Гордон Макгил
ОМЕН
Конец Черной звезды
ПАМЯТИ:
ЧЕССЫ УАЕТТ, ОТЦА ЭДГАРДО ЭМИЛИО ТАССОНЕ, КЕЙТИ ТОРН, ХАБЕРА ДЖЕННИНГСА, РОБЕРТА ТОРНА, КАРЛА БУГЕНГАГЕНА, МАЙКЛА МОРГАНА, ДЖОАН ХАРТ, БИЛЛА АХЕРТОНА, ДЭВИДА ПАСАРИАНА, Д-ра УИЛЬМА КЕЙНА, МАРКА ТОРНА, ЧАРЛЬЗА УОРРЕНА, РИЧАРДА ТОРНА, АННЫ ТОРН, ЭНДРЮ ДОИЛА, БРАТЬЕВ БЕНИТО, МАТТИАСА, МАРТИНА, ПОЛЯ, АНТОНИО, САЙМОНА, ХАРВЕЯ ДИНД, КЕЙТ РЕЙНОЛДС, СЕСТРЫ МЭРИ ЛАМОНТ, КЭРОЛ УАЕТТ, ОТЦА ТОМАСА ДУЛАНА, МАЙКЛА ФИННА, ДЖЕЙМСА ГРЭХЕМА, ФИЛИПА БРЕННАНА.
Да упокоятся с миром их души.
А также виновника их гибели Дэмьена Торна, 1950–1982.
Гореть его душе в адском пламени.
Написано сие в году две тысячи первом от рождества Господа Нашего Иисуса Христа
«…сатана будет освобожден из темницы своей, и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань. Число их как песок морской».
ОТКРОВЕНИЕ: 20:7.8.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Вот уже трое суток старик не поднимался с постели. Глухой и безучастный ко всему, что его теперь окружало, он не сводил безразличного взгляда с потолка.
Старик-дворецкий даже не удосужился переодеться: он лежал во фраке с бабочкой, в кипенно-белой сорочке и черных, до блеска начищенных, туфлях.
Лицо его распухло от слез. Комната, где он сейчас находился, смахивала на цыганский табор. Все здесь было вверх дном с того самого дня, как старик переступил порог этого дома. В комнате начинало смердеть.
Радио и телевизор были включены на полную мощность. С утра до вечера гнали одну и ту же информацию: о войне на Ближнем Востоке – Армагеддоне XX века, – превратившей этот регион в пустыню, ибо и Тель-Авив, и Иерусалим были разбомблены и сгорели дотла, тогда как Дамаск и Бейрут еще находили силы для ответных ударов. На экране то и дело мелькали лица тех, кто выжил в этой бойне. Затем следовали фотографии радиоактивных облаков. Снимки были сделаны со спутников. Ведущий, комментируя эти страшные кадры, заявлял, что подобное нарушение ионосферы незамедлительно повлечет за собой резкие климатические изменения на планете.
Однако поток чудовищных новостей пронизывал сознание Джорджа, не задевая его, и лишь слезы, бесконечные слезы не переставали струиться по впалым щекам, стекая на подбородок, а затем на высокий воротничок фрака дворецкого.
На третьи сутки небо прояснилось, и лунный свет проник в комнату. Заморгав, Джордж сел на узкой кровати. Через некоторое время он с трудом поднялся и, пошатываясь, двинулся в ванную. Он с детства ненавидел грязь, а это зловоние и какая-то липкая затхлость словно впитались в поры. Нестерпимо хотелось смыть с себя накопившуюся нечисть.
Приняв душ, старик побрился и облачился в чистый костюм. Затем вытащил из шкафа спальный мешок и побрел Вдоль коридора к лестнице. Миновал холл и на пару секунд замешкался в гостиной, окинув ее мимолетным взглядом. Свечи – а их было шесть – догорели и растеклись на деревянном столе черным восковым пятном. Дворецкий поморщился от отвращения, но так и не подошел к столу: ничего, уборка потерпит еще чуток. Надо успеть закончить более важное дело.
Стояла теплая летняя ночь, однако старик дрожал с головы до ног, словно в лихорадке. Заглянув в конюшню, он прихватил лопату и медленно зашагал по залитой лунным сиянием поляне в сторону холма, вершину которого венчала Церквушка.
Слезы его высохли, он выплакал их. И теперь в груди поселились щемящая пустота и безмерное отчаяние. Всю жизнь он ставил на силы Зла, верил в них и был крепок в этой вере. Ему обещали даровать вечное проклятье,[1] и свои надежды старик связывал именно с ним. Однако теперь, после той страшной ночи, душа его была раз и навсегда потеряна. Ее лишили будущего. Старик сам сделал выбор, собственными руками перечеркнув посмертье. Он проиграл, как проиграли и все ученики. Дух их был сломлен, а сами они пребывали в смятении.
Старик тяжело дышал, карабкаясь вверх по склону. Наконец, он добрался до церквушки, издалека разглядев табличку на воротах «Приходская церковь Св. Иоанна». Старик внутренне сжался, вспомнив, что он сейчас увидит. Лишь бы это зрелище не повергло его в шок!
Собака лежала на том же месте, где и упала, – огромное животное с многочисленными следами черной, запекшейся крови. Желтые остекленевшие глаза с ненавистью взирали на старика. Пес растянулся у подножия деревянного распятия, залитого кровью. Лик Спасителя был обращен к кресту.
Старик положил лопату и, перешагнув через околевшую собаку, медленно побрел к церквушке. Всю жизнь он боялся ступать на священную землю, но теперь, когда битва была проиграна, страх исчез, как исчезла и цель, ради которой он жил.
Купола над церковью не было и в помине, всюду валялись разбитые и перевернутые скамьи, однако алтарь, как ни странно, сохранился. Старик зашаркал по каменному полу, волоча за собой мешок. Перед алтарем он остановился. Рассыпавшийся мужской скелет с семью кинжалами, как и три дня тому назад, покоился на возвышении. Дрожащей рукой Джордж потянулся за черепом и торопливо сунул его в мешок, подумав вдруг, как все это отвратительно выглядит со стороны. Он продолжал суетливо складывать останки в мешок.
За минуту дворецкий управился, однако берцовая кость никак не влезала, и, застегивая «молнию», ему пришлось немного поднатужиться, запихивая кость в мешок.
