Страница:
Тихонько насвистывая что-то из репертуара «Deep Purple», Гуров прикидывал планы на сегодняшнее утро. В такт его насвистыванию под ногами весело поскрипывал выпавший ночью свежий снежок.
Сегодня Лев Гуров собирался заниматься делами как раз рутинными: разобраться с некоторыми архивными материалами, составить перечень экзаменационных вопросов по курсу «Тактика оперативной работы», который он вел в ВАМВД им. Дзержинского, и все прочее в подобном же спокойном духе. Ни засад, ни погонь, ни перестрелок. Кабинетная работа, без которой тоже нельзя. Кстати сказать, помянутую оперативную «р-романтику» типа ошалелой беготни с пальбой и тотальным мордобоем полковник Гуров терпеть не мог, считая ее браком в грамотной сыскной работе. Хоть приходилось порой и побегать, и пострелять, не без этого...
Однако дойти до собственного кабинета, который полковник Гуров делил со своим заместителем и ближайшим другом, Станиславом Васильевичем Крячко, Льву Ивановичу не довелось. На площадке второго этажа он увидел спускающуюся навстречу Верочку, секретаршу своего шефа.
– Здравствуйте, Лев Иванович! – радостно улыбнулась она. – Я как раз от вас, внутряшка не отвечает, я подумала, что сломалась. А генерал...
– Срочно захотел меня увидеть, – кивнул Гуров. – Здравствуй, Веруня! С чего бы это Петр с утра обо мне соскучился, не знаешь?
Петром полковник Гуров называл своего непосредственного начальника, генерал-лейтенанта милиции Петра Николаевича Орлова, возглавлявшего ГУ угрозыска МВД.
Петр Орлов, Лев Гуров и Станислав Крячко давно работали вместе и съели не один пуд соли! Их отношения были несколько странными, нетипичными для жесткой иерархической структуры МВД. Генерала Орлова и двух его лучших сыщиков связывало прежде всего глубокое взаимное уважение и доверие. Они были не столько сослуживцами, сколько друзьями и единомышленниками, делающими общее, порой очень трудное дело. А то, что уровень власти, полномочий и ответственности у генерал-лейтенанта был повыше, так ведь весь вопрос в том, как этой властью распоряжаться!
Петр Николаевич Орлов распоряжался ею с умом и пользой. В МВД генерала Орлова безоговорочно уважали за четкость позиции, за то, что «да» у него означало «да», а «нет» – означало «нет», без всяких там полутонов и переходов. А еще за то, что Петр Николаевич ни разу не поступился совестью и служебным долгом, мало того – эти понятия были для Орлова нераздельно связаны.
Лев Гуров и Станислав Крячко походили в этом на своего начальника.
«Раз приглашает к себе в кабинет, – подумал Гуров, – значит, спокойная жизнь мне сегодня не светит. И Станиславу тоже. Но и ничего сверхэкстремального, иначе объявился бы у нас сам».
Когда работаешь со своим начальником долгие годы, начинаешь разбираться в тончайших нюансах и оттенках его поведения. Это как в отношениях перешедших рубеж золотой свадьбы супругов: слова зачастую не нужны, своего рода бытовая телепатия начинается.
Так издавна повелось: если Орлов вызывал полковников Гурова и Крячко к себе, то предстоящая задача оказывалась умеренно сложной, если приходил к ним в кабинет сам, то дело обещало быть отменно «головоломным», ну а если предпочитал встретиться вообще вне стен ГУ, то наклевывалась работенка типа «тушите свет, сливайте воду, рубите мебель на гробы!».
Простыми, обычными, рутинными делами сыскной тандем Гуров – Крячко давно уже не занимался. Друзьям на долю всегда доставалось нечто особенное, с изюминкой, эксклюзив, как стало модно нынче выражаться. Лев Гуров и Станислав Крячко на такую суровую судьбину не жаловались, напротив, гордились такой своей «особостью», как были горды, наверное, ветераны – легионеры Древнего Рима, когда слышали от Цезаря: «Дошел черед и до триариев!»
Гуров захлопнул за собой тяжелую дверь генеральского кабинета. Орлов поднялся из-за стола, шагнул навстречу:
– Здравствуй, Лева. Присаживайся.
– Здравствуй, Петр, – Гуров пожал протянутую генералом руку и уселся на стул, который привычно считал своим.
Из угла кабинета донеслась длинная переливчатая трель. Это подал голосок любимец генерала Орлова – Капитан Флинт, желтенький кенар, похожий на лимон с лапками. Громадная клетка с птичкой несколько нарушала строгий интерьер кабинета начальника ГУ угрозыска МВД России. Там же, рядом с клеткой, над компьютерным столиком висела крупно распечатанная на принтере цитата из указа – наставления императора Петра Первого для младших чинов: «Подчиненному перед начальством иметь вид бравый и придурковатый, дабы своею разумностью не смущать старшего». У Петра Николаевича Орлова было своеобразное чувство юмора...
– Что, Петр, без предисловий обойдемся или как? – спросил Орлова Гуров. – Какую очередную дырищу нам с Крячко предстоит затыкать своими... э-э... телами? Как-то не верится, что ты пригласил меня к себе поутру потому, что ужасно соскучился по моей физиономии. Что стряслось?
– Если, как бы сказать, вразбивку, то ничего, что требовало бы вмешательства нашего управления и конкретно вас со Станиславом, – задумчиво ответил Орлов. – А вот если вместе и в комплексе... Впрочем, суди сам. Но сначала ответь мне: ты как к Лермонтову относишься?
– Очень хорошо отношусь, – чуть изумленно отозвался Гуров, который, впрочем, привык за годы совместной службы к тому, что вопросы генерала могут быть весьма нестандартными. – С любовью и уважением. Прекрасный русский поэт. Да что там, поэт мирового уровня. Превосходный прозаик. Настоящий мужчина. С трагической судьбой.
Лев прикрыл глаза, вспоминая, а затем процитировал:
– «Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки...»
– «...состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии», – продолжил генерал Орлов, который тоже на память не жаловался. – Да, русский язык у Михаила Юрьевича был изумительный. И стихи волшебные.
– Совершенно с тобой согласен, – градус удивления в тоне Гурова существенно повысился, – но... Ты собрался переменить род деятельности? Нет, профессор филологии из тебя получится на загляденье, однако в качестве генерала милиции и моего начальника ты мне как-то больше нравишься.
