Маккалоу Колин. Тим

   — Можешь ты сказать, сколько времени, Тим? — спросила она деликатно, удивляясь сама на себя.
   — О, нет, не очень. Вообще-то я знаю, когда время идти домой. Это когда большая стрелка наверху, а маленькая — на три штучки ниже. Три часа. Но у меня нет своих часов, потому что папа говорит, что я их потеряю. А я и не беспокоюсь. Кто-нибудь всегда говорит мне время, время, когда готовить чай в перекур, или когда перерыв на ланч, или когда идти домой. Я ведь не целый доллар, но все это знают, так, что все в порядке.
   — Да, наверно, так, — печально ответила она. — Ешь, Тим. Этот кекс для тебя.
   — О, хорошо. Я люблю шоколадный, особенно, когда много сливок, как этот! Спасибо мисс Хортон!
   — Какой ты любишь чай, Тим?
   — Без молока и много сахару.
   — Много сахару? Сколько, именно?
   Он нахмурился и поднял все измазанное кремом лицо.
   — Ох, не помню. Я просто сыплю сахар, пока чай не потечет на блюдце, тогда я знаю, что хватит.
   — Ты когда-нибудь ходил в школу, Тим? — осторожно спросила она, опять начиная интересоваться им.
   — Не долго. Но я не могу учиться и они не стали меня заставлять меня ходить. Я оставался дома и присматривал за мамой.
   — Но ты все-таки понимаешь, что тебе говорят, и ты самостоятельно управлял трактором!
   — Некоторые вещи легко делать, а вот читать и писать ужасно трудно, мисс Хортон.
   Мэри, продолжая удивляться сама себе, потрепала его по голове. Помешав чай, она сказала:
   — Тим, это неважно.
   — Вот и мам так говорит.
   Он покончил с кексом, вспомнил, что у него есть сэндвич из дома, съел и его и запил это все тремя большими чашками чая.
   — Здорово, мисс Хортон, прямо супер! — он вздохнул и посмотрел на нее с восторгом.
   — Меня зовут Мэри. И ведь гораздо легче сказать Мэри, чем мисс Хортон, правда? Почему бы тебе не называть меня Мэри?
   Он взглянул на нее с сомнением:
   — А так будет правильно? Пап говорит, что старых людей я должен называть только мистер, миссис или мисс.
   — Иногда допустимо и по имени, если это друзья.
   — А?
   Она опять сделала попытку, мысленно убрав все трудные слова из своего словаря.
   — Я не такая уж старая, Тим. Просто у меня седые волосы и от этого я кажусь старше. Не думаю, что твой папа будет возражать, если ты назовешь меня Мэри.
   — А разве седые волосы не значит, что человек старый, Мэри? Я всегда думал, что да. У папы волосы седые и у мамы тоже. И я знаю, что они старые.
   «Ему двадцать пять, — подумала Мэри, — значит, его отец и мать постарше, чем я», — но она сказала:
   — Ну, я моложе, чем они, и поэтому я еще не старая.
   Он встал.
   — Мне пора работать. У вас лужайка очень большая. Надеюсь, закончу во время.
   — Ну, если не закончишь, то можно это сделать в другой день. Если хочешь, приходи в другой раз и закончи.
   Он серьезно обдумывал проблему:
   — Я думаю, я бы пришел, если пап скажет можно. — Он улыбнулся ей. — Ты мне нравишься, Мэри. Ты мне нравишься гораздо больше, чем Мик, и Гарри, и Джим, и Билл, и Кели, и Дейв. Ты мне нравишься больше всех, кроме папы и мамы и моей Дони. Ты хорошенькая и у тебя красивые белые волосы.
   Мэри была потрясена, сотни самых противоречивых чувств охватили ее, но она справилась и сумела улыбнуться.
   — Ну, спасибо, Тим. Ты очень любезен.
   — О, не за что, — сказал он небрежно и поскакал вниз по ступеням, приставив руки к ушам и размахивая ими.
   — Вот как я умею изображать кролика, — крикнул он с лужайки.
   — Очень похоже, Тим. Я сразу догадалась, что это кролик, как только ты начал скакать, — ответила Мэри.
