Страница:
Пять с половиною лет управлял Киевской митрополией Дионисий Балабан. И если он только около полугода оставался на своей кафедре в Киеве, а потом удалился во владения Польши и как бы изменил московскому правительству, то это с самого избрания Дионисия на Киевскую кафедру надлежало предвидеть. Он был подданный польского короля, которому, естественно, и старался служить: большая часть митрополии Дионисия, до четырех епархий, лежала в пределах Польши, все его митрополитские владения находились там же. И не один Дионисий содействовал гетману Выговскому вновь перейти с своими казаками на сторону Польши, то же известно о Львовском епископе Арсении Желиборском, заслужившем своею преданностию признательность короля . Впрочем, и удалившись в начале июля 1658 г. из Киева и Малороссии, бывшей под властию московского государя, Дионисий на первых порах не оставлял ее без своего духовного управления, пока не был назначен сюда особый блюститель митрополии. В ноябре того же 1658 г. Дионисий издал (от 20-го числа) следующую грамоту, свидетельствующую вместе о его расположенности к Черниговскому епископу Лазарю Барановичу: "Извещаем всем вообще и каждому особо, что, принимая во внимание бедность Черниговской епископской кафедры и также важные заслуги отца Лазаря Барановича, мы предписываем, чтобы протопопии, издавна належащие к нашей митрополитской кафедре, черниговская, минская, борзенская, глуховская, конотопская, новгородская и стародубская, от сего часу подчинялись отцу епископу Черниговскому как своему пастырю и доходы, куничные или столовые, соответственно древнему обычаю отдавали, а дьяки всех названных протопопий рукоположение и благословение на иерейство брали чрез его милость епископа Черниговского и во всем ему были послушны". Из других действий митрополита Дионисия мы знаем очень немногое. Вероятно, еще в 1658 г. он подтвердил своею грамотою все права и привилегии, данные прежде Цареградскими патриархами Луцкому братству, в которое и сам незадолго пред тем вписался. В 1659 г. пожаловал свою благословенную грамоту Яблочинскому монастырю (ныне в Бельском уезде Седлецкой губернии), свидетельствуя в ней, что монастырь этот основан еще в XV в. знатными вельможами Богушами, и в том же году, посетив Почаевский монастырь вместе с овручским архимандритом Феофаном, открыл в нем мощи преподобного Иова Железа (? 1651) после предварительного исследования его жизни и деяний. В 1662 г., когда несчастный гетман-юноша Юрий Хмельницкий отрекся от гетманства и передал гетманскую булаву Павлу Тетере, Дионисий в Корсунском монастыре постриг этого юношу в монахи, переименовав его из Георгия в Гедеона. В Киеве и Малороссии не переставали смотреть на Дионисия как на своего митрополита до самой его кончины, хотя и имели своего блюстителя митрополии. Епископ Лазарь, получив первое известие о смерти Дионисия от наказного гетмана Самки, отвечал: "Помилуй, Боже! В такие трудные времена, когда нам наиболее нужны богомольцы, чтобы отвращать праведный гнев, мы лишились столь благочестивого пастыря. Нужно нам молиться, чтобы Бог всякие утехи утешил Церковь Свою и не оставил овец без пастыря". А в ответе Иннокентию Гизелю, который с великою скорбию извещал о кончине Дионисия, Баранович выражался: "Вечная память усопшему о Господе! Усерднейше желаю Вашей пречестности видеть на себе опыты утешений Божиих". Сам Баранович составил скончавшемуся митрополиту и эпитафию.
