Страница:
Так что сегодня вечером я скажу мистеру Эйсману, что хочу лечь спать пораньше, и поеду с мистером Споффардом кататься и любоваться природой. Может, он скажет мне что-нибудь определенное, потому что определенное джентльмены чаще всего говорят на прогулках при луне.
30 мая
Вчера вечером мы с мистером Споффардом долго катались по парку, только по-венски это называется не парк, а Пратер. Пратер изумителен, очень похож на Кони-Айленд, только он в лесу, там множество деревьев, и есть широкая дорога, по которой ездят в колясках, запряженных лошадьми. Я узнала, что, оказывается, мисс Чэпмен наводила обо мне справки, и я была очень удивлена, когда поняла, что она, собственно, обо мне узнала. Она только не знает, что мистер Эйсман расширяет мой кругозор. Ну вот, мне пришлось сказать мистеру Споффарду, что я не всегда была такой благовоспитанной, потому что мир полон джентльменов, притворяющихся волками в овечьей шкуре и думающих только о том, как бы воспользоваться девичьей доверчивостью. Тут я расплакалась, рассказала ему, как я покинула Литтл-Рок совсем юной девушкой, и мистер Споффард тоже заплакал. А еще я ему рассказала, что родом я из очень порядочной семьи, что папа у меня интеллектуал, член благотворительного ордена Лосей. И я сказала мистеру Споффарду, что когда уезжала из Литтл-Рока, думала, что джентльмены только защищают девушек, а когда поняла, что это не так, было уже поздно. Перевоспиталась я, когда прочитала про него в газетах, и, увидев его в Восточном экспрессе, поняла, что это судьба. Я сказала мистеру Споффарду, что та девушка, которая перевоспиталась, понимает о жизни гораздо больше, чем та, которая была воспитанной с самого начала. Тут мистер Споффард наклонился и очень почтительно поцеловал меня в лоб и сказал, что я напоминаю ему девушку, про которую написано в Библии и которую зовут Магдалина. А еще он сказал, что сам когда-то был певчим в хоре [6], поэтому не имеет никакого права бросать в меня камни.
Мы катались по Пратеру допоздна, и это было восхитительно, потому что светила луна, и мы говорили о нравственности, а оркестр играл «Мама любит папу». «Мама любит папу» только сейчас вошла в моду в Вене, они от нее все с ума посходили, а в Америке это уже устарело. Ну вот, а потом он отвез меня обратно в отель.
Все складывается как нельзя лучше, потому что сегодня утром мистер Споффард позвонил мне и сказал, что хочет познакомить меня со своей матушкой. Я ему сказала, что хотела бы провести ланч с ней вдвоем и поболтать с глазу на глаз. И я попросила его привести матушку на ланч к нам в номер. Сюда уж мисс Чэпмен не войдет и испортить ничего не сможет.
Он привел матушку к нам в гостиную, а я надела простенькое платье из органди (я с него спорола все оборочки), черные кружевные перчатки, которые Дороти надевала в «Фоли», и туфли совсем-совсем без каблуков. Он нас друг другу представил, и я сделала книксен, потому что, по-моему, это очень мило, когда девушка делает книксен. Он нас оставил наедине, и мы чудесно побеседовали: я ей рассказала, что сама я совсем не такая, как эти нынешние вертихвостки, потому что воспитывали меня по старинке. А матушка мистера Споффарда сказала мне, что мисс Чэпмен ей сказала, будто слышала, что я совсем не такая старомодная. Я же ей ответила, что, наоборот, я очень старомодная, что уважаю старших и никогда не осмелилась бы им советовать, что и как делать, как, например, позволяет себе мисс Чэпмен.
Потом я заказала ланч и, решив, что шампанское ее взбодрит, спросила, не хочет ли она глоточек. Оказывается, она очень-очень любит шампанское, но мисс Чэпмен считает, что пить спиртное неприлично. Я ей сказала, что придерживаюсь правил «Христианской науки», а там считается, что плохого нет ни в чем, и действительно, что может быть плохого в маленькой бутылочке шампанского? Оказывается, она никогда раньше не рассматривала шампанское с такой точки зрения, а мисс Чэпмен тоже исповедует «Христианскую науку», только из всех напитков полезным считает лишь воду. Ну вот, а потом нам принесли ланч, и она чувствовала себя просто великолепно. Тогда я подумала, пожалуй, надо выпить еще бутылочку шампанского, и сказала ей, что, будучи истовой приверженницей «Христианской науки», считаю, что и в двух бутылках шампанского большого вреда нет. И мы выпили еще одну бутылку шампанского, а она очень заинтересовалась «Христианской наукой» и сказала, что это, наверное, даже лучше, чем пресвитерианство. Она сказала еще, что мисс Чэпмен пыталась заинтересовать ее «Христианской наукой», но она не обладает моим талантом убеждения.
Тогда я ей сказала, что мисс Чэпмен, наверное, завидует ее красоте. А она сказала, что так и есть, потому что мисс Чэпмен заставляет ее носить черные шляпки из конского волоса, потому что конский волос не давит на мозг. Я ей пообещала отдать одну свою шляпку с розами и принесла ее, но мы ее не смогли надеть — она слишком маленькая для большой копны волос. И я сначала хотела взять ножницы и немножко подстричь миссис Споффард, но потом решила, что для первого раза достаточно.
Матушка Генри сказала, что я — луч солнца в ее жизни, и когда Генри за ней пришел, она даже уходить не хотела. Но он ее увел, а потом позвонил мне по телефону и был очень взволнован и сказал, что хочет со мной поговорить о чем-то очень важном. Я пообещала, что увижусь с ним вечером.
А сейчас мне необходимо повидаться с мистером Эйсманом, потому что у меня появился план, и осуществить его надо немедленно.
31 мая
Ну вот, мы с Дороти и мистером Эйсманом едем поездом в место под названием Будапешт. Перед отъездом я не смогла повидаться с Генри, но оставила ему письмо. Потому что я решила, если он хочет сделать мне предложение, пусть об этом напишет, а если я буду с ним в одном городе, то писать ему будет незачем. Я ему сообщила, что должна была немедленно уехать, так как выяснила, что Дороти чуть было не совершила один опрометчивый поступок, и если бы я не вмешалась, все мои труды пошли бы прахом. Я его попросила написать все то, что он хотел мне сказать, и послать письмо в отель «Ритц» в Будапешт. Я верю в пословицу «Что написано пером, не вырубишь топором».
