Бюстгальтер девушки был отправлен в полицейскую лабораторию. Само же тело было отправлено в морг.
Сэм Гроссман, помимо того, что носил чин лейтенанта полиции, был ещё и весьма опытным лабораторным работником. Это был рослый человек с грубыми чертами лица и большущими руками. Он носил очки, потому что зрение у него было неважным. И все же, несмотря на резкость черт, в нем была какая-то мягкость, которая, казалось, не вязалась с тем обстоятельством, что по работе ему приходилось иметь дело с суровыми фактами, которые зачастую оказывались напрямую связанными со смертью. Он возглавлял отлично налаженную лабораторию и подчиненные его неизменно добивались в своей работе высоких результатов. Лаборатория его подразделялась на семь секторов и занимала почти целиком весь первый этаж здания Управления полиции в центре города на Хай-стрит. Эти семь секторов были распределены следующим образом:
1. Химический и физический сектор.
2. Биологический сектор.
3. Общий сектор.
4. Сектор огнестрельного оружия.
5. Сектор исследования документации.
6. Фотографический сектор.
7. Механический сектор.
Бюстгальтер был направлен в физический сектор. И джентльмены, которым пришлось заниматься исследованием этого предмета, вовсе не обращали внимания на то, что эта часть дамского туалета разрекламирована в Америке самым широким и беззастенчивым образом. Единственное, что интересовало их, было то, насколько эта часть туалета может помочь в установлении личности утопленницы.
Дело в том, что в подавляющем большинстве случаев на белье бывают метки прачечных или химчисток. Сэм Гроссман чрезвычайно гордился тем, что его лаборатория имеет наиболее полную коллекцию образцов этих меток со всех районов страны. Дайте ему любую метку и он в течение нескольких минут сможет назвать вам прачечную, в которой поставили эту метку.
На бюстгальтере не сохранилось заметных меток. Было бы, конечно, значительно проще, если бы таковые имелись. Куда проще работать, если перед тобой есть что-то ясно различимое невооруженным глазом. Но, с другой стороны, не так-то уж и трудно уложить его на специальную белую полку и осветить ультрафиолетовыми лучами.
Щелкнули выключателем, и белая полка вместе с бюстгальтером сразу же приобрела пурпурный оттенок, а сотрудники Сэма принялись вертеть интересующий их предмет, осматривая со всех сторон и пытаясь обнаружить невидимую при обычном свете метку, которую в последнее время стали ставить на белье многие прачечные. Она называется “фантом-фест” и многие сочли её удачной идеей, поскольку она не оставляет никаких видимых следов на оборотной стороне рубашки или набора цифр на ваших трусах. Полиции, правда, придется попотеть, чтобы составить картотеку и этих образцов, но что это может значить, если белье, ваше при этом выглядит значительно привлекательнее. А чтобы разглядеть эту метку, достаточно поместить её под ультрафиолетовые лучи, и уж что-что, а эту операцию освоили в полицейских лабораториях.
Только вот, к сожалению, с бюстгальтером этой девушки вышла маленькая заковырка: на нем не оказалось и метки “фантом-фест”.
Столкнувшись с тем фактом, что эта девушка, скорее всего, обходилась собственными силами при стирке своего белья, люди из лаборатории Сэма подвергли бюстгальтер целому ряду химических проб с целью установить, не имелось ли на нем каких-либо характерных пятен.
Но вернемся пока что в морг...
Младшим медицинским экспертом там работал человек по имени Пол Блейни. Он уже много лет занимался вскрытием и изучением попавших к нему трупов, но даже и он так и не смог привыкнуть к так называемым “всплывшим” утопленникам. Поступившим трупом он занимался уже более двух часов подряд, и ему хотелось как можно скорее закончить эту работу. Он уже успел установить, что женщине, чей труп он сейчас обследовал, было примерно тридцать пять лет, что вес её при жизни (учитывая то, что рост её составлял пять футов и три с половиной дюйма и что обладала она ширококостным скелетом) должен был составлять что-то около ста двадцати пяти фунтов и что волосы у неё (судя по частично сохранившимся на теле волосяным покровам) были скорее всего светлыми.
Передние зубы нижней челюсти оказались вымытыми водой, но верхние были в хорошем состоянии, хотя и имели множество пломб, впрочем, как и сохранившиеся нижние. Второй правый коренной зуб был удален в далеком прошлом и никогда не заменялся протезом. Блейни составил схему расположения её зубов, пометив пломбы в них, чтобы сравнить её впоследствии со стоматологическими карточками других разыскиваемых лиц.
Он также самым тщательным образом произвел внешний осмотр тела с тем, чтобы выявить родимые пятна или шрамы, и пришел к выводу, что ей в прошлом делали операцию аппендицита, установив, что прививку от оспы ей делали не на предплечье, а на левом бедре, и что у утопленницы была целая группа родинок у основания позвоночника, а кроме того – что было несколько необычно для женщины, – у неё имелась маленькая татуировка на правой руке между большим и указательным пальцами. Татуировка эта представляла собой небольшое сердечко, острым концом направленное в сторону запястья. Внутри его были вытатуированы буквы “МИК”.
Блейни пришел к выводу, что тело пробыло в погруженном состоянии в течение трех-четырех месяцев.
Эпидермис на руках был уже утрачен, и он посочувствовал своим собратьям по труду из полицейской лаборатории, поскольку понимал, что это обстоятельство потребует от них немалых усилий. Затем он отделил от каждой руки все сохранившиеся пальцы и поместил их в специальный пакет, чтобы направить его в распоряжение Сэма Гроссмана.
И только завершив все эти действия, он занялся наконец сердцем девушки.
Требуется немалое искусство и запас терпения для того, чтобы снять отпечатки пальцев, когда пальцы отделены от уже начинающего разлагаться трупа.
Если бы труп этой девушки пробыл в воде сравнительно короткое время, люди Сэма Гроссмана просто обсушили бы их мягкой тканью, затем, чтобы избавиться от так называемого “эффекта прачки”, ввели бы под кожу глицерин, а затем они просто сняли бы нужные им отпечатки.
