Страница:
Выстрелы грянули синхронно. «Мой» рухнул кулем – пуля раздробила коленную чашечку. «Мишкин» успел сделать несколько шагов и даже попытался стащить со спины винтовку. Пришлось успокоить его вторым выстрелом – уже навсегда.
– Быстро вперед! Я оттаскиваю тела, а ты убираешь мотоцикл! – крикнул я, срываясь с места, как на стометровке.
Раненый истошно завопил от боли, когда я, схватив его за воротник, поволок в рощицу. Не обращая внимания на крики, быстро снимаю с него портупею со снаряжением и скручиваю руки за спиной плечевым ремнем. Второй ремень накладываю как жгут чуть повыше колена. В ближайшие полчаса не сдохнет – и то хорошо. А дольше жить ему и ни к чему.
При внимательном рассмотрении выяснилось, что в «своего» ганса Барский все-таки попал – у мертвеца обнаружилась поверхностная рана на бедре. Мишка, донельзя огорченный досадным промахом, гордо отказался от помощи и в одиночку ворочал тяжелый байк, пытаясь закатить его в кусты. Наконец ему это удалось, и он сразу принялся за маскировку. А я тем временем пробежался по дороге – никто на подмогу фашистам не рвался, вокруг было тихо. Блин, опять повезло? Тенденция, однако… И не сказать, чтобы приятная – жизнь-то полосками идет. Раз повезет, два повезет, потом ка-а-а-ак даст! По голове! И в самый неподходящий момент! И потом… Как там Суворов говорил? Который Александр Васильевич, а не Виктор… «Раз счастье, два раза счастье – помилуй бог! Надо же когда-нибудь и немножко умения».
Ну что же – применим немного умения. Я как мог, наскоро, замел все следы на дороге. Правда, теперь вместо следов волочения остались белые пылевые проплешины, перекрывающие отпечатки протекторов. Ну и хрен с ними! Сразу не заметят, а всю ночь я здесь сидеть не собираюсь. У меня есть пятнадцать-двадцать минут, чтобы расколоть ганса. А потом придется отсюда сваливать, и быстро – дружки несомненно хватятся пропавшего экипажа.
Ну, приступим… Подхожу медленно, потихоньку заводя себя. Все-таки, если ты не садист, психологически очень тяжело пытать живого человека, хоть и врага, – особенно делая это на холодную голову. Хотя сейчас много времени на разогрев у меня не ушло – достаточно было вспомнить усеянное детскими телами пшеничное поле рядом со сгоревшим поездом.
– Na ja, hübscher Junge, lass uns reden?[7] – ласково спросил я, заглядывая фашисту в глаза. И тут же внезапно пнул его в раздробленное колено. Немец взвыл на такой ноте, что будь рядом строение – в нем осыпались бы стекла. – Oh, was für ein Weichling![8]
Барский, следящий за дорогой, тревожно оглянулся.
– Миша, смотри за обстановкой!
– Но что ты делаешь, Игорь? Это не по-комсомольски!
– Миша, иди на хер! Мне нужна информация, и он мне ее даст! Следи, блядь, за дорогой, а сюда не лезь!
Барский, нахмурившись, отвернулся.
– Hier sind meine Freund, den Sie bereuen! Er sagte, dass ich dir tun misshandeln![9] – объяснил я немцу произошедший диалог. – Du weißt, du Bastard, ich bin kein Vampir Blut, und nicht zu genießen. Also, wenn Sie alle meine Fragen zu beantworten – Ihr Finger wird dich nicht berühren. Und wenn Sie schweigen – auf der Multifunktionsleiste Sie weniger oft. Verstehen Sie die Situation, oder muss ich das wiederholen?[10]
Немец заерзал то ли от боли, то ли от недоумения. Наверняка у него в мозгах сильнейший диссонанс – какой-то молокосос говорит такие странные слова. Пугает, причиняет боль…
– Der Luder, ich höre kein Antwort![11] – рявкнул я.
– Ich hab ihn![12] – скривился немец.
– Dann beginnen… Name, Dienstgrad, Regimentsnummer![13]
– Friedrich Weizsäcker. Schütze. Sechzigerste Kradschutzen-Bataillon[14].
– Regiment, Division?[15]
– Elfte Schutzen-Brigade. Elfte Panzerdivision[16].
– Wohin begab sich Dein Zug, wenn Du machte halt um zu urinieren?[17]
– Wir sollten den Wachposten am Eisenbahnuebergang verstaerken. Er ist gegen 5 Kilometer von hier[18].
– Das weiss ich. Ich war dort jetzt eben. Es gibt schon keinen Wachposten da. Er ist zu Ende gegeben[19].
Солдат посмотрел на меня непонимающе, но через пару секунд понял смысл слов и скривился еще больше. От потери крови и болевого шока доблестный мотострелок побледнел, как мел, по его лицу катились крупные капли пота.
Ну и о чем мне его еще расспросить? Понятно, что об обстановке. Но как это сделать без карты? И без точного определения собственного места пребывания.
– Миша, а мы вообще где?
– В смысле – где? В Советском Союзе!
– Как называется окружающая нас местность?
– Не знаю… – задумался Барский. – Киевский Особый военный округ!
– То, что мы на Украине, а не в Белоруссии, я уже понял. А поточнее никак? Ты же говорил, что мы с утра какой-то городок проезжали! Название не припомнишь?
Барский закатил глаза и стал расхаживать мимо: пять шагов налево, пять направо, бормоча себе под нос: «…и ведь название какое-то смешное было…» Гимнастика помогла, и где-то через минуту он, наконец, вспомнил:
– Здолбунов![20] Городок назывался Здолбунов!
– Да, это мне сразу все сказало! – язвительно отозвался я. – Мне вся эта география и раньше была по хрену, а уж после… э-э-э… амнезии, так и вообще… Вот… Какие-нибудь крупные города вокруг есть? Ну, кроме Киева, понятно…
– Львов… Дубно… Ровно… Житомир…
– Нда… разброс по расстоянию уж больно большой получается… Скажи мне, откуда и куда мы ехали?
– Из Львова в Житомир.