Уговорить мистера Эйсмана уехать из Вены было нетрудно, потому что вчера он ездил осматривать пуговичную фабрику, но там никто не работал — все справляли день рождения какого-то святого. Оказывается, когда у святых день рождения, они не работают, а устраивают праздник Мистер Эйсман посмотрел их календарь и выяснил, что дни рождения святых почти каждую неделю. Поэтому он решил, что хватит с него и Америки.
Генри не сможет поехать за мной в Будапешт, потому что его матушка проходит курс лечения у доктора Фрейда, и у нее, похоже, случай более сложный, чем у меня. Наверное, доктору Фрейду нелегко приходится, потому что она все время путает, что ей приснилось, а что было на самом деле. Так что она рассказывает ему все, а он уж должен сам решать. И когда она рассказывает, как молодой красавец пытался с ней заигрывать на Пятой авеню, ему приходится во всем самому разбираться.
Скоро мы снова окажемся в отеле «Ритц». Как это будет замечательно — «Ритц» в самом центре Европы!
1 июня
Вчера пришло письмо от Генри, где черным по белому написано, что они с матушкой никогда прежде не встречали такой девушки, и он просит меня стать его женой. Я отнесла письмо Генри в фотоателье и сделала с него много-много фотографий. Ведь письмо Генри можно потерять, и тогда у меня не останется о нем никаких воспоминаний. Но Дороти говорит, чтобы я берегла письмо пуще глаза, потому что фотографии его не заменят.
Сегодня днем я получила от Генри телеграмму, там написано, что папа Генри в Нью-Йорке очень тяжело заболел, и им надо немедленно отправляться в Нью-Йорк. У него сердце разрывается при мысли о том, что он меня не увидит, поэтому не могла бы я послать ответ телеграфом, чтобы ему было чем утешаться на пути в Нью-Йорк. Я послала ему телеграмму с согласием. А вечером получила еще одну телеграмму, где Генри пишет, что они с матушкой совершенно счастливы, и матушка уже совсем не может выносить мисс Чэпмен, а Генри надеется, что я немедленно приеду в Нью-Йорк и составлю его матушке компанию, тем более, что, как ему кажется, в Нью-Йорке мне будет удобнее перевоспитывать Дороти, потому что там сейчас сухой закон и спиртного раздобыть невозможно.
Так что теперь мне нужно всерьез решать, хочу я замуж за Генри или нет. Я многое повидала в жизни и понимаю, что за такого джентльмена, как Генри, не стоит выходить, не взвесив все как следует. Генри ведь из тех, кто может ужасно действовать на нервы, а если джентльмен только и делает, что действует на нервы, то жизнь становится совершенно невыносимой. Потому что если у джентльмена имеется собственный бизнес, у него имеется и контора, в которую ему нужно ходить, а если джентльмен занят только тем, что сует нос в чужие дела, то он хоть и уходит порой из дому, но в любой момент может вернуться. Так что у его жены почти и нет свободного времени. А когда Генри не будет дома, придется общаться с его матушкой, которая считает меня лучом солнца в ее жизни. Так что проблема очень серьезная, и я в большом затруднении. Может, лучше пусть Генри решит, что ему незачем жениться, пусть передумает, пусть бросит несчастную девушку, и тогда будет вполне справедливо, если девушка подаст на него в суд за нарушение обещания.
Но я считаю, что в любом случае нам с Дороти пора возвращаться в Нью-Йорк. Пусть мистер Эйсман отошлет нас обратно. Полагаю, он не станет возражать, потому что в противном случае я снова начну ходить по магазинам, и это уж заставит его одуматься. На обратном пути в Нью-Йорк мне надо будет принять окончательное решение. Потому что у нас, девушек, есть идеалы, и иногда мне в голову приходят самые романтические вещи: мне начитает казаться, что где-то существует джентльмен с внешностью и манерами графа Сальма, но при этом еще и с деньгами. А когда девушка начинает предаваться таким романтическим мечтам, она никак не может решить, выходить ей замуж за Генри или нет.
Глава 6
30 мая
Вчера вечером мы с мистером Споффардом долго катались по парку, только по-венски это называется не парк, а Пратер. Пратер изумителен, очень похож на Кони-Айленд, только он в лесу, там множество деревьев, и есть широкая дорога, по которой ездят в колясках, запряженных лошадьми. Я узнала, что, оказывается, мисс Чэпмен наводила обо мне справки, и я была очень удивлена, когда поняла, что она, собственно, обо мне узнала. Она только не знает, что мистер Эйсман расширяет мой кругозор. Ну вот, мне пришлось сказать мистеру Споффарду, что я не всегда была такой благовоспитанной, потому что мир полон джентльменов, притворяющихся волками в овечьей шкуре и думающих только о том, как бы воспользоваться девичьей доверчивостью. Тут я расплакалась, рассказала ему, как я покинула Литтл-Рок совсем юной девушкой, и мистер Споффард тоже заплакал. А еще я ему рассказала, что родом я из очень порядочной семьи, что папа у меня интеллектуал, член благотворительного ордена Лосей. И я сказала мистеру Споффарду, что когда уезжала из Литтл-Рока, думала, что джентльмены только защищают девушек, а когда поняла, что это не так, было уже поздно. Перевоспиталась я, когда прочитала про него в газетах, и, увидев его в Восточном экспрессе, поняла, что это судьба. Я сказала мистеру Споффарду, что та девушка, которая перевоспиталась, понимает о жизни гораздо больше, чем та, которая была воспитанной с самого начала. Тут мистер Споффард наклонился и очень почтительно поцеловал меня в лоб и сказал, что я напоминаю ему девушку, про которую написано в Библии и которую зовут Магдалина. А еще он сказал, что сам когда-то был певчим в хоре [6], поэтому не имеет никакого права бросать в меня камни.
Мы катались по Пратеру допоздна, и это было восхитительно, потому что светила луна, и мы говорили о нравственности, а оркестр играл «Мама любит папу». «Мама любит папу» только сейчас вошла в моду в Вене, они от нее все с ума посходили, а в Америке это уже устарело. Ну вот, а потом он отвез меня обратно в отель.
Все складывается как нельзя лучше, потому что сегодня утром мистер Споффард позвонил мне и сказал, что хочет познакомить меня со своей матушкой. Я ему сказала, что хотела бы провести ланч с ней вдвоем и поболтать с глазу на глаз. И я попросила его привести матушку на ланч к нам в номер. Сюда уж мисс Чэпмен не войдет и испортить ничего не сможет.
