Страница:
Брендон кашлянул и сказал:
– Доктор Хилл?
Тони поднял глаза, на лице его читалось вежливое любопытство. Брендон, проглотив смущение, продолжил:
– Мы с вами не знакомы, но вы работали на моем участке. Я Джон Брендон…
– Заместитель начальника уголовной полиции? – прервал его Тони, и улыбка его стала искренней. Он достаточно много слышал о Джоне Брендоне и знал, что этого человека лучше иметь своим сторонником. – Очень рад познакомиться, мистер Брендон, – сказал он приветливо.
– Джон, просто Джон, – поправил его Брендон резче, чем намеревался. Он с внезапным удивлением понял, что нервничает. В спокойной уверенности Тони Хилла было что-то такое, от чего людям становилось не по себе. – Не могли бы мы где-нибудь поговорить?
Но тут встрял Расмуссен.
– Надеюсь, вы меня извините, – беззастенчиво вмешался он, широко улыбаясь, – Тони, если хотите выпить кофе, наши друзья из полиции с удовольствием поболтают с вами в менее официальной обстановке. Мистер Брендон, не хотите присоединиться?
Брендон почувствовал, что звереет. Он и так ощущал себя неловко, а тут еще ему предлагают вести серьезные разговоры в окружении чавкающих полицейских и министерских боссов!
– Мне нужно сказать два слова наедине мистеру Хиллу.
Тони взглянул на Расмуссена и заметил, что тот ушам своим не верит: при других обстоятельствах ему показалось бы забавным позлить Расмуссена, продолжив разговор с Брендоном. Он обожал подкалывать напыщенных снобов, сбивать с них спесь. Но успех нынешнего дела слишком сильно зависел от контакта Тони с другими полицейскими, поэтому Тони демонстративно отвернулся от Расмуссена и сказал:
– Джон, после ланча вы возвращаетесь в Брэдфилд?
Тот кивнул.
– Тогда, может, подбросите меня? Я приехал поездом, но, если вы не возражаете, предпочел бы не сражаться с Британской железной дорогой на обратном пути. Вы сможете высадить меня на окраине, если не хотите, чтобы вас видели братающимся с Тренди Венди.
Брендон улыбнулся, и его длинное лицо прорезали обезьяньи морщины.
– Не думаю, чтобы в этом была необходимость. Я с удовольствием подброшу вас до полицейского участка. – И он отошел, глядя, как Расмуссен увлекает Тони к дверям, не переставая при этом болтать всякую чушь.
Он не мог прогнать чувство легкого недовольства – ему казалось, что психолог предал его. Возможно, дело просто-напросто в том, что он привык контролировать все в своем мире и просить о помощи для него несвойственно? Другого объяснения не было. Пожав плечами, Брендон пошел следом за остальными в бар, выпить кофе.
Тони, пристегнув ремень, наслаждался комфортом кабины «лендровера», на котором отсутствовали опознавательные знаки полиции. Пока Брендон выводил машину со стоянки Манчестерского отделения полиции, Тони молчал не желая мешать, но как только они проехали развязку и влились в поток машин, Тони нарушил молчание:
– Кажется, я знаю, о чем вы хотели со мной поговорить.
Брендон крепче сжал руль.
– Я думал, вы психолог, а не экстрасенс, – пошутил он. И сам себе удивился. Обычно он прибегал к шуткам только при крайней необходимости. Брендон никак не мог понять, почему он так нервничает, обращаясь за помощью к этому человеку.
– Будь я «колдуном», некоторые из ваших коллег обращали бы на меня больше внимания, – с иронией отвечал Тони. – Итак, вы хотите, чтобы я сделал предположение и рискнул выставить себя дураком?
Брендон искоса взглянул на Тони. Психолог казался спокойным и выглядел так, словно джинсы и свитер – более привычная для него одежда, чем костюм, который – это заметил даже Брендон – давно вышел из моды. Кстати, полицейскому последнее обстоятельство было по душе: дочери регулярно отпускали по поводу его собственной скучной манеры одеваться едкие шуточки. Брендон сказал:
– Думаю, в Брэдфилде действует серийный убийца.
Тони удовлетворенно вздохнул.
– А я уже начал спрашивать себя, заметили ли вы это, – иронически проговорил он.
– Это отнюдь не общее мнение, – сказал Брендон, чувствуя, что обязан предупредить Тони, прежде чем просить у него помощи.
– Я так и понял из газет, – сказал Тони, – и уверен – на все сто, – что ваш вывод верен.
– Судя по вашим высказываниям в «Сентинел Таймс», всё ровно наоборот, – удивился Брендон.
– Мое дело – сотрудничать с полицией, а не подводить ее. Я решил, что у вас есть оперативные основания не оповещать публику о возможности существования серийного убийцы. Я специально подчеркнул в интервью, что всего лишь высказываю предположение, основанное на журналистской информации, – разъяснил Тони, причем добродушный тон странно не вязался со внезапно судорожно сжавшимися в кулаки пальцами.
Брендон улыбнулся, обратив внимание лишь на тон.
– Не в бровь, а в глаз. Значит, вы хотите помочь нам?
Внезапно на Тони накатила жаркая волна радости. Именно этого он жаждал вот уже несколько недель.
– Впереди через пару миль будет станция обслуживания. Как насчет чашки чая?
Инспектор-детектив Кэрол Джордан смотрела на жалкие остатки плоти, бывшей некогда человеком, стараясь не всматриваться слишком пристально. Напрасно она съела в буфете тот окаменевший сандвич с сыром. Почему-то считалось обычным делом, когда молодые полицейские-мужчины выказывали слабость при виде жертв жестокого насилия. Это даже вызывало сочувствие. К женщинам-полицейским было принято относишься снисходительно, свысока, но если одну из них рвало на месте преступления, она тут же теряла всякое уважение и превращалась в мишень для мужских насмешек, в героиню анекдотов, которые эти «мачо» рассказывали друг другу в буфете. «Не ищи здесь логику!» – приказала себе Кэрол, крепче стиснув челюсти. Она глубоко засунула руки в карманы плаща и сжала кулаки, вдавив ногти в ладони.
Внезапно она почувствовала чью-то руку у себя на плече и, радуясь возможности отвести глаза, отвернулась: над ней возвышается ее подчиненный, сержант Дон Меррик. Он был выше босса на добрых восемь дюймов и взял в привычку сутулиться, как горбун, разговаривая с Кэрол.
– Территория оцеплена, мэм, – доложил Дон со своим мягким шотландским акцентом. – Патологоанатом едет. Как вам кажется, это четвертый в серии?
– Не дай бог, Дон, вас услышит суперинтендант, – ответила она, и это лишь отчасти было шуткой – Хотя, думаю, вы угадали. – И Кэрол оглянулась.
