Страница:
Алексей Макеев
Утоли мою месть, пуля
Глава 1
Телефон звонил третий раз за последние полчаса, но Илья отвечать не торопился. Номер, как и вчера, позавчера и как полчаса назад, не определился. «Вызов» – мерцала надпись на экране, Илья выждал еще пару гудков и нажал «отбой». Ничего нового он не услышит, все известно заранее, и разговор пойдет по обычному сценарию. Сначала прозвучит вопрос, вернее, предложение – они всегда так начинают: «Мы готовы обсудить с вами условия неразглашения и размер вознаграждения…»
Вежливо говорят, учтиво и голос ни разу не повысили. Но зря стараются, в ответ получат то же самое, что вчера и позавчера, что и два часа назад:
– У нас будет спиритический сеанс? Мы давно умерли, твой хозяин постарался…
И в итоге короткие гудки, словно барышня нервная трубку бросила, никакой фантазии у людей, хоть бы раз спросили для порядка: когда умерли, где, при каких обстоятельствах?.. Или им не интересно? Или по званию не положено вопросы задавать? Скоро узнаем.
Илья отключил мобильник, положил его на стол рядом с подносом и принялся за кофе. Гадость редкостная, но декорациям надо соответствовать – все вокруг озабоченно жуют фастфуд и пялятся на экраны мобильников и в планшеты, выделяться из толпы не стоит, камер наблюдения тут наверняка по всем углам понатыкано. Две штуки он разглядел еще у входа, третью обнаружил четверть часа назад, предусмотрительно сел к ней боком и развалился на стуле перед заваленным едой подносом. Со стороны – обычный посетитель американской забегаловки готовится приступить к неполезному, битком набитому холестерином и лишними калориями бизнес-ланчу, предварительно проверив, нет ли новых сообщений на личной страничке в соцсети. И таких тут еще человек сорок, если не больше, жующих, смеющихся, обсуждающих планы на вечер, на завтра, на грядущее лето. И только один из всей толпы не загадывает наперед, а по самую макушку в прошлое провалился, и мало того, что все скелеты в собственном шкафу перетряхнул, так теперь и к чужим тянется. Да только уже не к шкафам, а к могилам.
«Меркушев, скотина, что ты сделал с девчонкой? Сколько она успела прожить – пять лет, шесть, прежде чем оказалась на твоей даче? Ее звали Юля, если старая мразь – директриса детского дома, перед тем как повеситься, не выжила из ума и не впала в старческий маразм. Но мы оба знаем, что эта тварь сохранила рассудок и память до своего последнего дня и прожила долго, даже слишком долго, я бы ее лично в гроб уложил – и за Юлю бы поквитался, и за остальных детей, которых менты, как собак, закопали, да не успел. Зато ты жив и, надеюсь, здоров, нам с тобой есть о чем потолковать, так что до встречи». Письмо улетело на общий адрес «Трансгаза», почтовый сервер сообщил, что оно успешно доставлено по назначению. Прошло уже – Илья потянулся к свертку с сэндвичем и посмотрел на телефон – почти четверть часа. Так, всем приготовиться, звонили ему десять минут назад – значит, очередное послание прочли, выводы сделали, а также координаты шантажиста засекли, времени на это было предостаточно. Теперь ждем, в прошлый раз им понадобилось почти полчаса, Илья уже уходить собирался, впрочем, тогда дела кое-какие были, надо бы и сегодня в одно местечко наведаться, проверить кое-что, давно он там не был. Но пока он совершенно свободен и готов ждать, сколько потребуется. Забавное зрелище, надо сказать, грех такой аттракцион пропустить, тем более еды полно, бурда в картонном стаканчике еще не остыла, и место удобное, практически в партере – напротив входной двери.
Илья расправился с промасленной оберткой и вцепился зубами в горячий бутерброд, поморщился и принялся жевать. Деваться некуда, придется есть эту гадость, чтобы уж полностью и бесповоротно соответствовать образу забежавшего наскоро перекусить клерка, курьера или прочей офисной шушеры. Одно радует – он тут как в лесу, в переполненном по случаю обеденного времени ресторане найти отправителя письма непросто, особенно если не знаешь его в лицо. Зато он сам заочно с парой-тройкой меркушевских псов познакомиться успел и даже в досье их рожи внес – малоприятные рожи, надо сказать, но черт его знает, может, когда и пригодится, пусть пока в компе повисят, просто так, чисто на всякий случай. Да и не псы это, слишком громко сказано, а шестерки псов, пешки, нижнее звено в пищевой цепочке. Зверье покрупнее в сторонке пока отсиживается, и неудивительно, он бы и сам так же поступил – а что прикажете делать, когда ищешь то, не знаю что? Вернее, кого…
В дверь ввалилась новая партия голодающих, очередь к кассе моментально выросла, раздвоилась, потом расстроилась, вновь прибывшие задрали головы к меню под потолком и, судя по выражению лиц, прикидывали, какой бы гадостью сегодня пообедать. Только не эти двое со скучными, чисто выбритыми рожами и одинаковыми «площадками» на макушке, одеты неброско, во все серо-синее, немаркое, незаметное, руки держат в карманах. Замерли на пару секунд в дверях, не обращая внимания на прущую в обе стороны толпу с подносами и пакетами в руках, и разошлись в стороны, двинулись, не спеша, на обход переполненной галдящей толпой харчевни. Илья расправился с бутербродом, скомкал обертку и бросил ее на поднос. Промахнулся, и бумажный комок свалился на пол, Илья чертыхнулся, потянулся за ним, свободной рукой зацепив со стола мобильник. Ракурс он выбрал неудачный, зато маневра никто не заметил – ни посетители, ни те двое, видом напоминавшие ему замороженных кур: такие же бледные и неповоротливые. Понятно, что неловкость и заторможенность обманчивы, в любой момент, почуяв добычу или получив отмашку, эти ребятки преобразятся, но уж больно потешно они сейчас выглядят. Для посвященного, разумеется, остальным-то плевать на их тормознутость – может, столик пустой мужики ищут или отлить им приспичило, но к заветной дверке очередь образовалась, а терпежу-то уже и нет совсем…
Илья бросил обертку на поднос, взялся за стакан с кофе, одновременно листал на экране свежие фотографии, сравнивая их с бродившими неподалеку оригиналами. Нет, эту сладкую парочку раньше он не встречал – в первый раз два мордоворота приехали, тоже вот так по залу послонялись и к администратору кафе подкатили. Второй раз парочку помельче прислали, зато сценарий повторился. И вот сейчас можно ставки делать – эти двое обойдут зал и потащатся к главному в этой харчевне: записи с камер наблюдения клянчить, не иначе. Да и флаг вам в руки, здесь два зала, беспроводной халявный Интернет прекрасно работает в обоих, народу человек сто или больше, каждый второй с планшетом, каждый первый с мобильником. «Всех в разработку возьмете? Это вам месяц не есть, не спать, жен и подружек не видать». Илья влил в себя остатки кофе и поднялся из-за стола. Вежливо пропустил двух хихикающих девчонок, разминулся с ринувшимся к освободившемуся столику потным юношей и направился к выходу. У двери он оказался одновременно с одной из шестерок – невысокий, худощавый, глаза карие, рожа бледная, напряженная. Третье письмо за две недели – Меркушева можно понять, спать, поди, перестал, бедняга, и своре своей покоя не дает. А что она, свора, может, если нет приказа ни след брать, ни в клочья рвать, ибо начальство само пока в полных непонятках.