– Почерк у него был очень характерный, – задумчиво сказал Орлов, не обращая внимания на прозвучавшую в тоне Гурова иронию. – Подойдем к монитору, я тебе кое-что покажу.
Орлов несколько раз щелкнул «мышкой», и на экране возникло изображение: неровно оборванный кусок какого-то документа, на котором можно было без труда разобрать летящие буквы, складывающиеся в несколько строк без начала и конца:
«...лая бабушка! Снова пишу вам из этого дрянного южного городишки. Третьего дня я получил с оказией ваше письмо. Дорогая бабушка, ваш несчастный внук меньше всего на свете желал бы огор...»
– Это фотокопия, а оригинал сейчас внизу, у Лисицына, – сказал Орлов. – Есть у Дмитрия программа сличения почерков.
Гуров только неопределенно хмыкнул. К своему молодому приятелю из группы обработки электронной информации Дмитрию Лисицыну полковник Гуров относился с неизменной симпатией и уважением. Но в то же время с долей чуть боязливой настороженности: так мы всегда относимся к людям, умеющим делать нечто, недоступное нам даже на самом примитивном уровне.
А Лисицын умел! Дмитрия Лисицына, выпускника мехмата МГУ, отличала фантастическая эрудиция во всем, что касалось мира компьютеров, редкая настойчивость в достижении цели и блестящие способности программиста.
За те пять лет, которые Лисицын проработал в управлении, он успел дорасти уже до звания капитана. Генерал Орлов никогда не боялся продвигать грамотных и нужных людей. Петр Николаевич умел делать ставку на талантливую молодежь, и молодежь его, как правило, не подводила. Дмитрий несколько раз очень серьезно помогал Гурову и Крячко в расследовании самых запутанных дел. Хотя другими делами прославленная пара сыщиков и не занималась...
– Как же, знаю, имеется такая программа. Почерк человека строго индивидуален. Это как те же отпечатки пальцев. Или рисунок радужки глаза. Идеомоторика движений кисти руки у каждого своя, и подделать чужой почерк абсолютно достоверно никому еще не удавалось, – сказал Лев. – Но почему...
В этот момент резко затрезвонил телефон внутренней связи. Орлов снял трубку:
– Слушаю вас. А, Дмитрий! Быстро справился, молодец. Сколько? Понимаю, что фрагментик маленький, и все же? Семьдесят два процента? Как, по-твоему, это значащая величина? Вот и мне тоже так кажется. А если учесть, что бумага старинная...
Орлов, положив трубку, повернулся к Гурову:
– Вот так. С весьма высокой вероятностью можно утверждать, что у нас в руках оказался фрагмент письма Лермонтова бабушке, Елизавете Алексеевне Арсеньевой. Причем до сей поры неизвестного письма, потому что таких слов ни в одном из известных писем нет, это мы в ИРЛИ уже выяснили. Как ты думаешь, сколько может стоить автограф Лермонтова? Его неизвестное письмо?
– Точно не скажу, – помедлив, ответил Гуров, – но много. Очень много. На международных аукционах типа «Сотби» или «Меркьюри» порядка нескольких сотен тысяч долларов.
– Если не на порядок больше, – убежденно произнес Орлов. – Каждая вещь стоит столько, сколько за нее согласны заплатить. Недавно один лист черновика Байрона ушел на «Артс Магна» в Нью-Йорке за полтора миллиона баксов. Я понимаю, что литература – не профессиональный теннис или бокс, тут четкое ранжирование не проведешь, но, на мой взгляд, Лермонтов уж никак не уступает Байрону. Во всех отношениях.
– Это верно, – согласился Лев. – Наверняка найдутся поклонники, любители... Фанаты, как принято нынче выражаться. Такие, будучи богатыми людьми, и больше заплатить могут. У коллекционеров свои особенности психологии.
– Очень бы, кстати, не хотелось, чтобы письмо оказалось продано на Западе, – с досадой сказал Орлов. – Автограф Лермонтова – наше национальное достояние, и место ему в музее. Неизвестно еще, что там было, в письме! А вдруг оно позволит посмотреть на Лермонтова с неожиданной стороны? Не допускаешь такой возможности?
– Отчего же, вполне допускаю. Конечно, хорошо бы письмо найти. При том, понятно, условии, что сохранилось нечто, кроме обрывка. Но почему этим должны заниматься мы, уголовный розыск? – Гуров недоуменно пожал плечами. – Как этот фрагментик вообще оказался в поле нашего зрения?
Дверь кабинета открылась, и на пороге возник заместитель Льва Гурова, полковник и старший оперуполномоченный по особо важным делам Станислав Васильевич Крячко.
– Петр, Лев, здравствуйте! Я не помешал вашей содержательной беседе? Это ничего, что я врываюсь без доклада? – слегка ерническим тоном поинтересовался «друг и соратник», как называл Станислава Васильевича Гуров. – Как еще Верочка пустила...
За спиной Крячко раздался тихий женский смех. А то Верочка не знала, кого можно пропускать в кабинет начальника управления без доклада! Будь на то необходимость, она задержала бы на пороге генеральского кабинета хоть министра со взводом ОМОНа в качестве поддержки. Секретарша генерала безгранично любила и уважала своего шефа. Кстати, это именно она в свое время подарила Петру Николаевичу Капитана Флинта.
Кенар поприветствовал появившегося Крячко молодецким посвистом, сделавшим бы честь самому Соловью-разбойнику.
– Балаболка ты, Стас, – беззлобно отозвался генерал Орлов. – Как только Гуров тебя в заместителях терпит? Я бы не смог. Проходи, садись и слушай. Можешь даже закурить, но только чтобы весь дым в форточку, Капитану Флинту никотин без надобности. Это отлично, что ты подошел. Ведь вы с Гуровым вроде попугаев-неразлучников, друг без друга не можете.
– Господин генерал, объясни толком: кто, что, как, когда, – сказал Станислав, выслушав короткое, но эмоциональное выступление Орлова о месте Михаила Юрьевича Лермонтова в мировой культуре. – Я тоже поклонник поэта, но... Почему разбираться с этим грешным письмом придется нам? Мы все же не филиал Пушкинского Дома Российской академии наук. Как фрагмент оказался в нашем управлении? Не разбегайся, прыгай!
– Вот и я о том же, – поддержал друга Гуров. – Что произошло?
– Убийство произошло, – будничным тоном ответил генерал Орлов. – Точнее, два убийства. Одно точно связано с письмом. Второе – скорее всего. А убийства – это вполне по нашей части, не так ли? Особенно такие, когда никто не может понять, каким хитрым способом человека отправили на тот свет. Да еще считайте, что на глазах у патрульного экипажа ППС.
