МакБейн Эд. Головоломка

   В субботу утром Браун запечатал в конверт, полученный у Вейнберга, фрагмент фотографии, имя и адрес Джеральдины Фергюсон, и опустил его в почтовый ящик у ворот дома № 1134 на Калвер-авеню, в трех кварталах от 87-го участка. На почтовом ящике стояло имя “Кара Бинери” — маленькая шутка Стива Кареллы — “карабинеры” по-итальянски означает “полиция”. Было решено, что Браун должен держаться подальше от участка. Но ему хотелось, чтобы Карелла смог получить всю информацию уже по дороге на работу.
   У самого Брауна рабочий день начался, можно сказать, совершенно очаровательно. Впрочем, и закончился он довольно “очаровательным” образом.
   Джеральдина Фергюсон оказалась невысокой белой женщиной лет тридцати, с длинными прямыми волосами, карими глазами и полными чувственными губами. Она была одета в лиловые расклешенные спортивные брюки и мужскую рубашку из бледно-лилового атласа. В ушах были большие золотые серьги в форме колец.
   — Доброе утро, — встретила она Брауна ослепительной улыбкой. — Чудесное утро, не правда ли?
   — Замечательное, — отозвался Браун.
   — Вы пришли по поводу Гонзаго?
   — Думаю, что нет, — ответил Браун. — А что такое “гонзаго”?
   — Луис Гонзаго, — сказала она и снова улыбнулась. — Это художник. Я думала, вы хотите посмотреть его картины, но мы их уже сняли. Вы поедете в Лос-Анджелес?
   — Да нет, как-то не собирался.
   — Со следующего вторника там начнется его выставка в “Хэррон-гэллери”. На Сепульведа.
   — Нет, я не поеду в Лос-Анджелес.
   — Очень жаль, — снова улыбнулась она.
   Прекрасно сложенная, ростом около пяти футов девяти дюймов, она была быстра и грациозна, что очень понравилось Брауну. В ее карих глазах отражался солнечный свет, проникавший сквозь витрину, на губах время от времени мелькала быстрая улыбка. Она широко раскинула руки и добавила:
   — Но у нас полно и других картин, так что если хотите, буду рада вам помочь. А хотите, можете посмотреть сами. Что вас интересует? Живопись или скульптура?
   — Ну... — замялся Браун, думая, как бы ему получше соврать. — Это ваша собственная галерея? — спросил он, уклоняясь от прямого ответа.
   — Да.
   — Значит, вы и есть мисс Фергюсон? Я хотел сказать, это ведь Фергюсон-гэллери, так что я подумал...
   — Вообще-то миссис Фергюсон. Но на самом деле уже нет, — добавила она, и опять быстро и открыто улыбнулась. — Я была замужем за мистером Фергюсоном, мистером Гарольдом Фергюсоном, но мы больше не делим хлеб и постель, так что хотя я — по-прежнему Джеральдина Фергюсон, но больше не миссис Фергюсон. О, черт! — сказала она. — Почему бы вам не называть меня просто Джерри? А вас как зовут?
   — Артур Стокс.
   — Вы полицейский, Артур? — решительно сказала она.
   — Нет. С чего вы взяли?
   — Вы большой как полицейский, — она пожала плечами. — К тому же у вас с собой револьвер.
   — Разве?
   — Да. Вот здесь, — сказала она и показала, где именно.
   — Я думал, его не видно.
   — Гарольд работал с бриллиантами, и у него было разрешение на ношение оружия. Он носил здоровенный револьвер в наплечной кобуре, точно там же, где и вы. Сами понимаете, если ваш муж постоянно ходит с револьвером, то вы привыкаете к тому, как это выглядит. Поэтому я заметила ваш револьвер сразу же. Зачем вам револьвер, Артур? Вы тоже занимаетесь бриллиантовым бизнесом?
   — Нет. Я работаю по части страховки.
   Он подумал, что для начала это достаточно честно, даже если он и “одолжил” это занятие у Ирвинга Кратча, хотя тот, насколько ему было известно, револьвера не носил.
