Маканин Владимир. Две сестры и Кандинский

   – Ну что? Познакомились?
   – Он х-х-хотел, – объясняет Коля. – Хотел мою к-кисточку.
   – Да ладно, – смеется Инна. – Он наш сосед.
   Хозяйчик-сосед уже обрел себя и свою натужную значительность:
   – Инночка, привет… А где сестра? Где Ольга?
   – На митинге.
   – Ах да, митинг! Митинг!.. Сегодня же утренний митинг!
 
   Инна включает телевизор, немые секунды на поиск, и вот уже на экране что надо – Артем Константа. Он произносит речь.
   Политик на трибуне – толпа внимает.
   Кадр укрупнился. Видна Ольга. Она в близком окружении Артема, она неразлучна, она рядом.
   – Вот! – Хозяйчик возбужденно тычет пальцем в экран: – Вот! Вот где они все!
   Инна: – А вот вам и Ольга рядышком!
   АРТЕМ (он на экране крупно, потом медленно отдаляясь, чтобы зримей толпа): – Сегодня, во-первых, мы требуем отмены прописки – этого уродливого запрета на жизнь… Требуем свободы передвижения и свободы места жительства. А теперь я опять и опять возвращаюсь к главному… нам нужна гласность. Нам не нужны ядовитые остатки притаившейся цензуры… Осколки нашего рабства!
   МИТИНГУЮЩИЕ: – Ур-ра!.. Правильно!.. Ур-ра, Константа!
   АРТЕМ: – Долой остатки цензуры в любом ее виде!
   Аплодисменты. Толпа ликует.
 
   Коля по-тихому садится за свой мольберт и делает наконец первый шаг в мир живописи – перерисовывает репродукцию.
   Вцепившись в свою драгоценную кисточку.
   Юнец счастлив.
 
   АРТЕМ (завершая выступление): – Да, да! Население – это не народ. Но бывают дни, бывают часы, когда население становится народом!.. Святые часы!
   Последний всплеск аплодисментов.
   Митинг заканчивается.
 
   Инна выключила телевизор: – Сейчас прямо с трибуны они по машинам – и нагрянут сюда.
   – Как? Сейчас? – Хозяйчик взволнован.
   – А что?.. Утренний митинг не бывает больше часа.
   – А может, они к обеду?
   – Еще чего!.. Не знаю, как народ, но население любит расслабиться сразу после митинга.
   Хозяйчик взволнован еще заметнее.
   – Но зачем они сняли у меня всю пивную? Все столики разом с утра… Весь зал и чтобы без музыки… Это тоже чтобы расслабиться?
   – Не волнуйся, дядя. Толпы не будет.
   – Столики…
   – Все столики – это чтоб лишних ушей не было. И лишних глаз. И лишних языков.
   – Значит, элита?
   – Думай, дядя, попроще. Не умничай. Считай, что сюда привалят поговорить-выпить-закусить.
   – Я разве против? Я за.
   – Во-первых, организаторы митинга. И Константа тоже привалит с окружением… И кое-кто из прессы. И конечно, денежный мешок, который всю эту говорильню содержит!
   – Дочка. Инна… Я, собственно, за этим и пришел… Спросить… Хотел с Ольгой посоветоваться. Мы ж соседи… Говорят, этот их спонсор крутой. Слушок такой про него. Скажи – крутой?!
   – Да, молчаливый.
   – Я же хотел им отказать, но они силой наперли. Надавили. Телохранитель какой, а? Морда, а?.. Видела?.. И почему именно дохлая моя пивная?
   – Не дрожи, дядя. Не будь тупым… Твоя пивная только потому, что крутому спонсору нужен крутой Артем. А Артем живет у Ольги. А Ольга твой сосед. Только поэтому ты и понадобился.
   – А-а!.. Вот оно!.. Всё рядом, всё по-соседски… Какая ты, дочка, умница!
 
   Хозяйчик уходит, кивнув в сторону Коли:
   – Малюет… Я бы тоже мог сидеть и мазать кисточкой. Вернуться бы в детство!

