Солнце яркими потоками било сквозь стекла закрытого окна, в столбах света плавали невесомые пылинки. Он тихо прошел по квартире, как бы боясь спугнуть затаившуюся здесь тишину. Проходя мимо детской, он заглянул в раскрытую дверь и увидел множество кукол, выставленных рядами на книжных полках. На низких полках, навешенных прямо под подоконниками были целые ряды кукол. Одетые в разноцветные нарядные платья, они смотрели на Мейера немигающими стеклянными глазами, сияя бессмысленными улыбками и ярким румянцем на щечках. Немые рты их были полураскрыты, как бы пытаясь сказать что-то, за алыми губками сверкали ряды ослепительно белых, ровных зубов. Нейлоновые волосы – черные, рыжие, светлые и серебристые – были причесаны на самый различный манер.
Он все еще продолжал рассматривать эту своеобразную выставку, когда услышал в двери звук вставляемого ключа.
Звук этот заставил его вздрогнуть. В этой тихой квартире он прозвучал громовым раскатом. Мейер явственно различил щелканье замка и скрип поворачиваемой дверной ручки. Он успел проскользнуть в детскую комнату, пока входная дверь еще не открылась. Быстрым взглядом он окинул комнату – книжные колки, кроватка, шкаф и ящик с игрушками. Он слышал в коридоре быстро приближающиеся шаги. Мейер, не раздумывая, отворил дверцу шкафа и вытащил револьвер. Тяжелые шаги приближались. Он скрылся в шкафу и прикрыл за собой дверцу, оставив небольшую щель. Затаив дыхание, он притаился в темноте.
Мужчина, который вошел в комнату, был высокого роста, широкоплечий и с узкой талией. Он остановился на мгновение в дверях, как бы почувствовав присутствие здесь еще одного человека. Казалось, он даже принюхивается к чужому запаху. Потом, однако, как бы решив пренебречь голосом своей интуиции, он быстро направился к книжным полкам. Остановившись перед одной из них, он принялся снимать с нее кукол. Брал он их явно без разбора, просто собирая в охапку. Так он набрал их уже штук семь или восемь и направлялся было к двери, когда Мейер толчком ноги отворил дверь шкафа.
Мужчина испуганно обернулся и уставился на него широко открытыми глазами. Выглядел он довольно глупо, продолжая сжимать в руках целую охапку кукол. Сначала он всматривался в лицо Мейера, потом перевел взгляд на направленный на него револьвер, а потом снова уставился в лицо Мейера.
– Кто вы такой? – спросил он.
– Разумный вопрос, – сказал Мейер. – Положите-ка этих кукол. Да поживее, кладите их на кровать, вон туда.
– Что вы себе?..
– Делайте, что вам приказано, мистер! Мужчина подошел к кровати. Он облизал губы, еще раз глянул на Мейера, а потом бросил на постель кукол.
– Повернитесь лицом к стене, – сказал Мейер.
– Послушайте, да какого черта вы тут?..
– Расставь ноги пошире, наклонись к стене и обопрись на нее ладонями. Пошевеливайся!
– Ладно, полегче. – Мужчина наклонился и оперся руками о стену.
Мейер быстро, но тщательно обыскал его – похлопал рукой по груди, карманам, провел рукой по поясу и внутренним поверхностям ног. Потом он отступил от него на шаг и скомандовал:
– Теперь повернись ко мне лицом. Руки поднять вверх.
Мужчина обернулся с поднятыми вверх руками. Он снова облизал губы и посмотрел прямо в глаза Мейеру, потом перевел взгляд на револьвер в его руке.
– Что вы здесь делаете? – спросил Мейер.
– А мне интересно, что здесь вы делаете?
– Я – офицер полиции. Отвечайте на мои вопросы...
– Ну, ладно, ладно, все в порядке, – сказал мужчина.
– Не вижу, что здесь, по-вашему, может быть в порядке.
– Я Деннис Закс.
– Кто?
– Деннис...
– Муж Тинки?
– Ну, собственно, бывший муж.
– Где ваш бумажник?.. Не двигаться! Руки не опускать! А теперь обопритесь снова на стену. Выполняйте!
Мужчина сделал, как ему было приказано. Мейер нащупал бумажник в правом заднем кармане его брюк и сверился с лежавшим в нем водительским удостоверением. Удостоверение было выписано на имя Денниса Роберта Закса. Мейер вернул бумажник хозяину.
– Ну, ладно, можете опустить руки. Так что вы здесь делали?
– Моя дочь попросила принести ей несколько ее кукол, – сказал Закс. – Вот я и зашел сюда за ними.
– А как вы вошли сюда?
– У меня есть ключ от квартиры. Ведь я когда-то, как вам наверное известно, жил здесь.
– Но, насколько мне известно, вы разведены с вашей супругой.
– Совершенно верно.
– И у вас все равно имеется ключ от этой квартиры?
– Правильно.
– А она знала об этом?
– Да, конечно, знала.
– И больше вам ничего не нужно было в этой квартире? Просто куклы и ничего больше, да?
– Да.
– А ваша дочь не говорила о какой-либо определенной кукле?
– Нет, она просто сказала, что любит своих кукол и попросила принести их.
– А какие из них вы бы сами предпочли?
– Я? То есть как это предпочел? Чтобы я предпочел какую-то куклу...
– Да, вы. Скажите, вы имели в виду какую-нибудь определенную куклу?
– Я? Куклу?
– Совершенно верно, мистер Закс. Именно вы и именно куклу.
– Нет. Я просто не понимаю вас. Вы что, в самом деле говорите сейчас о куклах?
– Да, да. Я говорю именно о них.
– Ну ладно, а почему это я вдруг должен по-вашему отдавать предпочтение какой-нибудь из кукол. Тут их так много. Может быть, дочь и предпочитает какую-то, но я...
– Вот как раз это я и пытаюсь у вас выяснить.
– Ничего не понимаю.
– Ну ладно, оставим это. – Закс раздраженно поморщился, а потом бросил взгляд на лежавших на кровати кукол. Он растерянно постоял, потом пожал плечами и только после этого спросил:
– Ну ладно, так я могу их взять?
– К сожалению, я не могу разрешить вам этого.
– Почему не можете? Ведь куклы эти принадлежат моей дочери.
– Нам предстоит еще тщательно осмотреть их, мистер Закс.
– Кукол? И что вы рассчитываете найти у них?
– Пока я и сам не знаю, что именно. Но здесь может обнаружиться что угодно.
Закс снова бросил недоуменный взгляд на кукол, потом он обернулся к Мейеру и долго молча с не меньшим недоумением рассматривал его.