Он привел матушку к нам в гостиную, а я надела простенькое платье из органди (я с него спорола все оборочки), черные кружевные перчатки, которые Дороти надевала в «Фоли», и туфли совсем-совсем без каблуков. Он нас друг другу представил, и я сделала книксен, потому что, по-моему, это очень мило, когда девушка делает книксен. Он нас оставил наедине, и мы чудесно побеседовали: я ей рассказала, что сама я совсем не такая, как эти нынешние вертихвостки, потому что воспитывали меня по старинке. А матушка мистера Споффарда сказала мне, что мисс Чэпмен ей сказала, будто слышала, что я совсем не такая старомодная. Я же ей ответила, что, наоборот, я очень старомодная, что уважаю старших и никогда не осмелилась бы им советовать, что и как делать, как, например, позволяет себе мисс Чэпмен.
Потом я заказала ланч и, решив, что шампанское ее взбодрит, спросила, не хочет ли она глоточек. Оказывается, она очень-очень любит шампанское, но мисс Чэпмен считает, что пить спиртное неприлично. Я ей сказала, что придерживаюсь правил «Христианской науки», а там считается, что плохого нет ни в чем, и действительно, что может быть плохого в маленькой бутылочке шампанского? Оказывается, она никогда раньше не рассматривала шампанское с такой точки зрения, а мисс Чэпмен тоже исповедует «Христианскую науку», только из всех напитков полезным считает лишь воду. Ну вот, а потом нам принесли ланч, и она чувствовала себя просто великолепно. Тогда я подумала, пожалуй, надо выпить еще бутылочку шампанского, и сказала ей, что, будучи истовой приверженницей «Христианской науки», считаю, что и в двух бутылках шампанского большого вреда нет. И мы выпили еще одну бутылку шампанского, а она очень заинтересовалась «Христианской наукой» и сказала, что это, наверное, даже лучше, чем пресвитерианство. Она сказала еще, что мисс Чэпмен пыталась заинтересовать ее «Христианской наукой», но она не обладает моим талантом убеждения.
Тогда я ей сказала, что мисс Чэпмен, наверное, завидует ее красоте. А она сказала, что так и есть, потому что мисс Чэпмен заставляет ее носить черные шляпки из конского волоса, потому что конский волос не давит на мозг. Я ей пообещала отдать одну свою шляпку с розами и принесла ее, но мы ее не смогли надеть — она слишком маленькая для большой копны волос. И я сначала хотела взять ножницы и немножко подстричь миссис Споффард, но потом решила, что для первого раза достаточно.
Матушка Генри сказала, что я — луч солнца в ее жизни, и когда Генри за ней пришел, она даже уходить не хотела. Но он ее увел, а потом позвонил мне по телефону и был очень взволнован и сказал, что хочет со мной поговорить о чем-то очень важном. Я пообещала, что увижусь с ним вечером.
А сейчас мне необходимо повидаться с мистером Эйсманом, потому что у меня появился план, и осуществить его надо немедленно.
31 мая
Ну вот, мы с Дороти и мистером Эйсманом едем поездом в место под названием Будапешт. Перед отъездом я не смогла повидаться с Генри, но оставила ему письмо. Потому что я решила, если он хочет сделать мне предложение, пусть об этом напишет, а если я буду с ним в одном городе, то писать ему будет незачем. Я ему сообщила, что должна была немедленно уехать, так как выяснила, что Дороти чуть было не совершила один опрометчивый поступок, и если бы я не вмешалась, все мои труды пошли бы прахом. Я его попросила написать все то, что он хотел мне сказать, и послать письмо в отель «Ритц» в Будапешт. Я верю в пословицу «Что написано пером, не вырубишь топором».
Уговорить мистера Эйсмана уехать из Вены было нетрудно, потому что вчера он ездил осматривать пуговичную фабрику, но там никто не работал — все справляли день рождения какого-то святого. Оказывается, когда у святых день рождения, они не работают, а устраивают праздник Мистер Эйсман посмотрел их календарь и выяснил, что дни рождения святых почти каждую неделю. Поэтому он решил, что хватит с него и Америки.
Генри не сможет поехать за мной в Будапешт, потому что его матушка проходит курс лечения у доктора Фрейда, и у нее, похоже, случай более сложный, чем у меня. Наверное, доктору Фрейду нелегко приходится, потому что она все время путает, что ей приснилось, а что было на самом деле. Так что она рассказывает ему все, а он уж должен сам решать. И когда она рассказывает, как молодой красавец пытался с ней заигрывать на Пятой авеню, ему приходится во всем самому разбираться.
Скоро мы снова окажемся в отеле «Ритц». Как это будет замечательно — «Ритц» в самом центре Европы!
1 июня
Вчера пришло письмо от Генри, где черным по белому написано, что они с матушкой никогда прежде не встречали такой девушки, и он просит меня стать его женой. Я отнесла письмо Генри в фотоателье и сделала с него много-много фотографий. Ведь письмо Генри можно потерять, и тогда у меня не останется о нем никаких воспоминаний. Но Дороти говорит, чтобы я берегла письмо пуще глаза, потому что фотографии его не заменят.
Сегодня днем я получила от Генри телеграмму, там написано, что папа Генри в Нью-Йорке очень тяжело заболел, и им надо немедленно отправляться в Нью-Йорк. У него сердце разрывается при мысли о том, что он меня не увидит, поэтому не могла бы я послать ответ телеграфом, чтобы ему было чем утешаться на пути в Нью-Йорк. Я послала ему телеграмму с согласием. А вечером получила еще одну телеграмму, где Генри пишет, что они с матушкой совершенно счастливы, и матушка уже совсем не может выносить мисс Чэпмен, а Генри надеется, что я немедленно приеду в Нью-Йорк и составлю его матушке компанию, тем более, что, как ему кажется, в Нью-Йорке мне будет удобнее перевоспитывать Дороти, потому что там сейчас сухой закон и спиртного раздобыть невозможно.