В письме своем от 10 июня 1663 г. к наказному гетману и всему запорожскому войску Баранович, как мы уже упоминали, отказываясь от блюстительства митрополии, которое ему предлагали, просил ходатайствовать пред великим государем, чтобы дозволил избрать действительного митрополита на Киевскую кафедру. Просьба Барановича осталась неисполненною. Между тем православные других епархий Киевской митрополии, не находившихся под властию Москвы, хотя и не так скоро, позаботились об избрании для себя митрополита. Первое собрание их духовенства и представителей от мирян происходило 9 ноября в городе Корсуне. Но собравшиеся разделились на две партии: одна из них избрала Иосифа Нелюбовича-Тукальского, епископа Мстиславского, который назывался также епископом Белорусским, наместником митрополии Киевской, архимандритом лещинским и старшим монастырей виленского Свято-Духова, пинского Богоявленского и иных; другая же избрала Антония Винницкого, епископа Перемышльского и Самборского. Вследствие такого разногласия назначено было на 19 ноября новое собрание, на которое кроме епископов - Луцкого Гедеона Четвертинского, именовавшегося прототроном, Перемышльского Антония Винницкого и Львовского Афанасия Желиборского (недавно избранного на место родного брата его, епископа Арсения, скончавшегося 18 сентября 1662 г.) прибыл и сам гетман правой стороны Днепра Павел Тетеря. Но и на этот раз согласия между избирателями не установилось. Одни, в том числе епископы и гетман, избрали Антония Винницкого, а другие - Иосифа Нелюбовича-Тукальского. Огорченные епископы в тот же день обнародовали протестацию, в которой объявляли, что Антоний Винницкий избран на митрополию единогласно всеми и торжественно, а Иосифа Тукальского избрал только слуцкий архимандрит Феодосий Василевич с несколькими духовными и светскими лицами, и избрал приватно, почему последнее избрание ничтожно и Тукальского нельзя признавать за избранного кандидата на митрополитскую кафедру. Несмотря, однако ж, на эту протестацию, обе стороны представили своих кандидатов на утверждение короля. И король Ян Казимир грамотою от 24 ноября утвердил на митрополитской кафедре Антония Винницкого и вслед за тем, если даже не прежде, утвердил такою грамотою и на той же кафедре Иосифа Нелюбовича-Тукальского с оставлением за ним и Лещинского монастыря. По крайней мере об утверждении последнего, верно, дано было знать от имени короля гетману Тетере, потому что Тетеря, хотя сам стоял при избрании за Антония Винницкого, издал универсал, которым объявлял, что на митрополии утвержден епископ Мстиславский Иосиф Тукальский и что ему должно оказывать послушание. Местом для своего пребывания Иосиф избрал, вероятно, Корсунь, где скончался его предместник, или Чигирин, где жил гетман. Но едва прошло несколько месяцев со времени избрания Иосифа на митрополию, как его постигло великое несчастье. Его обвиняли в том, будто он вместе с бывшим гетманом Выговским, который назывался теперь воеводою киевским, замышлял вытеснить поляков из Малороссии по правую сторону Днепра и возвратить ее московскому государю, а вместе с бывшим гетманом Юрием Хмельницким, теперь иноком Гедеоном, возбуждал казаков против гетмана Тетери. Выговский был взят в плен польским полковником Маховским и в марте 1664 г. расстрелян в Корсуне как изменник. А митрополит Иосиф и инок Гедеон Хмельницкий по жалобе на них гетмана Тетери королю, который проезжал тою же весною из-за Днестра через Корсунь, были схвачены и отвезены в Варшаву и оттуда в крепость Мариенбург, где и томились в заключении около двух лет. В продолжение этого времени Антоний Винницкий не вступал в управление митрополии, но жил постоянно в своей Перемышльской епархии и вел борьбу с местным униатским епископом; администратором же Киевской митрополии почему-то назывался епископ Львовский Афанасий Желиборский. В апреле 1665 г., 28-го числа, гетман Тетеря писал к канцлеру коронному и к самому королю, чтобы Антонию Винницкому позволено было вступить на митрополию, но не имел успеха. В следующем году, 28 июля, новый гетман Петр Дорошенко писал к королю, что желал бы принять Винницкого на митрополию, но не может, пока он не избран будет всеми, и просил позволения произвесть по обычаю елекцию в Белой Церкви. Но скоро возвратился из своего заточения Иосиф Тукальский и, несмотря на все ходатайства за Винницкого и на все домогательства его самого, оставался Киевским митрополитом еще много лет.
Малороссийское духовенство левой стороны Днепра с своею паствою вовсе не участвовало в избрании митрополита Киевского Иосифа Тукальского, а оставалось по-прежнему под властию блюстителя митрополии епископа Мефодия, который после избрания гетмана Брюховецкого на нежинской раде возвратился наконец в Киев. С этого времени Мефодий имел более возможности заняться церковными делами, и действительно занялся. Один из киевских иноков, живший при Софийском соборе, в письме своем к царю от 12 октября 1663 г., прося у него милостыни на этот собор, выражался: "Церковь св. Софии до первой своей красоты, даст Бог, придет. Верим, не умер Могила, смею я то говорить: как его милость (еп. Мефодий) при престоле митрополитском остовает, зачал, яко покойник Могила, починять церковь побожне. Имею я надежду к Богу, что его милость совершит счастливое". С своей стороны и киевское духовенство, так резко нападавшее на Мефодия, особенно вследствие патриаршей на