* * *

   Инна неслышными шагами подходит сзади. Видит, как неуверенно водит подросток кистью.
   – Рисуешь?
   – П-просто так.
   Начинающий мазилка чем-то привлекает ее. К тому же у Инны изрядное преимущество возраста. Ей 26, а ему 15…
   – Покажись.
   Инна бесцеремонно поднимает его со стула и разглядывает. Руками берет за плечи. Поворачивает туда-сюда.
   – Ручонки хилые, – констатирует она. – Ты на стрельбах бывал?
   – Б-бывал.
   – Пистолет в руке сам держал?
 
   – И вообще, как тебя, такого чахлого, взяли в школу ГБ?.. У них же классные ребята!
   Отнимает у него кисточку.
   – Рассказывай.
   – Что?
   – Гэбистская школа тебе нравилась?
   – М-майор Семибратов о-о-очень следил за п-п-питанием.
 
   – А чего вялый? Тебе что – девчонки не нравятся?
   – Я у к-к-католиков хорошо учился… А у гэбистов почему-то никак. Х-хуже всех был…
   – Совсем плохой?
   – Только по памяти трояк с п-плюсом.
   – По памяти?
   – Остальное – одни д-двойки.
   Инна усаживает юнца вновь на его стул, вернула ему кисточку – ладно, пацан! рисуй!
   – Здесь тебе будет хорошо. Вместе с твоими двойками-тройками. Артем и моя сестра тебя обогреют.
   – Я не у-умею рисовать. Но я же могу к-копировать. Я с-сделаю х-х-хоть сто копий!
   – А что?.. Заделаешься здесь студийцем. Старайся… Студия начнет работать в сентябре.
   Юнец держит кисточку. В некоторой заторможенности продолжает рассказывать о себе:
   – На с-связного учился. По рации… На стукача тоже хотел. Д-доносы писал… П-правда, с ошибками.
 
   – Пойду переоденусь. Дневной, но как-никак банкет!.. Я специально сбежала с митинга пораньше.
   Коля продолжает свое: – Стрелять мне не давали.
   – А хотелось?
   – Иногда.
   – С завязанными глазами и на шорох в кустах?
   – А чего ты с-с-смеешься?
 
   Но Инна уже ушла.
   Коля переставляет мольберт поближе к рисунку. Пытается сосредоточиться. Задумался:
   – Странно это… Сказали, м-можешь рисовать… А сами м-мешают.
 
   Переодетая, эффектная, появляется Инна. Спортивный стиль ей к лицу.
   – Слышал?.. Не пропусти. Банкет рядом – в нашей соседней пивнухе! Можешь поучаствовать. Ты же любишь поесть.
   – Меня н-не звали.
   – Я зову. Ольга зовет… А Константа сам первый сказал – прихвати, Инна, мальчишку. Пусть вкусно поест… Голод – кнут Истории!.. Так он выразился.
   – К-к-кнут?
   – Он имел в виду, что в смутные исторические дни еда на халяву всегда кстати!..
 
   Инна смотрит на юнца оценивающе: – Тебе бы рубашку почище.

* * *

   Тем временем, в ожидании банкета, из пивнушки изгонялись завсегдатаи. Молодежь, как всегда, судьбой недовольна. Как же так! Они с утра недопили! они с такого светлого, с такого чудесного, солнечного… что еще?.. с такого хорошего утра даже и вполовину не пьяны… Свинство!
   Их строптивые бунтующие голоса перекрывает повелевающий голос Хозяйчика:
   – Вон!.. Всех вон!.. Чтоб в десять минут!.. Вышибала! Где вышибала?.. Гнать всех вон.
   Молодые выпивохи вылетают из дверей, получив жесткий пинок под зад.
   Но музыка пока что играет.
 
   Инна и подросток Угрюмцев все еще в К-студии.
   – А к-кто платит за банкет?
   – Догадаешься.
   – Б-богатых совсем не отличаю.
   – Слышишь?! – потирая руки, радуется Инна. – Уже по воплям недовольных и изгоняемых понятно, как вкусно, как алчно покушаем мы сегодня. Любишь вкуснятинку?
   – Меня н-не звали.
   – Уверяю тебя, пацан. Еда будет повеселее, чем в гэбистской школе у майора Семибратова.
   – Ш-школу уже разогнали.
   – А майор?
   – Долго за школу б-бился. Б-боролся.
   – А потом?
   – Он стал б-б-буддистом.
 
