Страница:
Затем разразилась Гражданская война! Семидесятишестилетний бунтарь, все еще боец, записался капелланом в армию, которой предстояло покончить с рабством. В апреле 1865 года восьмидесятилетний юбилей Пирпонта отмечался в Вашингтоне и перерос в торжества по поводу окончательной победы дела борьбы против рабства. Уильям Ллойд Гаррисон приветствовал его как старого бунтаря, «известного своими независимыми взглядами, острыми речами, бесстрашием в поисках истины и неугасимым интересом к делу прогресса и реформам в самом широком смысле». Джон Пирпонт был из породы духовных пророков, для которых религия не сводилась лишь к спасению несчастных душ, а являлась огненным мечом социальной борьбы за справедливость, отражавшей более глубокую и тонкую природу пуританизма.
Глава 5. Финансы: Джордж Пибоди и Джуниус Морган
Бунтарский дух Джона Пирпонта не совпадал с настроем всей страны, который формировался вместе с развитием индустриализации. Он просто служил сопровождением и аккомпанементом этого развития.
Это воистину был век материального прогресса, готовящегося к покорению потенциально богатого континента с безграничными естественными ресурсами. Подобно всем стихийным силам, этот резкий прорыв материального прогресса был яростный, не терпящий никаких ограничений и зачастую пугающий своими ближайшими последствиями. Но в итоговом значении он был динамичен, неминуем и прогрессивен. В то время как пламенное бунтарство Джона Пирпонта было достойно восхищения, все возникавшие проблемы и их решения определял именно ход этого материального прогресса.
На далеких равнинах Запада пионеры строили новую аграрную нацию, в избытке производя сельскохозяйственную продукцию. Естественно, у них возникала острая потребность в промышленных товарах. На Востоке, в Нью-Йорке, Пенсильвании и Новой Англии, прочно установилась фабричная система. Ее непрерывному развитию способствовало расширение рынков. После американской революции производство росло быстрыми темпами, особенно в текстильной, сталелитейной и металлургической промышленности. Строительство железных дорог шло еще более бурно. В 1828 году протяженность железных дорог составляла всего три мили, в 1837-м – 1417, а в 1857-м уже 24 476 миль. Предпринимательство и накопительство, независимо от их методов и целей, завладели умами и поступками людей. В условиях свободной и равной конкуренции любая возможность рассматривалась с точки зрения идеала малого бизнеса – «набить свою кубышку». И деловое предпринимательство неудержимо рванулось вперед.
Восприняв лозунг laissez faire[2] (в деле получения и накопления прибылей), развивающийся капитализм отнюдь не был доктринерским и по-своему изменил этот идеал. Широкую поддержку получил тезис о том, что правительству следует благосклонно поддерживать промышленность и коммерцию посредством законодательства и прямых денежных субсидий. Против этого американского плана выступали аграрии, недовольные тем, что он игнорировал их интересы. Независимые, всегда готовые к бою первопроходцы, чувствуя свою силу, трансформировали философию аграриев Томаса Джефферсона в практическую политику народной демократии Эндрю Джексона, захватили власть в правительстве и временно отменили американский план. Джексоновская демократия была крайне отрицательно настроена по отношению к аристократии. Вместе с тем покорение Запада привело к появлению там среднего класса и аристократии. Аристократия возникла на основе спекуляции, роста цен на недвижимость и развития коммерции, она, объединившись с восточными промышленниками и финансистами, вновь возродила американский план, но уже в других формах.
Борьба между аграриями и промышленниками велась по поводу финансовых вопросов. По мере развития капиталистической индустрии деньги стали основной формой выражения экономической активности. При примитивной колониальной экономике деньги применялись редко, а банки использовались еще реже. Но по мере роста числа поселений и расширения торговли количество денег увеличивалось, банки же стали играть важную роль только после американской революции. За расширением и специализацией рынков, когда производство переместилось из домов на фабрики и стало развиваться ради прибыли, а не ради использования произведенных товаров, последовал быстрый рост торговли, для которого требовались деньги и банки. В результате таких экономических перемен банки и их капиталы быстро множились. Деньги и банки становились решающим фактором объединения земли, труда и капитала в целях расширения производства, что сводило на нет прошлую независимость аграриев и ремесленников, которые теперь развернули борьбу против банков.
Эта борьба велась по двум направлениям. Первое выражалось в протесте людей, которые цеплялись за старую примитивную экономику и понимали, что банки являются ядром капитализма. Поэтому они противились банкам, которые обеспечивали превосходство новой капиталистической экономики. В 1819 году один экономист сравнил банки с корпорациями, целью которых, как он утверждал, было создание искусственной власти, способной привести к более неравномерному распределению собственности и снижению национального благосостояния. Он пришел к следующему выводу: «Банки в состоянии разорить любого человека, который осмелится вести свой бизнес без их участия, и могут поглотить результаты многих лет трудовой деятельности».
Но существовало и другое, более важное направление. В то время повсеместно встречалось некомпетентное руководство, мошенничество и несостоятельность. Банки зачастую представляли собой спекулятивные, незаконные предприятия-однодневки, которые появлялись только для того, чтобы собрать прибыль для своих организаторов и исчезнуть. Крах банков часто заканчивался беспорядками и кровопролитием. Помимо этого банки выпускали миллионы не имевших никакой ценности оборотных кредитно-денежных документов, представлявших собой лишь обман народа и, как правило, годившихся скорее для спекуляции, чем для удовлетворения насущных нужд промышленности и торговли. Такое положение породило коррупцию, клики банкиров начали манипулировать правительствами штатов, пока наконец в Филадельфии газета «Паблик Леджер» не заявила с возмущением: «Коррупция у нас процветает пышным цветом, а банковская система – главный коррупционер». В своем обращении к конгрессу в 1833 году профсоюзные организации Нью-Йорка протестовали против выпуска банками оборотных кредитно-денежных бумаг, которые «снижали ценность денег, повышая цену на все плоды труда».
