Людмила Стрельникова. Мальчик из саркофага

   С этого дня он стал следить за учителем, но ничего интересного для себя не заметил. Молоко Штрабер приносил и ставил в холодильник, а в обед демонстративно выпивал по бутылке, так что Эрик решил, что его разыгравшаяся фантазия нелепо скооперировала реальные факты. Он пробовал вслушиваться в звуки за дверью, но там надолго все стихло, и он успокоился.
   Однако спустя недели две Штрабера вызвали на заседание ученого совета, а у Эрика начались летние каникулы, и вечер он провел дома.
   На улице было тепло, в распахнутое окно врывался легкий ветерок. И вдруг за окном раздался протяжный детский вопль. От неожиданности молодой человек вздрогнул, прислушался: за окном снова послышался тоненький обидчивый вскрик. Он бросился к окну и, перегнувшись через подоконник, всмотрелся в темноту.
   Увиденное разочаровало его. Под окном сидели два кота и по очереди подавали голос. Распевшись, они завели такие рулады и каждую выводили с такой истошностью, что, не выдержав, он запустил в них старой тапочкой. Коты разбежались, и наступила тишина.
   «За учебой совсем забыл, как кричат домашние животные, – укоризненно отметил Эрик. – И в прошлый раз, очевидно, я слышал голос кота. Да и зачем ему от меня что-то скрывать? – Он взглянул на часы, стрелки показывали двадцать два часа. – Однако, что-то Иван Васильевич задерживается. Не пойти ли пораньше спать?» – задал он резонный вопрос и, посчитав его уместным, направился к себе в комнату.
   Но, выйдя в коридор, опять явственно услышал в ночной тишине тоненький плач, и конечно, он доносился не из-за окна, а из-за металлической двери.
   «Неужели коты? – мелькнуло у него в голове. – Походит – это те самые, которых я разогнал. Возможно, Иван Васильевич сделал им отдельный ход на улицу, и теперь они вернулись в комнату и продолжили свое пение? А зачем они ему? – спросил он себя и сам же ответил. – Для опытов», – но внутри в противовес всем убеждениям и трезвым рассуждениям так и точил червячок любопытства, упорно нашептывающий совсем другое. «Какое там коты! Штрабера нет, самый подходящий момент заглянуть за железную дверь. В конце-концов, что же там? Ты же собираешься посвятить себя науке, а наука не терпит загадок».
   Он подошел к двери.
   Тоненький голосок заливался взахлеб, так что ему даже сделалось не по себе.
   «Кто-то там мучается. Я обязан ему помочь», – сделал он вывод и постарался напрячь память: куда ученый положил ключ.
   Обычно он всегда клал его во внутренний карман домашнего халата и носил при себе, а когда уходил из дома, перекладывал в пиджак. Сегодня, когда его вызвали на заседание, он торопился и, как показалось ученику, забыл проделать последнюю операцию.
   Эрик бросился к халату, висевшему в кабинете на крючке, и точно, обнаружил ключ во внутреннем кармане. В душе у него что-то вспыхнуло и, забыв обо всем на свете, он устремился к таинственной двери. Замок щелкнул, полотно легко распахнулось… В меленькой уютной комнатке царил полумрак, в углу горел зеленый матовый светильник, а под ним стояла обычная детская кроватка, и в ней плакал обычный младенец. Все до наивности выглядело прозаичным. Только у противоположной стены стояло несколько барокамер, заглянуть в которые не позволило ему даже любопытство, потому что он твердо усвоил от своего учителя простую истину: нарушение влажностно-температурного режима и давления способно уничтожить за доли секунды десятилетний труд.
   Рядом с кроваткой стоял стол, и на нем лежала соска-пустышка и бутылка из-под молока.
   Эрик подошел поближе и взглянул на ребенка. Лицо показалось ему удивительно знакомым, казалось, он видел его уже где-то.