него анафемы, начало мало-помалу сближаться с ним, и имя Мефодия как блюстителя митрополии вновь стали поминать в киевских церквах и монастырях, что, разумеется, могло последовать не прежде, как получено было из Царьграда известие о снятии с Мефодия патриаршей клятвы. Между тем новый гетман Брюховецкий, столько одолженный Мефодию, скоро оказался неприязненным как к Мефодию, так и к подведомому ему духовенству. Еще 18-го числа 1663 г. Брюховецкий, приехав в полночь с несколькими старшинами к гадячскому воеводе Хлопову, говорил ему наедине, тайно относительно Мефодия и киевских монахов следующее: "В городе Киеве творится что-то очень недоброе от умысла злых людей: король идет к Киеву по приглашению киевских жителей. А вся злая беда началась от старицы Ангелины, которая учит в Киеве дочь епископа (Мефодия) грамоте. Старица та, какие ни услышит вести от епископовой дочери, про все передает ведомость в Польшу к панке (жене) Тетере. Кажется, что у епископа есть прозябь большая и неверность в раденье к великому государю. Потому я имею подозрение на епископа, что после рады (нежинской) в Киеве заключен был нежинский атаман Шмотович, и старцы (печерские) взяли его себе на поруки, и тот атаман будто ушел, а его-де отпустили старцы нарочно умыслом и велели ему, Шмотовичу, собрав казаков и татар, приходить на государевы черкасские города. Я посылал по тех старцев, и епископ не прислал их ко мне, а взял с них золотые червонные. Страшусь, чтобы епископ своим злым умыслом не учинил чего-либо над Киевом и королю города не сдал". Эти слова тогда же были переданы Хлоповым московским дьякам Башмакову и Флорову, находившимся в Малороссии по поручению государя, а ими потом сообщены самому государю. В следующем 1664 г. сам Мефодий должен был сознаться в нерасположенности к нему Брюховецкого и писал в Москву, "чтобы великий государь не во всем полагался на гетмана, ни в чем меня гетман не слушает". В своей неприязни к духовенству, особенно монашествующему, Брюховецкий дозволял казакам грабить и разорять церковные имения и на все жалобы духовных властей не обращал никакого внимания, так что духовенство стало считать гетмана врагом Церкви и в монастырях прекратило о нем молитвы. А в феврале 1665 г. он прямо доносил государю, что печерские чернецы замышляют измену и хотят впустить в свой монастырь поляков.
Не довольствуясь всем этим, гетман в мае 1665 г., отправляя в Москву полковника Лазаря Горленко, между прочим, поручал ему: "Просить о прислании из Москвы на митрополию Киевскую русской власти, чтобы духовный чин киевский не шатался к ляхским митрополитам и чтобы Малая Русь, услышав о прислании на митрополию русского строителя, утверждалась и укреплялась под высокою рукою его царского величества и духовный чин, оставив двоедушие, не удалялся из послушания святейшим патриархам Московским". В сентябре, 11-го числа, гетман Брюховецкий и сам прибыл в Москву с великою свитою, и в одной из статей, какие подал он здесь на бумаге о своих нуждах, он почти буквально повторил то же самое, о чем прежде ходатайствовал чрез полковника Горленко. В статье этой под заглавием "О митрополите на Киев" говорилось: "В Киев на митрополию был бы послан по указу государеву русский святитель из Москвы для того, чтобы духовный чин, оглядываясь на митрополитов, находящихся под рукою короля, не был вреден по шатости запорожскому войску. Ибо в статьях переяславских и батуринских (т. е. данных еще при Богдане Хмельницком, но потом читанных и принятых казаками в Переяславе и Батурине) постановлено, чтобы митрополиту Киевскому быть под послушанием патриарха Московского. Потому гетман с войском для лучшей крепости и утверждения всего народа бьет челом о прислании в Киев святителя русского". В ответ на эту статью челобитной в царском указе было написано: "Сказать гетману, что великий государь начнет о том списываться с Цареградским патриархом, и, если патриарх напишет о том великому государю и благословение о митрополите в Киев подаст, тогда будет о том и указ великого государя". Когда Брюховецкий возвратился из Москвы в начале 1666 г. и возвратившийся с ним полковник киевский Василий Дворецкий сообщил киевским духовным властям копию статей, какие подавал там гетман, то епископ Мефодий и настоятели киевских монастырей, прочитав эти статьи, были крайне огорчены: они увидели явное посягательство на их давние права. Почему немедленно обратились к Брюховецкому и, указывая на то, что прежде избрание на Киевскую митрополию всегда происходило с ведома гетманского, просили гетмана отписать великому государю, чтобы им избрать в Киев митрополита между собою из малороссийских городов по прежним обычаям и правам. Брюховецкий от 10 февраля отвечал: "Всему христианскому миру известно, что митрополитское место в Киеве пустует за войнами много лет, и оттого всем нам великое неустройство. Недавно в Корсуне некоторые духовные, кроме киевских, избрали себе Собором митрополита Тукальского, но пристойно и лучше быть на Киевской митрополии человеку, подданному православного монарха, нежели подданному польского короля. Вы вздумали теперь поискать, чтобы место митрополии Киевской не оставалось пустым: радуюсь и желаю успеха. Но только когда я был в Москве, то нам припомнили статьи гетмана Богдана Хмельницкого, а там положено, чтобы в Киев был прислан митрополит от святейшего патриарха Московского. Тогда и мы со всем