Страница:
К концу года сменился и начальник штаба Первого войскового округа. В течение двух лет эту обязанность выполнял с присущей ему энергией и предусмотрительностью генерал-лейтенант фон Тадден. Теперь он стремился попасть на фронт, в чем ему трудно было отказать. На его место я выпросил себе моего старого, испытанного начальника оперативного отдела 217 восточно-прусской дивизии полковника, барона фон Зюскинда Швенди. К нему я питал особое доверие, зная его по совместным успешным действиям во время тяжелых боев ка Северном фронте. Это доверие он оправдал в последующее трудное время, вплоть до горького финала. Генерал-лейтенант фон Тадден, которого мне потом удалось заполучить назад в качестве командира Первой восточнопрусской дивизии, был ранен 16 апреля в боях на Замланде и умер в госпитале.
Вместе со строительством оборонительных позиций в Восточной Пруссии, другая важная задача войскового округа состояла в том, чтобы изыскать и подготовить для действующих дивизий необходимое пополнение. Формирование маршевых батальонов происходило на учебном плацу Штаблак. Поэтому Штаблак, наряду с войсковыми частями, был наиболее частой целью моих поездок. Здесь я всякий раз убеждался, что восточнопрусские солдаты и офицеры делали все от них зависящее, стремясь как можно быстрее дать фронту, где шли тяжелые бои, необходимое пополнение. Все понимали, что в скором времени дойдет дело и до решающих сражений за родную землю. Дать молодым солдатам, прибывшим, наконец, из авиации и других соединений первоначальную пехотную подготовку в течение всего трех-четырехнедельных курсов было, конечно, нелегко, но фронт остро нуждался в пополнении. Большие потери на всех участках требовали формирования маршевых батальонов в кратчайшие сроки. Всегда с тяжелым сердцем мы вынуждены были посылать на фронт полуобученных солдат.
Во время службы на Северном фронте командиром восточно-прусского батальона и, наконец, восточно-прусской дивизии, я установил с личным составом этих подразделений отношения товарищества и доверия. Узы фронтового товарищества были восстановлены, в это ужасное время многочисленные восточно-прусские подразделения служили образцом сплоченности. Но это, конечно, не снимало больших забот, связанных с опасным развитием оперативной обстановки. Что будет, если русские начнут большое наступление в Восточной Пруссии? Куда девать столь многочисленное гражданское население, когда в адском пламени войны с ее современными техническими средствами начнутся сражения за города и села Восточной Пруссии? Тысячи этих несчастных людей падут тогда жертвами вражеских бомбежек и артиллерийских обстрелов. А если придется оборонять Кенигсберг с его населением, насчитывающим сотни тысяч? Тогда вся эта человеческая масса станет невероятной помехой для сражающихся войск и очевидно, что при такой обуэе боеспособность солдат в тяжелых боях будет скована. Значит, уже теперь необходимо срочно начинать эвакуацию населения провинции. Но это, к сожалению, входило в компетенцию гауляйтера и партийных учреждений, а мне лично ничего другого не оставалось, как вновь и вновь напоминать о страшной опасности. Еще 11 января состоялось совещание с заместителем рейхскомиссара Даргелем по вопросу эвакуации гражданского населения. В ответ на наши повторные и очень серьезные предупреждения, что скоро начнутся боевые действия и все дороги окажутся забиты солдатами и беженцами, что вызовет невообразимый хаос, последовало стереотипное возражение: «Восточную Пруссию будем удерживать, об эвакуации не может быть и речи». Соответствующее донесение с моей стороны по линии разведки также не имело успеха.
Поэтому случилось то, что и должно было случиться. 13 января 1945 года русские, как и ожидалось, начали генеральное наступление в Восточной Пруссии. По всей линии фронта противник встретил уже ослабленные в боях соединения Северной группы армий, не имевшей в резерве ни одной боеспособной дивизии, с помощью которой можно было бы сковать наступающие русские войска, неизмеримо превосходящие наши по силе. Очень скоро выявились оперативные цели русских: прорыв на участке Второй немецкой армии в юго-восточной Пруссии и удар в направлении Мариенбурга – Эльбинга – Данцига с расчетом отрезать Восточную Пруссию от остального фронта, прорыв на участке Третьей танковой армии и наступление на Кенигсберг с целью окружить его и отрезать от Замландского полуострова. Четвертую армию, располагавшуюся посередине, ожесточенные наступательные бои вначале, таким образом, не затронули. Поскольку соединения обеих атакованных армий были слабы, прорыв противника на этом участке должен был привести к осуществлению его целей. В этом случае единственно правильным выходом был бы постепенный и планомерный отвод всего фронта Северной группы армий до Вислы, чтобы сохранить целостность фронта. Но верхи этому воспрепятствовали. Приказ фюрера опять диктовал одно – держаться любой ценой, бороться за каждую пядь земли.
