Страница:
Он пожал плечами и вышел из комнаты. Макс уже справился с камином – среди хитро сложенных пирамидкой дров пробивались первые робкие язычки пламени – и ждал его, стоя лицом к двери. Лицо его ничего не выражало, но вид у него был тот еще. Виктор хотел сказать что-нибудь ободряющее, но вышло, как выходило всегда в последние годы: умный поймет, а дураку не надо.
– Пошли, Терминатор, покажу, что в хозяйстве имеется, – сказал он и направился к двери под лестницей. Там находилась кухня. Войдя в нее, Виктор поставил мешок с продуктами на стол и обвел рукой помещение, как бы предлагая Максу ознакомиться с наличными удобствами.
– Вот, мон женераль, ознакомьтесь и распишитесь. Кухня одна, плита одна… – Он махнул рукой и добавил: – Уголь там. – Он кивнул на узкую дверь в дальней стене. – Давление в трубах должно уже подняться, так что вода есть. Синий кран – холодная, а красный… ну ты понял. Вика просила много горячей воды.
Виктор распахнул нижнюю дверцу большого кухонного шкафа:
– Вот два ведра. В мешке еда. Хозяйничай, а я пойду искать сухую одежду. Извини, Макс, – добавил он, выходя. – Я не командую, просто…
– Достаточно, Федя! – кивнул Макс. – Давай лучше, неси одежду.
Виктор кивнул и пошел обратно в зал, по лестнице вверх и по коридору второго этажа в самый конец, к двум комнатам, служившим ему складом. Только сейчас Виктор почувствовал, как замерз. На улице было холодно, в доме тоже. Воздух был застоявшийся, пыльный и холодный. Знобкий.
Дом простоял пустым почти десять лет, и было очевидно, что от них троих потребуются немалые усилия, чтобы привести его в божеский вид. Тем более что на улице стояла уже осень. О проветривании в такую погоду не могло быть и речи, но вот протопить, согреть дом, было вполне реально. Дров должно было хватить, в сарае за домом лежали дрова, колотые чуть ли не в тридцать восьмом году. «Пожалуй, что и с тридцать седьмого еще остались, – с удивлением понял Виктор. – Были бы коньяком… – Он остановился и хлопнул себя ладонью по лбу: – Ну ты и склерозник, Виктор Викентьевич!» Он вспомнил сейчас про бочонок армянского коньяка, которому было двадцать лет еще в сороковом, когда он его сюда притащил. В последующие годы было не до того, и коньяк остался стоять в подвале.
Виктор покачал головой, то ли сокрушаясь, то ли впечатляясь и предвкушая. Вероятно, в его жесте было и то и другое.
«Да, – прикидывал он, направляясь дальше. – Прогреть дом. Это в первую очередь. Уборку сделаем завтра, ну там полы помыть, пыль вытереть… И на охоту кого-нибудь снарядим. Меня, например. Вика не сможет, а Макс не захочет». Он дошел, наконец, до своего импровизированного склада, включил в комнатах свет и огляделся, вспоминая, где и что лежит.
Последний раз он был здесь в девяностом. Он тогда остро почувствовал наступление настоящей старости. Силы уходили, а смены все не было. Визиты оттуда вообще прекратились. Никто не появлялся уже лет двадцать. Казалось, о них забыли, но он-то свой долг не забыл. Кто их знает, небожителей, может, они еще лет пять не прилетят или десять, а новому координатору все с нуля начинать придется. И тогда он решил сходить за Порог в последний раз.
Времена уже были рыночные, и Виктор воспользовался финским маршрутом. Выехать в Финляндию, даже по фальшивому паспорту, было несложно. Сложнее оказалось угнать грузовик. Возраст уже давал о себе знать, и все-таки ему удалось провернуть всю операцию, не засыпавшись. Воспользовавшись одним из своих старых закордонных счетов, он закупил все самое лучшее из того, что удалось найти за три дня пребывания в Хельсинки. А лучшими в его случае были продукты и товары, подходящие для длительного хранения. Для еды и лекарств у него был все-таки холодильник, а вот одежда, обувь, постельное белье и одеяла должны были лежать, возможно, что и долгие годы, в неотапливаемом помещении. Та еще задачка. Хорошо хоть, что в доме не было проблем с грызунами и насекомыми. Не было их тут, и быть не могло.
В конце концов, собрав свои покупки на одном из товарных складов и условившись со сторожем – деньги заставляют людей совершать совершенно невероятные поступки, – что заберет товар после полуночи, Виктор угнал этот гребаный грузовичок, который теперь и ржавеет рядом с воротами, и, загрузившись, успел-таки прорваться за Порог раньше, чем его начала разыскивать полиция. Этот висяк, вероятно, все еще омрачает отчетность финской полиции, потому что старичок, которого они искали – или не искали, – вышел из-за Порога спустя две недели недалеко от Луги и вернулся в Питер на электричке.
Ну что ж, беглая инспекция, в ходе которой Виктор, к своему удивлению, обнаружил невесть как и когда попавший на полку со свитерами маузер в деревянной кобуре; так вот, инспекция показала, что дела обстоят много лучше, чем можно было ожидать. Виктор наскоро отобрал три комплекта зимних спортивных костюмов, свитера, шерстяные носки и даже комплекты белья, правда, мужского.
«Простите, дама Виктория, но придется потерпеть!» Труднее оказалось найти подходящую обувь, но и с этим он в конце концов справился, обнаружив сначала целый мешок домашних тапочек, а потом и коробку с кроссовками Nike. Нагрузившись этим весьма ценным, по нынешним грустным временам, имуществом, он уже хотел вернуться к друзьям, но в последний момент прихватил еще и маузер.
– Смотрите, генерал, что у меня есть! – крикнул он в открытую дверь кухни, где возился с кастрюлями и прочим кухонным хламом Макс. Там, в кухне, плавали клубы пара, гудел огонь в печи, лилась из кранов вода, гремела посуда.
Макс, сбросивший мокрые куртку и рубашку, огромный, взлохмаченный, выглянул из двери.
– Железку оставь себе, а за одежду спасибо, – бросил он Виктору, подходя и забирая из его рук одежду.
Положив одежду на перила лестницы, он, не тратя больше времени на разговоры, сбросил уже расшнурованные высокие ботинки и стал стягивать кожаные штаны. Виктор секунду понаблюдал за тем, как играют вновь налившиеся силой мускулы старого друга, а потом, швырнув маузер на один из диванов, стал тоже раздеваться прямо тут же, посреди зала.
– Вообще-то не мешало бы принять душ, а потом уже надевать сухое, – сказал он, стягивая через голову рубашку. Мокрая рубашка липла к телу и готова была скорее порваться, чем сняться.
– Что? – Макс уставился на Виктора, даже не натянув до конца спортивные штаны, которые, судя по всему, были ему маловаты.
