- Какая ты хорошая, о прекрасное создание! Да ты простила меня еще до того, как я попросил об этом! - воскликнул Фотоген.
Так они разговорились, и юноша рассказал ей то, что знал о себе и своей жизни, а она рассказала ему то, что знала о себе, и оба сошлись на том, что следует бежать от Уэйто как можно дальше.
- Должно отправиться в путь немедленно, - проговорила Никтерис.
- Как только наступит утро, - заверил Фотоген.
- Нельзя ждать утра, - возразила девушка, - ведь тогда я не смогу двигаться, а что ты станешь делать следующей ночью? Кроме того, Уэйто видит лучше при дневном свете. Право же, надо идти сейчас, Фотоген. Верь мне: так надо.
- Я не могу, я не смею, - отозвался юноша. - Я не в силах двинуться. Едва я приподнимаю голову от твоих колен, тошнотворный ужас накатывает на меня с новой силой.
- Я буду с тобой, - успокоила Никтерис. - Я позабочусь о тебе до тех пор, пока не взойдет твое ужасное солнце, а потом можешь меня оставить и поскорее уйти. Только, пожалуйста, сперва отведи меня в какое-нибудь темное место, если такое найдется.
- Я никогда не покину тебя, Никтерис, - воскликнул Фотоген. - Только подожди немного: встанет солнце, вернет мне силу, и мы уйдем отсюда вместе и никогда, никогда больше не расстанемся.
- Нет, нет, - настаивала Никтерис, - идти надо сейчас. А ты должен научиться быть сильным в темноте, равно как и при свете дня, иначе ты навсегда останешься храбрецом только наполовину. Я уже начала - я не восстаю против твоего солнца, но стараюсь примириться с ним и понять, что оно такое и чего от меня хочет - причинить мне боль или сделать меня лучше. Ты должен так же поступить с моей тьмой.
- Но ты не знаешь, что за дикие твари живут там, к югу, - возражал Фотоген. - У них огромные зеленые глаза и они заглотят тебя, словно корешок сельдерея, дивное ты создание!
- Пойдем же, пойдем! - требовала Никтерис, - или мне придется притвориться, будто я тебя бросаю, чтобы ты пошел за мной. Я видела зеленые глаза и я спасу тебя от них.
- Ты! Как тебе это удастся? Будь сейчас день, я бы защитил тебя от самого страшного зверя. Но сейчас, из-за этой мерзкой тьмы, я даже разглядеть их не в силах! Я бы и твоих прекрасных глаз не видел, если бы не заключенный в них свет: он позволяет мне заглянуть сквозь них прямо в небеса. О да, твои глаза - окна в небеса за пределами нашего неба. Думаю, в них-то и рождаются звезды.
- Так пойдем же, или я закрою глаза, и ты их больше не увидишь, пока не станешь паинькой, - улыбнулась Никтерис. - Идем. Ты не видишь диких зверей, а я вот вижу.
- Ты видишь! И зовешь меня с собой! - воскликнул Фотоген.
- Да, - отвечала Никтерис. - И, более того, я вижу их задолго до того, как они углядят меня, так что я охраню тебя.
- Но как? - настаивал Фотоген. - Ты не умеешь ни стрелять из лука, ни наносить удары охотничьим ножом!
- Нет, но я умею держаться от них подальше. Послушай, как раз когда я нашла тебя, я играла сразу с двумя-тремя зверюгами. Я их вижу и чую задолго до того, как они подберутся ко мне совсем близко - задолго до того, как они увидят или учуют меня!
- А сейчас ты ведь никого не видишь и не чуешь? - встревоженно переспросил Фотоген, приподнимаясь на локте.
- Нет, никого. Впрочем, сейчас посмотрю, - отвечала Никтерис, легко вскакивая на ноги.
- Ох, нет, нет! Не оставляй меня - ни на минуту не оставляй! закричал Фотоген, изо всех сил напрягая зрение, чтобы не потерять во тьме ее лицо.
- Тише, или они услышат тебя, - отозвалась девушка. - Ветер дует с юга, и учуять нас они не могут. Я это уже поняла. С тех самых пор, как сгустилась милая тьма, я забавлялась с ними: то и дело чуть-чуть подставлю руку ветру, чтобы какой-нибудь хищник меня унюхал!
- Ох, жуть! - воскликнул Фотоген. - Надеюсь, больше тебе это не приходит в голову? Чем это заканчивалось?
