Страница:
Первой встала на стол тяжелая окованная золотом малахитовая шкатулка. Йёю щелкнул замком и откинул крышку. Внутри ларца лежали фамильные драгоценности герцогов Йёю. Сейчас в нарушение традиции здесь вместе лежали мужские и женские украшения. Их было мало, но зато это были подлинные сокровища, ценность которых определялась не столько величиной и количеством драгоценных камней или талантом и именем мастера, их создавшего, сколько временем, в течение которого они украшали герцогов и герцогинь Йёю. Вот это кольцо, например, узкую полоску невзрачной платины с одним-единственным среднего размера бриллиантом, его первый предок подарил своей невесте, отправляясь на Легатовы поля.[23] Во всяком случае, так гласило семейное предание. Откуда на самом деле взялось это кольцо, сказать было трудно, но когда 2487 лет назад был составлен первый из сохранившихся реестров сокровищницы, в нем уже было записано и оно. Под номером три. Йёю взял кольцо в руку и поднес к глазам. На внутренней поверхности кольца была выгравирована надпись. Только одно слово: «Люблю», и все. Традиция, помноженная на время своего существования, – сильнее разума, разрушительнее чувств.
Йёю бережно опустил кольцо на место, закрыл шкатулку и продолжил свой малый труд. Вещь за вещью появлялись из недр сумки и занимали место на тщательно оструганной поверхности деревянной столешницы. Последней он извлек из сумки кожаную папку малого формата, закрытую на нефритовые застежки. Взяв ее в руку, Йёю прошел к рабочему столу, сопровождаемый все тем же «солнечным» лучом. Не садясь, он положил папку с края стола и вызвал проекцию, запустив поисковую систему, настроенную на системы флотского информационного поля. Пока поисковики вскрывали внешние защитные оболочки коммуникационных систем Адмиралтейства, полевого штаба и других доступных ему источников, Йёю открыл встроенный в тумбу стола холодильник и достал оттуда керамитовый термос долговременного хранения. Широкий массивный цилиндр был маркирован датой, которая наступит только через шесть лет. Йёю удовлетворенно кивнул и вскрыл пломбы. Когда, сняв герметизирующую крышку, Йёю вынул из узкого горлышка плотно притертую пробку, над столом поплыл дивный аромат «Спокойствия Снегов». Долгую минуту Йёю стоял неподвижно, с наслаждением вдыхая изысканный аромат крепкой можжевеловой водки, потом налил себе немного в костяную чашечку и пригубил. Водка была превосходна. Даже крошечный глоток ее подарил ему тепло и каплю радости посреди бедствий, обрушившихся на него и на империю. Теперь Йёю мог сесть. Он неторопливо раскурил трубку, просматривая между делом каналы связи флота; сделал еще один глоток и, разделив проекцию на три независимые зоны, определил центральную под передаваемые связистами флота в режиме реального времени сводки для оперативного штаба генерал-губернатора Метрополии. Боковые же поля были замкнуты на необработанные потоки информации, идущие в аналитический центр Академии и в штаб Главного квартирмейстера. Оставшись доволен результатами, он сделал еще один маленький глоток, долил в чашку водку из термоса и взял наконец терпеливо дожидающуюся его внимания папку. Йёю расстегнул застежки, раскрыл папку и извлек из нее плоский керамитовый футляр, запечатанный его личными кодами. Раскрыв футляр, он вынул из него небольшой пакет, завернутый в алый шелковый платок. Перед тем как развернуть платок, он снова отпил из чашечки и только после этого извлек из шелка простой, без надписей, белый бумажный пакет, а из него – тонкую книжечку в кожаном выцветшем переплете. Бережно раскрыв книгу – а это был подлинник «Малого Послания», – он с чувством восхищения и трепета пробежал глазами по написанным от руки мелким, но четким почерком строчкам. Йёю знал эту книгу наизусть, но перечитывал множество раз в течение всей жизни, каждый раз находя в ней что-нибудь новое, созвучное его нынешнему настроению или обстоятельствам своей жизни в этот конкретный отрезок времени.
«Война – это зеркало, в которое смотрится поколение».
Эти слова принадлежали герцогу Йёю-Ян, деду его деда. Эссе, написанное 487 лет назад, называлось «Сущность Отражения», и Йёю полагал, что это было лучшее, что написал за свою долгую жизнь адмирал Ян. Не безупречное с точки зрения стилистики, концептуально оно породило бурю и положило начало крайне интересной дискуссии. Даже теперь, когда иное поколение отпевало последние песни другой эпохи, ищущий ум был способен отыскать в «Малом Послании» Йёю-Яна немало золотых нитей, сшиваюших пространство имперского дискурса.
«Так что же отразило зеркало новой войны? – Вопрос был не праздный, как могло бы показаться поверхностному человеку, и Йёю, которого не могли назвать поверхностным даже его враги, не зря тратил быстротекущее время, рассматривая концепцию Отражения в перспективе обрушившихся на империю несчастий. – Каким предстанет мое поколение в беспристрастном зеркале тотального конфликта?»
Сейчас Йёю снова находился в изгнании. Добровольность изгнания ничего не меняла в сути произошедших событий. На бытийном уровне не было никакой разницы между волей императора и волей обстоятельств. В любом случае Йёю находился сейчас не в своем городском замке, а прятался от ужасов войны в жалкой пастушьей хибаре, крохотном домике, сложенном из дикого желтовато-коричневого камня. Это была самая глубокая щель, в которую он мог забиться. Самое надежное убежище, которое у него было. Когда с ним связался аназдар Вараба, Йёю предавался смертному греху, вернее, двум смертным грехам сразу. Он проявлял слабость, недостойную мужчины и воина, и пытался врачевать тоску средствами, предназначенными для радостного служения богам. Он ласкал новую игрушку, взятую накануне в качестве приза за поединок с графом Йшцайей, и пил травницу, горькую водку, сваренную из сахаристых трав восточной пустыни. У игрушки была нежная податливая грудь и полыхающее жаром лоно, но Йёю не мог перестать думать о Цо. Водка наполняла его рот горечью, но чем была эта горечь по сравнению с ядом разлуки? Он упивался своим несчастьем, которое не было несчастьем и которому не следовало позволять прорасти в своей душе. От окончательного падения его спас Вараба.