Из-за прорыва противника на севере и юге Четвертая армия, располагавшаяся посередине, вынужденно оказалась в котле, поскольку получила категорический приказ оставаться на месте. И лишь 20 января, когда передовые части русских уже достигли районов Алленштайна и Инстербурга, Четвертая армия получила, наконец, приказ выступать. Но, поскольку прорвавшийся противник продолжал успешно наступать, вышло так, что вместе с головными подразделениями Четвертой армии, отходившей в район крепости Летцен, на которую мы рассчитывали как на опору с тыла, в этот район вошли и передовые подразделения русских. Кроме того, преступное опоздание с эвакуацией населения привело к тому, что на дороги Восточной Пруссии хлынули потоки беженцев, создавая пробки на пути походных колонн частей, отходивших на тыловые позиции, и войск, которые передислоцировались согласно приказу. В этот критический момент, когда передовые подразделения русских подошли уже к Эльбингу, командующий Четвертой армией генерал Госбах получил приказ установить связь и с Эльбингом и с Кенигсбергом – две задачи одновременно, что, по всем военным понятиям выполнить было невозможно. Генерал Госбах решил, что только массированный прорыв в направлений Эльбинга имеет шансы на успех и принял тактически правильное в его положении решение – прорываться всей массой своей армии к Эльбингу. Это решение обернулось для него смещением с должности. Группа армий «Центр», переименованная с 25 января в Северную группу армий, должна была, вследствие разгрома Третьей танковой армии, позаботиться о защите Кенигсберга, Земландского полуострова и важного в смысле снабжения, порта Пиллау. Поэтому она направила 367 пехотную дивизию и 562 дивизию народных гренадеров в Кенигсберг. Вряд ли стоит сомневаться, что, не будь этого подкрепления, Кенигсберг, а также и Земландский полуостров, были бы захвачены противником. В этом случае почти полмиллиона гражданского населения, скопившегося там после эвакуации из Кенигсберга и северной части Восточной Пруссии, оказались бы беззащитными перед русскими войсками. Еще в конце февраля Хайлигенбайльский котел, был очищен от беженцев. Однако, вопреки всякой военной логике, словно в насмешку, Четвертой армий, обращенной тылом к заливу и плохо снабжавшейся, было приказано продолжать бои, вместо того, чтобы подтянуть ее к Данцигу или Кенигсбергу. Генерала Госбаха сменил генерал Вильгельм Мюллер, следовавший букве приказа Гитлера. В результате, связь не удалось установить ни с Данцигом, ни с Кенигсбергом, и вся Четвертая армия теперь шла навстречу своей судьбе. После прорыва противника на обоих ее флангах эта армия была постепенно задушена в непрерывном окружении, а потом окончательно уничтожена у Фришского залива в районе Хайлигенбайль – Бальга.
Характерно, что в критические часы утра 20 января адъютант фюрера генерал Бургдорф лично наводил у меня справки о том, очищены ли от гражданского населения районы Лик, Летцен, Йоханнисбург. Во время разговора я обратил внимание генерала на то, что это дело гауляйтера, но что, по моему мнению, основная часть населения эвакуирована. Коху было срочно указано на опасность общей обстановки, что позволило, по крайней мере, избежать дальнейшей задержки с выступлением Четвертой армии.
В эти дни, когда наступавшие русские войска приближались к району Танненберга, мой начальник штаба, позвонил в оперативно-разведывательное управление генерального штаба, предложив извлечь из Танненбергского мемориала гробы с прахом фельдмаршала фон Гинденбурга и его супруги, чтобы переправить их на немецком военном корабле в западную часть Германии. Об этом было запрошено у Гитлера после чего начальнику Штаба резко выговорили за нашу пессимистическую оценку обстановки: «Восточную Пруссию будем удерживать, поэтому изымать саркофаги из Танненбергского мемориала нет никакой необходимости». Однако, часом позже, из главной квартиры раздался новый звонок с приказом осуществить предложенное мероприятие. Поэтому я, к своему удовлетворению, смог поручить генерал-лейтенанту Оскару фон Гинденбургу сопровождать на немецком военном корабле саркофаги с прахом его родителей из Пиллау в Райх. Он, между прочим, образцово выполнил свое последнее задание. Саркофаги, насколько мне известно, без особых инцидентов прибыли в западную Германию и позже были захоронены в Марбурге.
От начальника округа до коменданта крепости
Первое окружение
Вместе со строительством оборонительных позиций в Восточной Пруссии, другая важная задача войскового округа состояла в том, чтобы изыскать и подготовить для действующих дивизий необходимое пополнение. Формирование маршевых батальонов происходило на учебном плацу Штаблак. Поэтому Штаблак, наряду с войсковыми частями, был наиболее частой целью моих поездок. Здесь я всякий раз убеждался, что восточнопрусские солдаты и офицеры делали все от них зависящее, стремясь как можно быстрее дать фронту, где шли тяжелые бои, необходимое пополнение. Все понимали, что в скором времени дойдет дело и до решающих сражений за родную землю. Дать молодым солдатам, прибывшим, наконец, из авиации и других соединений первоначальную пехотную подготовку в течение всего трех-четырехнедельных курсов было, конечно, нелегко, но фронт остро нуждался в пополнении. Большие потери на всех участках требовали формирования маршевых батальонов в кратчайшие сроки. Всегда с тяжелым сердцем мы вынуждены были посылать на фронт полуобученных солдат.
Во время службы на Северном фронте командиром восточно-прусского батальона и, наконец, восточно-прусской дивизии, я установил с личным составом этих подразделений отношения товарищества и доверия. Узы фронтового товарищества были восстановлены, в это ужасное время многочисленные восточно-прусские подразделения служили образцом сплоченности. Но это, конечно, не снимало больших забот, связанных с опасным развитием оперативной обстановки. Что будет, если русские начнут большое наступление в Восточной Пруссии? Куда девать столь многочисленное гражданское население, когда в адском пламени войны с ее современными техническими средствами начнутся сражения за города и села Восточной Пруссии? Тысячи этих несчастных людей падут тогда жертвами вражеских бомбежек и артиллерийских обстрелов. А если придется оборонять Кенигсберг с его населением, насчитывающим сотни тысяч? Тогда вся эта человеческая масса станет невероятной помехой для сражающихся войск и очевидно, что при такой обуэе боеспособность солдат в тяжелых боях будет скована. Значит, уже теперь необходимо срочно начинать эвакуацию населения провинции. Но это, к сожалению, входило в компетенцию гауляйтера и партийных учреждений, а мне лично ничего другого не оставалось, как вновь и вновь напоминать о страшной опасности. Еще 11 января состоялось совещание с заместителем рейхскомиссара Даргелем по вопросу эвакуации гражданского населения. В ответ на наши повторные и очень серьезные предупреждения, что скоро начнутся боевые действия и все дороги окажутся забиты солдатами и беженцами, что вызовет невообразимый хаос, последовало стереотипное возражение: «Восточную Пруссию будем удерживать, об эвакуации не может быть и речи». Соответствующее донесение с моей стороны по линии разведки также не имело успеха.
