Макбейн Лори. Найди меня, любимый

   Лили смотрела вслед своему возлюбленному, и прощальный поцелуй согревал ее сердце. Валентин, когда они проходили по саду, отправил остальных вперед, а сам, затащив Лили за розовый куст, стал целовать ее, шепча слова любви. Этот поцелуй был единственным со времени их краткого блаженства на острове.
   На обратном пути Валентин вел себя сдержанно, никак не проявляя к Лили своих чувств. Нет, он не оскорблял ее пренебрежением, но и никаких следов прежней страсти она в нем не замечала. Как-то раз девушка даже осмелилась поинтересоваться, не надоела ли она ему: сказала, что он не должен считать себя связанным поспешным обещанием. Этот разговор состоялся в каюте Валентина. Они были одни. Уайтлоу что-то писал в судовом журнале. Лили, глядя в пол, говорила, что в Англии их отношения на острове должны быть забыты. В ответ любимый сгреб ее в объятия и принялся целовать и ласкать с такой страстью, что у Лили не осталось сомнений в его искренности. А потом он сказал, что слишком уважает своих матросов, чтобы у них на глазах наслаждаться любовью, они-то должны спать одни на своих холостяцких койках. Сказал, что никогда, каким бы сильным ни было его желание к ней, он не может вести себя по-другому. И не позволит кому-то назвать ее корабельной шлюхой. Он намерен жениться и должен вести себя по отношению к ней с должным уважением, если хочет, чтобы так же к ней относились остальные.
   И вот в Равиндзаре, после головокружительного поцелуя поя розовым кустом, он спросил:
   — Ты веришь мне, Лили? Вижу, что веришь. Знай, Лили, покуда в Равиндзаре ты, я вернусь, что бы ни случилось.
   Лили присела на шелковую подушечку на подоконнике, поджала под себя ноги и вздохнула. Тихо звякнула подаренная Валентином сережка из испанского золота. Перед отъездом он забрал у нее маленькую жемчужную серьгу и вдел ей в ухо свой подарок.
   — Пусть со мной будет что-то от тебя, — сказал Валентин тогда.
   Неужели в ней еще осталось что-то, что не принадлежало бы Валентину? Лили нахмурилась и раскрыла тяжелый кожаный переплет.
   В руках у нее был судовой журнал отца. С благоговейным трепетом листала девушка эти пожелтевшие страницы, исписанные летящим почерком неугомонного капитана «Ариона». Но при всей своей неусидчивости Джеффри Кристиан был человеком дела, и ко всему, что касалось его профессиональных обязанностей, он относился с полной ответственностью. Вот ежедневные подробные описания курса, ветра, маршрута, пройденного пути… Но были и записи совершенно иного рода.
   Лили поразили своей точностью и выразительностью зарисовки животных, птиц, кораблей. Она узнавала отца с совершенно иной стороны. Суровый капитан оказался прекрасным художником.
   С одной из страниц на нее смотрело лицо девочки с удивительными глазами, и в ней Лили узнала себя. «Моя дорогая Лили» — гласила надпись под рисунком. А вот и карикатура: Бэзил, выбегающий из моря в чем мать родила и стыдливо прижимающий к паху рыбу. Но вот совсем другая зарисовка: профиль мудреца, в котором Лили узнала того же Бэзила.
   Были в этом журнале и совершенно особенные страницы. Лили открыла одну из них, которую Валентин заложил цветком, сорванным на острове.