Джексоновская демократия равенства стартовых возможностей идентифицировала банки с новыми капиталистическими силами, угнетающими фермеров, первопроходцев и ремесленников, и, отказав в принятии устава банку Соединенных Штатов, попыталась таким образом нанести удар по всем банкам. Но поскольку капитализм функционирует посредством сети сложных финансовых отношений, число банков продолжало расти, а эта борьба сводилась к установлению правительственного контроля за банковской системой, но не к ее уничтожению. Пионеры Запада и ремесленники, будучи приверженцами идеи индивидуализма, не могли осознать, что вся проблема заключалась как раз в общественном контроле. Именно эта проблема будоражила и до сих пор будоражит всю жизнь Америки.
В ходе этой борьбы за банки и валюту в области финансов произошло еще одно важное событие, в результате которого и возник банкирский дом Морганов. Оно заключалось в быстром росте импорта европейского капитала, необходимого для финансирования американской промышленности и торговли. Европейский капитал играл важную роль в развитии колониальных производств, а во время революции континентальный конгресс делал крупные денежные займы за границей, но в 1812 году иностранный долг национального правительства был аннулирован. Тем не менее бурный рост сельского хозяйства, промышленности и торговли вынудил правительства штатов и частных предпринимателей приступить к новым займам иностранного капитала. Экономика Соединенных Штатов была в основном сельскохозяйственной, и ее потребности в товарах и капитале превышали собственные возможности страны. Между 1820 и 1860 годами международная торговля увеличилась в четыре раза, а импорт промышленных товаров – почти в шесть раз. Неблагоприятный баланс торговли постоянно увеличивался, а преобладание импорта над экспортом в большей степени оплачивалось путем продажи американских ценных бумаг в Европе. Правительства штатов продавали свои облигации за границей для финансирования строительства каналов и других проектов американского плана, а кооперативные предприятия (в частности, железные дороги) продавали большое количество своих собственных ценных бумаг иностранным инвесторам. К 1856 году иностранные инвесторы владели американскими национальными, штатными, городскими и корпоративными облигациями и акциями на двести три миллиона долларов из общей суммы один миллиард четыреста семь миллионов.
Такой импорт иностранного капитала сталкивался со значительной народной оппозицией. Это явилось очередной фазой борьбы против новой промышленной и финансовой системы на том основании, что иностранные долги ложились тяжелым грузом на страну, способствовали спекуляции и созданию корпораций. Однако все усилия оппозиции были обречены на провал.
Такие международные финансовые отношения вызвали к жизни ряд инвестиционных банковских домов, которые специализировались на международном валютном обмене и продаже американских ценных бумаг европейским инвесторам. Наиболее важной из них стала «Джордж Пибоди и К°» – располагавшаяся в Лондоне компания американских инвестиционных банкиров. В 1853 году Джуниус Спенсер Морган стал партнером «Пибоди и К°», а после ухода Джорджа Пибоди на пенсию в 1863 году фирма стала именоваться «Дж. С. Морган и К°». Это и послужило началом существования банкирского дома Морганов.
Джордж Пибоди был большим оригиналом. Хитроумный янки и мастер делать деньги, он ловко проник в британское общество, сохранив свою республиканскую простоту, и даже отклонил предложение королевы Виктории принять титул баронета. Не в пример Джуниусу Моргану, Пибоди был гуманистом, интересовался филантропической социальной реформой и дружил с Робертом Оуэном – социалистом и бизнесменом. Большую часть своего состояния Пибоди потратил на филантропию – два с половиной миллиона долларов на строительство «образцовых домов» для бедняков Лондона, три с половиной миллиона долларов на образование негров на Юге (после Гражданской войны) и два миллиона долларов на американские научные и образовательные фонды. Это было необычно и удивительно в век, когда считалось, что Джон Джекоб Астор «принимал близко к сердцу нужды культуры и рабочего класса», так как выделил двадцать тысяч долларов «Обществу пожилых женщин» и двадцать пять тысяч – «Немецкому обществу» на открытие офиса в Нью-Йорке для «бесплатного предоставления советов и информации всем нуждающимся эмигрантам». Луис Бланк считал Джорджа Пибоди «другом бедноты», а Виктор Гюго – «богачом, который ощущает на себе холод, голод и жажду неимущих». Вместе с тем филантропия представляет собой уход от социальных проблем, а не их решение. Но там, где мрачный Джуниус Морган помпезно участвовал в благотворительных мероприятиях «социального и морального характера» в качестве защитной noblesse oblige бизнес-аристократии, Джорджа Пибоди действительно глубоко трогали человеческие несчастья и надежды. Он был тонким гуманистом со всем благородством (и недостатками) филантропа.
Из бакалейщика и кладовщика Джордж Пибоди вскоре превратился в преуспевающего торговца. Самым важным фактором деловой жизни оставался капиталист-торговец, а не капиталист-промышленник или финансист. Производство еще оставалось мелким и обособленным, и торговцы превалировали над производителями в деле доставки товаров к потребителям. Но когда промышленность окрепла, а банки приобрели больший вес, многие преуспевающие торговцы, обладавшие достаточными денежными ресурсами, начали финансировать производство товаров, а также их распределение, пока не превратились в исключительно инвестиционных банкиров. Большинство важных инвестиционных домов вышло из торгового бизнеса – дом Морганов, «Браун бразерс», «Кун, Лоеб и К°», «Дж. и У. Селигман и К°», «Лазар Фрере». Джеймс Стилман, который создал крупный банк «Нэшнл-Сити», тоже начинал свой бизнес с торговли хлопком. Такие торговцы, как Джуниус Морган и Леви Мортон, закончили свою карьеру в качестве инвестиционных банкиров, как и Джордж Пибоди. Развивающийся капитализм сверг с трона купца как представителя бизнес-аристократии.