– И ехали чуть менее суток… Хотя… Хрен его знает, с какой скоростью… Но примерно где-то под Ровно мы должны быть! – Я повернулся к оторопело глядевшему на нас немцу. – Sag mir, was ihr ueberhauph hier tut? Die Front ist doch einige Dutzend Kilometer von hier[21].
– Wir haben die Front heute um Nagesanbruch durchgebrochen. Unsere Division ist in den Durchbruch einzugegangen und den ganzen Tag ohne Wiederstand vorvaertsgekommen[22].
– Das ist klar… Welche Ziele der Division gestellt sind?[23]
– Wess nicht. Ich hoerte, anscheinend… Ostrog zu greifen und die Eisenbahn zu… dummer barbarischer Name… Berditschew durchzuschneiden![24]
– Über welche Kräfte verfügt ihr?[25]
– Wess nicht! – снова отмазался солдат. – Ich hab einige Burschen von Schutzen-Regiment 110 und Aufklarungs-Abteilung 231 gesehen[26].
В общем, без карты мне обстановку не прояснить никак, хоть бы нам и офицер попался. А дата и место?.. По истории у меня всегда тройка была, и по Великой Отечественной войне я только самые крупные даты помнил. Вроде того, что началась война 22 июня, а закончилась 9 мая. И вроде бы Сталинградская битва в сорок втором году была… Или в сорок третьем? Нет, в сорок третьем – Курская дуга! А вот что творилось на Украине в сорок первом? Я начал усиленно скрипеть мозгами, но так ничего и не вспомнил![27]
Ну, что же… Если послезнание мне не помогает, то буду действовать в соответствии с вновь открывающимися обстоятельствами.
– Danke, Soldat! Habe ich versprochen, dass ich Dich vom Finger nicht berühre, wenn Du alles sagst? Deshalb stirbst Du scnell und ohne Qualen![28] – я приставил острие ножа к груди фашиста и с силой нажал. Тупое оружие не оставляло иных вариантов безболезненно умертвить врага.
Немец даже не дернулся, легкая смерть.
– Все, Миша! Собираем новые трофеи и валим отсюда!
Барский, стараясь не смотреть в мою сторону, принялся собирать вещи. Нам достался комплект вооружения и снаряжения, аналогичный предыдущему. Только вместо советской тушенки, сала и хлеба фрицы притырили два круга домашней колбасы и полуведерную бутыль самогона. Через полминуты стало понятно, что в одну коляску все нажитое непосильным трудом не влезет. И Барскому пришлось срочно учить меня управлению мотоциклом. Ну, не бином Ньютона, в конце концов… Водил же я автомобиль – почему не могу управлять этим недоразумением с коляской?
В общем, разобрался… Сели, поехали. Уже в пути я сообразил, что, случись нам снова повстречать фрицев, конфуз гарантирован. Взаимодействие с Барским не отработано, даже о сигналах не договорились. Пришлось останавливаться и наверстывать упущенное. Наконец, мы снова тронулись и погнали вперед на приличной скорости, да так, что чуть не выскочили на переезд. Вовремя остановились – домик погибшей обходчицы виднелся примерно в полукилометре.
Мотоциклы закатили в небольшой, но довольно густой лесок. Я слез с седла и, потирая отбитую задницу, принялся поудобнее завязывать тюк с барахлом и жратвой. Блин, а ведь нам еще и оружие на себе тащить – шесть винтовок! И боеприпасы, которые тянут на десяток килограммов. И ведь не бросишь – если мы в немецком тылу, то нам любой лишний ствол – дополнительный шанс на выживание. А каждый патрон – на вес золота.
Барский посмотрел на мои приготовления к пешему маршу и неожиданно предложил:
– Игорь, а давай, как стемнеет, подкрадемся к гитлеровцам на переезде и закидаем их гранатами!
– Миша, их там целый десяток! – попробовал я урезонить развоевавшегося напарника.
– Ну и что? Сколько мы сегодня этих гадов…
– Миша, уймись! Всех мы гранатами не накроем, завяжется бой, в котором у нас уже не будет преимущества внезапного нападения. Они нас просто численностью задавят. Конечно, можно ударить и убежать, но… как мы пойдем к своим, с висящей на плечах погоней?
– В темноте не догонят! – неуверенно сказал Барский.
– Пуля, мой друг, летит на крыльях случайности, и ей абсолютно по хрену, что вокруг темно и ты чемпион мира по бегу! Одно случайное попадание в любую часть тела – и к раненым возле поезда добавится еще один индивидуум, нуждающийся в уходе. И, соответственно, у нас будет на одного здорового человека меньше. А это – минус один носильщик или защитник. Давай не будем рисковать? Вот выйдем к своим, вытащим ребят, и тогда – воюй сколько хочешь! Все, давай загружаться, маскировать мотоциклы и – потопали!
Барский огорченно вздохнул, но, видимо, поняв мою правоту, начал собираться. Через десять минут мы, навьючившись скарбом, двинулись на восток.
Очень скоро я понял, что сильно погорячился, затеяв этот марш. Груз оказался излишне тяжелым для моего молодого тела. Поэтому, продравшись через очередные кусты на крохотную полянку, сбросил тюки и винтовки на землю.
– Эх, сейчас бы парочку ездовых лосей… – буркнул я, вытирая испарину. – Привал!
Барский машинально кивнул, с подозрением всматриваясь в глубину леса.
– Чего ты там увидел?
– Да вот кажется мне, что сразу за полянкой тропинка видна! – неуверенно сказал Барский. – Ведущая в нужном нам направлении.
Солнце уже коснулось краем западного горизонта и между деревьев пролегли глубокие черные тени. До полной темноты далеко, но видимость ухудшилась.
– Ну так сходи, проверь! – предложил я, удобно устраиваясь на тюках. – Все лучше, чем по бездорожью переть, – уже все ноги об корни отбил!
Миша, зачем-то взяв оружие наизготовку, пригнулся, как под обстрелом, и несмело сделал несколько шагов вперед.
– Смелее, Миша, тропинка тебя не укусит! – подбодрил я напарника.
– Игорь, мне кажется, что там кто-то есть! – не оборачиваясь, сказал Барский.