– Я надеюсь, что вы и сами понимаете, что разговор у нас получился более чем странный, – сказал он наконец.
– Да, разумеется, но жизнь вообще не простая штука – она полна загадок и неожиданностей, – сказал Мейер.
– Но мне еще придется тут поработать, мистер Закс. Поэтому если у вас здесь нет никаких иных дел, то я был вы вам весьма признателен, если бы вы освободили помещение.
Закс только молча кивнул в ответ. Он бросил прощальный взгляд на кукол, вышел из комнаты, быстрым шагом прошел по коридору и захлопнул за собой дверь. Мейер подождал немного, прислушиваясь. Как только он услышал, что за Заксом захлопнулась дверь, он тут же бегом бросился в коридор, отсчитал про себя до десяти, а затем осторожно приоткрыл дверь квартиры, оставив щелочку, шириной не более дюйма. Выглянув в эту щелку, он увидел Закса, стоящего в ожидании лифта. Видно было, что тот зол как черт. Лифт поднялся не сразу и он сердито несколько раз нажимал на кнопку вызова, а потом начал нервно прохаживаться по площадке. Он даже однажды бросил взгляд на якобы закрытую дверь Тинкиной квартиры, но сразу же обернулся в сторону лифта. Когда лифт наконец остановился на его этаже, он с упреком бросил лифтеру: “Что это вы там так долго возились?” – и вошел в кабинку.
Едва за ним захлопнулась дверца лифта, Мейер немедленно вышел из квартиры, быстро запер за собой дверь и помчался вниз по лестнице черного хода. Он спускался, прыгая через две ступеньки, задержавшись лишь на мгновение у железной противопожарной двери, ведущей в вестибюль. Он осторожно приоткрыл эту дверь и в щелку разглядел лифтера, который уже стоял у входа, скрестив руки на груди. Мейер быстро пересек вестибюль, успев глянуть на распахнутую дверь свободного лифта, а затем проскочил мимо лифтера и выбежал на улицу. Закс уже сворачивал за угол и Мейер припустил за ним. Завернув за угол, он увидел Закса садящимся в такси. У Мейера не оставалось времени, чтобы добраться до своей собственной машины. Он помахал рукой проезжающему мимо свободному такси и командным тоном полицейского бросил водителю: “Следуйте за тем такси”, с огорчением подумав о том, что ему придется теперь подавать счет за проезд, хотя знал почти наверняка, что отдел мелких накладных расходов опротестует этот счет. Таксист быстро оглянулся на Мейера, как бы желая поглядеть, что это за тип здесь раскомандовался, а потом, не говоря ни слова, двинулся вслед за машиной Закса.
– Вы что – полицейский? – наконец не выдержал он.
– Ага, – сказал Мейер.
– А кто этот, что впереди?
– Бостонский Душитель, – сказал Мейер.
– Да ну?
– Неужели я стану обманывать вас?
– А все-таки – вы собираетесь платить за проезд или потом объявите себя еще кем-нибудь?
– Я уплачу вам по счету, – сказал Мейер. – Только старайтесь не упустить его, ладно?
Было уже около десяти часов, и улицы были забиты транспортом. Идущее впереди такси упорно продвигалось в сторону центра. Миновав центр, оно продолжило движение по прямой. Таксист Мейера, не отставая, двигался следом. Шум на улице стоял невероятный – клаксоны машин, визг тормозов, шуршание шин, переругивание водителей и шум переходов. Мейер сидел, чуть наклонившись вперед, сосредоточив все свое внимание на идущей впереди машине и не обращая внимания на стоящий вокруг него гам.
– Кажется, он останавливается, – сказал таксист.
– Хорошо, остановитесь и вы корпусов на шесть сзади него, – сказал Мейер.
На счетчике такси стояло восемьдесят пять центов. Мейер достал из бумажника долларовую бумажку и подал ее водителю, как только машина остановилась у обочины. Закс уже успел выбраться из машины и направлялся сейчас к одному из домов в самом центре квартала.
– И это все, на что способен расщедриться город в качестве чаевых? – спросил таксист. – Пятнадцать центов чаевых за рейс стоимостью восемьдесят пять центов?
– Город тут ни причем, – мрачно ответил Мейер.
Он бросился бегом по улице и подбежал ко входу в дом как раз в тот момент, когда стеклянная дверь захлопнулась за Заксом. Выждав короткую паузу, он вошел внутрь, но не увидел Закса – по всей вероятности, лифты здесь помещались в самом дальнем углу вестибюля. Когда он туда добрался, то увидел, что шкала с указателями этажей работала только на одном включенном лифте. На ней поочередно зажигались цифры – три, четыре, пять. На пятерке движение остановилось. Судя по почтовым ящикам, на пятом этаже располагалось шесть квартир. Он начал было изучать их, пытаясь угадать нужную, но тут голос за его спиной произнес:
– Полагаю, что мы ищем квартиру доктора Джейсона Леви.
Мейер быстро оглянулся и увидел Берта Клинга.
Личный кабинет доктора Джейсона Леви был выкрашен хирургически белой краской и единственным ярким пятном был здесь большой настенный, легко читаемый календарь. Стол его тоже был столом делового человека, серо-стальная его поверхность была завалена медицинскими журналами, книгами, рентгеновскими снимками, рекламными проспектами различных фармацевтических фирм и прочими аналогичными вещами. Да и сам доктор выглядел строгим и деловым человеком – в очках с толстыми стеклами, с пышной гривой седых волос, с огромным носом и тонкими губами. Он сидел за этим своим столом, поглядывая попеременно то на детективов, то на Денниса Закса и как бы выжидая, кто же все-таки из них заговорит первым.
– Нам хотелось бы знать, что привело вас сюда, мистер Закс, – сказал Мейер.
– Я пришел сюда на прием в качестве пациента, – сказал Закс.
– Это – правда, доктор Леви?
Леви ответил не сразу. Но в конце концов он покачал своей тяжелой головой.
– Нет, – сказал он. – Это не правда.
– Ну что ж, по-видимому вам придется еще раз попытаться ответить на мой вопрос, мистер Закс, – сказал Мейер.
– Мне нечего вам сказать, – ответил Закс.
– А зачем вам потребовалось еженедельно звонить сюда доктору Леви из Аризоны? – спросил Клинг.
– А кто вам сказал, что я звонил ему?
– Мистер Уолтер Блаунт, управляющий отеля “Пауэлл” в Рейнфилде.
– Он солгал вам.