   — Разве страховые агенты ходят с оружием? — спросила Джерри. — А я и не знала.
   — Да, если они занимаются расследованиями по страховому иску.
   — Неужели у кого-то украли картину! — воскликнула она. — И вы пришли сюда, чтобы проверить подлинность...
   — Нет. Не совсем.
   — Артур, — сказала она. — Я думаю, вы полицейский. Я и в самом деле так думаю.
   — Зачем полицейскому приходить к вам, мисс Фергюсон?
   — Джерри. Может быть потому, что я запрашиваю за картины такие непомерные цены? — улыбнулась она. — Я не делаю этого. Хотя, если честно, то — да. Не хотите ли взглянуть на какие-нибудь картины, пока вы решите — полицейский вы или нет?
   Она провела его по галерее. Стены были выкрашены в белый цвет, в нишах висели светильники, освещавшие картины и скульптуры. Ее вкусы в области живописи несколько отличались от вкусов Брауна — дикие цветовые сочетания, нереальные геометрические фигуры подавляли и не поддавались описанию. Материал для создания скульптур собирали, наверное, на свалке — автомобильные фары, приваренные к гаечным ключам; выкрашенная в красный цвет прокачка водопроводчика, прикрученная проволокой к вытертой щетке от швабры, и так далее в том же духе...
   — Я полагаю, что вы вряд ли придете в дикий восторг, — улыбнулась Джерри. — Какой вид искусства вы предпочитаете?
   — Э... я имел в виду совершенно особенную картину.
   — Кто-нибудь видел ее здесь? — спросила она. — А это не могло быть на выставке Гонзаго?
   — Не думаю.
   — А что это за картина?
   — Это не картина. Это фотография.
   Джерри покачала головой.
   — Здесь этого не могло быть. Мы никогда не устраивали фотовыставок с тех самых пор, как я владею галереей, то есть около пяти лет.
   — Это даже не целая фотография, — сказал Браун, пристально глядя на нее.
   — Ого! — на этот раз Джерри не улыбнулась. — А что случилось с тем парнем?
   — С каким?
   — С тем, что побывал здесь три или четыре тысячи раз за последние два месяца. Довольно высокий, с длинными светлыми волосами. В первый раз он сказал, что его зовут Эл Рейнольд, а потом забыл и во второй раз представился Элом Рэндольфом. Он тоже из полиции?
   — Никто из нас не работает в полиции.
   — Мистер Старк...
   — Стокс, — поправил Браун.
   — Маленькая проверка, — улыбнулась Джерри. — Мистер Стокс...
   — Артур.
   — Артур, у меня нет того, что вы ищите. Поверьте. Если бы было, то я бы продала это вам. За хорошую цену, конечно.
   — Цену можно назначить хорошую.
   — Что значит “хорошую”?
   — Назовите сами, — предложил Браун.
   — Ну хорошо, вы видите ту картину Олбрайта, вон на той стене? Размером она приблизительно в четыре квадратных фута, и галерея получит за нее 10 тысяч долларов. Рядом с ней картина поменьше, это Сандрович, стоит пять тысяч. А вон та крошечная гуашь на дальней стене стоит три тысячи. Какого размера ваша фотография, Артур?
   — Понятия не имею. Мы говорим о целой фотографии или о той части, которая есть у вас?
   — Обо всей фотографии.
   — Пять на семь? Шесть на восемь? Я только прикидываю.
   — Значит, вы никогда не видели фотографию целиком?
   — А вы?
   — Я никогда не видела даже того крошечного кусочка, который вы ищите.
   — Тогда откуда вы знаете, что он крошечный? — спросил Браун.
   — Во сколько вы с вашим приятелем его цените, Артур? Крошечный или какой-нибудь еще?
   — А он у вас есть?
   — Если я сказала “нет” ему, то почему я должна сказать “да” вам?
   — Может быть, я внушаю больше доверия?