Еще занимаясь торговлей, Джордж Пибоди почувствовал всю важность новых индустриальных и финансовых преобразований. Он был одним из пионеров железных дорог, одним из учредителей и президентом «Истерн рэйлроуд», железной дороги протяженностью в шестьдесят миль, построенной в 1836 году. Путем объединения и аренды «Истерн» стала одной из важнейших железных дорог Новой Англии и приносила более высокие дивиденды, чем большинство других железных дорог. Пибоди понимал не только значение железных дорог для «оказания всяческих услуг коммерции и производству», но и их политическую значимость в укреплении «связей союза» и преодолении трудностей, связанных со слишком обширной территорией страны.
Финансирование железной дороги открыло для Пибоди значимость и прибыльность импорта капитала. В 1835 году он организовал в Лондоне фирму «Джордж Пибоди и К°», занимавшуюся главным образом международными расчетами и операциями с американскими ценными бумагами. В 1843 году Пибоди закрыл все свои торговые отделения, чтобы полностью посвятить себя международному банковскому делу. Свое огромное состояние Пибоди нажил в банковском бизнесе в период между 1844 и 1864 годами. «Все, к чему я прикасался в те годы, – говорил он годы спустя, – похоже, само превращалось в золото».
Потребности Америки в иностранном капитале были почти неутолимыми, и большая его часть поставлялась британскими инвесторами, которые, несмотря на (или благодаря) снижение уровня жизни масс во время «голодных сороковых» и позже, умудрились накопить достаточно большие деньги для покупки всевозможных иностранных ценных бумаг. «Пибоди и К°» боролась за американский финансовый бизнес с Ротшильдами и Барингзами и в конце концов все-таки заполучила его.
Паника 1837 года пошатнула престиж Америки в Европе. Джордж Пибоди предвидел это событие еще в 1836 году, когда писал одному из своих друзей, что «масштабы спекуляции, характерной для последних двух или трех лет, должны привести к ужасающим результатам… Я советовал своим партнерам затаиться и быть готовым к чрезвычайной ситуации». Представители промышленных и финансовых интересов во всем винили джексоновскую демократию, утверждая, что паника возникла из-за ее нападок на банк Соединенных Штатов в частности и на финансовые учреждения в целом, но в реальности эту панику вызвала безумная спекуляция, неплановое развитие промышленности, некомпетентное (и зачастую и нечестное) ведение банковского дела и, по данным одного делового журнала того времени, «стремление заработать за счет отдельных людей и всего народа». Число незаконных банков множилось, спекуляция охватывала все виды ценностей, и наконец наступил неминуемый крах, принесший с собой большое число банкротств, потерю сбережений, общую безработицу и острое недовольство рабочих, особенно в товаропроизводящих районах. Паника докатилась до Лондона, где три американских банкирских дома были вынуждены приостановить свою деятельность из-за «огромных и расточительных» спекулятивных сделок. За этим последовали ликвидация значительного количества американских ценных бумаг и отказ от новых предложений. Ситуация еще больше осложнилась, когда несколько американских штатов аннулировали свои иностранные долги.
Государственный долг, составлявший в 1820 году двенадцать миллионов семьсот девяносто тысяч долларов, в 1838 году вырос до ста семидесяти миллионов. К тому же большинство долговых обязательств находились в собственности Европы, а именно они составляли основу развития американского иностранного инвестиционного банковского дела, на котором и процветала «Джордж Пибоди и К°». Американский план активно поддерживал промышленность посредством защиты тарифов и выделения государственных субсидий в помощь частным предприятиям, особенно для улучшения транспортной системы. К 1836 году на строительство каналов и железных дорог ушло более девяноста миллионов долларов, из которых пятьдесят процентов представляли собой государственные облигации, принадлежавшие главным образом британским инвесторам. Использование государственных денег сопровождала значительная коррупция, многие предприятия были беспринципно спекулятивными и плохо управлялись, а правительства некоторых штатов даже не ставили конкретных условий погашения долгов. Во время паники 1837 года потерпели крах многие плохо управлявшиеся спекулятивные предприятия, ситуация быстро ухудшалась, и в 1841 году девять штатов прекратили выплату процентов, а три отказались от своих долгов.
Такие действия потрясли европейских инвесторов и создали угрозу для иностранного инвестиционного банковского дела. Джордж Пибоди обратился к штатам с призывом «сохранять свою коммерческую честь» и потребовал пообещать, что они вскоре возобновят выплату процентов и полностью выполнят свои обязательства. Пибоди посвятил себя выполнению задачи восстановления доверия к американскому кредиту и, по словам Эдварда Эверета, сотворил чудо – честный человек превратил бумаги в золото. Пибоди стал скупать значительно обесцененные государственные облигации, восстановил доверие к штатам и тем самым снизил финансовую напряженность. Сам же он значительно увеличил свое состояние, когда эти ценные бумаги стали расти в цене, благодаря укреплению данного доверия к стране.