товариществом, бывшим с нами в Москве, на том руки свои приложили, что государь пошлет своих посланников к святейшим патриархам просить на то благословения... Возвращения тех посланников всем нам и следует ожидать, а права и стародавние вольности духовных и мирских людей государевым милосердием подтверждены и не будут нарушены". Ответ гетмана еще более раздражил духовных. И 22 февраля епископ Мефодий и настоятели киевских монастырей отправились к боярину и воеводе Шереметеву с товарищи и просили о позволении послать от себя в Москву челобитчика, чтобы государь не велел отнимать у них вольностей и прав. Шереметев отвечал, что государь вовсе не отнимал у них никаких прав и вольностей. Но духовные говорили: "Гетман прислал нам лист, что государь указал быть в Киеве московскому митрополиту, а не по стародавним правам и вольностям, не по нашему избранию; мы под благословением Цареградского патриарха, а не Московского, и если быть у нас московскому митрополиту, то права наши будут нарушены". Затем духовные продолжали с большею яростию: "Если по изволению государя будет у нас московский митрополит, а не по нашему избранию, то пусть государь велит скорее всех нас казнить, нежели мы на то согласимся. Как только приедет в Киев московский митрополит, мы запремся в монастырях, и разве за шею и за ноги выволокут нас оттуда, тогда и будет московский митрополит в Киеве. В Смоленске ныне архиепископ Филарет, и он все права у духовенства отнял, всех называет иноверцами, а они православные христиане. Так же будет называть и московский митрополит в Киеве всех жителей Киева и Малороссии. Лучше нам принять смерть, нежели быть у нас в Киеве московскому митрополиту". Шереметев старался успокоить разгорячившихся и, между прочим, сказал: "Государь положил все дело на рассуждение Вселенского патриарха, как он о том отпишет; если отпишет и подаст благословение на избранного вами, то государь соизволит, чтобы избранный вами на митрополию Киевскую был поставлен в Москве всеми духовными властями". Тогда епископ Мефодий и настоятели монастырей отвечали: "Если государю угодно быть нам под благословением Московского патриарха, то пусть напишет о том Вселенскому патриарху; только бы митрополиту Киевскому быть по нашему избранию, чтобы у нас стародавние права не были нарушены". На другой день Мефодий, увидевшись с боярином Шереметевым в Софийском соборе, просил прощения: "Вчера я говорил, что если будет к нам московский митрополит, то мы запремся в монастырях, - те слова я говорил поневоле; сам я поставлен епископом от московского митрополита, и малороссийские духовные все поносят меня и думают, будто я по совещанию с гетманом сделал то, чтобы быть им под благословением Московского патриарха". После объяснений с царскими воеводами киевские духовные не успокоились; вражда их против гетмана не унималась, и об этой вражде извещал государя (26 февраля) боярин и воевода Шереметев. А Брюховецкий с своей стороны писал от 20 марта государю против духовенства и доносил, что епископ Мефодий женил своего сына на Дубяговне, у которой два родные брата служат при польском короле. Не оставляли киевские духовные власти и своего намерения ударить челом государю, чтобы дозволил им избрать между собою кого-либо на Киевскую митрополию; с этою целию в марте или апреле власти отправили в Москву кирилловского игумена Мелетия Донка. Из Москвы был прислан в Малороссию дьяк Флоров, которому, между прочим, поручено было примирить враждующих. Но при первом же свидании с ним (1 мая) Шереметев сказал, что "с гетманом у епископа ссора великая, да и впредь-де между ними совету не чает" и что он, боярин, опасается, как бы к епископу и ко всему духовенству в их вражде на гетмана не пристали мещане всех городов и оттого не учинилось бы какой-либо порухи делу государеву. Спустя один день Флоров мог лично убедиться в справедливости слов Шереметева. В Киевской лавре 3 мая по случаю памяти преподобного Феодосия Печерского был праздник и трапеза. После трапезы почетные гости зашли в кельи отца архимандрита и здесь вслед за тостами за здоровье бояр и окольничих дьяк Флоров предложил тост за боярина и гетмана Ивана Мартыновича Брюховецкого. Но епископ Мефодий и все духовенство за здоровье гетмана не стали пить и говорили, что он им злодей и недоброхот и, находясь в Москве, просил о присылке в Киев московского митрополита, выставляя нас тем пред великим государем как бы неверными. В частности, Мефодий утверждал, что гетман им ненадобен, и открыто говорил про него нечестные слова. А Иннокентий Гизель жаловался, что гетман попускает своим казакам разорять маетности Печерского монастыря и разоренье то пуще неприятельского. К концу мая Флоров возвратился в Москву и дал отчет, что видел и слышал и как исполнил поручение.
Но в Москве было тогда не до разбирательства ссоры между киевским духовенством и гетманом. Там заняты были действиями Собора отечественных иерархов, производившего суд над виновниками появившегося в Церкви раскола, а еще более ожиданиями и церемонными встречами Восточных патриархов, ехавших в Москву на новый, больший Собор для суда над патриархом Никоном и для устройства вообще церковных дел в России. Посланы были указы явиться на этот последний Собор и к блюстителю Киевской митрополии Мстиславскому епископу Мефодию, и к Черниговскому епископу Лазарю Барановичу. В первых числах августа они уже туда отправились.