– Разрешите…
Не глядя на Илью, соглядатай посторонился, продолжая сканировать взглядом переполненный зал.
«А ты что думал – я тебя с табличкой «Меркушев – извращенец» в руке ждать буду? Беги, милок, докладывай, что вы снова облажались!» Старательно сдерживая улыбку, Илья обогнул шестерку, толкнул дверь и, дабы окончательно убедиться, что остался неузнанным, обернулся на ходу. Шестерка даже не шелохнулся, наплевал на входящих-выходящих, полностью сосредоточился на жующем контингенте зала. Илью такой расклад вполне устроил, он шагнул вперед и обнаружил, что пол куда-то подевался. О том, что на входе в забегаловку по чьему-то недомыслию соорудили коварную ступеньку, отлично приспособленную, чтобы отправлять сытых посетителей в полет, вспомнил уже перед второй дверью, когда приземлился перед ней на одно колено.
– Зараза! – пробурчал Илья себе под нос, обернулся на охранника в дверях, прикидывая, не привлек ли он своим пируэтом ненужного внимания. Нет, дядю в дверях неустойчивые посетители не интересовали, Илья видел только «шестеркин» затылок и обтянутые серой курткой лопатки. Вот и славненько, люди Меркушева видеть спиной еще не научились, надо сматываться…
– Вам больно?
Илья повернул голову на голос. Тонкий, требовательный, чуть капризный, голос ребенка лет шести, не старше, – и не смог произнести ни слова. Перед ним стояла дочь. Лизка, Лизавета – серьезная, сосредоточенная белокурая барышня с куклой в руках. Эта кукла поначалу и сбила его с толку, моментально вспомнил, как, выполняя просьбу, изложенную в письме дочери к Дедушке Морозу, рыскал по магазинам перед прошлым Новым годом в поисках этой синеглазой бестии с презрительно-невинным выражением на пластиковой мордашке. А Мишка в тот же год снегокат заказал и через месяц с небольшим на скорости благополучно грохнул его о березу. Ну да, в феврале, в том проклятом феврале, когда их жизнь разлетелась в куски.
И замелькали, как детали пазлов, складываясь в поганую, со всеми цветами и оттенками мерзости, крови и денег картинку. Подброшенный гайцами героин в багажнике его машины, разбитая витрина магазина и мятый «Матиз» жены, а ее саму, в хлам пьяную, еще не выпустившую из рук бутылку коньяка, по-хозяйски обнимает лицо нетолерантной национальности по имени Ахмат. Тетки из опеки, уводившие детей от отца-наркоторговца и матери-алкоголички, свое бессилие и невозможность противопоставить чиновницам хоть что-то, кроме хорошо поставленного удара, – а нельзя, ибо сам на волоске держится, сиди под подпиской о невыезде за распространение наркотиков и не чирикай. У Лизки точно такое же выражение лица тогда было, не напуганное – растерянное, дочь так толком и не поняла, что происходит, зато Мишка все просек и сразу понял, куда его «добрые тети» сейчас увезут, а сам только-только забывать начал свое детдомовское прошлое. «Не бросай ее», – помнит он, о чем мальчишку тогда отец просил, пусть не родной – приемный? И не узнать никак, и спросить не у кого. И Ольга… «Я не знаю, честное слово. Я ее родителям звонил, ее мать меня послала куда подальше – и весь разговор», – словно сам отец сейчас произнес эти слова, со своей чуть наставительной интонацией, с готовностью пресечь любую попытку возразить или опровергнуть их. А что тут возражать – «не знаю», и слава богу, что он не знает, не видел, как выглядит полная ванна воды, смешанной с кровью, как выглядит родной, близкий человек, дважды за час с небольшим попытавшийся свести счеты с жизнью и не остановившийся после первой неудачной попытки. «В состоянии аффекта» – вот как это по-медицински звучит. Да не аффект это был, Ольга все продумала и для себя решила, даже способ верный выбрала – ножом вдоль по венам, только одного не учла – дверь в ванную хлипкой оказалась. «Кровопотеря тридцать процентов и повреждено сухожилие на левой руке, понадобится повторная операция», – бросил тогда сквозь зубы невыспавшийся врач в приемном отделении и предложил Илье пойти на все четыре стороны. Он и пошел, а что ему оставалось – дети в приюте, жена в реанимации, отцовский дом волки обложили, да и квартиру «наркокурьера» стороной не обошли. Да так там и подохли, как и положено падальщикам, бог помог, рука не дрогнула. И потом благодатью своей не оставил, на следователя продажного вывел, за школьную любовь, Наталью Гришину, после того как ее тело на рельсах нашли, помог поквитаться, и на выродка, так детей любившего, что их по кускам собирали и неопознанными, как собак, хоронили, указал. А заодно и тварь, их жизнь сломавшую, да вот дальше на небесах сбойнуло что-то, два последних месяца впустую. Ничего, теперь он сам разберется, без участия высших сил.
– Вам больно? – повторила девочка уже без страха, смотрела на Илью, как на раненого или больного пса. И жалко, и подойти страшно – кто знает, что у него на уме, вдруг цапнет?
– Пойдем, – раздался недовольный женский голос, оплывшая, с равнодушной физиономией тетка бросила в пакет мокрый зонт, взяла девочку за руку и потащила ее в харчевню. Девчонка топала за матерью и оглядывалась, Илья улыбнулся ей, поднялся на ноги, помотал головой.
– Нет, все в порядке, – произнес он вполголоса, но девочка то ли расслышала его, то ли догадалась по движению губ. Подхватила под мышку свою норовившую выпасть роскошную куклу, кивнула важно и потопала следом за матерью.