Поэтому случилось то, что и должно было случиться. 13 января 1945 года русские, как и ожидалось, начали генеральное наступление в Восточной Пруссии. По всей линии фронта противник встретил уже ослабленные в боях соединения Северной группы армий, не имевшей в резерве ни одной боеспособной дивизии, с помощью которой можно было бы сковать наступающие русские войска, неизмеримо превосходящие наши по силе. Очень скоро выявились оперативные цели русских: прорыв на участке Второй немецкой армии в юго-восточной Пруссии и удар в направлении Мариенбурга – Эльбинга – Данцига с расчетом отрезать Восточную Пруссию от остального фронта, прорыв на участке Третьей танковой армии и наступление на Кенигсберг с целью окружить его и отрезать от Замландского полуострова. Четвертую армию, располагавшуюся посередине, ожесточенные наступательные бои вначале, таким образом, не затронули. Поскольку соединения обеих атакованных армий были слабы, прорыв противника на этом участке должен был привести к осуществлению его целей. В этом случае единственно правильным выходом был бы постепенный и планомерный отвод всего фронта Северной группы армий до Вислы, чтобы сохранить целостность фронта. Но верхи этому воспрепятствовали. Приказ фюрера опять диктовал одно – держаться любой ценой, бороться за каждую пядь земли.
Из-за прорыва противника на севере и юге Четвертая армия, располагавшаяся посередине, вынужденно оказалась в котле, поскольку получила категорический приказ оставаться на месте. И лишь 20 января, когда передовые части русских уже достигли районов Алленштайна и Инстербурга, Четвертая армия получила, наконец, приказ выступать. Но, поскольку прорвавшийся противник продолжал успешно наступать, вышло так, что вместе с головными подразделениями Четвертой армии, отходившей в район крепости Летцен, на которую мы рассчитывали как на опору с тыла, в этот район вошли и передовые подразделения русских. Кроме того, преступное опоздание с эвакуацией населения привело к тому, что на дороги Восточной Пруссии хлынули потоки беженцев, создавая пробки на пути походных колонн частей, отходивших на тыловые позиции, и войск, которые передислоцировались согласно приказу. В этот критический момент, когда передовые подразделения русских подошли уже к Эльбингу, командующий Четвертой армией генерал Госбах получил приказ установить связь и с Эльбингом и с Кенигсбергом – две задачи одновременно, что, по всем военным понятиям выполнить было невозможно. Генерал Госбах решил, что только массированный прорыв в направлений Эльбинга имеет шансы на успех и принял тактически правильное в его положении решение – прорываться всей массой своей армии к Эльбингу. Это решение обернулось для него смещением с должности. Группа армий «Центр», переименованная с 25 января в Северную группу армий, должна была, вследствие разгрома Третьей танковой армии, позаботиться о защите Кенигсберга, Земландского полуострова и важного в смысле снабжения, порта Пиллау. Поэтому она направила 367 пехотную дивизию и 562 дивизию народных гренадеров в Кенигсберг. Вряд ли стоит сомневаться, что, не будь этого подкрепления, Кенигсберг, а также и Земландский полуостров, были бы захвачены противником. В этом случае почти полмиллиона гражданского населения, скопившегося там после эвакуации из Кенигсберга и северной части Восточной Пруссии, оказались бы беззащитными перед русскими войсками. Еще в конце февраля Хайлигенбайльский котел, был очищен от беженцев. Однако, вопреки всякой военной логике, словно в насмешку, Четвертой армий, обращенной тылом к заливу и плохо снабжавшейся, было приказано продолжать бои, вместо того, чтобы подтянуть ее к Данцигу или Кенигсбергу. Генерала Госбаха сменил генерал Вильгельм Мюллер, следовавший букве приказа Гитлера. В результате, связь не удалось установить ни с Данцигом, ни с Кенигсбергом, и вся Четвертая армия теперь шла навстречу своей судьбе. После прорыва противника на обоих ее флангах эта армия была постепенно задушена в непрерывном окружении, а потом окончательно уничтожена у Фришского залива в районе Хайлигенбайль – Бальга.
Характерно, что в критические часы утра 20 января адъютант фюрера генерал Бургдорф лично наводил у меня справки о том, очищены ли от гражданского населения районы Лик, Летцен, Йоханнисбург. Во время разговора я обратил внимание генерала на то, что это дело гауляйтера, но что, по моему мнению, основная часть населения эвакуирована. Коху было срочно указано на опасность общей обстановки, что позволило, по крайней мере, избежать дальнейшей задержки с выступлением Четвертой армии.
В эти дни, когда наступавшие русские войска приближались к району Танненберга, мой начальник штаба, позвонил в оперативно-разведывательное управление генерального штаба, предложив извлечь из Танненбергского мемориала гробы с прахом фельдмаршала фон Гинденбурга и его супруги, чтобы переправить их на немецком военном корабле в западную часть Германии. Об этом было запрошено у Гитлера после чего начальнику Штаба резко выговорили за нашу пессимистическую оценку обстановки: «Восточную Пруссию будем удерживать, поэтому изымать саркофаги из Танненбергского мемориала нет никакой необходимости». Однако, часом позже, из главной квартиры раздался новый звонок с приказом осуществить предложенное мероприятие. Поэтому я, к своему удовлетворению, смог поручить генерал-лейтенанту Оскару фон Гинденбургу сопровождать на немецком военном корабле саркофаги с прахом его родителей из Пиллау в Райх. Он, между прочим, образцово выполнил свое последнее задание. Саркофаги, насколько мне известно, без особых инцидентов прибыли в западную Германию и позже были захоронены в Марбурге.
