Людмила Белякова. Сезон любви

   «Обанкротил планету? Хорошо сказано. Надо запомнить».
   Липа на секунду представила себе Землю, летящую через промозгло-холодное межпланетное пространство, жалкую, ободранную, без единого огонька на поверхности… И над ней, не стесняясь и тыкая в спину пальцем, потешаются все космические тела – даже беспорточная астероидо-кометная мелкота…
   «А еще гордилась перед нами – на мне жизнь есть, жизнь!» Получила, да? Будешь знать, как с людишками дело иметь!»
   – И кто же эта сволочь, гад и подлюка? – без тени иронии спросила Липа, заваривая для Полуэктовой традиционный черный чай – зеленый та не любила, считая происками китайских оппортунистов.
   – Мировая финансовая элита и американское правительство, – чванливо потрясывая головой, заявила Полуэктова.
   – А зачем мировой финансовой элите дополнительные усилия? Они и так не голодают. А в Штатах правительство скоро поменяют – вот-вот. Им же и расхлебывать всю эту баланду.
   – Американские, да и не только американские биржевые спекулянты, – многозначительно вещала Лидьиванна, помешивая чай, – сознательно и целенаправленно обрушили рынок ценных бумаг для того, чтобы потом скупить их по дешевке. В результате богатые станут еще богаче, а бедные – еще беднее.
   Она победительно вскинула голову и вопросительно посмотрела на Липу – не побежит та сию минуту в гостиную – строить баррикаду, дабы отвоевать свое добро?
   – Ну да, – невесело отозвалась Липа. – Дали чуть раздышаться, и будя. Чем обмохнатились, сейчас доедать будем. Утешили, Лидьиванна, ничего не скажешь. А этого Бумбарака выберут – что ваш лектор говорил?
   – Весьма возможно, – веско произнесла Полуэктова, даже не сделав, как обычно, Липе замечание за политическое словоблудие. – Ведь тогда можно будет свалить все беспорядки и недовольство народных масс на первого чернокожего президента США.
   – Да он не черный – так, смугленький… Лопоухий еще.
   – Не имеет значения… Дивусик, иди ко мне на ручки, а?
   Кот Дивуар уже минуту оглашал кухню скрипучим мявом, прося выпустить его из кухни – драть когтями Липину мягкую мебель. Липа подхватила кота под мохнатое брюхо и передала хозяйке. Кот пошел на ручки неохотно, а на небогатый Липин стол поглядел с нескрываемым презрением.
   – Компетентные специалисты считают, – продолжила Полуэктова, – что в этой авантюре с искусственно навязанным кризисом замешаны и российские банки.
   – Так они ж тоже полопались?
   Полуэктова тонко улыбнулась:
   – Вы не понимаете, Липа!.. Милая, наивная Липочка… Банки рушатся по всему миру, да… Но их денежные обломки накрепко прилипают к рукам преступных финансовых воротил! Российские не исключение.
   «Точная цитата из этой вчерашней политинформации. У бабки склероза нет. Старая гвардия! Ура!»
   – А кончится-то эта муть когда? Вам хоть сказали?
   – Ну-у… Дивусик, не плачь, сейчас пойдем домой… Наверное, к апрелю наступит некое послабление, летом вообще вся деловая активность снижается, так что до сентября особых перемен не будет. А там…
   – Ага, острое состояние перейдет в хроническое. Вам еще кекса подрезать? Вы не стесняйтесь, его уже доедать пора.
   Полуэктова подняла едва заметные седые бровки и вытянула белесые губы трубочкой, размышляя то ли о кризисе, то ли о кексе.
   – Нет, спасибо, я ограничиваю потребление углеводов. Оппозиционно настроенные аналитики не исключают повторный вал кризиса.
   – Ой! – схватилась Липа за щеку, почти искренне. – Да куда уж повторно-то?!
   – Есть такая старинная притча, – начала Полуэктова, опять чуть заунывно. – Ограбил захватчик город и спрашивает у своих солдат – ну что, что жители делают? Плачут, отвечают те. Ах, так вы же не все взяли! Вернитесь и заберите остальное! Ну, те вернулись, принесли еще золота. Предводитель опять – что жители? Смеются, отвечают солдаты… А, вот теперь действительно все!