Они находились в районе Темпл-Филдз, на заднем дворе паба, основную клиентуру которого составляли гомосексуалисты, а наверху находился бар, который три вечера в неделю оккупировали лесбиянки. Вопреки шуточкам «настоящих» мужчин, которые она выслушала, продвигаясь по служебной лестнице, посещать именно это заведение у Кэрол никогда не было оснований.
– Что с воротами?
– Фомка, – лаконично ответил Меррик. – Не подключены к охранной системе.
Кэрол оглядела высокие контейнеры для мусора и сложенную в кучу порожнюю тару.
– Да и незачем, – сказала она. – Что говорит хозяин?
– Сейчас с ним беседует Уолли, мэм. Вроде бы он закрылся вчера вечером в половине двенадцатого. У них есть контейнеры на колесиках, и, когда они закрываются, выкатывают их на двор, вон там. – Меррик махнул рукой в сторону задней двери паба, где стояли три синих пластиковых контейнера, каждый размером с тележку из супермаркета. – Мусор они не сортируют до полудня.
– Тогда они и нашли вот это? – спросила Кэрол, махнув большим пальцем себе за плечо.
– Оно просто лежало там. Открытое всем ветрам, так сказать.
Кэрол кивнула. Ее пробрала дрожь, не имевшая никакого отношения к резкому северо-восточному ветру. Она шагнула к воротам.
– Ладно. Пока оставим это оперативникам. Мы здесь только мешаем.
Меррик пошел за ней следом по узкому переулку позади паба. Здесь едва мог проехать один автомобиль. С обоих концов переулок был перекрыт полицейским ограждением.
– Он хорошо знает свои охотничьи угодья, – произнесла она задумчиво и пошла назад по проулку, держа в поле зрения ворота паба. Меррик шел за ней, ожидая приказаний.
В конце проулка Кэрол обернулась, чтобы оглядеть улицу.
Напротив стояло высокое здание, – бывший склад, превращенный в ремесленные мастерские. Ночью там, вероятно, никого не бывает, но сейчас, во второй половине дня, почти в каждом окне торчали любопытные и глазели на драму, разыгравшуюся внизу.
– Полагаю, у нас мало шансов на то, что кто-то смотрел в окно в тот самый момент, – заметила Кэрол.
– Если кто и смотрел, вряд ли обратил внимание, – цинично хихикнул Меррик. – После закрытия в этом квартале – о-го-го. В каждом дверном проеме, в каждом проулке, в половине припаркованных машин «голубые» любятся вовсю. Неудивительно, что шеф называет Темпл-Филдз Содомом и Гоморрой.
– А знаете, я часто задавалась вопросом, в чем состоял грех Гоморры? – ответила Кэрол.
Меррик был озадачен. Его сходство с печальноглазым Лабрадором стало почти опасным.
– Не понял, мэм, – удивился он.
– Не важно. Удивляюсь, как это Армтуэйт не заставил Брендона привлечь их всех за непристойное поведение, – сказала Кэрол.
– Он пытался – пару лет назад, – сообщил Меррик. – Но полицейская комиссия схватила его за яйца. Он боролся, но ему пригрозили Министерством внутренних дел. А после дела Хольмвуда Три он понял, что ступил на тонкий лед политического поля, вот и сдал назад. Но при любом удобном случае цепляет их.
– Ладно, я надеюсь, что на сей раз наш соседушка-убийца оставил нам чуть больше материала для работы. Иначе нашему драгоценному шефу придется найти себе другой объект ненависти. – Кэрол расправила плечи. – Хорошо, Дон. Начнем поквартирныи опрос, а вечером придется походить по улицам и побеседовать с завсегдатаями.
Прежде чем Кэрол успела закончить, ее перебил чей-то голос из-за ограждения.
– Инспектор Джордан? Пенни Берджесс, «Сентинел Таймс». Что здесь у вас?
Кэрол на мгновение закрыла глаза. Одно дело – тупые фанатики из Управления, и совсем другое – журналисты. От всей души пожалев, что не стоит сейчас посреди двора рядом с трупом, Кэрол глубоко вздохнула и пошла к ограждению.
– Давайте откровенно. Вы хотите, чтобы я поднялся на борт, но никому об этом не сообщал? – За небрежным тоном Тони скрывалось возмущение: он ясно понимал, что влиятельный полицейский со скрежетом зубовным признает, что нуждается в помощи «чертова ученого умника».
Брендон вздохнул. Тони не облегчал ему задачу, да и с какой стати?
– Я хочу избежать утечки в прессу, никто не олжен знать, что вы нам помогаете. У меня есть единственный шанс официально подключить вас к расследованию – убедить начальника полиции, что вы не собираетесь отнимать славу у него и у его ребят.
– А если публике станет известно, что Дерек Армтуэйт, помощник Господа Бога, обращается за помощью к племени пустых трепачей?.. – Тони не удержался и подколол собеседника.
На лице Брендона появилась циничная ухмылка. Приятное открытие – оказывается, и у него есть эмоции.
– Ну зачем же так, Тони? Технически это наше внутреннее дело – прибегать к помощи экспертов, когда это необходимо.
Тони фыркнул.
– И вы думаете, он сочтет меня «уместным»?
– Он не захочет нового столкновения с Министерством или полицейским комитетом. Через восемнадцать месяцев он выходит в отставку, и ему страшно хочется получить рыцарское звание. – Брендон не мог поверить, что говорит такое. Даже в разговорах с женой он не высказывался так нелояльно, не говоря уж о практически незнакомом человеке. Что такое было в этом Тони Хилле, что заставило его мгновенно раскрыться? Брендон успокаивал себя тем, что поставил психологию на службу закона.
– Итак, что скажете?
– Когда приступать?
Первым шагом стало нахождение места, куда можно было бы его отвезти, не подвергаясь риску, места, где мы могли бы остаться наедине. Мой дом отпал сразу. Я вечно слышу мерзкие споры моих соседей, лай их истеричной немецкой овчарки и музыку, так зачем делиться с ними моим наслаждением? Кроме того, на моей улице слишком много лю-бопытных глаз, подглядывающих из-за занавесок. Мне не нужны были свидетели – ни появления Адама, ни его ухода.
Мне пришла в голову мысль снять у кого-нибудь гараж, но от нее пришлось отказаться по нескольким причинам: это выглядело слишком убого, слишком походило на эпизод из фильма ужасов. Мне хотелось чего-то необыкновенного, достойного великого события. И тут мне вспомнилась моя тетка по матери, Дорис. Дорис и ее муж Генри разводили овец на вересковых пустошах к северу от Брэдфилда. Около четырех лет назад Генри умер. Дорис некоторое время пыталась справляться одна, но потом сын пригласил ее провести с его семьей долгие каникулы в Новой Зеландии, она продала овец и сложила вещички. Кен написал мне на Рождество, что его мать перенесла легкий сердечный приступ и в обозримом будущем домой не вернется.