Так что теперь мне нужно всерьез решать, хочу я замуж за Генри или нет. Я многое повидала в жизни и понимаю, что за такого джентльмена, как Генри, не стоит выходить, не взвесив все как следует. Генри ведь из тех, кто может ужасно действовать на нервы, а если джентльмен только и делает, что действует на нервы, то жизнь становится совершенно невыносимой. Потому что если у джентльмена имеется собственный бизнес, у него имеется и контора, в которую ему нужно ходить, а если джентльмен занят только тем, что сует нос в чужие дела, то он хоть и уходит порой из дому, но в любой момент может вернуться. Так что у его жены почти и нет свободного времени. А когда Генри не будет дома, придется общаться с его матушкой, которая считает меня лучом солнца в ее жизни. Так что проблема очень серьезная, и я в большом затруднении. Может, лучше пусть Генри решит, что ему незачем жениться, пусть передумает, пусть бросит несчастную девушку, и тогда будет вполне справедливо, если девушка подаст на него в суд за нарушение обещания.
Но я считаю, что в любом случае нам с Дороти пора возвращаться в Нью-Йорк. Пусть мистер Эйсман отошлет нас обратно. Полагаю, он не станет возражать, потому что в противном случае я снова начну ходить по магазинам, и это уж заставит его одуматься. На обратном пути в Нью-Йорк мне надо будет принять окончательное решение. Потому что у нас, девушек, есть идеалы, и иногда мне в голову приходят самые романтические вещи: мне начитает казаться, что где-то существует джентльмен с внешностью и манерами графа Сальма, но при этом еще и с деньгами. А когда девушка начинает предаваться таким романтическим мечтам, она никак не может решить, выходить ей замуж за Генри или нет.
Глава 6
Мозги — это главное!
14 июня
Ну вот, вчера мы с Дороти прибыли в Нью-Йорк, потому что мистер Эйсман в конце концов решил отправить нас домой: он сказал, что его пуговичные дела идут не очень хорошо и он не может больше себе позволить помогать мне расширять кругозор в Европе. Так что в Будапеште нам пришлось распрощаться с мистером Эйсманом, потому что мистеру Эйсману нужно было отправляться в Берлин к своим голодающим родственникам, которые голодают с самой войны. Перед самым отплытием я получила от него письмо. Он отыскал всех своих голодающих родственников, посмотрел на них хорошенько и решил не везти их с собой в Америку, потому что среди его голодающих родственников не нашлось ни одного, кому не пришлось бы покупать дополнительный железнодорожный билет — они все имеют избыточный вес.
Мы с Дороти сели на пароход, и всю дорогу я думала, выходить мне замуж за знаменитого Генри X. Споффарда или нет, потому что он ждет моего возвращения с таким нетерпением, что никак не дождется. Но я не все время тратила на размышления о Генри, потому что даже если я не выйду за него замуж, все равно у меня есть несколько его писем, которые мне очень могут пригодиться. Дороти во многом со мной согласна и говорит, что согласилась бы принадлежать Генри только при условии, что в восемнадцать лет она овдовеет.
Я решила, что не буду знакомиться на пароходе ни с какими джентльменами, потому что проку от знакомства с джентльменами на пароходе никакого — там всего один магазинчик, и товаров дороже пяти долларов в нем нет. Кроме того, если бы я познакомилась на пароходе с каким-нибудь джентльменом, он бы захотел по прибытии в Нью-Йорк меня проводить и тогда бы обязательно столкнулся с Генри. Но потом я узнала, что здесь, на пароходе, есть один джентльмен из города Амстердама, который занимается торговлей бриллиантами. Я с ним познакомилась, и мы с ним провели вместе немало времени, но в ночь перед прибытием мы разругались, так что, спускаясь по сходням, я на него даже не взглянула, а камушки, то есть бриллианты, чтобы не предъявлять их на таможне, я просто положила в сумочку.
На таможне меня уже ждал Генри, он специально приехал из Пенсильвании, чтобы меня встретить. Дело в том, что их поместье находится в Пенсильвании, там же его отец, который очень серьезно болен, поэтому Генри вынужден почти все время проводить там. На таможне была целая толпа репортеров, которые пронюхали про то, что мы с Генри помолвлены, и им не терпелось узнать, кто я и откуда, а я им сказала, что я — девушка из хорошей семьи, из Литтл-Рока, штат Арканзас. А потом я ужасно рассердилась на Дороти, потому что один репортер спросил у Дороти, когда я дебютировала в свете, и Дороти ответила: на ежегодной ярмарке братства Лосей и было мне пятнадцать лет. Дороти вечно ухитрится показать свою невоспитанность, даже когда общается с джентльменами из литературных кругов.
Ну вот, а потом Генри отвез меня на «Роллс-Ройсе» домой и по дороге сказал, что хочет подарить мне обручальное кольцо, и я очень разволновалась. Он сказал, что был у «Картье» и посмотрел там на все обручальные кольца, но решил, что ни одно из них меня не достойно. А потом он вынул из кармана коробочку и сказал, что все эти огромные бриллианты — холодные камни, в них нет никакого чувства, поэтому он подарит мне свое классное кольцо, полученное в Амхерст-Колледже. Я на него долго-долго смотрела, но я знаю, что на этой стадии игры нельзя терять самообладание, поэтому я сказала, как это мило, что у Генри столько чувства ко мне.
Потом Генри сказал, что ему придется вернуться в Пенсильванию и уговорить отца разрешить нашу свадьбу, потому что его отец твердо решил ее не допустить. А я сказала Генри, что если я познакомлюсь с его отцом, я сумею завоевать его сердце, потому что что-что, а завоевывать сердца джентльменов я умею. Но Генри сказал, что в этом-то вся проблема: девушки постоянно завоевывают сердце его отца, и они с него глаз не спускают, даже в церковь одного не отпускают. Потому что когда он последний раз ходил в церковь один, какая-то девушка завоевала его сердце прямо на улице, и домой он вернулся без денег, а когда сказал, что все их пожертвовал на церковь, ему никто не поверил, потому что за последние пятьдесят лет он на церковь больше десяти центов не жертвовал.
Похоже, именно поэтому отец Генри и не хочет, чтобы он на мне женился. Отец Генри говорит, что Генри, мол, хочет все самое приятное только для себя, а когда отец, мол, чего-то желает, Генри его вечно останавливает, и даже в больницу, где он мог бы немного поразвлечься, не отпускает, а держит дома с сиделкой, причем с сиделкой-мужчиной Так что он против меня возражает, только чтобы Генри насолить. Генри говорит, что долго это не продлится, ведь отцу уже под девяносто, и природа рано или поздно возьмет свое.