Старик что-то пробурчал под нос и собрал стилеты с вырезанной на рукоятках фигуркой Христа. Сдув с алтаря пыль, он повернулся и поспешил прочь из церкви. Ему предстояло теперь сжечь останки и захоронить их.
Битый час возился Джордж с ямой для собаки, еще двадцать минут ушло у него на поиски сухих веток и хвороста. Он разложил их у подножия распятия. Поначалу костер никак не разжигался, но вот налетел легкий ветерок, и пламя, наконец, занялось. Старик схватил околевшее животное за передние лапы и поволок его к яме. Еще усилие… Он присел на корточки, переводя дух. И тут же отпрянул от мертвого тела. Старику вдруг почудилось, что брюхо у собаки вздрогнуло. Удерживая равновесие, Джордж вцепился в тлеющий крест и растерянно заморгал. Внезапно у пса дернулись задние лапы.
Не раздумывая ни секунды, старик схватил один из кинжалов и вонзил его в раздувшийся живот. Кожа с треском лопнула, словно на барабане, и плоть легко, без единой капли крови, разошлась, обнажая утробу чудовища.
И вдруг из отвратительного месива появилась голова другого существа, слепо тыкающаяся в пуповину. Вот показались и лапы… В мгновение ока новорожденное животное перегрызло пуповину и вывалилось из распоротого брюха, угодив прямиком в свежевырытую яму.
Покрасневшее от напряжения лицо Джорджа внезапно посерело. «Посреди смерти является жизнь», – пробормотал он и, почувствовав, как мурашки забегали по спине, осенил себя обратным крестным знамением.
Он поднял глаза на окутанное дымом распятие. И вздрогнул от страха и неожиданности, когда ослепительная молния ударила в землю совсем рядом, выхватив из мрака щенка.
Тогда дворецкий побежал. Так быстро, как только позволяли его старые ноги. А первые тяжелые капли дождя моментально затушили костер.
Ливень нещадно хлестал по лицу старика, попадая в глаза. Поэтому тот так и не смог разглядеть в кустарнике два желтых немигающих огонька.
Мальчик сидел на корточках, равнодушно наблюдая разразившуюся грозу. Он был обнажен. Длинные патлы свалялись, руки и ноги покрылись ошметками грязи. Кровь все еще сочилась из многочисленных ран на шее. Смешиваясь с дождевыми струями, она стекала вниз по спине ребенка. Ноздри мальчика дрогнули, как только он почуял запах дыма, и глаза мгновенно сузились. Взгляд тут же уловил неясное движение возле вырытой могилы.
Облизнув пересохшие губы, мальчик быстро пополз на карачках к яме. У края могилы он замер, пристально разглядывая щенка, а затем, впрыгнув в нее, принялся лихорадочно вылизывать животное, чувствуя его ответные движения. И вот уже собака поднялась с земли и стала скрести по ней когтями, процарапывая кресты. Затем, выскочив из ямы, потрусила в сторону церкви. Пес то и дело оглядывался на мальчика, как бы приглашая того следовать за ним.
Какое-то время ребенок не двигался и вдруг, в один прыжок одолев край ямы, припустился на четвереньках следом за собакой. У церковных ворот он застыл на миг, словно колеблясь – но только на миг, – и вот он уже пополз дальше, прямо к паперти, на которой лежала огромная Библия. При виде священной книги мальчик оскалил зубы и зарычал, покосившись на собаку. Та лапой выводила в пыли знаки:
Мальчик коснулся рукой ран на шее и последовал за псом, все еще не поднимаясь с четверенек. Он взобрался на паперть и дотронулся до массивной Библии. Это оказался Новый Завет. Книга была покрыта толстым слоем пыли.
Дрожащими пальцами, оставлявшими на пожелтевших страницах кровавые отпечатки, мальчик открыл двадцать вторую главу и отыскал необходимые строчки. Пальцы так и застыли в воздухе. Мальчик оскалился в злобной ухмылке, а губы забормотали стих из Библии.
Плечи его внезапно расправились, и он встал во весь рост. Это был уже стройный юноша с горящими ненавистью глазами. Ладони его сами собой сжались в кулаки, и, торжествующе вскинув руки, он глубоко втянул в себя воздух, победно озираясь вокруг. И тут юноша наконец заметил, что он обнажен. От холода тело его с головы до ног покрылось гусиной кожей. Кроме того, он вдруг понял, что находится в Божьей обители, пусть разрушенной, но совершенно неведомой, а потому опасной. Внутри у него зашевелился страх, но юноша обрадовался ему. Значит, он жив, значит, он вновь возродился!
Юноша повернулся и бросился прочь отсюда, чувствуя, как священная земля обжигает его ступни. Но он ликовал, ощущая эту боль. Очутившись за порогом церкви, юноша замешкался возле распятия. Он поднял лежавший рядом мешок и вытащил оттуда семь кинжалов. Пробормотав заклинание, он обежал вокруг распятия и один за другим с треском вонзил кинжалы в дерево. Теперь они торчали из спины и рук Христа, образуя крест.
Юноша торжествующе усмехнулся. Он пристально уставился на охваченный агонией лик, по которому стекали струи дождя, окрашенные чужой кровью.
«Как один день, Назаретянин, – прошептал юноша. – Тысяча лет, как один день».
И, ни разу не оглянувшись, бросился к дому, растворяясь в ливневых потоках.
Старик-дворецкий даже не удосужился переодеться: он лежал во фраке с бабочкой, в кипенно-белой сорочке и черных, до блеска начищенных, туфлях.
Лицо его распухло от слез. Комната, где он сейчас находился, смахивала на цыганский табор. Все здесь было вверх дном с того самого дня, как старик переступил порог этого дома. В комнате начинало смердеть.
Радио и телевизор были включены на полную мощность. С утра до вечера гнали одну и ту же информацию: о войне на Ближнем Востоке – Армагеддоне XX века, – превратившей этот регион в пустыню, ибо и Тель-Авив, и Иерусалим были разбомблены и сгорели дотла, тогда как Дамаск и Бейрут еще находили силы для ответных ударов. На экране то и дело мелькали лица тех, кто выжил в этой бойне. Затем следовали фотографии радиоактивных облаков. Снимки были сделаны со спутников. Ведущий, комментируя эти страшные кадры, заявлял, что подобное нарушение ионосферы незамедлительно повлечет за собой резкие климатические изменения на планете.