На него давно перестали обращать внимание, Илья спокойно вышел на улицу и уже через огромное стекло стены увидел, что обе «шестерки» взяли в оборот администратора ресторана и куда-то ведут его, поддерживая под локотки с двух сторон. Ухмыльнулся себе под нос, потер все еще нывшее колено и побежал к метро, ежась под холодными каплями апрельского дождя. После дивных солнечных дней природа, словно обидевшись на что-то, резко сдала назад, и по утрам несколько раз шел снег, днем переходящий в дождь. Он не прекратился и через полчаса, когда Илья вышел на своей станции и направился к дому. По дороге сделал хороший крюк в сторону, обошел забор детского сада и оказался перед старой одноподъездной девятиэтажкой. Единственная дверь настежь, на стене останки не прижившегося здесь домофона, из сумрака попахивает сыростью и кошками. И груда шприцев под лоджией первого этажа, окна задернуты плотной темной тканью, из-за них доносится музыка. Илья постоял, прислушался, осмотрелся и шагнул в темноту подъезда. Одна ступенька вверх, две, три – и вокруг едва разбавленная мутным светом из-за стекла на площадке выше тьма. Он прошел вдоль стены, касаясь ее кончиками пальцев, потом глаза привыкли к темноте, и он отлично видел ряд старых почтовых ящиков и груду рекламной макулатуры на полу под ними. Нашел в кармане маленький ключ, выждал еще немного и открыл предпоследний в нижнем ряду ящик с пустым квадратом вместо номера квартиры, запустил руку внутрь. Пальцы коснулись холодной рукояти «ТТ», спрятанного за кипой рекламных листовок и газет, пакет из плотного черного пластика тоже никуда не делся. Оружие, как и компромат, в съемной квартире Илья держать не решился: чужое жилье – оно и есть чужое, да и мало ли как жизнь повернется. Вот и пришлось собранный Тарасовым компромат на хранение банку доверить, арендовав ячейку, а оружие и часть денег в нычку прибрать. Суммы внутри хватит, чтобы спокойно покинуть страну, но это на самый на черный день, на случай конца света, Армагеддона или Третьей мировой. И место для «сейфа» удобное, до съемного жилья рукой подать, а порядок в этом подъезде и не ночевал: на первом этаже наркоманы, дальше одинокие, наполовину выжившие из ума старики, еще выше, под крышей – таджико-узбекский интернационал. И свинарник внизу такой, что душа радуется, на него глядя, ибо ни один здравомыслящий человек к этакой грязной груде и близко не подойдет, а уж тем более в ничейный ящик не сунется. О братьях меньших можно вовсе не волноваться, они и читать-то не умеют, если только на растопку бумажки утащат…
Грохнула входная дверь на первом этаже, зазвенели ключи. Илья закрыл ящик на собственноручно установленный неделю назад небольшой замок и повернулся к нему спиной. Навстречу вразвалочку топала всклокоченная бабка, волокла за собой пустую клетчатую сумку на колесиках. Кое-как сползла по ступенькам вниз, отпихнула носком тапки брошенную нерадивым разносчиком макулатуры рекламную газетку и проворчала, подозрительно глядя на Илью:
– Житья от вас нет, весь дом бумажками своими закидали, деваться от них некуда…
– Извините! – Илья подхватил с пола газету и несколько листовок почище, скомкал их и принялся заталкивать в почтовый ящик поверх «ТТ» и пакета с деньгами. Утрамбовал, подобрал новую порцию, отправил следом за первой. Выждал, пока старуха выкатится из подъезда и утопает по направлению к магазину, и направился к своему дому. На подходе, у соседней многоэтажки, постоял немного, словно в раздумьях глядя на экран мобильника, а сам поглядывал по сторонам. Нет, пока можно не шарахаться от каждого шороха и собственной тени, его еще не нашли, не провожают, не следят из машин или из окон дома напротив. Но ключевое слово здесь – «пока», после сегодняшнего письма СБ господина Меркушева будет в полном составе носом Москву перепахивать, и появление здесь спокойных сонных ребят в сером – это вопрос времени, скоро от форы не останется и следа, нужно спешить.
Дома Илья первым делом включил ноутбук, скинул в него фотографии из ресторана, сравнил с предыдущими. И пополнил досье новыми действующими лицами. Откинулся на спинку стула, вернулся в начало файла и принялся вдумчиво просматривать, словно видел впервые в жизни, словно и не сам создал его, сутками просиживая в Сети, сжигая трафик, глаза и нервы. Все, что удалось нарыть на «нового» Меркушева, начиналось и заканчивалось на официальном сайте «Трансгаза». Протокольные фотографии моложавого мужика с квадратной нижней челюстью и белоснежными (явно искусственного происхождения) зубами. На всех фото Меркушев выглядит одинаково великолепно – рожа сытая, ухоженная, зубы блестят, взгляд наглый, снисходительный. И улыбочка – кривенькая, паскудная – осталась неизменной, Илья отлично ее помнил, и снова, как два десятка лет назад, просыпалось не желание – почти физиологическая потребность стереть ее с наглой хари к чертовой матери, стереть раз и навсегда, желательно вместе с носителем, с лица земли. Менялось только окружение извращенца да дорогие костюмы и часы председателя совета директоров поганого концерна. Вот Меркушев обнимается с заезжей штатовской звездулькой непонятной половой принадлежности, вот в торжественной обстановке жмет руку министру небольшого европейского государства, при этом вид у министра неважный – растерянный, если не сказать напуганный. Контракт на поставку природных ресурсов из бездонных российских недр, видимо, оказался выгодным лишь для одной из сторон, и, судя по меркушевской харе, легко сообразить, для какой именно. Дальше господин председатель в окружении попов внимает речи их предводителя в зеленой мантии, а вот обнимается с лошадью. С самой настоящей гнедой лошадью, подаренной господину Меркушеву представителем далекой арабской страны, омываемой водами Персидского залива с одной стороны и Индийским океаном с другой. «Жеребец-трехлетка ахалтекинской породы по кличке Мортимер примет участие в открытии скакового сезона. Мортимер – один из несомненных фаворитов предстоящих заездов. Присутствие хозяев на скачках и последующий «душ» из шампанского для победителя давно стали традицией…» – уверял текст под снимком.