– Что ты сказал? – Макс все-таки натянул штаны, но смотрел на Виктора с каким-то странным выражением.
– Я сказал, что глупо переодеваться, не приняв горячей ванны. Ну ты знаешь, принять ванну, выпить чашечку кофе, – мечтательно закатил глаза Виктор. – Кстати…
Но договорить он не успел. Макс его прервал новым странным вопросом:
– Тут есть ванна?
– Конечно. И не одна, а что?
– А для какого беса я тогда ношу воду ведрами?
Виктор еще ничего не понимал, но чувствовал, что в чем-то он все-таки прокололся.
– А зачем вообще столько воды? – спросил он.
– Лику помыть и согреть. Где эта твоя ванна?
– Вот ведь… – Виктор недоговорил, он понял, что, забегавшись, упустил из виду тот простой факт, что, кроме него, никто не знает, что тут есть и где. То есть он вроде бы имел этот факт в виду с самого начала, но вопрос с горячей водой понял дословно, не вникая в его истинный смысл.
– Прости, – сказал он виновато. – Забегался. Вот. – Он подошел и открыл дверь в стене, противоположной камину. За дверью открылся короткий коридор еще с двумя дверями, одна напротив другой. – Вот. Удобства. Черт! Туалет и ванна.
И завертелось колесо по новой. Кухонные дела были временно приостановлены. Макс мыл и чистил ванну, а Виктор лазил по подвалу в поисках жаровен. Потом уже Макс пересыпал в жаровни угли из печки и камина и таскал их в ванную, а Виктор и Вика копались в залежах одежды в поисках пижамы или рубашки для Лики и вообще женской одежды. Еще потом Вика ушла в ванну, сначала сама, а потом и с Ликой, и теперь уже Виктор крутился на кухне, а Макс приводил в порядок Ликину комнату, и так далее, до тех пор, пока Виктор, к удивлению своему, не обнаружил себя стоящим под душем.
Горячая вода лилась на него сверху тугими струями, стекала по голове и плечам, согревала грудь и спину, бежала ручьями по рукам и ногам, собираясь в маленькое пока, но быстро поднимающееся озерцо вокруг ступней. Вот ведь как мало иной раз нужно человеку, чтобы почувствовать радость жизни. После скоротечного, но крайне напряженного боя, беготни по городам и весям, нервов, дождя и холода влезть в ванну, встать под горячий душ и стоять так, ни о чем не думая специально, ни о чем не заботясь, а только наслаждаясь жидким теплом, падающим на тебя сверху.
– То ли еще будет! – пропел Виктор в предвкушении, вспоминая заветный бочонок, тихо стоящий в дальнем уголке обширного подвала. – То ли еще будет, ой-ой-ой!
Глава 5
– Пошли, Терминатор, покажу, что в хозяйстве имеется, – сказал он и направился к двери под лестницей. Там находилась кухня. Войдя в нее, Виктор поставил мешок с продуктами на стол и обвел рукой помещение, как бы предлагая Максу ознакомиться с наличными удобствами.
– Вот, мон женераль, ознакомьтесь и распишитесь. Кухня одна, плита одна… – Он махнул рукой и добавил: – Уголь там. – Он кивнул на узкую дверь в дальней стене. – Давление в трубах должно уже подняться, так что вода есть. Синий кран – холодная, а красный… ну ты понял. Вика просила много горячей воды.
Виктор распахнул нижнюю дверцу большого кухонного шкафа:
– Вот два ведра. В мешке еда. Хозяйничай, а я пойду искать сухую одежду. Извини, Макс, – добавил он, выходя. – Я не командую, просто…
– Достаточно, Федя! – кивнул Макс. – Давай лучше, неси одежду.
Виктор кивнул и пошел обратно в зал, по лестнице вверх и по коридору второго этажа в самый конец, к двум комнатам, служившим ему складом. Только сейчас Виктор почувствовал, как замерз. На улице было холодно, в доме тоже. Воздух был застоявшийся, пыльный и холодный. Знобкий.
Дом простоял пустым почти десять лет, и было очевидно, что от них троих потребуются немалые усилия, чтобы привести его в божеский вид. Тем более что на улице стояла уже осень. О проветривании в такую погоду не могло быть и речи, но вот протопить, согреть дом, было вполне реально. Дров должно было хватить, в сарае за домом лежали дрова, колотые чуть ли не в тридцать восьмом году. «Пожалуй, что и с тридцать седьмого еще остались, – с удивлением понял Виктор. – Были бы коньяком… – Он остановился и хлопнул себя ладонью по лбу: – Ну ты и склерозник, Виктор Викентьевич!» Он вспомнил сейчас про бочонок армянского коньяка, которому было двадцать лет еще в сороковом, когда он его сюда притащил. В последующие годы было не до того, и коньяк остался стоять в подвале.
Виктор покачал головой, то ли сокрушаясь, то ли впечатляясь и предвкушая. Вероятно, в его жесте было и то и другое.
«Да, – прикидывал он, направляясь дальше. – Прогреть дом. Это в первую очередь. Уборку сделаем завтра, ну там полы помыть, пыль вытереть… И на охоту кого-нибудь снарядим. Меня, например. Вика не сможет, а Макс не захочет». Он дошел, наконец, до своего импровизированного склада, включил в комнатах свет и огляделся, вспоминая, где и что лежит.
Последний раз он был здесь в девяностом. Он тогда остро почувствовал наступление настоящей старости. Силы уходили, а смены все не было. Визиты оттуда вообще прекратились. Никто не появлялся уже лет двадцать. Казалось, о них забыли, но он-то свой долг не забыл. Кто их знает, небожителей, может, они еще лет пять не прилетят или десять, а новому координатору все с нуля начинать придется. И тогда он решил сходить за Порог в последний раз.
Времена уже были рыночные, и Виктор воспользовался финским маршрутом. Выехать в Финляндию, даже по фальшивому паспорту, было несложно. Сложнее оказалось угнать грузовик. Возраст уже давал о себе знать, и все-таки ему удалось провернуть всю операцию, не засыпавшись. Воспользовавшись одним из своих старых закордонных счетов, он закупил все самое лучшее из того, что удалось найти за три дня пребывания в Хельсинки. А лучшими в его случае были продукты и товары, подходящие для длительного хранения. Для еды и лекарств у него был все-таки холодильник, а вот одежда, обувь, постельное белье и одеяла должны были лежать, возможно, что и долгие годы, в неотапливаемом помещении. Та еще задачка. Хорошо хоть, что в доме не было проблем с грызунами и насекомыми. Не было их тут, и быть не могло.
В конце концов, собрав свои покупки на одном из товарных складов и условившись со сторожем – деньги заставляют людей совершать совершенно невероятные поступки, – что заберет товар после полуночи, Виктор угнал этот гребаный грузовичок, который теперь и ржавеет рядом с воротами, и, загрузившись, успел-таки прорваться за Порог раньше, чем его начала разыскивать полиция. Этот висяк, вероятно, все еще омрачает отчетность финской полиции, потому что старичок, которого они искали – или не искали, – вышел из-за Порога спустя две недели недалеко от Луги и вернулся в Питер на электричке.