- Всегда одним и тем же. Сей же миг хищник оборачивался, глаза его вспыхивали, и зверь мчался прямо на меня - только ты ведь помнишь, что видеть меня он не мог. Но мои глаза куда зорче, его-то я видела превосходно и обегала зверя кругом, пока не почую его - а тогда я знала, что он меня ни за что не найдет. Вот если бы ветер переменился и подул в другую сторону, целая стая ринулась бы на нас и деться нам было бы некуда. Так что лучше пойдем.
Девушка взяла его за руку. Фотоген уступил и поднялся на ноги, и Никтерис повела его прочь. Но ступал юноша с трудом, и по мере того, как шли часы, силы все больше оставляли его.
- Ох, я так устал! - и мне так страшно! - говорил он.
- Обопрись на меня, - велела Никтерис, обнимая юношу за плечи или поглаживая по щеке. - Ну, еще несколько шагов. Ведь каждый шаг прочь от замка - это шаг к спасению. Обопрись, не бойся. Сейчас я сильная и чувствую себя лучше некуда.
Так беглецы шли вперед. Зоркие ночные глаза Никтерис различали не одну пару зеленых глаз, прорезавших тьму, и девушка частенько избирала кружные пути, чтобы обойти их далеко стороной, но ни разу не помянула про них Фотогену. Она осторожно вела юношу по самой мягкой, самой нежной траве, избегая рытвин и выбоин, и ласково разговаривая с ним по пути - о прелестных цветах и звездах - о том, как уютно цветам на их зеленом ложе и как счастливы звезды там, высоко, на ложе синевы!
С приближением утра юноша приободрился, однако но безмерно устал, пройдя столь долгий путь, вместо того, чтобы спать, тем более после затянувшейся болезни. И Никтерис тоже притомилась - оттого, что всю дорогу поддерживала своего спутника, и еще из-за растущего страха перед светом, что уже забрезжил на востоке. Наконец, оба в равной мере изнемогли, и ни один уже не мог помочь другому. Словно сговорившись, беглецы остановились. Обнявшись, стояли они посреди бескрайней, поросшей травою равнины, ни один не смог бы сделать и шагу и находил опору только в слабости другого; стоило одному пошевелиться, и вторая бы не удержалась на ногах. Но по мере того, как одна слабела, другой набирался сил. Ночь шла на убыль, и день вступал в свои права; солнце уже взмывало к горизонту на пенном гребне светоносного прибоя. С приходом солнца Фотоген воскресал к жизни. И вот, наконец, солнце воспарило к небесам, словно птица - от руки Отца Света. Никтерис вскрикнула от боли и спрятала лицо в ладонях.
- Ох, - вздохнула она, - мне так страшно! Грозный свет жжет меня!
Но в тот же миг в слепоте своей она услышала, как Фотоген рассмеялся негромким, ликующим смехом, а в следующее мгновение почувствовала, как ее подхватили сильные руки: она, что всю ночь пестовала и оберегала юношу, словно дитя, теперь лежала в его объятиях, склонив голову ему на плечо, и он понес девушку словно ребенка. Однако Никтерис отличалась большей силой духа, ибо, страдая сильнее, она ничего не боялась.
XIX. ВЕРВОЛЬФ
В тот самый миг, когда Фотоген подхватил Никтерис, телескоп Уэйто яростно вращался, оглядывая равнину. Ведьма в гневе отбросила от себя прибор, побежала к себе в комнату и затворилась в ней. Там она умастила себя с головы до пят особой мазью, распустила длинные рыжие волосы и обвязала их вокруг талии; затем закружилась в танце, все убыстряя и убыстряя темп, приводя себя все в большее и большее исступление, пока на губах у ведьмы не выступила пена бешенства. Со временем Фалька принялась разыскивать госпожу, но той нигде не было.
По мере того, как вставало солнце, ветер постепенно менялся и вскорости подул с севера. Фотоген и Никтерис приближались к опушке леса. Фотоген по-прежнему нес девушку на руках. Но вот она тревожно зашевелилась и шепнула юноше на ухо:
- Я чую дикого зверя - в той стороне, откуда дует ветер.
