Макдональд Росс. Бородатая леди

   — Не говорите глупости. Если бы я хотела что-то скрыть, то уничтожила бы этот эскиз, и все. И потом: я не умею рисовать.
   — Хилари умеет.
   — Подите вы к черту, — прошипела она сквозь зубы. — Вы такой же подонок, как все остальные. — Она возмущенно зашагала к дому.
   Я пошел за ней. Мы вошли в просторный темный вестибюль. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она повернулась и сказала:
   — Я не уничтожила этот рисунок, а теперь уничтожу.
   Я ничего не мог сделать, поэтому решил уйти. Когда я проходил мимо двери гостиной, адмирал окликнул меня:
   — Это вы, Арчер? Зайдите на минутку.
   Адмирал и Элис сидели на полукруглом кожаном диване возле огромного камина. Он встал и задумчиво направился ко мне, опустив голову. Сквозь загар на лице проступила мертвенная бледность.
   — Ваши предположения о Шардене ошибочны. Хилари Тодд не имеет никакого отношения к краже. Дело в том, что картина не украдена. Это я унес ее из галереи.
   — Утром вы же отрицали это!
   — Картина моя, и я могу с ней делать все, что мне угодно, не отчитываясь ни перед кем. Особенно перед вами.
   — Хорошо было бы, если бы вы сообщили об этом доктору Силлимену, — заметил я с ноткой иронии в голосе.
   — Я скажу ему об этом, когда сочту нужным.
   — Вы объясните ему, зачем взяли картину?
   — Конечно. А теперь, если вы считаете, что доставили нам достаточно неприятностей, попрошу вас покинуть мой дом.
   — Папа, — Элис подошла к нему и положила руку ему на плечо, — мистер Арчер только хотел нам помочь.
   — И ничего не сделал для этого, — сказал я. — Дело в том, что я ошибался, считая, что некоторые друзья Хью Вестерна — честные люди.
   — Прекратите! — заорал вдруг адмирал. — Убирайтесь отсюда!
   Элис догнала меня на веранде.
   — Не сердитесь на моего отца. Он бывает невыносим, но он хороший человек.
   — Не понимаю вас. Или он солгал сегодня утром, или лжет сейчас.
   — Он не лжет, — сказала она серьезно. — Он просто хотел подшутить над Силлименом и попечителями. Все это приобрело такое важное значение только после того, как убили Хью.
   — А вы знали, что картину взял ваш отец?
   — Нет. Он только что сообщил мне. И я заставила его сообщить это вам.
   — Хорошо, если бы Силлимен тоже узнал об этой шутке, — сказал я довольно резко. — А то он, вероятно, сам не свой.
   — Вы правы. Я видела его сегодня в галерее после обеда. Он очень взволнован. Вы на машине?
   — Нет. Приехал сюда на такси.
   — Я отвезу вас.
   — А вы уверены, что в состоянии вести машину?
   — Мне лучше, когда я чем-то занята, — ответила Элис.
   Рядом с домом стояла старая черная машина. Мы сели в нее и стали спускаться вниз по дороге в сторону центра. Я поглядел ей прямо в глаза:
   — Вы, конечно, понимаете, что я не поверил ни одному его слову?
   — Вы говорите об отце? Я и сама не знаю, чему верить.
   — А когда он взял Шардена?
   — Вчера вечером. Хью работал на антресолях, а отец незаметно вошел, снял картину и отнес ее в свою машину.
   — А разве Хью не запер дверь в галерею?
   — Вероятно, нет. Отец говорит, что дверь была не заперта.
   — Но зачем он это сделал? Зачем украл свою собственную картину?
   — Чтобы доказать свою правоту. Отец давно утверждал, что галерею очень легко ограбить. Он уговаривал попечителей поставить охрану. Он зациклился на этом. Не хотел давать своей картины, пока галерея не застраховала ее.
   «На двадцать пять тысяч долларов, — подумал я. — Чтобы получить такую сумму, человек может похитить принадлежащую ему вещь. И если Хью Вестерн видел это, то вот и причина для убийства». А вслух я сказал:
   — Ваш отец все очень интересно рассказал. Но где картина сейчас?
