, как в детстве, когда у меня не выходила задачка по дифференциальному исчислению или я никак не мог усвоить параграфы Галактического Кодекса – с их официально трехсмысленным толкованием и перекрестными ссылками…
   – Петя! Ты устал. Тебе сейчас поспать надо. А мне подумать.
   Я встал – когда дед отправляет меня в кровать, то спорить бесполезно. Это я с детства усвоил. И все же спросил:
   – Так ты что… не сердишься? Не считаешь предателем?
   Дед отложил трубку и пораженно посмотрел на меня:
   – Петя! Ты прекрасно себя вел! Ты сделал то, что необходимо было сделать! Если бы за воспитание давали Нобелевскую премию, я был бы бесспорным на нее кандидатом!
   Я поспешил ретироваться. Слабостей у деда немного, но когда речь заходит о нобелевке – лучше убежать. Иначе придется вновь выслушивать историю о том, как дед ее не получил, – и все из-за трусости чиновников, не рискнувших дать заслуженную награду автору «Манифеста обреченных» и «Введения в психологию не-людей».
 
   Наконец-то я выспался. В своей кровати, под шорох начавшегося дождя из открытого окна. И самое главное – успокоенный дедом. Если уж он считает, что я не натворил беды, притащив счетчика на Землю, – значит все в порядке.
   Проснулся я поздно. Небо плотно обложили тучи. Шел дождь, снаружи, откуда-то из-под крыльца, глухо поскуливал Тиран. Там у него целое логово, но, видимо, сейчас псу хотелось в человеческое жилье. Я поднялся, протирая глаза, вышел в прихожую, впустил собаку и отправился досыпать. Но сон уже не шел.
   Тогда я включил телевизор и, валяясь в постели, прослушал последний выпуск новостей, записанный час назад.
   Говорили о небывало большом урожае в Нечерноземье, который никак не удается убрать, о каких-то таможенных спорах с Великим Китаем, о выступлении президента США Мерфи… потом вспомнили и обо мне. Прокрутили компьютерный ролик, демонстрирующий процесс посадки «Спирали», какой-то незнакомый мне спец из Роскосмоса высказывал версии о причинах нерасчетной посадки. Потом показали садящийся шаттл – не «Спираль», а «Буран», но кто из телезрителей поймет это за три секунды? И меня, пирующего с шофером разбитого «Икаруса». Меня хвалили, причем довольно сильно. Я покраснел и стер выпуск новостей из памяти телевизора.
   Сегодня мне, пожалуй, дадут отсидеться дома. Компания в этих вопросах деликатна. А вот завтра начнутся разборки в «Трансаэро» и в Роскосмосе, придется давать интервью и объяснять коллегам чудеса своего спасения…
   Ой…
   Я сходил и умылся, поднялся по лестнице, но в комнате деда еще царила тишина. Тогда я сделал на кухне пару бутербродов, подхватил чайник и вернулся к себе. На столе лежала дедова книжка «Место под звездами». Вначале я не обратил на нее внимания, потом заметил, что обложка чуть-чуть другая. Стало больше названий галактических рас – кроваво-красных надписей на черном «космическом» фоне. Оказалась, что это новое издание, как водится, «дополненное и переработанное».
   Усевшись у окна и жуя бутерброд, я пролистал книгу. Вроде бы ничего особо и не изменилось. Три «постулата Хрумова», ехидные издевки над американским астрофизиком и энтузиастом контактов Молдером, краткие и беспощадно злые характеристики всех известных людям рас космоса. Я пролистал статьи о Счетчиках и Алари.
   Странное дело, об этих расах дед писал прямо-таки с ненавистью! Если верить тексту, то именно они являются нашими заклятыми врагами, ну или точнее – злейшими конкурентами…
   Я открыл книгу на вступлении и начал читать:
   «Галактическая Семья – не просто общая фраза. Мы вправе считать девять сильнейших рас космоса, живущих вместе уже около тысячи лет, семьей. Встает лишь один вопрос: кем являются в данной семье молодые и слабые расы – Алари, Человечество, Счетчики, Куалькуа, Мерцающие, Дженьш, Непроизносимые, Пыльные?.. Список можно продолжить – число молодых рас превосходит число Сильных почти на порядок. Различие Сильных и Слабых на первый взгляд неявно. Корабли Алари куда сильнее, чем флот Даэнло. Счетчики, бесспорно, более интеллектуальные существа, чем Хиксоиды. Но все расы, которые мы причисляем к Слабым, имеют несмываемое тавро – узкую специализацию.
   Итак, кто мы в Галактической Семье? Дети или пасынки?