Дороти говорит, что я дура и зря теряю время на Генри — ведь я могу познакомиться с его отцом, и через несколько месяцев все будет кончено, а я окажусь практически владелицей поместья в Пенсильвании. Но я не считаю, что надо следовать совету Дороти, потому что за отцом Генри смотрят во все глаза, и Генри сам является его поверенным, так что ничего из этого не получится. И вообще, что мне слушать советы Дороти, которая проехала всю Европу, а домой вернулась с одним-единственным браслетиком!
Генри провел вечер у меня, а потом ему надо было возвращаться в Пенсильванию, где ему необходимо быть в четверг к утру, потому что по четвергам проходят заседания общества, осуждающего кинофильмы. Они настаивают на том, чтобы из кинофильмов были вырезаны все сомнительные эпизоды, которые не достойны внимания добропорядочных граждан Члены общества смонтировали все сомнительные эпизоды в один фильм и постоянно его просматривают. Было бы жестоко лишить Генри возможности посетить заседание в четверг, потому что он всю неделю только четверга и ждет Ему так нравится осуждать безнравственность в кинофильмах, что к кинофильмам, из которых все безнравственное уже вырезали, он теряет интерес.
Когда Генри ушел, я долго беседовала с Лулу, которая присматривала за квартирой в мое отсутствие Лулу считает, что мне все-таки надо выйти замуж за мистера Споффарда, потому что Лулу, пока распаковывала мои чемоданы, за ним наблюдала, поэтому она совершенно уверена когда мне надо будет на время избавиться от мистера Споффарда, достаточно будет дать ему несколько безнравственных открыток, достойных осуждения, и это займет его на столько времени, сколько мне понадобится.
Генри хочет, чтобы я приехала на уик-энд в Пенсильванию и познакомилась с его родственниками Но если все родственники Генри такие же борцы за нравственность, как и он, мне предстоит тяжкое испытание.
15 июня
Вчера утром мне выпало тяжкое испытание, потому что все газеты напечатали рассказ о том, как мы с Генри обручились, но о том, что я девушка из хорошей семьи, написала только одна газета, которая к тому же процитировала рассказ Дороти о том, как я дебютировала на ярмарке братства Лосей. Так что я позвонила Дороти в «Ритц» и сказала, что таким девушкам, как она, при репортерах лучше рта не раскрывать.
Оказывается, Дороти звонила целая куча репортеров, но Дороти им ничего не рассказала, только на вопрос о том, где я беру средства, она сказала, что я пользуюсь пуговицами. Дороти ничего такого говорить не следовало, потому что многие знают про то, что мистер Эйсман расширяет мой кругозор, а в Чикаго он известен как Гас Эйсман, Пуговичный Король, так что кое-кого это может навести на всякие мысли.
Но Дороти сказала, что про мой первый выход в свет в Литтл-Роке она больше ничего не рассказывала, потому что Дороти ведь знает, что он не состоялся, ведь как раз когда настало время моего первого выхода в свет, моего знакомого джентльмена мистера Дженнингза застрелили, а после суда, на котором присяжные меня оправдали, я была так утомлена, что мне было не до того.
А еще Дороти предложила устроить вечеринку, чтобы я наконец дебютировала в свете, и это всех их поставит на место. Похоже, Дороти просто не терпится устроить вечеринку. Это первое разумное предложение, которое я услышала из ее уст, и я считаю, что девушка, помолвленная с джентльменом из такого старинного рода, просто обязана дебютировать в свете. И я ей сказала, чтобы она немедленно приезжала, мы все обсудим, но вечеринка должна быть очень скромной и давать ее надо завтра вечером, потому что если Генри узнает, что я дебютирую в свете, он обязательно приедет из Пенсильвании и все испортит — ведь Генри для того, чтобы испортить вечеринку, достаточно просто на ней появиться.
Дороти приехала, и мы с ней все придумали. Сначала мы решили, что надо заказать приглашения, но на это всегда уходит столько времени, и глупо его тратить попусту, потому что все джентльмены, которых мы собрались пригласить на мой дебют, состоят членами клуба «Ракетка», так что достаточно написать извещение о том, что у меня дебют, и отдать его Уилли Гвинну, а он пусть вывесит его в клубе на доске объявлений.
Уилли Гвинн вывесил его на доску объявлений, а потом позвонил мне и сказал, что такого воодушевления он не наблюдал со времен боя Демпси с Фирпо и что ко мне собирается клуб «Ракетка» в полном составе. Нам осталось только решить, кого из девушек пригласить на мой дебют. Я знаю мало женщин из общества, что вполне естественно, потому что до дебюта девушка и не общается с ними, а уж потом все женщины из общества приходят к дебютантке с визитами. Но мужчин из общества я знаю практически всех, потому что почти все они состоят членами клуба «Ракетка», так что после того, как на моем дебюте побывают члены клуба «Ракетка», для того, чтобы занять надлежащее место в обществе, мне останется только познакомиться с их матерями и сестрами, поскольку возлюбленных их я и так знаю.
Но я считаю, что лучше, когда на вечеринке много девушек, особенно если там присутствует много джентльменов, поэтому было бы замечательно пригласить девушек из «Шалуний», но это невозможно, так как они не моего круга. Я об этом много размышляла и решила, что приглашать их на вечеринку было бы нарушением этикета, но можно их нанять для развлечения гостей, а потом, когда они развлекут гостей, они могут остаться, и в этом никакого нарушения этикета не будет.
Тут зазвонил телефон, Дороти подняла трубку, и оказалось, что это Джо Сангинетти, почти что официальный бутлегер клуба «Ракетка». Джо сказал, что узнал про мой дебют, и спросил, нельзя ли и ему прийти вместе с членами его клуба, клуба «Серебряные брызги» из Бруклина Он возьмет на себя заботу о спиртном, и ром будет течь рекой.
Дороти ему сказала, да, пусть приходит, а потом повесила трубку и рассказала мне о его предложении, и я очень рассердилась на Дороти, потому что клуба «Серебряные брызги» даже нет в «Светском альманахе», и его членам нечего делать на дебюте порядочной девушки. Дороти же сказала, что когда начнется настоящее веселье, никто уж не разберет, кто член чего — «Ракетки», «Серебряных брызг» или «Рыцарей Пифии». А я все-таки почти что пожалела о том, что допустила Дороти до подготовки моего дебюта, хотя Дороти очень может пригодиться, если придет полиция, потому что Дороти умеет обращаться с полицейскими, и я еще не встречала полицейского, который бы в Дороти не влюбился. А потом Дороти позвонила всем репортерам и пригласила их на мой дебют, чтобы они все увидели своими глазами.