– Хлопци, не стриляйте! – донеслось из зарослей. Голос мужской…
Меня словно пружиной подбросило: секунда – и я уже на ногах, «маузер» в руках, глаза обшаривают лес, мозг анализирует обстановку. Если это засада, то нам однозначно пиздец! Попробую сместиться левее…
– Кто там? А ну, выходи! – рявкнул срывающимся от волнения дискантом Барский.
– Не стриляйте! – повторил невидимый мужик. – Я зараз виходжу!
Из-за деревьев на полянку вылез здоровенный мужичище. Если судить по седой окладистой бороде – в немалых летах.
– Кто такой? Что здесь делаешь? – с интонацией героя-пограничника из детского спектакля спросил Барский, грозно насупив брови.
– Мене звати Гнат Пасько. Я тут хмиз збырав, – ответил старик.
– Сколько вас здесь? – в свою очередь спросил я, переместившись на самый край поляны. Если сейчас за ним еще кто-то вылезет – смогу бить во фланг.
– Тут тильки я та моя кобила. Жилкой звуть.
– Миша, держи его на мушке! – приказал я, вламываясь в заросли. Небольшой экскурс по лесу показал – старик не врет, кроме него и худой саврасой кобылы, запряженной в телегу, других живых существ в лесу не было. Телега действительно завалена тем самым «хмизом» – хворостом.
– Ну что? – спросил Барский, старательно выполняющий мою команду – все это время державший старика на прицеле.
– Все чисто!
– Что? – Барский не понял незнакомого термина.
– Нет никого. Только упомянутая кобыла, – пояснил я. – Диду, а откуда ты здесь взялся? Где ближайшее село?
– Так, хлопци, версты три на схид якраз и буде Татариновка. Село невелике, всього тридцять дворив[29].
– Ты слышал, что километрах в семи отсюда утром поезд разбомбили?
– Чув! – кивнул старик. – Мужики з косовиц поверталися, так розповили. Казали, що народу там германы побили видимо-невидимо[30].
– Место это знаешь?
– Так, знаю… – осторожно признался Пасько.
– Отвезти нас туда сможешь?
– Так, сможу… А що мени за це буде?
– Жить ты за это будешь! – хмыкнул я. – И, может быть, долго и счастливо.
– Грозышся? Мени вже симдесят рокив… И скильки людей погрожували мене вбити – и не пригадаю. Навить сам Петлюра… И де вони зараз? А я ось тут… хмиз збыраю![31] – с улыбкой ответил Гнат и вдруг добавил на чистом русском: – Да и не будете вы меня убивать – вы ведь хорошие парни, комсомольцы…
– А ты, диду, хитрый мужичок! – рассмеялся я, закидывая винтовку за спину.
– Да и ты хлопчик очень непростой! – огорошил Гнат.
– Ладно… Что хочешь за помощь?
– Винтарь хочу! – снова удивил Пасько.
– А на хрена он тебе? Стены в сарае вместо жердины подпирать?
– Ну… пригодится! – с хитрой улыбкой сказал Пасько. – У вас вон сколько винтарей, так неужели не дадите один пожилому человеку?
– Хер с тобой, пожилой… – согласился я, и стал доставать из своей укладки «маузер».
– Э, нет, хлопчик! – покачал головой Гнат. – Ты мне лучше русский винтарь дай! Он и понадежней и… вообще!
– Что «вообще»? – заинтересовался Барский, уже привыкший к своей мосинке.
– Если германы меня со своим винтарем поймают, то повесят сразу. А если с русским – то, может, еще и выкручусь. Кажу, что в лесу нашел.
– Да, в логике тебе не откажешь, старый хрыч! Миша, отдай ему трехлинейку.
– И патроны! – вставил дед.
– И патроны! – кивнул я. – Все равно их кот наплакал.
– А гранаты у вас есть?
– Ты, диду, меру-то знай! – усмехнулся я. – На кой черт тебе гранаты? Рыбу глушить?
– Так пригодятся! В хозяйстве все сгодится… когда-нибудь…
– Дам одну.
– Две! – упорствовал Пасько.
– Одну! – отрезал я. – У нас не военторг, они нам самим нужны. Для дела. И дам только тогда, когда на место нас привезешь.
– Договорились! – вздохнул старик. – Сейчас хворост скину, и можете залезать на телегу.
Глава 5
– Быстро вперед! Я оттаскиваю тела, а ты убираешь мотоцикл! – крикнул я, срываясь с места, как на стометровке.
Раненый истошно завопил от боли, когда я, схватив его за воротник, поволок в рощицу. Не обращая внимания на крики, быстро снимаю с него портупею со снаряжением и скручиваю руки за спиной плечевым ремнем. Второй ремень накладываю как жгут чуть повыше колена. В ближайшие полчаса не сдохнет – и то хорошо. А дольше жить ему и ни к чему.
При внимательном рассмотрении выяснилось, что в «своего» ганса Барский все-таки попал – у мертвеца обнаружилась поверхностная рана на бедре. Мишка, донельзя огорченный досадным промахом, гордо отказался от помощи и в одиночку ворочал тяжелый байк, пытаясь закатить его в кусты. Наконец ему это удалось, и он сразу принялся за маскировку. А я тем временем пробежался по дороге – никто на подмогу фашистам не рвался, вокруг было тихо. Блин, опять повезло? Тенденция, однако… И не сказать, чтобы приятная – жизнь-то полосками идет. Раз повезет, два повезет, потом ка-а-а-ак даст! По голове! И в самый неподходящий момент! И потом… Как там Суворов говорил? Который Александр Васильевич, а не Виктор… «Раз счастье, два раза счастье – помилуй бог! Надо же когда-нибудь и немножко умения».
Ну что же – применим немного умения. Я как мог, наскоро, замел все следы на дороге. Правда, теперь вместо следов волочения остались белые пылевые проплешины, перекрывающие отпечатки протекторов. Ну и хрен с ними! Сразу не заметят, а всю ночь я здесь сидеть не собираюсь. У меня есть пятнадцать-двадцать минут, чтобы расколоть ганса. А потом придется отсюда сваливать, и быстро – дружки несомненно хватятся пропавшего экипажа.
