Страница:
роль ООН в координации мирового экономического развития. Более эффективная и властная ООН может вернуться к идее реального контроля над мироэкономической и финансовой системами. Возможно, это позволит преодолеть и те кризисные явления в мировой торговле, которые сегодня очевидны в рамках Всемирной торговой организации, причем опять же прежде всего в силу попыток использовать ВТО как инструмент превосходства и экспансии.
Естественно, когда мы говорим о реформе ООН и тем более Совета Безопасности, надо в первую очередь просчитывать последствия для России. Но в принципиальном плане следует помнить и другое. Деградация роли ООН в мировой системе уже давно ведет к снижению эффективности важнейшего институционального ресурса России, унаследованного ею от прежней системы международных отношений - статуса постоянного члена Совета Безопасности. В такой ситуации, наверное, лучше поделиться некоторыми из своих эксклюзивных прав на уровне СБ ООН и в целом повысить реальную отдачу от этих прав и привилегий, чем ждать когда они будут обесценены вместе с ролью Организации в целом.
Данный пример хорошо иллюстрирует необходимость рационального и "по-умному" бережного отношения в сегодняшнем мире к собственным ресурсам и возможностям.
Появление новых центров силы, усложнение самой структуры международных отношений, подспудная мультиполярность наметились еще в том мире, который осеняло глобальное противостояние США и СССР. Сегодня доминирование той или иной страны или даже группы стан абсолютно во всех сферах становится фактически невозможным. Современный мир объективно многополярен. Вопрос, однако, в том, что это за многополярность, какова ее структура и качество и в чем будет заключаться механизм самоуправления нового многополярного мира.
Многополярность будущего в отличие от прошлого не станет многополярностью враждебных группировок и силового противостояния и ядерного паритета. Новый миропорядок формируется таким образом, что в нем не будет никаких новых сверхдержав, жесткой, глобальной и всего одной блоковой структуры и уж тем более не будет единоличного доминирования кого бы то ни было из мировых держав, будь то США сегодня или Китай завтра.
Это будет и уже во многом есть нечто более сложное, состоящее из множества "слоев", многомерных фигур и секторов, наложенных друг на друга. В каждом из этих секторов - экономическом, финансовом, технологическом, военном, инновационном, ресурсном, институциональном и так далее - есть свои лидеры, подчас есть и страны, находящиеся в значительном отрыве от других участников.
В результате мы видим мир с неопределенным и непостоянным количеством подвижных и изменчивых полюсов. Многие исследователи называют его также миром "изменчивой геометрии". Подчас невозможно с полной уверенностью ответить на вопрос о том, сколько этих полюсов, что они собой представляют, как организованы, каково их качество, стабильность и цели. Страны не стремятся к жесткой привязанности или членству в какой-либо одной экономической или военно-политической группировке. Напротив, государства диверсифицируют свои интересы участием в самых разных международных объединениях и формах сотрудничества.
Сама модель оказывается все более и более подвижной, ее конфигурация и характеристики могут довольно быстро меняться, поскольку мировое влияние и расстановка сил все больше начинают определяться так называемыми целевыми альянсами, то есть такими коалициями стран, которые создаются уже не только на долгосрочный и исходно неограниченный период, но и на ограниченное время, для решения конкретных международных проблем.
Характерно то, что страны, объединенные в одну коалицию при решении той или иной международной проблемы, могут оказаться в разных, противостоящих друг другу коалициях по какому-либо другому вопросу. Борьба с международным терроризмом поставила "под одно знамя" ведущие европейские страны, США, Китай и Россию, которые во время иракского кризиса оказались "по разные стороны баррикад", а спор вокруг ядерной программы Ирана провел разграничительные линии совершенно по-другому.
В такой системе ни перед одной страной, в том числе и перед Россией, не возникает ситуация жесткого, однозначного и навсегда предопределенного выбора: примкнуть к одному центру силы или к другому, быть, например, с американцами и их союзниками или против них. Есть пространство для маневров, а в нынешней ситуации, когда не завершена еще внутренняя социально-экономическая модернизация нашей страны, - это главное.
Формирование мира с подобными характеристиками, несомненно, представляет сложность. В нем еще больше возрастает значение эффективных "международных регуляторов" и общих правил игры, которые не позволили бы постоянному круговороту мировых сил превратиться в определенный момент в "войну всех против всех".
В то же время, с другой стороны, этот мир представляет его участникам широкий спектр возможностей для наращивания своего глобального и регионального влияния, поскольку построен не на универсальном силовом противостоянии, а на механизмах "свободной конкуренции" мировых сил в духе и на принципах soft power. То есть на принципах не только сугубой экономической или собственно военной мощи, но преимущественно на способности влиять и притягивать к себе других. Не случайно soft power переводят и как "мягкая", и как "умная мощь".
России с ее огромными размерами, историко-культурным и этническим многообразием сама природа предопределила участие в самых разных международных организациях, различающихся как целями деятельности, так и географическими рамками. Ведь одно дело участвовать в укреплении безопасности в районе Центральной Азии и Дальнего Востока и совершенно иное - создавать единое экономическое пространство с членами Европейского Союза. Одно дело пытаться играть ключевую роль в проектах экономической интеграции на постсоветском пространстве, а другое - добиваться равноправного партнерства в экономическом взаимодействии со странами Тихоокеанского бассейна.
