МакБейн Эд. Обычная работа

   Мейер промолчал. Если бы он знал заранее, что Уиллем Ван-Хоутен, бывший судья, был против того, чтобы заявляли в полицию, то он не приехал бы сюда ни за что на свете. Мейер уже подумывал о том, а не уехать ли ему прямо сейчас, но Адель Горман снова заговорила, и было бы невежливо уйти, так и не дав договорить хозяйке.
   - ..ей наверное тридцать с небольшим. На мой взгляд, по крайней мере. Другое привидение - мужчина примерно вашего возраста - так лет сорок, сорок пять или что-то вроде этого.
   - Мне тридцать семь, - сказал Мейер.
   - О!..
   - Лысина вводит в заблуждение многих.
   - Да...
   - Я облысел, будучи еще совсем молодым.
   - Во всяком случае, - продолжала Адель, - их зовут Элизабет и Иоганн, и очень может быть, что они...
   - Значит у них есть и имена, я вас правильно понял?
   - Да. Они, видите ли, являются нашими предками. Мой отец по национальности голландец и несколько сот лет назад в нашей семье и в самом деле были некие Элизабет и Иоганн Ван-Хоутены, но это было еще в те далекие времена, когда Смоук-Райз была просто маленькой голландской деревушкой.
   - Значит, они голландцы. Так-так, понятно, - проговорил Мейер.
   - Да. И они всегда появляются в старинных голландских платьях. И говорят они тоже по-голландски.
   - А вы слышали их, мистер Горман?
   - Да, - подтвердил Горман. - Я слеп, вы понимаете... - и он приостановился, как бы ожидая какого-то замечания со стороны Мейера. Но поскольку такового не последовало, он продолжил. - Но я слышал их.
   - Вы знаете голландский язык?
   - Нет, но мой тесть свободно владеет им. Он-то и сказал нам, на каком языке они разговаривают и пересказал содержание их разговора.
   - И что же они говорили?
   - Ну, прежде всего они говорили о своем намерении присвоить себе драгоценности Адели и, черт возьми, они незамедлительно это и сделали.
   - Драгоценности вашей жены? А я считал...
   - Они были завещаны ей ее матерью. Мой тесть хранит их в своем сейфе.
   - Хранил, вы хотели сказать.
   - Нет. Продолжает хранить. Помимо тех, что были украдены, там лежат еще несколько вещей. Два кольца и ожерелье. - И какова их примерная стоимость?
   - Всех? Я полагаю, что стоят они тысяч сорок, в долларах.
   - У этих ваших привидений губа не дура. Лампочка торшера внезапно замигала. Мейер глянул на нее и почувствовал, как по спине у него поползли мурашки.
   - Свет начинает гаснуть, Ральф, - прошептала Адель.
   - Сейчас без четверти три?
   - Да.
   - Они явились, - прошептал Горман.
   Девушка, снимавшая квартиру на паях с Мэри Хоуэлл, досматривала уже четвертый сон, когда они постучались в ее дверь. Но она была весьма предприимчивой леди, прекрасно приспособившейся к неожиданностям большого города, поэтому прежде всего она приступила к своему собственному расследованию, едва только приоткрылась дверь. Глядя в узенькую щелку, она незамедлительно потребовала от пришедших четко и ясно произнести по буквам их фамилии. Потом она потребовала сообщить номера их жетонов. Затем она потребовала поднести к дверному глазку и жетоны, и удостоверения так, чтобы она могла хорошенько все разглядеть. Но и этого ей показалось мало.
   - А теперь погодите минутку, - проговорила она через закрытую дверь.
   Прождали они около пяти минут, пока не услышали вновь ее торопливые шаги. Тяжелый засов с грохотом отодвинулся, дверная цепочка была снята, щелкнул замок, потом - еще один и, наконец, девушка отворила дверь.
   - Входите, - сказала она, - простите, что мне пришлось заставить вас ждать. Я только позвонила в ваш участок и мне там сказали, что вам можно открыть.
   - А вы очень осторожная девушка, - заметил Хейвс.