   — Я не знаю. Вероятно, спрятана где-нибудь в доме.
   — Сомневаюсь. Она скорее где-то в доме Хендрикса.
   Она вздрогнула, а потом спросила:
   — Почему вы это сказали? Вы знаете Уолтера Хендрикса?
   — Я встречался с ним. А вы?
   — Это ужасный человек, — сказала она. — Но я не понимаю, почему вы считаете, что картина у него.
   — Мне так кажется.
   — А где он мог ее взять? Отец ни за что не продаст ему Шардена.
   — Хилари Тодд продаст.
   — Хилари? Вы думаете, это он украл картину?
   — Я собираюсь спросить его об этом. Остановите меня у его магазина. Увидимся с вами позже в галерее.

* * *

   Табличка «Закрыто» все еще висела на двери за стеклом, и дверь была заперта. Я обошел дом и оказался у черного хода. Дверь под лестницей была полуоткрыта. Я не стал стучать и вошел в магазин.
   В гостиной никого не было. Пятно на стене, оставшееся после того, как Сара разбила свой бокал, еще благоухало алкоголем. Я прошел по коридору в спальню.
   Хилари Тодд лежал лицом вниз на кровати, почти раздавив своим телом открытый чемодан. Между лопатками у него торчал серебряный ломик для колки льда, окруженный мокрым темным пятном. Свет, пробивавшийся сквозь полузакрытые венецианские жалюзи, холодно блестел на серебре.
   Я проверил, есть ли у него пульс. Пульса не было. Голова его была немного повернута в сторону, и темные глаза слепо смотрели в стену. Небольшой ветерок из приоткрытого окна шевелил его волосы.
   Приподняв тяжелое тело, я стал шарить по карманам. Во внутреннем кармане пиджака нашел то, что искал: белый незапечатанный конверт, в котором лежало пятнадцать тысяч долларов крупными купюрами.
   Я стоял возле кровати с этими деньгами в руках, когда услышал шум в коридоре. Через минуту в комнату вошла Мэри.
   — Я видела, как вы вошли сюда, — сказала она. — Я думала...
   Она увидела тело.
   — Кто-то убил Хилари, — сказал я.
   — Убил Хилари? — она посмотрела на тело на кровати, а потом на меня. И тут я вспомнил, что все еще держу эти злосчастные купюры.
   — Что вы сделаете с этим? — спросила она.
   Я свернул деньги и положил их себе в карман:
   — Где вы взяли эти деньги?
   — Я взял их у человека, которому они не принадлежат. Ничего не говорите о деньгах шерифу. Просто скажите, что я попросил вас позвонить в полицию. Вернусь через полчаса.
   — Они спросят меня, куда вы пошли.
   — Вы не знаете, куда я иду, поэтому не сможете им ответить. А пока делайте то, что я вам сказал.
   Она посмотрела мне в глаза, решая, можно ли мне верить. А потом спросила:
   — Вы уверены, что поступаете правильно?
   — В этом никто никогда не может быть уверен.

* * *

   Я сел в машину и поехал на Футхилл-драйв. Солнце висело очень низко над океаном. Становилось прохладно.
   Когда я подъехал к железным воротам, отделявшим Уолтера Хендрикса от остальных смертных, над долиной уже опустились сумерки.
   Из сторожки тотчас же вышел знакомый мне крепкий парень, как будто я нажал кнопку звонка, и подошел к машине.
   — Что вам нужно? — спросил он. Потом узнал меня, прижался лицом к дверному стеклу и прошипел: — Проваливай, парень. У меня указание тебя не впускать.
   Мне захотелось опустить стекло и дать ему по морде, но я сдержался:
   — Я приехал сюда, чтобы оказать вашему боссу услугу.
   — Он о тебе другого мнения. Вали отсюда.
   — Послушайте. — Я вынул из кармана пачку денег и помахал ими у него под носом. — Речь идет о больших деньгах.