   — Конечно, вы только посмотрите на него — вот он, черный супермен. — Джерри улыбнулась. — Быстрый, как катящийся арбуз, и способный одним махом перепрыгнуть самого здоровенного громилу...
   — ...который в обычной жизни, — продолжил Браун, — скромный Артур Стокс из журнала “Эбони”.
   — Кто вы на самом деле, Артур, в обычной жизни?
   — Страховой инспектор, я ведь уже сказал вам.
   — Ваш приятель Рейнольдс или Рэндольф, или как его там, совсем не похож на страхового инспектора.
   — На свете нет двух одинаковых страховых инспекторов.
   — Верно. Только полицейские и воры выглядят и разговаривают одинаково. Вы и ваш дружок — полицейские, Артур? Или воры? Кто?
   — Может быть, один из нас полицейский, а другой — вор.
   — Кем бы вы ни были, но у меня нет того, что вам нужно.
   — Думаю, что есть.
   — Вы правы, — произнес чей-то голос сзади. — Есть.
   Браун обернулся. Дверь в противоположной стене была распахнута, а на пороге стоял блондин в коричневом костюме, положив руку на дверную ручку. Рост — около пяти футов десяти дюймов, жилет под пиджаком, очки в золотой оправе, галстук в коричневую и золотую полоску. Он быстро подошел к ним, протянул Брауну руку и представился:
   — Брэмли Кан. Как поживаете?
   — Брэм, какого черта ты во все суешь нос? — сказала Джерри.
   — Артур Стокс, — сказал Браун. — Рад с вами познакомиться.
   — Если мы собираемся поговорить о деле...
   — Мы не собираемся ни о чем говорить, — перебила его Джерри.
   — ...то мне кажется, — продолжил Кан своим мягким голосом, что нам лучше перейти в офис. — Он сделал паузу, посмотрел на Джерри, потом снова на Брауна. — Ну, так что скажете?
   — Почему бы и нет? — сказал Браун.
   Они направились в дальний конец галереи. Офис оказался маленьким и просто обставленным — модернистский стол датского дизайна, на противоположной стене — единственная в комнате картина (обнаженная женщина, написанная в натуралистической манере), толстый серый ковер, белые стены, белый светильник в виде шара и нескольких легких стульев. Джерри Фергюсон с недовольной гримаской уселась неподалеку от Кана, подобрав ноги и подперев подбородок ладонью. Кан расположился за столом в старомодном вращающемся кресле, которое казалось совершенно неуместным в такой стильной обстановке.
   — Я партнер Джерри, — объяснил Кан.
   — Только в галерее, — огрызнулась Джерри.
   — А также ее деловой советник.
   — Это у меня есть для тебя один совет, — запальчиво сказала Джерри. — Держи свой нос...
   — У Джерри характер, — сказал Кан.
   — У Джерри партнер — ничтожество, — сказала Джерри.
   — О, боже! — мотнул головой Кан.
   Браун наблюдал за ними, пытаясь определить — “голубой” он или нет. Его манеры были жеманными, но в то же время и не женственными, у него был мягкий голос, но в нем отсутствовали женские интонации, столь характерные для гомосексуалистов, его движения были легкими и экономными, но не напоминали движений танцора. Браун так ничего и не решил. Самый отъявленный гомосексуалист, какой только попадался Брауну, имел борцовское сложение и двигался непринужденно с грацией грузчика.
   — Та что там насчет фотографии? — спросил Браун.
   — Она у нее есть, — сказал Кан.
   — У меня ее нет, — сказала Джерри.
   — Может быть, мне оставить вас вдвоем ненадолго? — предложил Браун.
   — Сколько вы собираетесь заплатить за нее, мистер Стокс? — спросил Кан.
   — Это зависит...
   — От чего?
   Браун промолчал.
   — От того, есть ли у вас другой фрагмент — таков ответ!
   Браун опять промолчал.
   — У вас ведь уже есть какая-то часть, не так ли? Или несколько?
   — Так она продается или нет? — спросил Браун.