Ну что ж, беглая инспекция, в ходе которой Виктор, к своему удивлению, обнаружил невесть как и когда попавший на полку со свитерами маузер в деревянной кобуре; так вот, инспекция показала, что дела обстоят много лучше, чем можно было ожидать. Виктор наскоро отобрал три комплекта зимних спортивных костюмов, свитера, шерстяные носки и даже комплекты белья, правда, мужского.
«Простите, дама Виктория, но придется потерпеть!» Труднее оказалось найти подходящую обувь, но и с этим он в конце концов справился, обнаружив сначала целый мешок домашних тапочек, а потом и коробку с кроссовками Nike. Нагрузившись этим весьма ценным, по нынешним грустным временам, имуществом, он уже хотел вернуться к друзьям, но в последний момент прихватил еще и маузер.
– Смотрите, генерал, что у меня есть! – крикнул он в открытую дверь кухни, где возился с кастрюлями и прочим кухонным хламом Макс. Там, в кухне, плавали клубы пара, гудел огонь в печи, лилась из кранов вода, гремела посуда.
Макс, сбросивший мокрые куртку и рубашку, огромный, взлохмаченный, выглянул из двери.
– Железку оставь себе, а за одежду спасибо, – бросил он Виктору, подходя и забирая из его рук одежду.
Положив одежду на перила лестницы, он, не тратя больше времени на разговоры, сбросил уже расшнурованные высокие ботинки и стал стягивать кожаные штаны. Виктор секунду понаблюдал за тем, как играют вновь налившиеся силой мускулы старого друга, а потом, швырнув маузер на один из диванов, стал тоже раздеваться прямо тут же, посреди зала.
– Вообще-то не мешало бы принять душ, а потом уже надевать сухое, – сказал он, стягивая через голову рубашку. Мокрая рубашка липла к телу и готова была скорее порваться, чем сняться.
– Что? – Макс уставился на Виктора, даже не натянув до конца спортивные штаны, которые, судя по всему, были ему маловаты.
– Что ты сказал? – Макс все-таки натянул штаны, но смотрел на Виктора с каким-то странным выражением.
– Я сказал, что глупо переодеваться, не приняв горячей ванны. Ну ты знаешь, принять ванну, выпить чашечку кофе, – мечтательно закатил глаза Виктор. – Кстати…
Но договорить он не успел. Макс его прервал новым странным вопросом:
– Тут есть ванна?
– Конечно. И не одна, а что?
– А для какого беса я тогда ношу воду ведрами?
Виктор еще ничего не понимал, но чувствовал, что в чем-то он все-таки прокололся.
– А зачем вообще столько воды? – спросил он.
– Лику помыть и согреть. Где эта твоя ванна?
– Вот ведь… – Виктор недоговорил, он понял, что, забегавшись, упустил из виду тот простой факт, что, кроме него, никто не знает, что тут есть и где. То есть он вроде бы имел этот факт в виду с самого начала, но вопрос с горячей водой понял дословно, не вникая в его истинный смысл.
– Прости, – сказал он виновато. – Забегался. Вот. – Он подошел и открыл дверь в стене, противоположной камину. За дверью открылся короткий коридор еще с двумя дверями, одна напротив другой. – Вот. Удобства. Черт! Туалет и ванна.
И завертелось колесо по новой. Кухонные дела были временно приостановлены. Макс мыл и чистил ванну, а Виктор лазил по подвалу в поисках жаровен. Потом уже Макс пересыпал в жаровни угли из печки и камина и таскал их в ванную, а Виктор и Вика копались в залежах одежды в поисках пижамы или рубашки для Лики и вообще женской одежды. Еще потом Вика ушла в ванну, сначала сама, а потом и с Ликой, и теперь уже Виктор крутился на кухне, а Макс приводил в порядок Ликину комнату, и так далее, до тех пор, пока Виктор, к удивлению своему, не обнаружил себя стоящим под душем.
Горячая вода лилась на него сверху тугими струями, стекала по голове и плечам, согревала грудь и спину, бежала ручьями по рукам и ногам, собираясь в маленькое пока, но быстро поднимающееся озерцо вокруг ступней. Вот ведь как мало иной раз нужно человеку, чтобы почувствовать радость жизни. После скоротечного, но крайне напряженного боя, беготни по городам и весям, нервов, дождя и холода влезть в ванну, встать под горячий душ и стоять так, ни о чем не думая специально, ни о чем не заботясь, а только наслаждаясь жидким теплом, падающим на тебя сверху.
– То ли еще будет! – пропел Виктор в предвкушении, вспоминая заветный бочонок, тихо стоящий в дальнем уголке обширного подвала. – То ли еще будет, ой-ой-ой!
Глава 5
ВЕЧЕР ВОПРОСОВ И ОТВЕТОВ
«Голод не тетка», как говорят издавна в России, а при их нынешнем обмене веществ и подавно испытание не из приятных. А если добавить к этому еще и события этого долгого дня, начавшегося перелетом из Мюнхена в Санкт-Петербург и закончившегося, фигурально выражаясь, авральным Дюнкерком под проливным дождем, то понятно, что процесс поглощения горячей пищи обедом или, скажем, ужином назвать было трудно. Они просто ели, быстро и молча, насыщая свои растратившие слишком много энергии организмы. Но всему когда-нибудь приходит конец. Пришел конец и этой маленькой, но славной битве за жизнь.
Отодвинув пустую тарелку, Виктор встал, прошел в кухню, спустился в подвал и извлек из-за ящика с давно пришедшими в негодность батареями для армейской рации китайский двухлитровый термос. Вернувшись в зал, он молча отвинтил крышку термоса, вытащил пробку и торжественно разлил в хрустальные бокалы («богемия, не что-нибудь!») жидкость цвета крепкого чая, от которой тут же поплыл в прогревшемся воздухе такой аромат, что и Макс и Вика, и без того удивленные его поведением, воззрились на Виктора уже в полном изумлении.
– Прошу вас, meine Damen und Herren! Напиток богов! – объявил Виктор. – Нектар! Ну же, пейте!
Макс взял бокал, поднес к носу, втянул в себя фантастический запах, и уже не сомневаясь, пригубил. Вика и Виктор смотрели на него с интересом. Макс покатал жидкость во рту, проглотил, поднял брови и сделал еще один, гораздо более объемный глоток.
– Ну? – не утерпел Виктор. Он желал знать, какое впечатление произвел его «сюрприз» на знатока. Сам он уже успел глотнуть, когда наполнял термос из заветной бочки, и мнение его можно было выразить только одним способом: закатить от восторга глаза.
– Ну?