   В пивнушке уже в одиночку горланит молодой рок-музыкант по имени Максим, для своих Макс Квинта – последний, кто пытается здесь остаться:
   – Мы – музыканты. Хам!.. Зачем же музыку вон?
   – Тебя вон в первую очередь.
   – Что за банкет без музыки!
   – Очень даже банкет! – улыбается Хозяйчик.

* * *

   Чтобы ему не голодать в ожидании банкета, Инна сотворила юнцу огромный бутерброд… с ветчиной! Коля ест, знакомятся ближе.
   – Пивнуху закроют. Со дня на день… Артем обещал… А что в школе ГБ – было интересно?
   – Мне – нет… Странно это. П-память у меня правильная, но мне не д-давались д-даже доносы.
   – Неталантливо писал? – смеется Инна.
   – Н-н-неправдоподобно.
   – А вот Артем намекал, что тебя оценили и приняли в школу за пейзажик с лошадкой.
   – Не-е-ет. Это он п-просто так.
   – Просто так?
   – Чтобы п-поддержать меня. Чтобы к-красиво.
   – А пейзажик чужой?
   – Чужой.
   – Чей?
   – Не знаю. Я п-подобрал на помойке… Возле девятиэтажного дома. Человек умер. Во втором п-подъезде… Его вещи выбрасывали.
   Инна разочарована:
   – Я бы заик не брала в ГБ.
   Юнец пожал плечами:
   – Люди заикам верят б-больше. Майор Семибратов сказал.
 
   – А кликуха у тебя была?
   – Ребята д-дали.
   – Ну?
   – Она н-несмешная. Трояк-с-плюсом.
 
   – А я совсем недавно… – откровенничает, в свою очередь, Инна. Рассказывает с восторгом. – Я видела настоящего стукача!.. Мы в Питер на экскурсию группой ездим… Одни бабы. Такая группа. И вдруг парень вроде тебя… Извини… Затесался в нашу бабскую группу. Какой-то недоделанный. Мы всё шептались и гадали – стукач? Или голубой?..
   – Это н-непросто, – соглашается знающим тоном юный Коля.
   – Нормальный вроде парень, но что-то в нем этакое. Что-то утонченное. Я так и не поняла до конца поездки… Деликатен. Опрятен слишком. И взгляд внимательный.
   – Б-бывает.
   – Похоже, стукач косил под голубого?
   – А вот это н-невоз-зможно. З-запрещено.
   – Ну, значит, наоборот. Значит, голубой работал… Под неопытного стукачика. Это же вполне возможно?
   – В-возможно.
   – А я тогда винца в обед выпила и расшалилась. И знак ему сделала. Пальчиком постучала по пуговке у меня на кофте: тук-тук-тук… Мол, как живется – как стучится в наши перестроечные дни?.. А он улыбнулся. И мне сразу же ответил. Тоже нежным пальчиком… По своей пуговке на пиджаке: тук-тук-тук…
   Знаток Коля морщит лоб, задумывается. И приходит к выводу:
   – Г-г-г-голубой.

3

   Уйти бы сейчас к Ольге, а не пьянствовать с ними. Артем устал. Но, конечно, боец… А боец не жалуется.
   Как-то Артем неожиданно скоро выдохся сегодня на митинге. Но ведь застолья не избежать. Застолье – обязательный жирный довесок. Как второй тайм. Ввалившиеся в пивнушку после митинга, они все хотят пить, еще и еще пить – люди Босса!.. И, воздав Артему, ощутить его сегодняшнюю победу – как свою.
   Босс, он же спонсор, мог бы уже первым спокойно отвалить домой, уйти. Дело на сегодня сделано… Но Босс сидит и жует победу – будут сидеть и остальные. Вся команда.
   Босс называет их «своими».
 
   Артему уйти бы сейчас к Ольге… Ее К-студия рядом! Пять шагов… Ну, десять-пятнадцать.
   «Свои» без церемоний, напористо, вдруг разом рассыпавшись, заняли места за квадратными пивными столиками, составленными в линию.
   – Бульдозерная! – кричит Стратег. – Все знают и чтут Бульдозерную выставку! Уже легенда!.. Хрущевский идиотизм двадцатилетней давности неотменяем!..
 