Но, к сожалению, тело пробыло в воде слишком долго. И опять-таки, труп может пробыть в воде достаточно долго, и, тем не менее, смытыми окажутся только те части кожи, которые наиболее часто подвержены трению. Это, как правило, бывает кожа на суставах. В этом случае парни из лаборатории сняли бы осторожно кожу с подушечек пальцев и поместили эти срезы в пробирки с раствором формальдегида. И поскольку рубчики папиллярных линий долго сохраняются на внешней поверхности кожи, лаборанту остается натянуть на себя тонкие резиновые перчатки, осторожно поместить на конец защищенного резиновой перчаткой пальца кусочек кожи, а потом прижать этот палец вместе с кожей, прилипшей к резиновой перчатке, к подушечке с красящей пастой, после чего сделать отпечатки.
Но даже в тех случаях, когда внешние бугорки папиллярных линий оказываются разрушенными, можно все-таки установить рисунок этих линий по следам на внутренней поверхности кожи и получить довольно четкую фотографию его. Для этого требуется снятую кожу прикрепить к картону и снимать под определенным углом и при особом освещении.
Однако труп неопознанной девушки, как оказалось, пробыл в воде около четырех месяцев и техникам из лаборатории пришлось прибегнуть к самому неприятному и наиболее трудоемкому процессу получения нужных отпечатков пальцев.
И все эти высококвалифицированные специалисты принялись колдовать над доставленными в лабораторию пальцами. Каждый палец исследовался в отдельности. Стоя у бунзеновских горелок, лаборанты принялись медленно и методично сушить эти пальцы, пронося их над пламенем то в одну, то в другую сторону, пока каждый из этих пальцев, не был окончательно высушен. И только после этого они смогли наконец коснуться их краской и снять с них отпечатки.
Однако сами отпечатки ещё не могли сказать им, кто была эта девушка.
Одна копия этих отпечатков была направлена в Криминальное бюро идентификации. Другая копия – в ФБР. Третья была направлена в Бюро по розыску без вести пропавших. Четвертая – в городское Управление по расследованию убийств, поскольку все самоубийства или предполагаемые самоубийства расследуются первоначально наравне с убийствами.
И, наконец, ещё одна копия была направлена в подразделение детективов 87-го полицейского участка, поскольку на территории этого участка был обнаружен труп.
И только после этого люди Сэма Гроссмана могли, как говорится, умыть руки.
Было во внешности Пола Блейни нечто такое, что просто вызывало мурашки на теле Кареллы. Может быть, все дело было в том, что Блейни давно и профессионально занимался трупами. Однако Карелла подозревал, что суть дела заключалась не столько в профессии, сколько в самой его личности. В конце концов, Карелле приходилось часто сталкиваться с людьми, профессия которых так или иначе была связана со смертью. Но в случае с Блейни все сводилось, скорее, к его отношению к своему делу, чем к самому делу, и поэтому, стоя сейчас перед ним и глядя на него с высоты своего роста, Карелла испытывал такое чувство, будто у него в желудке копошится клубок мохнатых пауков. Тело его начинало чесаться и больше всего ему хотелось сейчас бежать отсюда как можно скорее и принять хороший освежающий душ.
Сейчас они стояли один напротив другого в сверкающем безупречной белизной анатомическом кабинете морга рядом со столом, оснащенным какими-то сосудами из нержавеющей стали и желобками для стока крови.
Блейни был приземистым человеком с изрядной лысиной на голове и торчащими черными усами. Это был единственный человек, у которого Карелла обнаружил сиреневатый оттенок глаз.
Карелла стоял напротив него – крупный мужчина, но не производящий впечатления грузного. Он походил, скорее, на атлета, отлично тренированного и находящегося в пике формы.
– И что же вы можете сказать по поводу всего этого? – спросил он у Блейни.
– Ненавижу иметь дело с этими всплывшими трупами, – ответил Блейни. – Видеть их не могу. Меня тошнит от одного их вида.
– А кому они могут нравиться? – сказал Карелла.
– Но я их особенно ненавижу, – горячо объявил Блейни. – И прошу заметить, как только у нас появляется такой плывунчик, его обязательно направляют ко мне. Тут у нас ведь как заведено: если ты старше других по выслуге, то можешь устроить себе все что угодно, любые поблажки. А я тут им всём уступаю в этом смысле. И вот как только появляется такой утопленник, он неизменно попадает ко мне, а остальные работают себе спокойно с трупами из “Сибири” – так мы называем здесь морозильную камеру. Ну скажите, разве это честно? Вы считаете, что это справедливо – именно ко мне направлять всех этих утопленников?
– Но ведь кто-то должен и ими заниматься.
– Конечно, должен, но почему обязательно я? Послушайте, я не жалуюсь на свою работу, я делаю все, что мне поручают. У нас тут попадаются трупы, обгоревшие настолько, что даже трудно понять, что это человек. Вы имели хоть когда-нибудь дело с обуглившимися трупами? Вот то-то и оно, но разве я жалуюсь? К нам попадают жертвы автомобильных катастроф, у которых голова висит на клочке кожи. Я и ими занимаюсь. Я медицинский эксперт, а медицинскому эксперту не приходится выбирать и делить трупы на такие, которые ему нравятся, и те, которые не нравятся. Но почему именно ко мне направляют всех – этих утопленников? Почему их никогда не дают кому-нибудь другому?
– Послушайте, – попытался было вставить Карелла, но Блейни уже взял разгон и остановить его было невозможно.
– И должен вам сказать, что со своей работой я справляюсь лучше любого во всем этом чертовом Управлении. Все дело лишь в том, что я уступаю им в выслуге лет. Это у них тут такая политика. Теперь догадываетесь, кому здесь достается самая непыльная работенка? Этим старым маразматикам, которые режут трупы уже по сорок лет. Но настоящую тонкую работу за них приходится выполнять мне. Тонкую работу, которая требует настоящего мастерства. Я смело могу считаться мастером своего дела. Я никогда не упускаю даже самой мельчайшей детали. Ни малейшей подробности. И вот в результате этой своей добросовестности я должен возиться со всеми этими утопленниками!
– Но, может быть, все дело как раз в том, что вас считают настолько квалифицированным экспертом, что просто не решаются доверить такую сложную работу кому-либо иному, – удалось вставить Карелле.
– Считают экспертом, да, – Блейни задумался. – Крупным специалистом?
– Ну, естественно. Ведь вы же сами только что сказали, что вы отличный специалист. Вы прекрасно знаете свое дело. Что же касается этих утопленников, то работать с ними может далеко не каждый. Их просто нельзя поручить какому-нибудь грубому мяснику, черт побери.