Фотоген обернулся, поглядел в сторону замка и приметил на равнине темное пятнышко. Оно увеличивалось в размерах; оно скользило над травой со скоростью ветра. Оно неумолимо приближалось. Существо казалось длинным и приземистым - может быть, потому, что мчалось, вытянувшись в струнку. Юноша усадил Никтерис под деревом в тени ствола, натянул лук и извлек самую массивную, самую длинную, самую острую стрелу. Уже вложив стрелу в тетиву, Фотоген разглядел врага: то гигантский волк несся прямо на него. Молодой охотник наполовину извлек из ножен нож, достал из колчана еще одну стрелу, на случай, если первая подведет, прицелился - на хорошем расстоянии, чтобы иметь возможность выстрелить снова, и спустил тетиву. Стрела взвилась в воздух, полетела точнехонько в цель, попала в зверя и снова взлетела в воздух, переломившись надвое. Фотоген тут же схватил вторую, выстрелил, отбросил лук и вытащил нож. Но вторая стрела впилась в грудь волка по самое оперение, зверь перекувырнулся через голову, с глухим стуком ударился о землю, застонал, забился в судорогах и распростерся недвижим.
- Я убил его, Никтерис, - воскликнул Фотоген. - Это огромный рыжий волк!
- Ох, спасибо! - слабо отозвалась Никтерис из-под дерева. - Я знала, что ты справишься. Я ничуточки не боялась.
Фотоген подошел к волку. То было сущее чудовище. Но юноша, раздосадованный нелепым поведением первой стрелы, не хотел потерять ту, что сослужила ему столь хорошую службу; резким рывком он вытащил дротик из груди зверя. И глазам своим не поверил. Перед ним лежал... нет, не волк, а Уэйто, с волосами, обвязанными вокруг талии! Глупая ведьма считала, что сделала себя неуязвимой, однако позабыла, что, мучая Фотогена, она прикасалась руками к одной из его стрел. Юноша бегом возвратился к Никтерис и рассказал ей все.
Никтерис вздрогнула, разрыдалась и отказалась смотреть.
XX. СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ
Бежать дальше было ни к чему. Ни один из них не боялся никого, кроме Уэйто. Они оставили тело лежать на равнине и двинулись обратно к замку. Огромная туча наползла на солнце и хлынул проливной дождь; Никтерис приободрилась, зрение отчасти вернулось к ней, и, опираясь на руку Фотогена, девушка тихо побрела по прохладной, влажной траве.
Вскорости на пути им повстречался Фаргу и другие охотники. Фотоген рассказал им, что убил огромного рыжего волка, и это была мадам Уэйто. Охотники выслушали его с подобающей серьезностью, однако ликования скрыть не сумели.
- Я пойду и предам госпожу земле, - объявил Фаргу.
Но на месте обнаружилось, что тело уже захоронено - в утробах всевозможных птиц и зверей, коим вздумалось позавтракать ведьмой.
Тогда Фаргу, догнав молодых людей, весьма мудро посоветовал Фотогену отправиться к королю и рассказать ему все. Но Фотоген, оказавшийся еще мудрее Фаргу, не пожелал отправиться в путь, пока не женится на Никтерис, "ведь тогда, - говорил юноша, - сам король не сможет нас разлучить; а если двое когда-либо не могли жить друг без друга, то это Никтерис и я. Ей еще предстоит научить меня не терять мужества в темноте, а я должен оберегать ее до тех пор, пока она не привыкнет переносить солнечный зной и видеть, а не слепнуть в его лучах.
Они поженились в тот же день. А на следующее утро вместе отправились к королю и поведали ему всю историю от начала и до конца. Но кого же они встретили при дворе, как не отца и мать Фотогена, обоих - в великой милости у короля и королевы! Аврора чуть не умерла от радости и всем рассказала о том, как Уэйто солгала и убедила ее в смерти новорожденного.
Никто ничего не знал о родителях Никтерис, но когда Аврора узнала в лице прелестной девушки свои собственные лазурно-голубые глаза, сияющие сквозь ночь и тучи, странные мысли пришли ей в голову, и подумала она, что даже злые люди порою оказываются звеном, соединяющим людей добрых. Посредством Уэйто, матери, никогда друг друга не видевшие, обменялись глазами в детях.
Король подарил новобрачным замок и земли Уэйто, и там они жили и учили друг друга на протяжении многих лет, пролетевших незаметно. Но еще не минул первый год, как Никтерис уже полюбила день больше ночи, ибо день был венцом и одеянием Фотогена, и убедилась, что день великолепнее ночи, и солнце благороднее луны. А Фотоген полюбил ночь больше дня, ибо в ночи Никтерис обрела мать и приют.
- Но кто знает, - говорила Никтерис Фотогену, - когда мы уйдем, не вступим ли мы в день настолько же более великолепный, чем твой день, насколько твой день великолепнее моей ночи?