Однако одно другому явно не противоречит. И в подобном мире задача России заключается в том, чтобы постоянно иметь возможности и уметь создавать, управлять и оптимизировать свой пакет "целевых альянсов", который был бы наиболее притягателен для максимально большого количества стран мира и обладал наибольшим совокупным потенциалом глобального влияния. Уметь реализовывать такую стратегию - это и значит быть "сверхдержавой" мира ближайшего будущего.
С одной стороны, глобальная экономика иерархизирована, в ней выделяются передовые и отстающие сектора, которые, к тому же, тесно взаимосвязаны с определенными странами мира и межгосударственными коалициями. Так, США и Запад в целом сегодня, и по крайней мере пока, являются владельцами контрольного пакета финансовых, инфраструктурных и высокотехнологических, сверх(пост)индустриальных секторов глобальной экономики. Азиатско-Тихоокеанский регион превращается во всемирный завод, новый индустриальный центр мира. На нижних этажах расположен сырьевой мир, с которым, к сожалению, до сих пор смыкается и Россия.
Объективная логика развития глобальной экономики - это конкуренция различных государств, регионов, корпораций и "пиратов" глобальных финансов за доминирование на важных и наиболее выгодных иерархических уровнях этой пирамиды. Контроль над передовыми рубежами развития, а значит, и возможностями этого развития остается сегодня основным ресурсом глобального доминирования Запада. Зависимость развития проявляется в том, что "постиндустриальные лидеры" имеют ресурсы для того, чтобы фактически разрешить или не разрешить тем или иным странам догонять себя и взаимодействовать с собой. Это заключается и в согласии экспортировать технологии, и в инвестициях. Такой контрольный пакет влияния на развитие других значительно весомее прямого контроля.
Иные страны, даже приобретая результаты западного технологического и научного знания, не имеют технологических и интеллектуальных возможностей для его воспроизводства. А пресловутая утечка мозгов в определенном смысле действительно является основной проблемой для многих стран мира, включая Россию, поскольку означает утрату ими и потенциала производства нового, и воспроизводства этого потенциала.
Изменение нынешней ситуации становится возможным только в результате новой научно-технической революции (НТР), которая будет следовать за протекающей ныне информационной. В ее рамках возможны как прорывы новых стран на передовые рубежи, так и "падение" по крайней мере некоторых из нынешних лидеров. Тот или иной исход, однако, зависит от того, какой именно доминирующий характер приобретет следующая НТР, - биотехнологический, нанотехнологический, квантовый или какой-либо иной. Сегодня данный вопрос не имеет однозначного ответа, а различные государства мира делают ставку на те или иные "сектора будущего".
В то же время постепенно проясняется справедливость представлений о том, что суть будущей НТР может оказаться и принципиально иной, точнее, на первый план все же выйдет проблема ограниченности традиционных, природных ресурсов.
Основа процесса глобализации сегодня заключается именно в попытках перехода от экстенсивного освоения мира, расширения цивилизованного пространства к интенсивному его освоению, когда возможности решения проблем с помощью новых неосвоенных территорий и ресурсов оказываются исчерпанными.
Идея "предела развития" оказывается лишь частным случаем "пределов самого мира", физической ограниченности Земного шара и его природных ресурсов. В этих ресурсных ограничениях заключается в конечном счете исчерпанность нынешней "редакции" постиндустриального мира, возможность возникновения в ближайшем будущем новой глобальной Великой депрессии.
Известный тезис о том, что мир будущего будет прежде всего миром обостряющейся борьбы за невозобновляемые природные ресурсы, практически не вызывает сомнений. Эта борьба может рядиться в одежды экономической конкуренции, столкновения цивилизаций, даже международного терроризма, однако суть дела от этого не меняется. Сегодня мир вступил не просто в фазу высоких цен на энергоносители, но в углеводородный период геополитики и системы международных отношений.
Мы оказались свидетелями того, как стремление к контролю над добычей, транспортировкой и потреблением нефти и газа стали стержнем мировой политики. В конкуренцию за возможности и перспективы развития включаются новые и новые страны, что также требует все большего количества ресурсов. Спрос на нефть и газ, цены на них в стратегическом плане толкает вверх в первую очередь растущая Азия. Экономика постиндустриализма дала массу благ, но сегодня тяготеет к расширенному воспроизводству "новых потребностей", гигантских "мыльных пузырей" все новых и новых товаров. В оборот, во многом искусственный, втягивается все больше невозобновляемых ресурсов планеты, обостряя энергетический и экологический кризис.
Все острее необходимость того, чтобы в рамках новой НТР был в первую очередь решен вопрос "энергетической революции" и соответствующей фундаментальной перестройки мировой экономики. Пока этого не произошло, столь же острыми и принципиальными являются вопросы управления и контроля над существующими сырьевыми энергетическими запасами "нефтегазовой" глобальной экономики. Россия как один из главных держателей подобного рода ресурсов ощущает это на себе, и выстраивая собственную энергетическую стратегию в современном мире, и сталкиваясь со все возрастающим внешним давлением на свои интересы в энергетической сфере.
Никуда не исчезают и иные виды системных ресурсных ограничений. Даже справившись в перспективе со столь беспокоящей человечество исчерпаемостью энергетических ресурсов, заменив нефть и газ какой-то новой "экономической кровью", мир не сможет избежать столкновения с иными и куда более строгими природными ограничениями. В новом столетии чем дальше, тем больше, глобальные процессы будут определяться императивами экологического и биологического выживания человечества.
