Страница:
Не раздумывая, я бросился в воду. Обходиться долгое время без воздуха было непривычно. Мое зрение нисколько не ухудшилось в воде, и я внимательно осматривал стены, стараясь понять, зачем понадобилось пробивать ход к этому шурфу. Немного погодя, я нашел ответ: в стене зиял широкий лаз. Ухватившись руками за его край, я втянулся в него, борясь с бешеным течением. От входа вверх шли ступени, вырубленные в естественном тоннеле, вода неглубоким ручьем стекала по ним. Поднимаясь все выше, я попал в грот и остановился, изумленный.
Стены этого естественного грота были увешаны старинными драгоценными коврами и гобеленами, узкие щели пропускали неверный свет. Каменные полки и ниши, высеченные в скале, были уставлены драгоценными вазами, изящной золотой и серебряной посудой. Посреди грота стояла массивная мебель времен Роллана Нормандского, пол устилали истлевшие восточные циновки. На одном из столов я заметил ларец, привлекший мое внимание искуснейшей работой. Приподняв крышку, я увидел свитки старинных пергаментов, золотые монеты и горсть драгоценных камней изумительной красоты и размера. Полюбовавшись на камни, я стал рассматривать свитки: в них говорилось о походах моего прапрадеда. Записи не были ностальгическими воспоминаниями – скорее памятками и отчетами. В них содержались сведения о пиратских походах его молодости и военных набегах с дружинами Ролана: сколько прибыли было получено от того или иного похода, где и как были спрятаны сокровища.
Я читал, и невольно, то ужасался жестокости того времени, то удивлялся несомненному благородству некоторых поступков Тьедвальда и его соратников. Пиратское прошлое, возможно, не позволяло деду полностью довериться своим домочадцам, и он устроил себе тайник, где мог время от времени уединиться и предаться воспоминаниям, спрятать часть своих богатств. В одном из свитков я прочел о шхуне, затонувшей во время шторма у фьордов скандинавского полуострова. На ней, судя по описаниям Тьедвальда, находился огромный клад.
Долго, до позднего вечера, я провел в тайнике своего самого загадочного из предков, читая и пытаясь представить его приключения, его заботы и чаяния. И постепенно стал приходить к мысли, что мы с ним чем-то похожи. Мы оба, как неприкаянные, не имели цели и будущего. Он, ожидая смерти в каждом бою, не заглядывал далеко вперед. Я же вообще не мог представить своего сколько-нибудь ближайшего будущего. Но в конце концов, пройдя долгий путь, он все же нашел свое пристанище, возможно, и мне найдется место в этом жестоком и несправедливом мире.
С трудом протиснувшись сквозь узкий проем в скале, заменяющий окно, и цепляясь за выступы, со скоростью бегущей лани я вскарабкался на верх утеса. Нырнув в заросли вереска, отправился в лес на охоту. Лесные запахи приятно радовали меня. Проведя весь день в каменном мешке, мне хотелось насладиться чистым воздухом и размять затекшие мышцы. Легкой рысью я бежал по лесу, прислушиваясь и принюхиваясь к окружающим меня звукам и запахам, стараясь найти добычу. Наконец, в самой глуши я почуял стадо лосей и направился в ту сторону.
Глава 3
Стены этого естественного грота были увешаны старинными драгоценными коврами и гобеленами, узкие щели пропускали неверный свет. Каменные полки и ниши, высеченные в скале, были уставлены драгоценными вазами, изящной золотой и серебряной посудой. Посреди грота стояла массивная мебель времен Роллана Нормандского, пол устилали истлевшие восточные циновки. На одном из столов я заметил ларец, привлекший мое внимание искуснейшей работой. Приподняв крышку, я увидел свитки старинных пергаментов, золотые монеты и горсть драгоценных камней изумительной красоты и размера. Полюбовавшись на камни, я стал рассматривать свитки: в них говорилось о походах моего прапрадеда. Записи не были ностальгическими воспоминаниями – скорее памятками и отчетами. В них содержались сведения о пиратских походах его молодости и военных набегах с дружинами Ролана: сколько прибыли было получено от того или иного похода, где и как были спрятаны сокровища.
Я читал, и невольно, то ужасался жестокости того времени, то удивлялся несомненному благородству некоторых поступков Тьедвальда и его соратников. Пиратское прошлое, возможно, не позволяло деду полностью довериться своим домочадцам, и он устроил себе тайник, где мог время от времени уединиться и предаться воспоминаниям, спрятать часть своих богатств. В одном из свитков я прочел о шхуне, затонувшей во время шторма у фьордов скандинавского полуострова. На ней, судя по описаниям Тьедвальда, находился огромный клад.
Долго, до позднего вечера, я провел в тайнике своего самого загадочного из предков, читая и пытаясь представить его приключения, его заботы и чаяния. И постепенно стал приходить к мысли, что мы с ним чем-то похожи. Мы оба, как неприкаянные, не имели цели и будущего. Он, ожидая смерти в каждом бою, не заглядывал далеко вперед. Я же вообще не мог представить своего сколько-нибудь ближайшего будущего. Но в конце концов, пройдя долгий путь, он все же нашел свое пристанище, возможно, и мне найдется место в этом жестоком и несправедливом мире.
С трудом протиснувшись сквозь узкий проем в скале, заменяющий окно, и цепляясь за выступы, со скоростью бегущей лани я вскарабкался на верх утеса. Нырнув в заросли вереска, отправился в лес на охоту. Лесные запахи приятно радовали меня. Проведя весь день в каменном мешке, мне хотелось насладиться чистым воздухом и размять затекшие мышцы. Легкой рысью я бежал по лесу, прислушиваясь и принюхиваясь к окружающим меня звукам и запахам, стараясь найти добычу. Наконец, в самой глуши я почуял стадо лосей и направился в ту сторону.
Глава 3
Вернувшись к себе глубокой ночью, предварительно заглянув в подвал и починив замок, я почуял свежий запах человека. В комнате кто-то побывал и совсем недавно! Внимательно оглядевшись и ничего странного не увидев, я успокоился. Возможно, заходил кто-то из слуг. В эту ночь я остался в комнате и не пошел в библиотеку. Следующей ночью, я ощутил тот же запах в библиотеке, он был тоже совсем свежим. Это меня насторожило, но застать меня врасплох не удастся никому, и я решил не уходить, но тем не менее быть начеку.
Однажды, придя к себе, я увидел на постели лист бумаги. Развернув его, я прочел: «Прошу вас поговорить со мной, клянусь, что о нашей встрече никто не узнает». Что это может означать? Кто-то узнал мою тайну, и чем это может мне грозить? Подумав немного, я решил остаться в своей комнате и выяснить все до конца. Я принял решение: послушаю мысли того, кто придет, и, если мне грозит опасность, уйду через окно. Если меня разоблачили, мне придется переселиться в катакомбы Тьедвальда.