– Лошадь, шампанское… Да чтоб ты сдох вместе со своим Мортимером, хотя нет, он-то тут при чем, сто́ит, поди, как вертолет, и опять же на мясо можно сдать, все польза – пробормотал Илья, но очередное пожелание разбилось об экран монитора, Илья прокрутил лист дальше, бегло просматривая строки под выделенными жирным заголовками. О Валеркиной жене и детях не упоминалось ни единым словом или просто намеком на существование таковых, школа – здесь все давно понятно, едем дальше, общие друзья – их нет, не было и быть не могло, общие враги – отсутствуют, общее прошлое – тут начинается интересное. Просто прошлое, все, что осталось в памяти с тех лет – без эмоций, без отношений и обязательств, просто картинка, фон, общий план. И в нем было несколько человек – Илье даже удалось вспомнить их фамилии, имена и лица, – принадлежавших к кругу если не друзей, то как-то пересекавшихся по жизни с засранцем, ухмылявшимся сейчас с экрана. Но, если верить базам данных МВД, налоговиков, гайцов и прочих учреждений, уже покинувших этот мир, причем за один год, словно кто-то старательно выкосил этот самый ближний круг. И сделал это аккуратно и пристойно, если можно так назвать ДТП, нападение грабителей, взрыв газа и остановку сердца с последовавшей смертью в реанимации их общего, одного на всех, родного города.
– Нет, все в жизни бывает, я понимаю… – Илья в сотый раз перечитывал строки меркушевского «досье».
Некто Черкашин Руслан, сегодня ему бы исполнилось сорок два года, скончался от сердечного приступа. Помнил он этого Черкашина смутно, вроде учился тот в параллельном классе или вовсе учебу забросил – говорили что-то такое, невнятно, он тогда мимо ушей пропустил и благополучно забыл. И что потом у Руслана этого с Меркушевым дела какие-то общие были, пока Валерка из города не уехал, и, если опять-таки верить базам, у этого Черкашина остались вдова и дочь. Следы девушки обнаружились в соцсетях, в данный момент Алена с матерью жила в Москве, заканчивала учебу в институте и собиралась замуж.
– Первым делом самолеты, ну а девушки потом… – Илья крутанул колесико мыши и оказался в конце документа.
Не самолеты, понятно, сейчас на очереди, с самолетами как раз все понятно. Их у Меркушева есть аж две штуки – семиместная «Сессна» и «Гольфстрим» на дюжину персон. Порадуемся за человека, есть на чем пробки московские облететь, а также в Италию или другую страну с благоприятным климатом на выходные сгонять. Сейчас не об этом, главное – вот эти два заголовка, под которыми пусто: родственники. К этому моменту Илья готовился долго, откладывал его напоследок, надеялся, что до крайности не дойдет, рассчитывая найти к Меркушеву более короткий и прямой путь. Обозначить себя, показать, что знает об извращенце – председателе совета директоров такое, что волосы дыбом, и предложить сделку. Свое молчание в обмен на помощь в выезде из страны. Хоть и заранее знал, что обречен, что затея глупая, что с тем же успехом он может попытаться договориться с оголодавшей разозленной гиеной, попросить ее разжать зубы и отойти от полудохлого путника в обмен на обещание принести через неделю яблоко или пару картофелин, но надо же с чего-то начинать.
– Гнида! – выдохнул Илья и уставился на монитор, ждал, пока загрузится ментовская база. Именно в ней он нашел большую часть информации, собрал по обрывкам, по фрагментам изрядный кусок меркушевского прошлого, прошлого его друзей и рассчитывал там же неплохо поживиться в смысле сведений о родне врага.
Шантаж, заложники, угрозы обнародовать компромат – в дело сейчас пойдет все, что угодно, все, до чего дотянется, все средства хороши. Мать, отец, брат – крючков полно, выбирай любой. Если только они до сих пор в стране, а если нет, что тогда? Лететь туда, искать или ждать, пока родственнички не заявятся на родину, мучимые тоской по родным осинам? И сколько ждать – год, два, три?.. А Ольга, а Лиза с Мишкой – им что, тоже ждать?
– Погнали! – Он забил в строку поисковика фамилию и имя отца Меркушева, приготовился к долгому ожиданию, но все закончилось меньше чем за минуту: Илья недоверчиво смотрел на монитор.
Меркушев Сергей Иванович, проживавший в том же городе, где и его чудовищный сынок, только по другому адресу, был убит собственной сожительницей еще восемнадцать лет назад и покоился на том же кладбище, где закапывали неопознанные трупы жертв маньяка. Сожительницу можно было понять: она застукала нового мужа на своем ребенке в момент совершения супругом насильственного полового акта и немедля грохнула Меркушева Сергея Ивановича, нанеся ему одиннадцать ножевых ранений, три из которых оказались смертельными. Бабе за самосуд дали двадцать лет строгого режима, она до сих пор еще пребывала где-то в местах с холодным климатом и неприветливой природой, о судьбе ребенка база МВД умалчивала.
– От осинки не родятся апельсинки, – констатировал Илья, скопировал находку себе в досье и забил в поисковик фамилию Валеркиной матери. Здесь пришлось покопаться основательно, ответ выдала только база коммунальщиков. – Выписана по смерти. – Илья внес в досье короткую строку с датой десятилетней давности. Слишком легко отделалась, умерла, поди, в собственной постели. Жаль, что так вышло, знала ведь, гадина, кого на свет произвела, знала все, рядом стояла, видела и ни слова поперек не сказала, на помощь своему выродку спешила, когда его Наташка на даче застукала…
Все, круг замкнулся, Меркушев чист со всех сторон. Его мать и отец на том свете, о существовании в природе его собственной семьи ничего не известно. Остается последнее – брат подонка. О нем Илья не помнил вообще ничего, кроме того, что этот последний крючок, родственник Валерки, был младше его на несколько лет. И что его никто и никогда не видел, только знали о его наличии – и все. Возможно, что-то могла сказать мать Натальи, но зимой Илье было не до того, а сейчас поздно, придется выкручиваться самому. Возник на мгновение соблазн вновь воспользоваться услугами если не Тарасова, то одного из их племени, но так же быстро улетучился. «Вам знакома эта фамилия?» – тогда удалось свести все к шутке, второй раз вряд ли получится.
– Что бы я без вас делал? – Илья сложил диски с базами в аккуратную стопку, взял верхний, с абонентами сотовых операторов, отправил его в дисковод. Затем заменил на базу паспортно-визовой службы, следом пошел в дело перечень криминального учета происшествий. И потом все остальные, вплоть до последнего, за него Илья взялся уже глубокой ночью, плохо соображая, что происходит и что он делает.
Глаза закрывались, от усталости и мелькания перед глазами цифр, имен и фамилий мутило, сжимавшие мышь пальцы пару раз сводило судорогой. Матрица игнорировала брата Меркушева, для нее он не существовал – ни живым, ни мертвым, логично было предположить, что Меркушев-младший покинул этот мир еще до ее возникновения на российских просторах. Оставалось еще несколько дисков, но в глаза словно песка насыпали, голова гудела, мысль в ней была только одна: отшвырнуть подальше ноутбук и не видеть его дней несколько, чем дольше, тем лучше, – вид голубого экрана вызывал тошноту.