Глава 2
Сегодня Лев Гуров собирался заниматься делами как раз рутинными: разобраться с некоторыми архивными материалами, составить перечень экзаменационных вопросов по курсу «Тактика оперативной работы», который он вел в ВАМВД им. Дзержинского, и все прочее в подобном же спокойном духе. Ни засад, ни погонь, ни перестрелок. Кабинетная работа, без которой тоже нельзя. Кстати сказать, помянутую оперативную «р-романтику» типа ошалелой беготни с пальбой и тотальным мордобоем полковник Гуров терпеть не мог, считая ее браком в грамотной сыскной работе. Хоть приходилось порой и побегать, и пострелять, не без этого...
Однако дойти до собственного кабинета, который полковник Гуров делил со своим заместителем и ближайшим другом, Станиславом Васильевичем Крячко, Льву Ивановичу не довелось. На площадке второго этажа он увидел спускающуюся навстречу Верочку, секретаршу своего шефа.
– Здравствуйте, Лев Иванович! – радостно улыбнулась она. – Я как раз от вас, внутряшка не отвечает, я подумала, что сломалась. А генерал...
– Срочно захотел меня увидеть, – кивнул Гуров. – Здравствуй, Веруня! С чего бы это Петр с утра обо мне соскучился, не знаешь?
Петром полковник Гуров называл своего непосредственного начальника, генерал-лейтенанта милиции Петра Николаевича Орлова, возглавлявшего ГУ угрозыска МВД.
Петр Орлов, Лев Гуров и Станислав Крячко давно работали вместе и съели не один пуд соли! Их отношения были несколько странными, нетипичными для жесткой иерархической структуры МВД. Генерала Орлова и двух его лучших сыщиков связывало прежде всего глубокое взаимное уважение и доверие. Они были не столько сослуживцами, сколько друзьями и единомышленниками, делающими общее, порой очень трудное дело. А то, что уровень власти, полномочий и ответственности у генерал-лейтенанта был повыше, так ведь весь вопрос в том, как этой властью распоряжаться!
Петр Николаевич Орлов распоряжался ею с умом и пользой. В МВД генерала Орлова безоговорочно уважали за четкость позиции, за то, что «да» у него означало «да», а «нет» – означало «нет», без всяких там полутонов и переходов. А еще за то, что Петр Николаевич ни разу не поступился совестью и служебным долгом, мало того – эти понятия были для Орлова нераздельно связаны.
Лев Гуров и Станислав Крячко походили в этом на своего начальника.
«Раз приглашает к себе в кабинет, – подумал Гуров, – значит, спокойная жизнь мне сегодня не светит. И Станиславу тоже. Но и ничего сверхэкстремального, иначе объявился бы у нас сам».
Когда работаешь со своим начальником долгие годы, начинаешь разбираться в тончайших нюансах и оттенках его поведения. Это как в отношениях перешедших рубеж золотой свадьбы супругов: слова зачастую не нужны, своего рода бытовая телепатия начинается.
Так издавна повелось: если Орлов вызывал полковников Гурова и Крячко к себе, то предстоящая задача оказывалась умеренно сложной, если приходил к ним в кабинет сам, то дело обещало быть отменно «головоломным», ну а если предпочитал встретиться вообще вне стен ГУ, то наклевывалась работенка типа «тушите свет, сливайте воду, рубите мебель на гробы!».
Простыми, обычными, рутинными делами сыскной тандем Гуров – Крячко давно уже не занимался. Друзьям на долю всегда доставалось нечто особенное, с изюминкой, эксклюзив, как стало модно нынче выражаться. Лев Гуров и Станислав Крячко на такую суровую судьбину не жаловались, напротив, гордились такой своей «особостью», как были горды, наверное, ветераны – легионеры Древнего Рима, когда слышали от Цезаря: «Дошел черед и до триариев!»
Гуров захлопнул за собой тяжелую дверь генеральского кабинета. Орлов поднялся из-за стола, шагнул навстречу:
– Здравствуй, Лева. Присаживайся.
– Здравствуй, Петр, – Гуров пожал протянутую генералом руку и уселся на стул, который привычно считал своим.
Из угла кабинета донеслась длинная переливчатая трель. Это подал голосок любимец генерала Орлова – Капитан Флинт, желтенький кенар, похожий на лимон с лапками. Громадная клетка с птичкой несколько нарушала строгий интерьер кабинета начальника ГУ угрозыска МВД России. Там же, рядом с клеткой, над компьютерным столиком висела крупно распечатанная на принтере цитата из указа – наставления императора Петра Первого для младших чинов: «Подчиненному перед начальством иметь вид бравый и придурковатый, дабы своею разумностью не смущать старшего». У Петра Николаевича Орлова было своеобразное чувство юмора...
– Что, Петр, без предисловий обойдемся или как? – спросил Орлова Гуров. – Какую очередную дырищу нам с Крячко предстоит затыкать своими... э-э... телами? Как-то не верится, что ты пригласил меня к себе поутру потому, что ужасно соскучился по моей физиономии. Что стряслось?
– Если, как бы сказать, вразбивку, то ничего, что требовало бы вмешательства нашего управления и конкретно вас со Станиславом, – задумчиво ответил Орлов. – А вот если вместе и в комплексе... Впрочем, суди сам. Но сначала ответь мне: ты как к Лермонтову относишься?
– Очень хорошо отношусь, – чуть изумленно отозвался Гуров, который, впрочем, привык за годы совместной службы к тому, что вопросы генерала могут быть весьма нестандартными. – С любовью и уважением. Прекрасный русский поэт. Да что там, поэт мирового уровня. Превосходный прозаик. Настоящий мужчина. С трагической судьбой.
Лев прикрыл глаза, вспоминая, а затем процитировал:
– «Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки...»
– «...состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии», – продолжил генерал Орлов, который тоже на память не жаловался. – Да, русский язык у Михаила Юрьевича был изумительный. И стихи волшебные.
– Совершенно с тобой согласен, – градус удивления в тоне Гурова существенно повысился, – но... Ты собрался переменить род деятельности? Нет, профессор филологии из тебя получится на загляденье, однако в качестве генерала милиции и моего начальника ты мне как-то больше нравишься.
– Почерк у него был очень характерный, – задумчиво сказал Орлов, не обращая внимания на прозвучавшую в тоне Гурова иронию. – Подойдем к монитору, я тебе кое-что покажу.