– А зачем ему могла понадобиться такая ложь?
– Этого я не могу знать, – сказал Закс. – Если вам это так нужно, съездите туда и спросите у него самого.
– Нет, зачем же? Мы пойдем менее сложным путем, – сказал Клинг, – доктор Леви, вам звонил из Аризоны мистер Закс примерно один раз в неделю?
– Да, – сказал Леви.
– Вот видите, получается некоторое расхождение в высказанных мнениях, – заметил Мейер.
– А с какой целью он звонил вам? – спросил Клинг.
– Не отвечайте на этот вопрос, доктор!
– Деннис, что вы хотите утаить этим? Она ведь мертва.
– Вы – доктор, а это значит, что вы не обязаны отвечать на их вопросы. Доктор – это все равно, что священник. Они не смеют принуждать вас выдавать...
– Деннис, она умерла.
– Связаны ли были эти ваши звонки с вашей женой? – спросил Клинг.
– Нет, – сказал Закс.
– Да, – сказал Леви.
– Следовательно, Тинка была вашей пациенткой, доктор, это так?
– Доктор, я решительно запрещаю вам говорить этим людям хоть что-нибудь относительно...
– Она действительно была моей пациенткой, – сказал Леви. – Я начал проводить с ней курс лечения в начале года.
– В январе?
– Да. Это было пятого января. Более трех месяцев тому назад.
– Доктор, клянусь вам именем моей покойной жены, если вы не прекратите этого разговора, я немедленно обращусь к медицинским властям, чтобы...
– Глупости! – сердито рявкнул Леви. – Ваша жена мертва! И если это поможет хоть в какой-нибудь степени в розысках ее убийцы...
– Ничем вы им не поможете! Все вы только того и добиваетесь, чтобы очернить память о ней и это неизбежно произойдет в процессе скандального уголовного разбирательства.
– Мистер Закс, – спокойно сказал Мейер, – не знаю, известно вам это или нет, но жизнь и смерть вашей жены уже и без того являются предметом уголовного разбирательства.
– По какому вопросу она к вам обратилась, доктор? – спросил Клинг. – С каким заболеванием она к вам обратилась?
– Она заявила, что с Нового Года она приняла твердое решение обратиться наконец к врачу за квалифицированной медицинской помощью. Решение это и в самом деле было довольно драматичным, право.
– Я просто не мог оставаться рядом с ней больше! – вмешался Загс. – Я ведь человек, а не какая-то чугунная тумба! Это было выше моих сил. Именно поэтому нам и пришлось разойтись. Но я совсем не виноват в том, что с ней происходило.
– Никто вас в этом и не обвиняет, – сказал Леви. – Ее болезнь носила затяжной характер и началась она задолго до того, как она встретилась с вами.
– А чем она была больна, доктор? – спросил Мейер.
– Не говорите им!
– Деннис, я просто обязан это сделать...
– Ничего вы не обязаны делать! Пусть будет все так, как есть. Пусть в памяти людей она сохранится прекрасной и очень милой женщиной, а не... – Деннис оборвал себя.
– А не кем? – спросил Мейер. В комнате воцарилась тишина. – А не кем? – повторил Мейер свой вопрос. Леви тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой:
– ..а не закоренелой наркоманкой.
Глава 12
Он все еще продолжал рассматривать эту своеобразную выставку, когда услышал в двери звук вставляемого ключа.
Звук этот заставил его вздрогнуть. В этой тихой квартире он прозвучал громовым раскатом. Мейер явственно различил щелканье замка и скрип поворачиваемой дверной ручки. Он успел проскользнуть в детскую комнату, пока входная дверь еще не открылась. Быстрым взглядом он окинул комнату – книжные колки, кроватка, шкаф и ящик с игрушками. Он слышал в коридоре быстро приближающиеся шаги. Мейер, не раздумывая, отворил дверцу шкафа и вытащил револьвер. Тяжелые шаги приближались. Он скрылся в шкафу и прикрыл за собой дверцу, оставив небольшую щель. Затаив дыхание, он притаился в темноте.
Мужчина, который вошел в комнату, был высокого роста, широкоплечий и с узкой талией. Он остановился на мгновение в дверях, как бы почувствовав присутствие здесь еще одного человека. Казалось, он даже принюхивается к чужому запаху. Потом, однако, как бы решив пренебречь голосом своей интуиции, он быстро направился к книжным полкам. Остановившись перед одной из них, он принялся снимать с нее кукол. Брал он их явно без разбора, просто собирая в охапку. Так он набрал их уже штук семь или восемь и направлялся было к двери, когда Мейер толчком ноги отворил дверь шкафа.
Мужчина испуганно обернулся и уставился на него широко открытыми глазами. Выглядел он довольно глупо, продолжая сжимать в руках целую охапку кукол. Сначала он всматривался в лицо Мейера, потом перевел взгляд на направленный на него револьвер, а потом снова уставился в лицо Мейера.
– Кто вы такой? – спросил он.
– Разумный вопрос, – сказал Мейер. – Положите-ка этих кукол. Да поживее, кладите их на кровать, вон туда.
– Что вы себе?..
– Делайте, что вам приказано, мистер! Мужчина подошел к кровати. Он облизал губы, еще раз глянул на Мейера, а потом бросил на постель кукол.
– Повернитесь лицом к стене, – сказал Мейер.
– Послушайте, да какого черта вы тут?..
– Расставь ноги пошире, наклонись к стене и обопрись на нее ладонями. Пошевеливайся!
– Ладно, полегче. – Мужчина наклонился и оперся руками о стену.
Мейер быстро, но тщательно обыскал его – похлопал рукой по груди, карманам, провел рукой по поясу и внутренним поверхностям ног. Потом он отступил от него на шаг и скомандовал:
– Теперь повернись ко мне лицом. Руки поднять вверх.
Мужчина обернулся с поднятыми вверх руками. Он снова облизал губы и посмотрел прямо в глаза Мейеру, потом перевел взгляд на револьвер в его руке.
– Что вы здесь делаете? – спросил Мейер.
– А мне интересно, что здесь вы делаете?
– Я – офицер полиции. Отвечайте на мои вопросы...
– Ну, ладно, ладно, все в порядке, – сказал мужчина.
– Не вижу, что здесь, по-вашему, может быть в порядке.
– Я Деннис Закс.
– Кто?
– Деннис...
– Муж Тинки?
– Ну, собственно, бывший муж.
– Где ваш бумажник?.. Не двигаться! Руки не опускать! А теперь обопритесь снова на стену. Выполняйте!