– Герцог, – без предисловий сказал князь Яагш. – Уносите ноги, ратай уже здесь.
Слова бригадира отрезвили Йёю, определив меру и его эгоизму и мелким неприятностям, случившимся с ним в мирное время. Зеркало войны исправило искажения, привнесенные днями мира и довольства, и перед глазами Йёю предстала холодная и жестокая в своей объективности реальность. Цо находилась на другом конце галактики, и помочь ей сейчас он ничем не мог. Он даже не мог знать, что теперь происходит на забытой богами Ойг и происходит ли там что-нибудь вообще. Зато он доподлинно знал, что в ближайшее время произойдет на Тхолане. Что может на нем произойти.
Еще через две минуты сигнал тревоги передал его агент в Адмиралтействе, и Йёю побежал. Естественно, он не сорвался с места нагим, каким явил его испытующим богам случай. Он оделся и вызвал слуг. Их было четверо, тех, с кем он решил разделить свое изгнание. Он потратил еще семь минут драгоценного времени, чтобы бросить в дорожный мешок самое ценное из своего архива и сокровищницы и послать по почте несколько неотложных сообщений. И все. Он уже летел на своем флаере на север, стараясь успеть долететь раньше, чем служба тыла очистит тхоланские небеса от мешающих ей гражданских бортов. Он не успел, конечно, но его подлинные пропуска герцога и Лауреата добавили ему еще 20 минут, а поддельные – генерал-квартирмейстера 7-й армии – украли для него еще 30. И все-таки время было уже на исходе – на западе и северо-востоке видны были всполохи мощных взрывов, когда Йёю добрался наконец до своего убежища. Этот домик он присмотрел и выкупил еще в прошлой жизни, при старом императоре. На самом деле через подставных лиц удалось скупить тогда все земли в долине, а домик, стоявший у самого входа в узкое темное ущелье, перпендикулярное долине, – оно называлось просто и бесхитростно… Стилет, – был всего лишь удобным прикрытием для настоящего убежища. «На войне как на войне». Это изречение подарил ему все тот же Вараба. Очень верно сказано, между прочим. Достигнув места, все, и слуги и Йёю, работали вместе и на равных, не чинясь и не тратя времени на субординацию. Флаер задвинули в узость ущелья и спрятали в специально углубленной и расширенной для этих целей пещере. В домике разожгли очаг и разбросали мелкие вещи так, чтобы было видно, люди покинули дом впопыхах и спешке. Активировали антенны на горных склонах и охранный периметр, который являлся подлинным шедевром контрразведывательной техники, так как опознать в отдельных его деталях целое было практически невозможно. И только после этого, под все еще голубыми небесами, стремительно превратившимися в ворота Страха, они спустились под землю и ушли в бункер, встроенный в тело горы. Здесь, в своих рукотворных пещерах, Йёю и провел весь этот день. Первый день войны.
Йёю сидел за пультом вычислителя, и перед ним во мгле операционного зала разворачивались яркие многоцветные проекции. Иногда много – семь или даже восемь, иногда мало, но никогда меньше трех. Он следил за ходом сражения, насколько позволяла украденная где только возможно информация, и думал.
Итак, каким предстанет его поколение в зеркале этой войны?
Сейчас, ночью, после всего, что он видел, и всего, что удалось узнать, Йёю начал опасаться, что когда эта бойня завершится, люди его круга не найдут своего отражения в зеркале последней ратайской войны.
«Мы выкурили свою трубку до конца, – решил Йёю. – Нас нет в комнате, и дверь не ожидает нашего возвращения».
Сожаление. Печаль. Холодные угли воспоминаний.
«Вот все, что осталось от нашего поколения».
Новый разговор с бригадиром окончательно прояснил ситуацию, и Йёю понял, что теперь снова придется выживать там, где выжить невозможно по определению.
Гнев.
«О да, – решил Йёю. – Если я открою сердце гневу, разум мой ослабеет, но силы возрастут. Пусть так. Мне понадобится много сил, потому что…
Мужчина может увидеть себя только в глазах женщины и в стали клинка. И там и там отражение будет нечетким, но суть человека эти два отражения передают с безупречной точностью».
Он увидел черные бездонные глаза Цо, и рука Взвешивающего Долю легла на его сердце.
«Я должен увидеть ее еще хотя бы один раз, – решил он. – Я должен посмотреться в ее глаза». Но для того чтобы это случилось, ему предстояло сначала посмотреться в сталь клинка. Что он увидит там? Йёю ощутил секундную неуверенность, даже опасение и страх, но гнев уже сжигал его сердце в своем яростном пламени.
Идущий по лезвию меча не должен смотреть под ноги.
«Я дойду, Цо! – поклялся он. – Мы встретимся, даже если мне придется утопить в крови этих ублюдков саму империю! Я знаю, мне не будет стыдно, когда я увижу себя в твоих глазах».
Так он решил, но боги продолжали испытывать его, как если бы они не знали его так давно и так хорошо, как могли узнать за долгие годы его жизни. Сначала пропала связь с сенатором Ё, потом ушел в безумный поиск бригадир Вараба, а Йёю выпал жребий ждать. Ожидание непомерной тяжестью легло на его плечи, и Йёю остался один. Это было непросто, но он справился и с этим, хотя терпение и не входило в число Одиннадцати Добродетелей людей из Ближнего Круга. Йёю заставил себя работать. Искать информацию и думать. Думать, думать, думать.