   Она собрала посуду и унесла в дом. Да, ей было очень трудно вести с ним разговор. Он как ребенок, а она никогда не имела дела с детьми с тех пор, как сама перестала быть ребенком. А молодой она по-настоящему и не была. Но она обладала чуткостью в достаточной мере, чтобы почувствовать, что Тима легко обидеть, что она должна следить за тем, что говорит, держать под контролем нетерпение и раздражение. Если она даст ему почувствовать свой острый язык, то он и слов-то не поймет, но угадает смысл сказанного. Вспомнив, как она резко оборвала его накануне, решив, что он нарочно изображает из себя тупого, она расстроилась. Бедный Тим! Он так уязвим! Она ему понравилась, он подумал, что она хорошенькая, потому что у нее были такие же совсем белые волосы, как у его отца и матери.
   Почему же выражение его рта такое печальное, если он мало знает о жизни?
   Она вывела машину и поехала в супермаркет, чтобы сделать покупки до ланча, потому что в доме у нее не было ничего такого, что бы ему особо понравилось. Шоколадный кекс был просто на случай, если бы кто зашел, а сливки принес молочник просто по ошибке. Она знала, что Тим принес свой ланч с собой, но, возможно, ему будет мало или его удастся соблазнить гамбургером или горячими сосисками, которые так любят есть дети на праздниках.
   — Ты когда-нибудь ловил рыбу, Тим? — спросила она за ланчем.
   — О, да, я люблю ловить рыбу, — ответил он, принимаясь за третью сосиску. — Папа иногда берет меня на рыбалку, когда не очень занят.
   — А он часто занят?
   — Ну, он ходит на бега, и на крикет, и на футбол, и на все такое. Я с ним не хожу, потому что мне плохо в толпе. Когда много людей и шум, у меня болит голова и в пузе что-то странное делается.
   — Ну, тогда я как-нибудь возьму тебя на рыбалку, — сказала она, но не стала развивать тему.
   К середине дня он закончил задний двор и пришел спросить насчет сада перед домом. Она посмотрела на часы.
   — Думаю, не стоит сегодня об этом беспокоиться, Тим, тебе уже пора домой. Приходи в следующую субботу и выкосишь передний двор, если тебе папа позволит.
   Он радостно кивнул:
   — Хорошо, Мэри!
   — Пойди возьми в папоротниковом домике свой мешок, Тим. Ты можешь переодеться в ванне и посмотреть, все ли у тебя в порядке.
   Интерьер ее дома, строгий и чистый, очаровал его. Он бродил по гостиной, погружал пальцы босых ног в пушистый ковер с выражением полного блаженства на лице, гладил жемчужно-серую обивку стен и мебели.
   — Здорово, Мэри, какой дом! — с энтузиазмом восклицал он. — Все такое мягкое и прохладное.
   — Пойдем, посмотришь мою библиотеку. — Она так решила показать ему свою гордость и источник радости, что взяла его за руку.
   Но библиотека совсем не произвела на него впечатления, наоборот, она испугала его и он чуть не заплакал.
   — Ой, сколько книг, — он задрожал и бросился вон, хотя видел, что она разочарована.
   Ушло несколько минут, чтоб его успокоить и погасить его странный страх перед библиотекой. После этого она старательно избегала показывать ему что-нибудь интеллектуальное.
   Придя в прежнее восторженное состояние, он проявил способность к критике и упрекнул ее в том, что в доме нет ярких цветовых пятен.
   — Все такое красивое, Мэри, но все одного цвета! — убеждал он. — Почему нет ничего красного? Я так люблю красное!
   — Скажи мне, какой это цвет? — спросила она, протягивая красную шелковую закладку для книг.
   — Красный, конечно, — ответил он.
   — Ну тогда я посмотрю, что я могу сделать, — пообещала она.
   Она дала ему конверт, с тридцатью долларами, что было гораздо больше, чем мог заработать в Сиднее любой рабочий.
   — Мой адрес и телефон написаны на листке внутри, — наставляла она его, — и я хочу, чтобы ты дал его твоему отцу, когда придешь домой, чтобы он знал, где я живу и как со мной связаться. Не забудь отдать ему конверт. Не забудешь?
   Он обиженно посмотрел на нее:
   — Я никогда не забываю, если мне скажут, как следует.