III
Русский раскол старообрядства, появившийся при патриархе Никоне, при нем же, пока он еще правил Церковию, совсем было прекратился: из пяти первых лиц, восставших против Никона и начатого им исправления церковных обрядов и книг, трое уже скончались (епископ Коломенский Павел и протопопы Логгин и Даниил), четвертый находился в заточении в глубине Сибири (протопоп Аввакум), а в Москве или неподалеку от нее оставался только один, бывший протопоп московского Казанского собора Иван Неронов, теперь чернец Григорий. Но и этот один, правда стоявший во главе всех их, успевший показать себя, особенно по своему железному характеру, достойным противником Никона и уже имевший у себя множество тайных последователей, наконец раскаялся, покорился власти Восточных патриархов, принял их учение о троеперстии для крестного знамения и в генваре 1657 г. воссоединен был с православною Церковию самим патриархом Никоном. С своей стороны Никон сделал Неронову снисхождение: дозволил ему отправлять службы по старым Служебникам, а не по новым и даже сказал, что все равно, по тем или другим службы будут совершаться. И Неронов начал писать письма к прежним своим последователям, извещал о своем присоединении к Церкви, осуждал прежнее свое противление ей, хвалил троеперстие и книгу "Скрижаль", изданную Никоном. Так продолжалось полтора года, и если бы еще так продолжалось несколько лет, если бы и всем желающим, как Неронову, дозволено было Никоном держаться старых книг под условием покорности Церкви и только не порицать новых, то можно было бы надеяться, что мало-помалу вместо появившегося было раскола у нас возникнет и утвердится при разности в обрядах так называемое ныне единоверие. Но Никон пал, хотя и добровольно, и его падение было оживлением и восстанием для умиравшего раскола.
В письме своем от 10 июня 1663 г. к наказному гетману и всему запорожскому войску Баранович, как мы уже упоминали, отказываясь от блюстительства митрополии, которое ему предлагали, просил ходатайствовать пред великим государем, чтобы дозволил избрать действительного митрополита на Киевскую кафедру. Просьба Барановича осталась неисполненною. Между тем православные других епархий Киевской митрополии, не находившихся под властию Москвы, хотя и не так скоро, позаботились об избрании для себя митрополита. Первое собрание их духовенства и представителей от мирян происходило 9 ноября в городе Корсуне. Но собравшиеся разделились на две партии: одна из них избрала Иосифа Нелюбовича-Тукальского, епископа Мстиславского, который назывался также епископом Белорусским, наместником митрополии Киевской, архимандритом лещинским и старшим монастырей виленского Свято-Духова, пинского Богоявленского и иных; другая же избрала Антония Винницкого, епископа Перемышльского и Самборского. Вследствие такого разногласия назначено было на 19 ноября новое собрание, на которое кроме епископов - Луцкого Гедеона Четвертинского, именовавшегося прототроном, Перемышльского Антония Винницкого и Львовского Афанасия Желиборского (недавно избранного на место родного брата его, епископа Арсения, скончавшегося 18 сентября 1662 г.) прибыл и сам гетман правой стороны Днепра Павел Тетеря. Но и на этот раз согласия между избирателями не установилось. Одни, в том числе епископы и гетман, избрали Антония Винницкого, а другие - Иосифа Нелюбовича-Тукальского. Огорченные епископы в тот же день обнародовали протестацию, в которой объявляли, что Антоний Винницкий избран на митрополию единогласно всеми и торжественно, а Иосифа Тукальского избрал только слуцкий архимандрит Феодосий Василевич с несколькими духовными и светскими лицами, и избрал приватно, почему последнее избрание ничтожно и Тукальского нельзя признавать за избранного кандидата на митрополитскую кафедру. Несмотря, однако ж, на эту протестацию, обе стороны представили своих кандидатов на утверждение короля. И король Ян Казимир грамотою от 24 ноября утвердил на митрополитской кафедре Антония Винницкого и вслед за тем, если даже не прежде, утвердил такою грамотою и на той же кафедре Иосифа Нелюбовича-Тукальского с оставлением за ним и Лещинского монастыря. По крайней мере об утверждении последнего, верно, дано было знать от имени короля гетману Тетере, потому что Тетеря, хотя сам стоял при избрании за Антония Винницкого, издал универсал, которым объявлял, что на митрополии утвержден епископ Мстиславский Иосиф Тукальский и что ему должно оказывать послушание. Местом для своего пребывания Иосиф избрал, вероятно, Корсунь, где скончался его предместник, или Чигирин, где жил гетман. Но едва прошло несколько месяцев со времени избрания Иосифа на митрополию, как его постигло великое несчастье. Его обвиняли в том, будто он вместе с бывшим гетманом Выговским, который назывался теперь воеводою киевским, замышлял вытеснить поляков из Малороссии по правую сторону Днепра и возвратить ее московскому государю, а вместе с бывшим гетманом Юрием Хмельницким, теперь иноком Гедеоном, возбуждал казаков против гетмана Тетери. Выговский был взят в плен польским полковником Маховским и в марте 1664 г. расстрелян в Корсуне как изменник. А митрополит Иосиф и инок Гедеон Хмельницкий по жалобе на них гетмана Тетери королю, который проезжал тою же весною из-за Днестра через Корсунь, были схвачены и отвезены в Варшаву и оттуда в крепость Мариенбург, где и томились в заключении около двух лет. В продолжение этого времени Антоний Винницкий не вступал в управление митрополии, но жил постоянно в своей Перемышльской епархии и вел борьбу с местным униатским епископом; администратором же Киевской митрополии почему-то назывался епископ Львовский Афанасий Желиборский. В апреле 1665 г., 28-го числа, гетман Тетеря писал к канцлеру коронному и к самому королю, чтобы Антонию Винницкому позволено было вступить на митрополию, но не имел успеха. В следующем году, 28 июля, новый гетман Петр Дорошенко писал к королю, что желал бы принять Винницкого на митрополию, но не может, пока он не избран будет всеми, и просил позволения произвесть по обычаю елекцию в Белой Церкви. Но скоро возвратился из своего заточения Иосиф Тукальский и, несмотря на все ходатайства за Винницкого и на все домогательства его самого, оставался Киевским митрополитом еще много лет.