Вежливо говорят, учтиво и голос ни разу не повысили. Но зря стараются, в ответ получат то же самое, что вчера и позавчера, что и два часа назад:
– У нас будет спиритический сеанс? Мы давно умерли, твой хозяин постарался…
И в итоге короткие гудки, словно барышня нервная трубку бросила, никакой фантазии у людей, хоть бы раз спросили для порядка: когда умерли, где, при каких обстоятельствах?.. Или им не интересно? Или по званию не положено вопросы задавать? Скоро узнаем.
Илья отключил мобильник, положил его на стол рядом с подносом и принялся за кофе. Гадость редкостная, но декорациям надо соответствовать – все вокруг озабоченно жуют фастфуд и пялятся на экраны мобильников и в планшеты, выделяться из толпы не стоит, камер наблюдения тут наверняка по всем углам понатыкано. Две штуки он разглядел еще у входа, третью обнаружил четверть часа назад, предусмотрительно сел к ней боком и развалился на стуле перед заваленным едой подносом. Со стороны – обычный посетитель американской забегаловки готовится приступить к неполезному, битком набитому холестерином и лишними калориями бизнес-ланчу, предварительно проверив, нет ли новых сообщений на личной страничке в соцсети. И таких тут еще человек сорок, если не больше, жующих, смеющихся, обсуждающих планы на вечер, на завтра, на грядущее лето. И только один из всей толпы не загадывает наперед, а по самую макушку в прошлое провалился, и мало того, что все скелеты в собственном шкафу перетряхнул, так теперь и к чужим тянется. Да только уже не к шкафам, а к могилам.
«Меркушев, скотина, что ты сделал с девчонкой? Сколько она успела прожить – пять лет, шесть, прежде чем оказалась на твоей даче? Ее звали Юля, если старая мразь – директриса детского дома, перед тем как повеситься, не выжила из ума и не впала в старческий маразм. Но мы оба знаем, что эта тварь сохранила рассудок и память до своего последнего дня и прожила долго, даже слишком долго, я бы ее лично в гроб уложил – и за Юлю бы поквитался, и за остальных детей, которых менты, как собак, закопали, да не успел. Зато ты жив и, надеюсь, здоров, нам с тобой есть о чем потолковать, так что до встречи». Письмо улетело на общий адрес «Трансгаза», почтовый сервер сообщил, что оно успешно доставлено по назначению. Прошло уже – Илья потянулся к свертку с сэндвичем и посмотрел на телефон – почти четверть часа. Так, всем приготовиться, звонили ему десять минут назад – значит, очередное послание прочли, выводы сделали, а также координаты шантажиста засекли, времени на это было предостаточно. Теперь ждем, в прошлый раз им понадобилось почти полчаса, Илья уже уходить собирался, впрочем, тогда дела кое-какие были, надо бы и сегодня в одно местечко наведаться, проверить кое-что, давно он там не был. Но пока он совершенно свободен и готов ждать, сколько потребуется. Забавное зрелище, надо сказать, грех такой аттракцион пропустить, тем более еды полно, бурда в картонном стаканчике еще не остыла, и место удобное, практически в партере – напротив входной двери.
Илья расправился с промасленной оберткой и вцепился зубами в горячий бутерброд, поморщился и принялся жевать. Деваться некуда, придется есть эту гадость, чтобы уж полностью и бесповоротно соответствовать образу забежавшего наскоро перекусить клерка, курьера или прочей офисной шушеры. Одно радует – он тут как в лесу, в переполненном по случаю обеденного времени ресторане найти отправителя письма непросто, особенно если не знаешь его в лицо. Зато он сам заочно с парой-тройкой меркушевских псов познакомиться успел и даже в досье их рожи внес – малоприятные рожи, надо сказать, но черт его знает, может, когда и пригодится, пусть пока в компе повисят, просто так, чисто на всякий случай. Да и не псы это, слишком громко сказано, а шестерки псов, пешки, нижнее звено в пищевой цепочке. Зверье покрупнее в сторонке пока отсиживается, и неудивительно, он бы и сам так же поступил – а что прикажете делать, когда ищешь то, не знаю что? Вернее, кого…
В дверь ввалилась новая партия голодающих, очередь к кассе моментально выросла, раздвоилась, потом расстроилась, вновь прибывшие задрали головы к меню под потолком и, судя по выражению лиц, прикидывали, какой бы гадостью сегодня пообедать. Только не эти двое со скучными, чисто выбритыми рожами и одинаковыми «площадками» на макушке, одеты неброско, во все серо-синее, немаркое, незаметное, руки держат в карманах. Замерли на пару секунд в дверях, не обращая внимания на прущую в обе стороны толпу с подносами и пакетами в руках, и разошлись в стороны, двинулись, не спеша, на обход переполненной галдящей толпой харчевни. Илья расправился с бутербродом, скомкал обертку и бросил ее на поднос. Промахнулся, и бумажный комок свалился на пол, Илья чертыхнулся, потянулся за ним, свободной рукой зацепив со стола мобильник. Ракурс он выбрал неудачный, зато маневра никто не заметил – ни посетители, ни те двое, видом напоминавшие ему замороженных кур: такие же бледные и неповоротливые. Понятно, что неловкость и заторможенность обманчивы, в любой момент, почуяв добычу или получив отмашку, эти ребятки преобразятся, но уж больно потешно они сейчас выглядят. Для посвященного, разумеется, остальным-то плевать на их тормознутость – может, столик пустой мужики ищут или отлить им приспичило, но к заветной дверке очередь образовалась, а терпежу-то уже и нет совсем…
Илья бросил обертку на поднос, взялся за стакан с кофе, одновременно листал на экране свежие фотографии, сравнивая их с бродившими неподалеку оригиналами. Нет, эту сладкую парочку раньше он не встречал – в первый раз два мордоворота приехали, тоже вот так по залу послонялись и к администратору кафе подкатили. Второй раз парочку помельче прислали, зато сценарий повторился. И вот сейчас можно ставки делать – эти двое обойдут зал и потащатся к главному в этой харчевне: записи с камер наблюдения клянчить, не иначе. Да и флаг вам в руки, здесь два зала, беспроводной халявный Интернет прекрасно работает в обоих, народу человек сто или больше, каждый второй с планшетом, каждый первый с мобильником. «Всех в разработку возьмете? Это вам месяц не есть, не спать, жен и подружек не видать». Илья влил в себя остатки кофе и поднялся из-за стола. Вежливо пропустил двух хихикающих девчонок, разминулся с ринувшимся к освободившемуся столику потным юношей и направился к выходу. У двери он оказался одновременно с одной из шестерок – невысокий, худощавый, глаза карие, рожа бледная, напряженная. Третье письмо за две недели – Меркушева можно понять, спать, поди, перестал, бедняга, и своре своей покоя не дает. А что она, свора, может, если нет приказа ни след брать, ни в клочья рвать, ибо начальство само пока в полных непонятках.