Глубокой ночью послышались шаги. Человек был один и думал лишь о том, чтобы выяснить, кто я. В его мыслях ясно читалась тревога, он не мог понять моих мотивов: если я злодей или грабитель, то почему так долго нахожусь в замке, ничего не взяв. Если я пропавший молодой сеньор, то почему не показываюсь родителям, сходящим с ума от тревоги.
Тибо! Конечно, Тибо! Кто еще мог так рассуждать? Другой на его месте уже давно побежал бы с докладом к отцу, а ему непременно нужно все выяснить самому, прежде чем тревожить господина! Я решил остаться, и будь что будет! Хоть кто-то будет знать обо мне! Если он сможет пересилить страх и выслушает меня, то, может быть, отговорит отца от дальнейших поисков. Как знать, возможно, он и маму уверит в том, что я погиб, и она, погоревав, успокоится: это все же лучше, чем ждать всю жизнь и терзаться неизвестностью.
Тибальд, негромко постучав, сразу открыл дверь, приготовившись к атаке непонятного ему незнакомца.
– Входи, Тибо, – тихо сказал я.
И мы одновременно вздрогнули. Он – от того, что не узнал меня и не ожидал, что незнакомец знает его имя. Я – от того, что впервые слышу свой изменившийся голос. За все время, с часа своего перевоплощения, я заговорил в первый раз. Мой голос мягким, бархатным баритоном звучал, успокаивая и завораживая. Он послушно вошел, держа в руках небольшую свечу и закрыл за собой дверь. В его голове метались мысли от подсознательного ужаса, который я ему внушал. Я вспомнил свой страх, который побудил меня открыть глаза перед тем, как впасть в бездонную тьму, тогда, в парке, несколько месяцев назад!
У меня же его близкое присутствие, да еще в ограниченном помещении, вызвало сильнейшую жажду крови. Немыслимым усилием воли, ухватившись за спинку стула и загородившись им, словно эта преграда могла помочь, я замер в дальнем и темном углу комнаты. Мысли путались, во рту появился горький привкус ядовитой слюны, мышцы напряглись, готовые к атаке. В голове проносились заманчивые картины убийства и наслаждения от выпитой крови. Я застонал от бессилия.
Тибальд, словно почувствовав мою борьбу, отошел на предельное расстояние и, прижавшись спиной к стене, спросил:
– Кто вы? И почему таитесь?
– Ты не узнал меня, Тибо? Я твой пропавший господин. Мне необходимо рассказать тебе все, что со мной произошло. Прошу, выслушай до конца, а потом решишь, что делать.
Сомнение и страх не давали ему сосредоточиться: мы оба были заложниками моей новой ипостаси. Не знаю, смог бы я выдержать эту пытку, не реши он остаться и выслушать меня. Следя за его терзаниями, я отвлекался от своих. Медленно и осмотрительно я передвинулся и встал перед открытым окном, ветерок, дующий в спину, облегчил мучения. Моего лица не было видно. Тибо, сомневаясь и ожидая подвоха, все же решил меня выслушать. Прежде чем он высказал согласие, я сказал:
– Спасибо, ты всегда был разумнее и выдержаннее меня. Надеюсь, что это качество поможет нам обоим, – и я начал свой рассказ. Я поведал ему все, начиная с нашей последней встречи, когда я сообщил ему о свидании, назначенном мне Дианой.
Он слушал меня с нарастающим ужасом и изумлением. Он мне верил, потому что легенды и предания, рассказываемые по вечерам на посиделках слуг, всегда изобиловали ведьмами, гномами и чудовищами, такими как вампиры. Инкуб – вампир-искуситель, по-французски фоллет, истязающий женщин по ночам и затем выпивающий всю кровь своей жертвы. Ожившие трупы, пожирающие маленьких детей, и «ночные охотники» за припозднившимися путниками.
Слушая, Тибо терялся в сомнениях: все, что он знал о вампирах, говорило об их звериной и неуправляемой жестокости, но вот я стою перед ним и спокойно разговариваю, не пытаясь его растерзать. Постепенно страх ушел, он перестал бояться, а я видел пережитое мною через призму его мыслей и впечатлений. Он понимал, чем грозит мне разоблачение – инквизиция, и осознавал всю меру моего доверия к нему!
Глубокое сочувствие, сострадание и понимание читал я в его мыслях. И по мере того как мой рассказ подходил концу, он принимал решение, не только обрадовавшее меня, но и потрясшее до глубины души: Тибо решил сохранить в тайне мое пребывание в замке, служить мне и следовать за мной, куда бы я ни пошел, быть как прежде моим верным и преданным другом!
– Я надеялся на то, что ты поймешь меня, Тибо, ты мне всегда был надежным другом и мудрым советчиком. Что же теперь мне делать?
– Не знаю, мой господин, пусть пока все останется как есть, а потом будет видно.
– Тибальд, прошу тебя, не зови меня больше господином, какой я, к черту, господин. В таком-то состоянии. Настоящий монстр.
– Не говорите глупостей, монстр меня давно бы съел!
– Ты думаешь, мне этого не хочется?
Он замер, а потом, рассмеявшись, сказал:
– Верю, но еще больше верю в вас. Вы не сможете убить! Для этого вы всегда были чересчур милосердны. За это я и люблю вас, ваша милость. И он, поддавшись порыву, шагнул в мою сторону.
– Стой! – я в страхе отпрянул от него, – мне на самом деле … очень трудно держать себя в руках.
– Хорошо, хорошо, я стою, – быстро проговорил Тибо и сел на пол в своем углу. В его мыслях была твердая вера в меня, в то, что со временем все наладится. И я, облегченно вздохнув, расслабился.
– Расскажи мне, что было утром, когда поняли, что меня нет, – попросил я его.
Тибо задумался, вспоминая, какой переполох начался в замке и его округе. Как метались родители и родные в поисках меня. Он рассказывал, а я все это переживал, видя в его мыслях картины горя и паники. И снова горечь и гнев огненным обручем сдавили грудь.
– Никогда не прощу Дженессе Мур того, что она сделала со мной, и, если мы действительно когда-нибудь встретимся – я убью ее! – воскликнул я горестно.
– Я помогу вам – проговорил Тибо.
– Тебе пора идти, Тибо – сказал я, когда мы, поговорив еще немного, замолчали, – тебе нужно поспать. И помолчав, шепотом спросил то, что он ждал от меня:
– Диана, как она? Ты что-нибудь знаешь о ней?