   Младенец плакал, и чтобы утешить дитя, он сунул в крошечный рот пустышку; ребенок выплюнул её и заорал с прежней силой. Молодой человек попробовал покачать кроватку, но это не успокоило малыша. Тогда он сунул руку под него – простыня была мокрой.
   На стуле висели сухие пеленки. Эрик взял одну из них и попытался переложить младенца. Ребенок оказался мальчиком. Он лежал на белой пеленке, размахивал ручонками и ножонками и орал. Эрик смотрел на голенькое розовое тельце и упорно мысленно искал – на кого же тот похож. Чтобы ребенок успокоился, пришлось взять его на руки. Мальчик упорно продолжал выражать криком недовольство.
   – Что ты такой горластый? – обратился Эрик к нему, не зная, что еще предпринять, чтобы успокоить его. – Нельзя ли потише? Ты меня совершенно оглушил. Послушай, а может, ты голоден? – осенило его.
   Он положил малыша в кровать и помчался за молоком. На этот раз желание младенца было угадано, и он крепко ухватился за соску.
   Поглядывая, как исчезает белая жидкость в крошечном рту, Эрик завел с малышом односторонний разговор:
   – Откуда ты, друг, взялся? Неужели какая-нибудь красотка подбросила? А мне всегда казалось, что твой папа так далек от женщин. За все время пребывания здесь, я не видел у него ни одной – и вот на тебе. Это довольно странно. Или пока я по вечерам учился, он встречался с кем-нибудь? Но зачем это скрывать от меня? Я бы его вполне понял. Как-никак «мальчику» за сорок. Не пойму только, на кого ты похож – на маму или на папу?
   Ребенок высосал молоко и уснул.
   Глядя на спокойное сонное личико, он вдруг похолодел: нет, малыш не походил ни на папу, ни на маму, черты его с удивительной точностью повторяли другие черты, увиденные им в полумраке под мрачными сводами пещеры.
   – Черт побери, так это же младенец из пещеры Гонг! – хлопнул он себя по лбу. – Ожившая мумия. Он вытащил его из гроба и притащил сюда.
   С улицы донесся шум машины. У дома остановилось такси.
   Эрик поспешил оставить комнату, замкнул железную дверь, положил ключ на прежнее место и укрылся у себя в спальне.
   Щелкнул замок. Шаги торопливо пробежали к детской. Штрабер, видимо, опасался, что ребенок плачет, но в комнате было все тихо. Он успокоился и на цыпочках прошел к себе в кабинет, переоделся. Дальше Эрик не прислушивался, а улегся в кровать и задумался.
   «Неужели Иван Васильевич сумел оживить мумию? Ведь ребенок – точная копия того, которого я видел в саркофаге. А почему бы и нет? Если он сумел найти противоядие, то почему бы не сумел изобрести „живую“ воду?.. Да, неувязка только в возрасте. Тому год и этому около года, хотя должно быть уже более двух лет. Странно».
   На этом парадоксе в возрасте он уснул.
   На следующее утро за завтраком Штрабер то и дело бросал на него анализирующие взгляды и, не выдержав, Эрик признался:
   – Ну что вы смотрите на меня, как на подопытного кролика? Был я за металлической дверью и видел мальчика, А что делать, если он орал? Вы же ушли на восемь часов, а ребенок голодный. Ну, я не выдержал крика и накормил его.
   Штрабер неожиданно широко и приветливо улыбнулся.
   – Ладно, не оправдывайся. Ты поступил правильно. Я только зашел в комнату, сразу понял, что в ней кто-то побывал: на спинке кровати висела мокрая пеленка.
   – Раз уж мне, Иван Васильевич, известно, что вы скрываете ребенка, то позвольте полюбопытствовать – откуда он? Мне показалось, что мальчик удивительно похож на того, что лежал в саркофаге.
   – А ты и там побывал? – усмехнулся Штрабер, но по его лицу чувствовалось, что он доволен своим учеником.
   – Да. Увы, я, любопытен.