Среди таких плохо управляемых предприятий, финансируемых главным образом из государственных денег, оказалась «Чесапик и Огайо кэнл компани», финансовым агентом которой в Англии была «Пибоди и К°». Этот канал представлял собой совместное предприятие Мериленда, Вирджинии и национального правительства и соединял реки Потомак и Огайо. Его строительство началось несмотря на появление железных дорог, так как расчетливые и дальновидные бизнесмены утверждали, что железные дороги в ближайшие годы еще не обретут практического значения. Строительство канала «Чесапик и Огайо» и железной дороги «Балтимор и Огайо» началось примерно в одно и то же время, и оба проекта включились в борьбу за общественную и правительственную поддержку. Эта борьба достигла конгресса, где один из выступавших заявил, что канал «Чесапик» не сможет устоять перед более совершенными железными дорогами, в то время как президент «Чесапик» осуждал «иллюзии конгресса в пользу железных дорог». Потом стало совершенно ясно, что железные дороги более практичны, чем каналы, но, несмотря на это, «Чесапик и Огайо» не сдавался и получил дополнительные средства от национального правительства и штата Мериленд. Хотя эти деньги намного превышали изначальную оценку стоимости строительства, канал все еще не был достроен из-за плохого руководства и расточительства{1}. Денежный кризис 1839 года едва не закончился крахом этого предприятия. Его директора сетовали на то, что задолженность предприятия, обеспеченная облигациями штата Мериленд, позволила «банкам и банкирам установить время выплат и обогатиться таким образом за счет компании, вызвав необходимость незамедлительной продажи этих облигаций». Это походило бы на правду, если бы сами директора не искали козла отпущения за свое плохое руководство и упорное продолжение строительства канала, который явно должен был уступить место железной дороге. Часть долга «Чесапик» на один миллион двести пятьдесят тысяч долларов находилась в Европе и обеспечивалась облигациями под гарантии «Пибоди и К°». Из-за ослабления доверия к штату Мериленд ценность этих облигаций значительно снизилась, однако директора утверждали, что Пибоди пошел при их продаже на чрезмерные уступки и «поставил нас в очень трудное положение». Тогда Пибоди попросту отказался быть фискальным агентом компании, не пожелав более участвовать в делах плохо управляемой корпорации.
В период между 1840 и 1857 годами железные дороги развивались бурными темпами, и ценные бумаги американских железных дорог стали излюбленной целью европейских инвесторов. Быстрое развитие системы железнодорожного транспорта состоялось во многом благодаря импорту иностранного капитала. Среди многочисленных эмиссий, которые в 1853 году размещала «Пибоди и К°», были акции и облигации «Огайо и Миссури рэйлроуд», которая не смогла собрать дополнительный капитал в самих Соединенных Штатах.
Хотя государственные денежные дотации от правительств штатов и содействовали строительству железных дорог, от национального правительства такая помощь не поступала вплоть до 1850 года. Конгресс тем не менее оказывал железным дорогам косвенную поддержку путем понижения тарифов на рельсы и импорт других металлоизделий (несмотря на протесты производителей металла), посредством предоставления банковских привилегий и освобождения от налогов. На железных дорогах стали появляться спекуляция, плохое управление и коррупция, но они не принимали каких-либо катастрофических размеров вплоть до окончания Гражданской войны. «Эри рэйлроуд» пользовалась худой славой из-за плохого руководства и деморализации. Она оказалась игрушкой в руках пиратов бизнеса, сначала Джекоба Литтла, а затем – Дэниела Дрю.
Будучи страной-должником, Соединенные Штаты почти всегда проводили либеральную международную политику. Просматривался также и определенный аппетит к некоторому территориальному расширению, но это все сводилось к созданию поселений в неосвоенных диких регионах Америки, а не к империалистической экспансии (за исключением того, что рабовладельцы Юга стремились аннексировать латиноамериканские земли, чтобы создать там свою империю и ограничить власть северных штатов «освобожденного труда»). Политическая доктрина божьего промысла оставалась в тени до начала интенсивного развития монополистической промышленности и финансов. Корнелиус Вандербилт, прошедший путь от паромов до пароходов и ставший мастером беспринципной конкуренции, занимался созданием транспортных предприятий в Никарагуа, на основе которых появилась первая иностранная американская железная дорога. Когда американские законодатели отобрали у него франшизу и продали ее другим, Вандербилт для возвращения своей собственности использовал характерные хищнические методы концессионеров. Это явилось преддверием империализма (в мягком виде), но не принесло сиюминутных результатов. Соединенные Штаты были полностью поглощены своим собственным внутренним развитием.
Бурно развивающаяся американская промышленность поразила другие страны своими достижениями на Лондонской промышленной выставке в 1851 году. Участие Соединенных Штатов в этой выставке стало возможным благодаря финансовой поддержке Джорджа Пибоди, в то время как конгресс не выделил на это никаких ассигнований. Выставка достижений американских производителей привлекла к себе огромное внимание. Британцев восхитила сотня паровых станков, использовавшихся для производства частей винтовки Спрингфилда, и, по словам одного журнала, Англия получила больше пользы от американской экспозиции, чем любая другая страна. Благодаря огромному числу изобретателей (большинство из которых мало что получило от своих изобретений) Соединенные Штаты быстрыми темпами совершенствовали свои технологии, во многом опередив другие страны в деле использования взаимозаменяемых механизмов, автоматических станков и стандартизации. В период между 1850—1860-ми годами производство железа и текстиля возросло на шестьдесят пять процентов, значительно вырос экспорт и производство локомотивов, станков и других товаров из железа и стали.
Но этот прогресс, так или иначе, прерывали перемежающиеся периоды процветания и депрессии в промышленности и торговле, и все это завершилось паникой 1857 года, которая чуть не разорила «Пибоди и К°». Ситуация была еще хуже, чем в 1837 году. Положение всех промышленных городов было «абсолютно удручающим». И опять причиной финансового краха стали неплановое развитие промышленности, избыточное строительство железных дорог, бешеная спекуляция землями Запада и плохое управление финансами. Представитель Пибоди в Америке, «Дункан, Шерман и К°», едва избежала банкротства. Кризис больно ударил по промышленности и финансам Британии и особенно по расположенным там американским банкирским домам, чьи представители в Соединенных Штатах не имели возможности перечислять деньги. «Пибоди и К°» испытывала нехватку фондов, а их акцепты составляли всего два миллиона триста тысяч фунтов в то время, когда деньги можно было получить только через Английский банк. Джуниус Морган (ставший в 1853 году партнером «Пибоди и К°») провел переговоры о займе в восемьсот тысяч фунтов и получил обескураживающий ответ: «Банк выдаст этот заем при условии, что «Пибоди и К°» прекратит свою деятельность в Лондоне после 1858 года». Но Джордж Пибоди был бойцом. Он бросил вызов Английскому банку, мобилизовал мощную британскую поддержку, получил-таки заем и успешно пережил кризис. После этого Пибоди практически отошел от дел, и Джуниус Морган занял в компании главенствующее положение.