Орлов несколько раз щелкнул «мышкой», и на экране возникло изображение: неровно оборванный кусок какого-то документа, на котором можно было без труда разобрать летящие буквы, складывающиеся в несколько строк без начала и конца:
«...лая бабушка! Снова пишу вам из этого дрянного южного городишки. Третьего дня я получил с оказией ваше письмо. Дорогая бабушка, ваш несчастный внук меньше всего на свете желал бы огор...»
– Это фотокопия, а оригинал сейчас внизу, у Лисицына, – сказал Орлов. – Есть у Дмитрия программа сличения почерков.
Гуров только неопределенно хмыкнул. К своему молодому приятелю из группы обработки электронной информации Дмитрию Лисицыну полковник Гуров относился с неизменной симпатией и уважением. Но в то же время с долей чуть боязливой настороженности: так мы всегда относимся к людям, умеющим делать нечто, недоступное нам даже на самом примитивном уровне.
А Лисицын умел! Дмитрия Лисицына, выпускника мехмата МГУ, отличала фантастическая эрудиция во всем, что касалось мира компьютеров, редкая настойчивость в достижении цели и блестящие способности программиста.
За те пять лет, которые Лисицын проработал в управлении, он успел дорасти уже до звания капитана. Генерал Орлов никогда не боялся продвигать грамотных и нужных людей. Петр Николаевич умел делать ставку на талантливую молодежь, и молодежь его, как правило, не подводила. Дмитрий несколько раз очень серьезно помогал Гурову и Крячко в расследовании самых запутанных дел. Хотя другими делами прославленная пара сыщиков и не занималась...
– Как же, знаю, имеется такая программа. Почерк человека строго индивидуален. Это как те же отпечатки пальцев. Или рисунок радужки глаза. Идеомоторика движений кисти руки у каждого своя, и подделать чужой почерк абсолютно достоверно никому еще не удавалось, – сказал Лев. – Но почему...
В этот момент резко затрезвонил телефон внутренней связи. Орлов снял трубку:
– Слушаю вас. А, Дмитрий! Быстро справился, молодец. Сколько? Понимаю, что фрагментик маленький, и все же? Семьдесят два процента? Как, по-твоему, это значащая величина? Вот и мне тоже так кажется. А если учесть, что бумага старинная...
Орлов, положив трубку, повернулся к Гурову:
– Вот так. С весьма высокой вероятностью можно утверждать, что у нас в руках оказался фрагмент письма Лермонтова бабушке, Елизавете Алексеевне Арсеньевой. Причем до сей поры неизвестного письма, потому что таких слов ни в одном из известных писем нет, это мы в ИРЛИ уже выяснили. Как ты думаешь, сколько может стоить автограф Лермонтова? Его неизвестное письмо?
– Точно не скажу, – помедлив, ответил Гуров, – но много. Очень много. На международных аукционах типа «Сотби» или «Меркьюри» порядка нескольких сотен тысяч долларов.
– Если не на порядок больше, – убежденно произнес Орлов. – Каждая вещь стоит столько, сколько за нее согласны заплатить. Недавно один лист черновика Байрона ушел на «Артс Магна» в Нью-Йорке за полтора миллиона баксов. Я понимаю, что литература – не профессиональный теннис или бокс, тут четкое ранжирование не проведешь, но, на мой взгляд, Лермонтов уж никак не уступает Байрону. Во всех отношениях.
– Это верно, – согласился Лев. – Наверняка найдутся поклонники, любители... Фанаты, как принято нынче выражаться. Такие, будучи богатыми людьми, и больше заплатить могут. У коллекционеров свои особенности психологии.
– Очень бы, кстати, не хотелось, чтобы письмо оказалось продано на Западе, – с досадой сказал Орлов. – Автограф Лермонтова – наше национальное достояние, и место ему в музее. Неизвестно еще, что там было, в письме! А вдруг оно позволит посмотреть на Лермонтова с неожиданной стороны? Не допускаешь такой возможности?
– Отчего же, вполне допускаю. Конечно, хорошо бы письмо найти. При том, понятно, условии, что сохранилось нечто, кроме обрывка. Но почему этим должны заниматься мы, уголовный розыск? – Гуров недоуменно пожал плечами. – Как этот фрагментик вообще оказался в поле нашего зрения?
Дверь кабинета открылась, и на пороге возник заместитель Льва Гурова, полковник и старший оперуполномоченный по особо важным делам Станислав Васильевич Крячко.
– Петр, Лев, здравствуйте! Я не помешал вашей содержательной беседе? Это ничего, что я врываюсь без доклада? – слегка ерническим тоном поинтересовался «друг и соратник», как называл Станислава Васильевича Гуров. – Как еще Верочка пустила...
За спиной Крячко раздался тихий женский смех. А то Верочка не знала, кого можно пропускать в кабинет начальника управления без доклада! Будь на то необходимость, она задержала бы на пороге генеральского кабинета хоть министра со взводом ОМОНа в качестве поддержки. Секретарша генерала безгранично любила и уважала своего шефа. Кстати, это именно она в свое время подарила Петру Николаевичу Капитана Флинта.
Кенар поприветствовал появившегося Крячко молодецким посвистом, сделавшим бы честь самому Соловью-разбойнику.
– Балаболка ты, Стас, – беззлобно отозвался генерал Орлов. – Как только Гуров тебя в заместителях терпит? Я бы не смог. Проходи, садись и слушай. Можешь даже закурить, но только чтобы весь дым в форточку, Капитану Флинту никотин без надобности. Это отлично, что ты подошел. Ведь вы с Гуровым вроде попугаев-неразлучников, друг без друга не можете.
– Господин генерал, объясни толком: кто, что, как, когда, – сказал Станислав, выслушав короткое, но эмоциональное выступление Орлова о месте Михаила Юрьевича Лермонтова в мировой культуре. – Я тоже поклонник поэта, но... Почему разбираться с этим грешным письмом придется нам? Мы все же не филиал Пушкинского Дома Российской академии наук. Как фрагмент оказался в нашем управлении? Не разбегайся, прыгай!
– Вот и я о том же, – поддержал друга Гуров. – Что произошло?
– Убийство произошло, – будничным тоном ответил генерал Орлов. – Точнее, два убийства. Одно точно связано с письмом. Второе – скорее всего. А убийства – это вполне по нашей части, не так ли? Особенно такие, когда никто не может понять, каким хитрым способом человека отправили на тот свет. Да еще считайте, что на глазах у патрульного экипажа ППС.