   — Извини, Тим. Я не хотела тебя обидеть, — сказала Мэри Хортон, которая никогда нимало не заботилась о том, обидят ли ее слова кого-нибудь или нет. Не то, чтобы она обычно говорила неприятные вещи, нет, она их, конечно, избегала, но из соображений такта, дипломатии или хороших манер, а вовсе не потому, что может причинить кому-то боль.
   Она помахала ему рукой с крыльца так как он не согласился, чтобы она отвезла его на станцию на машине. Когда он прошел по улице несколько ярдов, она подошла к воротам облокотилась о них и следила за ним, пока он не свернул за угол.
   Для любого, кто видел его на улице, он казался удивительно красивым молодым человеком с широкой походкой, высоким и здоровым — весь мир у ног такого! Это как шутка, думала она, шутка, какой развлекались греческие боги, смеясь над своими творениями — людьми, когда те слишком зазнавались или забывали, чем они обязаны богам. Тим Мелвил должен вызывать у них гомерический хохот!

Глава 7

   Рон, как всегда, был в Прибрежном отеле, но для субботы пришел слишком рано. Утром он наполнил свою сумку-холодильник пивом и отправился на крикетный матч. Он был одет в шорты, плетеные сандалии и расстегнутую рубашку, чтобы подставить голую грудь морскому бризу. Кели и Дейв почему-то не пришли, а лежать на траве на холме и дремать одному было не интересно. Пару часов он там проторчал, но крикет — игра, которая идет черепашьим шагом, а лошади, на которых он ставил, пришли последними. Так что около трех он опять сложил пиво в сумку, взял радио и отправился в отель. Ему никогда бы не пришло в голову пойти домой. Эс со своими приятельницами играла по субботам в теннис в своем клубе, который назывался «Хи-хи». Дони сейчас с каким-нибудь из своих приятелей, а Тим работает, так что в доме никого не будет.
   Когда чуть позже четырех появился Тим, Рон был очень рад этому и купил ему большую кружку пива.
   — Как дела, дружок? — спросил он, когда они стояли, опершись спинами о колонны и глядя на море.
   — Здорово, пап! Мэри очень хорошая леди.
   — Мэри? — Рон, удивленный и настороженный, внимательно посмотрел на Тима.
   — Мисс Хортон. Она позволила мне называть ее Мэри. Я сначала встревожился, но она сказала, что все в порядке. Все в порядке? Правда, пап? — спросил он с тревогой, чувствуя что-то необычное в реакции отца.
   — Не знаю, дружок. А какая из себя эта мисс Хортон?
   — О, прекрасная, пап. Она угостила меня такими вкусными вещами и показала мне весь дом. Там кондиционер, пап! Такая мебель красивая и ковер, но все серое и я спросил, почему у нее нет ничего красного и она сказала, что посмотрит, что может сделать.
   — Она трогала тебя, дружок?
   Тим посмотрел на Рона ничего не понимая:
   — Трогала меня? Не знаю. Наверно, да. Она взяла меня за руку, когда показывала свои книги. — Он скорчил гримасу. — Мне не понравились книги, слишком их много.
   — Она хорошенькая, дружок?
   — О, да! У нее очень красивые белые волосы, как у тебя или у мамы, только еще белее. Поэтому я не знаю, правильно ли сделал, что назвал ее Мэри, потому что ты и мам всегда говорите мне, что называть старых людей по имени невежливо.
   Рон расслабился.
   — Ох! — Он игриво хлопнул сына по плечу. — Ну ты и заставил меня поволноваться, скажу я тебе. Она старушка, да?
   — Да.
   — Она тебе заплатила, как обещала?
   — Да, здесь в конверте. Там ее фамилия и адрес. Она велела отдать его тебе в случае, если ты захочешь поговорить с ней. А почему ты хочешь поговорить с ней, пап? Я не понимаю, почему тебе надо с ней поговорить.
   Рон взял конверт.
   — Я не хочу разговаривать с ней, дружок. Ты закончил работу?
   — Нет, у нее слишком большая лужайка. Если ты не возражаешь, она хочет чтобы я выкосил траву перед домой в следующую субботу.