К утру он уже знал о семи нападениях. Ё не были единственной семьей, удостоившейся особого внимания заговорщиков. Они были одними из. Но все семьи принадлежали к Первой Дюжине. Судя по некоторым признакам, во всех случаях действовали звенья тактической разведки флота, тайно высадившиеся на планету этой же ночью или засевшие на Тхолане заранее. Однако вопрос, откуда они взялись, был второстепенным. Гораздо важнее было понять, зачем они это делают? В самом деле, переворот, как начал понимать Йёю, был задуман и выполнен безупречно. В сущности, первый его этап уже завершался, а заговорщики еще даже не обозначили себя, не вышли из тени, и формально о перевороте даже не было речи. Вероятно, это слово и не прозвучит никогда. Тем, кто стоял за произошедшим, кто сделал его возможным, – а это, скорее всего, была достаточно компактная группа старших офицеров флота, – было невыгодно афишировать свою роль в ратайском вторжении. Сыграв на желании ратай любой ценой нанести империи как можно более тяжелый урон, адмиралы добились главного. Император убит. Династия пресеклась. Флот Метрополии и верные династии войска и спецслужбы уничтожены или обескровлены вместе с вторгшимся в систему врагом. Теперь, разгромив ратай, адмиралы сойдут с небес на Тхолан, как боги-триумфаторы, и, естественно, обнаружат заговор аристократов. Вот тогда случится третий и последний акт драмы. Начнется охота за головами врагов, а захват власти будет объявлен вынужденной мерой. Тогда на танец пригласят и «Становой Хребет», и, возможно, кого-нибудь из мелких аханских аристократов, которые променяют лояльность на жизнь. Хорошо задумано, элегантно выполнено. Во всяком случае, на тактическом уровне. О стратегических осложнениях, связанных с тотальной войной, которую они развязали, заговорщики или не задумывались, или полагали ее приемлемой ценой за успех. Впрочем, и Йёю думать об этом не стоило. К сожалению, это была уже не его забота. Во всяком случае, пока и, судя по всему, надолго.
Но если все обстоит именно так, как он предположил, то зачем нужны были эти нападения? Ведь все это можно было сделать и потом, не так ли? Йёю еще раз просмотрел данные, имевшиеся в его распоряжении. И понял. Вернее, ему показалось, что он догадывается, почему они напали именно сейчас, и почему они напали именно на эти семь семей. Женщины! Молодые женщины. Вот в чем было дело. Они же не республику утвердить решили. Наверняка империя останется империей, и значит, будут в ней и император и аристократы. И значит, кто-то из них, возможно, Стаййс, претендует на императорскую корону, а другие… Кем станут другие? Просто добавят к своим плебейским именам громкие титулы вырезанных смарагдов империи? Но ведь это смешно! Это моветон. Этого они не знать не могут.
«Да, – решил Йёю. – Они это знают. Они понимают это даже лучше, чем мы, потому что долго смотрели на нас со стороны».
«Снизу, – поправил он себя. – Снизу видны некоторые подробности, которые перестали быть для нас актуальны столетия назад».
Следовательно, снова Ю, Э, Ё? По-прежнему Йёю и Яагши? Но с какой стати? Такого безобразия не примет даже плебс, которым они предполагают помыкать.
«Женщины, – решил Йёю. – Это лучшее решение, потому что самое простое. Передача титула через брак – древнейший закон империи».
Цо! Смутное беспокойство начало перерастать в панику, и ему стоило немалых усилий взять себя в руки.
«Она далеко, – сказал он себе. – И она под защитой королевы».
«Боги! – Перед внутренним взором Йёю снова возникли зеленые глаза и волосы цвета меда с вином. – Королева – правая рука императора!»
Но при живом императоре, в присутствии императорской фамилии, королева Нор являлась всего лишь первой среди равных, однако теперь все изменилось.
Светлая богиня свидетель, Йёю был не в восторге от идеи уравнять гегх в правах с аханками, поднять гегхских дворян, которые и без того не были обижены, до уровня древней аханской аристократии. Он не любил гегх, как не любил и иссинцев, потому что быть аханком для него значило гораздо больше, чем знать, что ты родился аханком. Но королеву Нор он любил. Вожделение, безумие Йцзо-Шцай,[24] охватившее его после первой встречи, прошло. Цо вытеснила королеву из его сердца. Но любовь осталась. Симпатия. Восхищение. Да, он любил бы королеву, даже если бы она не была компаньоном в их предприятии. Он восхищался бы ею, даже будь она женщиной из того по-прежнему неизвестного ему мира, из которого пришел жемчужный Ё. Но она-то как раз была настоящая. Цшайя.[25] Такое не подделаешь. Графиня Ай Гель Нор, из тех самых Норов – Йёю специально изучил этот вопрос, – которые были настоящими непримиримыми врагами аханков еще в те времена, когда первые Йёю постигали искусство власти.
«Вот! – сказал он себе. – Вот! Она Цшайя, она королева. У нее множество преданных людей и целая планета с пусть и небольшой, но собственной гвардией, контрразведкой и всем, что должно быть у настоящей королевы. Она отобьется, и Цо будет с ней. У заговорщиков не может быть там много сил, а когда будут, королева уже все будет знать. Утаить такое невозможно».
Потом 8-й флот закончил разгром ратайского флота вторжения и начал высаживать части 23-й армии морской пехоты на поверхность Тхолана. Стаййс, – а он уже лично присутствовал в системе, о чем сообщил официально по всем доступным каналам связи, – Стаййс все рассчитал верно. Он пришел на помощь столичной планете вовремя, но в то же время не раньше и не позже, чем это было нужно ему. К этому времени сражение на планете практически прекратилось, хотя деморализованное катастрофой и отрезанное от источников информации население знать об этом не могло. Силы планетарной обороны были обескровлены и сами находились в состоянии глубокого шока. Элитные части, прежде всего, конечно, гвардейские полки, как самостоятельные боевые единицы уже не существовали. А звенья тактической разведки 8-го флота, якобы высадившиеся прямо в пекло сражения за Тхолан на рассвете, уже сообщали по инстанциям об ужасающих фактах предательства. Йёю вполне представлял ужас и омерзение, охватывавшие флотских и армейских командиров, читавших эти сводки, их растерянность, их гнев.
«Великолепно, – честно признал он. – Можно даже сказать, изысканно. Стаййс талантливый человек».
Раскрыть такой заговор было крайне трудно. В нем изначально, как предположил Йёю, участвовали очень немногие. Скорее всего, сам Стаййс, его брат и, возможно, командующий 5-м флотом Тчуёш. И очень ограниченное число людей, лично преданных этим троим. Прежде всего, конечно, узел тактической разведки 8-го флота и собственная флотская контрразведка.
«Разумно, – решил Йёю. – И достаточно».