   - Такой поздней ночью? Да что я, с ума сошла, чтобы открывать дверь незнакомым? - отозвалась она.
   Ей было не более двадцати пяти лет, рыжие волосы ее были намотаны на бигуди, а лицо густо намазано кольдкремом, удаляющим косметику. На ней был розовый халатик, накинутый поверх фланелевой пижамы. И хотя в девять часов утра она наверняка будет выглядеть вполне привлекательной девушкой, сейчас она была страшна, как смертный грех.
   - Назовите, пожалуйста, ваши имя и фамилию, мисс, - попросил ее Карелла.
   - Лу Каплан. А что все-таки случилось? Неужто опять ограбили какую-то квартиру в доме?
   - Нет, мисс Каплан. Мы хотим задать вам несколько вопросов относительно Мэрси Хоуэлл. Она проживала здесь вместе с вами?
   - Да, - сказала Лу. Но тут она недоверчиво уставилась на них. - А почему вы говорите "проживала"? Она и сейчас тут живет.
   Они все еще стояли в маленькой передней их скромной квартирки, и в этой передней вдруг наступила такая тишина, что сразу стали слышны все далекие и близкие ночные шумы. Было такое впечатление, будто их неожиданно впустили сюда специально для того, чтобы рассеять эту тишину. Шум спущенной в унитазе воды, бормотание радиаторов центрального отопления, плач ребенка, лай собаки - все эти звуки налетели откуда-то и неожиданно заполнили тесную переднюю, в которой двое мужчин и одна женщина молча и настороженно всматривались друг другу в глаза. Наконец Карелла глубоко вздохнул и сказал:
   - Ваша соседка по квартире умерла. Ее сегодня убили ножом сразу после того, как она вышла из театра.
   - Нет! - выкрикнула Лу, а потом произнесла каким-то тихим, но упрямым голосом. - Нет, она жива.
   - Мисс Каплан, она умерла.
   - О, господи Иисусе, - проговорила Лу и вдруг залилась слезами, - о, господи, о черт побери!
   Мужчины стояли и чувствуя себя очень глупо, понимая, что, несмотря на свою силу, они совершенно беспомощны, а поэтому выглядят в этой крохотной передней особенно неуклюже.
   Лу Каплан закрыла ладонями лицо и повторяла без умолку: "Простите, о, господи, очень прошу вас, о, господи, извините, господи, бедная Мэри, боже мой..."
   Они старались не смотреть на ее вздрагивающие плечи и вообще на всю ее жалкую фигурку. Наконец плач постепенно затих, она глянула на них некрасивыми печальными глазами, неожиданно проговорила почти неслышным голосом: "Входите, пожалуйста", и ввела их в комнату. В продолжение почти всего последующего разговора она упрямо не подымала глаз. Казалось, что она просто не может себя заставить посмотреть в лицо людям, принесшим ей такую ужасную новость, и сидела, уставившись в пол.
   - Вам известно, кто это сделал? - спросила она.
   - Нет, пока нет. - И мы не стали бы будить вас вот так среди ночи...
   - Это ерунда.
   - Видите ли, очень часто бывает так, что, если мы начинаем действовать достаточно быстро, пока след еще не остыл...
   - Да, я понимаю.
   - То нам часто удается...
   - Да, да. Пока не остыл след, - сказала Лу.
   - Вот именно.
   И в комнате опять воцарилась тишина.
   - Не можете ли вы сказать нам, были ли у мисс Хоуэлл враги? - спросил наконец Карелла.
   - Она была самой милой девушкой на свете, - сказала Лу.
   - Ссорилась ли она с кем-нибудь в последнее время или...
   - Нет.
   - ..звонил ли ей кто-нибудь по телефону с угрозами, а может, ей присылали такие письма?
   Лу Каплан более внимательно посмотрела на них.
   - Да, - сказала она. - Было одно такое письмо.
   - Письмо с угрозами?
   - Мы так и не смогли решить. Но все же оно здорово напугало Мэри. Из-за него она купила себе пистолет.
   - Какой пистолет?
   - Не знаю. Маленький какой-то.