   Если проводить аналогии с человеческим обществом далее, то можно привести такой пример. Родители вправе направлять развитие своих детей в том направлении, которое представляется им перспективным. Мы помогаем мальчику с абсолютным слухом стать музыкантом, а девочку с хорошей пластикой может ждать карьера балерины. Мы вправе – это наши дети, и нам обычно виднее, какой путь принесет им больший успех в жизни.
   Но Сильные расы – не наши родители. И роль космических извозчиков, навязанная нам два десятилетия назад, не является мечтой человечества.
   Что мы скажем о человеческой семье, которая берет на воспитание беспомощных детей, исходя из своих потребностей? Как отнесемся к людям, которые воспитывают физически крепкого мальчика лесорубом, гибкого и худощавого – трубочистом… и без всякой возможности выбрать свой жизненный путь? Основой человеческой цивилизации всегда была гибкость и универсальность, причем не только в масштабах общества, но и на уровне отдельной личности. Сейчас мы помещены на прокрустово ложе. Еще живы те, кто не мечтал о таком будущем человечества, которое нам навязали. Но сменится одно-два поколения – и процесс станет необратимым. В психологии людей надолго, если не навсегда, закрепится предписанная Сильными расами роль…»
   Я захлопнул и отложил книгу. Вслушался – точно, сверху доносились неясные звуки, дед проснулся.
   Любит он проводить ассоциации. И ведь всегда меня учил: «Не верь сравнениям! Не верь лживым аналогиям! Они говорят лишь о личности автора, но никогда – о сути разговора!» А сам ими не брезгует. Во всяком случае, в массовых изданиях вроде «Места под звездами».
   – Петя! – послышалось сверху. – Ты встал?
   Когда я поднялся в комнату деда, он заканчивал разговаривать по телефону:
   – Да, Машенька… Спасибо, золотко. Зверобой? Захвати, конечно! Ты у меня мастерица травку собирать… И душицу возьми. И болиголов…
   Дед покосился на меня слегка досадливо, словно не ожидал, что я приду так быстро, до окончания разговора. Кивнул на стул и продолжил:
   – Бессмертник не собрала? Ой как жалко-то… Ну хоть страстоцвет? Лапочка… Что бы я без тебя делал. Страстоцвет нам пригодится. Погрузили? Ну, жду. Жду. С Петей познакомлю наконец. Он тут рядышком сидит. Ну, пока.
   Странный был разговор. С неведомой мне Машей дед общался так, словно с любимой внучкой. Вот только не было у меня никаких сестренок, даже двоюродных.
   И травами лекарственными дед никогда не увлекался, и к цветам был почти равнодушен. Похоже, разговор шел намеками, кодом, понятным лишь двоим. Особенно последняя фраза, про то, что я сижу рядом, настораживала. Словно дед давал понять: «Не могу говорить свободно…»
   Опустив трубку на рычаг, дед с минуту молчал. Потом произнес:
   – Это аспирантка из моего питерского центра. Очень талантливая девочка. Гениальная, не побоюсь этого слова… в своей области, конечно.
   – В фитотерапии? – съехидничал я.
   – Можно сказать и так. – Дед вздохнул. – Петя, вечером у нас будет серьезный разговор. Очень серьезный. Маша приедет после обеда… вам давно стоит познакомиться.
   Господи, может, дед меня женить надумал?
   – Увы, нам не до дел матримониальных… – Дед, по своему обыкновению, угадал ход моих мыслей. – Петя, можешь сейчас съездить в город?
   – Да, конечно.
   – Купи продуктов. Чего-нибудь вкусненького. Возьми бутылочку хорошего шампанского. Пару бутылочек «Байлейса» и «Адвоката». Икры с полфунта. Три зухранежирной ветчины. Если найдется, беттенхорошей телятины…
   Опять началось. Любит дед такие забавы – вываливать одним махом уйму заданий, причем приводя меры веса, размера и качества в разных земных и галактических стандартах. Тренировка памяти… до сих пор помню, как хохотал весь класс, когда я, обалдев от намеченных на «после школы» покупок, решил контрольную в системе счисления Хикси…
   – Все? – уточнил я, когда дед закончил.
   – Да. Деньги у тебя есть?
   Я прикинул наличность.
   – Хватит. Так что мы собираемся сегодня праздновать?
   – Твое чудесное возвращение! – удивился дед.
   – Извини, деда. – Я смутился. – Конечно. Я побежал?
   Дед вздохнул.
   – Да. Не забудь залить полный бак, в Москве, передавали, опять перебои с бензином.