   — Нет! — сказала Джерри.
   — Да, — сказал Кан. — Но вы еще не сделали никаких предложений, мистер Стокс.
   — Сначала я хотел бы взглянуть на нее.
   — Нет! — сказал Кан.
   — Нет! — сказала Джерри на секунду раньше Кана.
   — Сколько частей у вас уже есть, мистер Стокс?
   Нет ответа.
   — Является ли второй джентльмен вашим партнером? Имеется ли у вас больше, чем один фрагмент?
   Нет ответа.
   — Вы знаете, что должно быть изображено на целой фотографии?
   — Теперь позвольте мне, — здесь Браун сделал ударение, — немного поспрашивать.
   — Пожалуйста, — Кан сделал приглашающий жест.
   — Мисс Фергюсон...
   — Я думала — Джерри.
   — Джерри, откуда у вас эта картинка?
   — Да все это вам обоим приснилось. Я не знаю, о чем вы говорите.
   — Мой клиент...
   — Ваш клиент, господи боже мой! Вы полицейский. Кого вы хотите провести, Артур?
   — Вы полицейский, мистер Стокс? — спросил Кан.
   — Нет.
   — Да от него на милю несет легавым, — сказала Джерри.
   — Откуда вам так хорошо знаком этот запах? — спросил Браун.
   — Можно я отвечу на этот вопрос? — спросил Кан.
   — Заткни пасть, Брэм! — предупредила Джерри.
   — У мисс Фергюсон есть сестра, которую зовут Пэтти Д'Амур. Это вам о чем-нибудь говорит?
   — Абсолютно ни о чем.
   — Она была замужем за дешевым гангстером по имени Лу Д'Амур. Его убили шесть лет назад вскоре после ограбления банка.
   — Я не интересуюсь подобными вещами.
   — Нет, я готова поспорить, что интересуетесь, — сказала Джерри. — Он полицейский, Брэм. А ты дурак.
   — Сицилийская кровь закипает гораздо быстрее воды, — сказал Кан и усмехнулся. — Представляю, сколько разговоров о “запахе легавых” ты слышала в детстве, пока на кухне готовили лазанью, а, Джеральдина?
   — Хочешь услышать отборное сицилийское ругательство?
   — С удовольствием.
   — Va fon goo.
   — Даже я знаю, что это означает, — сказал Браун.
   — Похоже на китайский, — сказал Кан.
   — Ну, так как же насчет этой картинки?..
   — Она у нас есть, и мы продадим ее, — сказал Кан. — Ведь это наш бизнес — продавать картины.
   — У вас есть покупатели, способные купить картину, если они ее в глаза не видели? — спросил Браун.
   — А у вас есть охотники до картины, которой вообще не существует? — переспросила Джеральдина.
   — Ну, хорошо, — сказал Браун, — почему бы вам не позвонить мне после того, как вы договоритесь между собой?
   — Где вас можно найти, мистер Стокс?
   — Я остановился в “Сэлби Армс”. Это такой клоповник на Норт-Фаундерс, чуть подальше Байрэм-лэйн.
   — Вы приезжий, мистер Стокс?
   — Комната 502, — сказал Браун.
   — Вы не ответили на мой вопрос.
   — Как и вы не ответили ни на один из моих. — Браун улыбнулся, встал и повернулся к Джерри:
   — Надеюсь, вы пересмотрите ваше решение, мисс Фергюсон.
   На этот раз она не просила называть ее Джерри.
