Страница:
– Я вам этого и не предлагаю. Я всего лишь прошу подождать, пока мы не обсудим это более спокойно и подробно.
– Джейн, ты здесь, внизу?
Голос мистрис Паркер-Рот, казалось, прозвучал едва ли не у самой двери кабинета.
Моттон слегка встряхнул Джейн, чтобы подчеркнуть важность своей просьбы.
– Подождите. Ну пожалуйста, ладно? – Он взглянул на дверь, ручка которой поворачивалась. – Я должен уйти.
– Когда я увижу вас снова?
– Завтра вечером на балу у Палмерсонов.
Джейн увидела, как Моттон через застекленную дверь выскользнул из кабинета и скрылся в предрассветном сумраке, и почти в ту же минуту мама вошла в кабинет.
– Ты, кажется, с кем-то разговаривала, Джейн?
– Н-нет, – смутившись, ответила Джейн, которая, надо сказать, была весьма неумелой лгуньей.
– Господи, что это случилось с бедным Паном?
Сдвинув с головы на плечи капюшон своей накидки, мама в изумлении уставилась на гипсовые обломки на ковре.
– К сожалению, я его нечаянно уронила.
Джейн сжала руки, чтобы не теребить в нервном возбуждении свою злополучную ночную рубашку.
Мама улыбнулась.
– Ну что, ты дочитала «Франкенштейна»? – спросила она.
Джейн молча кивнула.
– Да ты не принимай это близко к сердцу. А мистрис Брайндл будет просто счастлива. Она терпеть не могла этого Пана и прочие статуэтки за их якобы непристойность.
– Надеюсь, Клеопатра не слишком огорчится из-за этого, когда приедет.
Джейн принялась подбирать с пола наиболее крупные осколки гипса и укладывать их на лоскут полотна, который постелила на столе.
– Ой, да не беспокойся ты об этом. Я думаю, Кларенс переживал такую фазу, во время которой сотворил множество подобных статуэток. Если Клеопатра не сможет обойтись без этого Пана, найдет другого.
Джейн помолчала. Неужели существовали и другие такие же статуэтки Пана?
– Вот оно что! А вы не знаете, мама, у кого они имеются?
– Нет. Наверное, могут быть у кого-то из друзей Кларенса.
– Ага, понятно.
Джейн решила, что завтра же поговорит об этом с лордом Моттоном. Она усмехнулась, взглянув на одно из копыт Пана. Да, завтра она заведет с виконтом весьма примечательный разговор.
– Что тебя так насмешило?
Мама протянула Джейн рожки Пана.
– Да нет, ничего особенного.
Джейн отряхнула ночную рубашку и выпрямилась.
– А как ваш вечер, мама? Хаммершемы были в голосе?
Мама недовольно хмыкнула.
– Хаммершемы никогда не бывают в голосе. Я провела вечер, обсуждая с Гермионой Литлдон проблемы живописи маслом. Она изобрела весьма интересные технические приемы. – Мама помолчала, потом вдруг нахмурилась, обратив внимание на распахнутую застекленную дверь. – Это ты открыла дверь?
– Да, мне было душно.
Мама плотно закрыла дверь.
– Ты должна быть поосторожней. Пойми, мы в Лондоне. Ты уже не в деревне. Не хочу тебя пугать, но никогда нельзя знать, какие подозрительные личности могут разгуливать по соседству.
– А, да, я буду помнить об этом, мама.
Находится ли лорд Моттон достаточно близко, чтобы услышать это? Если да, то предупреждение пойдет ему на пользу. Она выглянула в дверь, но на террасе было пусто.
Мама была уже на полпути к выходу из кабинета.
– Идем, Джейн! Ты поищешь книгу утром, при нормальном освещении. А сейчас тебе пора отдохнуть.
– Так и сделаю.
Джейн очень хотелось снова увидеться с Эдмундом. Неужели он был вместе с ней в этой вот комнате? Неужели он целовал ее? Теперь это кажется сном… Однако осколки гипсового Пана все еще разбросаны по полу как доказательство реальности происшедшего.