   – То есть, если я вас правильно поняла, Лидьиванна, в разгар осени те, кто нам это все устроил, убедятся, что еще не все с нас соскоблили, и оберут нас еще раз?
   – Да, Липочка, да! – горестно покачала седой головой Полуэктова. – Это не маловероятно. Регулярное ограбление народных масс – основной прием обогащения капиталистов.
   «А я – ну просто образец для такого рода упражнений! Дал же бог имя!..»
   – А чего-нибудь хорошее говорили? – безнадежно спросила Липа.
   – Вроде пенсию прибавят побольше, пособия разные… По безработице – тоже.
   «Ну, эти грошики мимо моей персональной кассы – до пенсии далеко, на пособие по безработице я права не имею, поскольку нигде не оформлена постоянно. Так что… Во принесла нелегкая соседушку-беседушку с хорошими новостями, а?!»
   Будто услышав Липин утробный вопль или, скорее, утомившись держать выкручивавшегося у нее из объятий и зудящего, как нарывающий палец, кота Дивуара, Полуэктова засобиралась на выход.
   – Я вас не слишком огорчила? – величественно осведомилась она уже в прихожей.
   – Да нет, – выпятила губу Липа. – Я как-то смирилась с тем, что год будет не слишком-то хлебный… Да ладно… Пробьемся!
   – Мне нравится ваш здоровый оптимизм, – сказала Полуэктова, и Липа закрыла за ней дверь.
   «Мне тоже нравится мой оптимизм… Но где бы его взять побольше?!»
   Завтра, в понедельник, надо было предпринять хоть какие-то попытки раскопать источник доходов.
 
   Источник доходов, точнее, фолиант с вакансиями, который Липа время от времени покупала, чтобы выяснить и хищно использовать потребу в журналистах и копирайтерах, поразил ее неожиданной худобой и изможденным видом. Она так давно его не покупала… И вот!
   «Ни фига себе! Рецессия на марше! – мысленно охнула Липа, без труда засовывая в сумку сильно полегчавший том. – Раза в три-четыре с лица скинул, бедолага… Это что – наглядный показатель общего упадка экономики?!»
   На улице похолодало, наступили какие-никакие, а крещенские морозы. Пройдясь, проклиная гололедицу, по близлежащим социальным магазинам, Липа вернулась домой. Почти сразу ей позвонила на городской номер другая ее лучшая подруга Алена.
   Вообще, когда Алене было хорошо – то есть когда у нее была работа и деньги, она про Липу не вспоминала – могла не звонить и по полгода. А когда звонила, то объяснялась в любви. Липа знала, что это сигнал очередной депрессии, и Алену надо тащить на какое-нибудь мероприятие – да хоть в музей на выставку яиц Фаберже, выкупленных олигархом у «Сотби» или «Кристи»… Сначала Алена упиралась всеми четырьмя копытами, потом соглашалась, а под конец велеречиво благодарила Липу за то, что та ее «сюда вытащила», настойчиво спрашивала, не купить ли ей в подарок что-либо из экспонатов, и под конец вела в дорогое кафе угощать пирожными. А потом они еще гуляли и сплетничали. Этот период их общения был самым коротким, поскольку общих знакомых у них не было – Алена работала в кино, режиссерицей среднего звена. На определенных этапах их знакомства это было очень даже хорошо – периоды безденежья у них, как правило, не совпадали, и они помогали друг другу материально. Но не сейчас, когда они обе вращались в творческой среде и впадали в нищету синхронно. Поэтому сейчас Алена звонила не затем, чтобы прощупать Липу на предмет ее благосостояния – на этот предмет у нее не могло быть иллюзий, да и знакомы они были слишком давно, чтобы идти окольными путями. Просто она в очередной раз объяснилась в любви, вкратце описала кошмарное положение российского кинематографа – «на «Мосфильме» не то что работы – там просто никого нет, фи-зи-че-ски-и ни-ко-го!!!» – и положила трубку.
   Общение с Аленой не слишком сильно подняло Липе настроение, и она, чтобы утешиться, сварила макарон, щедро посыпала их остатками сыра – наверняка Дивуар вопил вчера, учуяв его миазмы, – и решила почитать календарик.
   Тот был настроен конструктивно.