Ну, приступим… Подхожу медленно, потихоньку заводя себя. Все-таки, если ты не садист, психологически очень тяжело пытать живого человека, хоть и врага, – особенно делая это на холодную голову. Хотя сейчас много времени на разогрев у меня не ушло – достаточно было вспомнить усеянное детскими телами пшеничное поле рядом со сгоревшим поездом.
– Na ja, hübscher Junge, lass uns reden?[7] – ласково спросил я, заглядывая фашисту в глаза. И тут же внезапно пнул его в раздробленное колено. Немец взвыл на такой ноте, что будь рядом строение – в нем осыпались бы стекла. – Oh, was für ein Weichling![8]
Барский, следящий за дорогой, тревожно оглянулся.
– Миша, смотри за обстановкой!
– Но что ты делаешь, Игорь? Это не по-комсомольски!
– Миша, иди на хер! Мне нужна информация, и он мне ее даст! Следи, блядь, за дорогой, а сюда не лезь!
Барский, нахмурившись, отвернулся.
– Hier sind meine Freund, den Sie bereuen! Er sagte, dass ich dir tun misshandeln![9] – объяснил я немцу произошедший диалог. – Du weißt, du Bastard, ich bin kein Vampir Blut, und nicht zu genießen. Also, wenn Sie alle meine Fragen zu beantworten – Ihr Finger wird dich nicht berühren. Und wenn Sie schweigen – auf der Multifunktionsleiste Sie weniger oft. Verstehen Sie die Situation, oder muss ich das wiederholen?[10]
Немец заерзал то ли от боли, то ли от недоумения. Наверняка у него в мозгах сильнейший диссонанс – какой-то молокосос говорит такие странные слова. Пугает, причиняет боль…
– Der Luder, ich höre kein Antwort![11] – рявкнул я.
– Ich hab ihn![12] – скривился немец.
– Dann beginnen… Name, Dienstgrad, Regimentsnummer![13]
– Friedrich Weizsäcker. Schütze. Sechzigerste Kradschutzen-Bataillon[14].
– Regiment, Division?[15]
– Elfte Schutzen-Brigade. Elfte Panzerdivision[16].
– Wohin begab sich Dein Zug, wenn Du machte halt um zu urinieren?[17]
– Wir sollten den Wachposten am Eisenbahnuebergang verstaerken. Er ist gegen 5 Kilometer von hier[18].
– Das weiss ich. Ich war dort jetzt eben. Es gibt schon keinen Wachposten da. Er ist zu Ende gegeben[19].
Солдат посмотрел на меня непонимающе, но через пару секунд понял смысл слов и скривился еще больше. От потери крови и болевого шока доблестный мотострелок побледнел, как мел, по его лицу катились крупные капли пота.
Ну и о чем мне его еще расспросить? Понятно, что об обстановке. Но как это сделать без карты? И без точного определения собственного места пребывания.
– Миша, а мы вообще где?
– В смысле – где? В Советском Союзе!
– Как называется окружающая нас местность?
– Не знаю… – задумался Барский. – Киевский Особый военный округ!
– То, что мы на Украине, а не в Белоруссии, я уже понял. А поточнее никак? Ты же говорил, что мы с утра какой-то городок проезжали! Название не припомнишь?
Барский закатил глаза и стал расхаживать мимо: пять шагов налево, пять направо, бормоча себе под нос: «…и ведь название какое-то смешное было…» Гимнастика помогла, и где-то через минуту он, наконец, вспомнил:
– Здолбунов![20] Городок назывался Здолбунов!
– Да, это мне сразу все сказало! – язвительно отозвался я. – Мне вся эта география и раньше была по хрену, а уж после… э-э-э… амнезии, так и вообще… Вот… Какие-нибудь крупные города вокруг есть? Ну, кроме Киева, понятно…
– Львов… Дубно… Ровно… Житомир…
– Нда… разброс по расстоянию уж больно большой получается… Скажи мне, откуда и куда мы ехали?
– Из Львова в Житомир.
– И ехали чуть менее суток… Хотя… Хрен его знает, с какой скоростью… Но примерно где-то под Ровно мы должны быть! – Я повернулся к оторопело глядевшему на нас немцу. – Sag mir, was ihr ueberhauph hier tut? Die Front ist doch einige Dutzend Kilometer von hier[21].
– Wir haben die Front heute um Nagesanbruch durchgebrochen. Unsere Division ist in den Durchbruch einzugegangen und den ganzen Tag ohne Wiederstand vorvaertsgekommen[22].
– Das ist klar… Welche Ziele der Division gestellt sind?[23]
– Wess nicht. Ich hoerte, anscheinend… Ostrog zu greifen und die Eisenbahn zu… dummer barbarischer Name… Berditschew durchzuschneiden![24]
– Über welche Kräfte verfügt ihr?[25]
– Wess nicht! – снова отмазался солдат. – Ich hab einige Burschen von Schutzen-Regiment 110 und Aufklarungs-Abteilung 231 gesehen[26].
В общем, без карты мне обстановку не прояснить никак, хоть бы нам и офицер попался. А дата и место?.. По истории у меня всегда тройка была, и по Великой Отечественной войне я только самые крупные даты помнил. Вроде того, что началась война 22 июня, а закончилась 9 мая. И вроде бы Сталинградская битва в сорок втором году была… Или в сорок третьем? Нет, в сорок третьем – Курская дуга! А вот что творилось на Украине в сорок первом? Я начал усиленно скрипеть мозгами, но так ничего и не вспомнил![27]
Ну, что же… Если послезнание мне не помогает, то буду действовать в соответствии с вновь открывающимися обстоятельствами.
– Danke, Soldat! Habe ich versprochen, dass ich Dich vom Finger nicht berühre, wenn Du alles sagst? Deshalb stirbst Du scnell und ohne Qualen![28] – я приставил острие ножа к груди фашиста и с силой нажал. Тупое оружие не оставляло иных вариантов безболезненно умертвить врага.
Немец даже не дернулся, легкая смерть.
– Все, Миша! Собираем новые трофеи и валим отсюда!