   - А не был ли это браунинг двадцать пятого калибра?
   - Я не разбираюсь в пистолетах.
   - И это письмо пришло к ней по почте или было вручено лично?
   - Оно пришло по почте. На адрес театра.
   - Когда?
   - Неделю назад.
   - Она заявляла о нем в полицию?
   - Нет.
   - А почему?
   - А вы что, не видели "Гремучую змею"?
   - То есть как это? Что вы хотите сказать? - не понял Карелла.
   - "Гремучая змея" - это мюзикл. Пьеса, в которой играла Мэрси.
   - Нет. Не видел.
   - Но вы, конечно, слышали о ней.
   - Нет.
   - Господи, да в каком же мире вы живете? Вы что, с луны свалились?
   - Весьма сожалею, но я не...
   - Простите, - тут же прервала его Лу. - Обычно я... Я просто очень хочу... Простите меня ради бога.
   - Ничего, ничего, - успокоил ее Карелла.
   - Во всяком случае.., спектакль наделал много шума.., вначале были неприятности, понимаете... Нет, вы и в самом деле ничего не слыхали? Об этом писали все газеты.
   - Ну, что же, по всей вероятности, я пропустил эти статьи, - сказал Карелла. - Так в чем же состояли эти неприятности?
   - Ну, уж об этом-то вам следовало бы знать!
   - Увы! Не знаю.
   - Вы не слышали о танце Мэрси?
   - Нет.
   - Ну, хорошо. В одной из сцен Мэрси танцует в заглавной роли совершенно раздетая. Главная идея заключалась в том, чтобы выразить.., да ну ее к черту эту идею. Главное в том, что в танце этом не было ничего неприличного, даже ничего сексуального! Но полиция в этом не разобралась и запретила пьесу после первых же двух спектаклей. Постановщикам пришлось обратиться в суд с требованием разрешить спектакль.
   - Ага. Теперь я припоминаю, - сказал Карелла.
   - Все это я говорю к тому, что никто из связанных с "Гремучей змеей" не стал бы ровным счетом ничего сообщать в полицию, включая и письма с угрозами.
   - Но если уж она решила купить пистолет, - сказал Хейвс, - то ей в любом случае пришлось обращаться в полицию за разрешением.
   - У нее не было разрешения.
   - Так как же она в таком случае умудрилась раздобыть пистолет? Нельзя же просто так войти в магазин и купить его без...
   - Один из ее друзей продал его ей.
   - А фамилия этого ее друга?
   - Гарри Донателло.
   - Импортер, - сухо заметил Карелла.
   - Импорт сувенирных пепельниц, - добавил Хейвс.
   - Я не знаю, чем он занимается, - сказала Лу. - Но он раздобыл для нее пистолет.
   - Когда это было?
   - Через пару дней после получения письма. - А какого содержания было это письмо?
   - Сейчас я отдам вам его, - сказала Лу и пошла в спальню. До них донесся скрип выдвигаемого ящика, шорох перебираемых бумаг и потом в дверях появилась Лу. - Вот оно, - сказала она.
   Не имело особого смысла пытаться сохранить отпечатки пальцев на бумаге, побывавшей в руках Мэрси Хоуэлл, Лу Каплан и бог знает, какого еще числа людей. Но Карелла тем не менее принял его на платок, разложенный на ладони, а затем бросил взгляд на лицевую сторону конверта.
   - Ей следовало сразу отнести его к нам, - сказал он, - Оно напечатано на фирменной бумаге отеля, и мы выяснили бы адрес отправителя, даже и пальцем не шевельнув.
   Письмо и в самом деле было написано на фирменной почтовой бумаге жалкого клоповника под гордым названием "Отель Эддисон", расположенного примерно в двух кварталах от театра на Тринадцатой улице, где работала Мэрси Хоуэлл. В конверте был один-единственный листок. Карелла развернул его. Текст написанный карандашом был краток:
   ОДЕНЬТЕ ВАШУ ОДЕЖДУ, МИСС! АНГЕЛ МЕСТИ.