Облегченно вздохнув, он ответил:
– Я уж было подумал, что вы никогда не решитесь спросить о ней. Ей очень плохо, господин Мишель, она слегла и долго ни с кем не говорила, она и сейчас плоха. Ее пытались лечить, но доктора не знают лекарств от любви, говорят, меланхолия, со временем должна пройти. Я думаю, что вам следует поговорить с ней.
– Она не уехала в Квебек?
– Нет, у маркиза еще много дел здесь в Старом Свете, а одну ее отправлять нельзя.
– Но я не могу, Тибальд, подвергать ее такой опасности, ты даже не представляешь, каких усилий мне стоит сдерживать себя!
– Мы подумаем над этим, и уверен, что найдем способ помочь ей, – ответил он, – нельзя, чтобы еще и она пострадала по вине того чудовища, превратившего вашу жизнь в ад. Она очень хорошая и будет несправедливо оставлять ее страдающей по вам.
Тибо ушел, а я, оставшись один, вспоминал свое свидание с Дианой, перебирая в памяти все до мельчайших подробностей. Сердце вновь наполнилось невыразимой тоской и любовью. Никогда мне не забыть ее, никогда ни одна женщина не заменит мне ее. Хотя я не знал, может ли вообще хоть какая-то из женщин интересовать вампира, кроме гастрономического интереса, разумеется.
Днем, я по обыкновению отсиживался в башне. Тибо несколько раз внимательно смотрел в ее сторону, когда поблизости никого не было, а я благодарно махал ему рукой. Поздно вечером он пришел ко мне с двумя бутылками сидра и любимым мною камамбером. Я озадаченно посмотрел на него, за все это время я как-то не задумывался о том, могу ли я есть обычную пищу, мне этого просто не хотелось.
На этот раз, не прячась в тени, я зажег свечу. Тибальд с интересом посмотрел на меня:
– Вы остались почти таким же, как раньше, только глаза…
– Как у дьявола, – подсказал я.
Он помолчал, а затем продолжил:
– Вы бледнее, чем обычно, но красивы, как ангел.
– Ангел смерти, хотел ты сказать?
– Может быть, только вот бы обрадовалась какая-нибудь старая карга, доведись ей умереть в ваших объятиях! – усмехнулся он.
Мы уселись, каждый в своем углу. Мне было легко с Тибо, потому что он не говорил того, чего не хотел сказать, и его мысли ненамного опережали слова. Тяга к его крови еще мучила меня, но уже намного меньше, не знаю почему, возможно, потому, что я не думал о нем, как о пище.
– Как ты узнал, что в замке кто-то есть? – спросил я его.
– Собаки, сударь.
– Собаки?!
– Да, они не хотят идти в дом, вы же знаете, раньше они никогда не оставались на псарне – Энди, Титеф и Свити – любимцы маркиза всегда были в большом зале. А сейчас из дома несутся, как будто кто под хвост горящего угля насыпал. И слуги стали поговаривать, что творится неладное: вещи не на местах, стулья сдвинуты. Они вас за призрак принимают, в доме спать боятся.
Я откупорил бутылку и понюхал: игристый некрепкий сидр пах целым букетом тончайших оттенков – острый, яблочный, непохожий на запах, к которому я привык. Осторожно отпив небольшой глоток, покатал его во рту: вкус, приумноженный во много раз моим усиленным восприятием, был превосходен. Тибо наблюдал за мной. Но когда я попробовал сыр, он оказался похожим на что-то омерзительное до тошноты и совсем несъедобное. Понятно – пить можно, есть противно.
Тибо усмехнулся:
– И то ладно, выпивка она того, располагает, – и отхлебнув добрый глоток, откинулся к стене.
– В среду мессир де Морель отправляется в поместье Пти Дюбуа, к маркизу де Бонне. Может, мне поехать с ним и попробовать договориться о вашей встрече с мадемуазель Дианой?
– Хорошо, поезжай. Ты по-прежнему считаешь, что я сам должен поговорить с нею? Может, будет лучше тебе все объяснить и не подвергать ее опасности?
– Она не поверит мне.
Да, пожалуй, он прав. Мне и самому смертельно хотелось хотя бы издали посмотреть на Диану.
– Где находится поместье ее отца?
Тибо объяснил, как добраться до Пти Дюбуа, а потом спросил:
– Как же вы доберетесь? Кони боятся вас.
– Я бегаю быстрее лошадей, – ответил я.
– Удобно, – кивнул он.
– Да, но невыгодно.
– Почему?
– Обувь стирается быстро.
– Бегайте босиком, – пожал плечами Тибальд.
«И как я сам не догадался?» Усмехнулся я про себя. А потом спросил:
– Тибальд, ты любил когда-нибудь?
Он понял, о чем я. Опустив голову и помолчав, ответил:
– Я и сейчас люблю. Помните, когда вы уехали в школу гардемаринов, я ездил домой? Вот тогда-то я и встретил свою Ариетту. К сожалению, она приходится мне троюродной сестрой. Хотя такие браки и разрешены, ее отец и слышать не хотел обо мне. Скорей всего, родство здесь не причем, просто у него были другие планы, – он помолчал. В его голове проносились воспоминания. А затем, встряхнув головой и улыбнувшись, сказал:
– На свадьбе, я отвел ее жениха в сторону и шепнул:
– Если она будет несчастна, я оскоплю тебя! – судя по всему, он мне поверил.
– Мне жаль, – прошептал я.
Тибальда в десятилетнем возрасте отец привез из Парижа. Будучи сыном не очень богатого, но весьма многодетного буржуа, Тибо не мог надеяться на хорошее наследство. Отец нуждался в помощнике, и за оговоренную плату мальчика отдали ему в услужение. В тот же год родился Рауль, и Тибо, со временем, стал его товарищем по играм. Отцу нравился смышленый и расторопный паренек, он решил оставить его в качестве друга для своего сына. Но Тибальд, гордый от природы, не хотел быть нахлебником и по-прежнему помогал отцу. Вместе с Раулем он учился всему, чему учили того наставники, и в духе соревнования, подгонял Рауля в учебе и во всех упражнениях по верховой езде, фехтованию и другим необходимым молодым дворянам навыкам. Когда же появился я, Тибальд, уже многое умевший к тому времени, стал моим наставником и другом.
Тибо должен прийти к вечеру, и я, лежа в сене, думал о возможных последствиях нашего решения. Чем грозит Диане мой визит? И состоится ли он вообще? Согласится ли она принять меня тайно? Множество вопросов беспокоило меня. Теперь, живя в доме, где все пропитано запахами людей, я с уверенностью могу сказать, что научился контролировать себя. Меня теперь не мучила жажда в той, устрашающей как прежде, силе. Я просто все время испытывал ее. Постоянно подавляя тягу к человеческой крови, я научился не замечать ее, как не замечают боли в суставах, зная, что от нее нет спасения.