Сиреневые глаза Блейни немного смягчились.
– Знаете, я как-то никогда не рассматривал этот вопрос с этой точки зрения, – сказал он.
Тень улыбки проскользнула по его лицу, но тут же он мрачно нахмурил брови, сосредоточенно обдумывая новую проблему.
– А что вы могли бы сказать относительно этого тела? – поторопился спросить Карелла, не желая позволить Блейни слишком погружаться в свои мысли.
– Ах, это? – сказал Блейни. – Так я ведь уже все высказал в своем заключении, там все изложено достаточно подробно. Тело пробыло в воде, я беру на себя смелость утверждать это вполне определенно, примерно четыре месяца. А сейчас я только что завершил обследование сердца.
– Ну и?..
– Вы хоть что-нибудь знаете о сердце?
– Вообще-то, не очень.
– Ну, надеюсь, вы знаете хотя бы то, что существуют правое и левое предсердия? Кровь для того, чтобы пройти по кровеносным сосудам... Господи, да не могу же я читать лекции по анатомии каждый раз....
– Да я и не прошу вас читать лекцию.
– Во всяком-случае, я провел так называемый тест Геттлера. Смысл его в основном сводится к тому, что при утоплении вода через легкие попадает в кровь. И благодаря определенным тестам мы можем сказать довольно точно, утонул ли человек в пресной воде или в соленой.
– Но поскольку нашу утопленницу выловили в реке Харб, – сказал Карелла, – то это само по себе означает, что утонула она в пресной воде, не так ли?
– Конечно. Но Смит, помимо этого, утверждает... вы знаете работы Смита, Глейстера и фон Нойрайтера, посвященные этому вопросу?
– Продолжайте, продолжайте, – покорно сказал Карелла.
– Так вот Смит утверждает, что если человек, уже будучи мертвым, попадает в воду, то совершенно исключено, чтобы в его левую часть сердца попала вода. – Блейни сделал многозначительную паузу. – Иными словами, если мы не обнаруживаем воду в сердце при вскрытии, то можно с полной уверенностью утверждать, что человек этот умер не в результате утопления. Он был уже мертв к тому моменту, как соприкоснулся с водой.
– Да? – произнес Карелла с явным интересом.
– В сердце этой девушки не обнаружено ни капли воды, Карелла. А это означает, что она не утонула.
Карелла внимательно вглядывался в сиреневые глаза Блейни.
– В таком случае от чего же она умерла? – спросил он.
– Острое отравление мышьяком, – уверенно сказал Блейни. – Очень большое количество его было обнаружено и в её желудке, и в кишечнике. Однако в остальных частях организма заметного избытка мышьяка не наблюдалось, следовательно, приходится исключить возможность хронического отравления, то есть отравления путем введения в организм мышьяка малыми дозами. Здесь имел место ярко выраженный случай острого отравления. Фактически она должна была умереть не позднее чем через несколько часов после приема его внутрь.
Блейни задумчиво почесал лысину.
– Фактически, – добавил он, – можно утверждать, что мы имеем дело с убийством...
Глава 3
Сэм Гроссман, помимо того, что носил чин лейтенанта полиции, был ещё и весьма опытным лабораторным работником. Это был рослый человек с грубыми чертами лица и большущими руками. Он носил очки, потому что зрение у него было неважным. И все же, несмотря на резкость черт, в нем была какая-то мягкость, которая, казалось, не вязалась с тем обстоятельством, что по работе ему приходилось иметь дело с суровыми фактами, которые зачастую оказывались напрямую связанными со смертью. Он возглавлял отлично налаженную лабораторию и подчиненные его неизменно добивались в своей работе высоких результатов. Лаборатория его подразделялась на семь секторов и занимала почти целиком весь первый этаж здания Управления полиции в центре города на Хай-стрит. Эти семь секторов были распределены следующим образом:
1. Химический и физический сектор.
2. Биологический сектор.
3. Общий сектор.
4. Сектор огнестрельного оружия.
5. Сектор исследования документации.
6. Фотографический сектор.
7. Механический сектор.
Бюстгальтер был направлен в физический сектор. И джентльмены, которым пришлось заниматься исследованием этого предмета, вовсе не обращали внимания на то, что эта часть дамского туалета разрекламирована в Америке самым широким и беззастенчивым образом. Единственное, что интересовало их, было то, насколько эта часть туалета может помочь в установлении личности утопленницы.
Дело в том, что в подавляющем большинстве случаев на белье бывают метки прачечных или химчисток. Сэм Гроссман чрезвычайно гордился тем, что его лаборатория имеет наиболее полную коллекцию образцов этих меток со всех районов страны. Дайте ему любую метку и он в течение нескольких минут сможет назвать вам прачечную, в которой поставили эту метку.
На бюстгальтере не сохранилось заметных меток. Было бы, конечно, значительно проще, если бы таковые имелись. Куда проще работать, если перед тобой есть что-то ясно различимое невооруженным глазом. Но, с другой стороны, не так-то уж и трудно уложить его на специальную белую полку и осветить ультрафиолетовыми лучами.
Щелкнули выключателем, и белая полка вместе с бюстгальтером сразу же приобрела пурпурный оттенок, а сотрудники Сэма принялись вертеть интересующий их предмет, осматривая со всех сторон и пытаясь обнаружить невидимую при обычном свете метку, которую в последнее время стали ставить на белье многие прачечные. Она называется “фантом-фест” и многие сочли её удачной идеей, поскольку она не оставляет никаких видимых следов на оборотной стороне рубашки или набора цифр на ваших трусах. Полиции, правда, придется попотеть, чтобы составить картотеку и этих образцов, но что это может значить, если белье, ваше при этом выглядит значительно привлекательнее. А чтобы разглядеть эту метку, достаточно поместить её под ультрафиолетовые лучи, и уж что-что, а эту операцию освоили в полицейских лабораториях.
Только вот, к сожалению, с бюстгальтером этой девушки вышла маленькая заковырка: на нем не оказалось и метки “фантом-фест”.
Столкнувшись с тем фактом, что эта девушка, скорее всего, обходилась собственными силами при стирке своего белья, люди из лаборатории Сэма подвергли бюстгальтер целому ряду химических проб с целью установить, не имелось ли на нем каких-либо характерных пятен.