   В конверте были три хрустящие банкноты по десять долларов. Рон смотрел на них и четкий, ясный почерк, говорящий об образовании и высоком положении Мэри Хортон. Глупые молодые девушки или одинокие домохозяйки так не пишут, решил он. Тридцать долларов за дневную работу в саду! Он положил банкноты в свой бумажник и похлопал Тима по спине.
   — Ты хорошо сделал, дружок, и можешь пойти в следующую субботу и докончить ее лужайку, если хочешь. В общем-то, она так платит, что можешь работать на нее в любое время, когда она захочет.
   — Ой, спасибо, пап! — Он помахивал пустой кружкой, намекая — можно ли мне еще пива?
   — Почему ты не научишься пить медленно, Тим?
   Лицо Тима выразило сильное огорчение.
   — Ой, я опять забыл! Я хотел пить медленно, пап, но было так вкусно, что взял и забыл.
   Рон пожалел, что сделал ему замечание.
   — Неважно, дружок, не расстраивайся. Пойди и попроси у Флори еще кружечку.
   Пиво, крайне крепкое в Австралии, казалось, не оказывало никакого действия на Тима. Некоторые слабоумные чуть не сходят с ума, когда лишь понюхают грог, удивлялся Рон, а у Тима ни в одном глазу, когда его старый отец уже под столом валяется. Парень еще и домой его отнесет.
   — Кто эта Мэри Хортон? — спросила Эс, когда они отправили Тима спать.
   — Какая-то старая особа из Артармона.
   — Тиму она очень понравилась, правда? Рон подумал о тридцати долларах в бумажнике и безучастно посмотрел на жену.
   — Наверное. Она к нему ласкова, а, работая у нее в саду по субботам, он будет занят и ни во что дурное не влезет, по крайней мере.
   — И тебя освободит, чтоб болтаться по пабам и скачкам с дружками, это ты хочешь сказать? — наученная долгими годами супружества, объяснила Эс.
   — Ну, черт побери, Эс, что за гадости ты говоришь человеку!
   — Хм, — фыркнула она, откладывая вязанье. — Правда-то глаза колет? Она заплатила ему, а?
   — Несколько долларов.
   — Которые ты прикарманил, конечно.
   — Ну, уж не так-то много. Что ты ожидала заплатят за чертову лужайку, ты, недоверчивая старая цеплялка? Целое состояние что ли, черт побери?
   — Пока у меня хватит на домашнее хозяйство, дружок, мне плевать, сколько она ему заплатила!
   Она встала, потянулась.
   — Чайку выпьешь, милок?
   — Ага, было бы здорово. Где Дони?
   — Откуда я, прах побери, знаю? Ей двадцать четыре, и она сама себе хозяйка.
   — Пока над ней не появилось хозяина…
   Эс пожала плечами:
   — Дети думают не так, как мы, мой дорогой, и ничего тут не поделаешь. А кроме того, хватит у тебя пороха спросить Дони, где она была и с кем она водит шашни?
   Рон последовал за Эс на кухню и сказал, ласково похлопав ее по заду.
   — Ну нет! Она как посмотрит сверху вниз и как начнет высказываться!.. А если я этих слов совсем не понимаю, то приходится чувствовать себя круглым дураком.
   — Ох Рон, дорогой, если бы Бог поделил мозги между нашими детьми посправедливее хоть немного, — вздохнула Эс и поставила чайник на огонь. — Если бы Он разделил их пополам, то обоим бы хватило, и было бы все в порядке.
   — Ладно, слезами горю не поможешь, есть какой-нибудь кекс?
   — Фруктовый или с тмином?
   — С тмином, мать.
   Они сели за стол друг против друга и уплели половину кекса с тмином, запив его тремя чашками чая каждый.

Глава 8

   Всю рабочую неделю в офисе компании «Констэбл Стил энд Майнинг» Мэри Хортон, поддерживаемая самодисциплиной, провела так, как будто Тим Мелвил никогда не входил в ее жизнь. Как обычно, она сбрасывала пиджак перед тем, как войти в туалет, вела все дела Арчи Джонсона, а также снимала стружку со всех семнадцати машинисток, посыльных и клерков. Но по вечерам, дома, она обнаруживала, что книги не увлекают ее, и проводила время на кухне, изучая кулинарные рецепты и экспериментируя с кексами, соусами и пудингами. Наставления Эмили Паркер дали ей лучше понять вкусы Тима, и она хотела, чтобы когда он придет в субботу, ей было чем его угостить.