   …Чудесные новости. Магдалена ждет ребенка. Она рассказала мне об этом, когда я вернулся с прогулки по Новому Свету (впрочем, прогулочка выдалась на славу). Надо будет рассказать Дрейку о том, что мы от его имени натворили в Рио-де-ля-Хачче. Мое счастье не знает границ, и хотя я сказал дорогой женушке, что и Лили Франциски вполне хватает, чтобы лишить бедную Мэри Лестер покоя, я знаю, что она очень хочет подарить мне еще дитя, на этот раз сына. И Магдалена донимает меня тем, как назвать будущего ребенка. Она хотела бы назвать его Франциско, в честь отца, но я сказал ей, что это имя будет выглядеть странно для английского паренька, в особенности если он унаследует мои светлые волосы. Мы сошлись на Тристраме. Это имя радует мое английское ухо, ибо это благородное имя рыцаря короля Артура. Если же девочка…
   Отныне Тристрам Франциско Кристиан мог считать себя законным наследником Хайкрос. И никто, а в особенности Хартвел Барклай, не смел претендовать на это наследство. Более десяти лет назад отец заявил о своем сыне, которого ему не суждено было увидеть, и тем самым отмел все подозрения относительно происхождения Тристрама.
   Лили прекрасно помнила, какое было у брата лицо, когда она показала ему журнал. Как он был горд тем, что отец знал о его готовящемся появлении на свет и даже выбрал для него имя.
   Единственное, что смущало Лили, — это вырванная страница. Как раз перед той, где говорилось о беременности Магдалены. Когда Лили спросила, куда она делась, Валентин отвернулся и не стал отвечать на вопрос. Она поняла, кто вырвал лист из журнала.
   Интересно, встретился ли Валентин с заговорщиками? Море подернулось дымкой. Солнце садилось.
   Лили улыбнулась. Последнюю ночь на острове они провели под звездами. Девушка собрала деревяшки, выброшенные морем, и развела огонь, чем очень удивила Валентина. Он забыл, что его русалка жила на этом острове много лет. Он улыбнулся и отправился на охоту. Но вернулся с пустыми руками. К этому времени Лили уже приготовила мидий и крабов, которых сама и поймала. Растения, найденные здесь же, в лесу, и добавленные в кушанье, придали блюду незабываемый вкус и аромат. Пир довершили фрукты и родниковая вода. Впервые Валентин чувствовал себя беспомощным, особенно когда увидел постель из травы и цветов тут же, на песке, под небом.
   Лили покраснела, вспоминая ночь любви, проведенную под звездами. Волны плескались рядом. В эту ночь страсть их достигала непередаваемых высот. И Лили поняла, что всегда будет чувствовать себя частью Валентина Уайтлоу.
   В тот вечер они смотрели на закат, на солнце, тонувшее в море жидкой меди, на облака, казавшиеся позолоченными. Утром они созерцал поднимающееся из-за моря солнце, небо, розовое от крыльев фламинго.
   — Однажды я захочу вернуться, — сказала Лили.
   — Целуй нас, красотка! Подними ножку! Прраккк! — откликнулся с жердочки Циско, расправив крылья. — Клянусь, я сверну ему шею, а перья пушу на шляпу! Прракк!
   — Сам ты прак, глупый попугай, — со смехом сказала Лили и, достав из кармана миндальный орешек, протянула его Циско. Попугай с удовольствием принял угощение.
   — О дорогая, ты здесь. — В дверях стояла Квинта. — Мне показалось, что кто-то смеется.
   Улыбка Лили сделалась натянутой, когда она заметила женщину, выглядывающую из-за плеча Квинты.
   — Гонория Пенморли изволила приехать, чтобы сообщить, как поживает Артемис. И еще передать несколько колбасок из коптильни Пенморли. Эти колбаски славятся по всей стране, и мы, уверена, сможем оценить их по достоинству, — проговорила старая леди, предлагая гостье кресло рядом с камином. Сама Квинта села на жесткую скамеечку возле стены.
   — Да, и еще клюквенные печенья. Смею заверить, что они у меня прекрасно получаются, — напомнила Гонория.
   — Да, конечно, как я могла забыть! — всплеснула руками Квинта. — Эти ваши…
   — Подними-ка ножку, моя сладкая. Ооох! Какая ты непослушная девчонка! — продекламировал Циско, невозмутимо посматривая своим круглым глазом на покрасневшую то ли от смущения, то ли от гнева гостью.
   — Что за ужасное создание! — Леди Пенморли поморщилась.