От начальника округа до коменданта крепости
Какова же была обстановка в самом Кенигсберге в эти грозные дни? На мне, как на начальнике Первого войскового округа, лежала забота не только о самом городе, за который непосредственно отвечал его комендант в лице генерал-майора Бехера, но и обо всей провинции Восточная Пруссия. В это тяжелое время, когда началось наступление русских, свою главную задачу я видел в том, чтобы по мере сил помогать фронту, формируя на месте части на случай тревоги и готовя комендантов городов к активному участию в боевых действиях. Нет никакого сомнения, что эта помощь фронту оказывалась, в известной степени, за счет крепости Кенигсберг. Но и здесь мы заблаговременно позаботились о строительстве оборонительных сооружений для отступавших фронтовых частей. В последнюю неделю января, когда подавляющая часть Восточной Пруссии была уже занята русскими или являлась зоной военных действий, моя задача как начальника войскового округа, была исчерпана, я теперь поступал в подчинение Северной группы армий. О гауляйтере Кохе в эти дни ходили слухи, что он в своем имении Фридрихсберг срочно пакует вещи.
В период между 22 и 25 января Кенигсберг не отличался четкой организацией управления, ибо настоящего боевого коменданта у города не было. Этим и объясняется хаос, царивший в Кенигсберге в те трудные дни вследствие беспорядочного притока беженцев из северных районов Восточной Пруссии, а также обозов Третьей танковой армии и ее солдат, отбившихся от своих частей. Командование гарнизона по своему составу оказалось неспособным быстро и решительно навести порядок. Но, главное, партия совершенно не справлялась со своей задачей по обеспечению организованной эвакуации беженцев, поскольку ее видные руководители, за немногим исключением, думали лишь о собственном спасении. Четкость в организации управления наступила лишь 25 января, когда приказом по группе армий генерал-лейтенанту Шитингу со штабом Первой восточно-прусской дивизии была поручена оборона Кенигсберга. Он прибыл в крепость 25 января и постарался прежде всего уяснить создавшуюся обстановку.
Так приближались мы к 27 января, очень беспокойному моменту в истории Кенигсберга. В этот день местные партийные власти опять выкинули номер. В обращении к населению города они объявили, что в случае танкового прорыва русских из района Тапизу, о чем будет сообщено по радио, жителям Кенигсберга предписывается немедленно выходить (считай, бежать) из города по дороге на Пиллау. Сам я в тот день отправился в Пиллау договариваться с морским комендантом о предоставлении судов для эвакуации гражданского населения из Восточной Пруссии. На обратном пути из Пиллау в Кенигсберг проехать на автомашине было почти невозможно. Непродуманные мероприятия партийного руководства привели к тому, что на этой дороге скопилось невообразимое количество людей. Кто шел пешком, кто ехал на велосипеде или в повозке, женщины везли детские коляски, тут же – колонны танковых частей, отводившихся на Земландский полуостров, – все это двигалось в три-четыре ряда в направлении Пиллау.
В кенигсбергском порту на нескольких судах еще шла погрузка беженцев, но места, конечно, всем не хватало. В порту скопились тысячи людей. В толпу гражданских затесалось много солдат, отставших от своих частей, некоторые из них нашли убежище в домах. Когда я, наконец, добрался во второй половине дня до своего командного пункта, мой начальник штаба доложил, что со мной срочно хотел поговорить гауляйтер. что он сейчас во Фридрихсберге, но собирается уезжать и имеет сообщить мне нечто важное. Прибыв к Коху во Фридрихсберг, я застал у него картину страшного беспорядка. Кох рассказал мне, что в течение сегодняшнего дня ему звонил сам фюрер, а это до сих пор случалось не более двух-трех раз. Он спрашивал обо мне – достаточно ли я надежен и сведущ как войсковой командир, ибо он хочет дать мне важное поручение. Я заметил Коху, что речь, по видимому, может идти лишь об одном назначении – комендантом крепости Кенигсберг, на что тот возразил, что имеется ввиду использовать меня в более важной роли. Об этом мне будет сообщено в течение дня по телеграфу.
Это сообщение я получил утром 28 января. В нем говорилось: «С этого момента Вы назначаетесь командующим оборонительными сооружениями вокруг Кенигсберга и самой крепостью Кенигсберг». Я тотчас позвонил генерал-полковнику Гудериану, заявив ему, что, судя по положению противника, в наших руках находятся лишь «непосредственные» укрепления под Кенигсбергом, что даже так называемую примыкающую позицию в направлении Кранца русские уже перешли, что командующим в районе кенигсбергских укреплений является командующий Третьей танковой армией генерал-полковник Раус и что командовать в данном районе должен только один человек. В ответ на это Гудериан сказал, что я прав, но ему нужно еще раз обсудить этот вопрос с фюрером. В состоянии неопределенности относительно своего дальнейшего назначения и обстановки на фронте, я пытался связаться с командующим Северной группой армий генерал-полковником Рейнгардтом. По телефону мне сообщили, что Рейнгардт смещен. На мой вопрос, кто теперь новый командующий, последовал ответ, что в течение дня из Курляндии прибудет генерал-полковник Рандулиц, который и примет этот пост. Почему в час величайшей опасности потребовалось смещать вполне оправдавшего себя командующего вместе с начальником штаба и назначать вместо него нового, который никогда не воевал на данном участке фронта и, следовательно, вообще не был в курсе дела, оставалось для нас, войсковых командиров, непостижимым. Этот безответственный шаг служил очередным примером того, насколько нелепы бывали порой ошибки дилетантского высшего командования. Назавтра, в первой половине дня 29 января, на моем командном пункте в Модиттене появился новый командующий группой армий генерал-полковник Рандулиц с сообщением: «Фюрер решил, что Вы должны немедленно принять крепость Кенигсберг». Прежний комендант – генерал-лейтенант Шитинг, командир Первой пехотной дивизии, находившейся на переформировании в Кенигсберге, направлялся для особых поручений в распоряжение моего штаба. Таким образом, я стал четвертым и последним комендантом крепости Кенигсберг после того, как три моих предшественника в течение последних четырех недель были смещены приказом сверху по тем или иным соображениям личного характера. Новая задача потребовала несколько пополнить мой старый штаб, в том числе и за счет офицеров Первой пехотной дивизии.