Глава 2
– Вчера, восьмого января, в десять тридцать утра на углу Старомонетного переулка и Кадашевской набережной был убит молодой человек, – продолжил генерал Орлов. – Личность убитого установили сразу, так как в кармане его куртки оказался паспорт. Арзамасцев Аркадий Анатольевич, семьдесят восьмого года рождения. Прописан в Черемушках. Вот, взгляните на монитор. Так он выглядел годом раньше.
Орлов вновь щелкнул «мышкой». Теперь фрагмент загадочного документа сменился фотографией молодого мужчины с правильными, хоть мелковатыми чертами лица и довольно наглым взглядом широко расставленных карих глаз.
– А вот так – через минуту после смерти, это пэпээсники расстарались, иногда даже они вспоминают о служебных инструкциях.
Еще один щелчок, картинка на экране сменилась на новую.
– Ни-и черта себе! – присвистнул Крячко. – Я столько трупов в своей жизни повидал, но чтобы такое выражение лица... Страсти какие!
– М-да-а, – согласился Гуров. – Как же его убили, этого бедолагу, что он так мучился?! Отравили чем-то экзотическим?
Лицо на экране выражало страшную, лютую боль, невыносимое страдание. Вылезшие из орбит глаза, прокушенная в пароксизме муки нижняя губа... Такие физиономии только в фильмах ужасов снимать!
– А вот никто не знает, как убили, – зло сказал генерал Орлов, – хоть убивали, как я уже заметил, чуть ли не на глазах милицейского наряда! Но не отравили, это точно.
– Подробности можно? – деловито поинтересовался Лев.
– Сколько угодно. «Уазик» ППС подъезжал со стороны Большой Полянки. Еще издалека увидели двух человек. У самого выезда на набережную. Они стояли и, по словам старшего сержанта, сидевшего рядом с водителем, мирно разговаривали. Вдруг один из них стал падать, точнее, опускаться на землю. Да, Арзамасцев. А второй наклонился и что-то выхватил у того из руки. Водитель «УАЗа» газанул, но этот человек заметил приближающуюся машину и успел нырнуть в проходной двор, что ведет в Лаврушинский. А там – старая застройка, настоящий лабиринт. Словом, патрульные лопухнулись и упустили его. Упустили еще и потому, что кинулись к потерпевшему. И растерялись от увиденного: никаких признаков огнестрельного или ножевого, да хоть какого-нибудь ранения, синяка или ссадины и то нет, а человек криком кричит от невыносимой боли и умирает прямо за полминуты у пэпээсников на руках, ничего не успев сказать! Да вы на лицо его посмотрите: не до показаний Арзамасцеву было.
– Может, какой-нибудь хитрый удар? – хмуро спросил Гуров. – Из арсенала спецназа...
– Они тоже сперва так подумали. Но, когда довезли Арзамасцева до больницы, выяснилось: не было там никакого удара. Довезли уже труп.
– А что было? Что эскулапы говорят?
– Сейчас и до этого дойдет. Только сначала поймите, совершенно, вообще говоря, случайное появление патруля сорвало планы убийцы, он свое дело не доделал, спортачил малость. Был вынужден смываться поскорее. Не повезло негодяю, с ними такое тоже случается. И обрывок листка остался в зажатом кулаке Арзамасцева.
– Ну да, – согласился Гуров, – это он от острой боли кулак судорожно сжал! Получается, что большая часть документа осталась в руках убийцы. Но почему убийцы, Петр? Если никаких наружных повреждений, если яд, как ты говорил, исключен, то, может, Арзамасцева сердечный приступ хватанул?! Или почечная колика. Тоже адская боль бывает, вполне загнуться можно.
– Ага, как же, – саркастически ответил Орлов. – А тот, второй, предвидел, что аккурат сейчас Арзамасцева этот приступ хватанет. Дождался, понимаешь ли, удобного момента и стал листочек из руки выхватывать. Не пори чушь, Лева! Было там убийство, было! Впрочем, вы со Стасом еще с протоколом вскрытия и патологоанатомическим заключением не ознакомились. Извольте. Редкий, кстати, случай, когда вскрытие проводили буквально через двадцать минут после смерти, труп даже остыть не успел. Только ни фигушеньки им это не помогло. Читайте, господа сыщики, только не смотрите на меня потом, как две козы на вход в кинотеатр: я тоже ничего не понимаю. Не представляю, что за оружие могло такое натворить, а опыт у меня немалый. Очень меня это огорчает. Почему – объясню чуть позже.
Снова щелчок «мышкой», и на экране возникли ровные черные строчки.
Гуров и Крячко принялись внимательно читать, временами обмениваясь недоуменными междометиями. Их проняло, и всерьез.
– Чертовски странно... – медленно проговорил Гуров. – Такое впечатление, что его изнутри грызла стая голодных крыс.
– Скорее уж муравьев, – уточнил Станислав. – Или пара ножей от мясорубки внутри тела крутились. Печень – чистый фарш, желудок искромсан, да внутри брюшной полости ни одного целого органа не осталось! А кости целы все... Еще бы ему от боли не помереть! Ясно, что спасти Арзамасцева ни при каком раскладе не могли.
– Вот так, навскидку: что в состоянии нанести такие повреждения? – спросил Орлов.
Полковник Гуров пожал плечами, посмотрел на Крячко, словно ожидая от «друга и соратника» совета.
– Н-ну... Вообще говоря, пуля небольшого калибра со смещенным центром тяжести, как думаешь, Станислав? Если такая пуля попадает в человека, она в теле такие кренделя и загогулины выписывать начинает, что оторопь берет.
– Это точно, что кренделя, – подтвердил Крячко. – И не только в человеческом теле. Мы, помнится, как-то раз поэкспериментировали: накрыли здоровенный кочан капусты ведром и пальнули по ведру такой вот пулькой из обычного «макара» метров с пяти. Так вот, капусту буквально нашинковало, а выходное отверстие под семьдесят градусов к директрисе оказалось расположено.
– Не сходится, – покачал головой генерал Орлов. – В нашем случае что входное отверстие, что дырочка на куртке диаметром всего-то в три с половиной миллиметра. Потому и не заметили его патрульные, потому и крови ни капли не оказалось снаружи. Не бывает таких пулек!