Но, меня волновало другое: причинив Диане столько страданий, могу ли я приблизиться к ней? Имею ли я право на это? Может, наша встреча вскроет ее зажившие раны. Мучимый сомнениями, я не находил ответа до самого вечера.
Наконец, послышался стук копыт по замерзшей земле, и Тибо, спешившись у дороги, чтобы не пугать лошадь, подошел ко мне.
– Ну, что?! Как Диана?! Ты видел ее?! Как она восприняла мою просьбу о встрече?! – забросал я его вопросами, потому что не мог найти ответа в его мыслях – он думал только о кружке сидра и замерзших ногах.
– Не знаю, как насчет вашего вида и, прости Господи, еды, но характер остался прежним. Дайте передохнуть, сударь, – проворчал Тибо. Неторопливо устроившись на заснеженном боку стога, он долго сморкался в большой носовой платок.
От нетерпения я был готов покусать своего неторопливого друга, из груди поднялся утробный рык, глухим эхом пронесшийся над лесом. Лошадь, привязанная к дереву на другом конце поляны и скрытая небольшой группой деревьев, в испуге шарахнулась в сторону. Тибо испуганно вскочил на ноги и, оглядываясь, торопливо крестился, шепча молитву.
– Ну?! … – грозно спросил я.
Все еще косясь на меня, и молясь в мыслях, Тибо осторожно присел на край стога:
– Вы, это, не надо так. Не сердитесь. А то, чего доброго, и до греха не долго.
– Ну?…. – опять переспросил я.
– Ладно, ладно. Видел я мадемуазель Диану. Вид, надо вам сказать, совсем печальный. Похудела бедняжка, осунулась, хорошо хоть есть начала, но все больше в своей комнате сидит и молится. Я через горничную попросил о встрече. Она приняла меня сразу, маркиз де Бонне был занят с вашим отцом, вот и не помешал нам никто. Я ей осторожно намекнул, что, мол, вести кое-какие имею о вас. Она сразу встрепенулась, глаза загорелись, даже порозовела, бедняжка. А я и говорю, что вы живы, но немного не такие, как раньше, болели, и болезнь вас изменила.
– Он что, оспой болел, и теперь не хорош собой? – спросила она меня.
– Нет, – говорю, – хорош, еще как, да только видеть вас опасается.
– Почему? – спросила она.
– Сложно объяснить, – говорю, – вот бы вам с ним повстречаться да и поговорить обо всем. Только о том, что он здесь, никто, даже маркиз де Морель не знает. Тайно он здесь. Болезнь-то не заразна, но он никого, кроме вас, видеть не может.
Она задумалась о чем-то, а потом и говорит:
– Хорошо, пусть приходит. Я буду ждать его в гостиной, ночью, в час.
– Нет, – говорю, – в гостиной нельзя, лучше в вашей комнате, простите за дерзость. – Она опять согласилась, сразу, не подумав даже, храни ее Господь, только сказала, что в ее комнату трудно пройти незаметно.
– И не надо, – говорю, – он через окно, того, прошмыгнет.
– Но моя комната на третьем этаже, как же он поднимется? – забеспокоилась она.
– Неважно, он у нас ловкий. Только, как я выйду, платком махните, чтобы я знал, где ваше окно, да на ночь не запирайте. – На том и порешили.
Я бродил вдоль кромки леса, прилегающего к поместью Пти Дюбуа. Волнуясь, вглядывался в окна, стараясь хотя бы мельком увидеть Диану. Наконец подошел назначенный час, и я пробрался к замку, стоявшему в глубине большого парка.
Перед тем, как взобраться к ее окну, я прислонился лбом к стене и долго стоял, пытаясь успокоиться и унять гулко ухающее сердце. Волнение, до дрожи в руках, не отпускало меня. Диана там, за окном, ждет меня. В одно мгновение я вскарабкался по стене и прильнул к стеклу. В комнате было темно, Диана не зажгла свечей. Сидя на стуле у тлеющего камина, она прислушивалась к шорохам за окном, пытаясь понять, каким образом я проникну в ее комнату. Ее были мысли полны нежности и любви. Она волновалась так же, как и я.
Тихонько приоткрыв окно, я невольно вдохнул запах комнаты. Огонь, ударивший меня, сшиб со стены! Скользя по ней, я упал в снег, оглушенный. Диана, ее запах! Это было не только желание крови! Это было еще и непреодолимое желание тела!! Я сел, с трудом сдерживаясь, шатаясь, как пьяный, ничего не соображая. Что еще за напасть? Чего, чего, но об этой стороне свидания я даже мысли не допускал! Так в чем же дело?
И память услужливо предоставила ответ – ИНКУБ!!!
Судьба еще раз дала мне пощечину! Хранивший себя для любимой, не позволяющий себе отношений свободных, принятых в наш распущенный век, я стал ночным кошмаром – развратным фоллетом!
Я сидел на снегу, и горький смех рвался из моей груди, разрывая сердце. Я тряс головой, сдерживая нервный хохот. Нужно успокоиться. Наконец, помня, что у меня лишь сегодня есть шанс поговорить с Дианой, я, стиснув зубы, осторожно стал подниматься к ее окну. Диана по-прежнему сидела, напряженно глядя в камин, она ничего не заметила.
Открыв окно, я бесшумно скользнул в комнату. Ветерок от открывшегося окна достиг Дианы, но она, стиснув руки, не повернулась ко мне, боясь встретиться со мной взглядом. Я стоял у окна и молчал. Буря, бушевавшая во мне, не позволяла даже шелохнуться. Я боялся себя так, что даже не мог прочесть мысли Дианы. Я просто сгорал от тяги к ее телу, от желания, никогда не изведанного мной. Я не был готов говорить о чем-либо и был благодарен Диане за молчание.
– Вы пришли поговорить со мной, почему же вы молчите? – прошептала она в конце концов, не дождавшись, когда я заговорю сам.
– Диана, – прошептал я, – прошу вас, выслушайте меня. Со мной произошло несчастье, но я люблю вас по-прежнему, и даже сильней! Клятва, данная вам, никогда не будет нарушена мной! Но вы, … можете быть свободны от клятвы, данной мне. Я пришел, чтобы сказать вам об этом. Прошу вас, забудьте меня, будьте счастливы. Хотя бы вы!
Я замолчал. Слова душили меня.