Отдав приказ об изменениях в составе штаба, я выехал со своим начальником штаба на командный пункт прежнего коменданта крепости, находившийся в подвале Главной почтовой дирекции. Выслушав доклад бывшего коменданта об обстановке и приняв крепость, я со своим начальником штаба проанализировал общее положение и пришел к выводу, что в течение ближайших дней русские будут атаковать крепость с запада.
В период между 22 и 25 января Кенигсберг не отличался четкой организацией управления, ибо настоящего боевого коменданта у города не было. Этим и объясняется хаос, царивший в Кенигсберге в те трудные дни вследствие беспорядочного притока беженцев из северных районов Восточной Пруссии, а также обозов Третьей танковой армии и ее солдат, отбившихся от своих частей. Командование гарнизона по своему составу оказалось неспособным быстро и решительно навести порядок. Но, главное, партия совершенно не справлялась со своей задачей по обеспечению организованной эвакуации беженцев, поскольку ее видные руководители, за немногим исключением, думали лишь о собственном спасении. Четкость в организации управления наступила лишь 25 января, когда приказом по группе армий генерал-лейтенанту Шитингу со штабом Первой восточно-прусской дивизии была поручена оборона Кенигсберга. Он прибыл в крепость 25 января и постарался прежде всего уяснить создавшуюся обстановку.
Так приближались мы к 27 января, очень беспокойному моменту в истории Кенигсберга. В этот день местные партийные власти опять выкинули номер. В обращении к населению города они объявили, что в случае танкового прорыва русских из района Тапизу, о чем будет сообщено по радио, жителям Кенигсберга предписывается немедленно выходить (считай, бежать) из города по дороге на Пиллау. Сам я в тот день отправился в Пиллау договариваться с морским комендантом о предоставлении судов для эвакуации гражданского населения из Восточной Пруссии. На обратном пути из Пиллау в Кенигсберг проехать на автомашине было почти невозможно. Непродуманные мероприятия партийного руководства привели к тому, что на этой дороге скопилось невообразимое количество людей. Кто шел пешком, кто ехал на велосипеде или в повозке, женщины везли детские коляски, тут же – колонны танковых частей, отводившихся на Земландский полуостров, – все это двигалось в три-четыре ряда в направлении Пиллау.
В кенигсбергском порту на нескольких судах еще шла погрузка беженцев, но места, конечно, всем не хватало. В порту скопились тысячи людей. В толпу гражданских затесалось много солдат, отставших от своих частей, некоторые из них нашли убежище в домах. Когда я, наконец, добрался во второй половине дня до своего командного пункта, мой начальник штаба доложил, что со мной срочно хотел поговорить гауляйтер. что он сейчас во Фридрихсберге, но собирается уезжать и имеет сообщить мне нечто важное. Прибыв к Коху во Фридрихсберг, я застал у него картину страшного беспорядка. Кох рассказал мне, что в течение сегодняшнего дня ему звонил сам фюрер, а это до сих пор случалось не более двух-трех раз. Он спрашивал обо мне – достаточно ли я надежен и сведущ как войсковой командир, ибо он хочет дать мне важное поручение. Я заметил Коху, что речь, по видимому, может идти лишь об одном назначении – комендантом крепости Кенигсберг, на что тот возразил, что имеется ввиду использовать меня в более важной роли. Об этом мне будет сообщено в течение дня по телеграфу.
Это сообщение я получил утром 28 января. В нем говорилось: «С этого момента Вы назначаетесь командующим оборонительными сооружениями вокруг Кенигсберга и самой крепостью Кенигсберг». Я тотчас позвонил генерал-полковнику Гудериану, заявив ему, что, судя по положению противника, в наших руках находятся лишь «непосредственные» укрепления под Кенигсбергом, что даже так называемую примыкающую позицию в направлении Кранца русские уже перешли, что командующим в районе кенигсбергских укреплений является командующий Третьей танковой армией генерал-полковник Раус и что командовать в данном районе должен только один человек. В ответ на это Гудериан сказал, что я прав, но ему нужно еще раз обсудить этот вопрос с фюрером. В состоянии неопределенности относительно своего дальнейшего назначения и обстановки на фронте, я пытался связаться с командующим Северной группой армий генерал-полковником Рейнгардтом. По телефону мне сообщили, что Рейнгардт смещен. На мой вопрос, кто теперь новый командующий, последовал ответ, что в течение дня из Курляндии прибудет генерал-полковник Рандулиц, который и примет этот пост. Почему в час величайшей опасности потребовалось смещать вполне оправдавшего себя командующего вместе с начальником штаба и назначать вместо него нового, который никогда не воевал на данном участке фронта и, следовательно, вообще не был в курсе дела, оставалось для нас, войсковых командиров, непостижимым. Этот безответственный шаг служил очередным примером того, насколько нелепы бывали порой ошибки дилетантского высшего командования. Назавтра, в первой половине дня 29 января, на моем командном пункте в Модиттене появился новый командующий группой армий генерал-полковник Рандулиц с сообщением: «Фюрер решил, что Вы должны немедленно принять крепость Кенигсберг». Прежний комендант – генерал-лейтенант Шитинг, командир Первой пехотной дивизии, находившейся на переформировании в Кенигсберге, направлялся для особых поручений в распоряжение моего штаба. Таким образом, я стал четвертым и последним комендантом крепости Кенигсберг после того, как три моих предшественника в течение последних четырех недель были смещены приказом сверху по тем или иным соображениям личного характера. Новая задача потребовала несколько пополнить мой старый штаб, в том числе и за счет офицеров Первой пехотной дивизии.