   – А меж тем всего полгода назад была не менее знаковая выставка художников, которую власть тоже сгоряча помяла… Водометная, так ее окрестили.
   «Свой», которого уважительно называют Стратегом, сразу повернул застолье в наши недавние боевые дни.
   Так что отдохнуть, отмолчаться, тихо налечь на выпивку Артему не удастся. Стратег не зря помянул. Артем как раз один из героев той, недавней Водометной выставки.
   А Босс, он же спонсор, любит и ценит рыцарскую тему разборок художников с властями. Отвагу нашей интеллигенции ценит!
 
   – Когда началось задымление, народа уже не было. Там были одни менты.
   – Но там были пожарники, – возражает один из «своих».
   И тут же ожидаемый спор. «Свои» загудели. Их человек семь или восемь. Артем в сколоченной команде недавно и плохо их различает. По номерам. Свой-1… Свой-2… Свой-3…
   – Это крутились менты, переодетые в пожарников.
   – А тогда кто поливал из шлангов! Менты?.. Они что, умеют профессионально поливать из шлангов?
 
   «Свои», как в разношенные домашние тапки, влезли в родную для всех нас застольную позицию. Выпьют всё, что на столе. С криками и с перестроечно вольными жестами. С расширенными зрачками!..
 
   Артему ли не знать, что «свои» пьют много, пьют безразмерно, никогда, однако, не пьянея до точки. Сказочная черта. Не падают!
 
   «Своим» как бы противостоят (отчасти, в меру) люди Ольги. Прямо с митинга приглашенные сюда и слегка важничающие… Их всего двое, оба, конечно, художники.
   Уйти бы Артему к Ольге…
 
   – Господа!.. – кричит Художник. – Эти политизированные выставки уже оплаканы. К чертям их… Это уже сама История! Слюни!
   Но «свои», отлично помня, что их Босс как раз и любит послушать, узнать про саму Историю и ее свисающие холодноватые слюнки, поднимают дружный шум несогласия:
   – А что? менты не сразу сумели устроить задымление?.. Неужели?
   – Еще как сумели!.. Имитировали пожар с четырех углов. И подмигивали и посмеивались. А потом совсем развеселились! И вместо того, чтобы разгонять выставку, стали нет-нет и шутейно поливать пожарников.
   – Из красных шлангов! нечаянно!
 
   «Свои», с расширенными зрачками, уже страстно вовлечены в подсказанный им спор.
   Художник не прочь поддержать их благородную болтовню. Но, конечно, с подблюдной джентльменской иронией:
   – Господа и друзья! Все было по-честному… Пожарники честно ликвидировали задымление… А духовный огонь недовольных честно заливали водой, конечно, менты.
 
   – Все мы были на выставке героями. Как оказалось наутро. Чудесная новость!
   – Это что? Ирония?
   – Но согласитесь! Согласитесь, господа!.. Как здорово наутро узнать о своем геройстве… И совершенно не важно, поливал ты вчера из красного шланга пожарников (которые на самом деле были менты)… или ты поливал ментов, которые были чуть-чуть пожарники…
   – Чего этот мужик хочет? Он пьет с нами или не пьет? – кричат рассерженные «свои».
   – Иронист!
   – А заблудившемуся надо подсказать, где из-за стола выход.
   – Все иронисты – ничтожества. И ничтожеством своим неплохо живут!
   – Ладно, ладно, господа, – смеется Художник. – Я согласен вместе выпить за прошлое. За наше боевое прошлое, где… Где все мы – герои. Все, как один. Даже я.
 
   Стол силен выпивкой! стол серьёзен закуской!.. Гуляй, ребята!
   Нервничая и нет-нет поглядывая на тающую снедь, вдоль и вокруг похрустывающего застолья снует волнующийся Хозяйчик.
   Но не зря же совершенно спокойно делит с ними застолье мерно выпивающий и пока что недоступно молчаливый Босс. За его спиной, в двух шагах, каменно застыл Телохран. Скрестив руки.

* * *

   Вбежал опоздавший Свой-Смишный.
   Телохран, сделав настороженный мягкий шаг ко входу, тотчас его встретил лицом к лицу. Заглядывает в свою для памяти бумажку:
   – Так… Такое, значит, ваше имечко… Кликуха… Сме… Смешной?
   Опоздавший поправляет со снисходительной улыбкой:
   – Не Смешной, а Смишный… Я отвечаю за СМИ.
   Прошел и садится за стол.
   Понятно, что Смишный – человек здесь, несомненно, значащий. «Свои» ему сразу, без подсказки, с двух сторон наливают.
   Стратег: – Мы тебя ждали. Очень ждали.
   Смишный: – Ну, вот он я.
 