На этапе подготовки заговорщиков защищала Концепция Незыблемости Империи и Божественной Сущности Императора. Железная Башня, находившаяся в плену этой концепции, искала заговорщиков, бунтарей и шпионов везде и всюду, но даже представить себе не могла, что кто-то может покуситься на основу основ, на династию. Их ничему не научил предыдущий переворот.
«Меня тоже», – честно признал он.
Возможно, это случилось, потому что предыдущий переворот был, в сущности, семейным делом фамилии. Представить, что кто-то решится сломать традицию, было трудно. Даже Позвонки никогда не позволяли себе поднимать взгляд выше основания трона, и хотя они-то как раз были под колпаком политической полиции, но и здесь Башня ничего найти не могла, потому что ничего и не было. «Становой Хребет», как организация, в заговоре не участвовал. Красиво.
К полудню идея заговора аристократии начала обретать завершенную форму и завоевывать умы. Но были и хорошие новости. Слава богам, Ё уцелел, и Вараба – Йёю так и не привык думать о нем, как о князе Яагше, – сообщил о плане эвакуации.
И снова потянулось время ожидания. Все, что было необходимо сделать, Йёю сделал очень быстро. Он сообщил по сети о переходе в состояние Сна, вызвал тех немногих, кого предполагал взять с собой в долгое изгнание, сложил веши, мимолетно порадовавшись, что никогда не держал у себя в доме ничего по-настоящему ценного, и стал ждать. Его собственный замок был разрушен в ходе боев в столице, и на данный момент он, герцог Йёю, хотя и находился в списке разыскиваемых, но рядом с его именем стояла пометка «вероятно, мертв». Узнав об этом, Йёю грустно усмехнулся и приказал своим людям кинуть флотским дознавателям кость. Подбросить несколько бесспорных доказательств своей весьма своевременной кончины. Немного генного материала в остатках кожных покровов, комочек спекшейся крови… вполне достаточно, чтобы быть изъятым из списков находящихся в бегах мятежников.
Остальное время он провел, отслеживая будни переворота. На будущее.
Он ждал. Наблюдал, запоминал и ждал. Проходили минуты и часы, но Йёю старался быть терпеливым. Он ждал. И думал. Он думал о прошлом, в которое нет возврата. О настоящем, где ему теперь нет места. О будущем, которое предстоит построить. И еще он думал о Цо, которая так неожиданно вошла в реку его жизни и превратила усталые воды в бурный поток. «Сладкая моя Цо, змея желания, яд страсти. Моя доля». Думая о Цо, размышляя о превратностях судьбы и судеб, Йёю неожиданно осознал, что он умер вместе со старым императором одиннадцать лет назад. Все остальное являлось посмертием. Являлось бы. Потому что ни месть, которая была лишь отражением привычки жить, ни любое другое чувство или действие не были признаками жизни, как могут думать те, кто не умеет смотреть и видеть. Все это было не более чем эманацией Тени, имитирующей жизнь человека. Его жизнь. Если бы не Цо, все так и осталось бы. Никак. И то, что он все еще жив, то, что он жив в полном смысле этого слова, было чудом. Дар этот принесла ему Цо. Без нее все теряло смысл, с ней многое становилось возможным.
Йёю не стал передумывать эту мысль. Этот камень не следовало шлифовать. Его прелесть была не в огранке, а в сути. Суть. Смысл. Это главное. А форма… Эта мысль не будет записана. Никто и никогда ее не прочтет. Эта мысль останется в его сердце.
Через двадцать семь часов началась эвакуация. Человек Йёю в Управлении Резервистов Флота сумел добыть транспорт и коды, что было несложно в том бардаке, в который превратилась столичная планета за сутки боев с ратай и еще одни сутки, сутки набирающего силу переворота. И никого, естественно, не заинтересовал курс санитарного транспорта, приписанного к несуществующему полевому госпиталю 23-й армии, якобы развернутому как раз вблизи стартового комплекса грузопассажирского порта Тхолан-Десница. И то, что транспорт, зависнув на минуту над обожженным бесчисленными стартами керамитовым полем, оставил на нем три стандартных грузовых контейнера, тоже никого не заинтересовало, потому что этого никто не увидел. Контейнеры забрал через час погрузочный робот с торговца «Жасмин», и Йёю со всеми своими людьми оказался наконец на борту. Первый этап эвакуации прошел гладко, но теперь предстояло уйти с планеты.
Вообще, момент был крайне неприятный. Переворот уже вызрел, и по всему Тхолану развернулась азартная охота на всех, кто был объявлен предателем. А здесь, за тонкой броней старого торговца, сидели, стояли, лежали и бродили в узостях не предназначенного для перевозки людей корабля восемь сотен людей, половина из которых числилась в розыскных списках первой категории. И вновь уделом Йёю было ожидание. Он сидел в кресле офицера резервной вахты в небольшом отсеке, служившем комнатой для совещаний. Вместе с ним ожидали развития событий смарагдовая Э и жемчужная Ё, семьи которых уже перестали существовать. Впрочем, в каюте капитана спали сейчас младшая Ё и юная княгиня Яагш, что все-таки намекало на некое вероятное будущее старых династий. Йёю мысленно поморщился, вспомнив, кто делит с принцессами жилой отсек. Конечно, он не был настолько же нетерпим к чужакам, как Позвонки, но по-прежнему испытывал род неудобства, думая о дочери князя Нош. Нош был первым той'йтши, получившим дворянский меч империи Ахан. Даже спустя десять лет и даже зная, что князь Меш такой же пайщик их совместного предприятия, как и он сам, Йёю испытывал раздражение, если не отвращение, встречаясь с ним или его людьми…
Они ждали. Теперь они вместе ждали возвращения сенатора Ё и князя Яагша. Что заставило этих двоих рисковать головами своих близких, откладывая вылет еще на три часа, Йёю не знал. Он мог только догадываться, что они не стали бы задерживаться из-за ерунды. Имелось, вероятно, некое дело, которое следовало сделать до отлета, вот они и вышли «прогуляться» по Тхолану, который за эти несколько дней перестал быть для Йёю столицей, а стал враждебной землей. Для них всех.