   Лампа, мигнув, погасла, и комната погрузилась во мрак.
   Сначала не было слышно никаких звуков, кроме прерывистого дыхания Адели Горман. Но потом постепенно, почти незаметно, будто сквозь полосу влажного тумана где-то на безлюдном берегу, стали доноситься приглушенные голоса, а в комнате как-то сразу стало холодно. Голоса эти походили на гомон толпы, уже долгое время спорящей и, казалось, уставшей от спора. Голоса то приближались, то удалялись, но были неразборчивы, потому что спор этот велся на каком-то странном языке с множеством носовых и шипящих звуков. К этому примешивался также шум все усиливающегося ветра. Казалось, будто внезапно распахнулась запретная дверь, а за ней сгрудилась толпа призраков, ведущая этот бесконечный и непонятный спор. Господи, до чего холодно стало в комнате! Голоса нарастали, становились отчетливей, несомые все тем же пронизывающим ветром, они звучали громче, приближались и, наконец, заполнили всю комнату, как бы вырвавшись внезапно из какой-то мрачной и холодной бездны. И тут из общего хора этих невидимых мертвецов выделились два таких же загробных голоса. Они принесли с собой новый порыв пронизывающего до костей холода потустороннего мира. Сначала послышался шепот мужского голоса, который с каким-то странным, явно иностранным акцентом произнес единственное слово: "Ральф!" К нему тут же присоединился женский голос, который с тем же странным акцентом прошептал: "Адель!" И еще раз - "Ральф! Ральф!", "Адель!"... Голоса эти каким-то образом накладывались друг на друга, звучали они требовательно, сердито, становились все громче и наконец слились в мучительный стон, который будто уносило вдаль холодным ветром.
   Глаза Мейера так и не успели освоится с темнотой. Ему стало казаться, что он действительно видит какие-то призраки, носящиеся вокруг него, особенно, когда звук нарастал. Едва различимые контуры мебели начали принимать расплывчатые очертания, когда мужской голос грозил, а женский молил о чем-то. Потом неясный гомон толпы усилился, он становился все ближе, все настойчивей, как бы требуя возвращения в свой круг тех, кто на какой-то момент вырвался на свободу из разверзшейся бездны небытия. Шум ветра усилился, смешал и заглушил эти голоса, а потом, удаляясь, унес их с собой.
   Лампа вновь засветилась тусклым мерцающим светом. В комнате явно потеплело, но Мейер продолжал сидеть на своем месте, весь залитый холодным потом.
   - Ну, теперь-то вы поверили наконец? - спросила Адель Горман.
   Детектив Боб О'Брайен, выйдя из мужского туалета, направился было по коридору, когда заметил женщину, сидевшую на скамье у входа в дежурное помещение. Первым его желанием было снова вернуться в туалет, но было уже поздно - она тоже заметила его, и деваться было некуда.
   - Хэлло, мистер О'Брайен, - поприветствовала она его и неловко привстала, как бы не решив окончательно, следует ли ей встать или лучше продолжать беседу сидя, что вполне допустимо для настоящей леди.
   На часах в дежурке было две минуты четвертого, но женщина была одета так, будто собралась на вечернюю прогулку в парке - коричневые брюки, прогулочные туфли на низком каблуке, широкое бежевое пальто и шарф на голове. На вид ей было лет пятьдесят и если бы не чересчур длинный нос, лицо ее могло быть довольно милым в молодости. Решив, как видно, не разыгрывать из себя светскую даму, она все-таки поднялась со скамьи и теперь пыталась приноровить свой шаг к стремительной походке рослого О'Брайена. Так они и вошли в дежурную комнату.
   - Немного поздновато для прогулок, не так ли, миссис Блэр? - спросил О'Брайен. По натуре это был добрый человек, но сейчас он говорил резким и недоброжелательным тоном.
   Встречаясь с миссис Блэр, наверное, в семнадцатый раз за этот месяц, он успел уже порастерять неистребимое желание относиться с сочувствием к ее беде. Дело еще, честно говоря, состояло в том, что он был абсолютно бессилен оказать ей помощь, и эта беспомощность приводила его в раздражение.