Она поднялась со стула и подошла ко мне. Я окаменел! Еще один ее шаг, … и все! Я не выдержу! Я не смотрел на нее, боясь, что испугаю ее цветом своих глаз. Ее запах дурманил, сводя с ума.
– Мишель, – позвала она и… сделала этот шаг! Борясь сам с собой, я, чтобы не случилось беды, рухнул перед ней на колени, и, опустив голову, схватив ее за платье, удерживал на расстоянии вытянутых рук.
– Мишель, – повторила она, – прошу вас, расскажите мне все, умоляю. Я пойму и не брошу вас. Я так люблю вас, что мне ничего не страшно. Разве не такую клятву дают супруги в церкви? Я готова идти за вами, куда бы вы ни пошли, готова разделить с вами вашу судьбу до конца. Молю вас, не покидайте меня, я просто умру без вас.
Понимая, что, не открыв ей всей правды, я не смогу переубедить ее, и не видя другого выхода, я, сжав зубы, начал во второй раз свою исповедь.
Я рассказывал, а во мне бушевал ураган страсти и борьба с этой страстью! Две стихии, схватившись, ни на один миг не оставляли меня! Как в жерле вулкана плавился я от близости Дианы; разум, как ледяной ливень, топил мою страсть! Невыразимой мукой отдавалась эта битва в моей душе и теле, требуя подчинения. Победителя не было, истощив друг друга, они усмирились. Я понял, что отныне разум сможет держать в оковах сущность инкуба, но и он никогда не даст разуму поблажки, стараясь вырваться на свободу.
Теперь я мог следить за ходом мыслей Дианы. То, что я увидел в них, не обрадовало меня: она по-прежнему с любовью и нежностью относилась ко мне. Я, похоже, боялся себя больше, чем Тибо и Диана. Может, это потому, что они не видят всего, что творится у меня в душе, с каким монстром мне приходится сражаться внутри себя, не знали всей гнусной, отвратительной сущности, завладевшей мной. Диана, по-прежнему любящая и верящая мне, покорно стояла и слушала, готовая оправдать любое мое преступление. Я не мог с этим смириться.
– Диана, неужели вы не понимаете, что все это значит? Я порождение дьявола! Моя душа на веки погублена. Проклята! Вы даже не можете представить, какие чудовищные помыслы владеют мной в этот момент! Какой невыносимой физической муки мне стоит находиться рядом с вами и не причинить вам вред! – воскликнул я в отчаянии.
– Вы страдаете? – она посмотрела на меня, удивленная тем, что я страдаю от ее близости, не поняв причины моего страдания.
В ответ я поднял на нее свой взгляд. Увидев мои глаза, она тихо охнула и упала на мои руки. Я осторожно положил ее на кровать и, сев рядом, прижал ее ладонь к губам. Огонь ее запаха сжигал меня, но зная, что это последний раз, когда я смогу прикоснуться к ней, терпел, благодарный Богу за этот миг. Она медленно открыла глаза. Я, отпрянув, отпустил руку.
Однажды, придя к себе, я увидел на постели лист бумаги. Развернув его, я прочел: «Прошу вас поговорить со мной, клянусь, что о нашей встрече никто не узнает». Что это может означать? Кто-то узнал мою тайну, и чем это может мне грозить? Подумав немного, я решил остаться в своей комнате и выяснить все до конца. Я принял решение: послушаю мысли того, кто придет, и, если мне грозит опасность, уйду через окно. Если меня разоблачили, мне придется переселиться в катакомбы Тьедвальда.
Глубокой ночью послышались шаги. Человек был один и думал лишь о том, чтобы выяснить, кто я. В его мыслях ясно читалась тревога, он не мог понять моих мотивов: если я злодей или грабитель, то почему так долго нахожусь в замке, ничего не взяв. Если я пропавший молодой сеньор, то почему не показываюсь родителям, сходящим с ума от тревоги.
Тибо! Конечно, Тибо! Кто еще мог так рассуждать? Другой на его месте уже давно побежал бы с докладом к отцу, а ему непременно нужно все выяснить самому, прежде чем тревожить господина! Я решил остаться, и будь что будет! Хоть кто-то будет знать обо мне! Если он сможет пересилить страх и выслушает меня, то, может быть, отговорит отца от дальнейших поисков. Как знать, возможно, он и маму уверит в том, что я погиб, и она, погоревав, успокоится: это все же лучше, чем ждать всю жизнь и терзаться неизвестностью.
Тибальд, негромко постучав, сразу открыл дверь, приготовившись к атаке непонятного ему незнакомца.
– Входи, Тибо, – тихо сказал я.
И мы одновременно вздрогнули. Он – от того, что не узнал меня и не ожидал, что незнакомец знает его имя. Я – от того, что впервые слышу свой изменившийся голос. За все время, с часа своего перевоплощения, я заговорил в первый раз. Мой голос мягким, бархатным баритоном звучал, успокаивая и завораживая. Он послушно вошел, держа в руках небольшую свечу и закрыл за собой дверь. В его голове метались мысли от подсознательного ужаса, который я ему внушал. Я вспомнил свой страх, который побудил меня открыть глаза перед тем, как впасть в бездонную тьму, тогда, в парке, несколько месяцев назад!
У меня же его близкое присутствие, да еще в ограниченном помещении, вызвало сильнейшую жажду крови. Немыслимым усилием воли, ухватившись за спинку стула и загородившись им, словно эта преграда могла помочь, я замер в дальнем и темном углу комнаты. Мысли путались, во рту появился горький привкус ядовитой слюны, мышцы напряглись, готовые к атаке. В голове проносились заманчивые картины убийства и наслаждения от выпитой крови. Я застонал от бессилия.
Тибальд, словно почувствовав мою борьбу, отошел на предельное расстояние и, прижавшись спиной к стене, спросил:
– Кто вы? И почему таитесь?
– Ты не узнал меня, Тибо? Я твой пропавший господин. Мне необходимо рассказать тебе все, что со мной произошло. Прошу, выслушай до конца, а потом решишь, что делать.
Сомнение и страх не давали ему сосредоточиться: мы оба были заложниками моей новой ипостаси. Не знаю, смог бы я выдержать эту пытку, не реши он остаться и выслушать меня. Следя за его терзаниями, я отвлекался от своих. Медленно и осмотрительно я передвинулся и встал перед открытым окном, ветерок, дующий в спину, облегчил мучения. Моего лица не было видно. Тибо, сомневаясь и ожидая подвоха, все же решил меня выслушать. Прежде чем он высказал согласие, я сказал:
– Спасибо, ты всегда был разумнее и выдержаннее меня. Надеюсь, что это качество поможет нам обоим, – и я начал свой рассказ. Я поведал ему все, начиная с нашей последней встречи, когда я сообщил ему о свидании, назначенном мне Дианой.