   Он смотрел на банкноты, как загипнотизированный.
   — Я не беру взяток, — сказал он наконец хриплым шепотом.
   — А я и не предлагаю взятку. Но вы должны позвонить Хендриксу и сказать, что речь идет о деньгах.
   — Деньгах для него? — спросил он мечтательно. — Сколько?
   — Скажите: пятнадцать тысяч.
   — Ничего себе премия! Что за дом он для тебя строит, парень, если ты хочешь заплатить ему плюс пятнадцать тысяч?
   Я не ответил. Его вопрос заставил меня задуматься. Он ушел в сторожку. Через две минуты вышел и открыл ворота.
   — Мистер Хендрикс примет тебя. Но не делай глупостей, или тебя вынесут ногами вперед.
   В дверях ждала горничная. Она провела меня в большую продолговатую комнату, одна стена которой была сплошь стеклянной и выходила на террасу. Три других стены от пола до потолка уставлены книгами. Это были собрания сочинений, которые покупают, но никогда не читают. У камина в глубоком кресле сидел Хендрикс. Ноги его были прикрыты пледом.
   Он поднял на меня глаза, и огонь от камина осветил его лицо и лысину ярким светом.
   — Ну, что теперь? Идите сюда и сядьте.
   Горничная тихо вышла. Я прошел через комнату и сел в кресло, стоящее напротив него.
   — У меня всегда плохие вести, мистер Хендрикс. Убийства и все прочее. На этот раз убит Хилари Тодд.
   Выражение его черепашьего лица не изменилось. Но голова ушла в плечи, пытаясь скрыться, как в панцире, в воротнике халата.
   — Весьма сожалею об этом... Мой сторож сказал, что речь идет о деньгах. Это меня интересует гораздо больше.
   — Прекрасно. — Я вынул деньги и разложил их веером на коленях. — Вы узнаете эти деньги?
   — А я должен их узнать?
   — Для человека, который так заинтересован в деньгах, вы ведете себя очень скромно.
   — Откуда эти деньги?
   — Я подумал, что это ваши деньги. У меня есть и другая версия. Например, Хилари Тодд украл Шардена и продал вам. Но я не понимаю, почему вы решили купить краденую картину и заплатили за нее наличными.
   Вставные зубы босса холодно блеснули в свете горящего камина. Как и его сторож, он не отрывал глаз от купюр.
   — Картина не была украдена. Я купил ее у законного хозяина.
   — Я бы поверил вам, если бы вы не сказали мне днем, что понятия не имеете о картине. Думаю, вы знали, что она украдена.
   Он ответил очень резко:
   — Картина не была украдена. — Рука его в синих венах скрылась в складках халата. Через некоторое время он протянул мне сложенный листок бумаги.
   Это был акт о продаже картины, неофициальный, но законный, написанный от руки на бланке клуба Сан-Маркоса и подписанный адмиралом Джонстоном Тернером. Документ датирован днем пропажи картины.
   — А теперь разрешите спросить вас, где вы взяли эти деньги?
   — Буду с вами откровенен, мистер Хендрикс. Я взял их у мертвого Хилари Тодда. Думаю, они ему больше не пригодятся.
   — Но это преступление, как мне кажется.
   Мозг мой напряженно работал, пытаясь сопоставить массу противоречивых фактов.
   — Думаю, вы никому не расскажете об этом.
   Он пожал плечами:
   — Мне кажется, вы слишком много думаете.
   — Я вот еще о чем подумал. Будете ли вы благодарны мне за то, что я принес вам эти деньги? Думаю, должны быть благодарны.
   — У вас есть причины, чтобы так думать? — Он отвел глаза от банкнот, лежавших у меня на коленях.
   — Вы ведь занимаетесь подрядами, мистер Хендрикс?
   — Да, — ответил он ровным голосом.
   — Тогда мне кажется, что это незаконные деньги... Вы выуживаете у заказчиков дополнительную мзду сверх установленной для ветеранов платы. И именно наличными, ведь так?