И вот однажды вечером я, воспользовавшись временным затишьем на работе, решаю позвонить Кену. Он удивился, услышав мой голос, и пробормотал:
– Надеюсь, звонок за твой счет…
– Я сто лет собирался позвонить, – говорю я. – Хочу узнать, как поживает тетя Дорис – Гораздо легче проявлять внимание через спутник связи. Пока Кен надоедал мне рассказами о здоровье своей матушки, своей жены, трех деток и овец, можно было реагировать, просто издавая соответствующие звуки. Через десять минут я решаю, что с меня достаточно.
– И еще одно, Кен. Я беспокоюсь насчет дома. – Это, конечно, вранье. – Там так пусто, кто-то должен за ним присматривать.
– Ты не так уж ошибаешься, – сказал Кен. – Ее поверенный собирался это сделать, но вряд ли он хоть на шаг к нему подходил.
– Хочешь, я заскочу туда и посмотрю, что и как? Раз я теперь снова живу в Брэдфилде, меня это не затруднит.
– А ты можешь? Это мне сильно облегчит жизнь, не скрою. Между нами, я не уверен, что мама настолько оправится, что сможет вернуться домой, но мне противно думать, что с нашим фамильным домом что-то случится! – напыщенно произнес Кен.
Скорей уж ты беспокоишься о наследстве… Кена я знаю. Через десять дней ключи были у меня. И вот в следующий выходной я еду туда, чтобы убедиться в точности моих воспоминаний. Изрытая колеями дорога, которая вела к ферме Старт-Хилл, заросла гораздо сильнее, чем в мой последний визит, и мой джип с трудом преодолел три мили от ближайшего однополосного шоссе. Я выключаю мотор в десятке ярдов от унылого маленького коттеджа и минут пять прислушиваюсь. Ветер шуршит в разросшейся живой изгороди, поют какие-то птицы. Но звуков человеческого присутствия нет. Даже шума машин вдалеке не слышно.
Я выхожу, осматриваюсь. Одна стена хлева рухнула и превратилась в беспорядочную груду песчаника для изготовления мельничных жерновов, но меня порадовало отсутствие следов непрошеных гостей: ни остатков от пикников, ни ржавых пивных жестянок, ни мятых газет, ни сигаретных окурков, ни использованных презервативов. Я подхожу к дому и отпираю дверь.
Мне хватило беглого взгляда, чтобы оценить ситуацию. Внутри коттедж сильно отличался от того уютного фермерского домика, который мне запомнился. Все личное – фотографии, украшения, нарядные конские сбруи, старинные вещи – исчезло. Все было упаковано в клети и теперь хранится на складе – осторожность, свойственная йоркширцам. У меня даже вырвалось нечто вроде вздоха облегчения; здесь не было ничего, что могло бы вызвать воспоминания, которые помешали бы мне делать то, что следовало. То была чистая доска, с которой стерлись все унижения, разочарования и боль. Ничего из моего прошлого, ничто не удивит меня. Человек, которым я был, отсутствовал.
Прохожу через кухню к кладовой. На полках пусто. Бог знает, что сделала Дорис с рядами банок варенья, солений и домашними винами. Может, увезла их в Новую Зеландию, чтобы поменьше есть незнакомой пищи. Стою в дверях и смотрю на пол. Чувствую, как по моему лицу расползается глуповатая улыбка облегчения. Память не подвела меня. В полу был люк. Присев на корточки, тяну за ржавое железное кольцо. Через некоторое время дверца люка поддается, скрипят петли. Вдохнув воздух подпола, я окончательно убеждаюсь, что боги на моей стороне. Вопреки моим опасениям, что там будет сырость, вонь и спертый воздух, в подвале оказалось прохладно и слегка пахло чем-то свежим и сладким.
Я зажигаю туристический газовый фонарь и осторожно спускаюсь по каменным ступеням. Луч света выхватывает из темноты очертания просторного помещения, футов двадцать на тридцать. Пол выложен каменными плитами, широкая каменная скамья идет вдоль одной из стен. И только побеленный известью потолок слегка потрескался. Это можно будет легко исправить. Под прямым углом к каменной скамье расположена раковина со сливом. Ферма снабжалась водой из собственного источника. Кран заедает, но, когда мне в конце концов удается его повернуть, оттуда потекла вода – чистая и прозрачная.
Рядом с лестницей стоит выщербленная деревянная скамья, сверху висят аккуратными рядами тиски, струбцины и прочие инструменты дяди Генри. Присев на каменную скамью, я крепко обхватываю себя руками. Пара часов работы – все, что потребуется, чтобы превратить это место в застенок, намного превосходящий все, до чего додумались создатели компьютерных игр. Мне не нужно будет думать, через какие лазейки могли бы спастись мои «гости».
К концу недели, приезжая на ферму в свободное время, я завершаю работу. Ничего сложного: приладить замок и внутренний засов на дверцу люка, починить потолок и покрыть стены двумя слоями побелки. Мне хотелось, чтобы здесь было как можно светлее, это улучшит качество видеосъемки. Я даже протягиваю сюда провод от сети, чтобы иметь электричество.
Долго и упорно размышляю я перед тем, как принять решение о наказании Адама. Наконец останавливаюсь на том, что французы называют chevalet, испанцы escalero, немцы ladder, итальянцы veglia, а поэтичные англичане – «Дочерью герцога Эксетерского». Это дыба, она получила свое иносказательное название благодаря изобретательности Джона Холланда, герцога Эксетерского и графа Хантингтонского. Сделав успешную военную карьеру, герцог стал комендантом лондонского Тауэра и примерно в 1420 году представил на суд общественности сие превосходное средство убеждения.
Самая первая модель состояла из открытой прямоугольной рамы на ножках. Узника клали под нее, привязывая за запястья и лодыжки. В каждом углу веревки прикреплялись к лебедке, управляемой тюремщиком, который тянул рычаги. Это изящное устройство с годами усложнялось и в конце концов превратилось в нечто вроде стола или горизонтальной лестницы. Часто в центре был вставлен вращающийся валик с шипами, так что, когда узника поворачивали, они разрывали ему спину. Были созданы системы блоков, соединявших все четыре веревки, так что механизмом мог управлять один человек.