Малороссийское духовенство левой стороны Днепра с своею паствою вовсе не участвовало в избрании митрополита Киевского Иосифа Тукальского, а оставалось по-прежнему под властию блюстителя митрополии епископа Мефодия, который после избрания гетмана Брюховецкого на нежинской раде возвратился наконец в Киев. С этого времени Мефодий имел более возможности заняться церковными делами, и действительно занялся. Один из киевских иноков, живший при Софийском соборе, в письме своем к царю от 12 октября 1663 г., прося у него милостыни на этот собор, выражался: "Церковь св. Софии до первой своей красоты, даст Бог, придет. Верим, не умер Могила, смею я то говорить: как его милость (еп. Мефодий) при престоле митрополитском остовает, зачал, яко покойник Могила, починять церковь побожне. Имею я надежду к Богу, что его милость совершит счастливое". С своей стороны и киевское духовенство, так резко нападавшее на Мефодия, особенно вследствие патриаршей на него анафемы, начало мало-помалу сближаться с ним, и имя Мефодия как блюстителя митрополии вновь стали поминать в киевских церквах и монастырях, что, разумеется, могло последовать не прежде, как получено было из Царьграда известие о снятии с Мефодия патриаршей клятвы. Между тем новый гетман Брюховецкий, столько одолженный Мефодию, скоро оказался неприязненным как к Мефодию, так и к подведомому ему духовенству. Еще 18-го числа 1663 г. Брюховецкий, приехав в полночь с несколькими старшинами к гадячскому воеводе Хлопову, говорил ему наедине, тайно относительно Мефодия и киевских монахов следующее: "В городе Киеве творится что-то очень недоброе от умысла злых людей: король идет к Киеву по приглашению киевских жителей. А вся злая беда началась от старицы Ангелины, которая учит в Киеве дочь епископа (Мефодия) грамоте. Старица та, какие ни услышит вести от епископовой дочери, про все передает ведомость в Польшу к панке (жене) Тетере. Кажется, что у епископа есть прозябь большая и неверность в раденье к великому государю. Потому я имею подозрение на епископа, что после рады (нежинской) в Киеве заключен был нежинский атаман Шмотович, и старцы (печерские) взяли его себе на поруки, и тот атаман будто ушел, а его-де отпустили старцы нарочно умыслом и велели ему, Шмотовичу, собрав казаков и татар, приходить на государевы черкасские города. Я посылал по тех старцев, и епископ не прислал их ко мне, а взял с них золотые червонные. Страшусь, чтобы епископ своим злым умыслом не учинил чего-либо над Киевом и королю города не сдал". Эти слова тогда же были переданы Хлоповым московским дьякам Башмакову и Флорову, находившимся в Малороссии по поручению государя, а ими потом сообщены самому государю. В следующем 1664 г. сам Мефодий должен был сознаться в нерасположенности к нему Брюховецкого и писал в Москву, "чтобы великий государь не во всем полагался на гетмана, ни в чем меня гетман не слушает". В своей неприязни к духовенству, особенно монашествующему, Брюховецкий дозволял казакам грабить и разорять церковные имения и на все жалобы духовных властей не обращал никакого внимания, так что духовенство стало считать гетмана врагом Церкви и в монастырях прекратило о нем молитвы. А в феврале 1665 г. он прямо доносил государю, что печерские чернецы замышляют измену и хотят впустить в свой монастырь поляков.