   - Вы видели ее? - спросила миссис Блэр.
   - Нет, - ответил О'Брайен. - Весьма сожалею, миссис Блэр, но мне это не удалось.
   - Я принесла вам еще одну ее фотографию, может, это поможет.
   - Да, возможно, это поможет, - согласился он. Зазвонил телефон, О'Брайен снял трубку.
   - Восемьдесят седьмой участок. О'Брайен у телефона.
   - Боб, это говорит Берт Клинг. Я сейчас нахожусь на Калвер, где бросили бомбу в церковь.
   - Я тебя слушаю, Берт.
   - Насколько мне помнится, во вчерашнем списке угнанных машин фигурировал "фольксваген" красного цвета. Не мог бы ты свериться со списком и сказать мне, откуда он был угнан?
   - Хорошо, одну секундочку, - сказал О'Брайен и принялся просматривать лежащий на столе список.
   - Вот ее новая фотография, - сказала миссис Блэр. - Я знаю, как хорошо у вас получается с этими беглецами, мистер О'Брайен, ребятишки так любят вас, они всегда делятся с вами. Я верю, что вам обязательно расскажут о ней. И если вы увидите Пенелопу, то единственное, чего я хочу, так это чтобы вы сказали ей, что я очень сожалею об этом недоразумении.
   - Да, я обязательно скажу ей именно это, - заверил ее О'Брайен и тут же взял лежавшую на столе трубку. - Берт? Здесь сообщается о двух красных "фольксвагенах" - модели 64-го и 66-го годов. Дать тебе данные и того и другого?
   - Давай, - сказал Клинг.
   - Шестьдесят четвертая модель принадлежит некоему Арту Хаузеру. Ее угнали, когда она стояла у 861-го номера по Вест-Меридиан.
   - А модель шестьдесят шестого года?
   - Ее владелица Алиса Клири. Машину украли со стоянки на Четырнадцатой улице.
   - Хорошо. Большое спасибо, Боб, - сказал Клинг и повесил трубку.
   - И скажите ей, чтобы она вернулась домой к своей мамочке, продолжила свое миссис Блэр.
   - Обязательно, - сказал О'Брайен. - Если, конечно, увижу ее. Я ей обязательно передам ваши слова.
   - А она очень хорошо получилась на этой фотографии, правда? - спросила миссис Блэр. - Этот снимок был сделан на пасху. Это самая последняя из всех ее фотографий. Я думаю, что она очень поможет вам в поисках.
   О'Брайен поглядел на девушку на фотографии, потом встретился взглядом с зелеными полными слез глазами миссис Блэр и ему вдруг захотелось перегнуться через стол и потрепать ее по руке. Однако именно этого ему сейчас ни в коем случае не следовало делать. Поскольку, хотя он и справедливо считался лучшим специалистом участка по розыску бежавших детей, постоянно таская в своем блокноте не менее полусотни снимков юных беглецов, и хотя за ним числилось больше обнаружений, чем у любого полицейского в городе, он, черт побери, ничего не мог сделать для матери Пенелопы Блэр, которая сбежала из дому в июне.
   - Но вы должны понять... - начал было он.
   - Не будем больше возвращаться к этому вопросу, мистер О'Брайен, прервала она его и поднялась с места.
   - Миссис Блэр...
   - Я не желаю и слушать, - решительно произнесла миссис Блэр и торопливо вышла из дежурного помещения. - Скажите ей, что я по-прежнему люблю ее, - и шаги миссис Блэр зазвучали по металлической лестнице, ведущей вниз.
   О'Брайен тяжело вздохнул и сунул новую фотографию Пенелопы в изрядно потрепанную записную книжку. Когда миссис Блэр прервала его, не желая слушать никаких объяснений, он как раз собирался, уже бог знает в который раз, напомнить ей тот совершенно очевидный факт, что ее Пенелопе, ее дочери-беглянке, двадцать четыре года от роду и что никакая полиция на всем белом свете не может принудить ее вернуться домой, если она сама этого не хочет.