Однако поток чудовищных новостей пронизывал сознание Джорджа, не задевая его, и лишь слезы, бесконечные слезы не переставали струиться по впалым щекам, стекая на подбородок, а затем на высокий воротничок фрака дворецкого.
На третьи сутки небо прояснилось, и лунный свет проник в комнату. Заморгав, Джордж сел на узкой кровати. Через некоторое время он с трудом поднялся и, пошатываясь, двинулся в ванную. Он с детства ненавидел грязь, а это зловоние и какая-то липкая затхлость словно впитались в поры. Нестерпимо хотелось смыть с себя накопившуюся нечисть.
Приняв душ, старик побрился и облачился в чистый костюм. Затем вытащил из шкафа спальный мешок и побрел Вдоль коридора к лестнице. Миновал холл и на пару секунд замешкался в гостиной, окинув ее мимолетным взглядом. Свечи – а их было шесть – догорели и растеклись на деревянном столе черным восковым пятном. Дворецкий поморщился от отвращения, но так и не подошел к столу: ничего, уборка потерпит еще чуток. Надо успеть закончить более важное дело.
Стояла теплая летняя ночь, однако старик дрожал с головы до ног, словно в лихорадке. Заглянув в конюшню, он прихватил лопату и медленно зашагал по залитой лунным сиянием поляне в сторону холма, вершину которого венчала Церквушка.
Слезы его высохли, он выплакал их. И теперь в груди поселились щемящая пустота и безмерное отчаяние. Всю жизнь он ставил на силы Зла, верил в них и был крепок в этой вере. Ему обещали даровать вечное проклятье,[1] и свои надежды старик связывал именно с ним. Однако теперь, после той страшной ночи, душа его была раз и навсегда потеряна. Ее лишили будущего. Старик сам сделал выбор, собственными руками перечеркнув посмертье. Он проиграл, как проиграли и все ученики. Дух их был сломлен, а сами они пребывали в смятении.
Старик тяжело дышал, карабкаясь вверх по склону. Наконец, он добрался до церквушки, издалека разглядев табличку на воротах «Приходская церковь Св. Иоанна». Старик внутренне сжался, вспомнив, что он сейчас увидит. Лишь бы это зрелище не повергло его в шок!
Собака лежала на том же месте, где и упала, – огромное животное с многочисленными следами черной, запекшейся крови. Желтые остекленевшие глаза с ненавистью взирали на старика. Пес растянулся у подножия деревянного распятия, залитого кровью. Лик Спасителя был обращен к кресту.
Старик положил лопату и, перешагнув через околевшую собаку, медленно побрел к церквушке. Всю жизнь он боялся ступать на священную землю, но теперь, когда битва была проиграна, страх исчез, как исчезла и цель, ради которой он жил.
Купола над церковью не было и в помине, всюду валялись разбитые и перевернутые скамьи, однако алтарь, как ни странно, сохранился. Старик зашаркал по каменному полу, волоча за собой мешок. Перед алтарем он остановился. Рассыпавшийся мужской скелет с семью кинжалами, как и три дня тому назад, покоился на возвышении. Дрожащей рукой Джордж потянулся за черепом и торопливо сунул его в мешок, подумав вдруг, как все это отвратительно выглядит со стороны. Он продолжал суетливо складывать останки в мешок.
За минуту дворецкий управился, однако берцовая кость никак не влезала, и, застегивая «молнию», ему пришлось немного поднатужиться, запихивая кость в мешок.
Старик что-то пробурчал под нос и собрал стилеты с вырезанной на рукоятках фигуркой Христа. Сдув с алтаря пыль, он повернулся и поспешил прочь из церкви. Ему предстояло теперь сжечь останки и захоронить их.
Битый час возился Джордж с ямой для собаки, еще двадцать минут ушло у него на поиски сухих веток и хвороста. Он разложил их у подножия распятия. Поначалу костер никак не разжигался, но вот налетел легкий ветерок, и пламя, наконец, занялось. Старик схватил околевшее животное за передние лапы и поволок его к яме. Еще усилие… Он присел на корточки, переводя дух. И тут же отпрянул от мертвого тела. Старику вдруг почудилось, что брюхо у собаки вздрогнуло. Удерживая равновесие, Джордж вцепился в тлеющий крест и растерянно заморгал. Внезапно у пса дернулись задние лапы.
Не раздумывая ни секунды, старик схватил один из кинжалов и вонзил его в раздувшийся живот. Кожа с треском лопнула, словно на барабане, и плоть легко, без единой капли крови, разошлась, обнажая утробу чудовища.
И вдруг из отвратительного месива появилась голова другого существа, слепо тыкающаяся в пуповину. Вот показались и лапы… В мгновение ока новорожденное животное перегрызло пуповину и вывалилось из распоротого брюха, угодив прямиком в свежевырытую яму.
Покрасневшее от напряжения лицо Джорджа внезапно посерело. «Посреди смерти является жизнь», – пробормотал он и, почувствовав, как мурашки забегали по спине, осенил себя обратным крестным знамением.
Он поднял глаза на окутанное дымом распятие. И вздрогнул от страха и неожиданности, когда ослепительная молния ударила в землю совсем рядом, выхватив из мрака щенка.
Тогда дворецкий побежал. Так быстро, как только позволяли его старые ноги. А первые тяжелые капли дождя моментально затушили костер.
Ливень нещадно хлестал по лицу старика, попадая в глаза. Поэтому тот так и не смог разглядеть в кустарнике два желтых немигающих огонька.
Мальчик сидел на корточках, равнодушно наблюдая разразившуюся грозу. Он был обнажен. Длинные патлы свалялись, руки и ноги покрылись ошметками грязи. Кровь все еще сочилась из многочисленных ран на шее. Смешиваясь с дождевыми струями, она стекала вниз по спине ребенка. Ноздри мальчика дрогнули, как только он почуял запах дыма, и глаза мгновенно сузились. Взгляд тут же уловил неясное движение возле вырытой могилы.
Облизнув пересохшие губы, мальчик быстро пополз на карачках к яме. У края могилы он замер, пристально разглядывая щенка, а затем, впрыгнув в нее, принялся лихорадочно вылизывать животное, чувствуя его ответные движения. И вот уже собака поднялась с земли и стала скрести по ней когтями, процарапывая кресты. Затем, выскочив из ямы, потрусила в сторону церкви. Пес то и дело оглядывался на мальчика, как бы приглашая того следовать за ним.