– Сколько лет этому чуду? – вопросом на вопрос ответил Макс, а Вика, увидев выражение его лица, тоже сделала глоток и так же, как ранее Макс, удивленно подняла брови. Или потрясенно? Скорее все-таки потрясенно.
– Ха! – ответил им Виктор, торжествуя. – Это чудо, дамы и господа, называется «Самтрест», и ему в этом году исполнилось восемьдесят лет.
Он был доволен произведенным эффектом и этого не скрывал.
Теперь выпить мог и сам Виктор. Он с наслаждением сделал глоток, ощутил во рту терпкий аромат старого коньяка («Коньяк, коньяк! Не торговать везем», – усмехнулся он в душе) и добавил второй глоток вдогонку первому. Виктория тоже отпила из своего бокала, а Макс принес с каминной полки сохшие там сигареты и закурил.
– Ну что, приступим? – спросил он, затянувшись и выпустив дым.
– Да, пожалуй, – согласился Виктор, покосившись на молча кивнувшую Вику, и отставив бокал, сказал:
– Властью, данной мне, как координатору, объявляю вечер вопросов и ответов открытым. И первый вопрос у меня к тебе, Вика…
– Ты спешишь, – не дала ему закончить Вика, тоже отставляя бокал в сторону. – Мы не определились с субординацией.
Субординация. Слово прозвучало, как сигнал тревоги, и Виктор, прислушавшись к себе, понял, что Виктория права. «Как же это я? – удивился он. – Ведь это же первое дело. Дружба дружбой, а…»
– Виноват, – сказал он вслух и продолжил, перейдя на Ахан-Гал-ши – охотничий язык, который как раз в таких случаях и употреблялся в Ахане:
– Объявляю военное положение. Параграф три. Золотой горн: Сбор на большую охоту. Бронзовый рожок загоняющего: вижу атра, нуждаюсь в помощи. Параграф семь. Все способные носить оружие. Серебряный рожок наблюдателя: пожар в степи.
– Принято, – откликнулся Макс.
– Принято, – подтвердила Вика.
Виктор прислушался к себе, понял, что все идет, как надо, и продолжил:
– Предъявляю полномочия. Я, Скользящий, второй второй Правой руки. Доступ: серебряные двери. Ключи: рука – семь – двенадцать – меч – костер – два – крючок – восемь – лоно – четыре ноги.
Вика еще раз кивнула. Лицо у нее было строгое, глаза, казалось, следили за его, Виктора, артикуляцией.
– Предъявляю полномочия, – сказала она. – Я, Ночь, первая вторая Сердца. Доступ: серебряные двери. Ключи: лингам – двенадцать – двадцать семь – восемнадцать – четыре ноги – глаз – солнце – река – пять – лоно.
Слова прозвучали быстро, но отчетливо. Виктор почувствовал, что с Викторией он может говорить теперь обо всем. Ну почти обо всем. Ограничений, считай, не осталось, да он и не ожидал ничего другого. Оставался Макс, и они оба, он и Виктория, посмотрели на него.
– Предъявляю полномочия, – сказал Макс. – Я, Луч, первый второй Глаза. Доступ: серебряные двери. Ключи: трезубец – семь – лингам – уста – девяносто два – четыре – ладонь – река – тридцать три – серп.
– Принято, – автоматически произнес Виктор, почти синхронно с таким же «принято» Виктории. Он перевел удивленный взгляд с нахмурившегося Макса на невозмутимо посмотревшую ему в глаза Вику.
– Ты знала, – сказал он уверенно. – Ну что ж, я-то полагал, что старшая среди нас ты, Вика, но дела это не меняет. Прошу вас, господин Начальник Охоты.
Макс нахмурился еще больше, но паузу не затянул ни на одно лишнее мгновение.
– В силу принадлежащих мне полномочий, – начал он, – и в силу чрезвычайных обстоятельств подтверждаю военное положение и присваиваю ему уровень «Пожар в степи». Объявляю о формировании автономной оперативной группы «Стрела Айна-Ши-На». Коды: меч – луна Айна-Ши-На – лоно – рука – серп – мертвая голова – лингам. Отменяю любые ограничения на обмен информацией внутри группы. Назначаю Первым Загонщиком Скользящего, второго второго Правой руки. Все.
Удивил. Два раза подряд за одну минуту. Ну, Макс, нет слов, одни буквы. Сначала выясняется, что старый друг… кто? По земной табели о рангах, пожалуй что и генерал армии. А потом этот генерал армии назначает его, генерал-майора, командиром группы, в которую сам и входит.
– Принято, – сказала Виктория и потянулась к своему бокалу.
– Принято, – как эхо, вторил ей Виктор.
– Примите мои поздравления, Загонщик, – откровенно усмехнулся Макс. – Кстати, господин Загонщик, сигарет вы случайно не припасли?
– Случайно припас, – автоматически ответил Виктор. – Но за качество не отвечаю. Десять лет здесь лежали. Почему все-таки я?
– Потому что ты спецназ, а нам сейчас главное выжить, все остальное в рабочем порядке, – переходя на русский, ответил Макс и сделал глоток, опустошивший его бокал. – Сказочный напиток, Федя. Уж казалось бы, чего я в жизни только не пил, но такого, пожалуй, и не припомню.
Он взял термос, плеснул себе и вопросительно посмотрел сначала на Вику, а потом на Виктора. Виктор с готовностью протянул свой бокал, и Вика тоже, допив оставшийся коньяк, протянула Максу свой.
– Вернемся к нашим баранам, – сделав очередной глоток, повернулся Виктор к Виктории. – Вика, что с девочкой?
– Плохо. Но, возможно, не смертельно.
Виктор даже не услышал, а почувствовал выдох Макса и попросил:
– А поподробнее?
– Подробнее… – Вика чуть подняла верхнюю губу, обнажая крупные белые зубы. – У нее поражена нервная система и практически все внутренние органы, порваны связки, общий сепсис… Но Маска уцелела, и это ее шанс. Мне удалось подзарядить ее Маску, Маска поддерживает работу внутренних систем или выполняет ее вместо них и пытается регенерировать что можно.
Сейчас она говорила по-английски. Вероятно, так ей было легче выразить свои мысли.
– Постой, постой! – вклинился Макс. – Но это же невозможно! Полностью разрядившаяся Маска дезинтегрируется…
– Верно. Но мне удалось задержать процесс.
– Вика, – осторожно спросил Виктор. – Что значит – тебе удалось задержать процесс? Что ты сделала?
– Вы не поймете. Это… Это не объяснить словами… Скажем так, я могу делать некоторые вещи, которые невозможны. – Она подняла руку, останавливая новые вопросы. – Это не секрет Легиона, это мой секрет. Личный. И я прошу вас сохранить эту информацию при себе, – твёрдо закончила она, поочередно посмотрев каждому из них в глаза.