   — Не дуйся, малышка! Разве мы не молодцы? Пррраакк! Давай снимай ее, дай нам посмотреть, что у тебя там!
   Госпожа Добродетель открыла рот и уставилась на попугая.
   — Он и летать умеет? — спросила она слабым голосом. А если эта птица перелетит к ней на плечо?
   — Еще как, — ответила Лили и, легко спрыгнув с подоконника, подошла к попугаю, чтобы угостить его миндалем. Пусть лучше щелкает орешки, чем болтает при леди Недотроге.
   — Жаль, — пробормотала Гонория и посмотрела в окно: — Чудесный день, не правда ли? — заговорила она, понимая, что хозяева предоставляют ей самой вести беседу. — Поездка была приятной. Хотя с дорогой надо что-то делать. Мы часто видимся, а в будущем, надеюсь, станем встречаться еще чаще.
   Квинта и Лили переглянулись: что хотела сказать этой фразой гостья?
   — Когда сэр Роджер собирается возвратиться к жене? — спросила Квита.
   — На днях, — ответила Гонория. — Думаю, он вернется с Валентином на его корабле. Уверена, он хочет приехать как можно скорее.
   — Я не знала, что сэр Роджер в отъезде, — сказала Лили, чтобы как-то поддержать разговор.
   — Да, он ездил в Лондон, чтобы найти врача. Ближайший доктор живет в Труро, и я не в восторге от его мастерства. Роджер хочет, чтобы с его первенцем все было как надо, а лондонские доктора, естественно, лучше здешних. Мы не хотим, чтобы с наследником были неприятности.
   — Да, — откликнулась Квинта, — надо, чтобы и у младенца, и у матери все прошло гладко. Не хотите перекусить, Гонория? У нас тут есть немного красного вина, а на десерт — печеные яблоки и пирожки.
   — Спасибо, с удовольствием выпью чего-нибудь, чтобы согреться. Но, пожалуйста, не утруждайте себя из-за меня одной.
   — Не беспокойтесь, Гонория. Лили, будешь?
   — Спасибо, нет.
   — Выпей немного горячего вина с пряностями. Это полезно и вкусно. Впрочем, у тебя и так на щеках играет румянец. Думаешь о чем-то приятном, моя голубушка?
   Лили покраснела еще сильнее.
   — Словно дикая розочка. — Квинта улыбнулась.
   От тетки не укрылось, как недовольно поджала губы Гонория, оскорбленная тем, что в ее присутствии комплимент сделан другой женщине.
   — Пожалуй, соглашусь. — Лили решила подыграть Квинте в ее странной игре.
   — Ах да, как я забыла! Мы получили письмо от Мэри Лестер. Она пишет, что теперь может уехать от своей сестры. Та вернулась с дочерью, зятем и многочисленным потомством. Как я понимаю, ее попросили покинуть дом. Мэри пишет, что, если у нас есть желание, она могла бы приехать и служить у вас нянькой, а если няню уже нашли, то готова на любую другую работу. По-моему, неплохое предложение. Из того, что мне рассказывали о ней Тристрам и Дульси, она женщина весьма интересная. Я, правда, мало ее знаю. В Хайкрос мы почти не общались.
   — Ведь дети не останутся здесь навсегда? — вдруг спросила Гонория.
   Квинта недоуменно подняла брови.
   — Не знаю. Это решать Валентину. А сейчас позвольте мне удалиться и приготовить для вас посеет. Новенькая кухарка Милли всегда жалеет яиц, и он выходит у нее жидкий, не такой, как надо.
   Гонория повернулась лицом к огню, предоставив Лили возможность созерцать ее классический профиль. Свет падал на лицо так, что несколько резкие черты смягчались, окутанные золотистой дымкой.