Барский, стараясь не смотреть в мою сторону, принялся собирать вещи. Нам достался комплект вооружения и снаряжения, аналогичный предыдущему. Только вместо советской тушенки, сала и хлеба фрицы притырили два круга домашней колбасы и полуведерную бутыль самогона. Через полминуты стало понятно, что в одну коляску все нажитое непосильным трудом не влезет. И Барскому пришлось срочно учить меня управлению мотоциклом. Ну, не бином Ньютона, в конце концов… Водил же я автомобиль – почему не могу управлять этим недоразумением с коляской?
В общем, разобрался… Сели, поехали. Уже в пути я сообразил, что, случись нам снова повстречать фрицев, конфуз гарантирован. Взаимодействие с Барским не отработано, даже о сигналах не договорились. Пришлось останавливаться и наверстывать упущенное. Наконец, мы снова тронулись и погнали вперед на приличной скорости, да так, что чуть не выскочили на переезд. Вовремя остановились – домик погибшей обходчицы виднелся примерно в полукилометре.
Мотоциклы закатили в небольшой, но довольно густой лесок. Я слез с седла и, потирая отбитую задницу, принялся поудобнее завязывать тюк с барахлом и жратвой. Блин, а ведь нам еще и оружие на себе тащить – шесть винтовок! И боеприпасы, которые тянут на десяток килограммов. И ведь не бросишь – если мы в немецком тылу, то нам любой лишний ствол – дополнительный шанс на выживание. А каждый патрон – на вес золота.
Барский посмотрел на мои приготовления к пешему маршу и неожиданно предложил:
– Игорь, а давай, как стемнеет, подкрадемся к гитлеровцам на переезде и закидаем их гранатами!
– Миша, их там целый десяток! – попробовал я урезонить развоевавшегося напарника.
– Ну и что? Сколько мы сегодня этих гадов…
– Миша, уймись! Всех мы гранатами не накроем, завяжется бой, в котором у нас уже не будет преимущества внезапного нападения. Они нас просто численностью задавят. Конечно, можно ударить и убежать, но… как мы пойдем к своим, с висящей на плечах погоней?
– В темноте не догонят! – неуверенно сказал Барский.
– Пуля, мой друг, летит на крыльях случайности, и ей абсолютно по хрену, что вокруг темно и ты чемпион мира по бегу! Одно случайное попадание в любую часть тела – и к раненым возле поезда добавится еще один индивидуум, нуждающийся в уходе. И, соответственно, у нас будет на одного здорового человека меньше. А это – минус один носильщик или защитник. Давай не будем рисковать? Вот выйдем к своим, вытащим ребят, и тогда – воюй сколько хочешь! Все, давай загружаться, маскировать мотоциклы и – потопали!
Барский огорченно вздохнул, но, видимо, поняв мою правоту, начал собираться. Через десять минут мы, навьючившись скарбом, двинулись на восток.
Очень скоро я понял, что сильно погорячился, затеяв этот марш. Груз оказался излишне тяжелым для моего молодого тела. Поэтому, продравшись через очередные кусты на крохотную полянку, сбросил тюки и винтовки на землю.
– Эх, сейчас бы парочку ездовых лосей… – буркнул я, вытирая испарину. – Привал!
Барский машинально кивнул, с подозрением всматриваясь в глубину леса.
– Чего ты там увидел?
– Да вот кажется мне, что сразу за полянкой тропинка видна! – неуверенно сказал Барский. – Ведущая в нужном нам направлении.
Солнце уже коснулось краем западного горизонта и между деревьев пролегли глубокие черные тени. До полной темноты далеко, но видимость ухудшилась.
– Ну так сходи, проверь! – предложил я, удобно устраиваясь на тюках. – Все лучше, чем по бездорожью переть, – уже все ноги об корни отбил!
Миша, зачем-то взяв оружие наизготовку, пригнулся, как под обстрелом, и несмело сделал несколько шагов вперед.
– Смелее, Миша, тропинка тебя не укусит! – подбодрил я напарника.
– Игорь, мне кажется, что там кто-то есть! – не оборачиваясь, сказал Барский.
– Хлопци, не стриляйте! – донеслось из зарослей. Голос мужской…
Меня словно пружиной подбросило: секунда – и я уже на ногах, «маузер» в руках, глаза обшаривают лес, мозг анализирует обстановку. Если это засада, то нам однозначно пиздец! Попробую сместиться левее…
– Кто там? А ну, выходи! – рявкнул срывающимся от волнения дискантом Барский.
– Не стриляйте! – повторил невидимый мужик. – Я зараз виходжу!
Из-за деревьев на полянку вылез здоровенный мужичище. Если судить по седой окладистой бороде – в немалых летах.
– Кто такой? Что здесь делаешь? – с интонацией героя-пограничника из детского спектакля спросил Барский, грозно насупив брови.
– Мене звати Гнат Пасько. Я тут хмиз збырав, – ответил старик.
– Сколько вас здесь? – в свою очередь спросил я, переместившись на самый край поляны. Если сейчас за ним еще кто-то вылезет – смогу бить во фланг.
– Тут тильки я та моя кобила. Жилкой звуть.
– Миша, держи его на мушке! – приказал я, вламываясь в заросли. Небольшой экскурс по лесу показал – старик не врет, кроме него и худой саврасой кобылы, запряженной в телегу, других живых существ в лесу не было. Телега действительно завалена тем самым «хмизом» – хворостом.
– Ну что? – спросил Барский, старательно выполняющий мою команду – все это время державший старика на прицеле.
– Все чисто!
– Что? – Барский не понял незнакомого термина.
– Нет никого. Только упомянутая кобыла, – пояснил я. – Диду, а откуда ты здесь взялся? Где ближайшее село?
– Так, хлопци, версты три на схид якраз и буде Татариновка. Село невелике, всього тридцять дворив[29].
– Ты слышал, что километрах в семи отсюда утром поезд разбомбили?
– Чув! – кивнул старик. – Мужики з косовиц поверталися, так розповили. Казали, що народу там германы побили видимо-невидимо[30].
– Место это знаешь?
– Так, знаю… – осторожно признался Пасько.
– Отвезти нас туда сможешь?
– Так, сможу… А що мени за це буде?
– Жить ты за это будешь! – хмыкнул я. – И, может быть, долго и счастливо.