Но вернемся пока что в морг...
Младшим медицинским экспертом там работал человек по имени Пол Блейни. Он уже много лет занимался вскрытием и изучением попавших к нему трупов, но даже и он так и не смог привыкнуть к так называемым “всплывшим” утопленникам. Поступившим трупом он занимался уже более двух часов подряд, и ему хотелось как можно скорее закончить эту работу. Он уже успел установить, что женщине, чей труп он сейчас обследовал, было примерно тридцать пять лет, что вес её при жизни (учитывая то, что рост её составлял пять футов и три с половиной дюйма и что обладала она ширококостным скелетом) должен был составлять что-то около ста двадцати пяти фунтов и что волосы у неё (судя по частично сохранившимся на теле волосяным покровам) были скорее всего светлыми.
Передние зубы нижней челюсти оказались вымытыми водой, но верхние были в хорошем состоянии, хотя и имели множество пломб, впрочем, как и сохранившиеся нижние. Второй правый коренной зуб был удален в далеком прошлом и никогда не заменялся протезом. Блейни составил схему расположения её зубов, пометив пломбы в них, чтобы сравнить её впоследствии со стоматологическими карточками других разыскиваемых лиц.
Он также самым тщательным образом произвел внешний осмотр тела с тем, чтобы выявить родимые пятна или шрамы, и пришел к выводу, что ей в прошлом делали операцию аппендицита, установив, что прививку от оспы ей делали не на предплечье, а на левом бедре, и что у утопленницы была целая группа родинок у основания позвоночника, а кроме того – что было несколько необычно для женщины, – у неё имелась маленькая татуировка на правой руке между большим и указательным пальцами. Татуировка эта представляла собой небольшое сердечко, острым концом направленное в сторону запястья. Внутри его были вытатуированы буквы “МИК”.
Блейни пришел к выводу, что тело пробыло в погруженном состоянии в течение трех-четырех месяцев.
Эпидермис на руках был уже утрачен, и он посочувствовал своим собратьям по труду из полицейской лаборатории, поскольку понимал, что это обстоятельство потребует от них немалых усилий. Затем он отделил от каждой руки все сохранившиеся пальцы и поместил их в специальный пакет, чтобы направить его в распоряжение Сэма Гроссмана.
И только завершив все эти действия, он занялся наконец сердцем девушки.
Требуется немалое искусство и запас терпения для того, чтобы снять отпечатки пальцев, когда пальцы отделены от уже начинающего разлагаться трупа.
Если бы труп этой девушки пробыл в воде сравнительно короткое время, люди Сэма Гроссмана просто обсушили бы их мягкой тканью, затем, чтобы избавиться от так называемого “эффекта прачки”, ввели бы под кожу глицерин, а затем они просто сняли бы нужные им отпечатки.
Но, к сожалению, тело пробыло в воде слишком долго. И опять-таки, труп может пробыть в воде достаточно долго, и, тем не менее, смытыми окажутся только те части кожи, которые наиболее часто подвержены трению. Это, как правило, бывает кожа на суставах. В этом случае парни из лаборатории сняли бы осторожно кожу с подушечек пальцев и поместили эти срезы в пробирки с раствором формальдегида. И поскольку рубчики папиллярных линий долго сохраняются на внешней поверхности кожи, лаборанту остается натянуть на себя тонкие резиновые перчатки, осторожно поместить на конец защищенного резиновой перчаткой пальца кусочек кожи, а потом прижать этот палец вместе с кожей, прилипшей к резиновой перчатке, к подушечке с красящей пастой, после чего сделать отпечатки.
Но даже в тех случаях, когда внешние бугорки папиллярных линий оказываются разрушенными, можно все-таки установить рисунок этих линий по следам на внутренней поверхности кожи и получить довольно четкую фотографию его. Для этого требуется снятую кожу прикрепить к картону и снимать под определенным углом и при особом освещении.
Однако труп неопознанной девушки, как оказалось, пробыл в воде около четырех месяцев и техникам из лаборатории пришлось прибегнуть к самому неприятному и наиболее трудоемкому процессу получения нужных отпечатков пальцев.
И все эти высококвалифицированные специалисты принялись колдовать над доставленными в лабораторию пальцами. Каждый палец исследовался в отдельности. Стоя у бунзеновских горелок, лаборанты принялись медленно и методично сушить эти пальцы, пронося их над пламенем то в одну, то в другую сторону, пока каждый из этих пальцев, не был окончательно высушен. И только после этого они смогли наконец коснуться их краской и снять с них отпечатки.
Однако сами отпечатки ещё не могли сказать им, кто была эта девушка.
Одна копия этих отпечатков была направлена в Криминальное бюро идентификации. Другая копия – в ФБР. Третья была направлена в Бюро по розыску без вести пропавших. Четвертая – в городское Управление по расследованию убийств, поскольку все самоубийства или предполагаемые самоубийства расследуются первоначально наравне с убийствами.
И, наконец, ещё одна копия была направлена в подразделение детективов 87-го полицейского участка, поскольку на территории этого участка был обнаружен труп.
И только после этого люди Сэма Гроссмана могли, как говорится, умыть руки.
Было во внешности Пола Блейни нечто такое, что просто вызывало мурашки на теле Кареллы. Может быть, все дело было в том, что Блейни давно и профессионально занимался трупами. Однако Карелла подозревал, что суть дела заключалась не столько в профессии, сколько в самой его личности. В конце концов, Карелле приходилось часто сталкиваться с людьми, профессия которых так или иначе была связана со смертью. Но в случае с Блейни все сводилось, скорее, к его отношению к своему делу, чем к самому делу, и поэтому, стоя сейчас перед ним и глядя на него с высоты своего роста, Карелла испытывал такое чувство, будто у него в желудке копошится клубок мохнатых пауков. Тело его начинало чесаться и больше всего ему хотелось сейчас бежать отсюда как можно скорее и принять хороший освежающий душ.
Сейчас они стояли один напротив другого в сверкающем безупречной белизной анатомическом кабинете морга рядом со столом, оснащенным какими-то сосудами из нержавеющей стали и желобками для стока крови.
Блейни был приземистым человеком с изрядной лысиной на голове и торчащими черными усами. Это был единственный человек, у которого Карелла обнаружил сиреневатый оттенок глаз.