Поэтому наряду с энергетическим сырьем постепенно возрастает и будет усиливаться в дальнейшем борьба за воду, плодородные почвы, чистый воздух, территориальные пространства расселения как такового. И, что особенно важно для нас, Россия оказывается в центре всех этих процессов, поскольку обладает не только сырьевыми энергетическими богатствами, но и огромными территориальными и земельными ресурсами, самыми значимыми на Земле запасами пресной воды и лесным фондом.
Специфика положения России заключается в том, что, обладая не самой высокой долей в мировой экономике в целом и еще меньшим весом в постиндустриальном секторе, наша страна в то же время является ключевым звеном мировой экономики и политики в критически важных для глобального развития ресурсных сегментах.
Конечно, борьба за ресурсы может выливаться в различные формы, может вестись разными способами и самыми различными силами, будь то государства, ТНК, иные новые глобальные игроки. Однако если попытаться определить наиболее значимую системную перспективу всемирной битвы за ресурсы, то она связана с вероятностью вызревания и оформления некоего единого глобального решения по этому поводу. Это может создать для России существенные проблемы.
Не исключено, что логика развития современного мира может поставить вопрос о том, что национальный суверенитет не должен распространяться на ресурсы глобального значения.
Здесь не вредно было бы вспомнить недавнее высказывание бывшего Государственного секретаря США Мадлен Олбрайт о том, что тот факт, что Сибирь со всеми ее несметными природными богатствами принадлежит исключительно России, является величайшей мировой несправедливостью.
Подобные проговорки симптоматичны и свидетельствуют о том, что уже в течение ближайших десятилетий, а может быть и ранее, начнет формироваться своего рода международный консенсус по поводу того, что невозобновляемые ресурсы планеты должны быть выведены из-под национальных суверенитетов, управляться, контролироваться и распределяться на глобальном уровне.
Наиболее заинтересованными в таком развитии событий силами могут одновременно оказаться слишком многие страны, включая США, Евросоюз и Китай. Иначе говоря, именно Россия и ее природные богатства могут оказаться актуальным мотивом для первого стратегического глобального альянса и сотрудничества столь разных геополитических сил.
С другой стороны, с перспективой глобализации управления невозобновляемыми ресурсами связан и другой вызов для России, точнее - иное, внутреннее измерение той же тенденции. Речь идет уже не просто о международно-правовом режиме ресурсного контроля, который кое-кто хотел бы распространить поверх национальных границ и помимо национального суверенитета. Сверх этого перед Россией буквально встанет проблема сохранения контроля над территориями, находящимися к востоку от Уральского хребта. Причем эта проблема не обязательно будет иметь источником только и в основном соответствующие попытки внешней экспансии.
Большая часть наших природных богатств сосредоточена как раз в районах Сибири и Дальнего Востока, где население и так не большое продолжает постепенно убывать. Разумеется, если интерес к установлению международного контроля над глобальными ресурсами будет усиливаться, то и удерживать Сибирь и Дальний Восток окажется все сложнее.
И надо быть откровенными: если новые поколения сибиряков и дальневосточников увидят, что Европейская Россия и расположенные там крупные корпорации думают лишь о том, как бы побольше вытащить из недр и продать на мировых рынках сибирской нефти, алмазов, редких металлов, вырубить леса, не делая ничего взамен для развития этих территорий, для становления их конкурентоспособности, обеспечивающей комфортность проживания, рано или поздно они задумаются, а стоит ли оставаться в такой России, имея у себя практически всю таблицу Менделеева, могучие реки, великие озера, и бескрайние просторы тайги? Ведь отделились же когда-то от Великобритании ее североамериканские колонии, которые, став Соединенными Штатами Америки, сейчас доминируют в мире?
Мы не должны сами себя запугивать, но нам следует все же учитывать, оценивать и контролировать потенциал подобного развития событий. Понимать это гипотетическое будущее и уметь себя защищать, чтобы богатство не обернулось уязвимостью. Несомненно, имеющийся у России силовой потенциал сдерживания подобных глобальных вихрей играет принципиальную роль. Однако главное, чего не должна допустить Россия, - разыгрывания "российской карты", превращения нашей страны и нашей судьбы в объект торга, в предмет консенсуса между другими странами по поводу принципов нового миропорядка.
Кроме того, как мы видим, крайне важное значение приобретают не только наша собственная глобальная активность и субъектность, но и осмысление в соответствующих категориях приоритетов национальной внутренней политики, в частности региональной политики, повышение эффективности федерализма, демографической стратегии, социально-экономического развития отдельных стратегически важных районов страны.
Нередко можно было слышать, что под воздействием процессов глобализации, с ростом влияния транснациональных корпораций, неправительственных и межправительственных международных организаций происходит "размывание" суверенитета государства, а базирующаяся на нем система международных отношений отступает и в долгосрочной перспективе вовсе сходит на нет. Наиболее радикальные приверженцы подобных взглядов, назовем их идеологами "сетевых структур", и сейчас пытаются активно доказывать, что национальные государства якобы в принципе не способны обеспечить эффективное управление, чему виной их ориентация на собственные территориальные интересы.
Соответственно, по их мнению, на передний план должна выйти система управления по сетевому принципу с построенными по этому же принципу международными организациями. А государство со своим суверенитетом, по такой логике, просто обречено на постепенное отмирание, поскольку физическое пространство мира все больше утрачивает свою основополагающую роль, политический процесс разворачивается преимущественно в рамках виртуального пространства потоков информации, финансов, властных решений, символических ресурсов и знаний. В этом смысле многие государства мира сегодня не контролируют даже свою национальную территорию, не говоря уже о способности оказывать принципиальное влияние на глобальные процессы.