– Да, так и сделай. Завтра вечером бал у Палмерсонов. Даже и не думай укрыться с книжкой у себя в комнате и пропустить этот бал.
– О, я ни за что не хотела бы пропустить бал у Палмерсонов, мама!
– Вот как? – На лице матери на секунду появилось радостное выражение, но она тотчас сдвинула брови, с недоверием взглянув на Джейн. – Я правильно поняла тебя? У тебя и в самом деле появился интерес к светским развлечениям?
Джейн пожала плечами и отвела взгляд в сторону.
– На приемах у Палмерсонов всегда угощают очень вкусными пирожками с омарами.
– Это верно. – Мать и дочь вышли из кабинета и начали подниматься по лестнице. – Но самые вкусные пирожки с омарами подают все же у герцога Олуорда, вернее, даже не пирожки, а хрустящие корзиночки с фаршем из нежного мяса омаров… – Мама вздохнула. – Жаль, что герцог проводит этот сезон в загородном имении, ожидая рождения второго ребенка в семье.
В коридоре они расстались. Мама удалилась к себе в спальню, возможно, ей приснятся герцогские корзиночки с омарами, а что касается Джейн, то она усмехнулась при мысли о том, что если ей самой удастся уснуть, то хорошо бы порадоваться грезам о чем-то и о ком-то намного более привлекательном.
Моттон, едва спустившись с террасы, услышал бы звуки, свидетельствующие о присутствии совсем неподалеку какого-то человека, если бы не был столь сосредоточен на мыслях о вызывающем поведении некой мисс… о ее появлении… о вкусе ее губ. А еще о том, каковы на взгляд и на вкус другие части тела у этой восхитительной особы.
Он никак не ожидал оказаться в самом дальнем конце сада при доме Уидморов, однако решил, что было бы непростительно пройти мимо, когда наконец различил звуки ударов, доносившиеся из зарослей под деревьями. Эти звуки не могло производить какое-нибудь случайно забежавшее с улицы животное. Ему повезло, что парень был совершенно не способен к каким бы то ни было действиям. Даже не слишком опытный шпион мог бы несколько раз убить Моттона, пока он добирался до места предполагаемой опасности. Вышло же так, что он легко уклонился от нападения головореза, заломил тому руку за спину и приставил нож к горлу, прежде чем здоровенный громила сообразил, что происходит.
– Ты здесь один?
Моттон быстро окинул взглядом сад, инстинктивно повернувшись спиной к ограде, но не заметил ни малейшего движения.
– Осторожно, – прохрипел громила, которого трясло, как в лихорадке.
– Ты здесь один? Самое лучшее для тебя сказать мне правду, иначе я перережу тебе глотку до того, как к тебе кто-то придет на помощь.
– А… а… а…
Моттон опустил глаза и увидел, что между ног у парня расплывается по брюкам мокрое пятно… Поразительно. Наверняка это либо выездной лакей, либо еще кто-то из слуг, приехавших с хозяевами из деревни. Коренной обитатель Лондона не может быть такой размазней.
– Кто тебя подослал?
– О-о-о…
Черт побери! Неужели парень еще не до конца облегчился? Моттон хотел получить ответ на свой вопрос, но если этого слабака тряхнуть как следует, он, поди, сознание потеряет. Моттон убрал нож от шеи парня и повернул того лицом к себе, крепче сжав его руку в своей и стараясь держаться подальше от его мокрых штанов.
– Скажи, кто тебя послал, и я тебя отпущу.
– Но я тогда потеряю место, милорд.
– На кону твоя жизнь, если ты не скажешь.
Он, разумеется, не собирался убивать этого дурака, но тот, ясное дело, считал, что так оно и будет.
– Ох, прошу вас, имейте жалость. – Парень с мольбой стиснул руки; он едва не расплакался. – У меня на руках жена и маленький ребенок.
– Тогда скажи мне, кто тебя послал и зачем, и ты свободен.
– Но ее милость прогонит меня… меня и жену, и ребенка, и…
Моттон предупреждающим жестом выставил вперед ладонь, дабы остановить дальнейший перечень зависимых личностей.
