Страница:
Роза Люксембург
Наша программа и политическая ситуация
Доклад на Учредительном съезде Коммунистической партии Германии 31 декабря 1918 г. в Берлине.
Когда мы сегодня приступаем к задаче обсуждения и принятия нашей Программы, то в основе этого лежит нечто большее, чем просто формальное обстоятельство: вчера мы конституировали новую самостоятельную партию, а новая партия должна официально принять Программу. В основе сегодняшнего обсуждения лежат крупные исторические события, а именно тот факт, что наступил момент, когда социал-демократическая, социалистическая программа пролетариата вообще должна быть поставлена на новое основание.
Товарищи, мы продолжаем при этом ту линию, которую ровно 70 лет тому назад определили Маркс и Энгельс в Манифесте Коммунистической партии. Манифест, как вы знаете, считал социализм, осуществление конечных социалистических целей непосредственной задачей пролетарской революции. Такова была точка зрения, которую Маркс и Энгельс отстаивали в революции 1848 г. и которую считали основой для пролетарской акции также и в интернациональном плане. Тогда оба они, а с ними вместе все ведущие умы пролетарского движения верили, что стоят перед непосредственной задачей введения социализма; для этого лишь необходимо совершить политическую революцию, овладеть политической властью, чтобы непосредственно претворить социализм в плоть и кровь. Затем, как вы знаете, Маркс и Энгельс сами осуществили основательную ревизию этой точки зрения.
В первом предисловии к изданию Манифеста Коммунистической партии 1872 г., которое было еще подписано Марксом и Энгельсом совместно (оно напечатано в издании 1894 г.), оба они так говорили о собственном произведении:
В настоящее время это место, – конец II раздела, а именно изложение практических мероприятий по осуществлению социализма, – во многих отношениях звучало бы иначе. Ввиду огромного развития крупной промышленности за последние двадцать пять лет и сопутствующего ему развития партийной организации рабочего класса; ввиду практического опыта сначала Февральской революции, а потом, в еще большей мере, Парижской Коммуны, когда впервые политическая власть в продолжение двух месяцев находилась в руках пролетариата, эта программа теперь местами устарела. В особенности Коммуна доказала, что рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей.
А как же звучало то место, которое было объявлено устаревшим? Это мы читаем в Манифесте Коммунистической партии на странице 23:
Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил.
Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения, т. е. при помощи мероприятий, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства.
Эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах.
Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:
Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.
Высокий прогрессивный налог.
Отмена права наследования.
Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.
Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.
Централизация всего транспорта в руках государства.
Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.
Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.
Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней.
Общественное и бесплатное воспитание всех детей. .Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.
Как видите, это, с некоторыми отклонениями, те же самые задачи, непосредственно перед которыми мы стоим сегодня: проведение в жизнь, осуществление социализма Между тем временем, когда это было выдвинуто в качестве программы, и сегодняшним моментом пролегло 70 лет капиталистического развития и историческая диалектика привела к тому, что сегодня мы возвращаемся к той точке зрения, от которой Маркс и Энгельс впоследствии отказались как от ошибочной. Они имели на то серьезные основания. Развитие капитализма, происшедшее с тех пор, привело нас к тому, что то, что тогда было ошибкой, ныне стало истиной. И сегодня наша непосредственная задача выполнить то, перед чем Маркс и Энгельс стояли в 1848.г.
Однако между той точкой развития, его началом, и нашей нынешней позицией и задачей пролег путь развития не только капитализма, но и социалистического рабочего движения, и прежде всего в Германии, как ведущей стране современного пролетариата. Развитие это проходило своеобразно. Вслед за тем, как Маркс и Энгельс после разочарований в революции 1848 г отказались от мнения, что пролетариат в состоянии непосредственно и прямо осуществить социализм, в каждой стране возникли социал-демократические, социалистические партии, которые заняли совсем другую позицию. Непосредственной задачей была объявлена повседневная борьба за частичные требования в политической и экономической области, чтобы сначала постепенно создать армии пролетариата, призванные, когда капиталистическое развитие созреет, осуществить социализм.
Этот поворот, это совершенно другое основание, на которое опиралась социалистическая программа, приобрело именно в Германии весьма типичную форму. Германская социал-демократия вплоть до ее краха 4 августа [1914 г.] руководствовалась Эрфуртской программой, в которой на первом плане стояли так называемые ближайшие минимальные задачи, а социализм служил только путеводной звездой к далекой конечной цели. Но дело ведь не в том, что записано в Программе, а в том, как она воспринимается в реальной жизни. Для такого восприятия Программы определяющим был важный исторический документ нашего рабочего движения – Введение, которое Фридрих Энгельс написал в 1895 г. к «Классовой борьбе во Франции» [Карла Маркса].
Товарищи, я останавливаюсь на этом вопросе не только из исторического интереса, а потому, что это очень актуальный вопрос и наш исторический долг – разобраться в нем, когда мы ставим нашу Программу на ту почву, на которой некогда, в 1848 г., стояли Маркс и Энгельс. Вследствие тех изменений которые принесло за истекшее время историческое развитие, наш долг – совершенно ясно и сознательно предпринять ревизию той концепции, которая была определяющей в германской социал-демократии вплоть до ее краха 4 августа. Эта ревизия должна быть осуществлена здесь официально.