Так они разговорились, и юноша рассказал ей то, что знал о себе и своей жизни, а она рассказала ему то, что знала о себе, и оба сошлись на том, что следует бежать от Уэйто как можно дальше.
- Должно отправиться в путь немедленно, - проговорила Никтерис.
- Как только наступит утро, - заверил Фотоген.
- Нельзя ждать утра, - возразила девушка, - ведь тогда я не смогу двигаться, а что ты станешь делать следующей ночью? Кроме того, Уэйто видит лучше при дневном свете. Право же, надо идти сейчас, Фотоген. Верь мне: так надо.
- Я не могу, я не смею, - отозвался юноша. - Я не в силах двинуться. Едва я приподнимаю голову от твоих колен, тошнотворный ужас накатывает на меня с новой силой.
- Я буду с тобой, - успокоила Никтерис. - Я позабочусь о тебе до тех пор, пока не взойдет твое ужасное солнце, а потом можешь меня оставить и поскорее уйти. Только, пожалуйста, сперва отведи меня в какое-нибудь темное место, если такое найдется.
- Я никогда не покину тебя, Никтерис, - воскликнул Фотоген. - Только подожди немного: встанет солнце, вернет мне силу, и мы уйдем отсюда вместе и никогда, никогда больше не расстанемся.
- Нет, нет, - настаивала Никтерис, - идти надо сейчас. А ты должен научиться быть сильным в темноте, равно как и при свете дня, иначе ты навсегда останешься храбрецом только наполовину. Я уже начала - я не восстаю против твоего солнца, но стараюсь примириться с ним и понять, что оно такое и чего от меня хочет - причинить мне боль или сделать меня лучше. Ты должен так же поступить с моей тьмой.
- Но ты не знаешь, что за дикие твари живут там, к югу, - возражал Фотоген. - У них огромные зеленые глаза и они заглотят тебя, словно корешок сельдерея, дивное ты создание!
- Пойдем же, пойдем! - требовала Никтерис, - или мне придется притвориться, будто я тебя бросаю, чтобы ты пошел за мной. Я видела зеленые глаза и я спасу тебя от них.
- Ты! Как тебе это удастся? Будь сейчас день, я бы защитил тебя от самого страшного зверя. Но сейчас, из-за этой мерзкой тьмы, я даже разглядеть их не в силах! Я бы и твоих прекрасных глаз не видел, если бы не заключенный в них свет: он позволяет мне заглянуть сквозь них прямо в небеса. О да, твои глаза - окна в небеса за пределами нашего неба. Думаю, в них-то и рождаются звезды.
- Так пойдем же, или я закрою глаза, и ты их больше не увидишь, пока не станешь паинькой, - улыбнулась Никтерис. - Идем. Ты не видишь диких зверей, а я вот вижу.
- Ты видишь! И зовешь меня с собой! - воскликнул Фотоген.
- Да, - отвечала Никтерис. - И, более того, я вижу их задолго до того, как они углядят меня, так что я охраню тебя.
- Но как? - настаивал Фотоген. - Ты не умеешь ни стрелять из лука, ни наносить удары охотничьим ножом!
- Нет, но я умею держаться от них подальше. Послушай, как раз когда я нашла тебя, я играла сразу с двумя-тремя зверюгами. Я их вижу и чую задолго до того, как они подберутся ко мне совсем близко - задолго до того, как они увидят или учуют меня!
- А сейчас ты ведь никого не видишь и не чуешь? - встревоженно переспросил Фотоген, приподнимаясь на локте.
- Нет, никого. Впрочем, сейчас посмотрю, - отвечала Никтерис, легко вскакивая на ноги.
- Ох, нет, нет! Не оставляй меня - ни на минуту не оставляй! закричал Фотоген, изо всех сил напрягая зрение, чтобы не потерять во тьме ее лицо.
- Тише, или они услышат тебя, - отозвалась девушка. - Ветер дует с юга, и учуять нас они не могут. Я это уже поняла. С тех самых пор, как сгустилась милая тьма, я забавлялась с ними: то и дело чуть-чуть подставлю руку ветру, чтобы какой-нибудь хищник меня унюхал!
- Ох, жуть! - воскликнул Фотоген. - Надеюсь, больше тебе это не приходит в голову? Чем это заканчивалось?