Виктор был удивлен: «Ну и сколько раз я еще буду сегодня удивляться?» – но привычно взял себя в руки и кивнул.
– Твои тайны, твои, – сказал Макс.
– Принято. Так вот, я сделала, что могла, остановила процесс распада Маски и поддержала девочку. Немного, но этого хватило. Сейчас я дала ей наркотики, и она спит. Маска работает… Она тоже повреждена, так что не знаю… но она работает. Пока. Естественно, внутривенное питание: глюкоза, витамины. Антисептики и регенераты из нашей аптечки и местные антибиотики… Может быть, что-нибудь и получится. – Она пожала плечами, впервые позволив себе эмоциональный жест.
– Спасибо, – сказал Макс. – Я твой должник.
– Я запомню, – как всегда спокойно ответила Вика.
– Извини, Вика, – не удержался Виктор. – Еще один вопрос. Все-таки что это такое? Ну то, о чем ты говорила.
Вика молчала, вероятно, решая, отвечать или нет.
– Не знаю, как сказать. Сила? Что-то такое, – сказала она наконец. – У нас это иногда встречается. Не часто, но встречается. Но я повторяю, это секрет моего народа, и я требую сохранения тайны.
– Какого народа? – Вот теперь Виктор был потрясен по-настоящему.
– Ты что, не знал? – Макс был тоже удивлен, но совсем по-другому.
– Что я, по-твоему, должен был знать? – От волнения Виктор даже перешел на русский.
– Я не человек, Федя.
– Не человек? А кто тогда?
– Я той'йтши.
– Но, Вика, я что, никогда не видел той'йтши? У них зубы, знаешь ли, и, вообще, челюсти и нос…
– Мне сделали очень сложную пластическую операцию, а физиологически между нами различий нет… Почти.
– Чем дальше в лес, тем больше дров! Может, и ты, Макс, тоже скрытый двир или кумх?[17]
– Нет, Федя, я всего лишь старочешский еврей. Увы.
– Извини, Вика, за эмоции, но сама понимаешь… Сколько лет мы знакомы? Я и не почувствовал ничего.
– А ты и не должен был, – улыбнулась Виктория. – Меня хорошо готовили. Успокойся, пожалуйста.
– А я и не волнуюсь, – ответил ей Виктор с раздражением в голосе. – Ну и что теперь? Займемся разбором полетов и стратегическим планированием?
– Нет, – покачала головой Вика. – Мы сегодня слишком устали. Времени у нас будет еще достаточно. Или нет? Лике нужно как минимум две недели, чтобы стать транспортабельной. Если вообще… Отсюда три вопроса: Где мы находимся? Как долго мы можем здесь быть? И как мы сможем выйти?
– Хорошие вопросы, – поддержал Вику Макс. – У меня только дополнительные недоумения по поводу первого вопроса. – Он вытащил из кармана штанов и последовательно выложил перед Виктором обрывок старой пожелтевшей газеты, такую же выцветшую картонную коробочку из-под каких-то лекарств и старую эбонитовую самописку. – Может быть, ты нам объяснишь, Федя, что все это значит?
Виктор взял со стола авторучку, повертел ее в пальцах, рассматривая. Ручка как ручка. Ничего особенного, казалось бы. Такие выпускали в Союзе в конце тридцатых, вот только внимательный человек заметил бы, что эта конкретная самописка выпущена, согласно литой надписи на эбонитовом корпусе, на московской фабрике имени товарища Блюмкина; заметил бы и сильно задумался над странной сей оказией.
«Вот что значит профессионал! – с уважением подумал Виктор, рассматривая бог весть где завалявшуюся безделушку. – Да, талант не пропьешь!»
Он перекинул авторучку заинтересованно наблюдавшей за ним Вике, но Виктория конечно же ничего интересного в диковинке не нашла, подняла удивленно бровь и вопросительно посмотрела на Макса, как бы спрашивая: «Ну и что здесь не так?» И то верно. Что ей до всего этого? Такие персонажи как Яша Блюмкин могли интересовать только их, двух старых коминтерновских козлов, половину третьей жизни угробивших на борьбу за светлое будущее человечества. А Вика… дама Виктория Хаттингтон сибаритствовала в иных краях, вращалась в другом обществе. Вот о лондонских и вашингтонских политических интригах она бы с удовольствием поговорила и много чего интересного, надо полагать, порассказала бы.
Виктор со скептической улыбкой, относившейся, однако, не к Вике, а к ним двоим («И чего не живется людям? Ищут, елки зеленые, сложностей на собственную задницу…»), просмотрел бегло газетный обрывок. Бумага пожелтела, печать выцвела, но прочесть текст было еще можно. Взгляд привычно пробежался по строчкам. Сверху вниз. Отчет об антифашистском митинге трудящихся города Свердловска. Газета, по-видимому, «Правда», а год, надо думать, 1939-й («Ну да! Перед самой войной или сразу после начала…»). И все бы ничего. Обычный отчет, об обычном для того времени митинге, но, если верить отчету, собравшиеся встретили бурными аплодисментами заявление замнаркома обороны маршала Муравьева[18] о том, что фашизм не пройдет, враг будет разбит и победа будет за нами. И ведь, что характерно, не однофамилец какой-нибудь, а тот самый Михаил Артемьевич, который, произнес на митинге правильные эти слова. Как в воду глядел. Не прошли. Были разбиты. И была победа. Была.
Виктор отложил бумажку, сделал глоток из бокала, переждал секунду, наслаждаясь букетом, вытащил из покореженной пачки сигарету, закурил и только после всех этих нарочито неспешных действий заговорил:
– Отвечаю по пунктам. Где мы? Мы, las senoras у los senores[19] находимся за Порогом. Was die Schwelle ist?[20] Он ист…
– А без этого никак нельзя? – поморщился Макс, тоже закуривая. – Ты уверен, что у тебя есть сигареты?
– Сказал уже. Есть.
– Тогда продолжай, пожалуйста.
– Продолжаю. Мне никто ничего не объяснял. Назначили в пятидесятом координатором и передали вместе со всем прочим и это место. Где оно находится, что за место, как и почему, не объяснили. Сказали, мол, место пустое, ничейное. Людей нет и не будет, а зверья полно. И все!
Виктор покачал головой, вспоминая передачу полномочий.
– Вообще-то я спросил. Но они сказали, что это неважно. – Он снова отпил из бокала. – Только я тогда уже кое-что знал. Наши небожители меня ведь не спросили о том, что я знаю или не знаю, а я первым к старшим по званию обращаться не приучен.
– Подожди, Федя. Что значит, знал? Откуда? – Вика была удивлена.
– Откуда… До меня Смотрящим был один дяденька, который в отставку ушел, когда мы только вербовались. Жил он, Вика, вроде тебя в Европах. Красиво жил и дожил до того, что в России советская власть и граница на замке.
– Я так понимаю, что вход не один, или нет?