– Это уж скорее игла какая-то, – задумчиво сказал Гуров. – Или вязальная спица. Длинное шило. Но тогда раневой канал должен быть прямой. Кстати, тут, судя по всему, был еще эффект разбрызгивания. Словно нечто очень тонкое и острое попало в тело, там разделилось на несколько осколков, а затем каждый из них принялся крутиться по невообразимым траекториям. С соответствующими последствиями. Нет, право, как представишь... Даже меня жуть берет. Страшная смерть.
– Тогда это «нечто» должно быть твердым, но хрупким, – Крячко все больше загорался новым делом, даже глаза у Станислава засверкали. – Скажем, перекаленное стекло. Или кварц. Но куда, к песьей матери, пресловутое «нечто» вместе со своими осколками подевалось?!
На некоторое время в кабинете воцарилась полная тишина, даже Капитан Флинт насвистывать перестал. Последний вопрос «друга и соратника» напрямую касался самого странного и загадочного вывода патологоанатомического заключения: действительно, куда? Ни единого выходного отверстия не обнаружено. Тогда, следуя элементарной логике, зловредное «нечто» должно остаться в теле Арзамасцева! Так вот, ничего подобного! Искореженные ткани трупа чисты, никаких признаков травмирующего агента в них не нашли. Тогда что же их искорежило? Что, неизвестное, толщиной всего-то с вязальную иглу, пробило или прокололо сперва куртку, затем рубашку, кожу, брюшину, проникло в тело и мучительно убило человека?
Крячко все же подошел к открытой форточке, достал из кармана пачку сигарет. Гуров после некоторого размышления присоединился к Станиславу. Тот ехидно усмехнулся, молча протянул пачку Льву. По какому-то странному капризу памяти полковник Гуров, куривший очень редко, только когда что-то выбивало его из обычно спокойного расположения духа, купить дежурную пачку все время забывал и одалживался сигареткой у безотказного «друга и соратника», что служило тому поводом для беззлобных подначек. Сейчас был тот самый редкий момент, когда закурить Гурову хотелось: Льва раздражало и выводило из себя все непонятное и отдающее тухленькой мистикой, а в истории с убийством Аркадия Арзамасцева этот поганый запашок явственно ощущался. Человека угробили самым зверским образом буквально в прямой видимости патруля милиции, но как?..
Петр Николаевич Орлов, которому врачи курить запретили давно и категорически, завистливо вздохнул, покосившись на сыщиков, окутанных «дымом, уносящим здоровье».
– Петр, а проворонить медики не могли? – мрачно спросил генерала Гуров. – Не заметить выходного отверстия? Оно ведь в самом неожиданном месте могло оказаться. Или просмотреть фрагменты травмирующего агента? Ну, не бывает чудес на свете! С нашим-то бардаком да еще в послепраздничные дни... Могли прошляпить!
– Не могли, – мрачно отозвался Орлов. – Тем более что медиков Склифа, куда пэпээсники тело доставили, еще вчера вечером перепроверили наши эксперты, а у них таких проколов не бывает, сами знаете. Нет выходного отверстия. Нет в теле, выражаясь официальным языком, никаких «посторонних предметов, способных оказать травмирующее воздействие». И неспособных, кстати, тоже нет. Но не это даже самое главное. Все, кончайте дымить, вы мне птицу отравите. Подтягивайтесь поближе к монитору. Я вам сейчас еще сюрпризец преподнесу.
– Поганый небось?
– А то какой же? Других не держим. Если бы речь только о письме шла, я бы еще очень подумал, стоит ли ввязываться в это дело. К великому сожалению, имеется дополнительный фактор. Вся петрушка в том, что Аркадий Арзамасцев – не единственный человек, убитый столь загадочным способом.
– Это как? – удивился Гуров.
– Да очень просто. В смысле – ничего простого не просматривается. Я, друзья мои, пока еще годен не только на то, чтобы руководить, – с оттенком гордости сказал Петр Николаевич, – я еще иногда работать могу. Даже головой.
– Кто бы сомневался... – проворчал Станислав.
– Об убийстве Аркадия Арзамасцева мне стало известно вчера в пятнадцать тридцать. Это вы отдыхали, а я сидел вот в этом кабинете и сочинял доклад, мне же на коллегии министерства через два дня выступать, – вспомнив о предстоящем мероприятии, Орлов поморщился (Петр Николаевич терпеть не мог пустой говорильни, но порядок есть порядок, будь ты хоть трижды генерал-лейтенант). – Из райотдела доложили нашему дежурному об этом странном преступлении, дежурный доложил мне. Я заинтересовался.
– Почему заинтересовался? – жадно спросил Лев.
– Честно говоря, потому что предельно опротивело доклад сочинять, – усмехнулся Орлов. – О наших впечатляющих успехах и радужных перспективах тотального искоренения преступности. Зря хихикаешь, Станислав, по правилам бюрократических игр от меня именно такой доклад требуется, и придуманы правила не мной. Только я все же в душе сыщик, а не чиновник. А тут такая интересная информация: ведь вскрытие к тому времени уже провели. И о фрагменте некоего старинного, по всей вероятности, документа тоже уже было известно. Начальник оперчасти райотдела оказался мало того что умным, так еще и эрудированным мужиком и сразу понял, что документ ценный. Даже предположил, чей почерк! Это обыватели полагают, что все менты – поголовно тупицы и неучи...
В голосе Орлова явственно прозвучали нотки обиды.
Да, так уж складывалась последние два десятилетия российская жизнь, что отношение наших сограждан к милиции стало, мягко говоря, не слишком теплым, и никакие телесериалы тут не помогают. Мол, все они – мздоимцы и тупоголовые бездельники. А ведь это не так! Хватает, конечно, в структурах МВД, особенно, на нижних этажах, и тех, и других, но нельзя всю российскую милицию мазать черной краской.
– Само собой, была у районщиков мыслишка: запускать дело об убийстве Арзамасцева в производство – это почти с гарантией получить себе на шею глухой «висяк», которых у них и так хватает, – продолжал Петр Николаевич. – Вот они и понадеялись: а вдруг управление возьмется и от головной боли их избавит? Так эти надежды и остались бы надеждами, если бы я, любопытства и дотошности ради, не прошелся по всем базам данных министерства на предмет: а не было ли за последний год чего-либо похожего, хотя бы по Москве и области?
– Ты подразумеваешь способ убийства? – уточнил Гуров.