   Один раз во время обеденного перерыва она поехала в северную часть Сиднея к декоратору и купила очень дорогой кофейный столик рубинового стекла. Затем нашла диванчик, обитый давленым бархатом такого же цвета. Этот удар яркого, вибрирующего цвета сначала подействовал ей на нервы, но попривыкнув, она вынуждена была признать, что гостиная только выиграла. Голые, жемчужно-серые стены вдруг потеплели и она подумала, что, может быть, Тим, как многие примитивные люди, обладает инстинктивным чувством красоты. Возможно, когда-нибудь она возьмет его с собой в музей и посмотрит, что там откроют его глаза.
   В пятницу она легла очень поздно, ожидая, что вдруг позвонит его отец и скажет, что не хочет, чтобы его сын работал садовником в свои выходные дни. Но звонка не последовало, и на следующее утро, ровно в семь часов разбудил ее стук Тима. На этот раз она сразу завела его в дом и спросила, не выпьет ли он чаю, пока она одевается.
   — Нет, спасибо, все в порядке, — ответил он, его синие глаза сияли.
   — Тогда зайди в маленький туалет, там за прачечной и переоденься, пока и я оденусь. Я хочу тебе показать, что нужно сделать в саду.
   Вскоре она, как всегда кошачьей поступью; вернулась в кухню, тихо остановилась в дверях и смотрела на него, вновь пораженная его абсолютной красотой. Как ужасно, как несправедливо, думала она, что такая удивительная оболочка скрывает такое простодушное существо. Затем ей стало стыдно. Возможно, это и было причиной его красоты, возможно, его путь к греху и остановился, когда он был еще невинным ребенком. Если бы он развивался нормально, он, возможно, выглядел бы совсем по-иному, действительно, как на полотнах Ботичелли — самодовольно улыбающийся, с жизненным опытом, который просвечивал бы за взглядом, голубых глаз. Тим не принадлежал к числу взрослых людей, он был только намеком на них.
   — Пойдем, Тим, я тебе покажу, что надо сделать в саду перед домом, — сказала она, выходя из задумчивости.
   Цикады вопили и трещали из каждого куста и с каждого дерева. Мэри заткнула уши, сделала гримасу Тиму и бросилась к своему единственному оружию — к шлангу.
   — Не помню другого года, когда бы цикады так буйствовали, — сказала она, когда шум немного стих и тяжелые капли, как дождь, полился вниз с олеандров на дорожку.
   «Бри-ии-ик!» — прозвучал захлебывающийся бас хормейстера, когда все другие уже замолчали.
   — Вот опять, ну старый негодяй!
   Мэри подошла к ближайшему от двери олеандру и, раздвинув мокрые ветви, стала внимательно вглядываться в глубину растения, похожую на готический собор.
   — Никогда не могу его найти, — объяснила она, садясь на корточки, и улыбнулась Тиму, который стоял за ней.
   — Он нужен тебе? — спросил серьезно Тим.
   — Очень даже. Он начинает весь этот концерт, без него они бы молчали.
   — Я его тебе достану.
   Его голое тело легко проскользнуло между листьями и ветвями и верхняя его часть исчезла из виду. В это утро на нем не было ни сапог, ни носков, поскольку он работал не на цементе, от которого трескалась кожа. Сырая земля кое-где прилипла к его ногам. «Бри-ии-ик!» — прогудела цикада, достаточно высохнув, чтобы попробовать голос.
   — Поймал! — заорал Тим, выбираясь, в его правой руке было что-то зажато.
   Мэри никогда не видела живых цикад, а только их сброшенную коричневую шкурку в траве, и поэтому осторожно и боязливо приблизилась, потому что, как большинство женщин, она боялась пауков, жуков и всяких ползучих существ.
   — Вот он, посмотри на него! — гордо сказал Тим, осторожно разжимая пальцы, пока цикада не открылась совсем, придерживаемая за кончики крыльев между большим и указательным пальцами Тима.
   — Фу! — вздрогнула Мэри, отступив и так и не взглянув как следует.