Действительно, традиционная политическая карта мира и система национальных институтов подвержены определенной эрозии. Национальные границы, право, язык, политические институты, средства коммуникации, расстояния, время - все, что раньше защищало и определяло особый порядок политической организации отдельных обществ и государств, сегодня не может оградить их от глобальных взаимодействий. Субъектами политики в той или иной стране являются одновременно и национальные лидеры, и представители иных государств, народов, религиозных организаций, международного капитала и различных глобальных социальных движений. Часть из них к тому же имеет не вполне легальный статус, представляя всемирный "теневой" политический процесс и международную преступность. Появление этих новых субъектов истории наполняет мир и новым, не всегда понятным и все чаще чрезвычайно опасным содержанием. Кризис же и недостаточная эффективность международных политических институтов только усиливают значимость в рамках глобального политического процесса внеинституциональных и внеправовых политических технологий.
Однако, с другой стороны, все представления о том, что глобализация, повышая роль негосударственных игроков на международной арене, размывает также и сам институт государства, оказываются по меньшей мере поверхностными. Принципы Вестфальской системы международных отношений остаются основополагающими: верховенство, независимость и самостоятельность государственной власти на территории государства, независимость в международном общении, обеспечение целостности и неприкосновенности территории.
Правда, к сожалению, говорить об их полной незыблемости нельзя. Угроза размывания этих принципов и подобного понимания суверенитета имеет место и усиливается. Но проистекает эта угроза опять же в первую очередь не от сетевых структур, а от некоторых "государств холодной волны", а также от их уже устаревших, но все еще ищущих активного оправдания собственного существования военно-политических блоков и коалиций типа НАТО. Именно здесь, а вовсе не в каких-то сетевых структурах возникают концепции "неудавшихся государств", "мягкого суверенитета", "внешнего управления государствами" и "гуманитарных интервенций". И именно их логическим продолжением может оказаться в будущем уже обсуждавшаяся нами гипотетическая модель "глобализации ресурсного суверенитета".
Иначе говоря, несмотря на все опасности, исходящие от сетевого мира, международного терроризма и мирового подполья, в постановке под сомнение жизнеспособности института государства до сих пор определяющую роль продолжают играть амбиции и политические интересы именно самих государств. Теоретические обоснования "размывания", "ограничения" и "проницаемости" государственного суверенитета слишком часто оказываются орудием межгосударственной конкуренции и инструментом вмешательства во внутренние дела тех или иных стран.
В действительности же глобализация требует значительного укрепления института государства. Государства эффективного, правового, дееспособного, ответственного перед народом, иными странами и миром в целом. Причем такая ответственность не в последнюю очередь, а подчас и в первую голову требует от самих государств и их элит меньшего рвения в дискредитации понятия государственного суверенитета, меньшей развязности в интерпретации тенденций развития национально-государственных основ системы международных отношений, меньших активности и безумия в подпиливании дерева, на котором они сами сидят.
В противном случае невозможно будет говорить об адаптации института государства к современности, его усилении и модернизации в соответствии с новыми реалиями, эффективности ответа и отдельных государств, и всей системы международных межгосударственных отношений на совокупность связанных с глобализацией вызовов и угроз. А такой императив очевиден. Сущность реальных проблем государства действительно связана с тем, что оно встраивается, даже помимо собственного желания, в новую глобальную матрицу политических, экономических и социальных отношений. Усиливаются трения и нагрузка на государства в соприкосновении с различными надгосударственными моделями глобализации.
С одной стороны, например, это может быть глобализация религиозного толка. Ислам сегодня является одним из самых мощных глобализационных трендов, стирающих границы между государствами. В этой связи часто говорят о цивилизационном разломе между современным исламом и остальной частью планеты. Проблема осложняется тем, что огромная часть жителей исламских государств проживает в бедности и за ее чертой и потому очень остро воспринимает несправедливость современного мироустройства, при котором разрыв между наиболее развитыми индустриальными странами и большей частью населения в уровне и качестве жизни людей, технико-технологическом и культурном развитии все более усиливается.
При этом в мусульманском мире есть силы среди политических и деловых элит, которые хотели бы перенаправить энергию социального недовольства, накапливаемую "исламской улицей", на каких-то внешних врагов в лице представителей других конфессий, с тем чтобы в целости и сохранности оставить без изменений традиционные и зачастую очень архаичные формы своего господства. Пересечение этих двух тенденций и дает в итоге питательную среду для распространения фундаментализма, религиозного экстремизма и терроризма.
Однако возникшие проблемы в отношениях части мусульманского населения земного шара преимущественно с народами развитых индустриальных государств носят скорее всего временный характер. Исламская цивилизация сегодня столкнулась с вызовами внутренней модернизации, адаптации основных религиозных постулатов к реалиям современной эпохи, таких, как свобода самоопределения личности, равноправие женщин, политическая и культурная терпимость. На протяжении мировой истории другие религии также проходили через модернизацию своей доктрины.