– Разрешите…
Не глядя на Илью, соглядатай посторонился, продолжая сканировать взглядом переполненный зал.
«А ты что думал – я тебя с табличкой «Меркушев – извращенец» в руке ждать буду? Беги, милок, докладывай, что вы снова облажались!» Старательно сдерживая улыбку, Илья обогнул шестерку, толкнул дверь и, дабы окончательно убедиться, что остался неузнанным, обернулся на ходу. Шестерка даже не шелохнулся, наплевал на входящих-выходящих, полностью сосредоточился на жующем контингенте зала. Илью такой расклад вполне устроил, он шагнул вперед и обнаружил, что пол куда-то подевался. О том, что на входе в забегаловку по чьему-то недомыслию соорудили коварную ступеньку, отлично приспособленную, чтобы отправлять сытых посетителей в полет, вспомнил уже перед второй дверью, когда приземлился перед ней на одно колено.
– Зараза! – пробурчал Илья себе под нос, обернулся на охранника в дверях, прикидывая, не привлек ли он своим пируэтом ненужного внимания. Нет, дядю в дверях неустойчивые посетители не интересовали, Илья видел только «шестеркин» затылок и обтянутые серой курткой лопатки. Вот и славненько, люди Меркушева видеть спиной еще не научились, надо сматываться…
– Вам больно?
Илья повернул голову на голос. Тонкий, требовательный, чуть капризный, голос ребенка лет шести, не старше, – и не смог произнести ни слова. Перед ним стояла дочь. Лизка, Лизавета – серьезная, сосредоточенная белокурая барышня с куклой в руках. Эта кукла поначалу и сбила его с толку, моментально вспомнил, как, выполняя просьбу, изложенную в письме дочери к Дедушке Морозу, рыскал по магазинам перед прошлым Новым годом в поисках этой синеглазой бестии с презрительно-невинным выражением на пластиковой мордашке. А Мишка в тот же год снегокат заказал и через месяц с небольшим на скорости благополучно грохнул его о березу. Ну да, в феврале, в том проклятом феврале, когда их жизнь разлетелась в куски.
И замелькали, как детали пазлов, складываясь в поганую, со всеми цветами и оттенками мерзости, крови и денег картинку. Подброшенный гайцами героин в багажнике его машины, разбитая витрина магазина и мятый «Матиз» жены, а ее саму, в хлам пьяную, еще не выпустившую из рук бутылку коньяка, по-хозяйски обнимает лицо нетолерантной национальности по имени Ахмат. Тетки из опеки, уводившие детей от отца-наркоторговца и матери-алкоголички, свое бессилие и невозможность противопоставить чиновницам хоть что-то, кроме хорошо поставленного удара, – а нельзя, ибо сам на волоске держится, сиди под подпиской о невыезде за распространение наркотиков и не чирикай. У Лизки точно такое же выражение лица тогда было, не напуганное – растерянное, дочь так толком и не поняла, что происходит, зато Мишка все просек и сразу понял, куда его «добрые тети» сейчас увезут, а сам только-только забывать начал свое детдомовское прошлое. «Не бросай ее», – помнит он, о чем мальчишку тогда отец просил, пусть не родной – приемный? И не узнать никак, и спросить не у кого. И Ольга… «Я не знаю, честное слово. Я ее родителям звонил, ее мать меня послала куда подальше – и весь разговор», – словно сам отец сейчас произнес эти слова, со своей чуть наставительной интонацией, с готовностью пресечь любую попытку возразить или опровергнуть их. А что тут возражать – «не знаю», и слава богу, что он не знает, не видел, как выглядит полная ванна воды, смешанной с кровью, как выглядит родной, близкий человек, дважды за час с небольшим попытавшийся свести счеты с жизнью и не остановившийся после первой неудачной попытки. «В состоянии аффекта» – вот как это по-медицински звучит. Да не аффект это был, Ольга все продумала и для себя решила, даже способ верный выбрала – ножом вдоль по венам, только одного не учла – дверь в ванную хлипкой оказалась. «Кровопотеря тридцать процентов и повреждено сухожилие на левой руке, понадобится повторная операция», – бросил тогда сквозь зубы невыспавшийся врач в приемном отделении и предложил Илье пойти на все четыре стороны. Он и пошел, а что ему оставалось – дети в приюте, жена в реанимации, отцовский дом волки обложили, да и квартиру «наркокурьера» стороной не обошли. Да так там и подохли, как и положено падальщикам, бог помог, рука не дрогнула. И потом благодатью своей не оставил, на следователя продажного вывел, за школьную любовь, Наталью Гришину, после того как ее тело на рельсах нашли, помог поквитаться, и на выродка, так детей любившего, что их по кускам собирали и неопознанными, как собак, хоронили, указал. А заодно и тварь, их жизнь сломавшую, да вот дальше на небесах сбойнуло что-то, два последних месяца впустую. Ничего, теперь он сам разберется, без участия высших сил.
– Вам больно? – повторила девочка уже без страха, смотрела на Илью, как на раненого или больного пса. И жалко, и подойти страшно – кто знает, что у него на уме, вдруг цапнет?
– Пойдем, – раздался недовольный женский голос, оплывшая, с равнодушной физиономией тетка бросила в пакет мокрый зонт, взяла девочку за руку и потащила ее в харчевню. Девчонка топала за матерью и оглядывалась, Илья улыбнулся ей, поднялся на ноги, помотал головой.
– Нет, все в порядке, – произнес он вполголоса, но девочка то ли расслышала его, то ли догадалась по движению губ. Подхватила под мышку свою норовившую выпасть роскошную куклу, кивнула важно и потопала следом за матерью.