   — Прошлым вечером мы с Артемис говорили о том, какой должна быть хорошая жена и хозяйка дома. О том, что женщина должна быть опорой своему мужу, а не… помехой. Разумеется, женой такого влиятельного и обеспеченного человека, как Валентин Уайтлоу, должна стать женщина исключительных достоинств, поскольку, я не сомневаюсь, Валентин однажды получит рыцарство. И еще: его жена должна быть образцом добродетели, а репутация ее — безукоризненной. Я уже не говорю о том, что она должна уметь шить, плести кружева и прекрасно вышивать. Она должна уметь преподнести себя в свете, а для этого — уметь петь и музицировать. И самое главное, она должна уметь вести дом. Это качество особенно важно для той, чей муж постоянно бывает в отъездах. Да, супружество для женщины — вещь весьма серьезная. Прежде чем принимать предложение, надо хорошенько все взвесить. Неравные браки обычно плохо кончаются. — Леди Лучшая жена вздохнула. — Вы со мной согласны? Ведь вы не та девушка, которую надлежащим образом готовили к роли жены, хозяйки и матери. Более того, хочу напомнить, дорогая, что теперь, когда всем очевидно, что Хайкрос наследуете не вы, а мальчик, вам надлежит посмотреть правде в глаза и искать себе подходящую партию. Трагической ошибкой с вашей стороны было бы воспринимать чувства Валентина Уайтлоу к вам как нечто большее, чем чувство ответственности. Уверяю, вам не удастся сыграть на его доброте. Впрочем, довольно об этом. Мне бы хотелось услышать о ваших последних похождениях. Какую жизнь вы вели? Как она далека от того, что мы называем добродетелью? — Леди Гордость смерила Лили презрительным взглядом.
   — Вот и я, — раздался голос Квинты. За теткой шла служанка с подносом в руках. — Надеюсь, вы тут не скучали?
   Квинта с любопытством взглянула сначала на одну гостью, потом на другую. Гонория держалась прямо, гордо вскинув голову, а Лили, отвернувшись к окну, смотрела вдаль.
   — Вовсе нет, — откликнулась леди Пенморли. — Вы дали нам с госпожой Лили возможность получше познакомиться. Мы поняли, что одинаково смотрим на многие вещи.
   Гостья с улыбкой приняла дымящийся напиток.
   — В самом деле, госпожа Пенморли очень любезно помогла мне разрешить не которые сомнения. Теперь я точно знаю, как поступать. Совесть моя будет чиста, — сказала Лили, и ее зеленые глаза таинственно блеснули, а рука потянулась к сережке из испанского золотого дублона.
   Сэр Раймонд Уолчемпс смотрелся в зеркало. Как он себе правился! Черный бархатный камзол е золотым шитьем, шелковые панталоны лучшего качества, туфли с обитыми золотом носками делали его похожим на принца из сказки. Наряд довершал накрахмаленный кружевной воротник.
   — Дурак! — Раймонд хлестнул по щеке нерадивого слугу, подававшего ему плащ. — Я велел принести тебе подбитый соболем, а ты притащил с шелковой подкладкой. Ты что, хочешь, чтобы я замерз?
   — Нет, сэр, — промямлил слуга, мысленно пожелав хозяину околеть побыстрее. — На том плаще была маленькая дырочка. Его сейчас штопают, сэр.
   — А почему там оказалась дырка? Из-за твоего недосмотра, поди.
   — Сейчас принесу, сэр. — Слуга вытер кровь с разбитой губы и вышел из комнаты.
   Сэр Раймонд между тем стал примерять шелковый черный берет. Черный шелк как нельзя лучше подходил к его светлым волосам. Повертев его то так, То эдак, Уолчемпс выбрал наконец удачное положение. Он даже присвистнул, до чего хорошо смотрелась приколотая к берету брошь.
   Раймонд нетерпеливо завертел в руках золотой футляр ароматического шарика, висевшего на золотой цепочке у него на шее. Куда запропастилась эта Корделия? Уж очень хотелось увидеть ее восхищение.
   Уолчемпс хозяйским взглядом обвел спальню с огромной кроватью, украшенной миниатюрными амурами. Багряно-красное покрывало, расшитое шелком, с золотыми кистями по краям было наброшено на перину.