Он слушал меня с нарастающим ужасом и изумлением. Он мне верил, потому что легенды и предания, рассказываемые по вечерам на посиделках слуг, всегда изобиловали ведьмами, гномами и чудовищами, такими как вампиры. Инкуб – вампир-искуситель, по-французски фоллет, истязающий женщин по ночам и затем выпивающий всю кровь своей жертвы. Ожившие трупы, пожирающие маленьких детей, и «ночные охотники» за припозднившимися путниками.
Слушая, Тибо терялся в сомнениях: все, что он знал о вампирах, говорило об их звериной и неуправляемой жестокости, но вот я стою перед ним и спокойно разговариваю, не пытаясь его растерзать. Постепенно страх ушел, он перестал бояться, а я видел пережитое мною через призму его мыслей и впечатлений. Он понимал, чем грозит мне разоблачение – инквизиция, и осознавал всю меру моего доверия к нему!
Глубокое сочувствие, сострадание и понимание читал я в его мыслях. И по мере того как мой рассказ подходил концу, он принимал решение, не только обрадовавшее меня, но и потрясшее до глубины души: Тибо решил сохранить в тайне мое пребывание в замке, служить мне и следовать за мной, куда бы я ни пошел, быть как прежде моим верным и преданным другом!
– Я надеялся на то, что ты поймешь меня, Тибо, ты мне всегда был надежным другом и мудрым советчиком. Что же теперь мне делать?
– Не знаю, мой господин, пусть пока все останется как есть, а потом будет видно.
– Тибальд, прошу тебя, не зови меня больше господином, какой я, к черту, господин. В таком-то состоянии. Настоящий монстр.
– Не говорите глупостей, монстр меня давно бы съел!
– Ты думаешь, мне этого не хочется?
Он замер, а потом, рассмеявшись, сказал:
– Верю, но еще больше верю в вас. Вы не сможете убить! Для этого вы всегда были чересчур милосердны. За это я и люблю вас, ваша милость. И он, поддавшись порыву, шагнул в мою сторону.
– Стой! – я в страхе отпрянул от него, – мне на самом деле … очень трудно держать себя в руках.
– Хорошо, хорошо, я стою, – быстро проговорил Тибо и сел на пол в своем углу. В его мыслях была твердая вера в меня, в то, что со временем все наладится. И я, облегченно вздохнув, расслабился.
– Расскажи мне, что было утром, когда поняли, что меня нет, – попросил я его.
Тибо задумался, вспоминая, какой переполох начался в замке и его округе. Как метались родители и родные в поисках меня. Он рассказывал, а я все это переживал, видя в его мыслях картины горя и паники. И снова горечь и гнев огненным обручем сдавили грудь.
– Никогда не прощу Дженессе Мур того, что она сделала со мной, и, если мы действительно когда-нибудь встретимся – я убью ее! – воскликнул я горестно.
– Я помогу вам – проговорил Тибо.
– Тебе пора идти, Тибо – сказал я, когда мы, поговорив еще немного, замолчали, – тебе нужно поспать. И помолчав, шепотом спросил то, что он ждал от меня:
– Диана, как она? Ты что-нибудь знаешь о ней?
Облегченно вздохнув, он ответил:
– Я уж было подумал, что вы никогда не решитесь спросить о ней. Ей очень плохо, господин Мишель, она слегла и долго ни с кем не говорила, она и сейчас плоха. Ее пытались лечить, но доктора не знают лекарств от любви, говорят, меланхолия, со временем должна пройти. Я думаю, что вам следует поговорить с ней.
– Она не уехала в Квебек?
– Нет, у маркиза еще много дел здесь в Старом Свете, а одну ее отправлять нельзя.
– Но я не могу, Тибальд, подвергать ее такой опасности, ты даже не представляешь, каких усилий мне стоит сдерживать себя!
– Мы подумаем над этим, и уверен, что найдем способ помочь ей, – ответил он, – нельзя, чтобы еще и она пострадала по вине того чудовища, превратившего вашу жизнь в ад. Она очень хорошая и будет несправедливо оставлять ее страдающей по вам.
Тибо ушел, а я, оставшись один, вспоминал свое свидание с Дианой, перебирая в памяти все до мельчайших подробностей. Сердце вновь наполнилось невыразимой тоской и любовью. Никогда мне не забыть ее, никогда ни одна женщина не заменит мне ее. Хотя я не знал, может ли вообще хоть какая-то из женщин интересовать вампира, кроме гастрономического интереса, разумеется.
Днем, я по обыкновению отсиживался в башне. Тибо несколько раз внимательно смотрел в ее сторону, когда поблизости никого не было, а я благодарно махал ему рукой. Поздно вечером он пришел ко мне с двумя бутылками сидра и любимым мною камамбером. Я озадаченно посмотрел на него, за все это время я как-то не задумывался о том, могу ли я есть обычную пищу, мне этого просто не хотелось.
На этот раз, не прячась в тени, я зажег свечу. Тибальд с интересом посмотрел на меня:
– Вы остались почти таким же, как раньше, только глаза…
– Как у дьявола, – подсказал я.
Он помолчал, а затем продолжил:
– Вы бледнее, чем обычно, но красивы, как ангел.
– Ангел смерти, хотел ты сказать?
– Может быть, только вот бы обрадовалась какая-нибудь старая карга, доведись ей умереть в ваших объятиях! – усмехнулся он.
Мы уселись, каждый в своем углу. Мне было легко с Тибо, потому что он не говорил того, чего не хотел сказать, и его мысли ненамного опережали слова. Тяга к его крови еще мучила меня, но уже намного меньше, не знаю почему, возможно, потому, что я не думал о нем, как о пище.
– Как ты узнал, что в замке кто-то есть? – спросил я его.
– Собаки, сударь.
– Собаки?!
– Да, они не хотят идти в дом, вы же знаете, раньше они никогда не оставались на псарне – Энди, Титеф и Свити – любимцы маркиза всегда были в большом зале. А сейчас из дома несутся, как будто кто под хвост горящего угля насыпал. И слуги стали поговаривать, что творится неладное: вещи не на местах, стулья сдвинуты. Они вас за призрак принимают, в доме спать боятся.
Я откупорил бутылку и понюхал: игристый некрепкий сидр пах целым букетом тончайших оттенков – острый, яблочный, непохожий на запах, к которому я привык. Осторожно отпив небольшой глоток, покатал его во рту: вкус, приумноженный во много раз моим усиленным восприятием, был превосходен. Тибо наблюдал за мной. Но когда я попробовал сыр, он оказался похожим на что-то омерзительное до тошноты и совсем несъедобное. Понятно – пить можно, есть противно.