   Выйдя на улицу, Браун направился к телефонной будке. Первый телефон, который ему попался, не имел наборного диска. В следующей будке трубка была вырвана из аппарата — похоже, кусачками. Третья будка на первый взгляд казалась совершенно нормальной. Он опустил десятицентовую монету в прорезь и не услышал ничего — ни гудков, ни потрескивания — вообще ничего. Подергал за рычаг. Монета обратно не выскакивала. Повесил трубку. То же самое. Ударил по аппарату кулаком. Ничего. Он вышел из будки, ругаясь на чем свет стоит, и удивляясь, когда же, наконец, городские власти покончат с этими незарегистрированными игральными автоматами, которые телефонная компания расставила по всему городу под видом телефонов. Он представил себе, как какой-нибудь заядлый игрок наслаждался бы подобной ситуацией — вы опускаете деньги и либо теряете их, либо выигрываете, и тогда из автомата высыпается дождь монет, — но все, что хотел Браун — это позвонить, и “лас-вегасовские” аспекты этой проблемы оставляли его абсолютно равнодушным. Наконец, он обнаружил исправный телефон в ресторанчике неподалеку от Тайлер-авеню. Призвав небеса на помощь, он опустил в прорезь десять центов и сразу услышал гудок. Он набрал номер Альберта Вейнберга. Прошлым вечером Вейнберг дал ему свой новый адрес на Норт-Колман неподалеку от Байрэм-лэйн, поэтому Браун выбрал для себя отель “Сэлби Армс”, расположенный всего в трех кварталах от Вейнберга. Когда Вейнберг снял трубку, Браун рассказал о своей стычке с владельцами “Фергюсон-гэллери” и сказал, что надеется получить от них ответ сегодня же, поэтому сейчас отправляется к себе в отель.
   — Это “Сэлби Армс”, так? — спросил Вейнберг.
   — Да, на Норт-Фаундерс. Ты что-нибудь узнал?
   — Я тут немного порасспрашивал, — сказал Вейнберг, — и, насколько я понимаю, если кого-нибудь пристукнут, полиция забирает его одежду и все вещи в такое место, которое называется “Охрана собственности потерпевших”. Эти вещи могут быть получены родственниками после того, как их осмотрят медики, обследуют в лаборатории, и когда дело будет вообще закрыто. Как ты думаешь, сойду я за брата Эрбаха?
   — Черт побери, уверен.
   — Может, стоить попробовать сберечь нам несколько долларов?
   — Дать взятку куда надежнее.
   — Ладно, дай мне побольше времени, попробую разузнать, кто руководит этим самым офисом.
   — О'кей, ты знаешь, где меня найти.
   — Дай знать, если позвонит Фергюсон или ее партнер.
   — Договорились, — сказал Браун и повесил трубку.
   В “монастырской тишине” дежурки (телефоны трезвонят, печатные машинки трещат, телетайпы щелкают, арестованный надрывается за решеткой в дальнем конце комнаты) Стив Карелла разложил на столе четыре фрагмента фотографии и пытался их сложить.
   Он был не особенно силен в разгадывании головоломок.
   С его точки зрения было совершенно очевидно, что фрагменты с прямыми углами — угловые, а значит каждый из них можно поместить в любую из четырех точек — ведь большинство прямоугольников имеют четыре и только четыре угла (блестящие дедуктивные способности!). На одном из угловых фрагментов была изображена некая темная шероховатая поверхность, в которую что-то было вдавлено — сверху или снизу — в зависимости от места фрагмента в целой фотографии. Это “что-то” очень походило на фаллос, перетянутый бечевкой. (Карелла сильно сомневался, что это фаллос — если так, то у них на руках дело совсем иного рода). Второй угловой фрагмент с волнистыми краями показывал нечто, похожее на кусок стены, здания, или площадки для гандбола.
   На двух других фрагментах было изображено то же самое — какая-то мелкая серая рябь. Эта самая рябь очень беспокоила Кареллу. Чем больше он в нее вглядывался, тем больше она напоминала ему поверхность воды, — но как тогда это могло быть связано со стеной или с домом, или с гандбольной площадкой на угловом фрагменте?
   Да, он не особенно был силен в разгадывании головоломок.
   Минут через десять Карелла, наконец, ухитрился сложить два фрагмента; с этой задачей Альберт Вейнберг справился за тридцать секунд. Еще через десять минут ему удалось найти место в головоломке для третьего фрагмента. Еще через двадцать минут он пришел к выводу, что четвертый фрагмент не подходит ни к одному из трех других. Он внимательно рассмотрел то, что у него получилось.