   «Большинство из ищущих работу граждан присматривают себе нечто, с чем они уже хорошо знакомы. Отсутствие таких вакансий может выбить человека из колеи, огорчить и обескуражить».
   «Во – точно так же, как общение с такими же безработными подругами!»
   Тут Липа вспомнила, что даже не вынула из сумки отощавшую «Книгу Надежды», дернулась было встать, но решила дочитать очередную инструкцию.
   «Однако текущая ситуация, кроме головной боли и материальных хлопот, дает нам всем уникальный шанс – круто изменить жизнь и попробовать проявить себя на новом поприще. Просматривая списки вакансий в специализированных изданиях, не ограничивайтесь рубриками с приглашениями по вашей основной профессии. Не пожалейте времени и просмотрите весь сборник. Что-то перспективное можно найти в совершенно неожиданном месте».
   – Да, такую тетрадочку прочитать от корки до корки – са-а-авсем не проблема, – сказала Липа вслух и перевернула листочек. – Главное – времени вагон!
   «Например, большой популярностью начинает пользоваться высокооплачиваемая профессия гринкипера», – снисходительно объяснил календарь. – В его обязанности входит поддержание в порядке спортивных полей, в особенности полей для гольфа. Последняя специальность – особенно престижна».
   «Во что Кузяне предложить бы!.. Она бы не только газон в порядок привела, но и огурцы по периметру вырастила».
   Кузя была заядлая огородница, но предлагать ей такое даже ради шутки было бессмысленно. Все лето она безвылазно, с пожилым отцом в качестве моральной нагрузки, проводила на даче и гринкипила исключительно на своих шести сотках, регулярно присылая Липе эмэмэски с видом помидоров, зреющих на фоне дюжей крапивы. Крапиву у забора не трогали с коварным умыслом – хоть как-то оградить урожай от дачных воришек.
   «Титестера иногда называют чайным сомелье…»
   – Ну уж разъяснил так разъяснил! – фыркнула Липа. – Многие знают, кто такой сомелье?! Ты попроще, попроще с народом! Не все же такие умные, как я.
   «Дегустатор чая…»
   – Вот, уже лучше, – приободрила календарь Липа. – А тити-пити какие-то… Стыдно!
   «…может по внешнему виду, запаху, вкусу определить не только сорт чая, но и место его происхождения, сезон сбора и способ обработки».
   – А нюх – как у собаки, а глаз – как у орла… Дальше!
   «Опытный титестер, как профессиональный парфюмер, хранит в своей памяти несколько тысяч вариантов запахов. Чуткое обоняние и вкус – редкий дар. Эксперт по чаю не курит, не употребляет алкогольные напитки, не пользуется парфюмом, избегает пряной и острой пищи…»
   – Так, тоже мимо!
   Липе карьера титестера не светила из-за не особенно сильной любви к чаю, а нацелить на подобное занятие, хотя бы временно, Алену тоже не получилось бы – та курила, как все киношники, а чай заваривала такой, что в нем стояла ложка.
   – А еще что предложишь, любимый? – нежно спросила Липа.
   Ответа она не получила – затренькал мобильный. Звонила Кузя. Она отчиталась о здоровье папы и поведении кота и поинтересовалась Липиными успехами. Липа поняла, что под успехами подразумевается реакция г-на Покойницкого на ее профессиональное атанде.
   – Он тебе не звонит? Ничего не предлагает?
   – Да ну, не такой же он придурок, чтобы вызывать меня и предлагать тему. Я ж сказала этой его шмаре, что мне не о чем с ним говорить… Они сейчас сидят и переверстывают ранишние свои книжонки. А потом у него просто нет денег заказать что-то новое. Это самое главное. Хотя нет… Самое главное – он думает, я просто ушла… А я громко хлопнула дверью. Но до него просто звук еще не дошел.
   – Ага, понятно, – вздохнула Кузя. – А ты когда придешь? Тишка скучает.
   – Да хоть завтра.
   «Делать-то все равно особо нечего».
   Конечно, можно было продолжить журналистскую карьеру, которая несколько замедлилась за то время, что она пахала на это г-но Покойницкого. Отыскать тему для публикации, наваять зубастую статейку не составляло труда – Липа всегда хвасталась, что может сделать полосную статью из простой лужи в соседнем дворе. Но!.. Все ее знакомые издания понизили тиражи и гонорары, а иные целиком, до лучших времен, ушли в виртуальное пространство и денег не платили вообще. Теперь с такими сотрудничали писючки-юниоры, элементарно набивавшие себе портфолио, или просто старшеклассники, готовившиеся поступать на журфак.