Дороти сказала, она лично проследит, чтобы мой дебют попал на первые полосы газет, даже если для этого нам придется совершить убийство.
19 июня
Вечеринка в честь моего дебюта началась три дня назад, но вчера вечером я устала окончательно и, покинув, гостей, отправилась спать, потому что на третий день я обычно теряю интерес к вечеринкам, а Дороти не теряет его никогда, и сегодня утром, проснувшись, я увидела, как Дороти прощается с какими-то гостями. У Дороти столько жизненной силы — ведь последними гостями были те, которых мы пригласили, когда ездили купаться на Лонг-Бич, а это происходило позавчера, и они-то были еще совсем свеженькие, но Дороти выдержала всю вечеринку с начала до конца и даже, в отличие от большинства джентльменов, не ходила в турецкие бани. Мой дебют оказался очень необычным, потому что многие из гостей, дошедшие до конца, оказались совсем не теми, кто был на нем сначала, а ведь редко бывает, чтобы на дебюте у девушки побывало столько джентльменов. Успех огромный, потому что о моем дебюте написали почти все газеты, и я была очень горда, когда на первой полосе «Дейли Вьюз» увидела заголовок: «Фантастический дебют Лорелеи». А «Зитс Уикли» написала, что если эта вечеринка устроена в честь моего первого выхода в свет, они ждут не дождутся, когда я, преодолев свойственную дебютанткам скромность, заявлю о себе в полный голос.
Мне пришлось извиниться перед Дороти насчет Джо Сангинетти, потому что он действительно привез все спиртное и даже более того Его бутлегеры доставляли спиртное на такси прямо из доков, и была только одна проблема — как только они вносили его в квартиру, их невозможно было оттуда выгнать. Так что в конце концов даже вышла небольшая ссора, потому что Уилли Гвинн обиделся на то, что бутлегеры Джо попирали права его друзей, членов клуба «Ракетка», и не давали им петь с их квартетом. Бутлегеры Джо сказали, что парни из «Ракетки» хотели петь неприличные песни, а они, бутлегеры, предпочитают песни о матерях. Тут мнения разделились, но девушки из «Шалуний» с самого начала были на стороне бутлегеров, потому что слушали их пение со слезами на глазах. Парни из «Ракетки» обиделись, а потом — одно к другому — кто-то вызвал «Скорую помощь» и приехала полиция.
Дороти, как всегда, была с полицией на высоте. Оказывается, полицейские получили приказ от судьи Шульцмейера, который ведет все дела о нарушении сухого закона, чтобы, когда полицию вызывают на вечеринку, они немедленно, в любое время дня и ночи, ему об этом сообщали, потому что судья Шульцмейер просто обожает вечеринки. Так что полиция вызвала судью Шульцмейера, и он явился в мгновение ока. А потом Джо Сангинетти и судья Шульцмейер оба безумно влюбились в Дороти. Они даже поссорились, и судья сказал Джо, что если бы его бурду можно было пить, он бы добился ее конфискации, только это такая дрянь, которую порядочный джентльмен в рот не возьмет, поэтому он ее даже конфисковывать не будет. Часов в девять утра судье Шульцмейеру пришлось уйти — ему надо было в суд, допрашивать всех преступников, которые нарушают закон, так что ему пришлось оставить Дороти с Джо, и он ужасно злился. А мне было очень жаль всех тех, кто должен был в то утро предстать перед судьей Шульцмейером, потому что он каждому присудил по 90 дней заключения и к двенадцати дня вернулся обратно. Он проторчал с нами, пока мы не поехали на Лонг-Бич, а это было позавчера. Судья Шульцмейер тогда потерял сознание, и мы оставили его в санатории в Гарден-Сити.
Ну вот, вчера мы с Дороти прибыли в Нью-Йорк, потому что мистер Эйсман в конце концов решил отправить нас домой: он сказал, что его пуговичные дела идут не очень хорошо и он не может больше себе позволить помогать мне расширять кругозор в Европе. Так что в Будапеште нам пришлось распрощаться с мистером Эйсманом, потому что мистеру Эйсману нужно было отправляться в Берлин к своим голодающим родственникам, которые голодают с самой войны. Перед самым отплытием я получила от него письмо. Он отыскал всех своих голодающих родственников, посмотрел на них хорошенько и решил не везти их с собой в Америку, потому что среди его голодающих родственников не нашлось ни одного, кому не пришлось бы покупать дополнительный железнодорожный билет — они все имеют избыточный вес.
Мы с Дороти сели на пароход, и всю дорогу я думала, выходить мне замуж за знаменитого Генри X. Споффарда или нет, потому что он ждет моего возвращения с таким нетерпением, что никак не дождется. Но я не все время тратила на размышления о Генри, потому что даже если я не выйду за него замуж, все равно у меня есть несколько его писем, которые мне очень могут пригодиться. Дороти во многом со мной согласна и говорит, что согласилась бы принадлежать Генри только при условии, что в восемнадцать лет она овдовеет.
Я решила, что не буду знакомиться на пароходе ни с какими джентльменами, потому что проку от знакомства с джентльменами на пароходе никакого — там всего один магазинчик, и товаров дороже пяти долларов в нем нет. Кроме того, если бы я познакомилась на пароходе с каким-нибудь джентльменом, он бы захотел по прибытии в Нью-Йорк меня проводить и тогда бы обязательно столкнулся с Генри. Но потом я узнала, что здесь, на пароходе, есть один джентльмен из города Амстердама, который занимается торговлей бриллиантами. Я с ним познакомилась, и мы с ним провели вместе немало времени, но в ночь перед прибытием мы разругались, так что, спускаясь по сходням, я на него даже не взглянула, а камушки, то есть бриллианты, чтобы не предъявлять их на таможне, я просто положила в сумочку.