   — У вас богатое воображение.
   — А я и не надеюсь, что вы признаетесь в этом. С другой стороны, вам, возможно, не захочется, чтобы стало известно, что деньги эти принадлежат вам. И доказательством является тот факт, что вы не положили эти деньги в банк. Поэтому Тодд мог рассчитывать, что вы не станете распространяться о покупке этой картины. И именно поэтому вы должны быть мне благодарны.
   Его черепашьи глаза уставились на меня, но они ничего не выражали.
   — Предположим, я благодарен вам. В какой форме должна выразиться, по-вашему, моя благодарность?
   — Хочу получить Шардена. Я как-то привязался к картине, жаль, что она будет пылиться у вас втуне.
   — Лучше возьмите себе деньги.
   — Эти деньги мне ни к чему. Грязные деньги меня никогда не привлекали.
   Он сбросил с колен одеяло и встал с кресла:
   — Вы честнее, чем я думал. Значит, вы хотите выкупить у меня обратно картину, заплатив моими же деньгами?
   — Совершенно верно.
   — А если я не соглашусь?
   — Тогда я передаю купюры в следственный отдел налоговой службы.
   Некоторое время в комнате царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине.
   — О'кей! — произнес он наконец сквозь зубы. — Давайте деньги.
   — Вначале я хочу получить картину.
   Он прошаркал по пушистому ковру, тяжело передвигая ноги, и нажал на кнопку в углу книжного шкафа. Шкаф вместе с книгами отъехал в сторону. В тайнике находился огромный сейф. Я чувствовал себя довольно неловко, покуда он подбирал цифры на дисках сейфа.
   Наконец он достал холст и вернулся к камину. Мальчик в синем жилете смотрел на яблоко, которое так прекрасно выглядело, что его можно было бы съесть, хотя прошло уже двести лет с тех пор, как он созрело.
   Увядшее лицо Хендрикса выражало одновременно гнев и покорность судьбе.
   — Вы, надеюсь, понимаете, что ваше поведение равносильно шантажу?
   — Напротив, я всего лишь спасаю вас от неприятного положения, в котором вы очутились... Не следовало вам связываться с жуликами и убийцами, мистер Хендрикс.
   — Вы продолжаете настаивать на том, что картина была украдена?
   — Разумеется, она была украдена. И вы, вероятно, знали об этом. Не могли бы вы ответить на один мой вопрос?
   — Попробую.
   — Когда Хилари Тодд предлагал вам купить эту картину, он сказал, что представляет адмирала Тернера?
   — Конечно. У вас в руках купчая, подписанная адмиралом.
   — Это верно. Но я не знаю, как подписывается адмирал.
   — А я знаю. А теперь, если вы удовлетворены моим ответом и у вас больше нет вопросов, могу ли я получить свои деньги?
   — Еще один вопрос: кто убил Хью Вестерна?
   — Не знаю, — ответил он решительно, давая понять, что разговор окончен.
   Он протянул свою загорелую ладонь. Я вложил в нее пачку купюр.
   — А теперь, пожалуйста, купчую.
   — Так мы не договаривались, — запротестовал я.
   — Но это ведь само собой разумеется! — он повысил голос.
   Я тут же сдался:
   — Вероятно, вы правы! — и протянул ему купчую.
   — Прошу вас, не возвращайтесь сюда в третий раз, — сказал он мне и позвонил, чтобы позвать горничную. — Ваши посещения меня утомляют и раздражают.
   — Больше не приду, — пообещал я.

* * *

   Я припарковался в аллее рядом с художественной галереей и вышел из машины, держа рулон с картиной Шардена под мышкой. В садике у ресторана, окруженном живой изгородью, слышались голоса, смех и позвякивание посуды. На другой стороне аллеи светилось зарешеченное окно кабинета Силлимена. Я просунул руку между решеток и постучал. Окно было закрыто венецианскими жалюзи, и я не мог видеть, кто находится в комнате.