   Кивнув, я вышел из кабинета. Накинул плащ, свистнул Тирана и вышел под дождь. Гараж у нас стоит очень неудобно, далеко от дома, наверное, рассчитано было на то, что к машине прилагается безропотный и непромокаемый шофер.
   Пока я, спрятавшись от дождя под козырек крыши, возился с замком, Тиран возбужденно носился вокруг. Надеялся, наверное, что я возьму его с собой. Нет уж. Во-первых, сиденье потом оттирать придется, такую грязь развезло. А во-вторых, раз уж ворье в Москве распоясалось, пусть в доме будет надежный охранник.
   – Дядя Петя!
   Тиран, решивший, что прозевал возможную опасность, зарычал. Я дернул его за ошейник и помахал рукой мальчишке, просунувшемуся через ограду.
   – А про вас по телеку передавали!
   – Ну и как?
   – Круто!
   Алешка был сыном бизнесмена, не то снимавшего, не то купившего одну из соседних дач. Славный мальчишка.
   – А где вы были, дядя Петя?
   Словно не знает, хитрец. Уже месяц при встречах интересовался, когда я полечу на Сириус.
   – На Хикси-43.
   – Сириус?
   – Ага. – Я наконец-то справился с замком.
   – Там камни красивые? – задумчиво поинтересовался Алешка.
   Я усмехнулся.
   – Красивые. Я тебе привез несколько.
   – О! – завопил Алешка, подпрыгивая. – Спасибо, дядя Петя! Ни у кого из ребят еще сириусянских камней нет!
   Здорово, наверное, собирать в детстве такую коллекцию – маленькие кусочки чужих планет. Брать их на ладонь – и представлять себя отважным первооткрывателем далеких миров. Я вздохнул. Да уж… первооткрывателем… настанет ли день, когда Земля сможет назвать какую-нибудь планету Земля-2?
   – Ты забеги попозже, – попросил я. – Мне сейчас в город надо съездить.
   Алешка явно огорчился, но постарался виду не показывать.
   – Ладно.
   – А то садись, прокатишься, – предложил я.
   – Не, дела… – Мальчишка поднял над оградой руку с огромным сачком. – Охота!
   – И много воробьев наловил?
   – Ни одного. Пуганые. – Алешка вздохнул. Вряд ли он испытывал недостаток в карманных деньгах, скорее – азарт. – Дядя Петя, а Чужие их точно не едят?
   – Нет. Инопланетная органика ядовита.
   – Какая же она инопланетная?
   – Для Чужих, балбес!
   Алешка хлопнул себя по лбу.
   – Летающие животные – огромная редкость в Галактике, как ни странно, – объяснил я. – Их содержат для красоты. В больших вольерах, чтобы могли летать. На самом деле птицам у Чужих получше, чем на Земле, живется.
   – Это здорово, – серьезно сказал мальчишка. – Я не стал бы их ловить на еду. А вы вечером со мной не сыграете? Мне такую игру притащили, там эта… фрукт… фруктальная…
   – Фрактальная.
   – Да! Плавающая фрактальная графика сверхвысокого разрешения. Во!
   – Посмотрим. Если мне дед разрешит телефон занять – сразимся.
   Алешка понимающе кивнул – мол, знакомые проблемы… Я махнул ему рукой и пошел заводить машину.

Глава 5

   Насчет бензина дед был прав. Во всяком случае, я заметил, что на московских улицах маловато машин. Вначале я направился прямо к «Елисеевскому», потом вспомнил просьбу Эльзы Шредер. Слава Богу, я по-прежнему был в трансаэровской куртке, и письмо терпеливо ждало во внутреннем кармане. Вздохнув, я развернулся, двинулся назад по Огарева и припарковал старенькую «дюжину», которую дед не менял из патриотических соображений, напротив Главпочтамта.
   Не верю я в скорость нашей почты. Лучше тут письмо брошу, быстрее дойдет до Франкфурта.
   Кинув жетон в счетчик на тротуаре, я оплатил стоянку и побежал к почтамту. Несколько прохожих глянули на меня с легкой заинтересованностью, но, кажется, никто так и не узнал.
   Слава – вещь недолгая. Вот если бы я отвел падающую «Спираль» от Москвы, то жители бывшей столицы меня бы узнавали долго. Атак…
   За письмо пришлось еще и доплачивать. Я разменял «спейс-баксы» на рубли, наклеил на конверт две марки по тридцать копеек и бросил письмо в ящик. Привет, господин Шредер, добропорядочный немецкий буржуа. Твоя красавица жена скучает и шлет приветы.