   С потолка на царственное ложе глядели сцепившиеся в смертельной схватке святые и демоны. Перед камином стояли стулья, обтянутые красным бархатом. Но самым главным украшением спальни, предметом тайной гордости Раймонда был витраж с изображением сцены Страшного суда, выдержанный в красно-голубой гамме.
   В стене за деревянной панелью была потайная дверь. К ней и подошел сейчас сэр Раймонд, открыл и заглянул в глубь темного помещения, когда-то служившего комнатой для прислуги. С хитрой улыбкой он ощупал руками стену, отыскал задвижку и отпустил пружину, держащую дверь.
   Едва ли кто-нибудь догадался, что дверь эта вела к тайному ходу в соседний дом. Услышав шаги за дверью, Раймонд торопливо прикрыл потайную дверь и стал ждать.
   Впрочем, о бегстве он и не думал. Он не сомневался, что дон Педро де Вилласандро справился со своей задачей. Но даже если испанцу ничего сделать не удалось — Раймонд не волновался. Разноглазый знал: за его домом следят, но обмануть ищеек лорда Берли не составит труда. Бежать из страны он всегда успеет. Дворецкий получил приказ не открывать никому, не доложив хозяину. Подозрительных личностей тот ни за что не впустит. Настораживало одно: до сих пор он не получил известия от испанского посла. Как дела у дона Педро? Ничего не было известно и том, вернулся ли «Мадригал» в Лондон. Скорее всего это путешествие будет для ненавистного англичанина последним.
   — Черт возьми! — Корделия стояла в дверях, уставившись на Раймонда. — Я должна была догадаться, негодяй! Моя брошь! Она была у меня вчера, когда мы остались вдвоем в моей спальне. Теперь я припоминаю, как ты копался в моих драгоценностях. Отдай ее немедленно! Это самая дорогая вещь, которая у меня есть.
   — В самом деле? — растягивая слова, произнес Раймонд. — А я думал, что для тебя всего дороже подаренное мной колье. Ты слишком привязана к этой никчемной безделушке. — Раймонд разглядывал себя в зеркале. — В самом деле, дорогая, эта брошь слишком броская. Впрочем, на моем берете она смотрится неплохо.
   — Отдай мне брошь, Раймонд, — прошипела Корделия, надвигаясь на жениха.
   — Не от того ли ты так дорожишь этой ерундой, что ее тебе подарил Уайтлоу? Кажется, ты всегда с радостью прыгала к нему в постель. Или я ошибаюсь?
   — Свинья!
   — Дорогая, тебе, право, стоит научиться сдерживать свои чувства. Ты должна понять: когда мы поженимся, все, что принадлежит тебе, станет моим. А со своей собственностью я могу поступать как хочу. Мне нравятся камни на этой брошке. Я прикажу расколоть ее на части, — медленно проговорил Раймонд, наслаждаясь беседой, как кот наслаждается игрой с пойманной мышью.
   Корделия кинулась на него с кулаками. Но он схватил ее за руки.
   — Пусти, Раймонд! Мне больно! Ты сломаешь мне руку! — закричала Корделия.
   — Не смей больше кричать на меня. Я поступаю как хочу, и ты мне не указ, — прошептал Раймонд и отпустил ее.
   — Смотри, что ты сделал! — Белое кружево манжеты было в крови. — Мне придется переодеться. Опять мы опаздываем, и все из-за тебя.
   Корделия смотрела на своего жениха с ненавистью и презрением. Как она могла считать его привлекательным? Как ей пришла в голову мысль выйти за него замуж? Впрочем, Раймонд предстал перед ней в своем истинном свете только после того, как они приняла предложение. Только тогда под маской джентльмена она увидела жестокого и беспощадного злодея. Она сейчас жалела о своем выборе.
   Раньше в его объятиях она испытывала дикое, ни с чем несравнимое наслаждение. Он был страстным и изобретательным любовником, к тому же щедрым. Но теперь ее будущий муж превратился в язвительного типа, получавшего удовольствие от чужих страданий.