   «Жур-фак-фак-фак, жур-фак-фак-фак… Да, но можно ведь, как классики далеких, славных, диссидентских времен, поработать «в стол»? Есть ведь нетленные темы, есть! Например, разбабахать дилетантов-переводчиков, искренне считающих, что «комплекшн» переводится как «комплекция», хотя на самом деле это – «цвет лица»… Во, правильно! Надо получше собраться с мыслями и…»
   Но кворума не получилось – Липа вспомнила, что уже вторая половина дня, а она так и не просмотрела купленный утром справочник. А ведь там могло быть нужное приглашение, которое уже захватили другие, куда как менее компетентные авторы!
   – Непростительное легкомыслие! – сказала она своему отражению в зеркале в прихожей. – За это и депремировать можно! На один утренний кофе!
   Несчастный полиграфический дистрофик мирно дремал в хозяйственной сумке, свернувшись трубочкой, уверенный, что ему так и дадут умереть спокойно, не подвергнув мучительному выдиранию страниц или тем более вырезанию кусочков маникюрными ноженками.
   Стоило ли надеяться, что анемичная книжица одарит Липу щедрыми приглашениями на должность технического писателя в крепкое НПО или копирайтера в рекламное агентство? Вряд ли… Но если верить календарику, запираться в узкокорпоративных рамках не разумно.
   «На вещи надо смотреть ширше! – размышляла Липа, листая справочник. – Не себе, так Аленке отдам».
   Но справочник упорно предлагал торговать, слесарить и распространять страховку. Но он не знал, с кем связался! Одна Липа – это просто Липа! Но у нее был замечательный соратник. А у справочника – нет…
   На последних страницах в рубрике «разное» Липа прочла одно приглашение, веря своим глазам еще меньше, чем тогда, когда увидела свои «лучшие опечатки».
   «Дегустаторы. З/п высокая. Вкусовые пробы – жареные семечки…»
   «Чего-чего?! Семечки лузгать?! Может, еще сдельно прикажете?!! А на дом работку не дадите?»
   «Женщины, 25–60 лет, гражданство строго РФ. Тел… Звонить…»
   «Да, жизнь настала… Сидят строгие гражданки Рэ-Фэ разного возраста и уровня образования и, сосредоточенно глядя в предлежащее пространство, щелкают подсолнух. Щелк-тьфу, щелк-тьфу… Работенка!.. Интересно, сколько так выдержать можно, пока не надоест?»
   Липа вдруг вспомнила, как они с Аленой, по своей ранней молодости, ездили на подработку в один подмосковный совхоз, стонавший под сладким бременем неожиданно большого урожая клубники. По дороге туда они горячо обсуждали, как можно пускать людей на это алое от ягод поле – никто ж ничего не соберет, все сожрут, прямо здесь, на грядках!.. Может, хомуты специальные наденут, как рабам в древности? Или собакам, чтобы не подбирали разную дрянь? Но никаких спецприспособлений на них не надели, а Липа быстро поняла, в чем там была фишка.
   Наелась она минут через двадцать – самой спелой, заливавшей руки распаренным на солнце и одуряюще сладким соком, ягодой… Еще через четверть часа она, морщась от оскомины, уже не смотрела на «клубни» как на злейшего врага, которого надо уничтожать там, где его нашла, отнюдь. Теперь она чувствовала себя наемником, эдаким холодным, расчетливым и бездушным охотником за головами, который должен был методично отыскивать и хватать жертвы и, по возможности живыми, передавать заказчику. А уж какая участь ожидает несчастных – это безразлично. Главное, сдать товар и получить деньги. Нет, ягодок они домой принесли тоже изрядно – на вполне законном основании.
   Но на варенье, сваренное из них мамой, Липа смогла смотреть только к следующей весне…
   «Да, сейчас бы баночка такого не помешала», – вздохнула Липа и решила проведать почтовый ящик.
   На площадке она встретила Полуэктову, тоже спускавшуюся за почтой.
   – Как у вас дела, Липочка? – ласково спросила соседка.