– Грозышся? Мени вже симдесят рокив… И скильки людей погрожували мене вбити – и не пригадаю. Навить сам Петлюра… И де вони зараз? А я ось тут… хмиз збыраю![31] – с улыбкой ответил Гнат и вдруг добавил на чистом русском: – Да и не будете вы меня убивать – вы ведь хорошие парни, комсомольцы…
– А ты, диду, хитрый мужичок! – рассмеялся я, закидывая винтовку за спину.
– Да и ты хлопчик очень непростой! – огорошил Гнат.
– Ладно… Что хочешь за помощь?
– Винтарь хочу! – снова удивил Пасько.
– А на хрена он тебе? Стены в сарае вместо жердины подпирать?
– Ну… пригодится! – с хитрой улыбкой сказал Пасько. – У вас вон сколько винтарей, так неужели не дадите один пожилому человеку?
– Хер с тобой, пожилой… – согласился я, и стал доставать из своей укладки «маузер».
– Э, нет, хлопчик! – покачал головой Гнат. – Ты мне лучше русский винтарь дай! Он и понадежней и… вообще!
– Что «вообще»? – заинтересовался Барский, уже привыкший к своей мосинке.
– Если германы меня со своим винтарем поймают, то повесят сразу. А если с русским – то, может, еще и выкручусь. Кажу, что в лесу нашел.
– Да, в логике тебе не откажешь, старый хрыч! Миша, отдай ему трехлинейку.
– И патроны! – вставил дед.
– И патроны! – кивнул я. – Все равно их кот наплакал.
– А гранаты у вас есть?
– Ты, диду, меру-то знай! – усмехнулся я. – На кой черт тебе гранаты? Рыбу глушить?
– Так пригодятся! В хозяйстве все сгодится… когда-нибудь…
– Дам одну.
– Две! – упорствовал Пасько.
– Одну! – отрезал я. – У нас не военторг, они нам самим нужны. Для дела. И дам только тогда, когда на место нас привезешь.
– Договорились! – вздохнул старик. – Сейчас хворост скину, и можете залезать на телегу.
Глава 5
Ехали мы уже в полной темноте. Каким образом старик отыскивал дорогу – бог знает. Но кобылка уверенно трусила по узким, почти как звериные тропки, колеям. Первоначально я пытался контролировать направление движения по звездам, но после пятого поворота бросил это бессмысленное занятие. Пасько предложил покемарить, пока едем, и я согласился… на словах. Мишка отрубился сразу, а я продолжал бдить, в любой момент ожидая, что вредный старичок привезет нас прямиком в лапы немцев. Черт их, западенцев, знает, что у них в головах…
Было время обдумать все произошедшее.
Только сейчас, задним числом, я вдруг понял, что весь прошедший день ходил под смертью. Причем смертью глупой (хотя умной смерти вообще не бывает…), бессмысленной – мы, два дурачка, катались на мотоцикле под самым носом у фашистов, не сталкиваясь с ними лоб в лоб только божьим попущением. Как мог я, сорокапятилетний взрослый мужик, вести себя будто безбашенный подросток, совершенно игнорируя очевидную опасность? Да нам надо было по кустам шхериться, а мы, малолетние долбоебы, сами в пасть дракона лезли. Нет, ну ладно Барский – он реально подросток, но я?.. Неужели гормоны молодого тела напрочь отключили мозги? Это очень, очень тревожный признак – если так пойдет и дальше, дед до Победы не доживет.
Значит, нужно тщательней контролировать свои поступки и… слова. А то Миша сегодня уже пару раз после моих ляпов «зависал». Появление новых слов на амнезию не спишешь. И еще неплохо бы узнать, раз нам местный житель попался, где мы находимся и как быстрее до своих добраться.
– Эй, диду, а до Киева далеко?
– Ну ты и спросил, хлопчик! Верст триста!
– Хм… далеко! А город на востоке поближе?
– Бердичев, Житомир… – рассеянно ответил старик, явно думая о чем-то своем.
– А Ровно, Дубно, Луцк сейчас от нас в какую сторону?
– Дубно и Луцк – на запад, а Ровно – на северо-запад, – спокойно ответил Пасько. И куда только делась «ридна мова»? Интересный старичок… Петлюра, вишь, ему грозил… Было бы времени побольше, да обстановка поспокойней – побеседовал бы я с этим дедом… очень обстоятельно.
– О чем задумался, диду? О сале, небось, думаешь? – пытаюсь подначить Игната.
– Почему о сале? – Пасько удивился настолько, что даже вышел из своего самосозерцательного состояния.
– А вы, хохлы, всегда о сале думаете! – рассмеялся я.
Пасько тоже негромко хихикнул, показывая, что шутку принял. И тут же снова погрузился в раздумья. Поняв, что нормально поговорить не удастся, я, достав из ножен трофейный штык и подобранный на дороге камень, принялся точить оружие, поминая недобрым словом предыдущих хозяев.
Что любопытно – несмотря на беспокойный день, наступившую ночь и мерное покачивание телеги, мне совсем не хотелось спать. Возможно, причиной этому был бродивший в крови адреналин, хотя по всем прикидкам уже должен наступить откат, но организм не показывал признаков усталости. Я был бодр и, что удивительно, весел! Или, скорее, мною владела веселая злость – вместо нормального в сложившихся обстоятельствах желания забраться под самую глубокую корягу и там затихнуть, чтобы не нашли, мне хотелось встретить как можно больше людей в серо-зеленых мундирах и убить их. И желательно, чтобы они перед смертью помучились… Нет, я не садист, но мой разум, привыкший выдавать простые и очевидные решения поставленных жизнью задачек, не мог найти другого способа отомстить этим тварям за массовое убийство женщин и детей у поезда. И что характерно – я знаю мало подробностей о каких-то деталях Великой Отечественной войны, но прекрасно помню: увиденная мной сегодняшним утром зверская расправа над безоружными людьми – не частный случай, не отдельная ошибка несознательных исполнителей. Это система! Система, в которой смертоубийство поставлено на хорошо отлаженный конвейер. Я мог не помнить дату начала Сталинградской битвы, но зато прекрасно помнил документальные кадры из Освенцима – рассортированные с немецкой педантичностью кучи обуви: отдельно мужские ботинки, отдельно женские туфли и рядом – детские ботиночки.