Мужчина сделал, как ему было приказано. Мейер нащупал бумажник в правом заднем кармане его брюк и сверился с лежавшим в нем водительским удостоверением. Удостоверение было выписано на имя Денниса Роберта Закса. Мейер вернул бумажник хозяину.
– Ну, ладно, можете опустить руки. Так что вы здесь делали?
– Моя дочь попросила принести ей несколько ее кукол, – сказал Закс. – Вот я и зашел сюда за ними.
– А как вы вошли сюда?
– У меня есть ключ от квартиры. Ведь я когда-то, как вам наверное известно, жил здесь.
– Но, насколько мне известно, вы разведены с вашей супругой.
– Совершенно верно.
– И у вас все равно имеется ключ от этой квартиры?
– Правильно.
– А она знала об этом?
– Да, конечно, знала.
– И больше вам ничего не нужно было в этой квартире? Просто куклы и ничего больше, да?
– Да.
– А ваша дочь не говорила о какой-либо определенной кукле?
– Нет, она просто сказала, что любит своих кукол и попросила принести их.
– А какие из них вы бы сами предпочли?
– Я? То есть как это предпочел? Чтобы я предпочел какую-то куклу...
– Да, вы. Скажите, вы имели в виду какую-нибудь определенную куклу?
– Я? Куклу?
– Совершенно верно, мистер Закс. Именно вы и именно куклу.
– Нет. Я просто не понимаю вас. Вы что, в самом деле говорите сейчас о куклах?
– Да, да. Я говорю именно о них.
– Ну ладно, а почему это я вдруг должен по-вашему отдавать предпочтение какой-нибудь из кукол. Тут их так много. Может быть, дочь и предпочитает какую-то, но я...
– Вот как раз это я и пытаюсь у вас выяснить.
– Ничего не понимаю.
– Ну ладно, оставим это. – Закс раздраженно поморщился, а потом бросил взгляд на лежавших на кровати кукол. Он растерянно постоял, потом пожал плечами и только после этого спросил:
– Ну ладно, так я могу их взять?
– К сожалению, я не могу разрешить вам этого.
– Почему не можете? Ведь куклы эти принадлежат моей дочери.
– Нам предстоит еще тщательно осмотреть их, мистер Закс.
– Кукол? И что вы рассчитываете найти у них?
– Пока я и сам не знаю, что именно. Но здесь может обнаружиться что угодно.
Закс снова бросил недоуменный взгляд на кукол, потом он обернулся к Мейеру и долго молча с не меньшим недоумением рассматривал его.
– Я надеюсь, что вы и сами понимаете, что разговор у нас получился более чем странный, – сказал он наконец.
– Да, разумеется, но жизнь вообще не простая штука – она полна загадок и неожиданностей, – сказал Мейер.
– Но мне еще придется тут поработать, мистер Закс. Поэтому если у вас здесь нет никаких иных дел, то я был вы вам весьма признателен, если бы вы освободили помещение.
Закс только молча кивнул в ответ. Он бросил прощальный взгляд на кукол, вышел из комнаты, быстрым шагом прошел по коридору и захлопнул за собой дверь. Мейер подождал немного, прислушиваясь. Как только он услышал, что за Заксом захлопнулась дверь, он тут же бегом бросился в коридор, отсчитал про себя до десяти, а затем осторожно приоткрыл дверь квартиры, оставив щелочку, шириной не более дюйма. Выглянув в эту щелку, он увидел Закса, стоящего в ожидании лифта. Видно было, что тот зол как черт. Лифт поднялся не сразу и он сердито несколько раз нажимал на кнопку вызова, а потом начал нервно прохаживаться по площадке. Он даже однажды бросил взгляд на якобы закрытую дверь Тинкиной квартиры, но сразу же обернулся в сторону лифта. Когда лифт наконец остановился на его этаже, он с упреком бросил лифтеру: “Что это вы там так долго возились?” – и вошел в кабинку.
Едва за ним захлопнулась дверца лифта, Мейер немедленно вышел из квартиры, быстро запер за собой дверь и помчался вниз по лестнице черного хода. Он спускался, прыгая через две ступеньки, задержавшись лишь на мгновение у железной противопожарной двери, ведущей в вестибюль. Он осторожно приоткрыл эту дверь и в щелку разглядел лифтера, который уже стоял у входа, скрестив руки на груди. Мейер быстро пересек вестибюль, успев глянуть на распахнутую дверь свободного лифта, а затем проскочил мимо лифтера и выбежал на улицу. Закс уже сворачивал за угол и Мейер припустил за ним. Завернув за угол, он увидел Закса садящимся в такси. У Мейера не оставалось времени, чтобы добраться до своей собственной машины. Он помахал рукой проезжающему мимо свободному такси и командным тоном полицейского бросил водителю: “Следуйте за тем такси”, с огорчением подумав о том, что ему придется теперь подавать счет за проезд, хотя знал почти наверняка, что отдел мелких накладных расходов опротестует этот счет. Таксист быстро оглянулся на Мейера, как бы желая поглядеть, что это за тип здесь раскомандовался, а потом, не говоря ни слова, двинулся вслед за машиной Закса.
– Вы что – полицейский? – наконец не выдержал он.
– Ага, – сказал Мейер.
– А кто этот, что впереди?
– Бостонский Душитель, – сказал Мейер.
– Да ну?
– Неужели я стану обманывать вас?
– А все-таки – вы собираетесь платить за проезд или потом объявите себя еще кем-нибудь?
– Я уплачу вам по счету, – сказал Мейер. – Только старайтесь не упустить его, ладно?
Было уже около десяти часов, и улицы были забиты транспортом. Идущее впереди такси упорно продвигалось в сторону центра. Миновав центр, оно продолжило движение по прямой. Таксист Мейера, не отставая, двигался следом. Шум на улице стоял невероятный – клаксоны машин, визг тормозов, шуршание шин, переругивание водителей и шум переходов. Мейер сидел, чуть наклонившись вперед, сосредоточив все свое внимание на идущей впереди машине и не обращая внимания на стоящий вокруг него гам.
– Кажется, он останавливается, – сказал таксист.
– Хорошо, остановитесь и вы корпусов на шесть сзади него, – сказал Мейер.
На счетчике такси стояло восемьдесят пять центов. Мейер достал из бумажника долларовую бумажку и подал ее водителю, как только машина остановилась у обочины. Закс уже успел выбраться из машины и направлялся сейчас к одному из домов в самом центре квартала.
– И это все, на что способен расщедриться город в качестве чаевых? – спросил таксист. – Пятнадцать центов чаевых за рейс стоимостью восемьдесят пять центов?