На таможне меня уже ждал Генри, он специально приехал из Пенсильвании, чтобы меня встретить. Дело в том, что их поместье находится в Пенсильвании, там же его отец, который очень серьезно болен, поэтому Генри вынужден почти все время проводить там. На таможне была целая толпа репортеров, которые пронюхали про то, что мы с Генри помолвлены, и им не терпелось узнать, кто я и откуда, а я им сказала, что я — девушка из хорошей семьи, из Литтл-Рока, штат Арканзас. А потом я ужасно рассердилась на Дороти, потому что один репортер спросил у Дороти, когда я дебютировала в свете, и Дороти ответила: на ежегодной ярмарке братства Лосей и было мне пятнадцать лет. Дороти вечно ухитрится показать свою невоспитанность, даже когда общается с джентльменами из литературных кругов.
Ну вот, а потом Генри отвез меня на «Роллс-Ройсе» домой и по дороге сказал, что хочет подарить мне обручальное кольцо, и я очень разволновалась. Он сказал, что был у «Картье» и посмотрел там на все обручальные кольца, но решил, что ни одно из них меня не достойно. А потом он вынул из кармана коробочку и сказал, что все эти огромные бриллианты — холодные камни, в них нет никакого чувства, поэтому он подарит мне свое классное кольцо, полученное в Амхерст-Колледже. Я на него долго-долго смотрела, но я знаю, что на этой стадии игры нельзя терять самообладание, поэтому я сказала, как это мило, что у Генри столько чувства ко мне.
Потом Генри сказал, что ему придется вернуться в Пенсильванию и уговорить отца разрешить нашу свадьбу, потому что его отец твердо решил ее не допустить. А я сказала Генри, что если я познакомлюсь с его отцом, я сумею завоевать его сердце, потому что что-что, а завоевывать сердца джентльменов я умею. Но Генри сказал, что в этом-то вся проблема: девушки постоянно завоевывают сердце его отца, и они с него глаз не спускают, даже в церковь одного не отпускают. Потому что когда он последний раз ходил в церковь один, какая-то девушка завоевала его сердце прямо на улице, и домой он вернулся без денег, а когда сказал, что все их пожертвовал на церковь, ему никто не поверил, потому что за последние пятьдесят лет он на церковь больше десяти центов не жертвовал.
Похоже, именно поэтому отец Генри и не хочет, чтобы он на мне женился. Отец Генри говорит, что Генри, мол, хочет все самое приятное только для себя, а когда отец, мол, чего-то желает, Генри его вечно останавливает, и даже в больницу, где он мог бы немного поразвлечься, не отпускает, а держит дома с сиделкой, причем с сиделкой-мужчиной Так что он против меня возражает, только чтобы Генри насолить. Генри говорит, что долго это не продлится, ведь отцу уже под девяносто, и природа рано или поздно возьмет свое.
Дороти говорит, что я дура и зря теряю время на Генри — ведь я могу познакомиться с его отцом, и через несколько месяцев все будет кончено, а я окажусь практически владелицей поместья в Пенсильвании. Но я не считаю, что надо следовать совету Дороти, потому что за отцом Генри смотрят во все глаза, и Генри сам является его поверенным, так что ничего из этого не получится. И вообще, что мне слушать советы Дороти, которая проехала всю Европу, а домой вернулась с одним-единственным браслетиком!
Генри провел вечер у меня, а потом ему надо было возвращаться в Пенсильванию, где ему необходимо быть в четверг к утру, потому что по четвергам проходят заседания общества, осуждающего кинофильмы. Они настаивают на том, чтобы из кинофильмов были вырезаны все сомнительные эпизоды, которые не достойны внимания добропорядочных граждан Члены общества смонтировали все сомнительные эпизоды в один фильм и постоянно его просматривают. Было бы жестоко лишить Генри возможности посетить заседание в четверг, потому что он всю неделю только четверга и ждет Ему так нравится осуждать безнравственность в кинофильмах, что к кинофильмам, из которых все безнравственное уже вырезали, он теряет интерес.
Когда Генри ушел, я долго беседовала с Лулу, которая присматривала за квартирой в мое отсутствие Лулу считает, что мне все-таки надо выйти замуж за мистера Споффарда, потому что Лулу, пока распаковывала мои чемоданы, за ним наблюдала, поэтому она совершенно уверена когда мне надо будет на время избавиться от мистера Споффарда, достаточно будет дать ему несколько безнравственных открыток, достойных осуждения, и это займет его на столько времени, сколько мне понадобится.
Генри хочет, чтобы я приехала на уик-энд в Пенсильванию и познакомилась с его родственниками Но если все родственники Генри такие же борцы за нравственность, как и он, мне предстоит тяжкое испытание.
15 июня
Вчера утром мне выпало тяжкое испытание, потому что все газеты напечатали рассказ о том, как мы с Генри обручились, но о том, что я девушка из хорошей семьи, написала только одна газета, которая к тому же процитировала рассказ Дороти о том, как я дебютировала на ярмарке братства Лосей. Так что я позвонила Дороти в «Ритц» и сказала, что таким девушкам, как она, при репортерах лучше рта не раскрывать.
Оказывается, Дороти звонила целая куча репортеров, но Дороти им ничего не рассказала, только на вопрос о том, где я беру средства, она сказала, что я пользуюсь пуговицами. Дороти ничего такого говорить не следовало, потому что многие знают про то, что мистер Эйсман расширяет мой кругозор, а в Чикаго он известен как Гас Эйсман, Пуговичный Король, так что кое-кого это может навести на всякие мысли.
Но Дороти сказала, что про мой первый выход в свет в Литтл-Роке она больше ничего не рассказывала, потому что Дороти ведь знает, что он не состоялся, ведь как раз когда настало время моего первого выхода в свет, моего знакомого джентльмена мистера Дженнингза застрелили, а после суда, на котором присяжные меня оправдали, я была так утомлена, что мне было не до того.
А еще Дороти предложила устроить вечеринку, чтобы я наконец дебютировала в свете, и это всех их поставит на место. Похоже, Дороти просто не терпится устроить вечеринку. Это первое разумное предложение, которое я услышала из ее уст, и я считаю, что девушка, помолвленная с джентльменом из такого старинного рода, просто обязана дебютировать в свете. И я ей сказала, чтобы она немедленно приезжала, мы все обсудим, но вечеринка должна быть очень скромной и давать ее надо завтра вечером, потому что если Генри узнает, что я дебютирую в свете, он обязательно приедет из Пенсильвании и все испортит — ведь Генри для того, чтобы испортить вечеринку, достаточно просто на ней появиться.