Товарищи, как же подходил к этому вопросу Энгельс в том знаменитом Введении к Марксовой Классовой борьбе во Франции, написанном в 1895 г., т. е. уже после смерти Маркса? Прежде всего он, бросая ретроспективный взгляд на время после 1848 г., показал, что концепция непосредственно предстоящей социалистической революции устарела. Далее он продолжает:
История показала, что и мы и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства; она доказала это той экономической революцией, которая с 1848 г. охватила весь континент и впервые действительно утвердила крупную промышленность во Франции, Австрии, Венгрии, Польше и недавно в России, а Германию превратила прямо-таки в первоклассную промышленную страну, – и все это на капиталистической основе, которая, таким образом, в 1848 г. обладала еще очень большой способностью к расширению.
Развивая далее мысль о том, насколько все с тех пор изменилось, он перешел к вопросу о задачах партии в Германии: Война 1870-1871 гг. и поражение Коммуны, как предсказывал Маркс, временно перенесли центр тяжести европейского рабочего движения из Франции в Германию. Во Франции, разумеется, понадобились годы, чтобы оправиться от кровопускания, устроенного в мае 1871 года. Наоборот, в Германии, где все быстрее развивалась промышленность, поставленная вдобавок благодатными французскими миллиардами в прямо-таки тепличные условия, еще быстрее и неуклоннее росла социал-демократия. Благодаря тому умению, с которым немецкие рабочие использовали введенное в 1866 г. всеобщее избирательное право, изумительный рост партии стал очевиден всему миру из бесспорных цифр.
Затем следует известный перечень, показывающий, как мы росли до миллионов от одних выборов в рейхстаг к другим, из чего Энгельс делает следующий вывод:
Но вместе с этим успешным использованием всеобщего избирательного права стал применяться совершенно новый способ борьбы пролетариата, и он быстро получил дальнейшее развитие. Нашли, что государственные учреждения, при помощи которых буржуазия организует свое господство, открывают и другие возможности для борьбы рабочего класса против этих самых учреждений. Рабочие стали принимать участие в выборах в ландгстаги отдельных государств, в муниципалитеты, промысловые cуды, стали оспаривать у буржуазии каждую выборную должность, если при замещении ее в голосовании участвовало достаточное количество рабочих голосов. И вышло так, что буржуазия и правительство стали гораздо больше бояться легальной деятельности рабочей партии, чем нелегальной, успехов на выборах, – чем успехов восстания.
И к этому Энгельс присовокупляет обстоятельную критику безумной идеи, будто в современных условиях капитализма пролетариат вообще может чего-либо добиться путем революции на улице. Я считаю, что сегодня перед лицом того факта, что мы находимся в разгаре революции, уличной революции, со всем, что ей присуще, самое время вступить в спор с той концепцией, которая до последнего времени имела хождение в германской социал-демократии в качестве официальной и на которую тоже ложится ответственность за пережитое нами 4 августа 1914 г. (Очень верно!)
Я не хочу этим сказать, что из-за таких высказываний и на Энгельса падает вина за весь ход развития в Германии; я говорю лишь, что перед нами – классически сформулированный документ той концепции, которая жила в германской социал-демократии или, вернее, умертвила ее. Здесь, товарищи, Энгельс со всем знанием дела, которым он обладал и в области военных наук, показывает: было бы чистым безумием верить, что при нынешнем уровне развития милитаризма, промышленности и крупных городов трудовой народ смог бы осуществить уличную революцию и притом победить. Это противопоставление принесло с собой двоякие выводы. Во-первых, при этом парламентская борьба рассматривалась как противоположность прямому революционному действию пролетариата и как прямо-таки единственное средство классовой борьбы. Из этой критики вырастал чистый лишь парламентаризм. Во-вторых, странным образом именно самая мощная организация классового государства – милитаризм, масса одетых в солдатские мундиры пролетариев априорно изображались как обладающие иммунитетом и недоступные какому-либо социалистическому воздействию. И если Введение говорит, что при нынешнем развитии гигантских армий было бы сумасбродством думать, будто пролетариат смог бы справиться с этими солдатами, вооруженными пулеметами и новейшими техническими боевыми средствами, то оно, очевидно, исходит из предпосылки, что тот, кто стал солдатом, заранее и навсегда должен оставаться опорой господствующих классов. Это – ошибка, которая с точки зрения нынешнего опыта, да еще при том, что она принадлежит человеку, стоявшему во главе нашего движения, была бы просто непостижимой, если бы мы не знали, в каких фактических условиях возник приведенный выше исторический документ.
К чести обоих наших великих учителей, особенно же много позже скончавшегося Энгельса, который отстаивал честь и взгляды Маркса, следует констатировать, что, как известно, Энгельс написал это Введение под прямым давлением тогдашней [социал-демократической] фракции рейхстага. Это было в то время. когда в Германии (после отмены в начале 90-х годов закона против социалистов) внутри немецкого рабочего движения стало заметным сильное течение левого радикализма, которое хотело предотвратить полное поглощение членов партии чисто парламентской борьбой. Для того чтобы теоретически разбить радикальные элементы и практически их подавить, а также чтобы авторитетом наших великих наставников лишить их уважения со стороны широких масс, Бебель и товарищи (это тогда тоже было характерно для наших условий: парламентская фракция рейхстага решала, идейно и тактически, судьбы и задачи партии) вынудили Энгельса, который жил за границей и потому должен был положиться на их заверения, написать данное Введение, поскольку, мол, настоятельнейшая необходимость сейчас – спасти германское рабочее движение от анархических вывихов.