Карелла стоял напротив него – крупный мужчина, но не производящий впечатления грузного. Он походил, скорее, на атлета, отлично тренированного и находящегося в пике формы.
– И что же вы можете сказать по поводу всего этого? – спросил он у Блейни.
– Ненавижу иметь дело с этими всплывшими трупами, – ответил Блейни. – Видеть их не могу. Меня тошнит от одного их вида.
– А кому они могут нравиться? – сказал Карелла.
– Но я их особенно ненавижу, – горячо объявил Блейни. – И прошу заметить, как только у нас появляется такой плывунчик, его обязательно направляют ко мне. Тут у нас ведь как заведено: если ты старше других по выслуге, то можешь устроить себе все что угодно, любые поблажки. А я тут им всём уступаю в этом смысле. И вот как только появляется такой утопленник, он неизменно попадает ко мне, а остальные работают себе спокойно с трупами из “Сибири” – так мы называем здесь морозильную камеру. Ну скажите, разве это честно? Вы считаете, что это справедливо – именно ко мне направлять всех этих утопленников?
– Но ведь кто-то должен и ими заниматься.
– Конечно, должен, но почему обязательно я? Послушайте, я не жалуюсь на свою работу, я делаю все, что мне поручают. У нас тут попадаются трупы, обгоревшие настолько, что даже трудно понять, что это человек. Вы имели хоть когда-нибудь дело с обуглившимися трупами? Вот то-то и оно, но разве я жалуюсь? К нам попадают жертвы автомобильных катастроф, у которых голова висит на клочке кожи. Я и ими занимаюсь. Я медицинский эксперт, а медицинскому эксперту не приходится выбирать и делить трупы на такие, которые ему нравятся, и те, которые не нравятся. Но почему именно ко мне направляют всех – этих утопленников? Почему их никогда не дают кому-нибудь другому?
– Послушайте, – попытался было вставить Карелла, но Блейни уже взял разгон и остановить его было невозможно.
– И должен вам сказать, что со своей работой я справляюсь лучше любого во всем этом чертовом Управлении. Все дело лишь в том, что я уступаю им в выслуге лет. Это у них тут такая политика. Теперь догадываетесь, кому здесь достается самая непыльная работенка? Этим старым маразматикам, которые режут трупы уже по сорок лет. Но настоящую тонкую работу за них приходится выполнять мне. Тонкую работу, которая требует настоящего мастерства. Я смело могу считаться мастером своего дела. Я никогда не упускаю даже самой мельчайшей детали. Ни малейшей подробности. И вот в результате этой своей добросовестности я должен возиться со всеми этими утопленниками!
– Но, может быть, все дело как раз в том, что вас считают настолько квалифицированным экспертом, что просто не решаются доверить такую сложную работу кому-либо иному, – удалось вставить Карелле.
– Считают экспертом, да, – Блейни задумался. – Крупным специалистом?
– Ну, естественно. Ведь вы же сами только что сказали, что вы отличный специалист. Вы прекрасно знаете свое дело. Что же касается этих утопленников, то работать с ними может далеко не каждый. Их просто нельзя поручить какому-нибудь грубому мяснику, черт побери.
Сиреневые глаза Блейни немного смягчились.
– Знаете, я как-то никогда не рассматривал этот вопрос с этой точки зрения, – сказал он.
Тень улыбки проскользнула по его лицу, но тут же он мрачно нахмурил брови, сосредоточенно обдумывая новую проблему.
– А что вы могли бы сказать относительно этого тела? – поторопился спросить Карелла, не желая позволить Блейни слишком погружаться в свои мысли.
– Ах, это? – сказал Блейни. – Так я ведь уже все высказал в своем заключении, там все изложено достаточно подробно. Тело пробыло в воде, я беру на себя смелость утверждать это вполне определенно, примерно четыре месяца. А сейчас я только что завершил обследование сердца.
– Ну и?..
– Вы хоть что-нибудь знаете о сердце?
– Вообще-то, не очень.
– Ну, надеюсь, вы знаете хотя бы то, что существуют правое и левое предсердия? Кровь для того, чтобы пройти по кровеносным сосудам... Господи, да не могу же я читать лекции по анатомии каждый раз....
– Да я и не прошу вас читать лекцию.
– Во всяком-случае, я провел так называемый тест Геттлера. Смысл его в основном сводится к тому, что при утоплении вода через легкие попадает в кровь. И благодаря определенным тестам мы можем сказать довольно точно, утонул ли человек в пресной воде или в соленой.
– Но поскольку нашу утопленницу выловили в реке Харб, – сказал Карелла, – то это само по себе означает, что утонула она в пресной воде, не так ли?
– Конечно. Но Смит, помимо этого, утверждает... вы знаете работы Смита, Глейстера и фон Нойрайтера, посвященные этому вопросу?
– Продолжайте, продолжайте, – покорно сказал Карелла.
– Так вот Смит утверждает, что если человек, уже будучи мертвым, попадает в воду, то совершенно исключено, чтобы в его левую часть сердца попала вода. – Блейни сделал многозначительную паузу. – Иными словами, если мы не обнаруживаем воду в сердце при вскрытии, то можно с полной уверенностью утверждать, что человек этот умер не в результате утопления. Он был уже мертв к тому моменту, как соприкоснулся с водой.
– Да? – произнес Карелла с явным интересом.
– В сердце этой девушки не обнаружено ни капли воды, Карелла. А это означает, что она не утонула.
Карелла внимательно вглядывался в сиреневые глаза Блейни.
– В таком случае от чего же она умерла? – спросил он.
– Острое отравление мышьяком, – уверенно сказал Блейни. – Очень большое количество его было обнаружено и в её желудке, и в кишечнике. Однако в остальных частях организма заметного избытка мышьяка не наблюдалось, следовательно, приходится исключить возможность хронического отравления, то есть отравления путем введения в организм мышьяка малыми дозами. Здесь имел место ярко выраженный случай острого отравления. Фактически она должна была умереть не позднее чем через несколько часов после приема его внутрь.
Блейни задумчиво почесал лысину.
– Фактически, – добавил он, – можно утверждать, что мы имеем дело с убийством...
Глава 3
Жизнь, если рассматривать её со здоровой толикой цинизма, представляет собой нечто вроде огромной мошеннической операции.