   Это могло быть чем угодно, и где угодно.
   Июньский субботний полдень наполнял улицы города магической атмосферой.
   На углу Третьей авеню и Фоглер-стрит двое семнадцатилетних подростков остановили мальчишку и спросили, есть ли у него деньги. Была суббота, занятий в школе не было, и у мальчишки не было денег даже на завтрак. Все, что у него было — это панический страх, который подростки почуяли тут же. Когда они поняли, в каком состоянии он находится, они избили его, оставив в бессознательном состоянии, сломав ему нос и выбив четыре зуба. Все, что они взяли, это значок с надписью “Долой бомбу”, приколотый к лацкану курточки. После этого они отправились в кино на “Зеленые береты” с Джоном Уэйном в главной роли.
   Июнь.
   Пожилая леди в платье в цветочек и шерстяной шали сидела на скамейке в Гровер-парке, кормила голубей и что-то ласково им нашептывала. Ее раскрытая сумочка лежала рядом на скамейке. Из нее высовывался наполовину законченный серый свитер и пара вязальных спиц. Какой-то длинноволосый студент с окладистой бородой подошел к скамейке и сел рядом. На нем были синие Джинсы, майка и стоптанные армейские ботинки. Он открыл “Республику” Платона и погрузился в чтение.
   Пожилая леди посмотрела в его сторону.
   Она бросила пригоршню хлебных крошек голубям, пробормотала им что-то ласковое и снова взглянула на парня, который был всецело поглощен книгой.
   — Не смотри на меня так, — неожиданно сказала она. Парень быстро глянул в ее сторону, не будучи уверенным, что она обращается именно к нему.
   — Ты слышал, что я сказала, дерьмо! — повторила она. — Не смотри на меня так, ты, подонок!
   Молодой человек посмотрел на нее, решил, что она сумасшедшая, закрыл книгу и уже поднимался со скамейки, когда она потянулась к сумочке, схватила спицу и воткнула ее прямо ему в глаз. Острие спицы вышло наружу в районе затылка.
   Воркующие голуби у ее ног продолжали клевать крошки.
   Июнь, жара...
   В нескольких милях отсюда на крыше дома, где от невыносимой жары плавился гудрон, четверо подростков прижали к крыше двенадцатилетнюю девочку, в то время как пятый сорвал с нее трусики и затолкал их в рот, чтобы она не смогла закричать. Девочка не могла не то что кричать, но и шелохнуться, потому что ее руки и ноги крепко прижали к поверхности крыши. Шестой подросток, карауливший у двери, ведущей на лестницу, прошептал: “Поторопись, Док!”, и парень по кличке Док, тот самый, который срывал с девочки трусики, поиграл своими мужскими достоинствами перед полным ужаса девичьими глазами и рухнул на нее.
   Подросток, стоявший на страже, нетерпеливо топтался, пока его приятели по очереди получали свое. К тому времени, когда настал его черед, они решили, что лучше поскорее убраться отсюда, пока их не застали за таким делом. Девочка, потерявшая сознание, так и осталась лежать на плавящемся гудроне с кляпом во рту.
   Пока они мчались вниз по лестнице, стоявший на стреме парень возмущенно кричал: “Вы, подонки! Вы и мне ее обещали, вы обещали, обещали!..”
   Июнь, жаркий месяц, жестокий месяц...
   Начало смеркаться, легкий освежающий бриз подул с реки Харб, неся прохладу в узкие лабиринты городских улиц. Солнце опускалось за горизонт, дневной гул начал сменяться звуками приближающейся ночи. Небо на западе стало кроваво-красным, затем синим и, наконец, черным. Тонкий серп луны светился на фоне звезд, как бледная долька лимона. В одной из квартир, в доме неподалеку от реки, сидел мужчина в майке и смотрел телевизор. Его жена в комбинации и лифчике вышла из кухни, неся две открытые бутылки пива и два стакана. Одну бутылку она поставила перед мужчиной, а из другой налила себе. Бледный свет луны проникал в открытое окно. Женщина посмотрела на экран телевизора и сказала:
   — Опять эта гадость?