К счастью, те, кто применял это наказание из века в век, были точны в описаниях и чертежах. И еще у меня были фотографии в путеводителе по музею, к которым я мог обратиться, а программа CAD помогла мне сконструировать собственную дыбу. Для механизма пришлось раскурочить старинный пресс для выжимания белья, который нашелся в какой-то антикварной лавочке. И еще на аукционе был куплен старинный обеденный стол красного дерева, отвезен прямо на ферму и расчленен на кухне, причем мастерство, с которым были обработаны его крепкие брусья, восхитило меня. На строительство дыбы ушло два дня. Оставалось испробовать ее.
2
– Доктор Хилл?
Тони поднял глаза, на лице его читалось вежливое любопытство. Брендон, проглотив смущение, продолжил:
– Мы с вами не знакомы, но вы работали на моем участке. Я Джон Брендон…
– Заместитель начальника уголовной полиции? – прервал его Тони, и улыбка его стала искренней. Он достаточно много слышал о Джоне Брендоне и знал, что этого человека лучше иметь своим сторонником. – Очень рад познакомиться, мистер Брендон, – сказал он приветливо.
– Джон, просто Джон, – поправил его Брендон резче, чем намеревался. Он с внезапным удивлением понял, что нервничает. В спокойной уверенности Тони Хилла было что-то такое, от чего людям становилось не по себе. – Не могли бы мы где-нибудь поговорить?
Но тут встрял Расмуссен.
– Надеюсь, вы меня извините, – беззастенчиво вмешался он, широко улыбаясь, – Тони, если хотите выпить кофе, наши друзья из полиции с удовольствием поболтают с вами в менее официальной обстановке. Мистер Брендон, не хотите присоединиться?
Брендон почувствовал, что звереет. Он и так ощущал себя неловко, а тут еще ему предлагают вести серьезные разговоры в окружении чавкающих полицейских и министерских боссов!
– Мне нужно сказать два слова наедине мистеру Хиллу.
Тони взглянул на Расмуссена и заметил, что тот ушам своим не верит: при других обстоятельствах ему показалось бы забавным позлить Расмуссена, продолжив разговор с Брендоном. Он обожал подкалывать напыщенных снобов, сбивать с них спесь. Но успех нынешнего дела слишком сильно зависел от контакта Тони с другими полицейскими, поэтому Тони демонстративно отвернулся от Расмуссена и сказал:
– Джон, после ланча вы возвращаетесь в Брэдфилд?
Тот кивнул.
– Тогда, может, подбросите меня? Я приехал поездом, но, если вы не возражаете, предпочел бы не сражаться с Британской железной дорогой на обратном пути. Вы сможете высадить меня на окраине, если не хотите, чтобы вас видели братающимся с Тренди Венди.
Брендон улыбнулся, и его длинное лицо прорезали обезьяньи морщины.
– Не думаю, чтобы в этом была необходимость. Я с удовольствием подброшу вас до полицейского участка. – И он отошел, глядя, как Расмуссен увлекает Тони к дверям, не переставая при этом болтать всякую чушь.
Он не мог прогнать чувство легкого недовольства – ему казалось, что психолог предал его. Возможно, дело просто-напросто в том, что он привык контролировать все в своем мире и просить о помощи для него несвойственно? Другого объяснения не было. Пожав плечами, Брендон пошел следом за остальными в бар, выпить кофе.
Тони, пристегнув ремень, наслаждался комфортом кабины «лендровера», на котором отсутствовали опознавательные знаки полиции. Пока Брендон выводил машину со стоянки Манчестерского отделения полиции, Тони молчал не желая мешать, но как только они проехали развязку и влились в поток машин, Тони нарушил молчание:
– Кажется, я знаю, о чем вы хотели со мной поговорить.
Брендон крепче сжал руль.
– Я думал, вы психолог, а не экстрасенс, – пошутил он. И сам себе удивился. Обычно он прибегал к шуткам только при крайней необходимости. Брендон никак не мог понять, почему он так нервничает, обращаясь за помощью к этому человеку.
– Будь я «колдуном», некоторые из ваших коллег обращали бы на меня больше внимания, – с иронией отвечал Тони. – Итак, вы хотите, чтобы я сделал предположение и рискнул выставить себя дураком?
Брендон искоса взглянул на Тони. Психолог казался спокойным и выглядел так, словно джинсы и свитер – более привычная для него одежда, чем костюм, который – это заметил даже Брендон – давно вышел из моды. Кстати, полицейскому последнее обстоятельство было по душе: дочери регулярно отпускали по поводу его собственной скучной манеры одеваться едкие шуточки. Брендон сказал:
– Думаю, в Брэдфилде действует серийный убийца.
Тони удовлетворенно вздохнул.
– А я уже начал спрашивать себя, заметили ли вы это, – иронически проговорил он.
– Это отнюдь не общее мнение, – сказал Брендон, чувствуя, что обязан предупредить Тони, прежде чем просить у него помощи.
– Я так и понял из газет, – сказал Тони, – и уверен – на все сто, – что ваш вывод верен.
– Судя по вашим высказываниям в «Сентинел Таймс», всё ровно наоборот, – удивился Брендон.
– Мое дело – сотрудничать с полицией, а не подводить ее. Я решил, что у вас есть оперативные основания не оповещать публику о возможности существования серийного убийцы. Я специально подчеркнул в интервью, что всего лишь высказываю предположение, основанное на журналистской информации, – разъяснил Тони, причем добродушный тон странно не вязался со внезапно судорожно сжавшимися в кулаки пальцами.
Брендон улыбнулся, обратив внимание лишь на тон.
– Не в бровь, а в глаз. Значит, вы хотите помочь нам?
Внезапно на Тони накатила жаркая волна радости. Именно этого он жаждал вот уже несколько недель.
– Впереди через пару миль будет станция обслуживания. Как насчет чашки чая?
Инспектор-детектив Кэрол Джордан смотрела на жалкие остатки плоти, бывшей некогда человеком, стараясь не всматриваться слишком пристально. Напрасно она съела в буфете тот окаменевший сандвич с сыром. Почему-то считалось обычным делом, когда молодые полицейские-мужчины выказывали слабость при виде жертв жестокого насилия. Это даже вызывало сочувствие. К женщинам-полицейским было принято относишься снисходительно, свысока, но если одну из них рвало на месте преступления, она тут же теряла всякое уважение и превращалась в мишень для мужских насмешек, в героиню анекдотов, которые эти «мачо» рассказывали друг другу в буфете. «Не ищи здесь логику!» – приказала себе Кэрол, крепче стиснув челюсти. Она глубоко засунула руки в карманы плаща и сжала кулаки, вдавив ногти в ладони.
Внезапно она почувствовала чью-то руку у себя на плече и, радуясь возможности отвести глаза, отвернулась: над ней возвышается ее подчиненный, сержант Дон Меррик. Он был выше босса на добрых восемь дюймов и взял в привычку сутулиться, как горбун, разговаривая с Кэрол.