Глава 5. Финансы: Джордж Пибоди и Джуниус Морган
– Как сложны все эти перемены! Я никогда не уверена, чем я стану. От минуты к минуте!
В тот день столько было всяких удивительных происшествий, что ничто не казалось ей теперь совсем невозможным.
Алиса в Стране чудес
Бунтарский дух Джона Пирпонта не совпадал с настроем всей страны, который формировался вместе с развитием индустриализации. Он просто служил сопровождением и аккомпанементом этого развития.
Это воистину был век материального прогресса, готовящегося к покорению потенциально богатого континента с безграничными естественными ресурсами. Подобно всем стихийным силам, этот резкий прорыв материального прогресса был яростный, не терпящий никаких ограничений и зачастую пугающий своими ближайшими последствиями. Но в итоговом значении он был динамичен, неминуем и прогрессивен. В то время как пламенное бунтарство Джона Пирпонта было достойно восхищения, все возникавшие проблемы и их решения определял именно ход этого материального прогресса.
На далеких равнинах Запада пионеры строили новую аграрную нацию, в избытке производя сельскохозяйственную продукцию. Естественно, у них возникала острая потребность в промышленных товарах. На Востоке, в Нью-Йорке, Пенсильвании и Новой Англии, прочно установилась фабричная система. Ее непрерывному развитию способствовало расширение рынков. После американской революции производство росло быстрыми темпами, особенно в текстильной, сталелитейной и металлургической промышленности. Строительство железных дорог шло еще более бурно. В 1828 году протяженность железных дорог составляла всего три мили, в 1837-м – 1417, а в 1857-м уже 24 476 миль. Предпринимательство и накопительство, независимо от их методов и целей, завладели умами и поступками людей. В условиях свободной и равной конкуренции любая возможность рассматривалась с точки зрения идеала малого бизнеса – «набить свою кубышку». И деловое предпринимательство неудержимо рванулось вперед.
Восприняв лозунг laissez faire[2] (в деле получения и накопления прибылей), развивающийся капитализм отнюдь не был доктринерским и по-своему изменил этот идеал. Широкую поддержку получил тезис о том, что правительству следует благосклонно поддерживать промышленность и коммерцию посредством законодательства и прямых денежных субсидий. Против этого американского плана выступали аграрии, недовольные тем, что он игнорировал их интересы. Независимые, всегда готовые к бою первопроходцы, чувствуя свою силу, трансформировали философию аграриев Томаса Джефферсона в практическую политику народной демократии Эндрю Джексона, захватили власть в правительстве и временно отменили американский план. Джексоновская демократия была крайне отрицательно настроена по отношению к аристократии. Вместе с тем покорение Запада привело к появлению там среднего класса и аристократии. Аристократия возникла на основе спекуляции, роста цен на недвижимость и развития коммерции, она, объединившись с восточными промышленниками и финансистами, вновь возродила американский план, но уже в других формах.
Борьба между аграриями и промышленниками велась по поводу финансовых вопросов. По мере развития капиталистической индустрии деньги стали основной формой выражения экономической активности. При примитивной колониальной экономике деньги применялись редко, а банки использовались еще реже. Но по мере роста числа поселений и расширения торговли количество денег увеличивалось, банки же стали играть важную роль только после американской революции. За расширением и специализацией рынков, когда производство переместилось из домов на фабрики и стало развиваться ради прибыли, а не ради использования произведенных товаров, последовал быстрый рост торговли, для которого требовались деньги и банки. В результате таких экономических перемен банки и их капиталы быстро множились. Деньги и банки становились решающим фактором объединения земли, труда и капитала в целях расширения производства, что сводило на нет прошлую независимость аграриев и ремесленников, которые теперь развернули борьбу против банков.
Эта борьба велась по двум направлениям. Первое выражалось в протесте людей, которые цеплялись за старую примитивную экономику и понимали, что банки являются ядром капитализма. Поэтому они противились банкам, которые обеспечивали превосходство новой капиталистической экономики. В 1819 году один экономист сравнил банки с корпорациями, целью которых, как он утверждал, было создание искусственной власти, способной привести к более неравномерному распределению собственности и снижению национального благосостояния. Он пришел к следующему выводу: «Банки в состоянии разорить любого человека, который осмелится вести свой бизнес без их участия, и могут поглотить результаты многих лет трудовой деятельности».
Но существовало и другое, более важное направление. В то время повсеместно встречалось некомпетентное руководство, мошенничество и несостоятельность. Банки зачастую представляли собой спекулятивные, незаконные предприятия-однодневки, которые появлялись только для того, чтобы собрать прибыль для своих организаторов и исчезнуть. Крах банков часто заканчивался беспорядками и кровопролитием. Помимо этого банки выпускали миллионы не имевших никакой ценности оборотных кредитно-денежных документов, представлявших собой лишь обман народа и, как правило, годившихся скорее для спекуляции, чем для удовлетворения насущных нужд промышленности и торговли. Такое положение породило коррупцию, клики банкиров начали манипулировать правительствами штатов, пока наконец в Филадельфии газета «Паблик Леджер» не заявила с возмущением: «Коррупция у нас процветает пышным цветом, а банковская система – главный коррупционер». В своем обращении к конгрессу в 1833 году профсоюзные организации Нью-Йорка протестовали против выпуска банками оборотных кредитно-денежных бумаг, которые «снижали ценность денег, повышая цену на все плоды труда».