Какое-то время ребенок не двигался и вдруг, в один прыжок одолев край ямы, припустился на четвереньках следом за собакой. У церковных ворот он застыл на миг, словно колеблясь – но только на миг, – и вот он уже пополз дальше, прямо к паперти, на которой лежала огромная Библия. При виде священной книги мальчик оскалил зубы и зарычал, покосившись на собаку. Та лапой выводила в пыли знаки:
XXII–III–VIIIВзбежав по разбитым каменным ступеням, животное уселось возле аналоя.
Мальчик коснулся рукой ран на шее и последовал за псом, все еще не поднимаясь с четверенек. Он взобрался на паперть и дотронулся до массивной Библии. Это оказался Новый Завет. Книга была покрыта толстым слоем пыли.
Дрожащими пальцами, оставлявшими на пожелтевших страницах кровавые отпечатки, мальчик открыл двадцать вторую главу и отыскал необходимые строчки. Пальцы так и застыли в воздухе. Мальчик оскалился в злобной ухмылке, а губы забормотали стих из Библии.
Плечи его внезапно расправились, и он встал во весь рост. Это был уже стройный юноша с горящими ненавистью глазами. Ладони его сами собой сжались в кулаки, и, торжествующе вскинув руки, он глубоко втянул в себя воздух, победно озираясь вокруг. И тут юноша наконец заметил, что он обнажен. От холода тело его с головы до ног покрылось гусиной кожей. Кроме того, он вдруг понял, что находится в Божьей обители, пусть разрушенной, но совершенно неведомой, а потому опасной. Внутри у него зашевелился страх, но юноша обрадовался ему. Значит, он жив, значит, он вновь возродился!
Юноша повернулся и бросился прочь отсюда, чувствуя, как священная земля обжигает его ступни. Но он ликовал, ощущая эту боль. Очутившись за порогом церкви, юноша замешкался возле распятия. Он поднял лежавший рядом мешок и вытащил оттуда семь кинжалов. Пробормотав заклинание, он обежал вокруг распятия и один за другим с треском вонзил кинжалы в дерево. Теперь они торчали из спины и рук Христа, образуя крест.
Юноша торжествующе усмехнулся. Он пристально уставился на охваченный агонией лик, по которому стекали струи дождя, окрашенные чужой кровью.
«Как один день, Назаретянин, – прошептал юноша. – Тысяча лет, как один день».
И, ни разу не оглянувшись, бросился к дому, растворяясь в ливневых потоках.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Целый год ожидал Поль Бухер собственной смерти. Он начал уже терять терпение. В то злополучное утро, названное Армагеддоном, у Бухера случился удар, в результате чего у него чуть-чуть нарушилась дикция, а левую руку разбил паралич. Бухер предпочел бы смерть, ибо вся его предыдущая, проклятая жизнь оказалась напрасной, и семьдесят один год выброшены псу под хвост. Ведь только в самом конце пути Бухер сподобился-таки отвернуться от Зла и вновь обрести Бога.
А теперь его силы на исходе, он смертельно устал. Роскошь ему была уже ни к чему, и Бухер перебрался в какую-то переполненную богадельню на окраине Лондона. Здесь он надеялся перезимовать. Однако морозам, сковавшим землю, не было видно конца. Спустя четыре дня после Армагеддона, в середине июля 2000 года выпал первый снег, и с тех самых пор земля лежала, укутанная его толстым слоем.
Не было больше ни весны, ни лета – лишь сплошная зима царствовала на планете. Не распускались одуванчики, не цвели крокусы, да и стволы деревьев вот уже почти год словно омертвели. Съежившиеся от ледяной стужи люди одиноко бродили по улицам. Да и какой толк был от того, что они теперь знали причину морозов: нарушение климатического баланса. Это ровным счетом ничего не меняло в их жизни.
Бухер сидел на краю постели и потягивал виски. Он уже наполовину опорожнил бутылку. Но, похоже, надраться не удавалось. Все впустую.
С трудом поднявшись, Бухер включил телевизор и поморщился. На экране то и дело мелькали все новые и новые люди, бесконечно дискутировавшие о причинах войны и ее внезапного окончания.
А вот он – Поль Бухер – знал истинные причины, но поделиться этим знанием ему было не с кем. Да и кто, кроме религиозных фанатиков, может поверить, что все свершившееся было предсказано в «Откровении Иоанна Богослова»?
Бухер в очередной раз отхлебнул из бутылки, прислушиваясь к новостям. Итак, китайская армия в полной боевой готовности сосредоточена на русской границе. Совет Безопасности ООН созывает срочное совещание. Все как обычно. Похоже, происходящее начинает смахивать на паранойю. О неизбежных войнах шушукаются уже на каждом углу. Ну уж дудки, кажется, они перебрали на этот раз. Бухер раздраженно щелкнул выключателем, и экран погас. Он скользнул взглядом по стене, сплошь исписанной цитатами из Библии. И в который раз прочел одну из них вслух:
«И увидел я Ангела исходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змея древняго, который есть диавол и сатана. И сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну. И заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время».
Тысяча лет. Тысяча лет после Армагеддона. И это называлось пророчеством? Обещание-то оказалось на деле липовым. Самым что ни на есть предательским.
Ибо человечество пребывало ныне в состоянии чудовищной апатии и пессимизма. Даже рождение детей не приносило радости, и никто не поздравлял друг друга по этому случаю. На планете не оставалось ни единого уголка, где можно было бы укрыться от всепроникающей радиации.
Безропотно и равнодушно человечество ожидало своего смертного часа. И оно, похоже, заслужило его.
Бухер взглянул на циферблат и потянулся к телефону. В это время он обычно звонит Маргарет, чтобы узнать, как у нее дела.
Телефон не отвечал. Может, неправильно соединили. Бухер вновь набрал номер. Опять молчание на том конце провода. Бухер нахмурился. Маргарет должна находиться на месте. А если она куда-нибудь отлучилась, то в доме все равно кто-то обязан был остаться. Домработница, на худой конец.
Бухер наспех облачился в пальто и торопливо зашагал к выходу. Спускаясь по лестнице, он прикрыл рукавом нос, так как за дверью стоял нестерпимый смрад. Несло мочой или чем-то в этом роде. Да, не завидное местечко для обитания. Однако подобное самоистязание по-своему привлекало Бухера. Оно походило на своеобразное добровольное наказание, на некую прелюдию перед неизбежной расплатой после смерти, которую он с таким нетерпением ждал. Бухер надеялся, что смерть принесет ему освобождение.