   Кто-то открыл окно. Это была Элис. Ее волосы, освещенные сзади, создавали легкий ореол вокруг головы.
   — Кто там? — спросила она испуганным шепотом.
   — Арчер. — И вдруг меня потянуло совершить своего рода театральный жест. Я просунул «Мальчика с яблоком» между решетками. Элис взяла картину и удивленно ахнула.
   — Картина находилась там, где я и предполагал, — сказал я.
   Силлимен появился с ней рядом, попискивая:
   — В чем дело? В чем дело?
   И вдруг я догадался. Я вернул картину в галерею, не заходя туда. Таким же образом картина могла быть украдена, украдена Хилари Тоддом или еще кем-нибудь, у кого был доступ в галерею. Человек не мог пролезть сквозь решетку, но картина пролезла.
   В окне появилась голова Силлимена, напоминавшая серую щетку.
   — Где вы нашли ее?
   Я не подготовился к ответу на этот вопрос, поэтому ничего не сказал.
   Кто-то тихонько коснулся моей руки. Я вздрогнул. Но это была всего лишь Мэри.
   — Я искала вас, — сказала она мне. — Шериф сейчас в магазине Хилари. Он взбешен. Говорит, что посадит вас в тюрьму как свидетеля.
   — Вы ничего не сказали ему о деньгах? — спросил я тихонько.
   — Нет. А вы действительно получили картину?
   — Пойдемте в галерею и посмотрим.
   Когда мы огибали угол здания, от дверей галереи отъехал черный автомобиль. Это была машина адмирала.
   — Кажется, это Элис, — заметила Мэри.
   — Вероятно, она хочет сообщить отцу, что картина нашлась.
   Внезапно я принял решение и направился к своей машине.
   — Вы куда?
   — Хочу посмотреть, как прореагирует на эту новость адмирал.
   Она подошла ко мне:
   — Возьмите меня с собой.
   — Вам лучше остаться здесь. Мало ли что там может произойти.
   Я попытался закрыть дверцу машины, но она не дала мне этого сделать:
   — Вы всегда убегаете и оставляете меня все расхлебывать.
   — Хорошо, садитесь. У меня нет времени, чтобы спорить с вами.
   Я поехал прямо через стоянку на Рубио-стрит. У задней двери магазина Хилари стоял полицейский, но он не остановил нас.
   — А что говорит о Хилари полиция? — спросил я Мэри.
   — Да ничего особенного. Ручка ломика для рубки льда вытерта. Никаких отпечатков пальцев. И они понятия не имеют, кто его убил.
   Я проехал перекресток на желтый свет, чем вызвал возмущенные сигналы других водителей.
   — Вы сказали, что хотели бы увидеть реакцию Тернера. Вы думаете, что адмирал?.. — она не закончила.
   — Пока я ничего не знаю, но думаю, скоро все выяснится. — Я мог бы ей многое рассказать, но я все свое внимание сконцентрировал на управлении машиной.
   — Эта улица? — спросил я ее наконец.
   — Да.
   Она выскочила из машины раньше меня.
   — Оставайтесь здесь, — сказал я ей. — Там может быть опасно.
   После моих слов Мэри дала мне возможность первому подняться по лестнице и все-таки пошла за мной. Черная машина стояла с включенными фарами, с распахнутыми дверцами. Входная дверь была не заперта, в холле горел свет. Я вошел без стука.
   Из гостиной вышла Сара. На лице ее и раньше отражались переживания этого дня, но теперь она выглядела старой и страшной. Волосы, тщательно уложенные прежде, теперь висели лохмами, голос был хриплый.
   — Что вам надо?
   — Хочу видеть адмирала. Где он?
   — А я откуда знаю? Невозможно следить сразу за всеми моими мужчинами. — Она споткнулась и чуть не упала.
   Мэри подошла к ней и помогла сесть в кресло. Сара не могла держать голову, дышала тяжело. Помада на губах размазалась и напоминала высохшую кровь.
   — Они должны быть здесь, — сказал я.