С тех пор эта концепция действительно овладела всеми деяниями и помыслами германской социал-демократии, пока мы не испытали на себе прелестное событие 4 августа 1914 г. То было провозглашение ничего кроме парламентаризма . Но сам Энгельс до результата, до практических последствий такого применения его Введения, его теории не дожил. Я уверена: тот, кто знает труды Маркса и Энгельса, живой, революционный, подлинный, нефальсифицированный дух, которым дышат все их труды и статьи, тот должен быть убежден, что Энгельс первым выступил бы против извращений, вытекающих из лишь парламентаризма , против того погружения в трясину и морального падения рабочего движения, которое началось в Германии еще за несколько десятилетий до 4 августа. Ведь 4 августа не с неба свалилось, как неожиданный поворот, а было логическим следствием того, что мы переживали день за днем, из года в год (Очень правильно!), того, чему Энгельс и, будь он жив, Маркс воспротивились бы первыми, чтобы со всей силой не дать возу скатиться в болото.
Но Энгельс умер в том же году, когда написал свое Введение. Мы потеряли его в 1895 г., а с тех пор теоретическое руководство из рук Энгельса перешло, к сожалению, в руки Каутского, и мы стали свидетелями такого явления, когда любой протест против лишь парламентаризма , протест, шедший на каждом съезде партии слева, будучи выражен большей или меньшей группой товарищей, противостоявших в упорной борьбе тому увязанию в болоте, грозящие последствия которого должен был осознать каждый, штемпелевался как анархизм, анархо-синдикализм или по меньшей мере как антимарксизм. Официальный марксизм должен был служить прикрытием для всяческих калькуляций, уклонений от действительно революционной классовой борьбы, для всяческой половинчатости, обрекавшей германскую социал-демократию и рабочее движение вообще, так же и профсоюзное, на прозябание в рамках и на почве капиталистического общества, без серьезного стремления потрясти основы общества и заставить его затрещать по всем швам.
Мы сегодня, товарищи, переживаем момент, когда можем сказать: мы снова с Марксом, под его знаменем. Когда мы сейчас в нашей Программе заявляем: непосредственная задача пролетариата – не что иное, как, говоря кратко, претворение социализма в жизнь и выкорчевывание капитализма, мы тем самым становимся на почву, на которой стояли Маркс и Энгельс в 1848 г. и которую они принципиально никогда не покидали. Теперь ясно, что такое подлинный марксизм и чем был тот эрзац-марксизм (Очень хорошо!), который так долго распространялся в германской социал-демократии в качестве официального марксизма. Вы ведь видите по представителям этого марксизма, куда он ныне зашел в качестве придатка и привеска к Эберту, Давиду и иже с ними. Среди них мы видим официальных представителей того учения, которое нам десятилетиями выдавали за подлинный, нефальсифицированный марксизм. Нет, марксизм отнюдь не вел к тому, чтобы вместе с шейдемановцами делать контрреволюционную политику. Подлинный марксизм борется и против тех, кто пытается его фальсифицировать, он, как крот, подкапывал устои капиталистического общества и привел к тому, что сегодня лучшая часть германского пролетариата шагает под нашим знаменем, под боевым знаменем революции, что мы имеем своих приверженцев и будущих боевых соратников и там, где контрреволюция еще кажется господствующей.
Итак, товарищи, как я уже упомянула, мы, ведомые ходом исторической диалектики и обогащенные предшествующим семидесятилетним капиталистическим развитием, вновь стоим там, где в 1848 г. стояли Маркс и Энгельс, когда они впервые развернули знамя интернационального социализма. Ревизовав ошибки и иллюзии 1848 г., тогда считали, что пролетариату предстоит ещё бесконечно долгий путь, прежде чем социализм сможет стать действительностью. Разумеется, серьезные теоретики никогда не занимались назначением обязательных и твердых сроков краха капитализма, но в общем и целом представляли себе этот путь еще очень длинным. Как раз это и звучит в каждой строке того Введения, которое Энгельс написал в 1895 г. Так вот, теперь мы можем подвести итог. Не было ли это, в сравнении с ходом прежних классовых боев, весьма кратким отрезком времени? Семидесяти лет крупнокапиталистического развития оказалось достаточно, чтобы продвинуть нас так далеко, что сегодня мы можем вполне серьезно рассчитывать на уничтожение капитализма Даже более того: мы сейчас не только в состоянии решить эту задачу, она не только стала нашим долгом по отношению к пролетариату, но и её решениевообще является единственным спасением для существованиячеловеческого общества. (Оживлённое одобрение.)
Товарищи, что же оставила эта война от буржуазного общества, как не огромную груду развалин? Формально все средства производства, а также очень многие средства власти, почти все решающие средства власти находятся еще в руках господствующих классов: мы на сей счет не заблуждаемся. Но то, что они могут сотворить с их помощью, это, кроме судорожных попыток кровавыми банями возобновить эксплуатацию, не более чем анархия. Они зашли столь далеко, что ныне дилемма, перед которой стоит человечество, такова: либо гибель в анархии, либо спасение благодаря социализму. В результате мировой войны буржуазные классы уже не могут найти какого-либо выхода на почве своего классового господства и капитализма. Итак, произошло то, что мы сегодня в самом буквальном смысле слова стали очевидцами той истины, которую именно Маркс и Энгельс в своем великом документе – в Манифесте Коммунистической партии впервые высказали как научную основу социализма: социализм станет исторической необходимостью. Социализм стал необходимостью не только потому, что пролетариат больше не желает жить в тех услових жизни, которые дают ему капиталистические классы, но и потому, что, если он не исполнит своего классового долга и не осуществит социализм, всех нас вместе ожидает гибель. (Оживленное одобрение.) Так вот, товарищи, это – та общая основа, на которой строится наша Программа, которую мы сегодня официально принимаем и с проектом которой мы познакомились в брошюре Чего хочет Союз Спартака?. Она находится в сознательном противоречии с точкой зрения, на которой до сих пор стоит Эрфуртская программа, в сознательном противоречии с отрывом непосредственных, так называемых минимальных требований политической и экономической борьбы от социалистической конечной цели как программы максимум. В сознательном противоречии с этим мы ликвидируем результаты последних семидесяти лет развития и особенно непосредственный результат мировой войны, говоря: для нас нет теперь никакой программы минимум и никакой программы максимум; и то и другое – это социализм; вот той минимум, который мы должны осуществить сегодня. (Очень хорошо!)