– Город тут ни причем, – мрачно ответил Мейер.
Он бросился бегом по улице и подбежал ко входу в дом как раз в тот момент, когда стеклянная дверь захлопнулась за Заксом. Выждав короткую паузу, он вошел внутрь, но не увидел Закса – по всей вероятности, лифты здесь помещались в самом дальнем углу вестибюля. Когда он туда добрался, то увидел, что шкала с указателями этажей работала только на одном включенном лифте. На ней поочередно зажигались цифры – три, четыре, пять. На пятерке движение остановилось. Судя по почтовым ящикам, на пятом этаже располагалось шесть квартир. Он начал было изучать их, пытаясь угадать нужную, но тут голос за его спиной произнес:
– Полагаю, что мы ищем квартиру доктора Джейсона Леви.
Мейер быстро оглянулся и увидел Берта Клинга.
Личный кабинет доктора Джейсона Леви был выкрашен хирургически белой краской и единственным ярким пятном был здесь большой настенный, легко читаемый календарь. Стол его тоже был столом делового человека, серо-стальная его поверхность была завалена медицинскими журналами, книгами, рентгеновскими снимками, рекламными проспектами различных фармацевтических фирм и прочими аналогичными вещами. Да и сам доктор выглядел строгим и деловым человеком – в очках с толстыми стеклами, с пышной гривой седых волос, с огромным носом и тонкими губами. Он сидел за этим своим столом, поглядывая попеременно то на детективов, то на Денниса Закса и как бы выжидая, кто же все-таки из них заговорит первым.
– Нам хотелось бы знать, что привело вас сюда, мистер Закс, – сказал Мейер.
– Я пришел сюда на прием в качестве пациента, – сказал Закс.
– Это – правда, доктор Леви?
Леви ответил не сразу. Но в конце концов он покачал своей тяжелой головой.
– Нет, – сказал он. – Это не правда.
– Ну что ж, по-видимому вам придется еще раз попытаться ответить на мой вопрос, мистер Закс, – сказал Мейер.
– Мне нечего вам сказать, – ответил Закс.
– А зачем вам потребовалось еженедельно звонить сюда доктору Леви из Аризоны? – спросил Клинг.
– А кто вам сказал, что я звонил ему?
– Мистер Уолтер Блаунт, управляющий отеля “Пауэлл” в Рейнфилде.
– Он солгал вам.
– А зачем ему могла понадобиться такая ложь?
– Этого я не могу знать, – сказал Закс. – Если вам это так нужно, съездите туда и спросите у него самого.
– Нет, зачем же? Мы пойдем менее сложным путем, – сказал Клинг, – доктор Леви, вам звонил из Аризоны мистер Закс примерно один раз в неделю?
– Да, – сказал Леви.
– Вот видите, получается некоторое расхождение в высказанных мнениях, – заметил Мейер.
– А с какой целью он звонил вам? – спросил Клинг.
– Не отвечайте на этот вопрос, доктор!
– Деннис, что вы хотите утаить этим? Она ведь мертва.
– Вы – доктор, а это значит, что вы не обязаны отвечать на их вопросы. Доктор – это все равно, что священник. Они не смеют принуждать вас выдавать...
– Деннис, она умерла.
– Связаны ли были эти ваши звонки с вашей женой? – спросил Клинг.
– Нет, – сказал Закс.
– Да, – сказал Леви.
– Следовательно, Тинка была вашей пациенткой, доктор, это так?
– Доктор, я решительно запрещаю вам говорить этим людям хоть что-нибудь относительно...
– Она действительно была моей пациенткой, – сказал Леви. – Я начал проводить с ней курс лечения в начале года.
– В январе?
– Да. Это было пятого января. Более трех месяцев тому назад.
– Доктор, клянусь вам именем моей покойной жены, если вы не прекратите этого разговора, я немедленно обращусь к медицинским властям, чтобы...
– Глупости! – сердито рявкнул Леви. – Ваша жена мертва! И если это поможет хоть в какой-нибудь степени в розысках ее убийцы...
– Ничем вы им не поможете! Все вы только того и добиваетесь, чтобы очернить память о ней и это неизбежно произойдет в процессе скандального уголовного разбирательства.
– Мистер Закс, – спокойно сказал Мейер, – не знаю, известно вам это или нет, но жизнь и смерть вашей жены уже и без того являются предметом уголовного разбирательства.
– По какому вопросу она к вам обратилась, доктор? – спросил Клинг. – С каким заболеванием она к вам обратилась?
– Она заявила, что с Нового Года она приняла твердое решение обратиться наконец к врачу за квалифицированной медицинской помощью. Решение это и в самом деле было довольно драматичным, право.
– Я просто не мог оставаться рядом с ней больше! – вмешался Загс. – Я ведь человек, а не какая-то чугунная тумба! Это было выше моих сил. Именно поэтому нам и пришлось разойтись. Но я совсем не виноват в том, что с ней происходило.
– Никто вас в этом и не обвиняет, – сказал Леви. – Ее болезнь носила затяжной характер и началась она задолго до того, как она встретилась с вами.
– А чем она была больна, доктор? – спросил Мейер.
– Не говорите им!
– Деннис, я просто обязан это сделать...
– Ничего вы не обязаны делать! Пусть будет все так, как есть. Пусть в памяти людей она сохранится прекрасной и очень милой женщиной, а не... – Деннис оборвал себя.
– А не кем? – спросил Мейер. В комнате воцарилась тишина. – А не кем? – повторил Мейер свой вопрос. Леви тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой:
– ..а не закоренелой наркоманкой.
Глава 12
В тот же день ближе к вечеру, воспользовавшись недолгим затишьем в комнате для дежурных, они принялись читать составленный доктором Леви “Дневник пациента”:
5 января. Пациентку зовут Тина Карин Закс. Она разведена и имеет пятилетнюю дочь. Она живет в нашем городе и ведет активную трудовую жизнь, что и является причиной столь длительного нежелания обратиться за врачебной помощью вплоть до настоящего момента. Однако она заявила, что на Новый Год она приняла окончательное решение и твердо намерена избавиться от своего порока. Она употребляет наркотики с семнадцати лет и за это время у нее выработалось стойкое привыкание к героину.
Я разъяснил ей, что на основе собственной практики я пришел к выводу о том, что из всех известных методов лечения наилучшие результаты дают те, при которых лечение ведется с применением морфина или метадона, представляющих собой наилучшие заменители любых наркотиков или их комбинаций. Я сказал ей при этом, что лично я отдаю предпочтение курсу лечения с использованием морфина.