   – Господа! – Стратег наново ощупывает разговор. – Мы «свои». И мы отмечаем свое. Мы вслух и громко!.. Мы празднуем прекрасное, смелое… сегодняшнее выступление Артема Константы на важном митинге в Московской Думе.
   Все кричат: – Да, да, прекрасное! Да, да, смелое!.. Да!.. Да!.. Да!.. Да! – И выпили.
 
   Стратег, он деловой, паузку, однако, дал небольшую:
   – Мы тебя ждали, дорогой наш Сми. Выкладывай. Мы тебя слушаем! Ну как?.. Ты отвечаешь за «ящик»?.. Ну?
   Свой-Смишный сесть сел, но еще не расслабился за столом! Он только-только! первая стопка!
   – Телевизионщики обещали. Дело сделано. Сначала сговорились на отрывки из Константы. А затем – я напомнил им подскочивший рейтинг – на полный текст его выступления. Я как камень. Я их дожал… Додавил… По многочисленным просьбам москвичей.
   Стратег: – Петров сам обещал?
   – Сам.
   – Отлично.
   – Я дожал. Я из них выдавил! весь их сок! всю их жижу! – Смех. – …Все их сопли… слюни… слезы… Какая там еще у нас жидкость на «с»?
 
   Стратег подчеркнуто мазнул взглядом, осердился:
   – Пошлости побоку. Напоминаю… Главное, чем мы сейчас живем, – это выдвижение Артема Константиновича в Комитет по культуре Московской думы.
   – Ура…
   – Тише!.. Рано «ура»… Выпьем тихо. Чтобы и нашему Артему тихо, но реально засветило стать министром в Московском правительстве уже этого созыва.
 
   А у входа некоторое столкновение интересов. Впрочем, пустяки.
   Телохранитель аккуратно вправляет мозги хозяину пивной, то бишь Хозяйчику:
   – Сказано – тебе сытно заплатят! Не торопись. Наш никого еще не обидел. Ты понял?.. Видишь, там сидит человек…
   – Вижу.
   – Для тебя он – бог. Вон тот. Справный такой. Нет, нет!.. Не толстый, как ты, а справный… Кто он?.. Он для тебя Пал Палыч.
   – Но мне надо знать, сколько он заплатит?
 
   Цыкнув на холуев, Стратег продолжает:
   – …За Артема… Пал Палыч. Вы наш вдохновитель. Но близок час, когда вы будете вдохновлять не нас, пеструю команду… не нас, жалкую свору… не нас, чиновничью свиту, – а всю тучную, ожиревшую Московскую думу. Можно выпить нам за это, Пал Палыч?.. Мы чуть-чуть волнуемся. Мы чуть-чуть торопимся. Мы чуть-чуть забегаем и спешим, Пал Палыч, но… Но все-таки мы выпьем уже сегодня, уже сейчас!.. за это?!
   Босс, он же спонсор, – человек молчаливый. Он произносит ровно одно слово:
   – Пей.
   И едва заметно кивает головой. Он спокоен и занят – разделывает ножом и вилкой кусок ягнятины.
 
   Теперь в духе времени, конечно, о ГБ.
   – Гэбисты, я слышал, кой-где сделали популистские районные отделения. Офис как офис. Как бы ближе к народу. И дверь прорублена – прямо на улицу. Прямо в объятия к народу… Заходи хоть все!
   – А что? Демократизация. Правильно.
   – У входа сидит расслабленный гэбист. Мужичок-канцелярист с милым лицом. Как в ЖЭКе. Заходи, народ!
   – И что?
   – А ничто – принимает жалобы.
 