Об отдельных мерах, которые мы предлагаем вам в нашем проекте Программы, я распространяться здесь не буду, ибо у вас есть возможность высказать свое отношение к каждой из них и не имеет смысла детально обсуждать здесь все детали. Я считаю своей задачей обозначить и сформулировать здесь только общие, самые основные черты, отличающие наши программные позиции от прежних позиций так называемой официальной германской социал-демократии. Напротив, я считаю гораздо более важным и настоятельно необходимым, чтобы мы договорились о том, как оценивать конкретные условия, как следует сформулировать тактические задачи, практические лозунги, вытекающие из политического положения, из предшествующего хода революции и из предполагаемых дальнейших направлений ее развития. Мы хотим обсудить политическую ситуацию с точки зрения той концепции, которую я пыталась охарактеризовать, – с точки зрения осуществления социализма как непосредственной задачи, которая должна наперед освещать каждую меру, каждую нашу позицию.
Товарищи, наш сегодняшний съезд партии, который, как я считаю возможным с гордостью заявить, является Учредительным съездом единственной революционной социалистической партии германского пролетариата, этот съезд случайно или, скорее, если сказать прямо, не случайно совпадает с поворотным пунктом в развитии самой германской революции. Можно утверждать, что событиями последних дней завершилась начальная фаза германской революции, что теперь мы вступаем во вторую, дальнейшую стадию ее развития и что наш общий долг и вместе с тем источник лучшего, более глубокого осознания будущего – осуществить самокритику, вдумчивую критическую проверку сделанного, созданного и упущенного, дабы обрести способность дальнейшего нашего движения вперед. Мы хотим испытующим взором окинуть только что законченную первую фазу революции!
Ее исходным пунктом было 9 ноября. 9 ноября явилось революцией, полной недостатков и слабостей. Это не удивительно. То была революция, пришедшая после четырех лет войны, после четырех лет, за которые германский пролетариат, благодаря воспитательной школе социал-демократии и свободных профсоюзов, испытал такой позор и пережил такое забвение своих социалистических задач, что равного примера не сыскать ни в одной другой стране. Стоя на почве исторического развития, как марксисты и социалисты, мы не могли ожидать, что в Германии, являвшей собой страшную картину последствий 4 августа и событий четырех дальнейших лет, 9 ноября 1918 г. вдруг совершится великолепная революция, классово сознательная и ясно видящая свои цели. И то, что мы пережили 9 ноября, было более чем на три четверти не победой нового принципа, а крахом существующего империализма. (Одобрение.) Просто наступил момент, когда империализм, как колосс на глиняных ногах, внутренне прогнивший, должен был рухнуть. А то, что последовало затем, было более или менее хаотичным, бесплановым, весьма мало сознательным движением. Соединяющая связь и непреходящий, спасительный принцип его был выражен только в лозунге: создание рабочих и солдатских Советов. Вот девиз этой революции, который сразу же – при всех недостатках и слабостях первого момента – придал ей особый отпечаток пролетарской, социалистической революции.
И мы не должны никогда упускать случая, когда слышим клевету на русских большевиков, отвечать на это: а где вы научились азбуке вашей нынешней революции? Вы взяли ее у русских – рабочие и солдатские Советы! (Одобрение.) А те людишки, которые, стоя ныне во главе германского так называемого социалистического правительства, считают своей обязанностью предательски наносить рука об руку с английскими империалистами удары в спину русским большевикам, они формально тоже опираются на рабочие и солдатские Советы. Даже и они вынуждены признать: это русская революция дала первые лозунги для мировой революции. Мы можем уверенно сказать – и это само собою вытекает из всей обстановки: в какой бы стране после Германии ни произошла пролетарская революция, первым ее шагом будет образование рабочих и солдатских Советов. (Очень верно!)
Именно в этом – объединяющие интернациональные связи нашего движения вперед, это – тот девиз, который целиком отличает нашу революцию от всех прежних буржуазных революций. И весьма характерно для тех диалектических противоречий, в рамках которых она движется, – как, впрочем, и все революции, – что уже 9 ноября, когда она издала свой первый крик, возвестив, так сказать, о своем рождении, она нашла именно то слово, которое ведет нас дальше к социализму: рабочие и солдатские Советы. Это понятие, вокруг которого сгруппировалось решительно все, революция нашла инстинктивно, несмотря на то что 9 ноября она была такой отсталой, что вследствие своих недостатков и слабостей, из-за нехватки собственной инициативы и ясности относительно своих задач уже на второй день после революции сподобилась снова выпустить из своих рук половину тех средств власти, которые завоевала 9 ноября. В этом сказывается, с одной стороны, то, что нынешняя революция испытывает на себе воздействие сверхмощного закона исторической необходимости, и это служит порукой тому, что мы шаг за шагом придем к нашей цели, несмотря на все трудности, осложнения и собственные недуги. С другой стороны, надо сказать, сравнив этот ясный лозунг с недостатками практики, с которой он связан: то были лишь первые детские шаги революции, которой предстоят еще огромные дела и долгий путь, пока она дорастет до полного осуществления своих первых лозунгов.