   Он разговаривал с ней, как со служанкой или шлюхой, и брал то, что хотел, исключительно силой и принуждением.
   — Куда пошла?
   — Смыть кровь с рукава. Мне нужна вода.
   — Возьми из кувшина.
   — Если ты не возражаешь, я принесла бы немного свежей воды из кухни, — ответила она, осторожно продвигаясь к двери.
   — Не смей. Я прикажу слуге принести воды. Кстати, где он? Он должен был принести мне плащ. Не слишком трудное поручение.
   — Я напомню ему. — И Корделия, воспользовавшись моментом, улизнула из комнаты.
   За дверью бедняжка перевела дух. Уж как-нибудь она найдет способ расторгнуть помолвку с этим чудовищем.
   Впрочем, неизвестно, что лучше: дрожать от страха всю жизнь, живя с ним, или вечно бояться, что он отомстит ей. «Пожалуй, второе лучше», — решила Корделия. Схватив плащ, она выпорхнула из дома. И нос к носу столкнулась с отрядом королевской стражи.
   — Здесь проживает сэр Раймонд Уолчемпс? — спросил капитан.
   — Да. Что произошло? — поинтересовалась Корделия.
   — А вы кто? — сурово спросил капитан, с подозрением оглядывая женщину.
   — Его не… его знакомая, — дрогнувшим голосом пролепетала Корделия. — Я как раз собралась уходить.
   — Вы поранились?
   — Да, — невесело усмехнулась она. — Я споткнулась и упала, а теперь спешу домой, чтобы перевязать ушиб.
   — Так, значит, сэр Раймонд дома? — уточнил капитан.
   Корделия Хауэрд чувствовала неладное. Ее судьба зависела от того, правильно ли она будет действовать дальше.
   — Проходите, господа, хозяин к вашим услугам. Он ждет вас в спальне, на втором этаже, сразу налево, не так ли, Мэтсон? — спросила она растерявшегося дворецкого. Ведь хозяин приказал стоять насмерть и не пускать в дом незваных гостей.
   — Да, совершенно верно, — сообразил наконец Мэтсон: не стоило ради хозяина рисковать самым дорогим, что у него было — собственной жизнью. — Я как раз собирался принести ему плащ. Но вот, думаю, может, он сейчас и не пойдет никуда, так ему плащ и не понадобится.
   — Пойти-то пойдет, только вот едва ли на прием. Нам понадобится ваша помощь, — заявил капитан.
   Раймонд Уолчемпс поправлял кружевной воротник. Когда же наконец придет этот олух с плащом?
   — Какого черта… — начал он, услышав шаги, и осекся на полуслове. В дверях стоял капитан королевской стражи.
   — Прошу вас, пройдемте с нами, сэр Раймонд Уолчемпс, — произнес капитан.
   Раймонд рванулся было к своей потайной дверке, но стража отрезала ему все пути к бегству.
   Валентин Уайтлоу стоял в дверях огромного зала в Риверхасте. Мустафа — позади него. С высокого потолка свисали люстры с сотнями зажженных свечей. В комнате было светло как днем. Стены украшали гобелены и цветные фрески. Герои сказаний и мифов, вытканные на коврах или нарисованные на штукатурке, оживали, освещенные пламенем очага. Столы ломились от яств. Артисты из числа близких друзей сэра Уильяма и его жены разыгрывали спектакль. Все герои были в масках. Джордж Хагрэйвс изображал Орфея, покровителя певцов и музыкантов. Девять прекрасных муз собрались вокруг него. На заднике колыхалось море, а восемь детей, загримированных под фей и духов, легко порхали по сцене. Зрители аплодировали артистам. Финальная сцена была самой лучшей.
   В тихом уголке, там, где располагался маленький оркестр, собрались любители поиграть в карты. Другие гости, помоложе, танцевали.
   — Я нигде не вижу мамы, — сказал Саймон, подойдя к Валентину. — Наверное, она укладывает спать Бетси и Уилфреда. Кстати, Валентин, тебе не кажется, что стража, которую ты привел с собой, привлекает ненужное внимание? Не хочется, чтобы, праздник был испорчен. Пойду поищу сэра Уильяма.