Вместе с Йёю и дамами в совещательной комнате находились черный полковник Скиршакс и барон Счёо, который пока не догадывался, что Йёю знает, кто он такой. Для покойного Вашума – странно, но Йёю не испытал ожидаемого удовлетворения при известии о его смерти – барон был тем же, чем был когда-то Йёю для старого императора.
«Грустно, – подумал Йёю, рассматривая из-под ресниц барона Счёо. – И смешно. Два бывших доверенных лица двух бывших императоров. Блистательные мертвы, убиты своими же подданными, а мы живы и еще на что-то надеемся».
Йёю бережно опустил кольцо на место, закрыл шкатулку и продолжил свой малый труд. Вещь за вещью появлялись из недр сумки и занимали место на тщательно оструганной поверхности деревянной столешницы. Последней он извлек из сумки кожаную папку малого формата, закрытую на нефритовые застежки. Взяв ее в руку, Йёю прошел к рабочему столу, сопровождаемый все тем же «солнечным» лучом. Не садясь, он положил папку с края стола и вызвал проекцию, запустив поисковую систему, настроенную на системы флотского информационного поля. Пока поисковики вскрывали внешние защитные оболочки коммуникационных систем Адмиралтейства, полевого штаба и других доступных ему источников, Йёю открыл встроенный в тумбу стола холодильник и достал оттуда керамитовый термос долговременного хранения. Широкий массивный цилиндр был маркирован датой, которая наступит только через шесть лет. Йёю удовлетворенно кивнул и вскрыл пломбы. Когда, сняв герметизирующую крышку, Йёю вынул из узкого горлышка плотно притертую пробку, над столом поплыл дивный аромат «Спокойствия Снегов». Долгую минуту Йёю стоял неподвижно, с наслаждением вдыхая изысканный аромат крепкой можжевеловой водки, потом налил себе немного в костяную чашечку и пригубил. Водка была превосходна. Даже крошечный глоток ее подарил ему тепло и каплю радости посреди бедствий, обрушившихся на него и на империю. Теперь Йёю мог сесть. Он неторопливо раскурил трубку, просматривая между делом каналы связи флота; сделал еще один глоток и, разделив проекцию на три независимые зоны, определил центральную под передаваемые связистами флота в режиме реального времени сводки для оперативного штаба генерал-губернатора Метрополии. Боковые же поля были замкнуты на необработанные потоки информации, идущие в аналитический центр Академии и в штаб Главного квартирмейстера. Оставшись доволен результатами, он сделал еще один маленький глоток, долил в чашку водку из термоса и взял наконец терпеливо дожидающуюся его внимания папку. Йёю расстегнул застежки, раскрыл папку и извлек из нее плоский керамитовый футляр, запечатанный его личными кодами. Раскрыв футляр, он вынул из него небольшой пакет, завернутый в алый шелковый платок. Перед тем как развернуть платок, он снова отпил из чашечки и только после этого извлек из шелка простой, без надписей, белый бумажный пакет, а из него – тонкую книжечку в кожаном выцветшем переплете. Бережно раскрыв книгу – а это был подлинник «Малого Послания», – он с чувством восхищения и трепета пробежал глазами по написанным от руки мелким, но четким почерком строчкам. Йёю знал эту книгу наизусть, но перечитывал множество раз в течение всей жизни, каждый раз находя в ней что-нибудь новое, созвучное его нынешнему настроению или обстоятельствам своей жизни в этот конкретный отрезок времени.
«Война – это зеркало, в которое смотрится поколение».
Эти слова принадлежали герцогу Йёю-Ян, деду его деда. Эссе, написанное 487 лет назад, называлось «Сущность Отражения», и Йёю полагал, что это было лучшее, что написал за свою долгую жизнь адмирал Ян. Не безупречное с точки зрения стилистики, концептуально оно породило бурю и положило начало крайне интересной дискуссии. Даже теперь, когда иное поколение отпевало последние песни другой эпохи, ищущий ум был способен отыскать в «Малом Послании» Йёю-Яна немало золотых нитей, сшиваюших пространство имперского дискурса.
«Так что же отразило зеркало новой войны? – Вопрос был не праздный, как могло бы показаться поверхностному человеку, и Йёю, которого не могли назвать поверхностным даже его враги, не зря тратил быстротекущее время, рассматривая концепцию Отражения в перспективе обрушившихся на империю несчастий. – Каким предстанет мое поколение в беспристрастном зеркале тотального конфликта?»
Сейчас Йёю снова находился в изгнании. Добровольность изгнания ничего не меняла в сути произошедших событий. На бытийном уровне не было никакой разницы между волей императора и волей обстоятельств. В любом случае Йёю находился сейчас не в своем городском замке, а прятался от ужасов войны в жалкой пастушьей хибаре, крохотном домике, сложенном из дикого желтовато-коричневого камня. Это была самая глубокая щель, в которую он мог забиться. Самое надежное убежище, которое у него было. Когда с ним связался аназдар Вараба, Йёю предавался смертному греху, вернее, двум смертным грехам сразу. Он проявлял слабость, недостойную мужчины и воина, и пытался врачевать тоску средствами, предназначенными для радостного служения богам. Он ласкал новую игрушку, взятую накануне в качестве приза за поединок с графом Йшцайей, и пил травницу, горькую водку, сваренную из сахаристых трав восточной пустыни. У игрушки была нежная податливая грудь и полыхающее жаром лоно, но Йёю не мог перестать думать о Цо. Водка наполняла его рот горечью, но чем была эта горечь по сравнению с ядом разлуки? Он упивался своим несчастьем, которое не было несчастьем и которому не следовало позволять прорасти в своей душе. От окончательного падения его спас Вараба.
– Герцог, – без предисловий сказал князь Яагш. – Уносите ноги, ратай уже здесь.
Слова бригадира отрезвили Йёю, определив меру и его эгоизму и мелким неприятностям, случившимся с ним в мирное время. Зеркало войны исправило искажения, привнесенные днями мира и довольства, и перед глазами Йёю предстала холодная и жестокая в своей объективности реальность. Цо находилась на другом конце галактики, и помочь ей сейчас он ничем не мог. Он даже не мог знать, что теперь происходит на забытой богами Ойг и происходит ли там что-нибудь вообще. Зато он доподлинно знал, что в ближайшее время произойдет на Тхолане. Что может на нем произойти.