Добравшись до Южного Кенсингтона, Бухер сошел у дома Маргарет. С той самой ужасной ночи они встречались чуть ли не каждый день. Они нуждались друг в друге, ибо слишком многое связывало их. Однако для Маргарет Бухер был вообще необходим, как воздух, потому что вина ее оказывалась неизмеримо тяжелее.
Возле крыльца Бухер заметил полицейского, и тревога его сменилась паникой. Побелев, как полотно, он назвал свою фамилию, и его пропустили. Произошел несчастный случай – бросили ему вдогонку.
Накануне в квартире царил полный хаос. А сейчас все здесь сверкало чистотой, оконные стекла сияли, а на мебели, похоже, не осталось ни единой пылинки. Все как обычно. Если бы не присутствующие полицейские.
– Где она? – хриплым голосом спросил Бухер.
Ему назвали госпиталь, и старик снова нахмурился…
– Но ведь это…
– Совершенно верно, сэр, психиатрическая клиника, – подхватил сержант, провожая Бухера в ванную.
Все здесь было залито кровью. «Неужели в такой миниатюрной женщине может поместиться столько крови?» – внезапно промелькнула у Бухера нелепая мысль.
Он почувствовал, как ноги у него подкашиваются, и оперся на руку полицейского. В глазах у Бухера застыл вопрос.
– Попытка аборта, – осторожно ввернул сержант. – Хотя знаете, сэр, врач «скорой помощи» говорил, будто женщина одержима… Она то и дело повторяла, что зачала от… дьявола. Или от кого-то в этом роде, понимаете?
Бухер прикрыл глаза, пытаясь подавить внезапный приступ тошноты.
Полицейский протянул ему блестящий металлический предмет:
– Она эту штуковину предварительно сунула в стиральный порошок. Видать, для верности.
– Несчастная, – еле слышно обронил Бухер, и взгляд его затуманился.
Полицейский переминался с ноги на ногу в надежде выудить у Бухера хоть какие-нибудь сведения. Лишь он мог пролить свет на случившееся несчастье. Но тот лишь покачал головой.
– Можно ее видеть? – обратился Бухер к сержанту.
– Нет, сэр. Мы бы хотели задать ей пару вопросиков, пока она еще в состоянии отвечать.
Кивнув, Бухер повернулся к выходу. Он окончательно понял, что своей вины ему не искупить во веки веков.
А теперь его силы на исходе, он смертельно устал. Роскошь ему была уже ни к чему, и Бухер перебрался в какую-то переполненную богадельню на окраине Лондона. Здесь он надеялся перезимовать. Однако морозам, сковавшим землю, не было видно конца. Спустя четыре дня после Армагеддона, в середине июля 2000 года выпал первый снег, и с тех самых пор земля лежала, укутанная его толстым слоем.
Не было больше ни весны, ни лета – лишь сплошная зима царствовала на планете. Не распускались одуванчики, не цвели крокусы, да и стволы деревьев вот уже почти год словно омертвели. Съежившиеся от ледяной стужи люди одиноко бродили по улицам. Да и какой толк был от того, что они теперь знали причину морозов: нарушение климатического баланса. Это ровным счетом ничего не меняло в их жизни.
Бухер сидел на краю постели и потягивал виски. Он уже наполовину опорожнил бутылку. Но, похоже, надраться не удавалось. Все впустую.
С трудом поднявшись, Бухер включил телевизор и поморщился. На экране то и дело мелькали все новые и новые люди, бесконечно дискутировавшие о причинах войны и ее внезапного окончания.
А вот он – Поль Бухер – знал истинные причины, но поделиться этим знанием ему было не с кем. Да и кто, кроме религиозных фанатиков, может поверить, что все свершившееся было предсказано в «Откровении Иоанна Богослова»?
Бухер в очередной раз отхлебнул из бутылки, прислушиваясь к новостям. Итак, китайская армия в полной боевой готовности сосредоточена на русской границе. Совет Безопасности ООН созывает срочное совещание. Все как обычно. Похоже, происходящее начинает смахивать на паранойю. О неизбежных войнах шушукаются уже на каждом углу. Ну уж дудки, кажется, они перебрали на этот раз. Бухер раздраженно щелкнул выключателем, и экран погас. Он скользнул взглядом по стене, сплошь исписанной цитатами из Библии. И в который раз прочел одну из них вслух:
«И увидел я Ангела исходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змея древняго, который есть диавол и сатана. И сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну. И заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время».
Тысяча лет. Тысяча лет после Армагеддона. И это называлось пророчеством? Обещание-то оказалось на деле липовым. Самым что ни на есть предательским.
Ибо человечество пребывало ныне в состоянии чудовищной апатии и пессимизма. Даже рождение детей не приносило радости, и никто не поздравлял друг друга по этому случаю. На планете не оставалось ни единого уголка, где можно было бы укрыться от всепроникающей радиации.
Безропотно и равнодушно человечество ожидало своего смертного часа. И оно, похоже, заслужило его.
Бухер взглянул на циферблат и потянулся к телефону. В это время он обычно звонит Маргарет, чтобы узнать, как у нее дела.
Телефон не отвечал. Может, неправильно соединили. Бухер вновь набрал номер. Опять молчание на том конце провода. Бухер нахмурился. Маргарет должна находиться на месте. А если она куда-нибудь отлучилась, то в доме все равно кто-то обязан был остаться. Домработница, на худой конец.
Бухер наспех облачился в пальто и торопливо зашагал к выходу. Спускаясь по лестнице, он прикрыл рукавом нос, так как за дверью стоял нестерпимый смрад. Несло мочой или чем-то в этом роде. Да, не завидное местечко для обитания. Однако подобное самоистязание по-своему привлекало Бухера. Оно походило на своеобразное добровольное наказание, на некую прелюдию перед неизбежной расплатой после смерти, которую он с таким нетерпением ждал. Бухер надеялся, что смерть принесет ему освобождение.
Добравшись до Южного Кенсингтона, Бухер сошел у дома Маргарет. С той самой ужасной ночи они встречались чуть ли не каждый день. Они нуждались друг в друге, ибо слишком многое связывало их. Однако для Маргарет Бухер был вообще необходим, как воздух, потому что вина ее оказывалась неизмеримо тяжелее.