– Правильно понимаешь, Макс. Их шесть. Шесть входов, и только один по ту сторону границы. – Виктор с удивлением обнаружил, что совершенно спокойно раскрывает сейчас служебные тайны, и никакие блоки ему не мешают. – Вот старичок и запаниковал и, как я сейчас понимаю, сумел убедить себя в необходимости частичного раскрытия секрета настолько, что доверил мне код доступа и один из входов. Ну а я соответственно присматривал за домом, осуществлял снабжение и был готов, если потребуется, открыть окно на границе. Вот этого как раз и не потребовалось. Зато… – Виктор вспомнил сейчас то время, как будто это происходило вчера. Даже эмоции свои вспомнил. Горечь в душе. Разочарование. Тоска.
– В тридцать седьмом я вернулся… Ты, Макс, не захотел, а я… Ну ты понимаешь. Я как раз из-под Уэски, весь в боевом угаре, и сразу в Москву. А там мясорубка такая, что впору вспомнить незабываемый тысяча девятьсот восемнадцатый год. Метут всех. Пленумы, тройки, митинги. У Коли[21] глаза безумные, а вместо крови морфин, растворенный в алкоголе. Слуцкий[22]… Вот мужик был. Ас! Он мне ничего не сказал, только в глаза посмотрел, и я все понял. Рванул в Питер. Под Лугой есть вход, через него я сюда и выскочил. И застрял я здесь надолго. Только в сороковом вылез тихонько, и по старой ксиве (Вика встрепенулась, услышав незнакомое слово)… Это документы, Вика. Были у меня документы заготовлены, вот по ним и легализовался. Ну, да это к делу не относится. А вот что относится, так это мое здесь пребывание. Вы поймите, – налей и мне, Макс, – я сюда не на день, не на неделю попал. Застрял надолго. Еда здесь была – я как раз в тридцать пятом запасы обновил – так что с этим проблем не было. Опять же, зверья здесь полно: хоть каждый день охоться. Кабаны, олени, лоси, зайцы всякие, но скука смертная. Необитаемый остров помните? Вот оно самое, что у того Селкирка[23], только с комфортом. И стал я от нечего делать думать, что же это за место такое и где оно все-таки находится? Если по звездам судить, северо-запад. Километров двести, не больше, от Новгорода. Ну сходил я в разведку. Карта тут завалялась старая, еще от империи российской осталась, я по ней и пошел с компасом. Поверите, четыреста верст отмахал, и никаких следов цивилизации. Ни тебе железки, ни шоссе, ни дорожки, раздолбанной какой, местного значения. Ничего. Ни городов, ни сел, ни линии телеграфной. Пусто. Дикая природа и все. Но ведь я не мальчик. Кое-чего в этой жизни понимаю. Деревья, зелень, зверье – все наше, родное. Все типичное, именно что для северо-запада. И климат. Значит, что?
Отодвинув пустую тарелку, Виктор встал, прошел в кухню, спустился в подвал и извлек из-за ящика с давно пришедшими в негодность батареями для армейской рации китайский двухлитровый термос. Вернувшись в зал, он молча отвинтил крышку термоса, вытащил пробку и торжественно разлил в хрустальные бокалы («богемия, не что-нибудь!») жидкость цвета крепкого чая, от которой тут же поплыл в прогревшемся воздухе такой аромат, что и Макс и Вика, и без того удивленные его поведением, воззрились на Виктора уже в полном изумлении.
– Прошу вас, meine Damen und Herren! Напиток богов! – объявил Виктор. – Нектар! Ну же, пейте!
Макс взял бокал, поднес к носу, втянул в себя фантастический запах, и уже не сомневаясь, пригубил. Вика и Виктор смотрели на него с интересом. Макс покатал жидкость во рту, проглотил, поднял брови и сделал еще один, гораздо более объемный глоток.
– Ну? – не утерпел Виктор. Он желал знать, какое впечатление произвел его «сюрприз» на знатока. Сам он уже успел глотнуть, когда наполнял термос из заветной бочки, и мнение его можно было выразить только одним способом: закатить от восторга глаза.
– Ну?
– Сколько лет этому чуду? – вопросом на вопрос ответил Макс, а Вика, увидев выражение его лица, тоже сделала глоток и так же, как ранее Макс, удивленно подняла брови. Или потрясенно? Скорее все-таки потрясенно.
– Ха! – ответил им Виктор, торжествуя. – Это чудо, дамы и господа, называется «Самтрест», и ему в этом году исполнилось восемьдесят лет.
Он был доволен произведенным эффектом и этого не скрывал.
Теперь выпить мог и сам Виктор. Он с наслаждением сделал глоток, ощутил во рту терпкий аромат старого коньяка («Коньяк, коньяк! Не торговать везем», – усмехнулся он в душе) и добавил второй глоток вдогонку первому. Виктория тоже отпила из своего бокала, а Макс принес с каминной полки сохшие там сигареты и закурил.
– Ну что, приступим? – спросил он, затянувшись и выпустив дым.
– Да, пожалуй, – согласился Виктор, покосившись на молча кивнувшую Вику, и отставив бокал, сказал:
– Властью, данной мне, как координатору, объявляю вечер вопросов и ответов открытым. И первый вопрос у меня к тебе, Вика…
– Ты спешишь, – не дала ему закончить Вика, тоже отставляя бокал в сторону. – Мы не определились с субординацией.
Субординация. Слово прозвучало, как сигнал тревоги, и Виктор, прислушавшись к себе, понял, что Виктория права. «Как же это я? – удивился он. – Ведь это же первое дело. Дружба дружбой, а…»
– Виноват, – сказал он вслух и продолжил, перейдя на Ахан-Гал-ши – охотничий язык, который как раз в таких случаях и употреблялся в Ахане:
– Объявляю военное положение. Параграф три. Золотой горн: Сбор на большую охоту. Бронзовый рожок загоняющего: вижу атра, нуждаюсь в помощи. Параграф семь. Все способные носить оружие. Серебряный рожок наблюдателя: пожар в степи.
– Принято, – откликнулся Макс.
– Принято, – подтвердила Вика.
Виктор прислушался к себе, понял, что все идет, как надо, и продолжил:
– Предъявляю полномочия. Я, Скользящий, второй второй Правой руки. Доступ: серебряные двери. Ключи: рука – семь – двенадцать – меч – костер – два – крючок – восемь – лоно – четыре ноги.
Вика еще раз кивнула. Лицо у нее было строгое, глаза, казалось, следили за его, Виктора, артикуляцией.
– Предъявляю полномочия, – сказала она. – Я, Ночь, первая вторая Сердца. Доступ: серебряные двери. Ключи: лингам – двенадцать – двадцать семь – восемнадцать – четыре ноги – глаз – солнце – река – пять – лоно.