Отдав приказ об изменениях в составе штаба, я выехал со своим начальником штаба на командный пункт прежнего коменданта крепости, находившийся в подвале Главной почтовой дирекции. Выслушав доклад бывшего коменданта об обстановке и приняв крепость, я со своим начальником штаба проанализировал общее положение и пришел к выводу, что в течение ближайших дней русские будут атаковать крепость с запада.
Первое окружение
Тем временем положение в Восточной Пруссии продолжало ухудшаться. Русские, продвижение которых из последних сил старались задержать потрепанные в боях дивизии, приближались к району Кенигсберга. План занять остатками Третьей танковой армии новый передний край обороны в северной части Хальсбергского треугольника по линии так называемой канальной позиции между Фридландом, Тапиау, Дайме и Лабиау – не удался, 24 января стало ясно, что эта попытка бесперспективна. 22 января русскими был занят Велау, их передовые танковые подразделения подошли к реке Дайме, а 24-25 января после тяжелых боев пали Алленбург, Тапиау и Лабиау. Сильное танковое соединение Одиннадцатой гвардейской армии русских 29 января продвинулось к югу от прорванного в районе Велау фронта и подошло к Фришскому заливу на участке между Бранденбургом и Мауленом. И, хотя танковой дивизии «Великая Германия» во взаимодействии с Пятой танковой дивизией удалось отвоевать на берегу залива узкую соединительную полосу, все же связь с Четвертой армией была практически потеряна. В результате этого прорыва были раздроблены отходившие южнее Прегеля части Третьей танковой армии из корпусной группы Блаурокк. На пути отступления они были оттеснены к югу, в район Пройссиш-Айлау – Цинтен и примкнули к Четвертой армии. Лишь немногие дошли до Кенигсберга.
К северу от прорванного в районе Велау фронта еще одному сильному танковому соединению русских удалось пробиться до линии Удерванген – Фухсберг. На этом участке с 26 по 28 января Пятая танковая дивизия с остатками Пятьдесят шестой пехотной дивизии и свободными подразделениями вела упорные, кровопролитные для обеих сторон бои, отходя к внешним фортам Кенигсберга.
На северном берегу Прегеля наши войска пытались задержать наступление противника по Имперскому шоссе № 1 и по обе стороны от него. Однако, несмотря на это, 27 января противник достиг района Арнау, а затем подошел вплотную к мельнице Лаут. Попытка русских продвинуться дальше была пресечена силами фольксштурма. Пальмбуржский мост через Прегель, по которому до этого двигались беженцы, поворачивая на юг, 30 января в 0-30 еще успели своевременно взорвать. Позднее русские навели 2 временных моста – близ Фуксхефена и южнее Вальдау.
В восточной части Замландского полуострова 24 января противник дошел до Каймена и напирал сильными танковыми соединениями севернее Кенигсберга на запад. Отступавшим здесь с боями соединениям Девятого армейского корпуса во главе с генералом артиллерии Вутманом не удалось сохранить боеспособность и целиком занять примыкающие к Куршскому заливу позиции, подготовленные по линии Кенигсберг – Кранц. Между тем русские 26 января пробились через камышовый пояс залива до Шааксвитте. Из Кенигсберга туда было немедленно переброшено на автомашинах одно из подразделений, созданных на случай тревоги, но около Кирхе Шаакенлена оно было уничтожено.
27 января противник подошел к линии Нойхаузен – Уггенен – Кармиттен – Повунден, а на другой день без особого сопротивления пересек дорогу Кенигсберг – Кранц и стал медленно продвигаться на запад Земландского полуострова. Особенно сильным был напор русских по дороге Лабиау – Кенигсберг и к югу от нее. Сюда был спешно переброшен из Мемеля разведбатальон Пятьдесят восьмой пехотной дивизии; ведя гибкую оборону во взаимодействии с батальоном «тигров», он сумел 26 января приостановить наступи ленце на Нойхаузен в районе Правтена. Существенную помощь оказал введенный в бой позднее гренадерский полк, выделенный Четвертой армией. В боях под Нойхаузеном участвовал, и фольксштурм. Одна из резервных групп наткнулась близ аэродрома на грузовики с русскими, которые при ее появлении свернули в сторону. Это послужило поводом для присвоения красляйтеру Вагнеру, участвовавшему в операции, Железного креста 1 степени. Говорят, позднее Вагнер получил замечание от Коха за то, что принял награду из рук военных.
Нойхаузен несколько раз переходил из рук в руки и 28 января был окончательно потерян. Однако действовавшему там гренадерскому полку удалось остановить русских севернее Мандельна. После того, как нам удалось отразить атаки русских на северо-восточном фронте, противник стал продвигаться сначала в западном направлении, минуя Кенигсберг, а потом стал разворачиваться к городу с севера. Как на юге, так и на севере нам не удалось удержать полевых позиций, выдвинутых на несколько километров вперед за линию внешних фортов.