Товарищи, мы продолжаем при этом ту линию, которую ровно 70 лет тому назад определили Маркс и Энгельс в Манифесте Коммунистической партии. Манифест, как вы знаете, считал социализм, осуществление конечных социалистических целей непосредственной задачей пролетарской революции. Такова была точка зрения, которую Маркс и Энгельс отстаивали в революции 1848 г. и которую считали основой для пролетарской акции также и в интернациональном плане. Тогда оба они, а с ними вместе все ведущие умы пролетарского движения верили, что стоят перед непосредственной задачей введения социализма; для этого лишь необходимо совершить политическую революцию, овладеть политической властью, чтобы непосредственно претворить социализм в плоть и кровь. Затем, как вы знаете, Маркс и Энгельс сами осуществили основательную ревизию этой точки зрения.
В первом предисловии к изданию Манифеста Коммунистической партии 1872 г., которое было еще подписано Марксом и Энгельсом совместно (оно напечатано в издании 1894 г.), оба они так говорили о собственном произведении:
В настоящее время это место, – конец II раздела, а именно изложение практических мероприятий по осуществлению социализма, – во многих отношениях звучало бы иначе. Ввиду огромного развития крупной промышленности за последние двадцать пять лет и сопутствующего ему развития партийной организации рабочего класса; ввиду практического опыта сначала Февральской революции, а потом, в еще большей мере, Парижской Коммуны, когда впервые политическая власть в продолжение двух месяцев находилась в руках пролетариата, эта программа теперь местами устарела. В особенности Коммуна доказала, что рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей.
А как же звучало то место, которое было объявлено устаревшим? Это мы читаем в Манифесте Коммунистической партии на странице 23:
Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил.
Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения, т. е. при помощи мероприятий, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства.
Эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах.
Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:
Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.
Высокий прогрессивный налог.
Отмена права наследования.
Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.
Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.
Централизация всего транспорта в руках государства.
Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.
Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.
Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней.
Общественное и бесплатное воспитание всех детей. .Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.
Как видите, это, с некоторыми отклонениями, те же самые задачи, непосредственно перед которыми мы стоим сегодня: проведение в жизнь, осуществление социализма Между тем временем, когда это было выдвинуто в качестве программы, и сегодняшним моментом пролегло 70 лет капиталистического развития и историческая диалектика привела к тому, что сегодня мы возвращаемся к той точке зрения, от которой Маркс и Энгельс впоследствии отказались как от ошибочной. Они имели на то серьезные основания. Развитие капитализма, происшедшее с тех пор, привело нас к тому, что то, что тогда было ошибкой, ныне стало истиной. И сегодня наша непосредственная задача выполнить то, перед чем Маркс и Энгельс стояли в 1848.г.
Однако между той точкой развития, его началом, и нашей нынешней позицией и задачей пролег путь развития не только капитализма, но и социалистического рабочего движения, и прежде всего в Германии, как ведущей стране современного пролетариата. Развитие это проходило своеобразно. Вслед за тем, как Маркс и Энгельс после разочарований в революции 1848 г отказались от мнения, что пролетариат в состоянии непосредственно и прямо осуществить социализм, в каждой стране возникли социал-демократические, социалистические партии, которые заняли совсем другую позицию. Непосредственной задачей была объявлена повседневная борьба за частичные требования в политической и экономической области, чтобы сначала постепенно создать армии пролетариата, призванные, когда капиталистическое развитие созреет, осуществить социализм.
Этот поворот, это совершенно другое основание, на которое опиралась социалистическая программа, приобрело именно в Германии весьма типичную форму. Германская социал-демократия вплоть до ее краха 4 августа [1914 г.] руководствовалась Эрфуртской программой, в которой на первом плане стояли так называемые ближайшие минимальные задачи, а социализм служил только путеводной звездой к далекой конечной цели. Но дело ведь не в том, что записано в Программе, а в том, как она воспринимается в реальной жизни. Для такого восприятия Программы определяющим был важный исторический документ нашего рабочего движения – Введение, которое Фридрих Энгельс написал в 1895 г. к «Классовой борьбе во Франции» [Карла Маркса].
Товарищи, я останавливаюсь на этом вопросе не только из исторического интереса, а потому, что это очень актуальный вопрос и наш исторический долг – разобраться в нем, когда мы ставим нашу Программу на ту почву, на которой некогда, в 1848 г., стояли Маркс и Энгельс. Вследствие тех изменений которые принесло за истекшее время историческое развитие, наш долг – совершенно ясно и сознательно предпринять ревизию той концепции, которая была определяющей в германской социал-демократии вплоть до ее краха 4 августа. Эта ревизия должна быть осуществлена здесь официально.
Товарищи, как же подходил к этому вопросу Энгельс в том знаменитом Введении к Марксовой Классовой борьбе во Франции, написанном в 1895 г., т. е. уже после смерти Маркса? Прежде всего он, бросая ретроспективный взгляд на время после 1848 г., показал, что концепция непосредственно предстоящей социалистической революции устарела. Далее он продолжает:
История показала, что и мы и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства; она доказала это той экономической революцией, которая с 1848 г. охватила весь континент и впервые действительно утвердила крупную промышленность во Франции, Австрии, Венгрии, Польше и недавно в России, а Германию превратила прямо-таки в первоклассную промышленную страну, – и все это на капиталистической основе, которая, таким образом, в 1848 г. обладала еще очень большой способностью к расширению.