– Территория оцеплена, мэм, – доложил Дон со своим мягким шотландским акцентом. – Патологоанатом едет. Как вам кажется, это четвертый в серии?
– Не дай бог, Дон, вас услышит суперинтендант, – ответила она, и это лишь отчасти было шуткой – Хотя, думаю, вы угадали. – И Кэрол оглянулась.
Они находились в районе Темпл-Филдз, на заднем дворе паба, основную клиентуру которого составляли гомосексуалисты, а наверху находился бар, который три вечера в неделю оккупировали лесбиянки. Вопреки шуточкам «настоящих» мужчин, которые она выслушала, продвигаясь по служебной лестнице, посещать именно это заведение у Кэрол никогда не было оснований.
– Что с воротами?
– Фомка, – лаконично ответил Меррик. – Не подключены к охранной системе.
Кэрол оглядела высокие контейнеры для мусора и сложенную в кучу порожнюю тару.
– Да и незачем, – сказала она. – Что говорит хозяин?
– Сейчас с ним беседует Уолли, мэм. Вроде бы он закрылся вчера вечером в половине двенадцатого. У них есть контейнеры на колесиках, и, когда они закрываются, выкатывают их на двор, вон там. – Меррик махнул рукой в сторону задней двери паба, где стояли три синих пластиковых контейнера, каждый размером с тележку из супермаркета. – Мусор они не сортируют до полудня.
– Тогда они и нашли вот это? – спросила Кэрол, махнув большим пальцем себе за плечо.
– Оно просто лежало там. Открытое всем ветрам, так сказать.
Кэрол кивнула. Ее пробрала дрожь, не имевшая никакого отношения к резкому северо-восточному ветру. Она шагнула к воротам.
– Ладно. Пока оставим это оперативникам. Мы здесь только мешаем.
Меррик пошел за ней следом по узкому переулку позади паба. Здесь едва мог проехать один автомобиль. С обоих концов переулок был перекрыт полицейским ограждением.
– Он хорошо знает свои охотничьи угодья, – произнесла она задумчиво и пошла назад по проулку, держа в поле зрения ворота паба. Меррик шел за ней, ожидая приказаний.
В конце проулка Кэрол обернулась, чтобы оглядеть улицу.
Напротив стояло высокое здание, – бывший склад, превращенный в ремесленные мастерские. Ночью там, вероятно, никого не бывает, но сейчас, во второй половине дня, почти в каждом окне торчали любопытные и глазели на драму, разыгравшуюся внизу.
– Полагаю, у нас мало шансов на то, что кто-то смотрел в окно в тот самый момент, – заметила Кэрол.
– Если кто и смотрел, вряд ли обратил внимание, – цинично хихикнул Меррик. – После закрытия в этом квартале – о-го-го. В каждом дверном проеме, в каждом проулке, в половине припаркованных машин «голубые» любятся вовсю. Неудивительно, что шеф называет Темпл-Филдз Содомом и Гоморрой.
– А знаете, я часто задавалась вопросом, в чем состоял грех Гоморры? – ответила Кэрол.
Меррик был озадачен. Его сходство с печальноглазым Лабрадором стало почти опасным.
– Не понял, мэм, – удивился он.
– Не важно. Удивляюсь, как это Армтуэйт не заставил Брендона привлечь их всех за непристойное поведение, – сказала Кэрол.
– Он пытался – пару лет назад, – сообщил Меррик. – Но полицейская комиссия схватила его за яйца. Он боролся, но ему пригрозили Министерством внутренних дел. А после дела Хольмвуда Три он понял, что ступил на тонкий лед политического поля, вот и сдал назад. Но при любом удобном случае цепляет их.
– Ладно, я надеюсь, что на сей раз наш соседушка-убийца оставил нам чуть больше материала для работы. Иначе нашему драгоценному шефу придется найти себе другой объект ненависти. – Кэрол расправила плечи. – Хорошо, Дон. Начнем поквартирныи опрос, а вечером придется походить по улицам и побеседовать с завсегдатаями.
Прежде чем Кэрол успела закончить, ее перебил чей-то голос из-за ограждения.
– Инспектор Джордан? Пенни Берджесс, «Сентинел Таймс». Что здесь у вас?
Кэрол на мгновение закрыла глаза. Одно дело – тупые фанатики из Управления, и совсем другое – журналисты. От всей души пожалев, что не стоит сейчас посреди двора рядом с трупом, Кэрол глубоко вздохнула и пошла к ограждению.
– Давайте откровенно. Вы хотите, чтобы я поднялся на борт, но никому об этом не сообщал? – За небрежным тоном Тони скрывалось возмущение: он ясно понимал, что влиятельный полицейский со скрежетом зубовным признает, что нуждается в помощи «чертова ученого умника».
Брендон вздохнул. Тони не облегчал ему задачу, да и с какой стати?
– Я хочу избежать утечки в прессу, никто не олжен знать, что вы нам помогаете. У меня есть единственный шанс официально подключить вас к расследованию – убедить начальника полиции, что вы не собираетесь отнимать славу у него и у его ребят.
– А если публике станет известно, что Дерек Армтуэйт, помощник Господа Бога, обращается за помощью к племени пустых трепачей?.. – Тони не удержался и подколол собеседника.
На лице Брендона появилась циничная ухмылка. Приятное открытие – оказывается, и у него есть эмоции.
– Ну зачем же так, Тони? Технически это наше внутреннее дело – прибегать к помощи экспертов, когда это необходимо.
Тони фыркнул.
– И вы думаете, он сочтет меня «уместным»?
– Он не захочет нового столкновения с Министерством или полицейским комитетом. Через восемнадцать месяцев он выходит в отставку, и ему страшно хочется получить рыцарское звание. – Брендон не мог поверить, что говорит такое. Даже в разговорах с женой он не высказывался так нелояльно, не говоря уж о практически незнакомом человеке. Что такое было в этом Тони Хилле, что заставило его мгновенно раскрыться? Брендон успокаивал себя тем, что поставил психологию на службу закона.
– Итак, что скажете?
– Когда приступать?
Дискета 3,5, метка тома: Backup. 007; файл Любовь. 002
Даже в самый первый раз все планировалось более тщательно, чем режиссер в театре планирует премьеру новой пьесы. Предстоящее событие витало у меня в голове до тех пор, пока не стало походить на яркое сновидение. Проверке и перепроверке подвергалось каждое движение, как в балете: мне нужно было убедиться, что не упущена ни одна важная деталь, которая могла бы поставить под угрозу мою свободу. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогдашнее мыслетворчество доставляло мне почти такое же наслаждение, как само действие.Первым шагом стало нахождение места, куда можно было бы его отвезти, не подвергаясь риску, места, где мы могли бы остаться наедине. Мой дом отпал сразу. Я вечно слышу мерзкие споры моих соседей, лай их истеричной немецкой овчарки и музыку, так зачем делиться с ними моим наслаждением? Кроме того, на моей улице слишком много лю-бопытных глаз, подглядывающих из-за занавесок. Мне не нужны были свидетели – ни появления Адама, ни его ухода.