Джексоновская демократия равенства стартовых возможностей идентифицировала банки с новыми капиталистическими силами, угнетающими фермеров, первопроходцев и ремесленников, и, отказав в принятии устава банку Соединенных Штатов, попыталась таким образом нанести удар по всем банкам. Но поскольку капитализм функционирует посредством сети сложных финансовых отношений, число банков продолжало расти, а эта борьба сводилась к установлению правительственного контроля за банковской системой, но не к ее уничтожению. Пионеры Запада и ремесленники, будучи приверженцами идеи индивидуализма, не могли осознать, что вся проблема заключалась как раз в общественном контроле. Именно эта проблема будоражила и до сих пор будоражит всю жизнь Америки.
В ходе этой борьбы за банки и валюту в области финансов произошло еще одно важное событие, в результате которого и возник банкирский дом Морганов. Оно заключалось в быстром росте импорта европейского капитала, необходимого для финансирования американской промышленности и торговли. Европейский капитал играл важную роль в развитии колониальных производств, а во время революции континентальный конгресс делал крупные денежные займы за границей, но в 1812 году иностранный долг национального правительства был аннулирован. Тем не менее бурный рост сельского хозяйства, промышленности и торговли вынудил правительства штатов и частных предпринимателей приступить к новым займам иностранного капитала. Экономика Соединенных Штатов была в основном сельскохозяйственной, и ее потребности в товарах и капитале превышали собственные возможности страны. Между 1820 и 1860 годами международная торговля увеличилась в четыре раза, а импорт промышленных товаров – почти в шесть раз. Неблагоприятный баланс торговли постоянно увеличивался, а преобладание импорта над экспортом в большей степени оплачивалось путем продажи американских ценных бумаг в Европе. Правительства штатов продавали свои облигации за границей для финансирования строительства каналов и других проектов американского плана, а кооперативные предприятия (в частности, железные дороги) продавали большое количество своих собственных ценных бумаг иностранным инвесторам. К 1856 году иностранные инвесторы владели американскими национальными, штатными, городскими и корпоративными облигациями и акциями на двести три миллиона долларов из общей суммы один миллиард четыреста семь миллионов.
Такой импорт иностранного капитала сталкивался со значительной народной оппозицией. Это явилось очередной фазой борьбы против новой промышленной и финансовой системы на том основании, что иностранные долги ложились тяжелым грузом на страну, способствовали спекуляции и созданию корпораций. Однако все усилия оппозиции были обречены на провал.
Такие международные финансовые отношения вызвали к жизни ряд инвестиционных банковских домов, которые специализировались на международном валютном обмене и продаже американских ценных бумаг европейским инвесторам. Наиболее важной из них стала «Джордж Пибоди и К°» – располагавшаяся в Лондоне компания американских инвестиционных банкиров. В 1853 году Джуниус Спенсер Морган стал партнером «Пибоди и К°», а после ухода Джорджа Пибоди на пенсию в 1863 году фирма стала именоваться «Дж. С. Морган и К°». Это и послужило началом существования банкирского дома Морганов.
Джордж Пибоди был большим оригиналом. Хитроумный янки и мастер делать деньги, он ловко проник в британское общество, сохранив свою республиканскую простоту, и даже отклонил предложение королевы Виктории принять титул баронета. Не в пример Джуниусу Моргану, Пибоди был гуманистом, интересовался филантропической социальной реформой и дружил с Робертом Оуэном – социалистом и бизнесменом. Большую часть своего состояния Пибоди потратил на филантропию – два с половиной миллиона долларов на строительство «образцовых домов» для бедняков Лондона, три с половиной миллиона долларов на образование негров на Юге (после Гражданской войны) и два миллиона долларов на американские научные и образовательные фонды. Это было необычно и удивительно в век, когда считалось, что Джон Джекоб Астор «принимал близко к сердцу нужды культуры и рабочего класса», так как выделил двадцать тысяч долларов «Обществу пожилых женщин» и двадцать пять тысяч – «Немецкому обществу» на открытие офиса в Нью-Йорке для «бесплатного предоставления советов и информации всем нуждающимся эмигрантам». Луис Бланк считал Джорджа Пибоди «другом бедноты», а Виктор Гюго – «богачом, который ощущает на себе холод, голод и жажду неимущих». Вместе с тем филантропия представляет собой уход от социальных проблем, а не их решение. Но там, где мрачный Джуниус Морган помпезно участвовал в благотворительных мероприятиях «социального и морального характера» в качестве защитной noblesse oblige бизнес-аристократии, Джорджа Пибоди действительно глубоко трогали человеческие несчастья и надежды. Он был тонким гуманистом со всем благородством (и недостатками) филантропа.
Из бакалейщика и кладовщика Джордж Пибоди вскоре превратился в преуспевающего торговца. Самым важным фактором деловой жизни оставался капиталист-торговец, а не капиталист-промышленник или финансист. Производство еще оставалось мелким и обособленным, и торговцы превалировали над производителями в деле доставки товаров к потребителям. Но когда промышленность окрепла, а банки приобрели больший вес, многие преуспевающие торговцы, обладавшие достаточными денежными ресурсами, начали финансировать производство товаров, а также их распределение, пока не превратились в исключительно инвестиционных банкиров. Большинство важных инвестиционных домов вышло из торгового бизнеса – дом Морганов, «Браун бразерс», «Кун, Лоеб и К°», «Дж. и У. Селигман и К°», «Лазар Фрере». Джеймс Стилман, который создал крупный банк «Нэшнл-Сити», тоже начинал свой бизнес с торговли хлопком. Такие торговцы, как Джуниус Морган и Леви Мортон, закончили свою карьеру в качестве инвестиционных банкиров, как и Джордж Пибоди. Развивающийся капитализм сверг с трона купца как представителя бизнес-аристократии.