– Скорее его последствия. Картинка уж больно нестандартная. Вы же видели, с такими внутренними повреждениями не каждый день встречаешься, и в материалах дел, если таковые есть, это непременно будет отражено. Так я рассуждал. И что же? Увы, правильно рассуждал. Уже через час работы обнаружились крайне неприятные факты. Вот, посмотрите сами, я еще вчера всю раскопанную информацию воедино свел, для наглядности.
Орлов вновь щелкнул «мышкой». Теперь фрагмент загадочного документа сменился фотографией молодого мужчины с правильными, хоть мелковатыми чертами лица и довольно наглым взглядом широко расставленных карих глаз.
– А вот так – через минуту после смерти, это пэпээсники расстарались, иногда даже они вспоминают о служебных инструкциях.
Еще один щелчок, картинка на экране сменилась на новую.
– Ни-и черта себе! – присвистнул Крячко. – Я столько трупов в своей жизни повидал, но чтобы такое выражение лица... Страсти какие!
– М-да-а, – согласился Гуров. – Как же его убили, этого бедолагу, что он так мучился?! Отравили чем-то экзотическим?
Лицо на экране выражало страшную, лютую боль, невыносимое страдание. Вылезшие из орбит глаза, прокушенная в пароксизме муки нижняя губа... Такие физиономии только в фильмах ужасов снимать!
– А вот никто не знает, как убили, – зло сказал генерал Орлов, – хоть убивали, как я уже заметил, чуть ли не на глазах милицейского наряда! Но не отравили, это точно.
– Подробности можно? – деловито поинтересовался Лев.
– Сколько угодно. «Уазик» ППС подъезжал со стороны Большой Полянки. Еще издалека увидели двух человек. У самого выезда на набережную. Они стояли и, по словам старшего сержанта, сидевшего рядом с водителем, мирно разговаривали. Вдруг один из них стал падать, точнее, опускаться на землю. Да, Арзамасцев. А второй наклонился и что-то выхватил у того из руки. Водитель «УАЗа» газанул, но этот человек заметил приближающуюся машину и успел нырнуть в проходной двор, что ведет в Лаврушинский. А там – старая застройка, настоящий лабиринт. Словом, патрульные лопухнулись и упустили его. Упустили еще и потому, что кинулись к потерпевшему. И растерялись от увиденного: никаких признаков огнестрельного или ножевого, да хоть какого-нибудь ранения, синяка или ссадины и то нет, а человек криком кричит от невыносимой боли и умирает прямо за полминуты у пэпээсников на руках, ничего не успев сказать! Да вы на лицо его посмотрите: не до показаний Арзамасцеву было.
– Может, какой-нибудь хитрый удар? – хмуро спросил Гуров. – Из арсенала спецназа...
– Они тоже сперва так подумали. Но, когда довезли Арзамасцева до больницы, выяснилось: не было там никакого удара. Довезли уже труп.
– А что было? Что эскулапы говорят?
– Сейчас и до этого дойдет. Только сначала поймите, совершенно, вообще говоря, случайное появление патруля сорвало планы убийцы, он свое дело не доделал, спортачил малость. Был вынужден смываться поскорее. Не повезло негодяю, с ними такое тоже случается. И обрывок листка остался в зажатом кулаке Арзамасцева.
– Ну да, – согласился Гуров, – это он от острой боли кулак судорожно сжал! Получается, что большая часть документа осталась в руках убийцы. Но почему убийцы, Петр? Если никаких наружных повреждений, если яд, как ты говорил, исключен, то, может, Арзамасцева сердечный приступ хватанул?! Или почечная колика. Тоже адская боль бывает, вполне загнуться можно.
– Ага, как же, – саркастически ответил Орлов. – А тот, второй, предвидел, что аккурат сейчас Арзамасцева этот приступ хватанет. Дождался, понимаешь ли, удобного момента и стал листочек из руки выхватывать. Не пори чушь, Лева! Было там убийство, было! Впрочем, вы со Стасом еще с протоколом вскрытия и патологоанатомическим заключением не ознакомились. Извольте. Редкий, кстати, случай, когда вскрытие проводили буквально через двадцать минут после смерти, труп даже остыть не успел. Только ни фигушеньки им это не помогло. Читайте, господа сыщики, только не смотрите на меня потом, как две козы на вход в кинотеатр: я тоже ничего не понимаю. Не представляю, что за оружие могло такое натворить, а опыт у меня немалый. Очень меня это огорчает. Почему – объясню чуть позже.
Снова щелчок «мышкой», и на экране возникли ровные черные строчки.
Гуров и Крячко принялись внимательно читать, временами обмениваясь недоуменными междометиями. Их проняло, и всерьез.
– Чертовски странно... – медленно проговорил Гуров. – Такое впечатление, что его изнутри грызла стая голодных крыс.
– Скорее уж муравьев, – уточнил Станислав. – Или пара ножей от мясорубки внутри тела крутились. Печень – чистый фарш, желудок искромсан, да внутри брюшной полости ни одного целого органа не осталось! А кости целы все... Еще бы ему от боли не помереть! Ясно, что спасти Арзамасцева ни при каком раскладе не могли.
– Вот так, навскидку: что в состоянии нанести такие повреждения? – спросил Орлов.
Полковник Гуров пожал плечами, посмотрел на Крячко, словно ожидая от «друга и соратника» совета.
– Н-ну... Вообще говоря, пуля небольшого калибра со смещенным центром тяжести, как думаешь, Станислав? Если такая пуля попадает в человека, она в теле такие кренделя и загогулины выписывать начинает, что оторопь берет.
– Это точно, что кренделя, – подтвердил Крячко. – И не только в человеческом теле. Мы, помнится, как-то раз поэкспериментировали: накрыли здоровенный кочан капусты ведром и пальнули по ведру такой вот пулькой из обычного «макара» метров с пяти. Так вот, капусту буквально нашинковало, а выходное отверстие под семьдесят градусов к директрисе оказалось расположено.
– Не сходится, – покачал головой генерал Орлов. – В нашем случае что входное отверстие, что дырочка на куртке диаметром всего-то в три с половиной миллиметра. Потому и не заметили его патрульные, потому и крови ни капли не оказалось снаружи. Не бывает таких пулек!
– Это уж скорее игла какая-то, – задумчиво сказал Гуров. – Или вязальная спица. Длинное шило. Но тогда раневой канал должен быть прямой. Кстати, тут, судя по всему, был еще эффект разбрызгивания. Словно нечто очень тонкое и острое попало в тело, там разделилось на несколько осколков, а затем каждый из них принялся крутиться по невообразимым траекториям. С соответствующими последствиями. Нет, право, как представишь... Даже меня жуть берет. Страшная смерть.