   Единственный выстрел, который мы услышали, послужил подтверждением этому. Приглушенный выстрел раздался где-то вдали.
   Я выскочил в сад. В домике садовника горел свет. В окне показалась тень мужчины. Я побежал по дорожке, дверь в домик была открыта. Я вошел и замер.
   В дверях стоял адмирал с пистолетом в руке. Это было крупнокалиберное оружие, каким пользуются военные моряки. Из дула струился синий дымок. На полу ничком лежала Элис.
   Я заглянул в дуло пистолета и спросил Тернера:
   — Вы что, убили ее?
   Адмирал молчал. На мой вопрос с полу ответила Элис:
   — Уходите! — и зарыдала.
   — Это наше личное дело, Арчер, — сказал адмирал.
   Пистолет в его руке чуть шевельнулся. Я чувствовал исходящую от него опасность.
   — Вы слышали, что она вам сказала?
   — Я слышал выстрел. А убийство — это дело не личное. Оно касается общества.
   — Как видите, никакого убийства не было.
   — У вас плохая память.
   — К тому убийству я не имею никакого отношения, — заметил адмирал. — Я чистил пистолет, забыв, что он заряжен.
   — И поэтому Элис упала и заплакала? Придумайте что-нибудь более правдоподобное, адмирал.
   — У нее сдали нервы. Но, уверяю вас, у меня с нервами все в порядке. — Он сделал три шага в мою сторону и остановился рядом с лежавшей дочерью, твердо держа пистолет в руке. — А теперь уходите, или мне придется воспользоваться этим...
   Опасность усилилась. Я облокотился о дверной косяк.
   — Кажется, сейчас вы не сомневаетесь, что он заряжен, — сказал я.
   Я услышал шаги, кто-то приближался по дорожке к домику. Я стал говорить громче, чтобы заглушить шум шагов по гравию.
   — Вы говорите, что не имеете к убийству Хилари никакого отношения. Тогда почему же Тодд пришел в клуб этим утром? Почему вы изменили вашу версию о пропаже картины?
   Он посмотрел на свою лежавшую на ковре дочь, как будто она знала ответы на эти вопросы. Та не издала ни звука, только плечи ее подрагивали от беззвучных всхлипывании.
   Я смотрел на них обоих, на отца и дочь, и в моей памяти калейдоскопом мелькали все события этих безумных суток. В центре этих событии был пистолет адмирала, смотревший своим пустым черным глазом, несущим смерть.
   Я медленно произнес, чтобы выиграть время:
   — Догадываюсь, что сказал вам Тодд сегодня утром. Вы хотите, чтобы я повторил ваш разговор?
   Он поднял свои выцветшие глаза, и пистолет тоже поднял свой смертоносный глаз. В саду не было слышно ни звука. Если у Мэри хорошая реакция — а я полагал, что это так, — значит, она уже звонит по телефону.
   — Он сказал вам, что украл вашу картину и что у него есть на нее покупатель. Но Хендрикс — осторожный человек. Тодд должен был представить ему доказательство, что он имеет право продать ему эту картину. И вы дали ему это доказательство, подписав купчую. И когда Тодд продал картину, вы позволили ему взять деньги за картину себе.
   — Глупости! Самые настоящие глупости! — Но он был плохим актером, а лгать вообще не мог.
   — Я видел купчую, адмирал. Единственно, что меня интересует, так это то, почему вы передали ее Тодду?
   Губы его задвигались. Он как будто собирался что-то сказать, но не произнес ни слова.
   — Я отвечу и на этот вопрос. Тодд знал, кто убил Хью Вестерна. Вы тоже. И вы должны были сделать так, чтобы он молчал. Даже если для этого вам пришлось бы не поднимать шума из-за кражи вашей собственной картины.
   — Никакого согласия я не давал, — ответил он на это неуверенным голосом. Но пистолет продолжал держать очень уверенно.
   — Элис дала такое согласие. Она помогла ему украсть эту картину сегодня утром. Передала ее через окно, когда мы с Силлименом были на антресолях. Об этом он и рассказал вам в клубе, ведь так?