   – Да вот, обдумываю, не пойти ли мне в дегустаторы.
   – Вряд ли стоит, Липа. Молодая девушка и спиртное – это… нет.
   – А почему вы решили, что обязательно спиртное? – хитро улыбнулась Липа. – Мали ли чего можно дегустировать? Я вот, например, семечки жареные дегустировать буду.
   Полуэктова подумала, что Липа шутит, и почему-то обиделась.
   – Липа, я серьезно отношусь к вашим проблемам, а вы…
   Они уже обе опорожнили свои ящики и поднимались к себе на этаж.
   – А я не шучу, Лидьиванна. Правда, работать дегустатором пока не собираюсь, а предложение профессионально лузгать семечки – это серьезно. Своими глазами видела. Зарплату хорошую сулят, да.
   Они остановились на площадке.
   – А… где? Где вы это видели? – Полуэктова смутилась, зарделась, помолодела и похорошела.
   – Да в справочнике по трудоустройству… Зайдете?
   – Ну… да. Ненадолго, а то Дивусик один.
   Соседка осталась в прихожей, а Липа быстро сходила в комнату, выдрала из болезненно сжавшегося при ее появлении фолианта лист с «другой работой без специальной подготовки» и отнесла его Полуэктовой. Та приняла листик, как многодетная вдова – барскую милостыньку, опустив глаза и прошелестев что-то вроде «благодарствуйте».
   – Я верну вам… завтра.
   – А не, не надо. Пользуйтесь. Коту Дивуару привет.
   Дверь за соседкой затворилась.
   – Ну, вот хоть такая от этого анорексика польза, – сказала Липа, включая новости.
   «Неужто «старая апээновка» и в самом деле пойдет щелкать подсолнух?! А хоть бы и пошла… Куда ж деваться-то?» – лениво размышляла Липа поздно вечером, заворачиваясь в одеяло.
 
   Утром следующего дня надо было отдать визит Кузе. Та настойчиво приглашала Липу, думая, что безработная подруга голодает и ее надо регулярно подкармливать. А Липа, следуя указаниям своего «источника», решила подкорректировать вес – экономя если не на качестве еды, то хоть на ее количестве. Кроме того, будущим летом можно было бы надевать отложенные по причине увеличения параметров ненадеванные вещи – Липа одно время страдала острой каталожной зависимостью, то есть заказывала всякую дамскую всячину по каталогам. Косметика, та, понятно, использовалась в режиме реального времени, а вот миленькие, всепогодные и внемодные свитерочки и маечки, только раз померенные, были теперь маловаты. Так что обжираться за счет Кузи, дяди Бори и Тишки было не только аморально, но и не вписывалось в Липину антикризисную политику.
   – Мне только чаю! – предупредила Липа, но время было обеденное, и пришлось есть «курицу в пеленке» и холодную свеклу.
   – А что этот твой Покойницкий? – осторожно поинтересовалась Кузя.
   – Во-первых, он не мой, а во-вторых, дело еще не закрутилось. Так что я время от времени сучу ногами от предвкушения его будущих бед и несчастий.
   – А много он тебе должен остался?
   – Да сколько бы ни должен – этих денег мне все равно не видать. Мне главное нервы ему помотать в охотку. Шуршики-то я и в другом месте сшибу, а нервы у него не восстановятся.
   – Жестоко ты его…
   – За что боролся, Кузик. Жалко только, если это на девчонках, что там остались, отразится. Они меня шибко уважали. Место, конечно, незавидное, это его предприятие, но, по нашей ситуации, если его разгонят или заморочат штрафами – они тоже ни при чем останутся.
   – А что эти девчонки говорят?
   – Пока тихо. Никто не приходил, никуда, вроде его не вызывали. Ждем-с! Да ну его, этого лысого!
   – А он лысый! – Кузя собрала со стола тарелки и принялась их мыть.
   – Ага. Лоб челочкой прикрывает – думает, никто не заметит.
   – А эта его… помощница? Она кто ему?
   – По моему дамскому соображению, она для него – форменный ПМС.
   – Как это? – удивилась Кузя, снимая передник. – Откуда у мужика-то?! Или это?… Не понимаю.
   Кузя была явно обескуражена.