Еще занимаясь торговлей, Джордж Пибоди почувствовал всю важность новых индустриальных и финансовых преобразований. Он был одним из пионеров железных дорог, одним из учредителей и президентом «Истерн рэйлроуд», железной дороги протяженностью в шестьдесят миль, построенной в 1836 году. Путем объединения и аренды «Истерн» стала одной из важнейших железных дорог Новой Англии и приносила более высокие дивиденды, чем большинство других железных дорог. Пибоди понимал не только значение железных дорог для «оказания всяческих услуг коммерции и производству», но и их политическую значимость в укреплении «связей союза» и преодолении трудностей, связанных со слишком обширной территорией страны.
Финансирование железной дороги открыло для Пибоди значимость и прибыльность импорта капитала. В 1835 году он организовал в Лондоне фирму «Джордж Пибоди и К°», занимавшуюся главным образом международными расчетами и операциями с американскими ценными бумагами. В 1843 году Пибоди закрыл все свои торговые отделения, чтобы полностью посвятить себя международному банковскому делу. Свое огромное состояние Пибоди нажил в банковском бизнесе в период между 1844 и 1864 годами. «Все, к чему я прикасался в те годы, – говорил он годы спустя, – похоже, само превращалось в золото».
Потребности Америки в иностранном капитале были почти неутолимыми, и большая его часть поставлялась британскими инвесторами, которые, несмотря на (или благодаря) снижение уровня жизни масс во время «голодных сороковых» и позже, умудрились накопить достаточно большие деньги для покупки всевозможных иностранных ценных бумаг. «Пибоди и К°» боролась за американский финансовый бизнес с Ротшильдами и Барингзами и в конце концов все-таки заполучила его.
Паника 1837 года пошатнула престиж Америки в Европе. Джордж Пибоди предвидел это событие еще в 1836 году, когда писал одному из своих друзей, что «масштабы спекуляции, характерной для последних двух или трех лет, должны привести к ужасающим результатам… Я советовал своим партнерам затаиться и быть готовым к чрезвычайной ситуации». Представители промышленных и финансовых интересов во всем винили джексоновскую демократию, утверждая, что паника возникла из-за ее нападок на банк Соединенных Штатов в частности и на финансовые учреждения в целом, но в реальности эту панику вызвала безумная спекуляция, неплановое развитие промышленности, некомпетентное (и зачастую и нечестное) ведение банковского дела и, по данным одного делового журнала того времени, «стремление заработать за счет отдельных людей и всего народа». Число незаконных банков множилось, спекуляция охватывала все виды ценностей, и наконец наступил неминуемый крах, принесший с собой большое число банкротств, потерю сбережений, общую безработицу и острое недовольство рабочих, особенно в товаропроизводящих районах. Паника докатилась до Лондона, где три американских банкирских дома были вынуждены приостановить свою деятельность из-за «огромных и расточительных» спекулятивных сделок. За этим последовали ликвидация значительного количества американских ценных бумаг и отказ от новых предложений. Ситуация еще больше осложнилась, когда несколько американских штатов аннулировали свои иностранные долги.
Государственный долг, составлявший в 1820 году двенадцать миллионов семьсот девяносто тысяч долларов, в 1838 году вырос до ста семидесяти миллионов. К тому же большинство долговых обязательств находились в собственности Европы, а именно они составляли основу развития американского иностранного инвестиционного банковского дела, на котором и процветала «Джордж Пибоди и К°». Американский план активно поддерживал промышленность посредством защиты тарифов и выделения государственных субсидий в помощь частным предприятиям, особенно для улучшения транспортной системы. К 1836 году на строительство каналов и железных дорог ушло более девяноста миллионов долларов, из которых пятьдесят процентов представляли собой государственные облигации, принадлежавшие главным образом британским инвесторам. Использование государственных денег сопровождала значительная коррупция, многие предприятия были беспринципно спекулятивными и плохо управлялись, а правительства некоторых штатов даже не ставили конкретных условий погашения долгов. Во время паники 1837 года потерпели крах многие плохо управлявшиеся спекулятивные предприятия, ситуация быстро ухудшалась, и в 1841 году девять штатов прекратили выплату процентов, а три отказались от своих долгов.
Такие действия потрясли европейских инвесторов и создали угрозу для иностранного инвестиционного банковского дела. Джордж Пибоди обратился к штатам с призывом «сохранять свою коммерческую честь» и потребовал пообещать, что они вскоре возобновят выплату процентов и полностью выполнят свои обязательства. Пибоди посвятил себя выполнению задачи восстановления доверия к американскому кредиту и, по словам Эдварда Эверета, сотворил чудо – честный человек превратил бумаги в золото. Пибоди стал скупать значительно обесцененные государственные облигации, восстановил доверие к штатам и тем самым снизил финансовую напряженность. Сам же он значительно увеличил свое состояние, когда эти ценные бумаги стали расти в цене, благодаря укреплению данного доверия к стране.
Среди таких плохо управляемых предприятий, финансируемых главным образом из государственных денег, оказалась «Чесапик и Огайо кэнл компани», финансовым агентом которой в Англии была «Пибоди и К°». Этот канал представлял собой совместное предприятие Мериленда, Вирджинии и национального правительства и соединял реки Потомак и Огайо. Его строительство началось несмотря на появление железных дорог, так как расчетливые и дальновидные бизнесмены утверждали, что железные дороги в ближайшие годы еще не обретут практического значения. Строительство канала «Чесапик и Огайо» и железной дороги «Балтимор и Огайо» началось примерно в одно и то же время, и оба проекта включились в борьбу за общественную и правительственную поддержку. Эта борьба достигла конгресса, где один из выступавших заявил, что канал «Чесапик» не сможет устоять перед более совершенными железными дорогами, в то время как президент «Чесапик» осуждал «иллюзии конгресса в пользу железных дорог». Потом стало совершенно ясно, что железные дороги более практичны, чем каналы, но, несмотря на это, «Чесапик и Огайо» не сдавался и получил дополнительные средства от национального правительства и штата Мериленд. Хотя эти деньги намного превышали изначальную оценку стоимости строительства, канал все еще не был достроен из-за плохого руководства и расточительства{1}. Денежный кризис 1839 года едва не закончился крахом этого предприятия. Его директора сетовали на то, что задолженность предприятия, обеспеченная облигациями штата Мериленд, позволила «банкам и банкирам установить время выплат и обогатиться таким образом за счет компании, вызвав необходимость незамедлительной продажи этих облигаций». Это походило бы на правду, если бы сами директора не искали козла отпущения за свое плохое руководство и упорное продолжение строительства канала, который явно должен был уступить место железной дороге. Часть долга «Чесапик» на один миллион двести пятьдесят тысяч долларов находилась в Европе и обеспечивалась облигациями под гарантии «Пибоди и К°». Из-за ослабления доверия к штату Мериленд ценность этих облигаций значительно снизилась, однако директора утверждали, что Пибоди пошел при их продаже на чрезмерные уступки и «поставил нас в очень трудное положение». Тогда Пибоди попросту отказался быть фискальным агентом компании, не пожелав более участвовать в делах плохо управляемой корпорации.