Дороти приехала, и мы с ней все придумали. Сначала мы решили, что надо заказать приглашения, но на это всегда уходит столько времени, и глупо его тратить попусту, потому что все джентльмены, которых мы собрались пригласить на мой дебют, состоят членами клуба «Ракетка», так что достаточно написать извещение о том, что у меня дебют, и отдать его Уилли Гвинну, а он пусть вывесит его в клубе на доске объявлений.
Уилли Гвинн вывесил его на доску объявлений, а потом позвонил мне и сказал, что такого воодушевления он не наблюдал со времен боя Демпси с Фирпо и что ко мне собирается клуб «Ракетка» в полном составе. Нам осталось только решить, кого из девушек пригласить на мой дебют. Я знаю мало женщин из общества, что вполне естественно, потому что до дебюта девушка и не общается с ними, а уж потом все женщины из общества приходят к дебютантке с визитами. Но мужчин из общества я знаю практически всех, потому что почти все они состоят членами клуба «Ракетка», так что после того, как на моем дебюте побывают члены клуба «Ракетка», для того, чтобы занять надлежащее место в обществе, мне останется только познакомиться с их матерями и сестрами, поскольку возлюбленных их я и так знаю.
Но я считаю, что лучше, когда на вечеринке много девушек, особенно если там присутствует много джентльменов, поэтому было бы замечательно пригласить девушек из «Шалуний», но это невозможно, так как они не моего круга. Я об этом много размышляла и решила, что приглашать их на вечеринку было бы нарушением этикета, но можно их нанять для развлечения гостей, а потом, когда они развлекут гостей, они могут остаться, и в этом никакого нарушения этикета не будет.
Тут зазвонил телефон, Дороти подняла трубку, и оказалось, что это Джо Сангинетти, почти что официальный бутлегер клуба «Ракетка». Джо сказал, что узнал про мой дебют, и спросил, нельзя ли и ему прийти вместе с членами его клуба, клуба «Серебряные брызги» из Бруклина Он возьмет на себя заботу о спиртном, и ром будет течь рекой.
Дороти ему сказала, да, пусть приходит, а потом повесила трубку и рассказала мне о его предложении, и я очень рассердилась на Дороти, потому что клуба «Серебряные брызги» даже нет в «Светском альманахе», и его членам нечего делать на дебюте порядочной девушки. Дороти же сказала, что когда начнется настоящее веселье, никто уж не разберет, кто член чего — «Ракетки», «Серебряных брызг» или «Рыцарей Пифии». А я все-таки почти что пожалела о том, что допустила Дороти до подготовки моего дебюта, хотя Дороти очень может пригодиться, если придет полиция, потому что Дороти умеет обращаться с полицейскими, и я еще не встречала полицейского, который бы в Дороти не влюбился. А потом Дороти позвонила всем репортерам и пригласила их на мой дебют, чтобы они все увидели своими глазами.
Дороти сказала, она лично проследит, чтобы мой дебют попал на первые полосы газет, даже если для этого нам придется совершить убийство.
19 июня
Вечеринка в честь моего дебюта началась три дня назад, но вчера вечером я устала окончательно и, покинув, гостей, отправилась спать, потому что на третий день я обычно теряю интерес к вечеринкам, а Дороти не теряет его никогда, и сегодня утром, проснувшись, я увидела, как Дороти прощается с какими-то гостями. У Дороти столько жизненной силы — ведь последними гостями были те, которых мы пригласили, когда ездили купаться на Лонг-Бич, а это происходило позавчера, и они-то были еще совсем свеженькие, но Дороти выдержала всю вечеринку с начала до конца и даже, в отличие от большинства джентльменов, не ходила в турецкие бани. Мой дебют оказался очень необычным, потому что многие из гостей, дошедшие до конца, оказались совсем не теми, кто был на нем сначала, а ведь редко бывает, чтобы на дебюте у девушки побывало столько джентльменов. Успех огромный, потому что о моем дебюте написали почти все газеты, и я была очень горда, когда на первой полосе «Дейли Вьюз» увидела заголовок: «Фантастический дебют Лорелеи». А «Зитс Уикли» написала, что если эта вечеринка устроена в честь моего первого выхода в свет, они ждут не дождутся, когда я, преодолев свойственную дебютанткам скромность, заявлю о себе в полный голос.
Мне пришлось извиниться перед Дороти насчет Джо Сангинетти, потому что он действительно привез все спиртное и даже более того Его бутлегеры доставляли спиртное на такси прямо из доков, и была только одна проблема — как только они вносили его в квартиру, их невозможно было оттуда выгнать. Так что в конце концов даже вышла небольшая ссора, потому что Уилли Гвинн обиделся на то, что бутлегеры Джо попирали права его друзей, членов клуба «Ракетка», и не давали им петь с их квартетом. Бутлегеры Джо сказали, что парни из «Ракетки» хотели петь неприличные песни, а они, бутлегеры, предпочитают песни о матерях. Тут мнения разделились, но девушки из «Шалуний» с самого начала были на стороне бутлегеров, потому что слушали их пение со слезами на глазах. Парни из «Ракетки» обиделись, а потом — одно к другому — кто-то вызвал «Скорую помощь» и приехала полиция.
Дороти, как всегда, была с полицией на высоте. Оказывается, полицейские получили приказ от судьи Шульцмейера, который ведет все дела о нарушении сухого закона, чтобы, когда полицию вызывают на вечеринку, они немедленно, в любое время дня и ночи, ему об этом сообщали, потому что судья Шульцмейер просто обожает вечеринки. Так что полиция вызвала судью Шульцмейера, и он явился в мгновение ока. А потом Джо Сангинетти и судья Шульцмейер оба безумно влюбились в Дороти. Они даже поссорились, и судья сказал Джо, что если бы его бурду можно было пить, он бы добился ее конфискации, только это такая дрянь, которую порядочный джентльмен в рот не возьмет, поэтому он ее даже конфисковывать не будет. Часов в девять утра судье Шульцмейеру пришлось уйти — ему надо было в суд, допрашивать всех преступников, которые нарушают закон, так что ему пришлось оставить Дороти с Джо, и он ужасно злился. А мне было очень жаль всех тех, кто должен был в то утро предстать перед судьей Шульцмейером, потому что он каждому присудил по 90 дней заключения и к двенадцати дня вернулся обратно. Он проторчал с нами, пока мы не поехали на Лонг-Бич, а это было позавчера. Судья Шульцмейер тогда потерял сознание, и мы оставили его в санатории в Гарден-Сити.