Еще через две минуты сигнал тревоги передал его агент в Адмиралтействе, и Йёю побежал. Естественно, он не сорвался с места нагим, каким явил его испытующим богам случай. Он оделся и вызвал слуг. Их было четверо, тех, с кем он решил разделить свое изгнание. Он потратил еще семь минут драгоценного времени, чтобы бросить в дорожный мешок самое ценное из своего архива и сокровищницы и послать по почте несколько неотложных сообщений. И все. Он уже летел на своем флаере на север, стараясь успеть долететь раньше, чем служба тыла очистит тхоланские небеса от мешающих ей гражданских бортов. Он не успел, конечно, но его подлинные пропуска герцога и Лауреата добавили ему еще 20 минут, а поддельные – генерал-квартирмейстера 7-й армии – украли для него еще 30. И все-таки время было уже на исходе – на западе и северо-востоке видны были всполохи мощных взрывов, когда Йёю добрался наконец до своего убежища. Этот домик он присмотрел и выкупил еще в прошлой жизни, при старом императоре. На самом деле через подставных лиц удалось скупить тогда все земли в долине, а домик, стоявший у самого входа в узкое темное ущелье, перпендикулярное долине, – оно называлось просто и бесхитростно… Стилет, – был всего лишь удобным прикрытием для настоящего убежища. «На войне как на войне». Это изречение подарил ему все тот же Вараба. Очень верно сказано, между прочим. Достигнув места, все, и слуги и Йёю, работали вместе и на равных, не чинясь и не тратя времени на субординацию. Флаер задвинули в узость ущелья и спрятали в специально углубленной и расширенной для этих целей пещере. В домике разожгли очаг и разбросали мелкие вещи так, чтобы было видно, люди покинули дом впопыхах и спешке. Активировали антенны на горных склонах и охранный периметр, который являлся подлинным шедевром контрразведывательной техники, так как опознать в отдельных его деталях целое было практически невозможно. И только после этого, под все еще голубыми небесами, стремительно превратившимися в ворота Страха, они спустились под землю и ушли в бункер, встроенный в тело горы. Здесь, в своих рукотворных пещерах, Йёю и провел весь этот день. Первый день войны.
Йёю сидел за пультом вычислителя, и перед ним во мгле операционного зала разворачивались яркие многоцветные проекции. Иногда много – семь или даже восемь, иногда мало, но никогда меньше трех. Он следил за ходом сражения, насколько позволяла украденная где только возможно информация, и думал.
Итак, каким предстанет его поколение в зеркале этой войны?
Сейчас, ночью, после всего, что он видел, и всего, что удалось узнать, Йёю начал опасаться, что когда эта бойня завершится, люди его круга не найдут своего отражения в зеркале последней ратайской войны.
«Мы выкурили свою трубку до конца, – решил Йёю. – Нас нет в комнате, и дверь не ожидает нашего возвращения».
Сожаление. Печаль. Холодные угли воспоминаний.
«Вот все, что осталось от нашего поколения».
Новый разговор с бригадиром окончательно прояснил ситуацию, и Йёю понял, что теперь снова придется выживать там, где выжить невозможно по определению.
Гнев.
«О да, – решил Йёю. – Если я открою сердце гневу, разум мой ослабеет, но силы возрастут. Пусть так. Мне понадобится много сил, потому что…
Мужчина может увидеть себя только в глазах женщины и в стали клинка. И там и там отражение будет нечетким, но суть человека эти два отражения передают с безупречной точностью».
Он увидел черные бездонные глаза Цо, и рука Взвешивающего Долю легла на его сердце.
«Я должен увидеть ее еще хотя бы один раз, – решил он. – Я должен посмотреться в ее глаза». Но для того чтобы это случилось, ему предстояло сначала посмотреться в сталь клинка. Что он увидит там? Йёю ощутил секундную неуверенность, даже опасение и страх, но гнев уже сжигал его сердце в своем яростном пламени.
Идущий по лезвию меча не должен смотреть под ноги.
«Я дойду, Цо! – поклялся он. – Мы встретимся, даже если мне придется утопить в крови этих ублюдков саму империю! Я знаю, мне не будет стыдно, когда я увижу себя в твоих глазах».
Так он решил, но боги продолжали испытывать его, как если бы они не знали его так давно и так хорошо, как могли узнать за долгие годы его жизни. Сначала пропала связь с сенатором Ё, потом ушел в безумный поиск бригадир Вараба, а Йёю выпал жребий ждать. Ожидание непомерной тяжестью легло на его плечи, и Йёю остался один. Это было непросто, но он справился и с этим, хотя терпение и не входило в число Одиннадцати Добродетелей людей из Ближнего Круга. Йёю заставил себя работать. Искать информацию и думать. Думать, думать, думать.
К утру он уже знал о семи нападениях. Ё не были единственной семьей, удостоившейся особого внимания заговорщиков. Они были одними из. Но все семьи принадлежали к Первой Дюжине. Судя по некоторым признакам, во всех случаях действовали звенья тактической разведки флота, тайно высадившиеся на планету этой же ночью или засевшие на Тхолане заранее. Однако вопрос, откуда они взялись, был второстепенным. Гораздо важнее было понять, зачем они это делают? В самом деле, переворот, как начал понимать Йёю, был задуман и выполнен безупречно. В сущности, первый его этап уже завершался, а заговорщики еще даже не обозначили себя, не вышли из тени, и формально о перевороте даже не было речи. Вероятно, это слово и не прозвучит никогда. Тем, кто стоял за произошедшим, кто сделал его возможным, – а это, скорее всего, была достаточно компактная группа старших офицеров флота, – было невыгодно афишировать свою роль в ратайском вторжении. Сыграв на желании ратай любой ценой нанести империи как можно более тяжелый урон, адмиралы добились главного. Император убит. Династия пресеклась. Флот Метрополии и верные династии войска и спецслужбы уничтожены или обескровлены вместе с вторгшимся в систему врагом. Теперь, разгромив ратай, адмиралы сойдут с небес на Тхолан, как боги-триумфаторы, и, естественно, обнаружат заговор аристократов. Вот тогда случится третий и последний акт драмы. Начнется охота за головами врагов, а захват власти будет объявлен вынужденной мерой. Тогда на танец пригласят и «Становой Хребет», и, возможно, кого-нибудь из мелких аханских аристократов, которые променяют лояльность на жизнь. Хорошо задумано, элегантно выполнено. Во всяком случае, на тактическом уровне. О стратегических осложнениях, связанных с тотальной войной, которую они развязали, заговорщики или не задумывались, или полагали ее приемлемой ценой за успех. Впрочем, и Йёю думать об этом не стоило. К сожалению, это была уже не его забота. Во всяком случае, пока и, судя по всему, надолго.