   — Тодд лжет. И если вы не дадите мне слова, что не будете повторять эту ложь, я буду вынужден убить вас.
   Рука его крепко сжимала пистолет. Палец потянулся к предохранителю. Послышался щелчок. В наступившей тишине он прозвучал угрожающе.
   — Тодд скоро станет кормом для червей, — сказал я. — Он мертв, адмирал.
   — Мертв? — Голос его утратил уверенность. Это опять был голос недовольного старика.
   — Убит в своей квартире. Ломиком, которым колют лед...
   — Когда?
   — Сегодня после полудня. Вы все еще думаете, что меня следует убить?
   — Вы лжете.
   — Нет, я не лгу. Произошло второе убийство.
   Адмирал посмотрел на дочь, все еще лежавшую у его ног, удивленным взглядом. В глазах попеременно сменялись боль, замешательство и гнев. И я был причиной этой боли. Поэтому он мог, не задумываясь, выстрелить в меня.
   Я смотрел на пистолет в его руках, выжидая удобный момент, чтобы выбить его. Руки мои, упиравшиеся в дверную раму, онемели.
   Мэри Вестерн пригнулась, пролезла под моей левой рукой и встала передо мной. У нее не было никакого оружия, кроме, конечно, отваги.
   — Он говорит правду, — сказала она. — Хилари Тодд был сегодня убит.
   — Опустите пистолет, адмирал, — спокойно проговорил я. — Спасать больше некого. Вы полагали, что спасаете несчастную девушку, а она оказалась убийцей, дважды убийцей.
   Он не сводил взгляда с дочери.
   — Если это правда, Элис, я умываю руки.
   Она молчала. Лицо ее было скрыто распущенными волосами. Старик застонал. Рука, державшая пистолет, опустилась. Я отодвинул Мэри в сторону, подошел к нему и взял у него оружие. Он не сопротивлялся, но у меня на лбу внезапно выступила испарина.
   — Вы были, возможно, следующим в ее списке.
   — Нет.
   Это произнесла его дочь. Она стала подниматься с пола, медленно, сначала опершись на руки, потом встала на колени, как поверженный боксер. Отбросила со лба волосы. Ее лицо совсем не изменилось. Она выглядела такой же милой, как всегда, но глаза были пустыми, как у куклы.
   — Следующей в моем списке была я, — сказала она скучным голосом. — Я попыталась застрелиться, когда поняла, что вы все обо мне знаете. Отец не дал мне этого сделать.
   — Я ничего не знал о вас до последнего момента.
   — Нет, вы все знали. Когда разговаривали с отцом в саду, вы специально говорили громко, чтобы я слышала... слышала все, что вы говорили о Хилари.
   — Вы так считаете?
   Адмирал произнес с ужасом:
   — Ты убила его, Элис? Зачем тебе было пачкаться его кровью? Зачем? — Его рука неуверенно потянулась к ней и на полпути повисла в воздухе. Он смотрел на нее удивленно, не понимая, как мог произвести на свет такое странное, сатанинское существо.
   Она молча опустила голову. Я ответил ему за нее:
   — Она украла для него картину Шардена. Выполнила все его условия. Но потом увидела, что ему не удастся бежать, а если и удастся, то его вернут обратно, будут допрашивать. Она не была уверена, что он ничего не расскажет о Хью. А сегодня днем она получила доказательства того, что он не будет молчать. Поэтому и убила его. Второй раз это было сделать гораздо легче.
   — Нет, — она решительно покачала головой. — Я не убивала Хью. Я просто его ударила чем-то. Я не хотела его убивать. Он первый ударил меня. Он меня ударил, и я ударила его в ответ.
   — Смертельным оружием. Металлическим кулаком. Вы дважды его ударили. Первый раз не попали в него. Железный кулак бабахнул в дверную раму. На ней остались следы от этого удара. Потом вы ударили его снова.
   — Но я не хотела его убивать. Хилари знал, что я не хотела этого делать.
   — Откуда он мог это знать? Он был там?