Развивая далее мысль о том, насколько все с тех пор изменилось, он перешел к вопросу о задачах партии в Германии: Война 1870-1871 гг. и поражение Коммуны, как предсказывал Маркс, временно перенесли центр тяжести европейского рабочего движения из Франции в Германию. Во Франции, разумеется, понадобились годы, чтобы оправиться от кровопускания, устроенного в мае 1871 года. Наоборот, в Германии, где все быстрее развивалась промышленность, поставленная вдобавок благодатными французскими миллиардами в прямо-таки тепличные условия, еще быстрее и неуклоннее росла социал-демократия. Благодаря тому умению, с которым немецкие рабочие использовали введенное в 1866 г. всеобщее избирательное право, изумительный рост партии стал очевиден всему миру из бесспорных цифр.
Затем следует известный перечень, показывающий, как мы росли до миллионов от одних выборов в рейхстаг к другим, из чего Энгельс делает следующий вывод:
Но вместе с этим успешным использованием всеобщего избирательного права стал применяться совершенно новый способ борьбы пролетариата, и он быстро получил дальнейшее развитие. Нашли, что государственные учреждения, при помощи которых буржуазия организует свое господство, открывают и другие возможности для борьбы рабочего класса против этих самых учреждений. Рабочие стали принимать участие в выборах в ландгстаги отдельных государств, в муниципалитеты, промысловые cуды, стали оспаривать у буржуазии каждую выборную должность, если при замещении ее в голосовании участвовало достаточное количество рабочих голосов. И вышло так, что буржуазия и правительство стали гораздо больше бояться легальной деятельности рабочей партии, чем нелегальной, успехов на выборах, – чем успехов восстания.
И к этому Энгельс присовокупляет обстоятельную критику безумной идеи, будто в современных условиях капитализма пролетариат вообще может чего-либо добиться путем революции на улице. Я считаю, что сегодня перед лицом того факта, что мы находимся в разгаре революции, уличной революции, со всем, что ей присуще, самое время вступить в спор с той концепцией, которая до последнего времени имела хождение в германской социал-демократии в качестве официальной и на которую тоже ложится ответственность за пережитое нами 4 августа 1914 г. (Очень верно!)
Я не хочу этим сказать, что из-за таких высказываний и на Энгельса падает вина за весь ход развития в Германии; я говорю лишь, что перед нами – классически сформулированный документ той концепции, которая жила в германской социал-демократии или, вернее, умертвила ее. Здесь, товарищи, Энгельс со всем знанием дела, которым он обладал и в области военных наук, показывает: было бы чистым безумием верить, что при нынешнем уровне развития милитаризма, промышленности и крупных городов трудовой народ смог бы осуществить уличную революцию и притом победить. Это противопоставление принесло с собой двоякие выводы. Во-первых, при этом парламентская борьба рассматривалась как противоположность прямому революционному действию пролетариата и как прямо-таки единственное средство классовой борьбы. Из этой критики вырастал чистый лишь парламентаризм. Во-вторых, странным образом именно самая мощная организация классового государства – милитаризм, масса одетых в солдатские мундиры пролетариев априорно изображались как обладающие иммунитетом и недоступные какому-либо социалистическому воздействию. И если Введение говорит, что при нынешнем развитии гигантских армий было бы сумасбродством думать, будто пролетариат смог бы справиться с этими солдатами, вооруженными пулеметами и новейшими техническими боевыми средствами, то оно, очевидно, исходит из предпосылки, что тот, кто стал солдатом, заранее и навсегда должен оставаться опорой господствующих классов. Это – ошибка, которая с точки зрения нынешнего опыта, да еще при том, что она принадлежит человеку, стоявшему во главе нашего движения, была бы просто непостижимой, если бы мы не знали, в каких фактических условиях возник приведенный выше исторический документ.
К чести обоих наших великих учителей, особенно же много позже скончавшегося Энгельса, который отстаивал честь и взгляды Маркса, следует констатировать, что, как известно, Энгельс написал это Введение под прямым давлением тогдашней [социал-демократической] фракции рейхстага. Это было в то время. когда в Германии (после отмены в начале 90-х годов закона против социалистов) внутри немецкого рабочего движения стало заметным сильное течение левого радикализма, которое хотело предотвратить полное поглощение членов партии чисто парламентской борьбой. Для того чтобы теоретически разбить радикальные элементы и практически их подавить, а также чтобы авторитетом наших великих наставников лишить их уважения со стороны широких масс, Бебель и товарищи (это тогда тоже было характерно для наших условий: парламентская фракция рейхстага решала, идейно и тактически, судьбы и задачи партии) вынудили Энгельса, который жил за границей и потому должен был положиться на их заверения, написать данное Введение, поскольку, мол, настоятельнейшая необходимость сейчас – спасти германское рабочее движение от анархических вывихов.
С тех пор эта концепция действительно овладела всеми деяниями и помыслами германской социал-демократии, пока мы не испытали на себе прелестное событие 4 августа 1914 г. То было провозглашение ничего кроме парламентаризма . Но сам Энгельс до результата, до практических последствий такого применения его Введения, его теории не дожил. Я уверена: тот, кто знает труды Маркса и Энгельса, живой, революционный, подлинный, нефальсифицированный дух, которым дышат все их труды и статьи, тот должен быть убежден, что Энгельс первым выступил бы против извращений, вытекающих из лишь парламентаризма , против того погружения в трясину и морального падения рабочего движения, которое началось в Германии еще за несколько десятилетий до 4 августа. Ведь 4 августа не с неба свалилось, как неожиданный поворот, а было логическим следствием того, что мы переживали день за днем, из года в год (Очень правильно!), того, чему Энгельс и, будь он жив, Маркс воспротивились бы первыми, чтобы со всей силой не дать возу скатиться в болото.