Она спросила меня, очень ли болезнен будет процесс лечения. По-видимому она уже пробовала самостоятельно прекратить прием наркотиков и испытала при этом так называемый процесс “ломки”, выдержать который у нее не хватило ни сил, ни воли. Я сказал, что ей предстоит пройти весьма неприятный период отвыкания, который характеризуется обычными при этом симптомами – тошнотой, приступами рвоты, поносом, слезотечением, расширением зрачков, насморком, зевотой, “гусиной кожей”, сильным потовыделением, причем вне зависимости от того, какой из методов лечения мы изберем. При использовании для лечения морфина процесс этот будет более болезненным, но зато больной может ожидать вполне ощутимых результатов лечения примерно через неделю. Что же касается метадона, то с его помощью процесс отвыкания проходит легче, но растянется примерно на месяц.
Она сказала, что должна подумать, и что она обязательно позвонит мне и сообщит о принятом решении.
12 января. Я уже утратил надежду на то, что когда-нибудь увижу Тинку Закс или услышу о ней, но сегодня она неожиданно приехала сюда и спросила у медицинской сестры, не смогу ли я уделить ей минут десять. Я ответил, что смогу, и ее провели в мой кабинет, где мы проговорили с ней более сорока пяти минут.
Она сразу же сказала, что никак не может прийти к окончательному решению и хочет поподробнее поговорить со мной на эту тему. Работает она, как она уже объясняла мне при первом визите, манекенщицей. Снимки ее печатаются в лучших журналах мод и получает она самые высокие гонорары, поэтому она опасается того, что лечение и связанное с ним расстройство здоровья могут привести к тому, что она не сможет выполнять свою работу и вообще поставят под угрозу всю ее карьеру. На это я возразил ей, что в связи с ее пристрастием к героину правильнее было бы считать, что карьера ее заведомо обречена на неудачу, а высокие ее гонорары проскальзывают сквозь пальцы, поскольку значительную часть своих доходов ей все равно приходится тратить на наркотики. Замечание мое не очень-то пришлось ей по вкусу и поэтому она, переменив тему, заговорила о том, что помимо чисто материальных выгод работа ее доставляет ей много других радостей – всемирная известность, слава, признание и прочее. Я попросил ее честно ответить мне, действительно ли хоть что-то в этом мире может приносить ей радость помимо героина. Тут она по-настоящему разозлилась и чуть было вообще не покинула мой кабинет.
Однако она быстро взяла себя в руки и заявила, что я просто не в состоянии понять, каково ей приходится, что мне следует учесть тот факт, что наркотиками она злоупотребляет с семнадцати лет, с того самого дня, когда она впервые сделала затяжку марихуаной в компании на пляже в Малибу. Потом она в течение года продолжала курить марихуану, ни разу не соблазнившись попробовать что-либо “настоящее”, пока один из фотографов не уговорил ее понюхать героин, что произошло вскоре после того, как она стала делать первые шаги в профессии манекенщицы. Он к тому же попытался сразу же после этого изнасиловать ее, в результате чего она чуть было не оставила свою новую карьеру. Однако это несостоявшееся изнасилование не отбило у нее охоту к курению марихуаны и от нюханья героина, пока кто-то из ее знакомых не предупредил ее о том, что вдыхание наркотика наверняка приведет к тому, что она испортит себе нос. А поскольку нос этот был частью ее лица, а лицо это, по ее расчетам, должно было принести ей состояние, она решительно отказалась от нюханья наркотиков.
Шприцем для подкожных инъекций она воспользовалась впервые в обществе мужчины, хронического наркомана. Случилось это на одной из квартир в северной части Голливуда. К сожалению эта первая проба завершилась для нее тем, что нагрянула полиция и оба они были арестованы. В то время ей было всего девятнадцать лет и ей удалось выйти на свободу, отделавшись условным приговором. На следующий же месяц она перебралась в наш город, твердо решив никогда больше не баловаться наркотиками. Этому решению, по ее мнению, должно было способствовать и то обстоятельство, что теперь между нею и ее прежними друзьями лежали три тысячи миль. Но почти сразу же после ее прибытия сюда, она обнаружила, что здесь так же легко раздобыть наркотики, как и в Лос-Анджелесе. Более того, не прошло и нескольких недель, как она начала сотрудничать с агентством “Катлер”, и тут оказалось, что денег ей выплачивают столько, что этого с избытком хватает не только на поддержание вполне приличного уровня жизни, но и на приобретение наркотиков. И тогда она сама начала вводить подкожно наркотики в богатые мягкими тканями части своего тела. Это привело к тому, что довольно быстро она отказалась от подкожных влияний и перешла на внутривенные. С той поры она и вводит себе внутривенно наркотики и теперь ее можно с полным основанием считать законченной хронической наркоманкой, безнадежно увязшей в этом пороке. Изложив все эти обстоятельства, она поинтересовалась, реально ли в ее положении надеяться хоть как-то освободиться от этого тяжкого порока? Берусь ли я вылечить ее? Как теперь ей просыпаться по утрам без твердой уверенности в том, что у нее имеется в запасе необходимая ей доза? На это я ответил, что преследующие ее сейчас опасения и страхи – обычная картина для всех наркоманов, которые собираются подвергнуться курсу лечения. Должен сказать, что это мое заверение она восприняла без особого энтузиазма.
Она пообещала подумать над тем, что я ей сказал и после этого распрощалась со мной. Я совершенно искренне считал, что больше я ее никогда не увижу.
20 января. Сегодня Тинка Закс начала курс лечения.
Она избрала для себя курс лечения с помощью морфина (хотя она и понимала, что курс этот является более трудным) поскольку она не хочет ставить под угрозу свою дальнейшую карьеру, что могло бы произойти в том случае, если курс лечения затянется – весьма забавное опасение в устах того, кто поставил свою карьеру под угрозу еще до того, как начал ее. Я еще до этого говорил ей, что я предпочел бы госпитализировать ее на несколько месяцев, но она решительно отказалась от стационарного лечения и сказала, что если вопрос ставится таким образам, то она вообще откажется от моих услуг. Я сказал ей на это, что не берусь гарантировать стойких результатов, если она не ляжет в клинику и не будет находиться под постоянным наблюдением. Однако она твердила, что будет надеяться на лучшее, и никому, и никогда не позволит запереть себя ни в какую чертову больницу. Наконец мне удалось вырвать у нее согласие на то, что она будет проходить курс лечения в домашних условиях и по крайней мере несколько первых дней будет находиться под постоянным наблюдением. Это совершенно необходимо на той стадии, когда период “ломки” особенно мучителен. Я предупредил ее о том, что в этот период она должна воздерживаться от незаконного приобретения наркотиков и вообще от всяких связей с наркоманами или с торговцами наркотиками. Курс, избранный нами, достаточно суров и мы должны строго выполнять его. Для начала мы будем вводить ей 1/4 грана морфина четыре раза в день – за двадцать минут до приема пищи. Доза эта будет вводиться ей подкожно, а морфин будет даваться в растворе тиамина гидрохлорида.