Поглядите-ка вокруг, друзья мои, и вы увидите множество мошенников:
“Леди и джентльмены, я держу прямо перед вами кусок необычного мыла. Из всех поступающих в продажу только это мыло имеет в своем составе неоценефрта-нецитин, который мы для простоты называем нео номер семь. Нео номер семь формирует невидимую глазом пленку, которая защищает эпидермис одновременно...”
“Друзья мои, если вы окажете мне честь и изберете меня, то я могу обещать вам безупречное и справедливое правление. Вы спросите, почему я беру на себя смелость обещать вам такое правление? Потому что я человек искренний и не очень считаюсь со всякими там правами. Я человек честный и прямой и намерен править твердой рукой. Мне нелегко запудрить мозги всякими там правами человека, и если эти права человека противоречат вашим интересам, интересам избирателей, которые избрали меня на этот пост, то меня не остановят какие-то там мифические права...”
“Посуди сам, Джордж, где ещё ты можешь заключить сделку на столь выгодных для себя условиях? Мы хотим сконструировать всю эту штуковину, взяв на себя полную ответственность за качество производимых работ; и все это обойдется тебе всего-то в один-единственный миллион долларов. Я гарантирую тебе это. Тут ты можешь полностью положиться на мою личную ответственность...”
“Детка, должен тебе сказать, что подобного я ещё никогда не испытывал в жизни. Стоит только тебе появиться в комнате и, Господи, комната просто озаряется, способна ли ты понять это? Мое сердце сжимается как на качелях, дух захватывает! От тебя, детка, исходит какой-то божественный свет, сияние, как проблеск солнца, пробившийся сквозь тучи. Если уж это не любовь, то я просто не знаю, что же тогда зовется любовью. Поверь мне, детка, в жизни своей я не испытывал ничего подобного. У меня постоянно такое ощущение, будто я хожу, касаясь головой облаков, мне хочется петь от переполняющих меня чувств. Милая, я люблю тебя, я просто с ума схожу от любви. Так будь же хорошей девочкой и сними с себя, наконец, это платье, детка!..”
“Я буду с вами предельно откровенен. Эта машина имела на спидометре семьдесят пять тысяч миль, пока мы не перевели этот спидометр назад. А кроме того, мы ещё и перекрасили её. А никогда не стоит доверять перекрашенной машине. Никогда не знаешь, что там может оказаться под краской, мой друг. И я не продал бы эту развалину вам, даже если бы вы сами умоляли меня об этом. Но не пожалейте ещё минутки вашего времени и подойдите вот к этой лилово-красной красотке, которая принадлежала до этого старой деве, тетушке нашего протестантского проповедника. Она раз в неделю выводила её из гаража только для того, чтобы отправиться за покупками в ближайший магазин. Машина эта в отличнейшем состоянии...”
Мы имеем честь объявить о выходе в свет самого читаемого романа со времен “Унесенных ветром”
“РАЗБИТАЯ ФЛЕЙТА”
Книга эта
Вошла в состав Лучших Книг Месяца!
Вошла в число книг, отобранных Литературной Гильдией!
Отобрана Клубом читателей!
Права на её экранизацию приобретены одной из крупнейших кинокомпаний для съемок фильма с Тэбом Хантером, в главной роли!
Шесть миллионов экземпляров уже разошлось!
Срочно бегите к ближайшему книжному магазину и, возможно, Вы ещё успеете её заказать!”
“Привет, друзья, меня зовут Джордж Гросник. А это мой брат, Луи Гросник. Мы производим “Пиво Гросника”... Ну, ладно, Лу, скажи-ка им...”
Примерно так вам пытаются навязать свой товар, куда бы вы ни сунулись, и буквально на каждом шагу. А поскольку это происходит ежечасно и ежеминутно, то можно, пожалуй, сказать, что буквально каждый человек пытается завоевать ваше доверие, а если удастся, то и обмануть его, а значит, буквально каждый является в известной степени мошенником где-то в глубине души. Однако будем соблюдать осторожность, друзья, – телевизор включен и человек на экране указывает прямо на вас.
Человек в синем костюме обладал располагающей внешностью: высокий, с правильными чертами лица, приветливым взглядом и добродушней улыбкой. Одет он был безукоризненно. Сорочка его сияла снежной белизной, костюм был тщательно отутюжен. Он был в начищенных до блеска черных ботинках и в шелковых носках, которые явно удерживались на месте несколько старомодными подвязками.
В руках он держал путеводитель по городу. Он поглядел на свои часы. Почти половина седьмого. Джемисон, если он вообще собирается сегодня обедать, должен был появиться с минуты на минуту. В фойе кипела бурная жизнь. Какая-то пивная компания собиралась проводить здесь конкурс красавиц года, и манекенщицы расхаживали по толстому ковру холла во всех направлениях, преследуемые журналистами и фоторепортерами. Все кандидатки на первое место выглядели почти одинаково. Различались они разве что цветом волос, однако, все остальное выглядело совершенно идентично. По существу, ени тоже были воплощенными символами, созданными фантазией мошенников. Да и сами они в немалой степени были тоже мошенницами.
Он заметил Джемисона, когда тот выходил из лифта. Он быстро поднялся со своего места и, продолжая держать путеводитель в руках, остановился на верхней ступеньке лестницы, ведущей на улицу. Краешком глаза он следил за Джемисоном, который сейчас направлялся к лестнице. Казалось, что все свое внимание он сосредоточил на книге, но когда Джемисон поравнялся с ним, он резко обернулся налево и столкнулся с ним.
Джемисон растерянно остановился.
Это был довольно толстый человек в коричневом костюме в полоску. Мошенник тем временем неловко пытался поднять с пола выпавший у него из рук путеводитель и заговорил, ещё не поднявшись с колен.
– О Господи, простите ради всего святого. Извините, пожалуйста, – сказал он.
– Да нет, ничего страшного, – сказал Джемисон. Мошенник поднялся и выпрямился во весь рост.
– Я так увлекся этой книжицей, что, по-видимому, перестал соображать, что я... но с вами все-таки все в порядке, я не – причинил вам особенного беспокойства?
– Нет, нет, ничего, – сказал Джемисон.