Естественно, когда мы говорим о реформе ООН и тем более Совета Безопасности, надо в первую очередь просчитывать последствия для России. Но в принципиальном плане следует помнить и другое. Деградация роли ООН в мировой системе уже давно ведет к снижению эффективности важнейшего институционального ресурса России, унаследованного ею от прежней системы международных отношений - статуса постоянного члена Совета Безопасности. В такой ситуации, наверное, лучше поделиться некоторыми из своих эксклюзивных прав на уровне СБ ООН и в целом повысить реальную отдачу от этих прав и привилегий, чем ждать когда они будут обесценены вместе с ролью Организации в целом.
Данный пример хорошо иллюстрирует необходимость рационального и "по-умному" бережного отношения в сегодняшнем мире к собственным ресурсам и возможностям.
Появление новых центров силы, усложнение самой структуры международных отношений, подспудная мультиполярность наметились еще в том мире, который осеняло глобальное противостояние США и СССР. Сегодня доминирование той или иной страны или даже группы стан абсолютно во всех сферах становится фактически невозможным. Современный мир объективно многополярен. Вопрос, однако, в том, что это за многополярность, какова ее структура и качество и в чем будет заключаться механизм самоуправления нового многополярного мира.
Многополярность будущего в отличие от прошлого не станет многополярностью враждебных группировок и силового противостояния и ядерного паритета. Новый миропорядок формируется таким образом, что в нем не будет никаких новых сверхдержав, жесткой, глобальной и всего одной блоковой структуры и уж тем более не будет единоличного доминирования кого бы то ни было из мировых держав, будь то США сегодня или Китай завтра.
Это будет и уже во многом есть нечто более сложное, состоящее из множества "слоев", многомерных фигур и секторов, наложенных друг на друга. В каждом из этих секторов - экономическом, финансовом, технологическом, военном, инновационном, ресурсном, институциональном и так далее - есть свои лидеры, подчас есть и страны, находящиеся в значительном отрыве от других участников.
В результате мы видим мир с неопределенным и непостоянным количеством подвижных и изменчивых полюсов. Многие исследователи называют его также миром "изменчивой геометрии". Подчас невозможно с полной уверенностью ответить на вопрос о том, сколько этих полюсов, что они собой представляют, как организованы, каково их качество, стабильность и цели. Страны не стремятся к жесткой привязанности или членству в какой-либо одной экономической или военно-политической группировке. Напротив, государства диверсифицируют свои интересы участием в самых разных международных объединениях и формах сотрудничества.
Сама модель оказывается все более и более подвижной, ее конфигурация и характеристики могут довольно быстро меняться, поскольку мировое влияние и расстановка сил все больше начинают определяться так называемыми целевыми альянсами, то есть такими коалициями стран, которые создаются уже не только на долгосрочный и исходно неограниченный период, но и на ограниченное время, для решения конкретных международных проблем.
Характерно то, что страны, объединенные в одну коалицию при решении той или иной международной проблемы, могут оказаться в разных, противостоящих друг другу коалициях по какому-либо другому вопросу. Борьба с международным терроризмом поставила "под одно знамя" ведущие европейские страны, США, Китай и Россию, которые во время иракского кризиса оказались "по разные стороны баррикад", а спор вокруг ядерной программы Ирана провел разграничительные линии совершенно по-другому.
В такой системе ни перед одной страной, в том числе и перед Россией, не возникает ситуация жесткого, однозначного и навсегда предопределенного выбора: примкнуть к одному центру силы или к другому, быть, например, с американцами и их союзниками или против них. Есть пространство для маневров, а в нынешней ситуации, когда не завершена еще внутренняя социально-экономическая модернизация нашей страны, - это главное.
Формирование мира с подобными характеристиками, несомненно, представляет сложность. В нем еще больше возрастает значение эффективных "международных регуляторов" и общих правил игры, которые не позволили бы постоянному круговороту мировых сил превратиться в определенный момент в "войну всех против всех".
В то же время, с другой стороны, этот мир представляет его участникам широкий спектр возможностей для наращивания своего глобального и регионального влияния, поскольку построен не на универсальном силовом противостоянии, а на механизмах "свободной конкуренции" мировых сил в духе и на принципах soft power. То есть на принципах не только сугубой экономической или собственно военной мощи, но преимущественно на способности влиять и притягивать к себе других. Не случайно soft power переводят и как "мягкая", и как "умная мощь".
России с ее огромными размерами, историко-культурным и этническим многообразием сама природа предопределила участие в самых разных международных организациях, различающихся как целями деятельности, так и географическими рамками. Ведь одно дело участвовать в укреплении безопасности в районе Центральной Азии и Дальнего Востока и совершенно иное - создавать единое экономическое пространство с членами Европейского Союза. Одно дело пытаться играть ключевую роль в проектах экономической интеграции на постсоветском пространстве, а другое - добиваться равноправного партнерства в экономическом взаимодействии со странами Тихоокеанского бассейна.
Однако одно другому явно не противоречит. И в подобном мире задача России заключается в том, чтобы постоянно иметь возможности и уметь создавать, управлять и оптимизировать свой пакет "целевых альянсов", который был бы наиболее притягателен для максимально большого количества стран мира и обладал наибольшим совокупным потенциалом глобального влияния. Уметь реализовывать такую стратегию - это и значит быть "сверхдержавой" мира ближайшего будущего.
ГЛОБАЛЬНЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ УГЛЕВОДОРОДНОГО ПЕРИОДА
Чем больше мы говорим об ограничениях экономического развития современного мира, тем более становится очевидным, что все они так или иначе связаны со столкновением мира с самим собой в результате тотального освоения земного пространства и постепенного "выдыхания" потенциала предшествующих научно-технических революций, в частности индустриальной и информационной. На этой основе в мире формируются новые типы зависимого развития.С одной стороны, глобальная экономика иерархизирована, в ней выделяются передовые и отстающие сектора, которые, к тому же, тесно взаимосвязаны с определенными странами мира и межгосударственными коалициями. Так, США и Запад в целом сегодня, и по крайней мере пока, являются владельцами контрольного пакета финансовых, инфраструктурных и высокотехнологических, сверх(пост)индустриальных секторов глобальной экономики. Азиатско-Тихоокеанский регион превращается во всемирный завод, новый индустриальный центр мира. На нижних этажах расположен сырьевой мир, с которым, к сожалению, до сих пор смыкается и Россия.
Объективная логика развития глобальной экономики - это конкуренция различных государств, регионов, корпораций и "пиратов" глобальных финансов за доминирование на важных и наиболее выгодных иерархических уровнях этой пирамиды. Контроль над передовыми рубежами развития, а значит, и возможностями этого развития остается сегодня основным ресурсом глобального доминирования Запада. Зависимость развития проявляется в том, что "постиндустриальные лидеры" имеют ресурсы для того, чтобы фактически разрешить или не разрешить тем или иным странам догонять себя и взаимодействовать с собой. Это заключается и в согласии экспортировать технологии, и в инвестициях. Такой контрольный пакет влияния на развитие других значительно весомее прямого контроля.
Иные страны, даже приобретая результаты западного технологического и научного знания, не имеют технологических и интеллектуальных возможностей для его воспроизводства. А пресловутая утечка мозгов в определенном смысле действительно является основной проблемой для многих стран мира, включая Россию, поскольку означает утрату ими и потенциала производства нового, и воспроизводства этого потенциала.
Изменение нынешней ситуации становится возможным только в результате новой научно-технической революции (НТР), которая будет следовать за протекающей ныне информационной. В ее рамках возможны как прорывы новых стран на передовые рубежи, так и "падение" по крайней мере некоторых из нынешних лидеров. Тот или иной исход, однако, зависит от того, какой именно доминирующий характер приобретет следующая НТР, - биотехнологический, нанотехнологический, квантовый или какой-либо иной. Сегодня данный вопрос не имеет однозначного ответа, а различные государства мира делают ставку на те или иные "сектора будущего".
В то же время постепенно проясняется справедливость представлений о том, что суть будущей НТР может оказаться и принципиально иной, точнее, на первый план все же выйдет проблема ограниченности традиционных, природных ресурсов.
Основа процесса глобализации сегодня заключается именно в попытках перехода от экстенсивного освоения мира, расширения цивилизованного пространства к интенсивному его освоению, когда возможности решения проблем с помощью новых неосвоенных территорий и ресурсов оказываются исчерпанными.
Идея "предела развития" оказывается лишь частным случаем "пределов самого мира", физической ограниченности Земного шара и его природных ресурсов. В этих ресурсных ограничениях заключается в конечном счете исчерпанность нынешней "редакции" постиндустриального мира, возможность возникновения в ближайшем будущем новой глобальной Великой депрессии.
Известный тезис о том, что мир будущего будет прежде всего миром обостряющейся борьбы за невозобновляемые природные ресурсы, практически не вызывает сомнений. Эта борьба может рядиться в одежды экономической конкуренции, столкновения цивилизаций, даже международного терроризма, однако суть дела от этого не меняется. Сегодня мир вступил не просто в фазу высоких цен на энергоносители, но в углеводородный период геополитики и системы международных отношений.
Мы оказались свидетелями того, как стремление к контролю над добычей, транспортировкой и потреблением нефти и газа стали стержнем мировой политики. В конкуренцию за возможности и перспективы развития включаются новые и новые страны, что также требует все большего количества ресурсов. Спрос на нефть и газ, цены на них в стратегическом плане толкает вверх в первую очередь растущая Азия. Экономика постиндустриализма дала массу благ, но сегодня тяготеет к расширенному воспроизводству "новых потребностей", гигантских "мыльных пузырей" все новых и новых товаров. В оборот, во многом искусственный, втягивается все больше невозобновляемых ресурсов планеты, обостряя энергетический и экологический кризис.
Все острее необходимость того, чтобы в рамках новой НТР был в первую очередь решен вопрос "энергетической революции" и соответствующей фундаментальной перестройки мировой экономики. Пока этого не произошло, столь же острыми и принципиальными являются вопросы управления и контроля над существующими сырьевыми энергетическими запасами "нефтегазовой" глобальной экономики. Россия как один из главных держателей подобного рода ресурсов ощущает это на себе, и выстраивая собственную энергетическую стратегию в современном мире, и сталкиваясь со все возрастающим внешним давлением на свои интересы в энергетической сфере.
Никуда не исчезают и иные виды системных ресурсных ограничений. Даже справившись в перспективе со столь беспокоящей человечество исчерпаемостью энергетических ресурсов, заменив нефть и газ какой-то новой "экономической кровью", мир не сможет избежать столкновения с иными и куда более строгими природными ограничениями. В новом столетии чем дальше, тем больше, глобальные процессы будут определяться императивами экологического и биологического выживания человечества.