На него давно перестали обращать внимание, Илья спокойно вышел на улицу и уже через огромное стекло стены увидел, что обе «шестерки» взяли в оборот администратора ресторана и куда-то ведут его, поддерживая под локотки с двух сторон. Ухмыльнулся себе под нос, потер все еще нывшее колено и побежал к метро, ежась под холодными каплями апрельского дождя. После дивных солнечных дней природа, словно обидевшись на что-то, резко сдала назад, и по утрам несколько раз шел снег, днем переходящий в дождь. Он не прекратился и через полчаса, когда Илья вышел на своей станции и направился к дому. По дороге сделал хороший крюк в сторону, обошел забор детского сада и оказался перед старой одноподъездной девятиэтажкой. Единственная дверь настежь, на стене останки не прижившегося здесь домофона, из сумрака попахивает сыростью и кошками. И груда шприцев под лоджией первого этажа, окна задернуты плотной темной тканью, из-за них доносится музыка. Илья постоял, прислушался, осмотрелся и шагнул в темноту подъезда. Одна ступенька вверх, две, три – и вокруг едва разбавленная мутным светом из-за стекла на площадке выше тьма. Он прошел вдоль стены, касаясь ее кончиками пальцев, потом глаза привыкли к темноте, и он отлично видел ряд старых почтовых ящиков и груду рекламной макулатуры на полу под ними. Нашел в кармане маленький ключ, выждал еще немного и открыл предпоследний в нижнем ряду ящик с пустым квадратом вместо номера квартиры, запустил руку внутрь. Пальцы коснулись холодной рукояти «ТТ», спрятанного за кипой рекламных листовок и газет, пакет из плотного черного пластика тоже никуда не делся. Оружие, как и компромат, в съемной квартире Илья держать не решился: чужое жилье – оно и есть чужое, да и мало ли как жизнь повернется. Вот и пришлось собранный Тарасовым компромат на хранение банку доверить, арендовав ячейку, а оружие и часть денег в нычку прибрать. Суммы внутри хватит, чтобы спокойно покинуть страну, но это на самый на черный день, на случай конца света, Армагеддона или Третьей мировой. И место для «сейфа» удобное, до съемного жилья рукой подать, а порядок в этом подъезде и не ночевал: на первом этаже наркоманы, дальше одинокие, наполовину выжившие из ума старики, еще выше, под крышей – таджико-узбекский интернационал. И свинарник внизу такой, что душа радуется, на него глядя, ибо ни один здравомыслящий человек к этакой грязной груде и близко не подойдет, а уж тем более в ничейный ящик не сунется. О братьях меньших можно вовсе не волноваться, они и читать-то не умеют, если только на растопку бумажки утащат…
Грохнула входная дверь на первом этаже, зазвенели ключи. Илья закрыл ящик на собственноручно установленный неделю назад небольшой замок и повернулся к нему спиной. Навстречу вразвалочку топала всклокоченная бабка, волокла за собой пустую клетчатую сумку на колесиках. Кое-как сползла по ступенькам вниз, отпихнула носком тапки брошенную нерадивым разносчиком макулатуры рекламную газетку и проворчала, подозрительно глядя на Илью:
– Житья от вас нет, весь дом бумажками своими закидали, деваться от них некуда…
– Извините! – Илья подхватил с пола газету и несколько листовок почище, скомкал их и принялся заталкивать в почтовый ящик поверх «ТТ» и пакета с деньгами. Утрамбовал, подобрал новую порцию, отправил следом за первой. Выждал, пока старуха выкатится из подъезда и утопает по направлению к магазину, и направился к своему дому. На подходе, у соседней многоэтажки, постоял немного, словно в раздумьях глядя на экран мобильника, а сам поглядывал по сторонам. Нет, пока можно не шарахаться от каждого шороха и собственной тени, его еще не нашли, не провожают, не следят из машин или из окон дома напротив. Но ключевое слово здесь – «пока», после сегодняшнего письма СБ господина Меркушева будет в полном составе носом Москву перепахивать, и появление здесь спокойных сонных ребят в сером – это вопрос времени, скоро от форы не останется и следа, нужно спешить.
Дома Илья первым делом включил ноутбук, скинул в него фотографии из ресторана, сравнил с предыдущими. И пополнил досье новыми действующими лицами. Откинулся на спинку стула, вернулся в начало файла и принялся вдумчиво просматривать, словно видел впервые в жизни, словно и не сам создал его, сутками просиживая в Сети, сжигая трафик, глаза и нервы. Все, что удалось нарыть на «нового» Меркушева, начиналось и заканчивалось на официальном сайте «Трансгаза». Протокольные фотографии моложавого мужика с квадратной нижней челюстью и белоснежными (явно искусственного происхождения) зубами. На всех фото Меркушев выглядит одинаково великолепно – рожа сытая, ухоженная, зубы блестят, взгляд наглый, снисходительный. И улыбочка – кривенькая, паскудная – осталась неизменной, Илья отлично ее помнил, и снова, как два десятка лет назад, просыпалось не желание – почти физиологическая потребность стереть ее с наглой хари к чертовой матери, стереть раз и навсегда, желательно вместе с носителем, с лица земли. Менялось только окружение извращенца да дорогие костюмы и часы председателя совета директоров поганого концерна. Вот Меркушев обнимается с заезжей штатовской звездулькой непонятной половой принадлежности, вот в торжественной обстановке жмет руку министру небольшого европейского государства, при этом вид у министра неважный – растерянный, если не сказать напуганный. Контракт на поставку природных ресурсов из бездонных российских недр, видимо, оказался выгодным лишь для одной из сторон, и, судя по меркушевской харе, легко сообразить, для какой именно. Дальше господин председатель в окружении попов внимает речи их предводителя в зеленой мантии, а вот обнимается с лошадью. С самой настоящей гнедой лошадью, подаренной господину Меркушеву представителем далекой арабской страны, омываемой водами Персидского залива с одной стороны и Индийским океаном с другой. «Жеребец-трехлетка ахалтекинской породы по кличке Мортимер примет участие в открытии скакового сезона. Мортимер – один из несомненных фаворитов предстоящих заездов. Присутствие хозяев на скачках и последующий «душ» из шампанского для победителя давно стали традицией…» – уверял текст под снимком.
– Лошадь, шампанское… Да чтоб ты сдох вместе со своим Мортимером, хотя нет, он-то тут при чем, сто́ит, поди, как вертолет, и опять же на мясо можно сдать, все польза – пробормотал Илья, но очередное пожелание разбилось об экран монитора, Илья прокрутил лист дальше, бегло просматривая строки под выделенными жирным заголовками. О Валеркиной жене и детях не упоминалось ни единым словом или просто намеком на существование таковых, школа – здесь все давно понятно, едем дальше, общие друзья – их нет, не было и быть не могло, общие враги – отсутствуют, общее прошлое – тут начинается интересное. Просто прошлое, все, что осталось в памяти с тех лет – без эмоций, без отношений и обязательств, просто картинка, фон, общий план. И в нем было несколько человек – Илье даже удалось вспомнить их фамилии, имена и лица, – принадлежавших к кругу если не друзей, то как-то пересекавшихся по жизни с засранцем, ухмылявшимся сейчас с экрана. Но, если верить базам данных МВД, налоговиков, гайцов и прочих учреждений, уже покинувших этот мир, причем за один год, словно кто-то старательно выкосил этот самый ближний круг. И сделал это аккуратно и пристойно, если можно так назвать ДТП, нападение грабителей, взрыв газа и остановку сердца с последовавшей смертью в реанимации их общего, одного на всех, родного города.