   Толстый Доннер был тайным осведомителем и фанатичным приверженцем турецких бань. Эту огромную глыбу мяса и жира, чем-то слегка напоминающую Будду, в любое время дня и ночи можно было разыскать в той или иной парной завернутым в полотенце и отдающимся ласке тепла, которое только и могло хоть как-то освежить его дряблое тело. В одном из таких ночных заведений, носившем название "Пар и формы", и разыскал его Берт Клинг. Он послал массажиста в парную и попросил сообщить Доннеру, что его ждут. Через того же массажиста Доннер передал Клингу, что выйдет через пять минут, если только Клинг не хочет присоединиться к нему в парной. От парной Клинг отказался. Он подождал в раздевалке и через семь минут туда явился Доннер, обернутый своим обычным полотенцем - зрелище весьма впечатляющее, особенно в половине четвертого утра.
   - Привет, - сказал Доннер. - Как дела?
   - Отлично, - сказал Клинг. - А как ты?
   - Да так себе.
   - Я ищу пару украденных колымаг, - сказал Клинг, сразу переходя к делу.
   - И что же это за колымаги? - спросил Доннер.
   - "Фольксвагены" моделей 64-го и 66-го годов.
   - Какого цвета?
   - Красные.
   - Обе?
   - Да.
   - И откуда их сперли?
   - Одну у 861-го по Уэст-Меридиан, а вторую со стоянки на Четырнадцатой улице.
   - И когда?
   - На прошлой неделе. Точного дня я не помню.
   - И что вам хотелось бы знать?
   - Кто угнал их.
   - Считаешь, что это сделал один и тот же тип?
   - Сомневаюсь.
   - А зачем вам понадобились именно эти железки?
   - Одна из них, возможно, была сегодня использована, когда бросили бомбу.
   - Это ту, что бросили в церкви на Калвер?
   - Вот именно.
   - На меня не рассчитывай, - сказал Доннер.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - В этом городе полно парней, которые с большим одобрением восприняли то, что там произошло. И я не хочу ввязываться в эту черно-белую свару.
   - А кто может прознать, что ты имеешь к этому отношение? - спросил Клинг.
   - Точно так, как вы собираете информацию, собирают ее и они.
   - Я нуждаюсь в твоей помощи, Доннер.
   - Понимаю, но на сей раз прошу уволить, - сказал Доннер, упрямо мотнув головой.
   - В таком случае мне придется обратиться на Хай-стрит.
   - Зачем это? У тебя там еще один источник информации?
   - Нет, просто там находится контора районного прокурора.
   И оба мужчины пристально посмотрели в глаза друг другу. Доннер в обернутом вокруг толстенного живота полотенце, истекающий потом с такой интенсивностью, будто он и сейчас продолжал сидеть в парилке, и Клинг, скорее напоминающий слегка усталого рекламного агента, чем полицейского, да еще угрожающего человеку разоблачением его прошлых темных делишек. При этом они оба прекрасно понимали друг друга и ценили тот странный симбиоз, который иногда возникает между людьми, чья профессия - охрана закона, и теми, кто этот закон нарушает, симбиоз, жизненно необходимый как тем, так и другим.
   - Не люблю, когда меня силком принуждают к чему-то, - Доннер наконец нарушил молчание.
   - А я не люблю нарываться на отказ, - парировал Клинг.
   - Когда нужны эти сведения?
   - Я хочу, чтобы колеса завертелись до наступления утра.
   - Тебе хочется чуда, не так ли?
   - А кто не жаждет чуда?
   - Чудеса стоят немало.
   - А почем они?
   - Двадцать пять за одну машину и полсотни, если удастся узнать об обеих.
   - Ты сначала разыщи машины, а о цене поговорим позднее.
   - А если до этого "позднее" кто-нибудь проломит мне череп?
   - Об этом тебе следовало позаботиться еще при выборе своей профессии, - возразил Клинг. - Ладно, Доннер, кончай трепаться. Просто два каких-то подонка решили бросить самодельную бомбу. Никто за ними не стоит и бояться тебе нечего.