   — О, не бойся его, Мэри, — попросил Тим, улыбаясь и мягко поглаживая цикаду. — Посмотри, разве он не прелесть — весь зеленый и красивый, как бабочка?
   Золотая голова склонилась над цикадой. Мэри посмотрела на них обоих, и ее вдруг охватила щемящая жалость. Тим, казалось, имел какую-то связь с этим существом, ибо оно лежало у него на ладони без страха и паники и было действительно красиво, если, конечно, не обращать внимания на марсианские щупальца и щитки, как у омара. У цикады было толстое ярко-зеленое тельце длиной в два дюйма, как бы обсыпанное золотым порошком, глаза сверкали, как два больших топаза. Над спиной были сложены прозрачные крылья с золотисто-желтыми, как на листе, прожилками. Они сверкали всеми оттенками радуги. А над ним склонился Тим — такой же чуждый и красивый, и такой же живой и блестящий.
   — Ты правда хочешь убить его? — просящим голосом спросил Тим, глядя на нее печально.
   — Нет, — ответила она, отворачиваясь. — Посади его назад в куст, Тим.
   К ланчу он закончил переднюю лужайку. Мэри дала ему два гамбургера, полную тарелку жареной картошки, затем, вдобавок, горячий пудинг с банановым кремом.
   — Думаю, я все закончил, Мэри, — сказал Тим, когда выпил третью чашку чая. — Но мне жаль, что работа так быстро кончилась.
   Широко расставленные глаза задумчиво смотрели на нее.
   — Ты мне нравишься, Мэри, — начал он. — Ты мне нравишься больше, чем Мик и Гарри, или Джим, или Билл, или Кели, или Дейв. Ты мне нравишься больше всех, кроме папы и мамы и Дони.
   Она похлопала его по руке и сказала ласково:
   — Это очень любезно так говорить, Тим, но я не думаю, что это правда, ты же меня знаешь совсем немного.
   — Больше нечего косить, — вздохнул он, игнорируя ее отказ принять комплимент.
   — Трава опять вырастет, Тим.
   — А? — этот короткий вопрос был сигналом, что надо говорить медленнее, что чего-то он не понял.
   — А можешь ты выполоть клумбы в саду?
   — Могу, наверное. Я это все время делаю для папы.
   — Тогда, хотел бы ты приходить каждую субботу и делать в саду все, что нужно: косить траву, когда надо, сажать семена, полоть цветочные клумбы, опрыскивать кусты, чистить дорожки, вносить удобрения?
   Он схватил ее за руку и пожал ее, широко улыбаясь:
   — Ой, Мэри, ты мне так нравишься! Я буду приходить каждую субботу и присматривать за садом, обещаю, я присмотрю за садом!
   Когда он ушел в три часа, в кошельке у него было тридцать долларов.

Глава 9

   Тим приходил уже пять недель, когда однажды поздно вечером в четверг Мэри Хортон позвонила его отцу. Рон сам поднял трубку.
   — Алё? — сказал он.
   — Добрый вечер, мистер Мелвил. Это Мэри Хортон, субботний друг Тима.
   Рон немедленно навострил уши, сделав знак Эс, чтобы она тоже слушала.
   — Приятно вас слышать, мисс Хортон. Как дела у Тима, все в порядке?
   — С ним очень приятно иметь дело, мистер Мелвил. Я получаю удовольствие от его общества.
   Он удовлетворенно засмеялся:
   — Судя по тому, что он рассказывает, я думаю, он уже проел весь ваш дом, мисс Хортон.
   — Вовсе нет. Приятно смотреть, как он ест, мистер Мелвил.
   Последовала неловкая пауза, пока Рон не нарушил ее, сказав:
   — В чем дело, мисс Хортон? Вам не нужен Тим на этой неделе?
   — Не совсем так, мистер Мелвил. Дело в том, что мне нужно поехать в Госфорд на выходные и посмотреть, как там дела в моем коттедже. Я была занята городским домом и садом, а коттедж совсем запустила. Во всяком случае, я хотела узнать, не возражаете ли вы, если я возьму Тима с собой, и он мне там поможет. Там есть что делать, и Тим будет незаменим. Там совсем тихо, и я даю вам слово, что никакие посторонние люди не обеспокоят его. Он сказал, что любит ловить рыбу, а коттедж расположен там, где лучшие места для рыбалки, и я подумала, что, возможно, ему там понравится. Кажется, он любит мое общество, а я, безусловно, люблю его общество.