Но если все обстоит именно так, как он предположил, то зачем нужны были эти нападения? Ведь все это можно было сделать и потом, не так ли? Йёю еще раз просмотрел данные, имевшиеся в его распоряжении. И понял. Вернее, ему показалось, что он догадывается, почему они напали именно сейчас, и почему они напали именно на эти семь семей. Женщины! Молодые женщины. Вот в чем было дело. Они же не республику утвердить решили. Наверняка империя останется империей, и значит, будут в ней и император и аристократы. И значит, кто-то из них, возможно, Стаййс, претендует на императорскую корону, а другие… Кем станут другие? Просто добавят к своим плебейским именам громкие титулы вырезанных смарагдов империи? Но ведь это смешно! Это моветон. Этого они не знать не могут.
«Да, – решил Йёю. – Они это знают. Они понимают это даже лучше, чем мы, потому что долго смотрели на нас со стороны».
«Снизу, – поправил он себя. – Снизу видны некоторые подробности, которые перестали быть для нас актуальны столетия назад».
Следовательно, снова Ю, Э, Ё? По-прежнему Йёю и Яагши? Но с какой стати? Такого безобразия не примет даже плебс, которым они предполагают помыкать.
«Женщины, – решил Йёю. – Это лучшее решение, потому что самое простое. Передача титула через брак – древнейший закон империи».
Цо! Смутное беспокойство начало перерастать в панику, и ему стоило немалых усилий взять себя в руки.
«Она далеко, – сказал он себе. – И она под защитой королевы».
«Боги! – Перед внутренним взором Йёю снова возникли зеленые глаза и волосы цвета меда с вином. – Королева – правая рука императора!»
Но при живом императоре, в присутствии императорской фамилии, королева Нор являлась всего лишь первой среди равных, однако теперь все изменилось.
Светлая богиня свидетель, Йёю был не в восторге от идеи уравнять гегх в правах с аханками, поднять гегхских дворян, которые и без того не были обижены, до уровня древней аханской аристократии. Он не любил гегх, как не любил и иссинцев, потому что быть аханком для него значило гораздо больше, чем знать, что ты родился аханком. Но королеву Нор он любил. Вожделение, безумие Йцзо-Шцай,[24] охватившее его после первой встречи, прошло. Цо вытеснила королеву из его сердца. Но любовь осталась. Симпатия. Восхищение. Да, он любил бы королеву, даже если бы она не была компаньоном в их предприятии. Он восхищался бы ею, даже будь она женщиной из того по-прежнему неизвестного ему мира, из которого пришел жемчужный Ё. Но она-то как раз была настоящая. Цшайя.[25] Такое не подделаешь. Графиня Ай Гель Нор, из тех самых Норов – Йёю специально изучил этот вопрос, – которые были настоящими непримиримыми врагами аханков еще в те времена, когда первые Йёю постигали искусство власти.
«Вот! – сказал он себе. – Вот! Она Цшайя, она королева. У нее множество преданных людей и целая планета с пусть и небольшой, но собственной гвардией, контрразведкой и всем, что должно быть у настоящей королевы. Она отобьется, и Цо будет с ней. У заговорщиков не может быть там много сил, а когда будут, королева уже все будет знать. Утаить такое невозможно».
Потом 8-й флот закончил разгром ратайского флота вторжения и начал высаживать части 23-й армии морской пехоты на поверхность Тхолана. Стаййс, – а он уже лично присутствовал в системе, о чем сообщил официально по всем доступным каналам связи, – Стаййс все рассчитал верно. Он пришел на помощь столичной планете вовремя, но в то же время не раньше и не позже, чем это было нужно ему. К этому времени сражение на планете практически прекратилось, хотя деморализованное катастрофой и отрезанное от источников информации население знать об этом не могло. Силы планетарной обороны были обескровлены и сами находились в состоянии глубокого шока. Элитные части, прежде всего, конечно, гвардейские полки, как самостоятельные боевые единицы уже не существовали. А звенья тактической разведки 8-го флота, якобы высадившиеся прямо в пекло сражения за Тхолан на рассвете, уже сообщали по инстанциям об ужасающих фактах предательства. Йёю вполне представлял ужас и омерзение, охватывавшие флотских и армейских командиров, читавших эти сводки, их растерянность, их гнев.
«Великолепно, – честно признал он. – Можно даже сказать, изысканно. Стаййс талантливый человек».
Раскрыть такой заговор было крайне трудно. В нем изначально, как предположил Йёю, участвовали очень немногие. Скорее всего, сам Стаййс, его брат и, возможно, командующий 5-м флотом Тчуёш. И очень ограниченное число людей, лично преданных этим троим. Прежде всего, конечно, узел тактической разведки 8-го флота и собственная флотская контрразведка.
«Разумно, – решил Йёю. – И достаточно».
На этапе подготовки заговорщиков защищала Концепция Незыблемости Империи и Божественной Сущности Императора. Железная Башня, находившаяся в плену этой концепции, искала заговорщиков, бунтарей и шпионов везде и всюду, но даже представить себе не могла, что кто-то может покуситься на основу основ, на династию. Их ничему не научил предыдущий переворот.
«Меня тоже», – честно признал он.