– Ну, я рад, что все так обошлось. Честно говоря, никак не могу разобраться в этом чертовом путеводителе, это просто какая-то китайская грамота, должен признаться. Я-то, видите ли, собственно, из Бостона и пытался разыскать по этой книжке нужную мне улицу...
– Вы из Бостона? – с интересом спросил Джемисон. – Неужели?
– Ну, собственно, не из самого Бостона, а из его пригорода. Из Западного Ньютона. А вы знаете Бостон?
– Конечно же, знаю, – сказал Джемисон. – Я прожил в Бостоне всю свою жизнь.
Лицо мошенника расплылось в радостной улыбке.
– Да неужели? Надо же... нет, подумать только, как вам нравится такое совпадение, а?
– Тесен мир, не правда ли? – сказал Джемисон, улыбаясь.
– Нет, такого случая упускать не следует, – сказал мошенник. – Я, можно сказать, даже суеверен в этом отношении. Такие совпадения следует обязательно отметить. Может, вы согласитесь выпить со мной по маленькой?
– Видите ли, я, собственно, собирался сейчас пообедать, – сказал Джемисон.
– Вот и отлично, можно будет сейчас выпить по маленькой, а потом уж отправляться по своим делам. Аппетиту это никак не повредит. Честно говоря, я очень рад, что вот так вот буквально натолкнулся на вас. Я ведь тут не знаю ни одной живой души.
– Да, пожалуй, можно и выпить немного, – сказал Джемисон. – Вы приехали сюда по делам?
– По делам, – ответил мошенник, – Я от “Мальборо Трактор Корпорейшн”, знаете такую?
– Нет. Я-то сам занимаюсь текстилем, – сказал Джемисон.
– Ну, это не важно. Так нам зайти в бар отеля или вы предпочли бы поискать что-нибудь более подходящее? Эти бары при отелях слишком торжественны. Как вы считаете? – Он уже успел взять Джемисона под руку и направлял его к выходу.
– Собственно, я никогда...
– И совершенно справедливо. Помнится мне, что на соседней улице я заметил множество довольно симпатичных баров. Почему бы нам не попытать счастья в одном из них? – Он провел Джемисона через вертящуюся дверь и, оказавшись на улице, оглянулся на здание отеля в явной растерянности. – Погодите-ка, дайте-ка мне разобраться, – сказал он. – В какую сторону здесь запад, а в какую восток?
– Восток в эту сторону, – сказал Джемисон, указывая ему направление.
– Вот и отлично.
Мошенник представился ему как Чарли Парсонс, а Джемисон сказал, что его зовут Эллиотом. Они шагали рука об руку вдоль по улице, разглядывая вывески баров и бракуя их один за другим, причем основания для этой выбраковки чаще всего подсказывал Парсонс.
Когда же они добрались до заведения под вывеской “Красный Какаду”, Парсонс придержал Джемисона за локоть.
Поглядите-ка вокруг, друзья мои, и вы увидите множество мошенников:
“Леди и джентльмены, я держу прямо перед вами кусок необычного мыла. Из всех поступающих в продажу только это мыло имеет в своем составе неоценефрта-нецитин, который мы для простоты называем нео номер семь. Нео номер семь формирует невидимую глазом пленку, которая защищает эпидермис одновременно...”
“Друзья мои, если вы окажете мне честь и изберете меня, то я могу обещать вам безупречное и справедливое правление. Вы спросите, почему я беру на себя смелость обещать вам такое правление? Потому что я человек искренний и не очень считаюсь со всякими там правами. Я человек честный и прямой и намерен править твердой рукой. Мне нелегко запудрить мозги всякими там правами человека, и если эти права человека противоречат вашим интересам, интересам избирателей, которые избрали меня на этот пост, то меня не остановят какие-то там мифические права...”
“Посуди сам, Джордж, где ещё ты можешь заключить сделку на столь выгодных для себя условиях? Мы хотим сконструировать всю эту штуковину, взяв на себя полную ответственность за качество производимых работ; и все это обойдется тебе всего-то в один-единственный миллион долларов. Я гарантирую тебе это. Тут ты можешь полностью положиться на мою личную ответственность...”
“Детка, должен тебе сказать, что подобного я ещё никогда не испытывал в жизни. Стоит только тебе появиться в комнате и, Господи, комната просто озаряется, способна ли ты понять это? Мое сердце сжимается как на качелях, дух захватывает! От тебя, детка, исходит какой-то божественный свет, сияние, как проблеск солнца, пробившийся сквозь тучи. Если уж это не любовь, то я просто не знаю, что же тогда зовется любовью. Поверь мне, детка, в жизни своей я не испытывал ничего подобного. У меня постоянно такое ощущение, будто я хожу, касаясь головой облаков, мне хочется петь от переполняющих меня чувств. Милая, я люблю тебя, я просто с ума схожу от любви. Так будь же хорошей девочкой и сними с себя, наконец, это платье, детка!..”
“Я буду с вами предельно откровенен. Эта машина имела на спидометре семьдесят пять тысяч миль, пока мы не перевели этот спидометр назад. А кроме того, мы ещё и перекрасили её. А никогда не стоит доверять перекрашенной машине. Никогда не знаешь, что там может оказаться под краской, мой друг. И я не продал бы эту развалину вам, даже если бы вы сами умоляли меня об этом. Но не пожалейте ещё минутки вашего времени и подойдите вот к этой лилово-красной красотке, которая принадлежала до этого старой деве, тетушке нашего протестантского проповедника. Она раз в неделю выводила её из гаража только для того, чтобы отправиться за покупками в ближайший магазин. Машина эта в отличнейшем состоянии...”
* * *
“ТОЛЬКО СЕГОДНЯ ВПЕРВЫЕ В ИСТОРИИ ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДЕЛА:Мы имеем честь объявить о выходе в свет самого читаемого романа со времен “Унесенных ветром”
“РАЗБИТАЯ ФЛЕЙТА”
Книга эта
Вошла в состав Лучших Книг Месяца!
Вошла в число книг, отобранных Литературной Гильдией!
Отобрана Клубом читателей!
Права на её экранизацию приобретены одной из крупнейших кинокомпаний для съемок фильма с Тэбом Хантером, в главной роли!
Шесть миллионов экземпляров уже разошлось!
Срочно бегите к ближайшему книжному магазину и, возможно, Вы ещё успеете её заказать!”