Но Энгельс умер в том же году, когда написал свое Введение. Мы потеряли его в 1895 г., а с тех пор теоретическое руководство из рук Энгельса перешло, к сожалению, в руки Каутского, и мы стали свидетелями такого явления, когда любой протест против лишь парламентаризма , протест, шедший на каждом съезде партии слева, будучи выражен большей или меньшей группой товарищей, противостоявших в упорной борьбе тому увязанию в болоте, грозящие последствия которого должен был осознать каждый, штемпелевался как анархизм, анархо-синдикализм или по меньшей мере как антимарксизм. Официальный марксизм должен был служить прикрытием для всяческих калькуляций, уклонений от действительно революционной классовой борьбы, для всяческой половинчатости, обрекавшей германскую социал-демократию и рабочее движение вообще, так же и профсоюзное, на прозябание в рамках и на почве капиталистического общества, без серьезного стремления потрясти основы общества и заставить его затрещать по всем швам.
Мы сегодня, товарищи, переживаем момент, когда можем сказать: мы снова с Марксом, под его знаменем. Когда мы сейчас в нашей Программе заявляем: непосредственная задача пролетариата – не что иное, как, говоря кратко, претворение социализма в жизнь и выкорчевывание капитализма, мы тем самым становимся на почву, на которой стояли Маркс и Энгельс в 1848 г. и которую они принципиально никогда не покидали. Теперь ясно, что такое подлинный марксизм и чем был тот эрзац-марксизм (Очень хорошо!), который так долго распространялся в германской социал-демократии в качестве официального марксизма. Вы ведь видите по представителям этого марксизма, куда он ныне зашел в качестве придатка и привеска к Эберту, Давиду и иже с ними. Среди них мы видим официальных представителей того учения, которое нам десятилетиями выдавали за подлинный, нефальсифицированный марксизм. Нет, марксизм отнюдь не вел к тому, чтобы вместе с шейдемановцами делать контрреволюционную политику. Подлинный марксизм борется и против тех, кто пытается его фальсифицировать, он, как крот, подкапывал устои капиталистического общества и привел к тому, что сегодня лучшая часть германского пролетариата шагает под нашим знаменем, под боевым знаменем революции, что мы имеем своих приверженцев и будущих боевых соратников и там, где контрреволюция еще кажется господствующей.
Итак, товарищи, как я уже упомянула, мы, ведомые ходом исторической диалектики и обогащенные предшествующим семидесятилетним капиталистическим развитием, вновь стоим там, где в 1848 г. стояли Маркс и Энгельс, когда они впервые развернули знамя интернационального социализма. Ревизовав ошибки и иллюзии 1848 г., тогда считали, что пролетариату предстоит ещё бесконечно долгий путь, прежде чем социализм сможет стать действительностью. Разумеется, серьезные теоретики никогда не занимались назначением обязательных и твердых сроков краха капитализма, но в общем и целом представляли себе этот путь еще очень длинным. Как раз это и звучит в каждой строке того Введения, которое Энгельс написал в 1895 г. Так вот, теперь мы можем подвести итог. Не было ли это, в сравнении с ходом прежних классовых боев, весьма кратким отрезком времени? Семидесяти лет крупнокапиталистического развития оказалось достаточно, чтобы продвинуть нас так далеко, что сегодня мы можем вполне серьезно рассчитывать на уничтожение капитализма Даже более того: мы сейчас не только в состоянии решить эту задачу, она не только стала нашим долгом по отношению к пролетариату, но и её решениевообще является единственным спасением для существованиячеловеческого общества. (Оживлённое одобрение.)
Товарищи, что же оставила эта война от буржуазного общества, как не огромную груду развалин? Формально все средства производства, а также очень многие средства власти, почти все решающие средства власти находятся еще в руках господствующих классов: мы на сей счет не заблуждаемся. Но то, что они могут сотворить с их помощью, это, кроме судорожных попыток кровавыми банями возобновить эксплуатацию, не более чем анархия. Они зашли столь далеко, что ныне дилемма, перед которой стоит человечество, такова: либо гибель в анархии, либо спасение благодаря социализму. В результате мировой войны буржуазные классы уже не могут найти какого-либо выхода на почве своего классового господства и капитализма. Итак, произошло то, что мы сегодня в самом буквальном смысле слова стали очевидцами той истины, которую именно Маркс и Энгельс в своем великом документе – в Манифесте Коммунистической партии впервые высказали как научную основу социализма: социализм станет исторической необходимостью. Социализм стал необходимостью не только потому, что пролетариат больше не желает жить в тех услових жизни, которые дают ему капиталистические классы, но и потому, что, если он не исполнит своего классового долга и не осуществит социализм, всех нас вместе ожидает гибель. (Оживленное одобрение.) Так вот, товарищи, это – та общая основа, на которой строится наша Программа, которую мы сегодня официально принимаем и с проектом которой мы познакомились в брошюре Чего хочет Союз Спартака?. Она находится в сознательном противоречии с точкой зрения, на которой до сих пор стоит Эрфуртская программа, в сознательном противоречии с отрывом непосредственных, так называемых минимальных требований политической и экономической борьбы от социалистической конечной цели как программы максимум. В сознательном противоречии с этим мы ликвидируем результаты последних семидесяти лет развития и особенно непосредственный результат мировой войны, говоря: для нас нет теперь никакой программы минимум и никакой программы максимум; и то и другое – это социализм; вот той минимум, который мы должны осуществить сегодня. (Очень хорошо!)