В ночь с 28 на 29 января противник предпринял сильную танковую атаку с севера по обе стороны шоссе Кранц – Кенигсберг. Но ее смогли своевременно отразить действовавшие там гренадерский полк и противотанковый дивизион, подбив около 30 танков. После этого противник прекратил атаки, благодаря чему удалось обеспечить движение по имперской дороге на участке Фухсберг – Штигенен. Здесь удалось ликвидировать чрезвычайно опасную ситуацию, которая могла привести к захвату русскими форта Кведнау, а может быть и к нападению на сам город, поскольку боеспособных резервов у нас не было. Героическое сопротивление наших войск ввело русских в заблуждение. Они не распознали слабости обороны и возможности захвата Кенигсберга. К счастью для населения. захват города отодвинулся еще на несколько месяцев. Положение Кенигсберга и Земландского фронта существенно облегчила бы, конечно, переброска из Мемеля 28 армейского корпуса под командованием генерала от инфантерии Гельника, однако только 22 января, когда Велау уже находился в руках противника, а позиция на Дайме – под угрозой взятия, Гитлер, под давлением со всех сторон решился, наконец, отдать Мемель. Однако, несмотря на все усилия, 28 корпус не сумел подойти своевременно, чтобы занять на Земланде участок между Кенигсбергом и Кранцем. Случись это – может еще и удалось бы образовать вместе с соединениями Девятого армейского корпуса новый фронт и организованно провести отправку беженцев. Во всяком случае, позднее в западной части Замланда и на западе Кенигсберга пришлось держать фронт протяженностью вдвое больше, чем это понадобилось бы в случае занятия примыкающей к заливу позиции, 27 января, когда передовые части 28 армейского корпуса после утомительного пешего перехода по Куршской косе прибыли в Кранц, противник уже стоял в нескольких километрах к югу от него, в Бледау, и в последующие дни продвинулся на запад еще дальше, практически окружив Кранц. Приказ, отданный 1 февраля – предпринять попытку установить связь с Кенигсбергом при одновременном ударе со стороны крепости в северном направлении – пришлось 2 февраля отменить из-за сложившейся обстановки и недостатка сил. Находившийся в Кранце корпус 4 февраля, оставив город, пробился через позиции наседавшего с юга противника. В первые дни февраля корпусу удалось уничтожить русских, прорвавшихся к морю в районе Гросс Курена и Зоргенау и вместе с Девятым армейским корпусом занять и удерживать, отражая все атаки, новый передний край обороны, проходивший от побережья в районе Нойкурена через Побетен, Гросс Ладткайм, Виценен, район восточнее Коббельбуде и до Фришского залива.
В районе Кенигсберга русские дошли 28 января до участка Гольдшмиде – Фухсберг и предприняли оттуда сильное наступление на Шарлоттенбург. Они сумели внезапно ворваться в населенный пункт Танненвальде так, что большинство его жителей не успело бежать. Несмотря на сильный отпор, русские здесь подошли к форту №5 (Король Фридрих-Вильгельм III). 29 января, после того как русские заняли Транквитц и Варген и стали разворачиваться на юг, стало очевидным намерение противника отрезать Кенигсберг от морского порта Пиллау. Отходившей стороной севернее Кенигсберга 548 дивизии народных гренадеров было приказано остановиться в Фишхаузене и образовать там непосредственное предмостное укрепление для защиты Пиллау. Но в ночь с 29 на 30 января противник, не встретив сопротивления, бесшумно проник сначала в имение, а потом и в окруженный садами пригород Меттетен, застав его ничего не подозревавших жителей спящими. Расположенному там полицейскому посту не удалось разбудить жителей. Предположительно в ту же ночь противник захватил населенный пункт Зеераппен. Занятый, очевидно, сбором трофеев, противник в течение 30 января продвигался медленно, пройдя лишь восточную часть леса в районе Коббельбуде, зато в ночь на 31 января подошел к дороге на Пиллау, встретив лишь незначительное сопротивление со стороны действовавшего там свободного подразделения, и в течение ночи продвинулся до кенигсбергского морского канала. Здесь русские удовлетворились этим успехом и воздержались от дальнейших сильных атак – к большому счастью для крепости, ибо рассчитывать на то, что слабые, наспех собранные генерал-лейтенантом Микошем войска смогут устоять против танковой атаки, было бы наивно. Новый фронт проходил здесь теперь по линии: западнее имения Фридрихсберг – Модиттен – Хольштайн.
К северу от прорванного в районе Велау фронта еще одному сильному танковому соединению русских удалось пробиться до линии Удерванген – Фухсберг. На этом участке с 26 по 28 января Пятая танковая дивизия с остатками Пятьдесят шестой пехотной дивизии и свободными подразделениями вела упорные, кровопролитные для обеих сторон бои, отходя к внешним фортам Кенигсберга.
На северном берегу Прегеля наши войска пытались задержать наступление противника по Имперскому шоссе № 1 и по обе стороны от него. Однако, несмотря на это, 27 января противник достиг района Арнау, а затем подошел вплотную к мельнице Лаут. Попытка русских продвинуться дальше была пресечена силами фольксштурма. Пальмбуржский мост через Прегель, по которому до этого двигались беженцы, поворачивая на юг, 30 января в 0-30 еще успели своевременно взорвать. Позднее русские навели 2 временных моста – близ Фуксхефена и южнее Вальдау.
В восточной части Замландского полуострова 24 января противник дошел до Каймена и напирал сильными танковыми соединениями севернее Кенигсберга на запад. Отступавшим здесь с боями соединениям Девятого армейского корпуса во главе с генералом артиллерии Вутманом не удалось сохранить боеспособность и целиком занять примыкающие к Куршскому заливу позиции, подготовленные по линии Кенигсберг – Кранц. Между тем русские 26 января пробились через камышовый пояс залива до Шааксвитте. Из Кенигсберга туда было немедленно переброшено на автомашинах одно из подразделений, созданных на случай тревоги, но около Кирхе Шаакенлена оно было уничтожено.