Искренне надеюсь на то, что процесс отвыкания у нее закончится к исходу двух недель.
21 января. Выписал Тинке торазин от мучающей ее тошноты и белладонну с пектином от поноса. Симптомы проявляются в весьма резкой форме. Прошлой ночью она так и не смогла уснуть. Я дал распоряжение дежурящей круглосуточно на ее квартире сестре ввести ей сегодня вечером перед отходом ко сну трехграновую дозу нембутала, а затем, если она все равно не сможет заснуть, ввести ей дополнительную дозу в полтора грана.
Тинка уделяет огромное внимание поддержанию физической формы своего тела и это обстоятельство должно работать на нас. Она обладает весьма красивой внешностью и у меня нет никаких сомнений в том, что как манекенщица она просто великолепна, хотя я никак не могу понять, как ее фотографы до сих пор не догадались о ее пороке. Да и как ей самой удается не “клевать носом” перед камерой? Она весьма следит за тем, чтобы на ногах ниже колен и на руках ниже локтя не осталось никаких знаков, однако, что касается внутренней поверхности ее бедер (она сказала мне, что никогда не рекламирует нижнего белья или купальных костюмов), то они буквально усыпаны следами инъекций.
Продолжаем прием морфина по 1/2 грана четырежды в день.
22 января. Снизил дозу морфина до 1/2 грана дважды в день и два укола по 1/4 грана. Симптомы по-прежнему проявляются в весьма резкой форме. Она отказалась от всех съемок, оповестив агентство, что в связи с менструальным периодом у нее высыпала сыпь – весьма распространенная среди манекенщиц жалоба. Она отказывается от пищи. Прописал ей витамины.
23 января. Резкость симптомов начинает снижаться. Теперь мы производим вливание по 1/8 грана четырежды в день.
24 января. Перешли на прием кодеина по одному грану дважды в день, перемежаемые введением подкожно 1/8 грана морфина дважды в день. Сегодня Тинка пришла в мой кабинет в половине восьмого утра перед завтраком для того, чтобы ей сделали первый укол. Затем она приходила снова в половине первого и в половине седьмого. Последний укол я сделал ей лично у нее на квартире в половине двенадцатого ночи. Она постоянно пребывает в состоянии тревоги. Чтобы избавить ее от этого, я прописал ей прием 1/2 грана фенобарбитала на ночь.
5 января. Пациентку зовут Тина Карин Закс. Она разведена и имеет пятилетнюю дочь. Она живет в нашем городе и ведет активную трудовую жизнь, что и является причиной столь длительного нежелания обратиться за врачебной помощью вплоть до настоящего момента. Однако она заявила, что на Новый Год она приняла окончательное решение и твердо намерена избавиться от своего порока. Она употребляет наркотики с семнадцати лет и за это время у нее выработалось стойкое привыкание к героину.
Я разъяснил ей, что на основе собственной практики я пришел к выводу о том, что из всех известных методов лечения наилучшие результаты дают те, при которых лечение ведется с применением морфина или метадона, представляющих собой наилучшие заменители любых наркотиков или их комбинаций. Я сказал ей при этом, что лично я отдаю предпочтение курсу лечения с использованием морфина.
Она спросила меня, очень ли болезнен будет процесс лечения. По-видимому она уже пробовала самостоятельно прекратить прием наркотиков и испытала при этом так называемый процесс “ломки”, выдержать который у нее не хватило ни сил, ни воли. Я сказал, что ей предстоит пройти весьма неприятный период отвыкания, который характеризуется обычными при этом симптомами – тошнотой, приступами рвоты, поносом, слезотечением, расширением зрачков, насморком, зевотой, “гусиной кожей”, сильным потовыделением, причем вне зависимости от того, какой из методов лечения мы изберем. При использовании для лечения морфина процесс этот будет более болезненным, но зато больной может ожидать вполне ощутимых результатов лечения примерно через неделю. Что же касается метадона, то с его помощью процесс отвыкания проходит легче, но растянется примерно на месяц.
Она сказала, что должна подумать, и что она обязательно позвонит мне и сообщит о принятом решении.
12 января. Я уже утратил надежду на то, что когда-нибудь увижу Тинку Закс или услышу о ней, но сегодня она неожиданно приехала сюда и спросила у медицинской сестры, не смогу ли я уделить ей минут десять. Я ответил, что смогу, и ее провели в мой кабинет, где мы проговорили с ней более сорока пяти минут.
Она сразу же сказала, что никак не может прийти к окончательному решению и хочет поподробнее поговорить со мной на эту тему. Работает она, как она уже объясняла мне при первом визите, манекенщицей. Снимки ее печатаются в лучших журналах мод и получает она самые высокие гонорары, поэтому она опасается того, что лечение и связанное с ним расстройство здоровья могут привести к тому, что она не сможет выполнять свою работу и вообще поставят под угрозу всю ее карьеру. На это я возразил ей, что в связи с ее пристрастием к героину правильнее было бы считать, что карьера ее заведомо обречена на неудачу, а высокие ее гонорары проскальзывают сквозь пальцы, поскольку значительную часть своих доходов ей все равно приходится тратить на наркотики. Замечание мое не очень-то пришлось ей по вкусу и поэтому она, переменив тему, заговорила о том, что помимо чисто материальных выгод работа ее доставляет ей много других радостей – всемирная известность, слава, признание и прочее. Я попросил ее честно ответить мне, действительно ли хоть что-то в этом мире может приносить ей радость помимо героина. Тут она по-настоящему разозлилась и чуть было вообще не покинула мой кабинет.