Тибо усмехнулся:
– И то ладно, выпивка она того, располагает, – и отхлебнув добрый глоток, откинулся к стене.
– В среду мессир де Морель отправляется в поместье Пти Дюбуа, к маркизу де Бонне. Может, мне поехать с ним и попробовать договориться о вашей встрече с мадемуазель Дианой?
– Хорошо, поезжай. Ты по-прежнему считаешь, что я сам должен поговорить с нею? Может, будет лучше тебе все объяснить и не подвергать ее опасности?
– Она не поверит мне.
Да, пожалуй, он прав. Мне и самому смертельно хотелось хотя бы издали посмотреть на Диану.
– Где находится поместье ее отца?
Тибо объяснил, как добраться до Пти Дюбуа, а потом спросил:
– Как же вы доберетесь? Кони боятся вас.
– Я бегаю быстрее лошадей, – ответил я.
– Удобно, – кивнул он.
– Да, но невыгодно.
– Почему?
– Обувь стирается быстро.
– Бегайте босиком, – пожал плечами Тибальд.
«И как я сам не догадался?» Усмехнулся я про себя. А потом спросил:
– Тибальд, ты любил когда-нибудь?
Он понял, о чем я. Опустив голову и помолчав, ответил:
– Я и сейчас люблю. Помните, когда вы уехали в школу гардемаринов, я ездил домой? Вот тогда-то я и встретил свою Ариетту. К сожалению, она приходится мне троюродной сестрой. Хотя такие браки и разрешены, ее отец и слышать не хотел обо мне. Скорей всего, родство здесь не причем, просто у него были другие планы, – он помолчал. В его голове проносились воспоминания. А затем, встряхнув головой и улыбнувшись, сказал:
– На свадьбе, я отвел ее жениха в сторону и шепнул:
– Если она будет несчастна, я оскоплю тебя! – судя по всему, он мне поверил.
– Мне жаль, – прошептал я.
Тибальда в десятилетнем возрасте отец привез из Парижа. Будучи сыном не очень богатого, но весьма многодетного буржуа, Тибо не мог надеяться на хорошее наследство. Отец нуждался в помощнике, и за оговоренную плату мальчика отдали ему в услужение. В тот же год родился Рауль, и Тибо, со временем, стал его товарищем по играм. Отцу нравился смышленый и расторопный паренек, он решил оставить его в качестве друга для своего сына. Но Тибальд, гордый от природы, не хотел быть нахлебником и по-прежнему помогал отцу. Вместе с Раулем он учился всему, чему учили того наставники, и в духе соревнования, подгонял Рауля в учебе и во всех упражнениях по верховой езде, фехтованию и другим необходимым молодым дворянам навыкам. Когда же появился я, Тибальд, уже многое умевший к тому времени, стал моим наставником и другом.
* * *
Я ждал Тибо на лесной поляне, зарывшись в стог сена, заготовленного кем-то из крестьян. Неподалеку пролегала дорога, ведущая в поместье Пти Дюбуа. Снег шел всю ночь и толстым слоем укрыл лес. Сильный ветер, дующий с океана, гнал поземку. Хотя мне не было холодно, все же было неуютно. Полгода прошло с момента моего перевоплощения, а я все никак не мог свыкнуться со своими способностями.Тибо должен прийти к вечеру, и я, лежа в сене, думал о возможных последствиях нашего решения. Чем грозит Диане мой визит? И состоится ли он вообще? Согласится ли она принять меня тайно? Множество вопросов беспокоило меня. Теперь, живя в доме, где все пропитано запахами людей, я с уверенностью могу сказать, что научился контролировать себя. Меня теперь не мучила жажда в той, устрашающей как прежде, силе. Я просто все время испытывал ее. Постоянно подавляя тягу к человеческой крови, я научился не замечать ее, как не замечают боли в суставах, зная, что от нее нет спасения.
Но, меня волновало другое: причинив Диане столько страданий, могу ли я приблизиться к ней? Имею ли я право на это? Может, наша встреча вскроет ее зажившие раны. Мучимый сомнениями, я не находил ответа до самого вечера.
Наконец, послышался стук копыт по замерзшей земле, и Тибо, спешившись у дороги, чтобы не пугать лошадь, подошел ко мне.
– Ну, что?! Как Диана?! Ты видел ее?! Как она восприняла мою просьбу о встрече?! – забросал я его вопросами, потому что не мог найти ответа в его мыслях – он думал только о кружке сидра и замерзших ногах.
– Не знаю, как насчет вашего вида и, прости Господи, еды, но характер остался прежним. Дайте передохнуть, сударь, – проворчал Тибо. Неторопливо устроившись на заснеженном боку стога, он долго сморкался в большой носовой платок.
От нетерпения я был готов покусать своего неторопливого друга, из груди поднялся утробный рык, глухим эхом пронесшийся над лесом. Лошадь, привязанная к дереву на другом конце поляны и скрытая небольшой группой деревьев, в испуге шарахнулась в сторону. Тибо испуганно вскочил на ноги и, оглядываясь, торопливо крестился, шепча молитву.
– Ну?! … – грозно спросил я.
Все еще косясь на меня, и молясь в мыслях, Тибо осторожно присел на край стога:
– Вы, это, не надо так. Не сердитесь. А то, чего доброго, и до греха не долго.
– Ну?…. – опять переспросил я.
– Ладно, ладно. Видел я мадемуазель Диану. Вид, надо вам сказать, совсем печальный. Похудела бедняжка, осунулась, хорошо хоть есть начала, но все больше в своей комнате сидит и молится. Я через горничную попросил о встрече. Она приняла меня сразу, маркиз де Бонне был занят с вашим отцом, вот и не помешал нам никто. Я ей осторожно намекнул, что, мол, вести кое-какие имею о вас. Она сразу встрепенулась, глаза загорелись, даже порозовела, бедняжка. А я и говорю, что вы живы, но немного не такие, как раньше, болели, и болезнь вас изменила.
– Он что, оспой болел, и теперь не хорош собой? – спросила она меня.
– Нет, – говорю, – хорош, еще как, да только видеть вас опасается.
– Почему? – спросила она.
– Сложно объяснить, – говорю, – вот бы вам с ним повстречаться да и поговорить обо всем. Только о том, что он здесь, никто, даже маркиз де Морель не знает. Тайно он здесь. Болезнь-то не заразна, но он никого, кроме вас, видеть не может.
Она задумалась о чем-то, а потом и говорит:
– Хорошо, пусть приходит. Я буду ждать его в гостиной, ночью, в час.