Не довольствуясь всем этим, гетман в мае 1665 г., отправляя в Москву полковника Лазаря Горленко, между прочим, поручал ему: "Просить о прислании из Москвы на митрополию Киевскую русской власти, чтобы духовный чин киевский не шатался к ляхским митрополитам и чтобы Малая Русь, услышав о прислании на митрополию русского строителя, утверждалась и укреплялась под высокою рукою его царского величества и духовный чин, оставив двоедушие, не удалялся из послушания святейшим патриархам Московским". В сентябре, 11-го числа, гетман Брюховецкий и сам прибыл в Москву с великою свитою, и в одной из статей, какие подал он здесь на бумаге о своих нуждах, он почти буквально повторил то же самое, о чем прежде ходатайствовал чрез полковника Горленко. В статье этой под заглавием "О митрополите на Киев" говорилось: "В Киев на митрополию был бы послан по указу государеву русский святитель из Москвы для того, чтобы духовный чин, оглядываясь на митрополитов, находящихся под рукою короля, не был вреден по шатости запорожскому войску. Ибо в статьях переяславских и батуринских (т. е. данных еще при Богдане Хмельницком, но потом читанных и принятых казаками в Переяславе и Батурине) постановлено, чтобы митрополиту Киевскому быть под послушанием патриарха Московского. Потому гетман с войском для лучшей крепости и утверждения всего народа бьет челом о прислании в Киев святителя русского". В ответ на эту статью челобитной в царском указе было написано: "Сказать гетману, что великий государь начнет о том списываться с Цареградским патриархом, и, если патриарх напишет о том великому государю и благословение о митрополите в Киев подаст, тогда будет о том и указ великого государя". Когда Брюховецкий возвратился из Москвы в начале 1666 г. и возвратившийся с ним полковник киевский Василий Дворецкий сообщил киевским духовным властям копию статей, какие подавал там гетман, то епископ Мефодий и настоятели киевских монастырей, прочитав эти статьи, были крайне огорчены: они увидели явное посягательство на их давние права. Почему немедленно обратились к Брюховецкому и, указывая на то, что прежде избрание на Киевскую митрополию всегда происходило с ведома гетманского, просили гетмана отписать великому государю, чтобы им избрать в Киев митрополита между собою из малороссийских городов по прежним обычаям и правам. Брюховецкий от 10 февраля отвечал: "Всему христианскому миру известно, что митрополитское место в Киеве пустует за войнами много лет, и оттого всем нам великое неустройство. Недавно в Корсуне некоторые духовные, кроме киевских, избрали себе Собором митрополита Тукальского, но пристойно и лучше быть на Киевской митрополии человеку, подданному православного монарха, нежели подданному польского короля. Вы вздумали теперь поискать, чтобы место митрополии Киевской не оставалось пустым: радуюсь и желаю успеха. Но только когда я был в Москве, то нам припомнили статьи гетмана Богдана Хмельницкого, а там положено, чтобы в Киев был прислан митрополит от святейшего патриарха Московского. Тогда и мы со всем товариществом, бывшим с нами в Москве, на том руки свои приложили, что государь пошлет своих посланников к святейшим патриархам просить на то благословения... Возвращения тех посланников всем нам и следует ожидать, а права и стародавние вольности духовных и мирских людей государевым милосердием подтверждены и не будут нарушены". Ответ гетмана еще более раздражил духовных. И 22 февраля епископ Мефодий и настоятели киевских монастырей отправились к боярину и воеводе Шереметеву с товарищи и просили о позволении послать от себя в Москву челобитчика, чтобы государь не велел отнимать у них вольностей и прав. Шереметев отвечал, что государь вовсе не отнимал у них никаких прав и вольностей. Но духовные говорили: "Гетман прислал нам лист, что государь указал быть в Киеве московскому митрополиту, а не по стародавним правам и вольностям, не по нашему избранию; мы под благословением Цареградского патриарха, а не Московского, и если быть у нас московскому митрополиту, то права наши будут нарушены". Затем духовные продолжали с большею яростию: "Если по изволению государя будет у нас московский митрополит, а не по нашему избранию, то пусть государь велит скорее всех нас казнить, нежели мы на то согласимся. Как только приедет в Киев московский митрополит, мы запремся в монастырях, и разве за шею и за ноги выволокут нас оттуда, тогда и будет московский митрополит в Киеве. В Смоленске ныне архиепископ Филарет, и он все права у духовенства отнял, всех называет иноверцами, а они православные христиане. Так же будет называть и московский митрополит в Киеве всех жителей Киева и Малороссии. Лучше нам принять смерть, нежели быть у нас в Киеве московскому митрополиту". Шереметев старался успокоить разгорячившихся и, между прочим, сказал: "Государь положил все дело на рассуждение Вселенского патриарха, как он о том отпишет; если отпишет и подаст благословение на избранного вами, то государь соизволит, чтобы избранный вами на митрополию Киевскую был поставлен в Москве всеми духовными властями". Тогда епископ Мефодий и настоятели монастырей отвечали: "Если государю угодно быть нам под благословением Московского патриарха, то пусть напишет о том Вселенскому патриарху; только бы митрополиту Киевскому быть по нашему избранию, чтобы у нас стародавние права не были нарушены". На другой день Мефодий, увидевшись с боярином Шереметевым в Софийском соборе, просил прощения: "Вчера я говорил, что если будет к нам московский митрополит, то мы запремся в монастырях, - те слова я говорил поневоле; сам я поставлен епископом от московского митрополита, и малороссийские духовные все поносят меня и думают, будто я по совещанию с гетманом сделал то, чтобы быть им под благословением Московского патриарха". После объяснений с царскими воеводами киевские духовные не успокоились; вражда их против гетмана не унималась, и об этой вражде извещал государя (26 февраля) боярин и воевода Шереметев. А Брюховецкий с своей стороны писал от 20 марта государю против духовенства и доносил, что епископ Мефодий женил своего сына на Дубяговне, у которой два родные брата служат при польском короле. Не оставляли киевские духовные власти и своего намерения ударить челом государю, чтобы дозволил им избрать между собою кого-либо на Киевскую митрополию; с этою целию в марте или апреле власти отправили в Москву кирилловского игумена Мелетия Донка. Из Москвы был прислан в Малороссию дьяк Флоров, которому, между прочим, поручено было примирить враждующих. Но при первом же свидании с ним (1 мая) Шереметев сказал, что "с гетманом у епископа ссора великая, да и впредь-де между ними совету не чает" и что он, боярин, опасается, как бы к епископу и ко всему духовенству в их вражде на гетмана не пристали мещане всех городов и оттого не учинилось бы какой-либо порухи делу государеву. Спустя один день Флоров мог лично убедиться в справедливости слов Шереметева. В Киевской лавре 3 мая по случаю памяти преподобного Феодосия Печерского был праздник и трапеза. После трапезы почетные гости зашли в кельи отца архимандрита и здесь вслед за тостами за здоровье бояр и окольничих дьяк Флоров предложил тост за боярина и гетмана Ивана Мартыновича Брюховецкого. Но епископ Мефодий и все духовенство за здоровье гетмана не стали пить и говорили, что он им злодей и недоброхот и, находясь в Москве, просил о присылке в Киев московского митрополита, выставляя нас тем пред великим государем как бы неверными. В частности, Мефодий утверждал, что гетман им ненадобен, и открыто говорил про него нечестные слова. А Иннокентий Гизель жаловался, что гетман попускает своим казакам разорять маетности Печерского монастыря и разоренье то пуще неприятельского. К концу мая Флоров возвратился в Москву и дал отчет, что видел и слышал и как исполнил поручение.
Но в Москве было тогда не до разбирательства ссоры между киевским духовенством и гетманом. Там заняты были действиями Собора отечественных иерархов, производившего суд над виновниками появившегося в Церкви раскола, а еще более ожиданиями и церемонными встречами Восточных патриархов, ехавших в Москву на новый, больший Собор для суда над патриархом Никоном и для устройства вообще церковных дел в России. Посланы были указы явиться на этот последний Собор и к блюстителю Киевской митрополии Мстиславскому епископу Мефодию, и к Черниговскому епископу Лазарю Барановичу. В первых числах августа они уже туда отправились.
III
Русский раскол старообрядства, появившийся при патриархе Никоне, при нем же, пока он еще правил Церковию, совсем было прекратился: из пяти первых лиц, восставших против Никона и начатого им исправления церковных обрядов и книг, трое уже скончались (епископ Коломенский Павел и протопопы Логгин и Даниил), четвертый находился в заточении в глубине Сибири (протопоп Аввакум), а в Москве или неподалеку от нее оставался только один, бывший протопоп московского Казанского собора Иван Неронов, теперь чернец Григорий. Но и этот один, правда стоявший во главе всех их, успевший показать себя, особенно по своему железному характеру, достойным противником Никона и уже имевший у себя множество тайных последователей, наконец раскаялся, покорился власти Восточных патриархов, принял их учение о троеперстии для крестного знамения и в генваре 1657 г. воссоединен был с православною Церковию самим патриархом Никоном. С своей стороны Никон сделал Неронову снисхождение: дозволил ему отправлять службы по старым Служебникам, а не по новым и даже сказал, что все равно, по тем или другим службы будут совершаться. И Неронов начал писать письма к прежним своим последователям, извещал о своем присоединении к Церкви, осуждал прежнее свое противление ей, хвалил троеперстие и книгу "Скрижаль", изданную Никоном. Так продолжалось полтора года, и если бы еще так продолжалось несколько лет, если бы и всем желающим, как Неронову, дозволено было Никоном держаться старых книг под условием покорности Церкви и только не порицать новых, то можно было бы надеяться, что мало-помалу вместо появившегося было раскола у нас возникнет и утвердится при разности в обрядах так называемое ныне единоверие. Но Никон пал, хотя и добровольно, и его падение было оживлением и восстанием для умиравшего раскола.