Возле крыльца Бухер заметил полицейского, и тревога его сменилась паникой. Побелев, как полотно, он назвал свою фамилию, и его пропустили. Произошел несчастный случай – бросили ему вдогонку.
Накануне в квартире царил полный хаос. А сейчас все здесь сверкало чистотой, оконные стекла сияли, а на мебели, похоже, не осталось ни единой пылинки. Все как обычно. Если бы не присутствующие полицейские.
– Где она? – хриплым голосом спросил Бухер.
Ему назвали госпиталь, и старик снова нахмурился…
– Но ведь это…
– Совершенно верно, сэр, психиатрическая клиника, – подхватил сержант, провожая Бухера в ванную.
Все здесь было залито кровью. «Неужели в такой миниатюрной женщине может поместиться столько крови?» – внезапно промелькнула у Бухера нелепая мысль.
Он почувствовал, как ноги у него подкашиваются, и оперся на руку полицейского. В глазах у Бухера застыл вопрос.
– Попытка аборта, – осторожно ввернул сержант. – Хотя знаете, сэр, врач «скорой помощи» говорил, будто женщина одержима… Она то и дело повторяла, что зачала от… дьявола. Или от кого-то в этом роде, понимаете?
Бухер прикрыл глаза, пытаясь подавить внезапный приступ тошноты.
Полицейский протянул ему блестящий металлический предмет:
– Она эту штуковину предварительно сунула в стиральный порошок. Видать, для верности.
– Несчастная, – еле слышно обронил Бухер, и взгляд его затуманился.
Полицейский переминался с ноги на ногу в надежде выудить у Бухера хоть какие-нибудь сведения. Лишь он мог пролить свет на случившееся несчастье. Но тот лишь покачал головой.
– Можно ее видеть? – обратился Бухер к сержанту.
– Нет, сэр. Мы бы хотели задать ей пару вопросиков, пока она еще в состоянии отвечать.
Кивнув, Бухер повернулся к выходу. Он окончательно понял, что своей вины ему не искупить во веки веков.
Глава 2
Заявление, поступившее из штаб-квартиры Торнов в Чикаго, мгновенно облетело весь мир. На планете тут же начали трезвонить телефоны. Заявление было коротким, но очень емким: семнадцатилетний сын Дэмьена Торна, согласно завещанию отца, вступает в права наследования компанией «Торн Корпорейшн» и становится ее главой. Вице-президентом назначен Вильям Джеффрис. Он будет представлять интересы компании по всему миру.
Деловой мир всполошился: всюду начали спешно созывать разного рода симпозиумы. Вопросы там затрагивались одни и те же. Откуда только взялся этот юнец? Кем была его мать? И где его скрывали все эти семнадцать лет? Состоится ли пресс-конференция? И как, черт подери, раздобыть его фотографию?
Бухеру потребовалась уйма времени, чтобы переварить эту новость. С тех самых пор, как он последний раз посетил дом Маргарет Бреннан, он беспробудно пил, накачивал себя алкоголем, притупляя сознание и пытаясь хоть на время выкинуть из головы случившееся.
Сообщение, переданное по телевизору, моментально отрезвило Бухера. Немигающим взглядом он недоверчиво уставился на экран. Стремясь хоть чуточку унять охватившую его дрожь, Бухер вцепился в подлокотники кресла.
Вперившись взглядом в экран, он вдруг заметил на нем и свое отражение: заросшее щетиной опухшее лицо опустившегося старика. Бухер с отвращением отшатнулся от экрана. Тем временем там показывали ворота семейной резиденции Торнов в Чикаго, а затем и Пирфордское поместье в Беркшире. Оба здания буквально осаждали репортеры.
Но уж кто-кто, а Бухер прекрасно знал, что ровным счетом ни единого слова не удастся выудить всей этой братии. «Торн корпорейшн» не подотчетна никому. Ведь она – не обычная компания, ибо держателей ее акций просто не существовало на белом свете. Непосвященным оставалось только догадываться о размерах ее оборота и общего капитала. И каждый раз это оказывался лишь весьма приблизительный подсчет.
Смежив веки, Бухер тяжело вздохнул. Он проиграл. В ночь Армагеддона он сделал слишком мало. Этого оказалось недостаточно. Он только думал, что победил. Но зверь не умер. Кошмар продолжается, и его – Бухера – мужество и храбрость оказались напрасными.
И вдруг Бухер расплакался. Такого с ним не происходило со времен детства. Он заходился в рыданиях, всхлипывал, подвывал и никак не мог остановиться. У него защемило сердце, но теперь это уже не играло роли. Теперь вообще ничего не имело значения, кроме того, что Бухеру предстояло встретиться с Дэмьеном-младшим. Вполне возможно, что эта встреча явится последней в его жизни. Но отныне Бухер не отойдет в мир иной, покуда это свидание не состоится.
Добираясь на такси из Лондона в Беркшир, Бухер мысленно вернулся в старые добрые времена, когда его собственное будущее, осененное вечным проклятьем, казалось ему таким радужным и безмятежным.
Дэмьен Торн собирался держать мир в ежовых рукавицах. А уж энергии-то у них двоих – и у Дэмьена, и у Бухера – было хоть отбавляй. И неограниченные возможности. «Торн Корпорейшн» превратилась в колоссальную могущественную компанию, чье влияние распространялось на все регионы планеты. Никто и ничто не могло встать на пути триумфального шествия Торна, пока… Пока не появилась на горизонте женщина. Кейт Рейнолдс всадила кинжал в спину Дэмьена. Потому что тот имел неосторожность по уши влюбиться в эту особу.
Но и после гибели Дэмьена оставалась надежда. Женщина родила сына. Сама она при родах скончалась. Мальчик оказался точной копией своего отца. Но только внешне. Торн-старший отличался поразительным обаянием, а отпрыск был замкнут и угрюм. Бухер никак не мог припомнить, чтобы тот хоть раз улыбнулся. И если Дэмьен-старший стремился к полновластию, то сына его привлекали лишь месть да разрушение: в ночь Армагеддона он почти осуществил свою мечту.
Съехав с шоссе, такси запетляло по проселочной дороге, ведущей в Пирфорд. Бухер вдруг задрожал, как осиновый лист. Разумеется, ни душой, ни телом он больше не принадлежал этому юнцу. Но ему необходимо увидеть юношу. Ему во что бы то ни стало надо убедиться, что его – Бухера – план провалился в ту злополучную ночь. Здоровой рукой Бухер дотянулся до парализованной левой и сложил ладони в молитве. Он вспоминал слова, которым его учили еще в детстве. Бухер обращался к Богу, заклиная Господа придать ему сил, чтобы выдержать предстоящую встречу.