Об отдельных мерах, которые мы предлагаем вам в нашем проекте Программы, я распространяться здесь не буду, ибо у вас есть возможность высказать свое отношение к каждой из них и не имеет смысла детально обсуждать здесь все детали. Я считаю своей задачей обозначить и сформулировать здесь только общие, самые основные черты, отличающие наши программные позиции от прежних позиций так называемой официальной германской социал-демократии. Напротив, я считаю гораздо более важным и настоятельно необходимым, чтобы мы договорились о том, как оценивать конкретные условия, как следует сформулировать тактические задачи, практические лозунги, вытекающие из политического положения, из предшествующего хода революции и из предполагаемых дальнейших направлений ее развития. Мы хотим обсудить политическую ситуацию с точки зрения той концепции, которую я пыталась охарактеризовать, – с точки зрения осуществления социализма как непосредственной задачи, которая должна наперед освещать каждую меру, каждую нашу позицию.
Товарищи, наш сегодняшний съезд партии, который, как я считаю возможным с гордостью заявить, является Учредительным съездом единственной революционной социалистической партии германского пролетариата, этот съезд случайно или, скорее, если сказать прямо, не случайно совпадает с поворотным пунктом в развитии самой германской революции. Можно утверждать, что событиями последних дней завершилась начальная фаза германской революции, что теперь мы вступаем во вторую, дальнейшую стадию ее развития и что наш общий долг и вместе с тем источник лучшего, более глубокого осознания будущего – осуществить самокритику, вдумчивую критическую проверку сделанного, созданного и упущенного, дабы обрести способность дальнейшего нашего движения вперед. Мы хотим испытующим взором окинуть только что законченную первую фазу революции!
Ее исходным пунктом было 9 ноября. 9 ноября явилось революцией, полной недостатков и слабостей. Это не удивительно. То была революция, пришедшая после четырех лет войны, после четырех лет, за которые германский пролетариат, благодаря воспитательной школе социал-демократии и свободных профсоюзов, испытал такой позор и пережил такое забвение своих социалистических задач, что равного примера не сыскать ни в одной другой стране. Стоя на почве исторического развития, как марксисты и социалисты, мы не могли ожидать, что в Германии, являвшей собой страшную картину последствий 4 августа и событий четырех дальнейших лет, 9 ноября 1918 г. вдруг совершится великолепная революция, классово сознательная и ясно видящая свои цели. И то, что мы пережили 9 ноября, было более чем на три четверти не победой нового принципа, а крахом существующего империализма. (Одобрение.) Просто наступил момент, когда империализм, как колосс на глиняных ногах, внутренне прогнивший, должен был рухнуть. А то, что последовало затем, было более или менее хаотичным, бесплановым, весьма мало сознательным движением. Соединяющая связь и непреходящий, спасительный принцип его был выражен только в лозунге: создание рабочих и солдатских Советов. Вот девиз этой революции, который сразу же – при всех недостатках и слабостях первого момента – придал ей особый отпечаток пролетарской, социалистической революции.
И мы не должны никогда упускать случая, когда слышим клевету на русских большевиков, отвечать на это: а где вы научились азбуке вашей нынешней революции? Вы взяли ее у русских – рабочие и солдатские Советы! (Одобрение.) А те людишки, которые, стоя ныне во главе германского так называемого социалистического правительства, считают своей обязанностью предательски наносить рука об руку с английскими империалистами удары в спину русским большевикам, они формально тоже опираются на рабочие и солдатские Советы. Даже и они вынуждены признать: это русская революция дала первые лозунги для мировой революции. Мы можем уверенно сказать – и это само собою вытекает из всей обстановки: в какой бы стране после Германии ни произошла пролетарская революция, первым ее шагом будет образование рабочих и солдатских Советов. (Очень верно!)
Именно в этом – объединяющие интернациональные связи нашего движения вперед, это – тот девиз, который целиком отличает нашу революцию от всех прежних буржуазных революций. И весьма характерно для тех диалектических противоречий, в рамках которых она движется, – как, впрочем, и все революции, – что уже 9 ноября, когда она издала свой первый крик, возвестив, так сказать, о своем рождении, она нашла именно то слово, которое ведет нас дальше к социализму: рабочие и солдатские Советы. Это понятие, вокруг которого сгруппировалось решительно все, революция нашла инстинктивно, несмотря на то что 9 ноября она была такой отсталой, что вследствие своих недостатков и слабостей, из-за нехватки собственной инициативы и ясности относительно своих задач уже на второй день после революции сподобилась снова выпустить из своих рук половину тех средств власти, которые завоевала 9 ноября. В этом сказывается, с одной стороны, то, что нынешняя революция испытывает на себе воздействие сверхмощного закона исторической необходимости, и это служит порукой тому, что мы шаг за шагом придем к нашей цели, несмотря на все трудности, осложнения и собственные недуги. С другой стороны, надо сказать, сравнив этот ясный лозунг с недостатками практики, с которой он связан: то были лишь первые детские шаги революции, которой предстоят еще огромные дела и долгий путь, пока она дорастет до полного осуществления своих первых лозунгов.