Мне пришла в голову мысль снять у кого-нибудь гараж, но от нее пришлось отказаться по нескольким причинам: это выглядело слишком убого, слишком походило на эпизод из фильма ужасов. Мне хотелось чего-то необыкновенного, достойного великого события. И тут мне вспомнилась моя тетка по матери, Дорис. Дорис и ее муж Генри разводили овец на вересковых пустошах к северу от Брэдфилда. Около четырех лет назад Генри умер. Дорис некоторое время пыталась справляться одна, но потом сын пригласил ее провести с его семьей долгие каникулы в Новой Зеландии, она продала овец и сложила вещички. Кен написал мне на Рождество, что его мать перенесла легкий сердечный приступ и в обозримом будущем домой не вернется.
И вот однажды вечером я, воспользовавшись временным затишьем на работе, решаю позвонить Кену. Он удивился, услышав мой голос, и пробормотал:
– Надеюсь, звонок за твой счет…
– Я сто лет собирался позвонить, – говорю я. – Хочу узнать, как поживает тетя Дорис – Гораздо легче проявлять внимание через спутник связи. Пока Кен надоедал мне рассказами о здоровье своей матушки, своей жены, трех деток и овец, можно было реагировать, просто издавая соответствующие звуки. Через десять минут я решаю, что с меня достаточно.
– И еще одно, Кен. Я беспокоюсь насчет дома. – Это, конечно, вранье. – Там так пусто, кто-то должен за ним присматривать.
– Ты не так уж ошибаешься, – сказал Кен. – Ее поверенный собирался это сделать, но вряд ли он хоть на шаг к нему подходил.
– Хочешь, я заскочу туда и посмотрю, что и как? Раз я теперь снова живу в Брэдфилде, меня это не затруднит.
– А ты можешь? Это мне сильно облегчит жизнь, не скрою. Между нами, я не уверен, что мама настолько оправится, что сможет вернуться домой, но мне противно думать, что с нашим фамильным домом что-то случится! – напыщенно произнес Кен.
Скорей уж ты беспокоишься о наследстве… Кена я знаю. Через десять дней ключи были у меня. И вот в следующий выходной я еду туда, чтобы убедиться в точности моих воспоминаний. Изрытая колеями дорога, которая вела к ферме Старт-Хилл, заросла гораздо сильнее, чем в мой последний визит, и мой джип с трудом преодолел три мили от ближайшего однополосного шоссе. Я выключаю мотор в десятке ярдов от унылого маленького коттеджа и минут пять прислушиваюсь. Ветер шуршит в разросшейся живой изгороди, поют какие-то птицы. Но звуков человеческого присутствия нет. Даже шума машин вдалеке не слышно.
Я выхожу, осматриваюсь. Одна стена хлева рухнула и превратилась в беспорядочную груду песчаника для изготовления мельничных жерновов, но меня порадовало отсутствие следов непрошеных гостей: ни остатков от пикников, ни ржавых пивных жестянок, ни мятых газет, ни сигаретных окурков, ни использованных презервативов. Я подхожу к дому и отпираю дверь.
Мне хватило беглого взгляда, чтобы оценить ситуацию. Внутри коттедж сильно отличался от того уютного фермерского домика, который мне запомнился. Все личное – фотографии, украшения, нарядные конские сбруи, старинные вещи – исчезло. Все было упаковано в клети и теперь хранится на складе – осторожность, свойственная йоркширцам. У меня даже вырвалось нечто вроде вздоха облегчения; здесь не было ничего, что могло бы вызвать воспоминания, которые помешали бы мне делать то, что следовало. То была чистая доска, с которой стерлись все унижения, разочарования и боль. Ничего из моего прошлого, ничто не удивит меня. Человек, которым я был, отсутствовал.
Прохожу через кухню к кладовой. На полках пусто. Бог знает, что сделала Дорис с рядами банок варенья, солений и домашними винами. Может, увезла их в Новую Зеландию, чтобы поменьше есть незнакомой пищи. Стою в дверях и смотрю на пол. Чувствую, как по моему лицу расползается глуповатая улыбка облегчения. Память не подвела меня. В полу был люк. Присев на корточки, тяну за ржавое железное кольцо. Через некоторое время дверца люка поддается, скрипят петли. Вдохнув воздух подпола, я окончательно убеждаюсь, что боги на моей стороне. Вопреки моим опасениям, что там будет сырость, вонь и спертый воздух, в подвале оказалось прохладно и слегка пахло чем-то свежим и сладким.
Я зажигаю туристический газовый фонарь и осторожно спускаюсь по каменным ступеням. Луч света выхватывает из темноты очертания просторного помещения, футов двадцать на тридцать. Пол выложен каменными плитами, широкая каменная скамья идет вдоль одной из стен. И только побеленный известью потолок слегка потрескался. Это можно будет легко исправить. Под прямым углом к каменной скамье расположена раковина со сливом. Ферма снабжалась водой из собственного источника. Кран заедает, но, когда мне в конце концов удается его повернуть, оттуда потекла вода – чистая и прозрачная.
Рядом с лестницей стоит выщербленная деревянная скамья, сверху висят аккуратными рядами тиски, струбцины и прочие инструменты дяди Генри. Присев на каменную скамью, я крепко обхватываю себя руками. Пара часов работы – все, что потребуется, чтобы превратить это место в застенок, намного превосходящий все, до чего додумались создатели компьютерных игр. Мне не нужно будет думать, через какие лазейки могли бы спастись мои «гости».
К концу недели, приезжая на ферму в свободное время, я завершаю работу. Ничего сложного: приладить замок и внутренний засов на дверцу люка, починить потолок и покрыть стены двумя слоями побелки. Мне хотелось, чтобы здесь было как можно светлее, это улучшит качество видеосъемки. Я даже протягиваю сюда провод от сети, чтобы иметь электричество.
Долго и упорно размышляю я перед тем, как принять решение о наказании Адама. Наконец останавливаюсь на том, что французы называют chevalet, испанцы escalero, немцы ladder, итальянцы veglia, а поэтичные англичане – «Дочерью герцога Эксетерского». Это дыба, она получила свое иносказательное название благодаря изобретательности Джона Холланда, герцога Эксетерского и графа Хантингтонского. Сделав успешную военную карьеру, герцог стал комендантом лондонского Тауэра и примерно в 1420 году представил на суд общественности сие превосходное средство убеждения.