* * *
“Единственный недостаток званых обедов у этого парня состоит в том, что он не умеет составлять мартини. Сами понимаете, что занятие это требует определенной тонкости. Попробуйте воспользоваться моим рецептом. Берете чайный стакан джина...”“Привет, друзья, меня зовут Джордж Гросник. А это мой брат, Луи Гросник. Мы производим “Пиво Гросника”... Ну, ладно, Лу, скажи-ка им...”
Примерно так вам пытаются навязать свой товар, куда бы вы ни сунулись, и буквально на каждом шагу. А поскольку это происходит ежечасно и ежеминутно, то можно, пожалуй, сказать, что буквально каждый человек пытается завоевать ваше доверие, а если удастся, то и обмануть его, а значит, буквально каждый является в известной степени мошенником где-то в глубине души. Однако будем соблюдать осторожность, друзья, – телевизор включен и человек на экране указывает прямо на вас.
* * *
Человек в темно-синем костюме был мошенником. Он сидел сейчас в фойе отеля и поджидал человека по фамилии Джемисон. Впервые он увидел этого Джемисона на перроне вокзала, когда прибыл поезд из Бостона. Потом он следовал за Джемисоном до самого отеля, а теперь, сидя здесь, в фойе, он терпеливо дожидался его появления, поскольку у человека в синем костюме были вполне определенные планы относительно Джемисона.Человек в синем костюме обладал располагающей внешностью: высокий, с правильными чертами лица, приветливым взглядом и добродушней улыбкой. Одет он был безукоризненно. Сорочка его сияла снежной белизной, костюм был тщательно отутюжен. Он был в начищенных до блеска черных ботинках и в шелковых носках, которые явно удерживались на месте несколько старомодными подвязками.
В руках он держал путеводитель по городу. Он поглядел на свои часы. Почти половина седьмого. Джемисон, если он вообще собирается сегодня обедать, должен был появиться с минуты на минуту. В фойе кипела бурная жизнь. Какая-то пивная компания собиралась проводить здесь конкурс красавиц года, и манекенщицы расхаживали по толстому ковру холла во всех направлениях, преследуемые журналистами и фоторепортерами. Все кандидатки на первое место выглядели почти одинаково. Различались они разве что цветом волос, однако, все остальное выглядело совершенно идентично. По существу, ени тоже были воплощенными символами, созданными фантазией мошенников. Да и сами они в немалой степени были тоже мошенницами.
Он заметил Джемисона, когда тот выходил из лифта. Он быстро поднялся со своего места и, продолжая держать путеводитель в руках, остановился на верхней ступеньке лестницы, ведущей на улицу. Краешком глаза он следил за Джемисоном, который сейчас направлялся к лестнице. Казалось, что все свое внимание он сосредоточил на книге, но когда Джемисон поравнялся с ним, он резко обернулся налево и столкнулся с ним.
Джемисон растерянно остановился.
Это был довольно толстый человек в коричневом костюме в полоску. Мошенник тем временем неловко пытался поднять с пола выпавший у него из рук путеводитель и заговорил, ещё не поднявшись с колен.
– О Господи, простите ради всего святого. Извините, пожалуйста, – сказал он.
– Да нет, ничего страшного, – сказал Джемисон. Мошенник поднялся и выпрямился во весь рост.
– Я так увлекся этой книжицей, что, по-видимому, перестал соображать, что я... но с вами все-таки все в порядке, я не – причинил вам особенного беспокойства?
– Нет, нет, ничего, – сказал Джемисон.
– Ну, я рад, что все так обошлось. Честно говоря, никак не могу разобраться в этом чертовом путеводителе, это просто какая-то китайская грамота, должен признаться. Я-то, видите ли, собственно, из Бостона и пытался разыскать по этой книжке нужную мне улицу...
– Вы из Бостона? – с интересом спросил Джемисон. – Неужели?
– Ну, собственно, не из самого Бостона, а из его пригорода. Из Западного Ньютона. А вы знаете Бостон?
– Конечно же, знаю, – сказал Джемисон. – Я прожил в Бостоне всю свою жизнь.
Лицо мошенника расплылось в радостной улыбке.
– Да неужели? Надо же... нет, подумать только, как вам нравится такое совпадение, а?
– Тесен мир, не правда ли? – сказал Джемисон, улыбаясь.
– Нет, такого случая упускать не следует, – сказал мошенник. – Я, можно сказать, даже суеверен в этом отношении. Такие совпадения следует обязательно отметить. Может, вы согласитесь выпить со мной по маленькой?
– Видите ли, я, собственно, собирался сейчас пообедать, – сказал Джемисон.
– Вот и отлично, можно будет сейчас выпить по маленькой, а потом уж отправляться по своим делам. Аппетиту это никак не повредит. Честно говоря, я очень рад, что вот так вот буквально натолкнулся на вас. Я ведь тут не знаю ни одной живой души.
– Да, пожалуй, можно и выпить немного, – сказал Джемисон. – Вы приехали сюда по делам?
– По делам, – ответил мошенник, – Я от “Мальборо Трактор Корпорейшн”, знаете такую?
– Нет. Я-то сам занимаюсь текстилем, – сказал Джемисон.
– Ну, это не важно. Так нам зайти в бар отеля или вы предпочли бы поискать что-нибудь более подходящее? Эти бары при отелях слишком торжественны. Как вы считаете? – Он уже успел взять Джемисона под руку и направлял его к выходу.
– Собственно, я никогда...
– И совершенно справедливо. Помнится мне, что на соседней улице я заметил множество довольно симпатичных баров. Почему бы нам не попытать счастья в одном из них? – Он провел Джемисона через вертящуюся дверь и, оказавшись на улице, оглянулся на здание отеля в явной растерянности. – Погодите-ка, дайте-ка мне разобраться, – сказал он. – В какую сторону здесь запад, а в какую восток?
– Восток в эту сторону, – сказал Джемисон, указывая ему направление.
– Вот и отлично.
Мошенник представился ему как Чарли Парсонс, а Джемисон сказал, что его зовут Эллиотом. Они шагали рука об руку вдоль по улице, разглядывая вывески баров и бракуя их один за другим, причем основания для этой выбраковки чаще всего подсказывал Парсонс.
Когда же они добрались до заведения под вывеской “Красный Какаду”, Парсонс придержал Джемисона за локоть.