- Всегда одним и тем же. Сей же миг хищник оборачивался, глаза его вспыхивали, и зверь мчался прямо на меня - только ты ведь помнишь, что видеть меня он не мог. Но мои глаза куда зорче, его-то я видела превосходно и обегала зверя кругом, пока не почую его - а тогда я знала, что он меня ни за что не найдет. Вот если бы ветер переменился и подул в другую сторону, целая стая ринулась бы на нас и деться нам было бы некуда. Так что лучше пойдем.
Девушка взяла его за руку. Фотоген уступил и поднялся на ноги, и Никтерис повела его прочь. Но ступал юноша с трудом, и по мере того, как шли часы, силы все больше оставляли его.
- Ох, я так устал! - и мне так страшно! - говорил он.
- Обопрись на меня, - велела Никтерис, обнимая юношу за плечи или поглаживая по щеке. - Ну, еще несколько шагов. Ведь каждый шаг прочь от замка - это шаг к спасению. Обопрись, не бойся. Сейчас я сильная и чувствую себя лучше некуда.
Так беглецы шли вперед. Зоркие ночные глаза Никтерис различали не одну пару зеленых глаз, прорезавших тьму, и девушка частенько избирала кружные пути, чтобы обойти их далеко стороной, но ни разу не помянула про них Фотогену. Она осторожно вела юношу по самой мягкой, самой нежной траве, избегая рытвин и выбоин, и ласково разговаривая с ним по пути - о прелестных цветах и звездах - о том, как уютно цветам на их зеленом ложе и как счастливы звезды там, высоко, на ложе синевы!
С приближением утра юноша приободрился, однако но безмерно устал, пройдя столь долгий путь, вместо того, чтобы спать, тем более после затянувшейся болезни. И Никтерис тоже притомилась - оттого, что всю дорогу поддерживала своего спутника, и еще из-за растущего страха перед светом, что уже забрезжил на востоке. Наконец, оба в равной мере изнемогли, и ни один уже не мог помочь другому. Словно сговорившись, беглецы остановились. Обнявшись, стояли они посреди бескрайней, поросшей травою равнины, ни один не смог бы сделать и шагу и находил опору только в слабости другого; стоило одному пошевелиться, и вторая бы не удержалась на ногах. Но по мере того, как одна слабела, другой набирался сил. Ночь шла на убыль, и день вступал в свои права; солнце уже взмывало к горизонту на пенном гребне светоносного прибоя. С приходом солнца Фотоген воскресал к жизни. И вот, наконец, солнце воспарило к небесам, словно птица - от руки Отца Света. Никтерис вскрикнула от боли и спрятала лицо в ладонях.
- Ох, - вздохнула она, - мне так страшно! Грозный свет жжет меня!
Но в тот же миг в слепоте своей она услышала, как Фотоген рассмеялся негромким, ликующим смехом, а в следующее мгновение почувствовала, как ее подхватили сильные руки: она, что всю ночь пестовала и оберегала юношу, словно дитя, теперь лежала в его объятиях, склонив голову ему на плечо, и он понес девушку словно ребенка. Однако Никтерис отличалась большей силой духа, ибо, страдая сильнее, она ничего не боялась.
XIX. ВЕРВОЛЬФ
В тот самый миг, когда Фотоген подхватил Никтерис, телескоп Уэйто яростно вращался, оглядывая равнину. Ведьма в гневе отбросила от себя прибор, побежала к себе в комнату и затворилась в ней. Там она умастила себя с головы до пят особой мазью, распустила длинные рыжие волосы и обвязала их вокруг талии; затем закружилась в танце, все убыстряя и убыстряя темп, приводя себя все в большее и большее исступление, пока на губах у ведьмы не выступила пена бешенства. Со временем Фалька принялась разыскивать госпожу, но той нигде не было.
По мере того, как вставало солнце, ветер постепенно менялся и вскорости подул с севера. Фотоген и Никтерис приближались к опушке леса. Фотоген по-прежнему нес девушку на руках. Но вот она тревожно зашевелилась и шепнула юноше на ухо:
- Я чую дикого зверя - в той стороне, откуда дует ветер.