Слова прозвучали быстро, но отчетливо. Виктор почувствовал, что с Викторией он может говорить теперь обо всем. Ну почти обо всем. Ограничений, считай, не осталось, да он и не ожидал ничего другого. Оставался Макс, и они оба, он и Виктория, посмотрели на него.
– Предъявляю полномочия, – сказал Макс. – Я, Луч, первый второй Глаза. Доступ: серебряные двери. Ключи: трезубец – семь – лингам – уста – девяносто два – четыре – ладонь – река – тридцать три – серп.
– Принято, – автоматически произнес Виктор, почти синхронно с таким же «принято» Виктории. Он перевел удивленный взгляд с нахмурившегося Макса на невозмутимо посмотревшую ему в глаза Вику.
– Ты знала, – сказал он уверенно. – Ну что ж, я-то полагал, что старшая среди нас ты, Вика, но дела это не меняет. Прошу вас, господин Начальник Охоты.
Макс нахмурился еще больше, но паузу не затянул ни на одно лишнее мгновение.
– В силу принадлежащих мне полномочий, – начал он, – и в силу чрезвычайных обстоятельств подтверждаю военное положение и присваиваю ему уровень «Пожар в степи». Объявляю о формировании автономной оперативной группы «Стрела Айна-Ши-На». Коды: меч – луна Айна-Ши-На – лоно – рука – серп – мертвая голова – лингам. Отменяю любые ограничения на обмен информацией внутри группы. Назначаю Первым Загонщиком Скользящего, второго второго Правой руки. Все.
Удивил. Два раза подряд за одну минуту. Ну, Макс, нет слов, одни буквы. Сначала выясняется, что старый друг… кто? По земной табели о рангах, пожалуй что и генерал армии. А потом этот генерал армии назначает его, генерал-майора, командиром группы, в которую сам и входит.
– Принято, – сказала Виктория и потянулась к своему бокалу.
– Принято, – как эхо, вторил ей Виктор.
– Примите мои поздравления, Загонщик, – откровенно усмехнулся Макс. – Кстати, господин Загонщик, сигарет вы случайно не припасли?
– Случайно припас, – автоматически ответил Виктор. – Но за качество не отвечаю. Десять лет здесь лежали. Почему все-таки я?
– Потому что ты спецназ, а нам сейчас главное выжить, все остальное в рабочем порядке, – переходя на русский, ответил Макс и сделал глоток, опустошивший его бокал. – Сказочный напиток, Федя. Уж казалось бы, чего я в жизни только не пил, но такого, пожалуй, и не припомню.
Он взял термос, плеснул себе и вопросительно посмотрел сначала на Вику, а потом на Виктора. Виктор с готовностью протянул свой бокал, и Вика тоже, допив оставшийся коньяк, протянула Максу свой.
– Вернемся к нашим баранам, – сделав очередной глоток, повернулся Виктор к Виктории. – Вика, что с девочкой?
– Плохо. Но, возможно, не смертельно.
Виктор даже не услышал, а почувствовал выдох Макса и попросил:
– А поподробнее?
– Подробнее… – Вика чуть подняла верхнюю губу, обнажая крупные белые зубы. – У нее поражена нервная система и практически все внутренние органы, порваны связки, общий сепсис… Но Маска уцелела, и это ее шанс. Мне удалось подзарядить ее Маску, Маска поддерживает работу внутренних систем или выполняет ее вместо них и пытается регенерировать что можно.
Сейчас она говорила по-английски. Вероятно, так ей было легче выразить свои мысли.
– Постой, постой! – вклинился Макс. – Но это же невозможно! Полностью разрядившаяся Маска дезинтегрируется…
– Верно. Но мне удалось задержать процесс.
– Вика, – осторожно спросил Виктор. – Что значит – тебе удалось задержать процесс? Что ты сделала?
– Вы не поймете. Это… Это не объяснить словами… Скажем так, я могу делать некоторые вещи, которые невозможны. – Она подняла руку, останавливая новые вопросы. – Это не секрет Легиона, это мой секрет. Личный. И я прошу вас сохранить эту информацию при себе, – твёрдо закончила она, поочередно посмотрев каждому из них в глаза.
Виктор был удивлен: «Ну и сколько раз я еще буду сегодня удивляться?» – но привычно взял себя в руки и кивнул.
– Твои тайны, твои, – сказал Макс.
– Принято. Так вот, я сделала, что могла, остановила процесс распада Маски и поддержала девочку. Немного, но этого хватило. Сейчас я дала ей наркотики, и она спит. Маска работает… Она тоже повреждена, так что не знаю… но она работает. Пока. Естественно, внутривенное питание: глюкоза, витамины. Антисептики и регенераты из нашей аптечки и местные антибиотики… Может быть, что-нибудь и получится. – Она пожала плечами, впервые позволив себе эмоциональный жест.
– Спасибо, – сказал Макс. – Я твой должник.
– Я запомню, – как всегда спокойно ответила Вика.
– Извини, Вика, – не удержался Виктор. – Еще один вопрос. Все-таки что это такое? Ну то, о чем ты говорила.
Вика молчала, вероятно, решая, отвечать или нет.
– Не знаю, как сказать. Сила? Что-то такое, – сказала она наконец. – У нас это иногда встречается. Не часто, но встречается. Но я повторяю, это секрет моего народа, и я требую сохранения тайны.
– Какого народа? – Вот теперь Виктор был потрясен по-настоящему.
– Ты что, не знал? – Макс был тоже удивлен, но совсем по-другому.
– Что я, по-твоему, должен был знать? – От волнения Виктор даже перешел на русский.
– Я не человек, Федя.
– Не человек? А кто тогда?
– Я той'йтши.
– Но, Вика, я что, никогда не видел той'йтши? У них зубы, знаешь ли, и, вообще, челюсти и нос…
– Мне сделали очень сложную пластическую операцию, а физиологически между нами различий нет… Почти.
– Чем дальше в лес, тем больше дров! Может, и ты, Макс, тоже скрытый двир или кумх?[17]
– Нет, Федя, я всего лишь старочешский еврей. Увы.
– Извини, Вика, за эмоции, но сама понимаешь… Сколько лет мы знакомы? Я и не почувствовал ничего.
– А ты и не должен был, – улыбнулась Виктория. – Меня хорошо готовили. Успокойся, пожалуйста.
– А я и не волнуюсь, – ответил ей Виктор с раздражением в голосе. – Ну и что теперь? Займемся разбором полетов и стратегическим планированием?
– Нет, – покачала головой Вика. – Мы сегодня слишком устали. Времени у нас будет еще достаточно. Или нет? Лике нужно как минимум две недели, чтобы стать транспортабельной. Если вообще… Отсюда три вопроса: Где мы находимся? Как долго мы можем здесь быть? И как мы сможем выйти?