Понимаю, что не все солдаты звери… Я ведь три раза был в Германии, прожил в этой стране несколько месяцев, видел немцев в их привычной среде, беседовал за кружкой пива с ветеранами вермахта… Выглядели они нормальными, адекватными людьми. Гитлера ругали… Но… Их ведь хорошо пристукнули после войны. Нахлобучили по самые уши! Не та уже немчура, не та… С теми, живущими в двадцать первом веке, мне было скучно… А с этими? А с этими – нет! Эти, мать их, соскучиться не дадут… Кто из наших писателей сказал во время войны: сколько раз встретишь немца – столько раз убей? Опять пробелы в знаниях – автора высказывания не помню[32], но сама фраза запала. Но тогда я ее не догнал, ибо не видел истоков ненависти. И только теперь я с ясной отчетливостью понимаю – неизвестный мне мужик был прав! Он знал, о чем говорил!
Я, блядь, клянусь, что не позволю им пристукнуть меня до тех пор, пока не укокошу соизмеримое количество фашистов. Да и после этого постараюсь удвоить счет! Чтобы за каждого убитого сегодня на моих глазах ребенка сдохли по два, а лучше – по три-четыре немца! И мне будет абсолютно по херу, кто они: докеры из Гамбурга, крестьяне, единственные кормильцы старух-матерей и малолетних ублюдков, пехотинцы, танкисты, летчики или полковые хлебопеки! Я убью каждого, до кого смогу дотянуться!
– Хлопчик, эй, хлопчик! – Пасько тронул меня за плечо. – Что с тобой?
– А что со мной? – удивительно спокойным голосом переспросил я.
– Ты ножик точишь, а сам зубами скрипишь! – объяснил старик.
– Ну извини, дед, не хотел тебя напугать!
– Меня напугать трудно, но… Ты ведь еще сопляк совсем – откуда столько злости?
– Вот на место приедем – увидишь, откуда что берется…
– Гм… видать там действительно много народа побили… – вздохнул старик. – Ты сколько сегодня германов взял?
«Взял»… Вот так по-простому, словно дело идет об охотничьих трофеях, лосях или кабанах, спросил Пасько. Чувствуется, что «охотничек» он еще тот.
– Четверых!
– Ого! – присвистнул дед.
– Мало. Очень мало, – я хмуро сплюнул куда-то в темноту.
– А сколько тебе лет, парень?
– Семнадцать. Будет. В ноябре.
– Надо же… А рассуждаешь как взрослый…
Прокалываюсь. На мелочах, на каких-то словах и выражениях. Штирлиц шел по зданию рейхканцелярии в буденовке и с балалайкой в руках. Никогда еще он не был так близок к провалу… А с другой стороны – неужели здесь найдется человек, который на полном серьезе заподозрит меня в переносе сознания? Можно и дальше симулировать амнезию, тем более что я действительно ничего не знаю о теперешней действительности.
– А зовут тебя как, хлопчик?
– Игорь. Игорь Глейман.
– Жиденок?
– Да, – легко согласился я. Не излагать же старику подробности своего генеалогического древа. – А у тебя с этим какие-то проблемы?
– С чем проблемы?
Надо же! Старый крестьянин легко «скушал» сложное «научное» слово! Ох, явно у него за плечами не три класса церковно-приходской школы!
– С антисемитизмом! Евреев не любишь?
Пасько весело рассмеялся.
– Ох, хлопчик, уморил… Ты бы меня еще в погромах обвинил! Ты прости, если я тебя этим словечком обидел, – ей богу не хотел! Просто здесь, на Львовщине, слово «жид» не обязательно ругательство, как в России. Да и не похож ты на жиденка – волосы светлые и глаза серые.
– Сдается мне, что ты, дедушка, не местный житель!
– Так помотало меня по свету… А в Татариновке я всего лет пятнадцать назад осел.
– Пажеский корпус не заканчивал?
– Что?! – Старик даже повернулся ко мне. Я не мог видеть в темноте его лицо, но удивление отчетливо читалось по голосу. – Да как ты?..
– Тихо, тихо, дед! – я незаметно вынул из ножен штык. – Чего это ты так переполошился? Если хочешь знать – мне плевать на твое происхождение! Для меня сейчас главное определение своего – готовность убивать немчуру! С этим у тебя как?
Было время обдумать все произошедшее.
Только сейчас, задним числом, я вдруг понял, что весь прошедший день ходил под смертью. Причем смертью глупой (хотя умной смерти вообще не бывает…), бессмысленной – мы, два дурачка, катались на мотоцикле под самым носом у фашистов, не сталкиваясь с ними лоб в лоб только божьим попущением. Как мог я, сорокапятилетний взрослый мужик, вести себя будто безбашенный подросток, совершенно игнорируя очевидную опасность? Да нам надо было по кустам шхериться, а мы, малолетние долбоебы, сами в пасть дракона лезли. Нет, ну ладно Барский – он реально подросток, но я?.. Неужели гормоны молодого тела напрочь отключили мозги? Это очень, очень тревожный признак – если так пойдет и дальше, дед до Победы не доживет.
Значит, нужно тщательней контролировать свои поступки и… слова. А то Миша сегодня уже пару раз после моих ляпов «зависал». Появление новых слов на амнезию не спишешь. И еще неплохо бы узнать, раз нам местный житель попался, где мы находимся и как быстрее до своих добраться.
– Эй, диду, а до Киева далеко?
– Ну ты и спросил, хлопчик! Верст триста!
– Хм… далеко! А город на востоке поближе?
– Бердичев, Житомир… – рассеянно ответил старик, явно думая о чем-то своем.
– А Ровно, Дубно, Луцк сейчас от нас в какую сторону?
– Дубно и Луцк – на запад, а Ровно – на северо-запад, – спокойно ответил Пасько. И куда только делась «ридна мова»? Интересный старичок… Петлюра, вишь, ему грозил… Было бы времени побольше, да обстановка поспокойней – побеседовал бы я с этим дедом… очень обстоятельно.
– О чем задумался, диду? О сале, небось, думаешь? – пытаюсь подначить Игната.