   – Что ж, любопытство помогает в двух случаях: или отправляться на тот свет, или делать открытия. Если же говорить о мумии, то хочу заверить тебя, что мумия и мой мальчик – не одно и то же. К сожалению, наука еще не дошла до того могущества, чтобы оживлять людей через две тысячи лет. Дело здесь в другом. При исследовании кусочка органической ткани забальзамированного тела я обнаружил живые клетки. Из них мне удалось выделить ДНК, которые оказались способны функционировать, И как видишь, генетический материал принес плоды, которых не ожидал даже я. Но мальчик живет и, следовательно, наука торжествует, А чудес на свете без вмешательства человека не бывает. Мне этот ребенок очень дорог. Я его создал своим умом, и я его отец.
   – Вы думаете, он будет жить?
   – Безусловно.
   – А каков смысл всего этого?
   – Во-первых, приятно почувствовать себя сильнее природы. Во-вторых, умение воссоздавать по единичным живым клеткам погибшие несколько тысяч лет назад организмы поможет воскресить отдельные вымершие на Земле виды животных и растений. В-третьих, это даст возможность проследить и понять эволюцию видов.
   – Но вы не говорите о самом главном: можно ли будет таким точно способом воскрешать умершего человека? Бывает, не всегда удается вовремя оказать помощь, и человек погибает; например, альпинист проваливается в неприступных горах в расщелину, или в тайге замёрзнет путешественник, в безлюдье потерпит катастрофу автомобиль с людьми. Пока их найдут, извлекут и доставят к родственникам, проходят недели. Можно ли будет их воскресить или из их клеток создать те же самые личности, что погибли?
   – Ты задаешь два разных вопроса. Отвечу на первый. Пока на воскрешение после месяца гибели надеяться не приходится, многое будет зависеть, как пойдет развитие науки дальше. Кстати, ты можешь посвятить себя работам именно в этом плане. Если говорить о втором, то есть: удастся ли по живым клеткам, а именно – по их ДНК, восстанавливать человека заново, то тоже скажу – нет.
   – Но разве ваш опыт – не подтверждение этому? – удивился Эрик.
   – Что касается внешности, то – да, но души – никогда. На основании ДНК можно воссоздать полную копию умершего и даже сделать множество копий, но каждый из них будет мыслить и чувствовать по-своему, каждый будет совершенно другой личностью. К сожалению, в душе человека мы пока бродим, как в дремучем лесу. Как два близнеца представляют собой совершенно два различных индивидуума, так и в нашем случае. Перед нами с тобой стоят интересные задачи. И если мы их не сможем решить сами, то хотя бы начнем, чтобы продолжили другие.
   – Да-а, – задумчиво протянул Эрик, – в мире много занимательного. Значит, мальчика мы будем воспитывать вместе?
   – Я надеюсь, что ты мне в этом поможешь. Любопытно пронаблюдать за развитием его психики, будет ли она отличаться от психики современных детей, и прочее. Тайна пещеры Гонг раскрыта, но наука продолжает свой поиск.
   С этого дня перед домом Штрабера часто встречали двух мужчин, гуляющих попеременно с одной и той же коляской, что разжигаюло любопытство среди жителей соседних домов, никак не способных разрешить простую загадку: почему у младенца два папы и ни одной мамы. Правда, кто-то выдвинул довольно смелую гипотезу, что тот, который постарше – дед, а помоложе – отец, а мать сбежала с другим. Гипотеза вполне удовлетворила любопытных жителей, и Штрабер со своим учеником могли вполне спокойно приобщать двухтысячелетнего младенца к воздуху двадцать первого века. Эксперимент продолжался.

Глава 3

   Прошло двенадцать лет. За это время утекло не только много воды, но и химических реактивов в руках Ивана Васильевича Штрабера. В институте биологии он получил в личное распоряжение лабораторию с новейшим оборудованием и собственным штатом сотрудников.