В период между 1840 и 1857 годами железные дороги развивались бурными темпами, и ценные бумаги американских железных дорог стали излюбленной целью европейских инвесторов. Быстрое развитие системы железнодорожного транспорта состоялось во многом благодаря импорту иностранного капитала. Среди многочисленных эмиссий, которые в 1853 году размещала «Пибоди и К°», были акции и облигации «Огайо и Миссури рэйлроуд», которая не смогла собрать дополнительный капитал в самих Соединенных Штатах.
Хотя государственные денежные дотации от правительств штатов и содействовали строительству железных дорог, от национального правительства такая помощь не поступала вплоть до 1850 года. Конгресс тем не менее оказывал железным дорогам косвенную поддержку путем понижения тарифов на рельсы и импорт других металлоизделий (несмотря на протесты производителей металла), посредством предоставления банковских привилегий и освобождения от налогов. На железных дорогах стали появляться спекуляция, плохое управление и коррупция, но они не принимали каких-либо катастрофических размеров вплоть до окончания Гражданской войны. «Эри рэйлроуд» пользовалась худой славой из-за плохого руководства и деморализации. Она оказалась игрушкой в руках пиратов бизнеса, сначала Джекоба Литтла, а затем – Дэниела Дрю.
Будучи страной-должником, Соединенные Штаты почти всегда проводили либеральную международную политику. Просматривался также и определенный аппетит к некоторому территориальному расширению, но это все сводилось к созданию поселений в неосвоенных диких регионах Америки, а не к империалистической экспансии (за исключением того, что рабовладельцы Юга стремились аннексировать латиноамериканские земли, чтобы создать там свою империю и ограничить власть северных штатов «освобожденного труда»). Политическая доктрина божьего промысла оставалась в тени до начала интенсивного развития монополистической промышленности и финансов. Корнелиус Вандербилт, прошедший путь от паромов до пароходов и ставший мастером беспринципной конкуренции, занимался созданием транспортных предприятий в Никарагуа, на основе которых появилась первая иностранная американская железная дорога. Когда американские законодатели отобрали у него франшизу и продали ее другим, Вандербилт для возвращения своей собственности использовал характерные хищнические методы концессионеров. Это явилось преддверием империализма (в мягком виде), но не принесло сиюминутных результатов. Соединенные Штаты были полностью поглощены своим собственным внутренним развитием.
Бурно развивающаяся американская промышленность поразила другие страны своими достижениями на Лондонской промышленной выставке в 1851 году. Участие Соединенных Штатов в этой выставке стало возможным благодаря финансовой поддержке Джорджа Пибоди, в то время как конгресс не выделил на это никаких ассигнований. Выставка достижений американских производителей привлекла к себе огромное внимание. Британцев восхитила сотня паровых станков, использовавшихся для производства частей винтовки Спрингфилда, и, по словам одного журнала, Англия получила больше пользы от американской экспозиции, чем любая другая страна. Благодаря огромному числу изобретателей (большинство из которых мало что получило от своих изобретений) Соединенные Штаты быстрыми темпами совершенствовали свои технологии, во многом опередив другие страны в деле использования взаимозаменяемых механизмов, автоматических станков и стандартизации. В период между 1850—1860-ми годами производство железа и текстиля возросло на шестьдесят пять процентов, значительно вырос экспорт и производство локомотивов, станков и других товаров из железа и стали.
Но этот прогресс, так или иначе, прерывали перемежающиеся периоды процветания и депрессии в промышленности и торговле, и все это завершилось паникой 1857 года, которая чуть не разорила «Пибоди и К°». Ситуация была еще хуже, чем в 1837 году. Положение всех промышленных городов было «абсолютно удручающим». И опять причиной финансового краха стали неплановое развитие промышленности, избыточное строительство железных дорог, бешеная спекуляция землями Запада и плохое управление финансами. Представитель Пибоди в Америке, «Дункан, Шерман и К°», едва избежала банкротства. Кризис больно ударил по промышленности и финансам Британии и особенно по расположенным там американским банкирским домам, чьи представители в Соединенных Штатах не имели возможности перечислять деньги. «Пибоди и К°» испытывала нехватку фондов, а их акцепты составляли всего два миллиона триста тысяч фунтов в то время, когда деньги можно было получить только через Английский банк. Джуниус Морган (ставший в 1853 году партнером «Пибоди и К°») провел переговоры о займе в восемьсот тысяч фунтов и получил обескураживающий ответ: «Банк выдаст этот заем при условии, что «Пибоди и К°» прекратит свою деятельность в Лондоне после 1858 года». Но Джордж Пибоди был бойцом. Он бросил вызов Английскому банку, мобилизовал мощную британскую поддержку, получил-таки заем и успешно пережил кризис. После этого Пибоди практически отошел от дел, и Джуниус Морган занял в компании главенствующее положение.