Самая первая модель состояла из открытой прямоугольной рамы на ножках. Узника клали под нее, привязывая за запястья и лодыжки. В каждом углу веревки прикреплялись к лебедке, управляемой тюремщиком, который тянул рычаги. Это изящное устройство с годами усложнялось и в конце концов превратилось в нечто вроде стола или горизонтальной лестницы. Часто в центре был вставлен вращающийся валик с шипами, так что, когда узника поворачивали, они разрывали ему спину. Были созданы системы блоков, соединявших все четыре веревки, так что механизмом мог управлять один человек.
К счастью, те, кто применял это наказание из века в век, были точны в описаниях и чертежах. И еще у меня были фотографии в путеводителе по музею, к которым я мог обратиться, а программа CAD помогла мне сконструировать собственную дыбу. Для механизма пришлось раскурочить старинный пресс для выжимания белья, который нашелся в какой-то антикварной лавочке. И еще на аукционе был куплен старинный обеденный стол красного дерева, отвезен прямо на ферму и расчленен на кухне, причем мастерство, с которым были обработаны его крепкие брусья, восхитило меня. На строительство дыбы ушло два дня. Оставалось испробовать ее.
2
Пусть теперь читатель представит себе чистое неистовство ужаса, когда все стихло в предвкушении, надежде и ожидании, что неведомая рука снова нанесет удар, но при этом в неверии, что найдется дерзость, потребная для такой попытки, в то время как все глаза наблюдают… Второй случай, такой же таинственный по природе, убийство по тому же разрушительному плану было совершено в той же самой округе.
Как только Брендон завел двигатель, зазвонил мобильник, лежавший на приборной доске. Он схватил телефон и рявкнул:
– Брендон.
Тони услышал голос автоответчика:
– Вам поступило сообщение. Пожалуйста, наберите сто двадцать один. Вам поступило сообщение…
Брендон чуть отодвинул телефон от уха и нажал на нужную кнопку. Через мгновение он набрал другой номер.
– Мой секретарь, – коротко пояснил он. – Прошу прощения… Привет, Мартина. Это Джон. Вы меня искали?
Услышав ответ, Брендон на мгновение зажмурился, как от удара.
– Где? – хрипло спросил он. – Ладно, понял. Буду на месте через полчаса. Кто занимается?.. Хорошо, спасибо, Мартина. – Брендон открыл глаза и замер. Потом осторожно положил мобильник и повернулся лицом к Тони. – Вы хотели узнать, когда вам начинать? Как насчет сегодня?
– Новый труп? – спросил Тони.
– Еще один, – кивнул Брендон, отвернулся и повернул ключ. – Как насчет визита на место преступления?
Тони пожал плечами.
– Я, наверное, пропущу ланч, но если я увижу труп по горячим следам, это мне поможет.
– Ублюдок оставляет их в таком виде, что и смотреть не на что, – прорычал Брендон, вылетая прямиком на осевую и давя на педаль газа.
– Он вернулся на Темпл-Филдз? – спросил Тони.
Ошеломленный Брендон бросил на него быстрый взгляд. Тони смотрел прямо перед собой, упрямо сдвинув темные брови.
– Откуда вы знаете?
На этот вопрос Тони не был готов отвечать.
– Считайте, что это интуиция, – вывернулся он. – Мне кажется, в последний раз ему показалось, что в Темпл-Филдз становится жарковато. Он выбросил второй труп в Карлтон-парке, и это сдвинуло фокус, возможно, не дало полиции сосредоточиться на одном месте, может, слегка ослабило бдительность. Но ему нравится Темпл-Филдз. Либо потому, что он хорошо знает дорогу, либо из-за того, это место имеет символическое значение. Возможно, этим он хочет что-то сказать, – размышлял вслух Тони.
– Вы всегда выдаете с полдюжины гипотез, если кто-то швыряет в вас фактом? – спросил Брендон, посигналив фарами «БМВ», не уступавшей ему скоростную полосу. – Подвинься, мерзавец, не то я напущу на тебя автоинспекцию, – проревел он.
– Стараюсь, – ответил Тони. – Вот как я это делаю Постепенно улики заставляют меня отбрасывать первоначальные соображения. В конце концов начинает формироваться нечто вроде схемы. – Он замолчал, уже представляя себе, что увидит на месте преступления. Желудок у него сжался, руки-ноги задрожали, как у музыканта перед выходом на сцену. Обычно ему показывали «причесанный» вариант места преступления. Не важно, насколько хороша была работа фотографа или других полицейских экспертов, ему всегда приходилось толковать чужое видение. На этот же раз он окажется как никогда близко к убийце. Для того, кто всю жизнь прячется под маской, проникнуть за личину убийцы – единственное развлечение в городе.
Кэрол в одиннадцатый раз повторила:
– Комментариев не будет.
Губы Пенни Берджесс упрямо сжались, она оглядела место действия, надеясь увидеть человека посговорчивее. Кросс Пучеглаз, может, и свинья, полная мужского шовинизма, но от него всегда можно услышать несколько фразочек с солью и перцем. Потерпев неудачу, она вернулась к Кэрол.
– А как насчет женской солидарности? – жалобно сказала она. – Ну дайте же нам шанс. Вы можете сказать мне хоть что-то кроме этой проклятой фразы?
– Прошу прощения, мисс Берджесс. Меньше всего вашим читателям нужны поверхностные суждения, основанные на непроверенной информации. Как только я смогу сказать что-то конкретное, обещаю, вы узнаете это первой. – И Кэрол улыбнулась, смягчая отказ.
Она повернулась, чтобы уйти, но Пенни схватила ее за рукав плаща.
– А неофициально? – умоляла она. – Чтобы я сориентировалась? Чтобы не выглядела полной идиоткой. Кэрол, мне незачем говорить вам, что это значит. Я работаю в конторе, где полно мужиков, которые заключают пари о том, когда и где я снова напортачу.
Кэрол вздохнула. Устоять было трудно. Только мысль о Томе Кроссе остановила ее.
– Я не могу, – сказала она. – Но, насколько мне известно, вы пока все делаете правильно. – Знакомый «лендровер» выехал из-за угла. – Ах ты, черт! – пробормотала она, вырывая руку. Не хватало только, чтобы Джон Брендон принял ее за информатора «Сентинел Таймс». Кэрол быстро пошла к машине Брендона. Констебли шустро поднимали ленты оцепления, давая машине проехать, и Кэрол заметила незнакомого пассажира. Когда мужчины вышли, она оглядела Тони, словно закладывала словесный портрет в банк памяти. Никогда не знаешь, когда понадобится фоторобот.