   Телохран и Хозяйчик все еще перешептываются. Хозян жалуется:
   – Это же, можно считать, корпоративная встреча!.. Цена другая! Цена соответственно встрече…
   – Если ты еще раз разинешь…
   – Я разину свой рот столько, сколько я захочу.
   – Это правда. Но ты захочешь его разинуть ровно столько, сколько я тебе разрешу.
   – Я…
   И наконец вместо слов – тихий стон часто обижаемого человека. Это когда телохранитель, упрощая разговор, стиснул трепещущую руку Хозяйчика. Своей заждавшейся клешней. И дальше – шепотом:
   – Видишь тот темный уголок возле той двери?
   – Ви-и-ижу.
   – Хорошо видишь?
   – Хо-орошо.
   – Иди туда, сядь и думай о женщинах.

* * *

   Это правильно, – Босс, он же спонсор, главный в застолье и зачем ему искать слова? Зачем париться?.. Правильный человек сам собой держится в теньке.
   Политика для Босса – недавний, но кой-где в перспективе уже зрелый плодоносящий бизнес. Конечно, подстраховка. В параллель он поддерживает сразу трех таких выдвиженцев, как Артем. И за один только этот бурный летний месяц три митинга.
   И соответственно – три таких застолья.
   Да, да, да, он продвигает Артема Константу во власть. Да, вложил в Константу свои честные деньги. Да, пришел поощрить, порадеть за своего выдвиженца, который так дразняще удачно выступает на митингах… Импровизирует под открытым небом. На ветерке. А с каким блеском он врывается на экран ТВ!
 
   Свой-1 и Свой-2 сидят рядом. Им наплевать на знаковое молчание Босса. И, если уж до конца, на самого Босса тоже сейчас наплевать. С пятой-то стопки перестроечный гражданин может почувствовать себя свободным?!. Ну хоть с шестой!
   – А нужен ли Пал Палычу в нынешней Думе именно Артем Константа? Как мыслишь?.. За него уже проплатили? Много ли?
   – Потратились.
   – Однако народу, если про сегодня, было маловато.
   – Но не потому, что поутру!.. Пал Палыч мог бы и светлым утром собрать стадион. Но он четко сказал, как отрубил, – пока что только «свои». И плюс немного быдла.
   – Не любит лишние уши?
   – Лишние языки.
   А вот еда хороша. Оба почти одновременно отмечают, что курочку запекли славно!.. К тому же, ха-ха, в разделке им повезло – у разбежавшейся и тормознувшей на этой части стола курицы четыре… нет, пять ножек!
   – Кто там рядом с Константой?
   – Какой-то пацан.
   – Может, сын его?
   – Вряд ли… Какой-то заика.
 
   Уйти бы к Ольге…
 
   Помалу завелись. Опрощаются.
   – Да, да… Артем, как не поздравить тебя, дорогой. Вот это был улёт! Потрясающее выступление.
   – Но ты, Артемка, сейчас должен ответить на наши тосты и на такую нашу любовь!
   – Мы не митинг. Мы хотим тебя послушать открыто и по-домашнему!.. Как своего!
   – Устал?..
   – А выпей! А взбодрись!
   – Обещал же о переменах!
   – Ну, пожалуйста, Артемчик. Помечи сегодня еще немножко бисеру – перед нами, свинюшками!
 
   С расширенными зрачками!
 
   Артем пружиной встает в рост, нависая над торцом стола… Хотите о переменах?!
   – Погоди, Константа!.. Наливаем!.. Что? Перешли все на водку?
   Артем дал время… Заодно поощрил сидящего с ним рядом Колю Угрюмцева. Дружески, туда-сюда, треплет стриженую голову жующего пацана:
   – Вот, господа! Получите!.. С нами за одним столом начинающий художник… Как имя? Напомни.
   – К-коля.
   – Нет, друг мой!.. Ты художник. Привыкай называть фамилию, когда у тебя спрашивают имя. А Коля и Вася здесь никого не интересует.
   – У-у-угрюмцев я.
   – Принято… У нас, господа, некоторые проблемы с речью. К тому же волнение.
   – Ура, Константа!
   – Тихо! Наш Николай Угрюмцев совсем юнец. Обычный пацан, мальчишка!..
   Артем легко разгоняет крепкие и нарядные, послушные ему слова. Артема Константу, если он этого не хочет, не перебить:
   – А знаки перемен – совсем рядом… Да, пацана выгнали из школы… Но из какой школы? Это потрясает!.. Вам, господа, не угадать. Ну-ка?.. Слабо?.. Так вот – его выставили из некоей самодельной гэбэшной школы… лучше сказать, его выгнали… изгнали из славных рядов ГБ.
   – О!
   – О!
   – Ого!..
   Застолье хохочет.
   – Однако, господа, что смешного?.. В школе ГБ мальчишке развили и остро отточили именно зрительную память. Главное оружие как для будущего художника, так и для будущего гэбиста – глаз.
   – О да!
   – О да!.. На всю жизнь память!
   – А меж тем, – продолжает, балуясь, Артем, – а меж тем духовное рождение юного художника Угрюмцева, обрыв его духовной пуповины увязан… косвенно… с Водометной выставкой. Которую мы только-только поминали… Такие нынче времена. Знаки новизны, как ручьи, стекаются издалека!
   Артем еще раз поощрительно похлопывает юнца по стриженой башке:
   – Молодец! Был на выставке!
   И вот ведь вновь ожила недавняя Водометная выставка художников.
 