   - Ты так считаешь? - осведомился Доннер. И тут же менторским тоном изрек банальную истину:
   - Расовые отношения в этом городе достигли к настоящему моменту наивысшего напряжения.
   - Ты знаешь мой номер в участке?
   - Еще бы мне не знать его, - мрачно подтвердил Доннер.
   - Я сейчас иду прямо туда и буду ждать твоего звонка.
   - Может, ты позволишь мне для начала хотя бы одеться?
   Ночной клерк отеля "Эддисон" сидел в полном одиночестве, когда Карелла с Хейвсом вошли в холл. Погруженный в раскрытую перед ним книгу, он даже не глянул в сторону детективов, когда те подходили к его столику. Холл отеля был выдержан в готическом стиле: на полу лежал изрядно вытертый восточный ковер, подле массивных красного дерева резных столов стояли огромные мягкие кресла с продавленными сидениями и засаленными подлокотниками. Возле каждой из двух облицованных красным деревом колонн стояло по плевательнице. Над столом регистратора висел великолепный абажур, в котором, однако, недоставало одного стекла, а второе было треснувшим. В старые добрые времена "Эддисон", несомненно, был роскошным отелем. А сейчас он походил на дешевую шлюху в изъеденном молью и облезлом норковом манто, которое она приобрела в лавке старьевщика.
   Клерк, как бы в противовес всему этому старью, оказался совсем молодым человеком, лет двадцати с чем-то. Он был в отлично выглаженном твидовом костюме и темной рубашке с галстуком в золотую с коричневым полоску. На носу у него красовались очки в изящной черепаховой оправе. С некоторым опозданием он оторвался от своей книги, близоруко прищурился и, наконец, встал.
   - Слушаю вас, джентльмены, - сказал он. - Чем могу быть вам полезен?
   - Полиция, - сказал Карелла. Он вынул бумажник и раскрыл его, показывая пришпиленный изнутри полицейский жетон.
   - Слушаю вас, сэр.
   - Я детектив Карелла, а это мой коллега, детектив Хейвс.
   - Здравствуйте. А я ночной клерк и зовут меня Ронни Сэнфорд.
   - Мы разыскиваем человека, который мог быть зарегистрирован в вашем отеле примерно две недели назад, - сказал Хейвс.
   - Ну что же, если он был здесь зарегистрирован две недели назад, то вполне возможно, - сказал Сэнфорд, - что он все еще живет у нас. Большинство таких постояльцев проживает у нас постоянно.
   - Вы держите здесь в холле фирменную почтовую бумагу?
   - Простите, сэр?
   - Почтовую бумагу с названием отеля на ней. Может ли кто-либо войти так, запросто, с улицы и взять листок такой бумаги?
   - Нет, сэр. Здесь в углу есть письменный стол, видите, рядом с лестницей, но мы не кладем на него почтовую бумагу с рекламой отеля.
   - А в номерах такая бумага есть?
   - Да, сэр.
   - А у вас в столе?
   - Естественно, сэр.
   - И у вас здесь постоянно находится дежурный?
   - Все двадцать четыре часа, сэр. Мы работаем в три смены. С восьми утра до четырех дня, с четырех дня и до двенадцати и с двенадцати до восьми утра.
   - И вы заступаете в двенадцать ночи?
   - Да, сэр.
   - Возвращался ли кто-нибудь из ваших постояльцев после того, как вы заступили на дежурство?
   - Да, сэр, но немногие.
   - Не заметили ли вы у кого-либо из них пятна крови на одежде?
   - Крови? О, нет, сэр.
   - А если бы были такие пятна, вы заметили бы их?
   - Простите, не понял, сэр?
   - Вы всегда следите за тем, что происходит вокруг вас?
   - Я стараюсь, сэр. По крайней мере, большую часть ночи. Иногда позволяю себе вздремнуть, если нет необходимости срочно готовиться к занятиям, но обычно...
   - А что вы изучаете?
   - Бухгалтерский учет. - Где?
   - В Рамзеевском университете.
   - Вы не возражаете, если мы посмотрим вашу регистрационную книгу?