– Нет, – говорю, – в гостиной нельзя, лучше в вашей комнате, простите за дерзость. – Она опять согласилась, сразу, не подумав даже, храни ее Господь, только сказала, что в ее комнату трудно пройти незаметно.
– И не надо, – говорю, – он через окно, того, прошмыгнет.
– Но моя комната на третьем этаже, как же он поднимется? – забеспокоилась она.
– Неважно, он у нас ловкий. Только, как я выйду, платком махните, чтобы я знал, где ваше окно, да на ночь не запирайте. – На том и порешили.
Я бродил вдоль кромки леса, прилегающего к поместью Пти Дюбуа. Волнуясь, вглядывался в окна, стараясь хотя бы мельком увидеть Диану. Наконец подошел назначенный час, и я пробрался к замку, стоявшему в глубине большого парка.
Перед тем, как взобраться к ее окну, я прислонился лбом к стене и долго стоял, пытаясь успокоиться и унять гулко ухающее сердце. Волнение, до дрожи в руках, не отпускало меня. Диана там, за окном, ждет меня. В одно мгновение я вскарабкался по стене и прильнул к стеклу. В комнате было темно, Диана не зажгла свечей. Сидя на стуле у тлеющего камина, она прислушивалась к шорохам за окном, пытаясь понять, каким образом я проникну в ее комнату. Ее были мысли полны нежности и любви. Она волновалась так же, как и я.
Тихонько приоткрыв окно, я невольно вдохнул запах комнаты. Огонь, ударивший меня, сшиб со стены! Скользя по ней, я упал в снег, оглушенный. Диана, ее запах! Это было не только желание крови! Это было еще и непреодолимое желание тела!! Я сел, с трудом сдерживаясь, шатаясь, как пьяный, ничего не соображая. Что еще за напасть? Чего, чего, но об этой стороне свидания я даже мысли не допускал! Так в чем же дело?
И память услужливо предоставила ответ – ИНКУБ!!!
Судьба еще раз дала мне пощечину! Хранивший себя для любимой, не позволяющий себе отношений свободных, принятых в наш распущенный век, я стал ночным кошмаром – развратным фоллетом!
Я сидел на снегу, и горький смех рвался из моей груди, разрывая сердце. Я тряс головой, сдерживая нервный хохот. Нужно успокоиться. Наконец, помня, что у меня лишь сегодня есть шанс поговорить с Дианой, я, стиснув зубы, осторожно стал подниматься к ее окну. Диана по-прежнему сидела, напряженно глядя в камин, она ничего не заметила.
Открыв окно, я бесшумно скользнул в комнату. Ветерок от открывшегося окна достиг Дианы, но она, стиснув руки, не повернулась ко мне, боясь встретиться со мной взглядом. Я стоял у окна и молчал. Буря, бушевавшая во мне, не позволяла даже шелохнуться. Я боялся себя так, что даже не мог прочесть мысли Дианы. Я просто сгорал от тяги к ее телу, от желания, никогда не изведанного мной. Я не был готов говорить о чем-либо и был благодарен Диане за молчание.
– Вы пришли поговорить со мной, почему же вы молчите? – прошептала она в конце концов, не дождавшись, когда я заговорю сам.
– Диана, – прошептал я, – прошу вас, выслушайте меня. Со мной произошло несчастье, но я люблю вас по-прежнему, и даже сильней! Клятва, данная вам, никогда не будет нарушена мной! Но вы, … можете быть свободны от клятвы, данной мне. Я пришел, чтобы сказать вам об этом. Прошу вас, забудьте меня, будьте счастливы. Хотя бы вы!
Я замолчал. Слова душили меня.
Она поднялась со стула и подошла ко мне. Я окаменел! Еще один ее шаг, … и все! Я не выдержу! Я не смотрел на нее, боясь, что испугаю ее цветом своих глаз. Ее запах дурманил, сводя с ума.
– Мишель, – позвала она и… сделала этот шаг! Борясь сам с собой, я, чтобы не случилось беды, рухнул перед ней на колени, и, опустив голову, схватив ее за платье, удерживал на расстоянии вытянутых рук.
– Мишель, – повторила она, – прошу вас, расскажите мне все, умоляю. Я пойму и не брошу вас. Я так люблю вас, что мне ничего не страшно. Разве не такую клятву дают супруги в церкви? Я готова идти за вами, куда бы вы ни пошли, готова разделить с вами вашу судьбу до конца. Молю вас, не покидайте меня, я просто умру без вас.
Понимая, что, не открыв ей всей правды, я не смогу переубедить ее, и не видя другого выхода, я, сжав зубы, начал во второй раз свою исповедь.
Я рассказывал, а во мне бушевал ураган страсти и борьба с этой страстью! Две стихии, схватившись, ни на один миг не оставляли меня! Как в жерле вулкана плавился я от близости Дианы; разум, как ледяной ливень, топил мою страсть! Невыразимой мукой отдавалась эта битва в моей душе и теле, требуя подчинения. Победителя не было, истощив друг друга, они усмирились. Я понял, что отныне разум сможет держать в оковах сущность инкуба, но и он никогда не даст разуму поблажки, стараясь вырваться на свободу.
Теперь я мог следить за ходом мыслей Дианы. То, что я увидел в них, не обрадовало меня: она по-прежнему с любовью и нежностью относилась ко мне. Я, похоже, боялся себя больше, чем Тибо и Диана. Может, это потому, что они не видят всего, что творится у меня в душе, с каким монстром мне приходится сражаться внутри себя, не знали всей гнусной, отвратительной сущности, завладевшей мной. Диана, по-прежнему любящая и верящая мне, покорно стояла и слушала, готовая оправдать любое мое преступление. Я не мог с этим смириться.
– Диана, неужели вы не понимаете, что все это значит? Я порождение дьявола! Моя душа на веки погублена. Проклята! Вы даже не можете представить, какие чудовищные помыслы владеют мной в этот момент! Какой невыносимой физической муки мне стоит находиться рядом с вами и не причинить вам вред! – воскликнул я в отчаянии.
– Вы страдаете? – она посмотрела на меня, удивленная тем, что я страдаю от ее близости, не поняв причины моего страдания.
В ответ я поднял на нее свой взгляд. Увидев мои глаза, она тихо охнула и упала на мои руки. Я осторожно положил ее на кровать и, сев рядом, прижал ее ладонь к губам. Огонь ее запаха сжигал меня, но зная, что это последний раз, когда я смогу прикоснуться к ней, терпел, благодарный Богу за этот миг. Она медленно открыла глаза. Я, отпрянув, отпустил руку.