   – ПМС в данном случае, дорогая подруга, – это «Памятью Моей Стала». У Покойницкого объем памяти на жестом диске по нулям, так что она у него как бы за флешку. А еще – он даже самых простеньких моих каламбуров не понимал, так она ему меня переводила. Типа «блю туса» для сопряжения с внешним миром. Представляешь? Он мне как-то предложил написать – полностью, одной, – «Энциклопедию очищения организма».
   – А ты что? Отказалась?
   – Да нет… Тема мне близкая. Я как-то для «Качества жизни и профилактики» такую оду клизме наваяла – вся редакция выла, сучила ногами и по полу каталась! Ага – «Крепкий запор нужен только воротам» называлась. Публика благодарственными письмами редакцию завалила…
   – Ну да, я чё-то помню… Бабули на скамеечке обсуждали.
   – Да… Но я ему сказала – таких книг сейчас в продаже миллион. Имена раскрученные. Можем попасть в затоваривание. А он как заведенный: «Мне Юра Рыгало…»
   – Кто что делал?! – ужаснулась Кузя оборачиваясь от столика, на котором свежевала торт.
   – Юра Рыгало… Фамилие такой – Ры-га-ло, Юрий Владимирович. Гендиректор того издательства, для которого они книжки стряпают. Так вот, этот Юра Рыгало якобы сказал, что сразу берет у него эту клизму критицизма и сразу издает тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров. Ну, это еще до кризиса было. Может, отказался сейчас от этих планов… А тогда я ему даже концепцию изготовила – так он рот закрыть не мог.
   – А потом? Это он за эту… клизму тоже не заплатил?
   – Не, я к ней даже не приступала… Кузя, зачем ты столько нарезала? Гостей ждем?
   – Ну, папа еще поест.
   – Ага, кота еще пригласи крему полизать… Так вот, сделала я эту концепцию, он повосторгался и замолчал. А потом, через месяц, опять – ах, Рыгало, ах, пятьдесят тысяч, ах, срочно!.. Я ему – так говорили уже, а он – как! Мне эта идея недавно в голову пришла! В конце концов, я сама нашла тот файл на его компьютере, а он смотрит на него как баран на новые ворота и бормочет: «Когда это было, когда это было… я не помню… я этого не заказывал… когда это было?…» Я говорю – одиннадцатого февраля… Ну ладно, опять поговорили и опять забыли, а через месяц он снова-здорово – Рыгало хочет пятьдесят тысяч клизм оптом!
   – Что, так плохо с головой у него? – Кузя сидела напротив, подперев рыжую голову и с сочувствием рассматривала Липу.
   – Да уж, неважно. Надо было мне тогда насторожиться! А я со своей неизбывной верой в человеческую порядочность и ум…
   – Ага, знакомая ситуация. И чего на тот раз?
   – Ну, нашли тот файл… А Покойницкий опять тупо гоняет его по экрану «мышкой» и бубнит как заведенный: «Я не помню, не помню… когда это было… не помню, я этого вам не говорил…» А эта его пешка-флешка рядом сидит и ласково так – говорил, говорил… Я тогда поняла, зачем он ее каждый раз зовет – он без нее просто ничего потом не вспомнит.
   – А эта книжка про клизму?
   – Идея так и осталась нереализованной.
   – Жаль… Идея хорошая.
   – Но у него же этот файл остался, а? Так что в любой удобный момент он может им воспользоваться. И за-бес-плат-но!
   – Разве так можно? – огорчилась Кузя.
   – Нельзя. Но кто это проверять станет? Да знаешь – я к плагиату спокойно отношусь, особенно когда мои идеи воруют. Человеку кажется, что моя блестящая идея его обогатит. Но блестящей идее нужно блестящее воплощение. А с этим закономерно могут возникнуть проблемы… С моей идеей полноценно справлюсь только я сама… Ладно об этом, а? Когда покатит – я тебе скажу.
   Они еще долго пили чай с шоколадным тортом – Кузя знала, что Липа неравнодушна к шоколаду.
   Домой Липа возвратилась поздно – только-только отследить, как работает РДГ. Но отважный джигит явно не ловил мышей и репортажей в столицу не присылал.
 
   Утро было такое серо-сизо-темное, что Липа, проснувшись, подумала, что, должно быть, совсем рано. Но зеленый глазок видюшника показывал десятый час.