Поэтому наряду с энергетическим сырьем постепенно возрастает и будет усиливаться в дальнейшем борьба за воду, плодородные почвы, чистый воздух, территориальные пространства расселения как такового. И, что особенно важно для нас, Россия оказывается в центре всех этих процессов, поскольку обладает не только сырьевыми энергетическими богатствами, но и огромными территориальными и земельными ресурсами, самыми значимыми на Земле запасами пресной воды и лесным фондом.
Специфика положения России заключается в том, что, обладая не самой высокой долей в мировой экономике в целом и еще меньшим весом в постиндустриальном секторе, наша страна в то же время является ключевым звеном мировой экономики и политики в критически важных для глобального развития ресурсных сегментах.
Конечно, борьба за ресурсы может выливаться в различные формы, может вестись разными способами и самыми различными силами, будь то государства, ТНК, иные новые глобальные игроки. Однако если попытаться определить наиболее значимую системную перспективу всемирной битвы за ресурсы, то она связана с вероятностью вызревания и оформления некоего единого глобального решения по этому поводу. Это может создать для России существенные проблемы.
Не исключено, что логика развития современного мира может поставить вопрос о том, что национальный суверенитет не должен распространяться на ресурсы глобального значения.
Здесь не вредно было бы вспомнить недавнее высказывание бывшего Государственного секретаря США Мадлен Олбрайт о том, что тот факт, что Сибирь со всеми ее несметными природными богатствами принадлежит исключительно России, является величайшей мировой несправедливостью.
Подобные проговорки симптоматичны и свидетельствуют о том, что уже в течение ближайших десятилетий, а может быть и ранее, начнет формироваться своего рода международный консенсус по поводу того, что невозобновляемые ресурсы планеты должны быть выведены из-под национальных суверенитетов, управляться, контролироваться и распределяться на глобальном уровне.
Наиболее заинтересованными в таком развитии событий силами могут одновременно оказаться слишком многие страны, включая США, Евросоюз и Китай. Иначе говоря, именно Россия и ее природные богатства могут оказаться актуальным мотивом для первого стратегического глобального альянса и сотрудничества столь разных геополитических сил.
С другой стороны, с перспективой глобализации управления невозобновляемыми ресурсами связан и другой вызов для России, точнее - иное, внутреннее измерение той же тенденции. Речь идет уже не просто о международно-правовом режиме ресурсного контроля, который кое-кто хотел бы распространить поверх национальных границ и помимо национального суверенитета. Сверх этого перед Россией буквально встанет проблема сохранения контроля над территориями, находящимися к востоку от Уральского хребта. Причем эта проблема не обязательно будет иметь источником только и в основном соответствующие попытки внешней экспансии.
Большая часть наших природных богатств сосредоточена как раз в районах Сибири и Дальнего Востока, где население и так не большое продолжает постепенно убывать. Разумеется, если интерес к установлению международного контроля над глобальными ресурсами будет усиливаться, то и удерживать Сибирь и Дальний Восток окажется все сложнее.
И надо быть откровенными: если новые поколения сибиряков и дальневосточников увидят, что Европейская Россия и расположенные там крупные корпорации думают лишь о том, как бы побольше вытащить из недр и продать на мировых рынках сибирской нефти, алмазов, редких металлов, вырубить леса, не делая ничего взамен для развития этих территорий, для становления их конкурентоспособности, обеспечивающей комфортность проживания, рано или поздно они задумаются, а стоит ли оставаться в такой России, имея у себя практически всю таблицу Менделеева, могучие реки, великие озера, и бескрайние просторы тайги? Ведь отделились же когда-то от Великобритании ее североамериканские колонии, которые, став Соединенными Штатами Америки, сейчас доминируют в мире?
Мы не должны сами себя запугивать, но нам следует все же учитывать, оценивать и контролировать потенциал подобного развития событий. Понимать это гипотетическое будущее и уметь себя защищать, чтобы богатство не обернулось уязвимостью. Несомненно, имеющийся у России силовой потенциал сдерживания подобных глобальных вихрей играет принципиальную роль. Однако главное, чего не должна допустить Россия, - разыгрывания "российской карты", превращения нашей страны и нашей судьбы в объект торга, в предмет консенсуса между другими странами по поводу принципов нового миропорядка.
Кроме того, как мы видим, крайне важное значение приобретают не только наша собственная глобальная активность и субъектность, но и осмысление в соответствующих категориях приоритетов национальной внутренней политики, в частности региональной политики, повышение эффективности федерализма, демографической стратегии, социально-экономического развития отдельных стратегически важных районов страны.
ПОСТВЕСТФАЛЬСКОЕ ГОСУДАРСТВО
Крайне важный вопрос заключается также в том, что происходит с государством в современном мире в условиях глобализации. Некоторое время назад в научных кругах господствовали представления о кризисе Вестфальской системы международных отношений, базирующейся на незыблемости суверенитета нации-государства.Нередко можно было слышать, что под воздействием процессов глобализации, с ростом влияния транснациональных корпораций, неправительственных и межправительственных международных организаций происходит "размывание" суверенитета государства, а базирующаяся на нем система международных отношений отступает и в долгосрочной перспективе вовсе сходит на нет. Наиболее радикальные приверженцы подобных взглядов, назовем их идеологами "сетевых структур", и сейчас пытаются активно доказывать, что национальные государства якобы в принципе не способны обеспечить эффективное управление, чему виной их ориентация на собственные территориальные интересы.