   Случайно или нет?.. Как знать!.. В отвязном, пьяно-победном застолье так бывает, что некий необязательный факт (или, к примеру, чье-то случайное чужеватое имя) вдруг возникает повтором… дважды!.. словно бы напрашиваясь зачем-то к нам в питейный разговор. Словно бы просясь войти… Словно бы легкий стук-стук в дверь. В нашу дверь.

* * *

   Но Артем как-то не угадал. Слишком спокойный, он помалу сбавил голос до проторенно застольного трепа:
   – Возможно, на выставке были серьезные люди в теневых погонах. Но я не о них. Я лишь о той школе ГБ, в которую затесался наш голодающий Коля Угрюмцев. Всего лишь самодельная, домашняя школка… Ее организовал какой-то тусклый майор Семибратов. Пользуясь общей неразберихой… Самого майора из рядов ГБ как раз турнули, чистка, вот обойденный майор и слепил свою собственную школу. С энтузиазмом слепил и в пику! Хотел деятельности!.. Хотел во благо!.. Время Семибратовых, господа!
   Артем не спешил:
   – Да, господа, о выставке как раз тогда начали писать-шуметь, и наш майор зажегся интересной мыслью. В самый скандальный день он надумал послать в залы с проблемной живописью свой творческий молодняк. Для практики. Потолкаться среди интеллектуалов. Что-то записать, кого-то запомнить… Святое дело! Нашего Колю и еще нескольких обучаемых мальчишек майор остро нацелил и, благословив, отправил в жизнь…
 
   Застолье внимало.
   – Да, господа, случай!.. Внедренные майором мальчишки час в час совпали с задымлением – с акцией ментов по силовому закрытию выставки… Представьте картинку!.. Угроза пожара… Сотня зрителей. Толчея. Подростки с рвением вынюхивают в уже слегка задымленном зале. Записывают либеральные реплики и запоминают несогласные лица. Школа!.. Начальная школа, господа!.. Коля Угрюмцев один из них – из посланных вынюхивать… А что случается заодно?.. А заодно, господа, наш юнец впервые в своей жизни оказался в залах, увешанных картинами, – вот оно что! Носом в краски! Впервые в своей жизни мальчишка попал на… вернисаж!.. Крикливый, задымленный, уже кашляющий, однако же вернисаж!
 
   Артем наращивает интерес:
   – Нет, нет, вы не морщьтесь! Вы представьте себе этот выворот сыскной овчинки!.. Вместо того чтобы пробираться, шастать из зала в зал и прислушиваться к разговорам изгоняемой и разгневанной (особенно брандспойтами) нашей интеллигенции, юный гэбист ходит слепыми шагами, забыв, зачем он здесь… Забыв, зачем его прислали! Забыв Семибратова! Он ходит спотыкаясь. Он ходит, потрясенный, от картины к картине. И то там, то здесь замирает от незнакомой ему пьянящей силы искусства!
   – Артемчик! Класс!.. Сработала живопись!.. И душа у мальчишки перевернулась!
   – Артем?!. Пацана ударило по башке?
   – Друзья!.. Артем!.. Уверяю вас – мальчишку ударило красками! цветом! красотой!
   – Некоторые рисуют сто лет, а их до сих пор не ударило.
   Это уже выпад. Это уже старые счеты. Это приглашенный Ольгой ее приятель Художник ничего не забыл – и в подхват плюнул в богатеньких, сытых «академических» художников.