– Хорошие вопросы, – поддержал Вику Макс. – У меня только дополнительные недоумения по поводу первого вопроса. – Он вытащил из кармана штанов и последовательно выложил перед Виктором обрывок старой пожелтевшей газеты, такую же выцветшую картонную коробочку из-под каких-то лекарств и старую эбонитовую самописку. – Может быть, ты нам объяснишь, Федя, что все это значит?
Виктор взял со стола авторучку, повертел ее в пальцах, рассматривая. Ручка как ручка. Ничего особенного, казалось бы. Такие выпускали в Союзе в конце тридцатых, вот только внимательный человек заметил бы, что эта конкретная самописка выпущена, согласно литой надписи на эбонитовом корпусе, на московской фабрике имени товарища Блюмкина; заметил бы и сильно задумался над странной сей оказией.
«Вот что значит профессионал! – с уважением подумал Виктор, рассматривая бог весть где завалявшуюся безделушку. – Да, талант не пропьешь!»
Он перекинул авторучку заинтересованно наблюдавшей за ним Вике, но Виктория конечно же ничего интересного в диковинке не нашла, подняла удивленно бровь и вопросительно посмотрела на Макса, как бы спрашивая: «Ну и что здесь не так?» И то верно. Что ей до всего этого? Такие персонажи как Яша Блюмкин могли интересовать только их, двух старых коминтерновских козлов, половину третьей жизни угробивших на борьбу за светлое будущее человечества. А Вика… дама Виктория Хаттингтон сибаритствовала в иных краях, вращалась в другом обществе. Вот о лондонских и вашингтонских политических интригах она бы с удовольствием поговорила и много чего интересного, надо полагать, порассказала бы.
Виктор со скептической улыбкой, относившейся, однако, не к Вике, а к ним двоим («И чего не живется людям? Ищут, елки зеленые, сложностей на собственную задницу…»), просмотрел бегло газетный обрывок. Бумага пожелтела, печать выцвела, но прочесть текст было еще можно. Взгляд привычно пробежался по строчкам. Сверху вниз. Отчет об антифашистском митинге трудящихся города Свердловска. Газета, по-видимому, «Правда», а год, надо думать, 1939-й («Ну да! Перед самой войной или сразу после начала…»). И все бы ничего. Обычный отчет, об обычном для того времени митинге, но, если верить отчету, собравшиеся встретили бурными аплодисментами заявление замнаркома обороны маршала Муравьева[18] о том, что фашизм не пройдет, враг будет разбит и победа будет за нами. И ведь, что характерно, не однофамилец какой-нибудь, а тот самый Михаил Артемьевич, который, произнес на митинге правильные эти слова. Как в воду глядел. Не прошли. Были разбиты. И была победа. Была.
Виктор отложил бумажку, сделал глоток из бокала, переждал секунду, наслаждаясь букетом, вытащил из покореженной пачки сигарету, закурил и только после всех этих нарочито неспешных действий заговорил:
– Отвечаю по пунктам. Где мы? Мы, las senoras у los senores[19] находимся за Порогом. Was die Schwelle ist?[20] Он ист…
– А без этого никак нельзя? – поморщился Макс, тоже закуривая. – Ты уверен, что у тебя есть сигареты?
– Сказал уже. Есть.
– Тогда продолжай, пожалуйста.
– Продолжаю. Мне никто ничего не объяснял. Назначили в пятидесятом координатором и передали вместе со всем прочим и это место. Где оно находится, что за место, как и почему, не объяснили. Сказали, мол, место пустое, ничейное. Людей нет и не будет, а зверья полно. И все!
Виктор покачал головой, вспоминая передачу полномочий.
– Вообще-то я спросил. Но они сказали, что это неважно. – Он снова отпил из бокала. – Только я тогда уже кое-что знал. Наши небожители меня ведь не спросили о том, что я знаю или не знаю, а я первым к старшим по званию обращаться не приучен.
– Подожди, Федя. Что значит, знал? Откуда? – Вика была удивлена.
– Откуда… До меня Смотрящим был один дяденька, который в отставку ушел, когда мы только вербовались. Жил он, Вика, вроде тебя в Европах. Красиво жил и дожил до того, что в России советская власть и граница на замке.
– Я так понимаю, что вход не один, или нет?
– Правильно понимаешь, Макс. Их шесть. Шесть входов, и только один по ту сторону границы. – Виктор с удивлением обнаружил, что совершенно спокойно раскрывает сейчас служебные тайны, и никакие блоки ему не мешают. – Вот старичок и запаниковал и, как я сейчас понимаю, сумел убедить себя в необходимости частичного раскрытия секрета настолько, что доверил мне код доступа и один из входов. Ну а я соответственно присматривал за домом, осуществлял снабжение и был готов, если потребуется, открыть окно на границе. Вот этого как раз и не потребовалось. Зато… – Виктор вспомнил сейчас то время, как будто это происходило вчера. Даже эмоции свои вспомнил. Горечь в душе. Разочарование. Тоска.
– В тридцать седьмом я вернулся… Ты, Макс, не захотел, а я… Ну ты понимаешь. Я как раз из-под Уэски, весь в боевом угаре, и сразу в Москву. А там мясорубка такая, что впору вспомнить незабываемый тысяча девятьсот восемнадцатый год. Метут всех. Пленумы, тройки, митинги. У Коли[21] глаза безумные, а вместо крови морфин, растворенный в алкоголе. Слуцкий[22]… Вот мужик был. Ас! Он мне ничего не сказал, только в глаза посмотрел, и я все понял. Рванул в Питер. Под Лугой есть вход, через него я сюда и выскочил. И застрял я здесь надолго. Только в сороковом вылез тихонько, и по старой ксиве (Вика встрепенулась, услышав незнакомое слово)… Это документы, Вика. Были у меня документы заготовлены, вот по ним и легализовался. Ну, да это к делу не относится. А вот что относится, так это мое здесь пребывание. Вы поймите, – налей и мне, Макс, – я сюда не на день, не на неделю попал. Застрял надолго. Еда здесь была – я как раз в тридцать пятом запасы обновил – так что с этим проблем не было. Опять же, зверья здесь полно: хоть каждый день охоться. Кабаны, олени, лоси, зайцы всякие, но скука смертная. Необитаемый остров помните? Вот оно самое, что у того Селкирка[23], только с комфортом. И стал я от нечего делать думать, что же это за место такое и где оно все-таки находится? Если по звездам судить, северо-запад. Километров двести, не больше, от Новгорода. Ну сходил я в разведку. Карта тут завалялась старая, еще от империи российской осталась, я по ней и пошел с компасом. Поверите, четыреста верст отмахал, и никаких следов цивилизации. Ни тебе железки, ни шоссе, ни дорожки, раздолбанной какой, местного значения. Ничего. Ни городов, ни сел, ни линии телеграфной. Пусто. Дикая природа и все. Но ведь я не мальчик. Кое-чего в этой жизни понимаю. Деревья, зелень, зверье – все наше, родное. Все типичное, именно что для северо-запада. И климат. Значит, что?