Соответственно, по их мнению, на передний план должна выйти система управления по сетевому принципу с построенными по этому же принципу международными организациями. А государство со своим суверенитетом, по такой логике, просто обречено на постепенное отмирание, поскольку физическое пространство мира все больше утрачивает свою основополагающую роль, политический процесс разворачивается преимущественно в рамках виртуального пространства потоков информации, финансов, властных решений, символических ресурсов и знаний. В этом смысле многие государства мира сегодня не контролируют даже свою национальную территорию, не говоря уже о способности оказывать принципиальное влияние на глобальные процессы.
Действительно, традиционная политическая карта мира и система национальных институтов подвержены определенной эрозии. Национальные границы, право, язык, политические институты, средства коммуникации, расстояния, время - все, что раньше защищало и определяло особый порядок политической организации отдельных обществ и государств, сегодня не может оградить их от глобальных взаимодействий. Субъектами политики в той или иной стране являются одновременно и национальные лидеры, и представители иных государств, народов, религиозных организаций, международного капитала и различных глобальных социальных движений. Часть из них к тому же имеет не вполне легальный статус, представляя всемирный "теневой" политический процесс и международную преступность. Появление этих новых субъектов истории наполняет мир и новым, не всегда понятным и все чаще чрезвычайно опасным содержанием. Кризис же и недостаточная эффективность международных политических институтов только усиливают значимость в рамках глобального политического процесса внеинституциональных и внеправовых политических технологий.
Однако, с другой стороны, все представления о том, что глобализация, повышая роль негосударственных игроков на международной арене, размывает также и сам институт государства, оказываются по меньшей мере поверхностными. Принципы Вестфальской системы международных отношений остаются основополагающими: верховенство, независимость и самостоятельность государственной власти на территории государства, независимость в международном общении, обеспечение целостности и неприкосновенности территории.
Правда, к сожалению, говорить об их полной незыблемости нельзя. Угроза размывания этих принципов и подобного понимания суверенитета имеет место и усиливается. Но проистекает эта угроза опять же в первую очередь не от сетевых структур, а от некоторых "государств холодной волны", а также от их уже устаревших, но все еще ищущих активного оправдания собственного существования военно-политических блоков и коалиций типа НАТО. Именно здесь, а вовсе не в каких-то сетевых структурах возникают концепции "неудавшихся государств", "мягкого суверенитета", "внешнего управления государствами" и "гуманитарных интервенций". И именно их логическим продолжением может оказаться в будущем уже обсуждавшаяся нами гипотетическая модель "глобализации ресурсного суверенитета".
Иначе говоря, несмотря на все опасности, исходящие от сетевого мира, международного терроризма и мирового подполья, в постановке под сомнение жизнеспособности института государства до сих пор определяющую роль продолжают играть амбиции и политические интересы именно самих государств. Теоретические обоснования "размывания", "ограничения" и "проницаемости" государственного суверенитета слишком часто оказываются орудием межгосударственной конкуренции и инструментом вмешательства во внутренние дела тех или иных стран.
В действительности же глобализация требует значительного укрепления института государства. Государства эффективного, правового, дееспособного, ответственного перед народом, иными странами и миром в целом. Причем такая ответственность не в последнюю очередь, а подчас и в первую голову требует от самих государств и их элит меньшего рвения в дискредитации понятия государственного суверенитета, меньшей развязности в интерпретации тенденций развития национально-государственных основ системы международных отношений, меньших активности и безумия в подпиливании дерева, на котором они сами сидят.
В противном случае невозможно будет говорить об адаптации института государства к современности, его усилении и модернизации в соответствии с новыми реалиями, эффективности ответа и отдельных государств, и всей системы международных межгосударственных отношений на совокупность связанных с глобализацией вызовов и угроз. А такой императив очевиден. Сущность реальных проблем государства действительно связана с тем, что оно встраивается, даже помимо собственного желания, в новую глобальную матрицу политических, экономических и социальных отношений. Усиливаются трения и нагрузка на государства в соприкосновении с различными надгосударственными моделями глобализации.
С одной стороны, например, это может быть глобализация религиозного толка. Ислам сегодня является одним из самых мощных глобализационных трендов, стирающих границы между государствами. В этой связи часто говорят о цивилизационном разломе между современным исламом и остальной частью планеты. Проблема осложняется тем, что огромная часть жителей исламских государств проживает в бедности и за ее чертой и потому очень остро воспринимает несправедливость современного мироустройства, при котором разрыв между наиболее развитыми индустриальными странами и большей частью населения в уровне и качестве жизни людей, технико-технологическом и культурном развитии все более усиливается.
При этом в мусульманском мире есть силы среди политических и деловых элит, которые хотели бы перенаправить энергию социального недовольства, накапливаемую "исламской улицей", на каких-то внешних врагов в лице представителей других конфессий, с тем чтобы в целости и сохранности оставить без изменений традиционные и зачастую очень архаичные формы своего господства. Пересечение этих двух тенденций и дает в итоге питательную среду для распространения фундаментализма, религиозного экстремизма и терроризма.
Однако возникшие проблемы в отношениях части мусульманского населения земного шара преимущественно с народами развитых индустриальных государств носят скорее всего временный характер. Исламская цивилизация сегодня столкнулась с вызовами внутренней модернизации, адаптации основных религиозных постулатов к реалиям современной эпохи, таких, как свобода самоопределения личности, равноправие женщин, политическая и культурная терпимость. На протяжении мировой истории другие религии также проходили через модернизацию своей доктрины.