   Рон подвигал бровями, спрашивая мнение Эс, а она яростно закивала и взяла у него трубку.
   — Хэлло, мисс Хортон, это я, мать Тима… Да, я вполне здорова, спасибо, а как вы?.. Да, очень рада это слышать, мисс Хортон, очень любезно с вашей стороны пригласить Тима поехать с вами на выходные… Да, он немного одинок, тяжело такому бедняге, как он, вы же понимаете… Не знаю, почему бы ему не поехать с вами. Думаю, перемена ему будет полезна… Да, вы ему ужасно нравитесь… Позвольте опять передать трубку мужу, и спасибо большое…
   — Мисс Хортон? — спросил Рон, выхватывая у жены трубку. — Ну, слышали, что сказала моя старуха? Так что она не возражает, а уж тогда мне-то лучше тоже не возражать — ха-ха-ха! Да, вот так! О'кей, прослежу, чтобы он запаковал свой мешок и приехал к вам в субботу к семи… Да, мисс Хортон, спасибо вам большое… Ну пока, и до следующего раза.
   Мэри планировала поездку в шестьдесят миль как настоящее путешествие. Загрузила машину едой и всем иным, что может понадобиться для развлечений и полного комфорта и чего могло не оказаться в летнем коттедже. Тим прибыл в субботу утром ровно в семь. День был теплый и ясный — уже вторую неделю подряд не было и намека на дождь. Мэри повела Тима прямо в гараж.
   — Прыгай, Тим, и устраивайся поудобнее. Все хорошо?
   — Все хорошо, — ответил он.
   — Мой дом не в самом Госфорде, — сказала она, когда машина понеслась по шоссе вдоль Тихого океана к Ньюкаслу. — Так как я живу и работаю в городе, я не хотела проводить свободное время опять среди толпы и купила имение в стороне, на Хоксбери, у залива Брокен. Нам придется заехать в Госфорд, потому что единственная дорога ко мне идет оттуда. Ты знаешь, этот Госфорд так вырос! Я помню, в нем еще недавно был всего один паб, гараж, человека два народу и собака. А теперь он забит людьми — и теми, кто живет постоянно, и теми, кто приезжает в отпуск. Их, должно быть, теперь тысяч шестьдесят, не меньше. Кажется…
   Она замолчала, взглянув на него сбоку, и почувствовала неловкость. Вот она тут пытается завести разговор с ним, как будто он человек как человек. А он, в свою очередь, пытался быть заинтересованным слушателем и, отрывая свой взгляд от проносящегося мимо и чарующего его пейзажа, смотрел на нее.
   — Бедный Тим, — вздохнула она. — Не обращай на меня внимания, просто расслабься и смотри в окно.
   После этого в машине долго царило молчание. Видно было, что Тим в восторге от поездки. Повернувшись в сторону и почти прижав нос к стеклу, он, казалось, не пропускал ничего за окном, а она думала, как мало разнообразия в его скучной повседневной жизни.
   — У твоего отца есть машина, Тим?
   На этот раз он не обернулся к ней, а продолжал смотреть в окно:
   — Нет, он говорит, что иметь в городе машину — только терять время и деньги. Он говорит, что ходить гораздо полезнее, и гораздо проще сесть на автобус, если куда надо поехать.
   — А тебя кто-нибудь возил на прогулку?
   — Редко, меня тошнит в машине.
   Она повернулась и посмотрела на него в тревоге.
   — А как ты сейчас себя чувствуешь? Тебя тошнит?
   — Нет, хорошо чувствую. Эта машина не подбрасывает меня вверх-вниз, как другие, и я сижу впереди, а не сзади, так что и не трясет.
   — Очень хорошо, Тим! Совершенно правильно. Если ты почувствуешь тошноту, скажи мне заранее, хорошо? Не очень приятно, если машина будет запачкана.
   — Да, Мэри, обещаю, потому что ты никогда не орешь на меня и не сердишься.
   Она засмеялась:
   — Ну, Тим! Не изображай из себя жертву! Я уверена, никто не орет на тебя и не сердится, если ты этого не заслуживаешь.