Сторож у ворот усадьбы с утра до вечера отбивался от целой оравы журналистов. Те напоминали ему свору ищеек, учуявших добычу и теперь яростно рвущихся к цели.
Они то умоляли, то грозили ему расправой, пытаясь заполучить хоть малую толику информации о новом председателе «Торн Корпорейшн».
И в который раз объяснял им привратник, что никаких комментариев к сделанному заявлению не будет, что ждать возле усадьбы не иметь смысла, а лучше им всем подобру-поздорову возвращаться поскорее в Лондон. Однако спокойные увещевания сторожа лишь подливали масла в огонь. В толпе то и дело раздавались возмущенные возгласы.
Заметив черный лимузин, репортеры тут же направили на него свои камеры. А сторож, разглядев и узнав пассажира, выбравшегося из машины, растерянно заморгал.
Ибо пассажиром этим оказался не кто иной, как Поль Бухер. Выглядел он постаревшим лет на десять с тех пор, как сторож в последний раз видел его. Охранник заколебался было, но затем отбросил в сторону сомнения. Конечно, это был Поль Бухер. Вернее, то, что от него осталось. Потому что появившийся так внезапно старик был сед и немощен.
А ведь в былые времена в империи Торнов Бухер считался вторым человеком после хозяина. Правда, в последние месяцы сторож получил иные инструкции от Дэмьена, и с тех пор Бухера здесь не особенно-то жаловали, и тем не менее привратник растолкал толпу и встал перед Бухером навытяжку.
– Он у себя?
– Да, сэр, – последовал ответ.
– Доложите, пожалуйста. Скажите, что я у ворот.
Сторож облегченно вздохнул. По крайней мере Бухер снимает с него ответственность. Привратник поспешил в будку и что-то передал по селектору. Вернувшись к машине, он предложил Бухеру руку и сообщил, что тому придется пройти пешком, ибо, если открыть ворота, в них немедленно вломится оголтелая толпа.
– Вы знаете, куда идти, сэр, – напутствовал сторож, прикрывая за Бухером металлическую калитку.
Тот еле заметно кивнул и медленно побрел по дорожке. Сторож печально взглянул вслед старику, сомневаясь, дойдет ли вообще Бухер до особняка. Не каждый день приходилось охраннику видеть таких дряхлых людей.
А Бухер впервые за многие годы тащился пешком по дорожке, по которой обычно подкатывал на автомобиле прямо к самому дому. Казалось, ей не будет конца, и, когда за поворотом внезапно показался особняк, старика вдруг охватил безотчетный ужас. Теперь он находился в самом логове, перед лицом близкой смерти. Но – странное дело – умирать ему расхотелось. Когда он в своей конкурентке молил Господа даровать ему смерть, все было ясно. А теперь? Ждать ее, как подачки, от этого юнца?
Бухер огляделся по сторонам. Когда-то цветущий розарий был сейчас пуст и навевал лишь грусть. Голые деревья не шелестели листвой. Может быть, потому и сам особняк казался обветшалым и каким-то выцветшим! А ведь Пирфордское поместье слыло в былые времена одним из самых очаровательных уголков Англии.
Что, ж, этот ублюдок успел загадить и само здание, и все вокруг негр.
Входная дверь была открыта, и Бухер, на секунду замешкавшись, шагнул в холл. На пороге он принюхался, словно собака. Ничего в доме не напоминало о присутствии человека, отсутствовали даже запахи еды. Здесь все словно вымерло. Да и дворецкий Джордж, верой и правдой служивший Дэмьену-старшему и всегда с должным уважением относящийся к Бухеру, тоже куда-то запропастился.
Бухер окликнул дворецкого, и его тоненький старческий фальцет эхом заметался в гулких просторных залах. Тяжело ступая, Бухер с трудом поднимался по широкой мраморной лестнице. Он вспоминал, как в тот роковой день волочил по этим ступенькам забальзамированный труп Торна.
Стряхнув с себя воспоминания, Бухер поежился и, одолев последнюю ступеньку, очутился перед спальней юноши. Толкнув дверь, заглянул внутрь. Похоже, ничего тут не изменилось: сумрак да промозглость. Та же узкая койка, а над нею портрет отца и фотография могилы матери.
Деловой мир всполошился: всюду начали спешно созывать разного рода симпозиумы. Вопросы там затрагивались одни и те же. Откуда только взялся этот юнец? Кем была его мать? И где его скрывали все эти семнадцать лет? Состоится ли пресс-конференция? И как, черт подери, раздобыть его фотографию?
Бухеру потребовалась уйма времени, чтобы переварить эту новость. С тех самых пор, как он последний раз посетил дом Маргарет Бреннан, он беспробудно пил, накачивал себя алкоголем, притупляя сознание и пытаясь хоть на время выкинуть из головы случившееся.
Сообщение, переданное по телевизору, моментально отрезвило Бухера. Немигающим взглядом он недоверчиво уставился на экран. Стремясь хоть чуточку унять охватившую его дрожь, Бухер вцепился в подлокотники кресла.
Вперившись взглядом в экран, он вдруг заметил на нем и свое отражение: заросшее щетиной опухшее лицо опустившегося старика. Бухер с отвращением отшатнулся от экрана. Тем временем там показывали ворота семейной резиденции Торнов в Чикаго, а затем и Пирфордское поместье в Беркшире. Оба здания буквально осаждали репортеры.
Но уж кто-кто, а Бухер прекрасно знал, что ровным счетом ни единого слова не удастся выудить всей этой братии. «Торн корпорейшн» не подотчетна никому. Ведь она – не обычная компания, ибо держателей ее акций просто не существовало на белом свете. Непосвященным оставалось только догадываться о размерах ее оборота и общего капитала. И каждый раз это оказывался лишь весьма приблизительный подсчет.
Смежив веки, Бухер тяжело вздохнул. Он проиграл. В ночь Армагеддона он сделал слишком мало. Этого оказалось недостаточно. Он только думал, что победил. Но зверь не умер. Кошмар продолжается, и его – Бухера – мужество и храбрость оказались напрасными.