Фотоген обернулся, поглядел в сторону замка и приметил на равнине темное пятнышко. Оно увеличивалось в размерах; оно скользило над травой со скоростью ветра. Оно неумолимо приближалось. Существо казалось длинным и приземистым - может быть, потому, что мчалось, вытянувшись в струнку. Юноша усадил Никтерис под деревом в тени ствола, натянул лук и извлек самую массивную, самую длинную, самую острую стрелу. Уже вложив стрелу в тетиву, Фотоген разглядел врага: то гигантский волк несся прямо на него. Молодой охотник наполовину извлек из ножен нож, достал из колчана еще одну стрелу, на случай, если первая подведет, прицелился - на хорошем расстоянии, чтобы иметь возможность выстрелить снова, и спустил тетиву. Стрела взвилась в воздух, полетела точнехонько в цель, попала в зверя и снова взлетела в воздух, переломившись надвое. Фотоген тут же схватил вторую, выстрелил, отбросил лук и вытащил нож. Но вторая стрела впилась в грудь волка по самое оперение, зверь перекувырнулся через голову, с глухим стуком ударился о землю, застонал, забился в судорогах и распростерся недвижим.
- Я убил его, Никтерис, - воскликнул Фотоген. - Это огромный рыжий волк!
- Ох, спасибо! - слабо отозвалась Никтерис из-под дерева. - Я знала, что ты справишься. Я ничуточки не боялась.
Фотоген подошел к волку. То было сущее чудовище. Но юноша, раздосадованный нелепым поведением первой стрелы, не хотел потерять ту, что сослужила ему столь хорошую службу; резким рывком он вытащил дротик из груди зверя. И глазам своим не поверил. Перед ним лежал... нет, не волк, а Уэйто, с волосами, обвязанными вокруг талии! Глупая ведьма считала, что сделала себя неуязвимой, однако позабыла, что, мучая Фотогена, она прикасалась руками к одной из его стрел. Юноша бегом возвратился к Никтерис и рассказал ей все.
Никтерис вздрогнула, разрыдалась и отказалась смотреть.
XX. СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ
Бежать дальше было ни к чему. Ни один из них не боялся никого, кроме Уэйто. Они оставили тело лежать на равнине и двинулись обратно к замку. Огромная туча наползла на солнце и хлынул проливной дождь; Никтерис приободрилась, зрение отчасти вернулось к ней, и, опираясь на руку Фотогена, девушка тихо побрела по прохладной, влажной траве.
Вскорости на пути им повстречался Фаргу и другие охотники. Фотоген рассказал им, что убил огромного рыжего волка, и это была мадам Уэйто. Охотники выслушали его с подобающей серьезностью, однако ликования скрыть не сумели.
- Я пойду и предам госпожу земле, - объявил Фаргу.
Но на месте обнаружилось, что тело уже захоронено - в утробах всевозможных птиц и зверей, коим вздумалось позавтракать ведьмой.
Тогда Фаргу, догнав молодых людей, весьма мудро посоветовал Фотогену отправиться к королю и рассказать ему все. Но Фотоген, оказавшийся еще мудрее Фаргу, не пожелал отправиться в путь, пока не женится на Никтерис, "ведь тогда, - говорил юноша, - сам король не сможет нас разлучить; а если двое когда-либо не могли жить друг без друга, то это Никтерис и я. Ей еще предстоит научить меня не терять мужества в темноте, а я должен оберегать ее до тех пор, пока она не привыкнет переносить солнечный зной и видеть, а не слепнуть в его лучах.
Они поженились в тот же день. А на следующее утро вместе отправились к королю и поведали ему всю историю от начала и до конца. Но кого же они встретили при дворе, как не отца и мать Фотогена, обоих - в великой милости у короля и королевы! Аврора чуть не умерла от радости и всем рассказала о том, как Уэйто солгала и убедила ее в смерти новорожденного.
Никто ничего не знал о родителях Никтерис, но когда Аврора узнала в лице прелестной девушки свои собственные лазурно-голубые глаза, сияющие сквозь ночь и тучи, странные мысли пришли ей в голову, и подумала она, что даже злые люди порою оказываются звеном, соединяющим людей добрых. Посредством Уэйто, матери, никогда друг друга не видевшие, обменялись глазами в детях.
Король подарил новобрачным замок и земли Уэйто, и там они жили и учили друг друга на протяжении многих лет, пролетевших незаметно. Но еще не минул первый год, как Никтерис уже полюбила день больше ночи, ибо день был венцом и одеянием Фотогена, и убедилась, что день великолепнее ночи, и солнце благороднее луны. А Фотоген полюбил ночь больше дня, ибо в ночи Никтерис обрела мать и приют.
- Но кто знает, - говорила Никтерис Фотогену, - когда мы уйдем, не вступим ли мы в день настолько же более великолепный, чем твой день, насколько твой день великолепнее моей ночи?