Возможно, это случилось, потому что предыдущий переворот был, в сущности, семейным делом фамилии. Представить, что кто-то решится сломать традицию, было трудно. Даже Позвонки никогда не позволяли себе поднимать взгляд выше основания трона, и хотя они-то как раз были под колпаком политической полиции, но и здесь Башня ничего найти не могла, потому что ничего и не было. «Становой Хребет», как организация, в заговоре не участвовал. Красиво.
К полудню идея заговора аристократии начала обретать завершенную форму и завоевывать умы. Но были и хорошие новости. Слава богам, Ё уцелел, и Вараба – Йёю так и не привык думать о нем, как о князе Яагше, – сообщил о плане эвакуации.
И снова потянулось время ожидания. Все, что было необходимо сделать, Йёю сделал очень быстро. Он сообщил по сети о переходе в состояние Сна, вызвал тех немногих, кого предполагал взять с собой в долгое изгнание, сложил веши, мимолетно порадовавшись, что никогда не держал у себя в доме ничего по-настоящему ценного, и стал ждать. Его собственный замок был разрушен в ходе боев в столице, и на данный момент он, герцог Йёю, хотя и находился в списке разыскиваемых, но рядом с его именем стояла пометка «вероятно, мертв». Узнав об этом, Йёю грустно усмехнулся и приказал своим людям кинуть флотским дознавателям кость. Подбросить несколько бесспорных доказательств своей весьма своевременной кончины. Немного генного материала в остатках кожных покровов, комочек спекшейся крови… вполне достаточно, чтобы быть изъятым из списков находящихся в бегах мятежников.
Остальное время он провел, отслеживая будни переворота. На будущее.
Он ждал. Наблюдал, запоминал и ждал. Проходили минуты и часы, но Йёю старался быть терпеливым. Он ждал. И думал. Он думал о прошлом, в которое нет возврата. О настоящем, где ему теперь нет места. О будущем, которое предстоит построить. И еще он думал о Цо, которая так неожиданно вошла в реку его жизни и превратила усталые воды в бурный поток. «Сладкая моя Цо, змея желания, яд страсти. Моя доля». Думая о Цо, размышляя о превратностях судьбы и судеб, Йёю неожиданно осознал, что он умер вместе со старым императором одиннадцать лет назад. Все остальное являлось посмертием. Являлось бы. Потому что ни месть, которая была лишь отражением привычки жить, ни любое другое чувство или действие не были признаками жизни, как могут думать те, кто не умеет смотреть и видеть. Все это было не более чем эманацией Тени, имитирующей жизнь человека. Его жизнь. Если бы не Цо, все так и осталось бы. Никак. И то, что он все еще жив, то, что он жив в полном смысле этого слова, было чудом. Дар этот принесла ему Цо. Без нее все теряло смысл, с ней многое становилось возможным.
Йёю не стал передумывать эту мысль. Этот камень не следовало шлифовать. Его прелесть была не в огранке, а в сути. Суть. Смысл. Это главное. А форма… Эта мысль не будет записана. Никто и никогда ее не прочтет. Эта мысль останется в его сердце.
Через двадцать семь часов началась эвакуация. Человек Йёю в Управлении Резервистов Флота сумел добыть транспорт и коды, что было несложно в том бардаке, в который превратилась столичная планета за сутки боев с ратай и еще одни сутки, сутки набирающего силу переворота. И никого, естественно, не заинтересовал курс санитарного транспорта, приписанного к несуществующему полевому госпиталю 23-й армии, якобы развернутому как раз вблизи стартового комплекса грузопассажирского порта Тхолан-Десница. И то, что транспорт, зависнув на минуту над обожженным бесчисленными стартами керамитовым полем, оставил на нем три стандартных грузовых контейнера, тоже никого не заинтересовало, потому что этого никто не увидел. Контейнеры забрал через час погрузочный робот с торговца «Жасмин», и Йёю со всеми своими людьми оказался наконец на борту. Первый этап эвакуации прошел гладко, но теперь предстояло уйти с планеты.
Вообще, момент был крайне неприятный. Переворот уже вызрел, и по всему Тхолану развернулась азартная охота на всех, кто был объявлен предателем. А здесь, за тонкой броней старого торговца, сидели, стояли, лежали и бродили в узостях не предназначенного для перевозки людей корабля восемь сотен людей, половина из которых числилась в розыскных списках первой категории. И вновь уделом Йёю было ожидание. Он сидел в кресле офицера резервной вахты в небольшом отсеке, служившем комнатой для совещаний. Вместе с ним ожидали развития событий смарагдовая Э и жемчужная Ё, семьи которых уже перестали существовать. Впрочем, в каюте капитана спали сейчас младшая Ё и юная княгиня Яагш, что все-таки намекало на некое вероятное будущее старых династий. Йёю мысленно поморщился, вспомнив, кто делит с принцессами жилой отсек. Конечно, он не был настолько же нетерпим к чужакам, как Позвонки, но по-прежнему испытывал род неудобства, думая о дочери князя Нош. Нош был первым той'йтши, получившим дворянский меч империи Ахан. Даже спустя десять лет и даже зная, что князь Меш такой же пайщик их совместного предприятия, как и он сам, Йёю испытывал раздражение, если не отвращение, встречаясь с ним или его людьми…
Они ждали. Теперь они вместе ждали возвращения сенатора Ё и князя Яагша. Что заставило этих двоих рисковать головами своих близких, откладывая вылет еще на три часа, Йёю не знал. Он мог только догадываться, что они не стали бы задерживаться из-за ерунды. Имелось, вероятно, некое дело, которое следовало сделать до отлета, вот они и вышли «прогуляться» по Тхолану, который за эти несколько дней перестал быть для Йёю столицей, а стал враждебной землей. Для них всех.
Вместе с Йёю и дамами в совещательной комнате находились черный полковник Скиршакс и барон Счёо, который пока не догадывался, что Йёю знает, кто он такой. Для покойного Вашума – странно, но Йёю не испытал ожидаемого удовлетворения при известии о его смерти – барон был тем же, чем был когда-то Йёю для старого императора.
«Грустно, – подумал Йёю, рассматривая из-под ресниц барона Счёо. – И смешно. Два бывших доверенных лица двух бывших императоров. Блистательные мертвы, убиты своими же подданными, а мы живы и еще на что-то надеемся».