И вдруг Бухер расплакался. Такого с ним не происходило со времен детства. Он заходился в рыданиях, всхлипывал, подвывал и никак не мог остановиться. У него защемило сердце, но теперь это уже не играло роли. Теперь вообще ничего не имело значения, кроме того, что Бухеру предстояло встретиться с Дэмьеном-младшим. Вполне возможно, что эта встреча явится последней в его жизни. Но отныне Бухер не отойдет в мир иной, покуда это свидание не состоится.
Добираясь на такси из Лондона в Беркшир, Бухер мысленно вернулся в старые добрые времена, когда его собственное будущее, осененное вечным проклятьем, казалось ему таким радужным и безмятежным.
Дэмьен Торн собирался держать мир в ежовых рукавицах. А уж энергии-то у них двоих – и у Дэмьена, и у Бухера – было хоть отбавляй. И неограниченные возможности. «Торн Корпорейшн» превратилась в колоссальную могущественную компанию, чье влияние распространялось на все регионы планеты. Никто и ничто не могло встать на пути триумфального шествия Торна, пока… Пока не появилась на горизонте женщина. Кейт Рейнолдс всадила кинжал в спину Дэмьена. Потому что тот имел неосторожность по уши влюбиться в эту особу.
Но и после гибели Дэмьена оставалась надежда. Женщина родила сына. Сама она при родах скончалась. Мальчик оказался точной копией своего отца. Но только внешне. Торн-старший отличался поразительным обаянием, а отпрыск был замкнут и угрюм. Бухер никак не мог припомнить, чтобы тот хоть раз улыбнулся. И если Дэмьен-старший стремился к полновластию, то сына его привлекали лишь месть да разрушение: в ночь Армагеддона он почти осуществил свою мечту.
Съехав с шоссе, такси запетляло по проселочной дороге, ведущей в Пирфорд. Бухер вдруг задрожал, как осиновый лист. Разумеется, ни душой, ни телом он больше не принадлежал этому юнцу. Но ему необходимо увидеть юношу. Ему во что бы то ни стало надо убедиться, что его – Бухера – план провалился в ту злополучную ночь. Здоровой рукой Бухер дотянулся до парализованной левой и сложил ладони в молитве. Он вспоминал слова, которым его учили еще в детстве. Бухер обращался к Богу, заклиная Господа придать ему сил, чтобы выдержать предстоящую встречу.
Сторож у ворот усадьбы с утра до вечера отбивался от целой оравы журналистов. Те напоминали ему свору ищеек, учуявших добычу и теперь яростно рвущихся к цели.
Они то умоляли, то грозили ему расправой, пытаясь заполучить хоть малую толику информации о новом председателе «Торн Корпорейшн».
И в который раз объяснял им привратник, что никаких комментариев к сделанному заявлению не будет, что ждать возле усадьбы не иметь смысла, а лучше им всем подобру-поздорову возвращаться поскорее в Лондон. Однако спокойные увещевания сторожа лишь подливали масла в огонь. В толпе то и дело раздавались возмущенные возгласы.
Заметив черный лимузин, репортеры тут же направили на него свои камеры. А сторож, разглядев и узнав пассажира, выбравшегося из машины, растерянно заморгал.
Ибо пассажиром этим оказался не кто иной, как Поль Бухер. Выглядел он постаревшим лет на десять с тех пор, как сторож в последний раз видел его. Охранник заколебался было, но затем отбросил в сторону сомнения. Конечно, это был Поль Бухер. Вернее, то, что от него осталось. Потому что появившийся так внезапно старик был сед и немощен.
А ведь в былые времена в империи Торнов Бухер считался вторым человеком после хозяина. Правда, в последние месяцы сторож получил иные инструкции от Дэмьена, и с тех пор Бухера здесь не особенно-то жаловали, и тем не менее привратник растолкал толпу и встал перед Бухером навытяжку.
– Он у себя?
– Да, сэр, – последовал ответ.
– Доложите, пожалуйста. Скажите, что я у ворот.
Сторож облегченно вздохнул. По крайней мере Бухер снимает с него ответственность. Привратник поспешил в будку и что-то передал по селектору. Вернувшись к машине, он предложил Бухеру руку и сообщил, что тому придется пройти пешком, ибо, если открыть ворота, в них немедленно вломится оголтелая толпа.
– Вы знаете, куда идти, сэр, – напутствовал сторож, прикрывая за Бухером металлическую калитку.
Тот еле заметно кивнул и медленно побрел по дорожке. Сторож печально взглянул вслед старику, сомневаясь, дойдет ли вообще Бухер до особняка. Не каждый день приходилось охраннику видеть таких дряхлых людей.
А Бухер впервые за многие годы тащился пешком по дорожке, по которой обычно подкатывал на автомобиле прямо к самому дому. Казалось, ей не будет конца, и, когда за поворотом внезапно показался особняк, старика вдруг охватил безотчетный ужас. Теперь он находился в самом логове, перед лицом близкой смерти. Но – странное дело – умирать ему расхотелось. Когда он в своей конкурентке молил Господа даровать ему смерть, все было ясно. А теперь? Ждать ее, как подачки, от этого юнца?
Бухер огляделся по сторонам. Когда-то цветущий розарий был сейчас пуст и навевал лишь грусть. Голые деревья не шелестели листвой. Может быть, потому и сам особняк казался обветшалым и каким-то выцветшим! А ведь Пирфордское поместье слыло в былые времена одним из самых очаровательных уголков Англии.
Что, ж, этот ублюдок успел загадить и само здание, и все вокруг негр.
Входная дверь была открыта, и Бухер, на секунду замешкавшись, шагнул в холл. На пороге он принюхался, словно собака. Ничего в доме не напоминало о присутствии человека, отсутствовали даже запахи еды. Здесь все словно вымерло. Да и дворецкий Джордж, верой и правдой служивший Дэмьену-старшему и всегда с должным уважением относящийся к Бухеру, тоже куда-то запропастился.
Бухер окликнул дворецкого, и его тоненький старческий фальцет эхом заметался в гулких просторных залах. Тяжело ступая, Бухер с трудом поднимался по широкой мраморной лестнице. Он вспоминал, как в тот роковой день волочил по этим ступенькам забальзамированный труп Торна.
Стряхнув с себя воспоминания, Бухер поежился и, одолев последнюю ступеньку, очутился перед спальней юноши. Толкнув дверь, заглянул внутрь. Похоже, ничего тут не изменилось: сумрак да промозглость. Та же узкая койка, а над нею портрет отца и фотография могилы матери.