– Нет, все в жизни бывает, я понимаю… – Илья в сотый раз перечитывал строки меркушевского «досье».
Некто Черкашин Руслан, сегодня ему бы исполнилось сорок два года, скончался от сердечного приступа. Помнил он этого Черкашина смутно, вроде учился тот в параллельном классе или вовсе учебу забросил – говорили что-то такое, невнятно, он тогда мимо ушей пропустил и благополучно забыл. И что потом у Руслана этого с Меркушевым дела какие-то общие были, пока Валерка из города не уехал, и, если опять-таки верить базам, у этого Черкашина остались вдова и дочь. Следы девушки обнаружились в соцсетях, в данный момент Алена с матерью жила в Москве, заканчивала учебу в институте и собиралась замуж.
– Первым делом самолеты, ну а девушки потом… – Илья крутанул колесико мыши и оказался в конце документа.
Не самолеты, понятно, сейчас на очереди, с самолетами как раз все понятно. Их у Меркушева есть аж две штуки – семиместная «Сессна» и «Гольфстрим» на дюжину персон. Порадуемся за человека, есть на чем пробки московские облететь, а также в Италию или другую страну с благоприятным климатом на выходные сгонять. Сейчас не об этом, главное – вот эти два заголовка, под которыми пусто: родственники. К этому моменту Илья готовился долго, откладывал его напоследок, надеялся, что до крайности не дойдет, рассчитывая найти к Меркушеву более короткий и прямой путь. Обозначить себя, показать, что знает об извращенце – председателе совета директоров такое, что волосы дыбом, и предложить сделку. Свое молчание в обмен на помощь в выезде из страны. Хоть и заранее знал, что обречен, что затея глупая, что с тем же успехом он может попытаться договориться с оголодавшей разозленной гиеной, попросить ее разжать зубы и отойти от полудохлого путника в обмен на обещание принести через неделю яблоко или пару картофелин, но надо же с чего-то начинать.
– Гнида! – выдохнул Илья и уставился на монитор, ждал, пока загрузится ментовская база. Именно в ней он нашел большую часть информации, собрал по обрывкам, по фрагментам изрядный кусок меркушевского прошлого, прошлого его друзей и рассчитывал там же неплохо поживиться в смысле сведений о родне врага.
Шантаж, заложники, угрозы обнародовать компромат – в дело сейчас пойдет все, что угодно, все, до чего дотянется, все средства хороши. Мать, отец, брат – крючков полно, выбирай любой. Если только они до сих пор в стране, а если нет, что тогда? Лететь туда, искать или ждать, пока родственнички не заявятся на родину, мучимые тоской по родным осинам? И сколько ждать – год, два, три?.. А Ольга, а Лиза с Мишкой – им что, тоже ждать?
– Погнали! – Он забил в строку поисковика фамилию и имя отца Меркушева, приготовился к долгому ожиданию, но все закончилось меньше чем за минуту: Илья недоверчиво смотрел на монитор.
Меркушев Сергей Иванович, проживавший в том же городе, где и его чудовищный сынок, только по другому адресу, был убит собственной сожительницей еще восемнадцать лет назад и покоился на том же кладбище, где закапывали неопознанные трупы жертв маньяка. Сожительницу можно было понять: она застукала нового мужа на своем ребенке в момент совершения супругом насильственного полового акта и немедля грохнула Меркушева Сергея Ивановича, нанеся ему одиннадцать ножевых ранений, три из которых оказались смертельными. Бабе за самосуд дали двадцать лет строгого режима, она до сих пор еще пребывала где-то в местах с холодным климатом и неприветливой природой, о судьбе ребенка база МВД умалчивала.
– От осинки не родятся апельсинки, – констатировал Илья, скопировал находку себе в досье и забил в поисковик фамилию Валеркиной матери. Здесь пришлось покопаться основательно, ответ выдала только база коммунальщиков. – Выписана по смерти. – Илья внес в досье короткую строку с датой десятилетней давности. Слишком легко отделалась, умерла, поди, в собственной постели. Жаль, что так вышло, знала ведь, гадина, кого на свет произвела, знала все, рядом стояла, видела и ни слова поперек не сказала, на помощь своему выродку спешила, когда его Наташка на даче застукала…
Все, круг замкнулся, Меркушев чист со всех сторон. Его мать и отец на том свете, о существовании в природе его собственной семьи ничего не известно. Остается последнее – брат подонка. О нем Илья не помнил вообще ничего, кроме того, что этот последний крючок, родственник Валерки, был младше его на несколько лет. И что его никто и никогда не видел, только знали о его наличии – и все. Возможно, что-то могла сказать мать Натальи, но зимой Илье было не до того, а сейчас поздно, придется выкручиваться самому. Возник на мгновение соблазн вновь воспользоваться услугами если не Тарасова, то одного из их племени, но так же быстро улетучился. «Вам знакома эта фамилия?» – тогда удалось свести все к шутке, второй раз вряд ли получится.
– Что бы я без вас делал? – Илья сложил диски с базами в аккуратную стопку, взял верхний, с абонентами сотовых операторов, отправил его в дисковод. Затем заменил на базу паспортно-визовой службы, следом пошел в дело перечень криминального учета происшествий. И потом все остальные, вплоть до последнего, за него Илья взялся уже глубокой ночью, плохо соображая, что происходит и что он делает.
Глаза закрывались, от усталости и мелькания перед глазами цифр, имен и фамилий мутило, сжимавшие мышь пальцы пару раз сводило судорогой. Матрица игнорировала брата Меркушева, для нее он не существовал – ни живым, ни мертвым, логично было предположить, что Меркушев-младший покинул этот мир еще до ее возникновения на российских просторах. Оставалось еще несколько дисков, но в глаза словно песка насыпали, голова гудела, мысль в ней была только одна: отшвырнуть подальше ноутбук и не видеть его дней несколько, чем дольше, тем лучше, – вид голубого экрана вызывал тошноту.