Однако она быстро взяла себя в руки и заявила, что я просто не в состоянии понять, каково ей приходится, что мне следует учесть тот факт, что наркотиками она злоупотребляет с семнадцати лет, с того самого дня, когда она впервые сделала затяжку марихуаной в компании на пляже в Малибу. Потом она в течение года продолжала курить марихуану, ни разу не соблазнившись попробовать что-либо “настоящее”, пока один из фотографов не уговорил ее понюхать героин, что произошло вскоре после того, как она стала делать первые шаги в профессии манекенщицы. Он к тому же попытался сразу же после этого изнасиловать ее, в результате чего она чуть было не оставила свою новую карьеру. Однако это несостоявшееся изнасилование не отбило у нее охоту к курению марихуаны и от нюханья героина, пока кто-то из ее знакомых не предупредил ее о том, что вдыхание наркотика наверняка приведет к тому, что она испортит себе нос. А поскольку нос этот был частью ее лица, а лицо это, по ее расчетам, должно было принести ей состояние, она решительно отказалась от нюханья наркотиков.
Шприцем для подкожных инъекций она воспользовалась впервые в обществе мужчины, хронического наркомана. Случилось это на одной из квартир в северной части Голливуда. К сожалению эта первая проба завершилась для нее тем, что нагрянула полиция и оба они были арестованы. В то время ей было всего девятнадцать лет и ей удалось выйти на свободу, отделавшись условным приговором. На следующий же месяц она перебралась в наш город, твердо решив никогда больше не баловаться наркотиками. Этому решению, по ее мнению, должно было способствовать и то обстоятельство, что теперь между нею и ее прежними друзьями лежали три тысячи миль. Но почти сразу же после ее прибытия сюда, она обнаружила, что здесь так же легко раздобыть наркотики, как и в Лос-Анджелесе. Более того, не прошло и нескольких недель, как она начала сотрудничать с агентством “Катлер”, и тут оказалось, что денег ей выплачивают столько, что этого с избытком хватает не только на поддержание вполне приличного уровня жизни, но и на приобретение наркотиков. И тогда она сама начала вводить подкожно наркотики в богатые мягкими тканями части своего тела. Это привело к тому, что довольно быстро она отказалась от подкожных влияний и перешла на внутривенные. С той поры она и вводит себе внутривенно наркотики и теперь ее можно с полным основанием считать законченной хронической наркоманкой, безнадежно увязшей в этом пороке. Изложив все эти обстоятельства, она поинтересовалась, реально ли в ее положении надеяться хоть как-то освободиться от этого тяжкого порока? Берусь ли я вылечить ее? Как теперь ей просыпаться по утрам без твердой уверенности в том, что у нее имеется в запасе необходимая ей доза? На это я ответил, что преследующие ее сейчас опасения и страхи – обычная картина для всех наркоманов, которые собираются подвергнуться курсу лечения. Должен сказать, что это мое заверение она восприняла без особого энтузиазма.
Она пообещала подумать над тем, что я ей сказал и после этого распрощалась со мной. Я совершенно искренне считал, что больше я ее никогда не увижу.
20 января. Сегодня Тинка Закс начала курс лечения.
Она избрала для себя курс лечения с помощью морфина (хотя она и понимала, что курс этот является более трудным) поскольку она не хочет ставить под угрозу свою дальнейшую карьеру, что могло бы произойти в том случае, если курс лечения затянется – весьма забавное опасение в устах того, кто поставил свою карьеру под угрозу еще до того, как начал ее. Я еще до этого говорил ей, что я предпочел бы госпитализировать ее на несколько месяцев, но она решительно отказалась от стационарного лечения и сказала, что если вопрос ставится таким образам, то она вообще откажется от моих услуг. Я сказал ей на это, что не берусь гарантировать стойких результатов, если она не ляжет в клинику и не будет находиться под постоянным наблюдением. Однако она твердила, что будет надеяться на лучшее, и никому, и никогда не позволит запереть себя ни в какую чертову больницу. Наконец мне удалось вырвать у нее согласие на то, что она будет проходить курс лечения в домашних условиях и по крайней мере несколько первых дней будет находиться под постоянным наблюдением. Это совершенно необходимо на той стадии, когда период “ломки” особенно мучителен. Я предупредил ее о том, что в этот период она должна воздерживаться от незаконного приобретения наркотиков и вообще от всяких связей с наркоманами или с торговцами наркотиками. Курс, избранный нами, достаточно суров и мы должны строго выполнять его. Для начала мы будем вводить ей 1/4 грана морфина четыре раза в день – за двадцать минут до приема пищи. Доза эта будет вводиться ей подкожно, а морфин будет даваться в растворе тиамина гидрохлорида.
Искренне надеюсь на то, что процесс отвыкания у нее закончится к исходу двух недель.
21 января. Выписал Тинке торазин от мучающей ее тошноты и белладонну с пектином от поноса. Симптомы проявляются в весьма резкой форме. Прошлой ночью она так и не смогла уснуть. Я дал распоряжение дежурящей круглосуточно на ее квартире сестре ввести ей сегодня вечером перед отходом ко сну трехграновую дозу нембутала, а затем, если она все равно не сможет заснуть, ввести ей дополнительную дозу в полтора грана.
Тинка уделяет огромное внимание поддержанию физической формы своего тела и это обстоятельство должно работать на нас. Она обладает весьма красивой внешностью и у меня нет никаких сомнений в том, что как манекенщица она просто великолепна, хотя я никак не могу понять, как ее фотографы до сих пор не догадались о ее пороке. Да и как ей самой удается не “клевать носом” перед камерой? Она весьма следит за тем, чтобы на ногах ниже колен и на руках ниже локтя не осталось никаких знаков, однако, что касается внутренней поверхности ее бедер (она сказала мне, что никогда не рекламирует нижнего белья или купальных костюмов), то они буквально усыпаны следами инъекций.
Продолжаем прием морфина по 1/2 грана четырежды в день.
22 января. Снизил дозу морфина до 1/2 грана дважды в день и два укола по 1/4 грана. Симптомы по-прежнему проявляются в весьма резкой форме. Она отказалась от всех съемок, оповестив агентство, что в связи с менструальным периодом у нее высыпала сыпь – весьма распространенная среди манекенщиц жалоба. Она отказывается от пищи. Прописал ей витамины.
23 января. Резкость симптомов начинает снижаться. Теперь мы производим вливание по 1/8 грана четырежды в день.
24 января. Перешли на прием кодеина по одному грану дважды в день, перемежаемые введением подкожно 1/8 грана морфина дважды в день. Сегодня Тинка пришла в мой кабинет в половине восьмого утра перед завтраком для того, чтобы ей сделали первый укол. Затем она приходила снова в половине первого и в половине седьмого. Последний укол я сделал ей лично у нее на квартире в половине двенадцатого ночи. Она постоянно пребывает в состоянии тревоги. Чтобы избавить ее от этого, я прописал ей прием 1/2 грана фенобарбитала на ночь.