   Эрик, закончив институт, работал под непосредственным руководством своего учителя и делал значительные успехи в постижении генной инженерии. В последнее время он занимался тем, что встраивал в бактерии, вырезанные из генетического аппарата человека нужные гены, заставляя таким образом бактерии производить необходимые гормоны, недостающие для некоторых организмов больных. Одновременно с этим вместе с учителем он изолировал клетки отдельных органов человека, создавая необходимые для их жизни условия, и выращивал из отдельных молекул целые клеточные колонии, функционирующие самостоятельно вне организма со всеми вытекающими отсюда последствиями, то есть вырабатывающими тот гормон, который требовался для нормальной жизнедеятельности целого организма, не вызывая при этом у последнего никаких побочных явлений типа широко распространившейся в последнее время аллергии. Клеточные колонии должны были превратиться в настоящие фабрики по производству необходимых для людей гормонов. Кстати, таким образом молодой аспирант мечтал получить гормон молодости, введение которого в организм пожилым людям обновляло бы их и омолаживало, мобилизовывало внутренние силы, а следовательно, и продляло их жизнь.

* * *

   Очередной трудовой день в институте биологии подходил к концу. Лаборатория биосинтеза проводила обычные исследования.
   Делая какие-то записи в журнале наблюдений, Штрабер оторвался от исписанного листа и задумчиво проговорил, обращаясь к своему ученику:
   – Пожалуй, нам пора переходить к клеточному реактору, если мы вообще собираемся освоить промышленное производство продуктов, секретируемых нашими клетками. Малые дозы не дают развернуться в полную силу, замедляют исследование. Пока вырастишь, пока проверишь и убедишься, что получено не то, сколько времени уходит. Потом опять выращиваешь, получаешь мизерные доли…
   Зазвенела пробирка, упавшая на пол и рассыпавшаяся на крошечные осколки.
   Лаборантка и она же уборщица помещения, тетя Маша, испуганно всплеснула руками и забормотала:
   – Ой, надо ж случиться! Разбилась. Хорошо, что пустая.
   Штрабер взглянул в её сторону и продолжил прерванную мысль:
   – …или тетя Маша разольет ценный продукт по неловкости, а нам его растить несколько недель. Совсем другое дело, когда материала для работы много. Да, пожалуй, я завтра же сделаю заказ на клеточный реактор.
   Лаборантка, видя, что ее обвиняют в уничтожении целых научных трудов, заворчала в свое оправдание, не прекращая мыть пробирки:
   – Ничего я не разлила, пустая она. Да и бью я редко. Чего зря на меня наговаривать.
   Тетя Маша работала в лаборатории около года, днем заботилась о чистоте посуды, а после окончания рабочего дня мыла полы в лаборатории, и на этом ее миссия заканчивалась. На вид ей можно было дать около пятидесяти. На работе она появлялась всегда в рабочем синем халате, волосы покрывала косынкой, выглядела угловатой, сутулой, ходила несколько неказисто, как многие женщины ее возраста, обремененные повседневным физическим трудом, и привлекала к себе внимание, только когда разбивала очередную стекляшку, все прочее время она предпочитала помалкивать.
   – Не беспокойтесь, это я так, к примеру вас привел, – пояснил Иван Васильевич.
   – И к примеру не надо. Я – человек мнительный, ночь спать не буду, – отстаивала свои позиции тетя Маша.
   – Хорошо, учту, – согласился Штрабер и продолжил излагать своему ученику прежнюю идею: – Необходимо усовершенствовать и ускорить передачу в производство ряда анализаторов. К тому же, получение популяции клеток того или иного органа в массовом масштабе позволит использовать их для пересадок в больные места. А в будущем мы сможем выращивать целиком и сами органы. Таким образом, дефектные органы можно будет удалять и заменять на целые и здоровые, не отторгаемые тканью каждого конкретного индивидуума, потому что они будут выращены из его же собственных клеток. Человек получит целый магазин запчастей. Превосходно.