– Почему о сале? – Пасько удивился настолько, что даже вышел из своего самосозерцательного состояния.
– А вы, хохлы, всегда о сале думаете! – рассмеялся я.
Пасько тоже негромко хихикнул, показывая, что шутку принял. И тут же снова погрузился в раздумья. Поняв, что нормально поговорить не удастся, я, достав из ножен трофейный штык и подобранный на дороге камень, принялся точить оружие, поминая недобрым словом предыдущих хозяев.
Что любопытно – несмотря на беспокойный день, наступившую ночь и мерное покачивание телеги, мне совсем не хотелось спать. Возможно, причиной этому был бродивший в крови адреналин, хотя по всем прикидкам уже должен наступить откат, но организм не показывал признаков усталости. Я был бодр и, что удивительно, весел! Или, скорее, мною владела веселая злость – вместо нормального в сложившихся обстоятельствах желания забраться под самую глубокую корягу и там затихнуть, чтобы не нашли, мне хотелось встретить как можно больше людей в серо-зеленых мундирах и убить их. И желательно, чтобы они перед смертью помучились… Нет, я не садист, но мой разум, привыкший выдавать простые и очевидные решения поставленных жизнью задачек, не мог найти другого способа отомстить этим тварям за массовое убийство женщин и детей у поезда. И что характерно – я знаю мало подробностей о каких-то деталях Великой Отечественной войны, но прекрасно помню: увиденная мной сегодняшним утром зверская расправа над безоружными людьми – не частный случай, не отдельная ошибка несознательных исполнителей. Это система! Система, в которой смертоубийство поставлено на хорошо отлаженный конвейер. Я мог не помнить дату начала Сталинградской битвы, но зато прекрасно помнил документальные кадры из Освенцима – рассортированные с немецкой педантичностью кучи обуви: отдельно мужские ботинки, отдельно женские туфли и рядом – детские ботиночки.
Понимаю, что не все солдаты звери… Я ведь три раза был в Германии, прожил в этой стране несколько месяцев, видел немцев в их привычной среде, беседовал за кружкой пива с ветеранами вермахта… Выглядели они нормальными, адекватными людьми. Гитлера ругали… Но… Их ведь хорошо пристукнули после войны. Нахлобучили по самые уши! Не та уже немчура, не та… С теми, живущими в двадцать первом веке, мне было скучно… А с этими? А с этими – нет! Эти, мать их, соскучиться не дадут… Кто из наших писателей сказал во время войны: сколько раз встретишь немца – столько раз убей? Опять пробелы в знаниях – автора высказывания не помню[32], но сама фраза запала. Но тогда я ее не догнал, ибо не видел истоков ненависти. И только теперь я с ясной отчетливостью понимаю – неизвестный мне мужик был прав! Он знал, о чем говорил!
Я, блядь, клянусь, что не позволю им пристукнуть меня до тех пор, пока не укокошу соизмеримое количество фашистов. Да и после этого постараюсь удвоить счет! Чтобы за каждого убитого сегодня на моих глазах ребенка сдохли по два, а лучше – по три-четыре немца! И мне будет абсолютно по херу, кто они: докеры из Гамбурга, крестьяне, единственные кормильцы старух-матерей и малолетних ублюдков, пехотинцы, танкисты, летчики или полковые хлебопеки! Я убью каждого, до кого смогу дотянуться!
– Хлопчик, эй, хлопчик! – Пасько тронул меня за плечо. – Что с тобой?
– А что со мной? – удивительно спокойным голосом переспросил я.
– Ты ножик точишь, а сам зубами скрипишь! – объяснил старик.
– Ну извини, дед, не хотел тебя напугать!
– Меня напугать трудно, но… Ты ведь еще сопляк совсем – откуда столько злости?
– Вот на место приедем – увидишь, откуда что берется…
– Гм… видать там действительно много народа побили… – вздохнул старик. – Ты сколько сегодня германов взял?
«Взял»… Вот так по-простому, словно дело идет об охотничьих трофеях, лосях или кабанах, спросил Пасько. Чувствуется, что «охотничек» он еще тот.
– Четверых!
– Ого! – присвистнул дед.
– Мало. Очень мало, – я хмуро сплюнул куда-то в темноту.
– А сколько тебе лет, парень?
– Семнадцать. Будет. В ноябре.
– Надо же… А рассуждаешь как взрослый…
Прокалываюсь. На мелочах, на каких-то словах и выражениях. Штирлиц шел по зданию рейхканцелярии в буденовке и с балалайкой в руках. Никогда еще он не был так близок к провалу… А с другой стороны – неужели здесь найдется человек, который на полном серьезе заподозрит меня в переносе сознания? Можно и дальше симулировать амнезию, тем более что я действительно ничего не знаю о теперешней действительности.
– А зовут тебя как, хлопчик?
– Игорь. Игорь Глейман.
– Жиденок?
– Да, – легко согласился я. Не излагать же старику подробности своего генеалогического древа. – А у тебя с этим какие-то проблемы?
– С чем проблемы?
Надо же! Старый крестьянин легко «скушал» сложное «научное» слово! Ох, явно у него за плечами не три класса церковно-приходской школы!
– С антисемитизмом! Евреев не любишь?
Пасько весело рассмеялся.
– Ох, хлопчик, уморил… Ты бы меня еще в погромах обвинил! Ты прости, если я тебя этим словечком обидел, – ей богу не хотел! Просто здесь, на Львовщине, слово «жид» не обязательно ругательство, как в России. Да и не похож ты на жиденка – волосы светлые и глаза серые.
– Сдается мне, что ты, дедушка, не местный житель!
– Так помотало меня по свету… А в Татариновке я всего лет пятнадцать назад осел.
– Пажеский корпус не заканчивал?
– Что?! – Старик даже повернулся ко мне. Я не мог видеть в темноте его лицо, но удивление отчетливо читалось по голосу. – Да как ты?..
– Тихо, тихо, дед! – я незаметно вынул из ножен штык. – Чего это ты так переполошился? Если хочешь знать – мне плевать на твое происхождение! Для меня сейчас главное определение своего – готовность убивать немчуру! С этим у тебя как?