Рост около пяти футов восьми дюймов, худощавый, широкие плечи, узкие бедра, хорошие пропорции, короткие темные волосы, пробор сбоку, темные глаза, вероятно синие, тени под глазами, кожа светлая, нос обычный, широкий рот, нижняя губа полнее верхней. Но вот одежда – просто срам. Костюм еще более немодный, чем у Брендона, но вид у парня не обтерханый. Вывод № 1: этот человек работает не в костюме. Стало быть, не любит швырять деньги и будет носить костюм до тех пор, пока тот не расползется по швам. Второй вывод: скорее всего, не женат и не состоит в постоянной связи. Любая женщина время от времени заставляла бы партнера покупать костюм в классическом вневременном стиле, чтобы не выглядел нелепо через пять лет.
Как только Брендон завел двигатель, зазвонил мобильник, лежавший на приборной доске. Он схватил телефон и рявкнул:
– Брендон.
Тони услышал голос автоответчика:
– Вам поступило сообщение. Пожалуйста, наберите сто двадцать один. Вам поступило сообщение…
Брендон чуть отодвинул телефон от уха и нажал на нужную кнопку. Через мгновение он набрал другой номер.
– Мой секретарь, – коротко пояснил он. – Прошу прощения… Привет, Мартина. Это Джон. Вы меня искали?
Услышав ответ, Брендон на мгновение зажмурился, как от удара.
– Где? – хрипло спросил он. – Ладно, понял. Буду на месте через полчаса. Кто занимается?.. Хорошо, спасибо, Мартина. – Брендон открыл глаза и замер. Потом осторожно положил мобильник и повернулся лицом к Тони. – Вы хотели узнать, когда вам начинать? Как насчет сегодня?
– Новый труп? – спросил Тони.
– Еще один, – кивнул Брендон, отвернулся и повернул ключ. – Как насчет визита на место преступления?
Тони пожал плечами.
– Я, наверное, пропущу ланч, но если я увижу труп по горячим следам, это мне поможет.
– Ублюдок оставляет их в таком виде, что и смотреть не на что, – прорычал Брендон, вылетая прямиком на осевую и давя на педаль газа.
– Он вернулся на Темпл-Филдз? – спросил Тони.
Ошеломленный Брендон бросил на него быстрый взгляд. Тони смотрел прямо перед собой, упрямо сдвинув темные брови.
– Откуда вы знаете?
На этот вопрос Тони не был готов отвечать.
– Считайте, что это интуиция, – вывернулся он. – Мне кажется, в последний раз ему показалось, что в Темпл-Филдз становится жарковато. Он выбросил второй труп в Карлтон-парке, и это сдвинуло фокус, возможно, не дало полиции сосредоточиться на одном месте, может, слегка ослабило бдительность. Но ему нравится Темпл-Филдз. Либо потому, что он хорошо знает дорогу, либо из-за того, это место имеет символическое значение. Возможно, этим он хочет что-то сказать, – размышлял вслух Тони.
– Вы всегда выдаете с полдюжины гипотез, если кто-то швыряет в вас фактом? – спросил Брендон, посигналив фарами «БМВ», не уступавшей ему скоростную полосу. – Подвинься, мерзавец, не то я напущу на тебя автоинспекцию, – проревел он.
– Стараюсь, – ответил Тони. – Вот как я это делаю Постепенно улики заставляют меня отбрасывать первоначальные соображения. В конце концов начинает формироваться нечто вроде схемы. – Он замолчал, уже представляя себе, что увидит на месте преступления. Желудок у него сжался, руки-ноги задрожали, как у музыканта перед выходом на сцену. Обычно ему показывали «причесанный» вариант места преступления. Не важно, насколько хороша была работа фотографа или других полицейских экспертов, ему всегда приходилось толковать чужое видение. На этот же раз он окажется как никогда близко к убийце. Для того, кто всю жизнь прячется под маской, проникнуть за личину убийцы – единственное развлечение в городе.
Кэрол в одиннадцатый раз повторила:
– Комментариев не будет.
Губы Пенни Берджесс упрямо сжались, она оглядела место действия, надеясь увидеть человека посговорчивее. Кросс Пучеглаз, может, и свинья, полная мужского шовинизма, но от него всегда можно услышать несколько фразочек с солью и перцем. Потерпев неудачу, она вернулась к Кэрол.
– А как насчет женской солидарности? – жалобно сказала она. – Ну дайте же нам шанс. Вы можете сказать мне хоть что-то кроме этой проклятой фразы?
– Прошу прощения, мисс Берджесс. Меньше всего вашим читателям нужны поверхностные суждения, основанные на непроверенной информации. Как только я смогу сказать что-то конкретное, обещаю, вы узнаете это первой. – И Кэрол улыбнулась, смягчая отказ.
Она повернулась, чтобы уйти, но Пенни схватила ее за рукав плаща.
– А неофициально? – умоляла она. – Чтобы я сориентировалась? Чтобы не выглядела полной идиоткой. Кэрол, мне незачем говорить вам, что это значит. Я работаю в конторе, где полно мужиков, которые заключают пари о том, когда и где я снова напортачу.
Кэрол вздохнула. Устоять было трудно. Только мысль о Томе Кроссе остановила ее.
– Я не могу, – сказала она. – Но, насколько мне известно, вы пока все делаете правильно. – Знакомый «лендровер» выехал из-за угла. – Ах ты, черт! – пробормотала она, вырывая руку. Не хватало только, чтобы Джон Брендон принял ее за информатора «Сентинел Таймс». Кэрол быстро пошла к машине Брендона. Констебли шустро поднимали ленты оцепления, давая машине проехать, и Кэрол заметила незнакомого пассажира. Когда мужчины вышли, она оглядела Тони, словно закладывала словесный портрет в банк памяти. Никогда не знаешь, когда понадобится фоторобот.
Рост около пяти футов восьми дюймов, худощавый, широкие плечи, узкие бедра, хорошие пропорции, короткие темные волосы, пробор сбоку, темные глаза, вероятно синие, тени под глазами, кожа светлая, нос обычный, широкий рот, нижняя губа полнее верхней. Но вот одежда – просто срам. Костюм еще более немодный, чем у Брендона, но вид у парня не обтерханый. Вывод № 1: этот человек работает не в костюме. Стало быть, не любит швырять деньги и будет носить костюм до тех пор, пока тот не расползется по швам. Второй вывод: скорее всего, не женат и не состоит в постоянной связи. Любая женщина время от времени заставляла бы партнера покупать костюм в классическом вневременном стиле, чтобы не выглядел нелепо через пять лет.