   — Не стоит, Саймон, — остановил племянника Валентин. — Я сам поговорке твоим отчимом.
   — Ну конечно, я понимаю, — прошептал юноша. По мне ты можешь доверять. Так это сэр Роджер! Я не знал, что он в Лондоне. Мне казалось, что он с Артемис в Пенморли… Боже, взгляни-ка на Джорджа! — Младший Уайтлоу глядел на коротышку в тоге с венком из плюща на голове, танцующего в обнимку с высокой богиней. «Орфей» так был озабочен тем, чтобы не дать свалиться венку с головы, что постоянно наступал на ноги своей даме.
   Томас Сэндрик стоял с бокалом вина и внимательно слушал жену.
   Вдруг веселая толпа смеющихся масок окружила Валентина, и Томас Сэндрик, и Джордж, и сэр Роджер пропали из виду.
   — Валентин! Поздравляю с возвращением! — раздался чей-то бас.
   — О Саймон! Леди Элспет будет несказанно рада, что ты вернулся цел и невредим! — закричал кто-то визгливым голосом. — Не представляю, как она позволила тебе сесть на корабль после того, что случилось с твоим отцом. Я бы на ее месте…
   — Леди Деннинг, — ледяным тоном произнес Саймон и в этот момент стал очень похож на своего покойного отца.
   — Вы здесь сегодня с сэром Чарльзом? — спросил у дамы Валентин.
   — Знаете, у него едва все не сорвалось. Какие-то неотложные дела. Но я его уговорила все бросить ради этого праздника, и теперь он мне благодарен. Одно зрелище Джорджа Хагрэйвса в роли Орфея чего стоит! Впрочем, вначале эту роль должен был играть совсем другой человек — Раймонд Уолчемпс. Но он так и не появился, и пришлось срочно все переделывать. И еще, представляете, сюда явилась эта хищница Корделия Хауэрд, одна, без жениха. Кстати, вот она — милуется с юным повесой Ральфом. Что сказать? Нравы приходят в упадок. Вот раньше…
   — Где сэр Чарльз?
   — Где-то здесь. По-моему, играет в кости, — рассеянно сказала леди Деннинг, но, взглянув туда, где недавно оставила мужа, нахмурилась. — Только что был там. Интересно, где его носит? Если я опять поймаю его с какой-нибудь девкой из прислуги… А что здесь делают эти молодцы?
   Громкий голос леди Деннинг привлек внимание нескольких гостей к стражникам, стоящим у дверей.
   — Капитан. — Мустафа кивнул в сторону сэра Чарльза, который, увидев свою жену в сопровождении стражи, тут же распрощался с мыслью последовать наверх за хорошенькой рыжеволосой служанкой, с которой уже успел столковаться.
   — Сэр Уильям, идите сюда! — Саймон заметил отчима. Сэр Уильям оглянулся на голос и увидел пасынка, махавшего ему рукой. Позади Саймона стоял Валентин, а за ним — отряд королевской стражи.
   Валентин Уайтлоу смотрел Уильяму прямо в глаза. Слова были не нужны. Оба знали правду.
   Сэр Уильям и был тем самым вторым англичанином, которого десять лет назад увидел в Санто-Доминго Бэзил.
   — Что случилось? — спросил Саймон, заметив, как побледнел отчим. — Куда он пошел?
   Между тем сэр Уильям исчез среди гостей. Валентин тоже куда-то внезапно пропал. Мустафа, а за ним несколько солдат протискивались среди танцующих.
   Саймона Уайтлоу словно ледяной водой окатили. Вдруг он понял все. Мама, бедная мама. Испания забрала у нее одного любимого человека, теперь Англия забирает другого. Как это несправедливо — лучшие друзья оказались тайными врагами.
   Саймон развернулся и вышел из притихшего зала. Он знал, где сейчас сэр Уильям. Валентин, наверное, тоже там.