   — Да, опять, — ответил мужчина и потянулся за бутылкой.
   — Ненавижу это шоу, — сказала она.
   — А мне нравится.
   Не говоря ни слова, женщина подошла к телевизору и переключила на другую программу. Так же молча ее муж поднялся со стула, быстро подошел к ней, и одиннадцать раз ударил ее пивной бутылкой: дважды, когда она стояла, дважды, когда она падала, и еще семь раз, когда она уже лежала на полу, потеряв сознание и истекая кровью. Он переключил телевизор на прежнюю программу и вызвал полицию только после того, как шоу закончилось, то есть через сорок пять минут...
   Жаркий июнь, что же ты делаешь с людьми?
   Отель “Сэлби Армс” находился в шестнадцати кварталах к западу от места супружеской ссоры. Вернувшись в свой номер, Артур Браун сделал три телефонных звонка и уселся в кресло в ожидании ответа от Фергюсон или Кана.
   До этого он позвонил своей жене Кэролайн, которая посетовала на то, что им пришлось отменить обед в ресторане. Она сообщила Брауну, что соскучилась по нему, и что их дочь Конни простудилась. Браун сказал, что он тоже соскучился.
   Оба повесили трубки, наговорив друг другу всяких июньских нежностей.
   Затем Браун открыл блокнот на странице с адресом и телефоном Вейнберга. Тот снял трубку после третьего звонка. После обмена приветствиями, он спросил:
   — Ну как, есть что-нибудь новенькое?
   — Пока еще нет.
   — Думаешь, они попытаются связаться с тобой?
   — Надеюсь.
   — Мне тоже не очень-то везет, — сказал Вейнберг. — Помнишь, я говорил тебе об этом офисе... ну, который называется “Охрана собственности потерпевших”?
   — Да, а что?
   — Во-первых, там работает человек сорок-пятьдесят, большинство из них гражданские, но есть и полицейские, потому что там полно оружия, сечешь? Они собирают по всему городу разное барахло, связанное с несчастными случаями и преступлениями, все, на что полиция не предъявляет прав. Какой-то сарай, а не контора.
   — Да ты что, серьезно? — изумился Браун, как будто раньше этого не знал.
   — Серьезно. Чтобы предъявить свои права на какую-либо вещь, надо быть близким родственником хозяина этой вещи. Неважно, кто ты, хоть троюродный брат, главное, чтобы ты был ближайшим родственником, понятно?
   — По-моему, для нас это неплохо, — сказал Браун. — Ты легко можешь выдать себя за...
   — Секундочку! Сперва тебе надо будет предъявить разрешение прокурора, а для этого тебе придется прийти к нему и получить это чертово разрешение.
   — А вот это плохо, — сказал Браун.
   — Да это просто хреново!
   — Кто заправляет всем этим шоу?
   — Пока еще не знаю.
   — Попробуй выяснить. Это и есть тот человек, который нам нужен. — Браун сделал паузу. — Разве что тебе не захочется как-нибудь ночью взломать эту контору.
   — Ха! — сказал Вейнберг. — Позвони мне попозже, ладно? Дай знать, если у тебя что-то выяснится.
   — Ты всю ночь будешь на месте?
   — Всю ночь. У меня есть симпатичная бутылочка бурбона, и я собираюсь ее прикончить.
   — Не дай ей прикончить тебя, — сказал Браун и повесил трубку.
   Следующим, кому позвонил Браун, был Ирвинг Кратч.
   — О! — сказал Кратч, — приятный сюрприз!
   — Мы решили провести расследование.
   — Я так и подумал. Вы нашли что-нибудь в квартире Эрбаха?
   — Да. И даже кое-что получше.
   — Что вы имеете в виду?
   — Мы пошли на контакт с Вейнбергом. У него есть еще одна часть фотографии, и я получил у него копию.