– Тогда это «нечто» должно быть твердым, но хрупким, – Крячко все больше загорался новым делом, даже глаза у Станислава засверкали. – Скажем, перекаленное стекло. Или кварц. Но куда, к песьей матери, пресловутое «нечто» вместе со своими осколками подевалось?!
На некоторое время в кабинете воцарилась полная тишина, даже Капитан Флинт насвистывать перестал. Последний вопрос «друга и соратника» напрямую касался самого странного и загадочного вывода патологоанатомического заключения: действительно, куда? Ни единого выходного отверстия не обнаружено. Тогда, следуя элементарной логике, зловредное «нечто» должно остаться в теле Арзамасцева! Так вот, ничего подобного! Искореженные ткани трупа чисты, никаких признаков травмирующего агента в них не нашли. Тогда что же их искорежило? Что, неизвестное, толщиной всего-то с вязальную иглу, пробило или прокололо сперва куртку, затем рубашку, кожу, брюшину, проникло в тело и мучительно убило человека?
Крячко все же подошел к открытой форточке, достал из кармана пачку сигарет. Гуров после некоторого размышления присоединился к Станиславу. Тот ехидно усмехнулся, молча протянул пачку Льву. По какому-то странному капризу памяти полковник Гуров, куривший очень редко, только когда что-то выбивало его из обычно спокойного расположения духа, купить дежурную пачку все время забывал и одалживался сигареткой у безотказного «друга и соратника», что служило тому поводом для беззлобных подначек. Сейчас был тот самый редкий момент, когда закурить Гурову хотелось: Льва раздражало и выводило из себя все непонятное и отдающее тухленькой мистикой, а в истории с убийством Аркадия Арзамасцева этот поганый запашок явственно ощущался. Человека угробили самым зверским образом буквально в прямой видимости патруля милиции, но как?..
Петр Николаевич Орлов, которому врачи курить запретили давно и категорически, завистливо вздохнул, покосившись на сыщиков, окутанных «дымом, уносящим здоровье».
– Петр, а проворонить медики не могли? – мрачно спросил генерала Гуров. – Не заметить выходного отверстия? Оно ведь в самом неожиданном месте могло оказаться. Или просмотреть фрагменты травмирующего агента? Ну, не бывает чудес на свете! С нашим-то бардаком да еще в послепраздничные дни... Могли прошляпить!
– Не могли, – мрачно отозвался Орлов. – Тем более что медиков Склифа, куда пэпээсники тело доставили, еще вчера вечером перепроверили наши эксперты, а у них таких проколов не бывает, сами знаете. Нет выходного отверстия. Нет в теле, выражаясь официальным языком, никаких «посторонних предметов, способных оказать травмирующее воздействие». И неспособных, кстати, тоже нет. Но не это даже самое главное. Все, кончайте дымить, вы мне птицу отравите. Подтягивайтесь поближе к монитору. Я вам сейчас еще сюрпризец преподнесу.
– Поганый небось?
– А то какой же? Других не держим. Если бы речь только о письме шла, я бы еще очень подумал, стоит ли ввязываться в это дело. К великому сожалению, имеется дополнительный фактор. Вся петрушка в том, что Аркадий Арзамасцев – не единственный человек, убитый столь загадочным способом.
– Это как? – удивился Гуров.
– Да очень просто. В смысле – ничего простого не просматривается. Я, друзья мои, пока еще годен не только на то, чтобы руководить, – с оттенком гордости сказал Петр Николаевич, – я еще иногда работать могу. Даже головой.
– Кто бы сомневался... – проворчал Станислав.
– Об убийстве Аркадия Арзамасцева мне стало известно вчера в пятнадцать тридцать. Это вы отдыхали, а я сидел вот в этом кабинете и сочинял доклад, мне же на коллегии министерства через два дня выступать, – вспомнив о предстоящем мероприятии, Орлов поморщился (Петр Николаевич терпеть не мог пустой говорильни, но порядок есть порядок, будь ты хоть трижды генерал-лейтенант). – Из райотдела доложили нашему дежурному об этом странном преступлении, дежурный доложил мне. Я заинтересовался.
– Почему заинтересовался? – жадно спросил Лев.
– Честно говоря, потому что предельно опротивело доклад сочинять, – усмехнулся Орлов. – О наших впечатляющих успехах и радужных перспективах тотального искоренения преступности. Зря хихикаешь, Станислав, по правилам бюрократических игр от меня именно такой доклад требуется, и придуманы правила не мной. Только я все же в душе сыщик, а не чиновник. А тут такая интересная информация: ведь вскрытие к тому времени уже провели. И о фрагменте некоего старинного, по всей вероятности, документа тоже уже было известно. Начальник оперчасти райотдела оказался мало того что умным, так еще и эрудированным мужиком и сразу понял, что документ ценный. Даже предположил, чей почерк! Это обыватели полагают, что все менты – поголовно тупицы и неучи...
В голосе Орлова явственно прозвучали нотки обиды.
Да, так уж складывалась последние два десятилетия российская жизнь, что отношение наших сограждан к милиции стало, мягко говоря, не слишком теплым, и никакие телесериалы тут не помогают. Мол, все они – мздоимцы и тупоголовые бездельники. А ведь это не так! Хватает, конечно, в структурах МВД, особенно, на нижних этажах, и тех, и других, но нельзя всю российскую милицию мазать черной краской.
– Само собой, была у районщиков мыслишка: запускать дело об убийстве Арзамасцева в производство – это почти с гарантией получить себе на шею глухой «висяк», которых у них и так хватает, – продолжал Петр Николаевич. – Вот они и понадеялись: а вдруг управление возьмется и от головной боли их избавит? Так эти надежды и остались бы надеждами, если бы я, любопытства и дотошности ради, не прошелся по всем базам данных министерства на предмет: а не было ли за последний год чего-либо похожего, хотя бы по Москве и области?
– Ты подразумеваешь способ убийства? – уточнил Гуров.
– Скорее его последствия. Картинка уж больно нестандартная. Вы же видели, с такими внутренними повреждениями не каждый день встречаешься, и в материалах дел, если таковые есть, это непременно будет отражено. Так я рассуждал. И что же? Увы, правильно рассуждал. Уже через час работы обнаружились крайне неприятные факты. Вот, посмотрите сами, я еще вчера всю раскопанную информацию воедино свел, для наглядности.