   — Он был внизу, в своей квартире. Он услышал, как Хью упал, и поднялся в студию. Хью был еще жив. Он умер в машине Хилари, когда мы везли его в больницу. Хилари сказал, что поможет мне скрыть случившееся. Он взял этот ужасный слепок с кулака и бросил его в море. А я к тому времени уже ничего не соображала. Все делал Хилари. Он положил тело Хью в его же машину и отвез его в горы! Я ехала за ним в машине Тодда и привезла его обратно. По дороге домой он сказал мне, почему он решился мне помочь. Ему нужны были деньги. Он знал, что денег у нас нет. Но у него появилась возможность продать Шардена. Утром я выкрала для него картину. Я должна была это сделать... Все, что я сделала, сделала потому, что должна была это сделать!
   Упрямо повторяя это, она переводила взгляд с отца на меня. Отец не мог на нее смотреть, он отвернулся.
   — А почему вы разбили голову Хью? Этого вы ведь не должны были делать?
   Ее кукольные глаза забегали, а потом остановились на мне, сверкая холодным, смертоносным блеском.
   — Я отвечу на ваш вопрос, если вы выполните мое единственное условие. Единственное. Дайте мне пистолет моего отца. На одну секундочку.
   — Чтобы вы застрелили всех нас?
   — Только себя. Оставьте всего один патрон.
   — Не давайте ей пистолет, — предупредил меня адмирал. — Она и так достаточно уже сделала, чтобы опозорить всех нас.
   — Я и не собирался этого делать. И я знаю, почему она убила Хью. Когда она ждала его вчера вечером в студии, она увидела эскиз. Этот эскиз был сделан давно, но она не знала этого. Раньше она его никогда не видела, вполне понятно почему.
   — Что это за эскиз?
   — Это был рисунок обнаженной женщины. Она поставила его на мольберт и пририсовала бороду и усы. Потом вернулся Хью и увидел, что она сделала. Ему не понравилось, что она испортила его картину, и, возможно, он дал ей пощечину.
   — Он ударил меня кулаком, — уточнила Элис. — Я убила его, защищаясь.
   — Возможно, вы так считаете. Но вы убили его из ревности.
   Она засмеялась. Смех ее был жестким, похожим на звук рвущейся материи.
   — Ревновать к ней?
   — Именно из-за ревности вы пририсовали ей усы и бороду.
   Глаза ее широко раскрылись. Но она ничего не видела. Она смотрела внутрь, в себя.
   — Ревность? Не знаю. Я почувствовала себя такой одинокой, совсем чужой в этом мире. Меня никто не любил с тех пор, как умерла мама.
   — Это неправда, Элис. У тебя был я, — возразил ей адмирал. Его рука опять потянулась к ней, но снова повисла в воздухе, как будто между ними возникла невидимая стена.
   — Тебя у меня не было. Я почти не видела тебя. Потом появилась Сара. До Хью у меня никого не было. Когда появился Хью, я решила, что наконец-то есть кто-то, кто любит меня, на кого я могу рассчитывать...
   Ее голос сорвался. Адмирал смотрел на все, что угодно, но только не на свою дочь. Комната казалась частичкой ада, где мучились молчаливым наказанием заблудшие души. Тишина наконец была прервана звуком отдаленной полицейской сирены. Звук становился все громче и громче, пока не прорвал своим завыванием ночную тишину.
   Элис плакала, лицо ее было залито слезами. Мэри Вестерн подошла к ней и обняла за плечи.
   — Не плачьте. — Лицо ее было очень серьезно и прекрасно.
   — Вы тоже меня ненавидите.
   — Нет, мне жаль вас, Элис. Больше, чем Хью.
   Адмирал коснулся моей руки.
   — Что за женщина была изображена на рисунке? — спросил он дрожащим голосом.
   Я посмотрел на его усталое старое лицо и решил, что хватит ему страдать.
   — Не знаю.
   Но по его глазам было видно: он догадывается, кто эта женщина. Эта «бородатая леди»...