27 января противник подошел к линии Нойхаузен – Уггенен – Кармиттен – Повунден, а на другой день без особого сопротивления пересек дорогу Кенигсберг – Кранц и стал медленно продвигаться на запад Земландского полуострова. Особенно сильным был напор русских по дороге Лабиау – Кенигсберг и к югу от нее. Сюда был спешно переброшен из Мемеля разведбатальон Пятьдесят восьмой пехотной дивизии; ведя гибкую оборону во взаимодействии с батальоном «тигров», он сумел 26 января приостановить наступи ленце на Нойхаузен в районе Правтена. Существенную помощь оказал введенный в бой позднее гренадерский полк, выделенный Четвертой армией. В боях под Нойхаузеном участвовал, и фольксштурм. Одна из резервных групп наткнулась близ аэродрома на грузовики с русскими, которые при ее появлении свернули в сторону. Это послужило поводом для присвоения красляйтеру Вагнеру, участвовавшему в операции, Железного креста 1 степени. Говорят, позднее Вагнер получил замечание от Коха за то, что принял награду из рук военных.
Нойхаузен несколько раз переходил из рук в руки и 28 января был окончательно потерян. Однако действовавшему там гренадерскому полку удалось остановить русских севернее Мандельна. После того, как нам удалось отразить атаки русских на северо-восточном фронте, противник стал продвигаться сначала в западном направлении, минуя Кенигсберг, а потом стал разворачиваться к городу с севера. Как на юге, так и на севере нам не удалось удержать полевых позиций, выдвинутых на несколько километров вперед за линию внешних фортов.
В ночь с 28 на 29 января противник предпринял сильную танковую атаку с севера по обе стороны шоссе Кранц – Кенигсберг. Но ее смогли своевременно отразить действовавшие там гренадерский полк и противотанковый дивизион, подбив около 30 танков. После этого противник прекратил атаки, благодаря чему удалось обеспечить движение по имперской дороге на участке Фухсберг – Штигенен. Здесь удалось ликвидировать чрезвычайно опасную ситуацию, которая могла привести к захвату русскими форта Кведнау, а может быть и к нападению на сам город, поскольку боеспособных резервов у нас не было. Героическое сопротивление наших войск ввело русских в заблуждение. Они не распознали слабости обороны и возможности захвата Кенигсберга. К счастью для населения. захват города отодвинулся еще на несколько месяцев. Положение Кенигсберга и Земландского фронта существенно облегчила бы, конечно, переброска из Мемеля 28 армейского корпуса под командованием генерала от инфантерии Гельника, однако только 22 января, когда Велау уже находился в руках противника, а позиция на Дайме – под угрозой взятия, Гитлер, под давлением со всех сторон решился, наконец, отдать Мемель. Однако, несмотря на все усилия, 28 корпус не сумел подойти своевременно, чтобы занять на Земланде участок между Кенигсбергом и Кранцем. Случись это – может еще и удалось бы образовать вместе с соединениями Девятого армейского корпуса новый фронт и организованно провести отправку беженцев. Во всяком случае, позднее в западной части Замланда и на западе Кенигсберга пришлось держать фронт протяженностью вдвое больше, чем это понадобилось бы в случае занятия примыкающей к заливу позиции, 27 января, когда передовые части 28 армейского корпуса после утомительного пешего перехода по Куршской косе прибыли в Кранц, противник уже стоял в нескольких километрах к югу от него, в Бледау, и в последующие дни продвинулся на запад еще дальше, практически окружив Кранц. Приказ, отданный 1 февраля – предпринять попытку установить связь с Кенигсбергом при одновременном ударе со стороны крепости в северном направлении – пришлось 2 февраля отменить из-за сложившейся обстановки и недостатка сил. Находившийся в Кранце корпус 4 февраля, оставив город, пробился через позиции наседавшего с юга противника. В первые дни февраля корпусу удалось уничтожить русских, прорвавшихся к морю в районе Гросс Курена и Зоргенау и вместе с Девятым армейским корпусом занять и удерживать, отражая все атаки, новый передний край обороны, проходивший от побережья в районе Нойкурена через Побетен, Гросс Ладткайм, Виценен, район восточнее Коббельбуде и до Фришского залива.
В районе Кенигсберга русские дошли 28 января до участка Гольдшмиде – Фухсберг и предприняли оттуда сильное наступление на Шарлоттенбург. Они сумели внезапно ворваться в населенный пункт Танненвальде так, что большинство его жителей не успело бежать. Несмотря на сильный отпор, русские здесь подошли к форту №5 (Король Фридрих-Вильгельм III). 29 января, после того как русские заняли Транквитц и Варген и стали разворачиваться на юг, стало очевидным намерение противника отрезать Кенигсберг от морского порта Пиллау. Отходившей стороной севернее Кенигсберга 548 дивизии народных гренадеров было приказано остановиться в Фишхаузене и образовать там непосредственное предмостное укрепление для защиты Пиллау. Но в ночь с 29 на 30 января противник, не встретив сопротивления, бесшумно проник сначала в имение, а потом и в окруженный садами пригород Меттетен, застав его ничего не подозревавших жителей спящими. Расположенному там полицейскому посту не удалось разбудить жителей. Предположительно в ту же ночь противник захватил населенный пункт Зеераппен. Занятый, очевидно, сбором трофеев, противник в течение 30 января продвигался медленно, пройдя лишь восточную часть леса в районе Коббельбуде, зато в ночь на 31 января подошел к дороге на Пиллау, встретив лишь незначительное сопротивление со стороны действовавшего там свободного подразделения, и в течение ночи продвинулся до кенигсбергского морского канала. Здесь русские удовлетворились этим успехом и воздержались от дальнейших сильных атак – к большому счастью для крепости, ибо рассчитывать на то, что слабые, наспех собранные генерал-лейтенантом Микошем войска смогут устоять против танковой атаки, было бы наивно. Новый фронт проходил здесь теперь по линии: западнее имения Фридрихсберг – Модиттен – Хольштайн.