– Уж не работаете ли вы на леди Фартингейл?
Парень вздрогнул. Либо он неподражаемый актер, либо Моттон попал в точку.
– Да, только, пожалуйста, милорд, не сообщайте ей, что я вам это сказал, ведь я не говорил. Вы сами догадались.
– Только скажи, зачем она тебя послала, и на губы мои ляжет печать молчания.
Моттон почти готов был поверить в безобидность парня, однако тот был слишком напуган и не скор умом, дабы поспешить с ответом. Чтобы подбодрить этого идиота, он убрал нож подальше от его шеи.
– Она хотела получить одну бумажку. Сказала, что вы забрали ее, уходя из этого дома.
Леди Фартингейл, должно быть, договорилась с лордом Ардли, что и неудивительно, если иметь в виду рисунок, который лежит у него в кармане. Они близки, теперь это ясно.
– Леди Фартингейл позволила надеждам опередить свой рассудок. В этом кабинете сотни книг и вообще бесчисленное количество мест, где можно спрятать листок бумаги.
– Так вы его не нашли? – с тревогой спросил парень.
– Нет, не нашел.
И это было правдой – рисунок обнаружила мисс Паркер-Рот, а не он.
– И что я скажу миледи?
– Правду, я полагаю. Я его не нашел, и у тебя его нет. – Он дотронулся кончиком ножа до шеи парня, и тот снова заметно побледнел. – И тебе лучше предложить миледи, чтобы она прекратила свои плохо обдуманные изыскания. Скажи ей, что лорд Моттон чрезвычайно… – тут он для большей убедительности слегка нажал на нож… – чрезвычайно близко примет к сердцу любое беспокойство, причиненное тем леди, которые в настоящее время живут в доме Кларенса Уидмора.
– Д-да, милорд.
– Вот и хорошо. – Моттон сморщил нос. Дьявольщина, до чего провонял этот тип. Держа нож на виду, виконт отступил в сторону. – Можешь идти.
Парень смылся еще до того, как Моттон кончил говорить.
Хм-м, что же тут произошло?
Он удалился из сада Уидморов через калитку позади дома и, миновав узкий проулок, вошел в собственный сад, на сей раз внимательно оглядевшись по сторонам, чтобы не прозевать еще какую-нибудь угрозу. Все было тихо и спокойно, однако, по его теперешнему суждению, ничего хорошего ожидать не следовало, и самое лучшее, что стоит предпринять, – это нанять несколько человек для охраны дома. Он бы и на месте Уидморов тоже нанял пару сторожей. Пожалуй, надо поговорить об этом со Стивеном Паркер-Ротом, тому не помешает уразуметь, что его сестре и матери грозит опасность, но что в этом случае следует сказать? Это пока неясно.
Через застекленную дверь Моттон вошел в свой кабинет. Да, безусловно, следует охранять этот вход в дом, да и все остальные тоже. Он должен поручить своему дворецкому Уильямсу заняться…
– Где это ты был, дружок?
Проклятие, он забыл сказать Уильямсу, чтобы тот запер дверь из коридора в кабинет!
– Да, Эдмунд. Где ты был?
Он зажег свечу, повернулся – и встретился лицом к лицу с тетей Уинифред и ее большим серым попугаем Тео. Они оба находились на пороге распахнутой двери в его кабинет, устремив на Моттона укоризненные взгляды. Тео повертел головой, возможно, проверяя, каким глазом ему удобнее смотреть, правым или левым.
Моттон посчитал про себя до десяти. В конце концов он – взрослый мужчина. Это его собственный дом. Ему незачем, да он и не желает что-либо объяснять тете Уинифред.
– Я выходил. Мне нужно было выйти.
Тетя Уинифред пренебрежительно фыркнула и заявила:
– Это очевидно.
– Очевидно! Очевидно! Ясно как нос у меня на лице! – заверещал Тео.
Моттон терпеть не мог, когда попугай принимался делать людям замечания да еще раздраженным тоном, и сказал:
– У тебя нет носа, Тео!
Попугай взъерошил перья и проорал:
– Не груби, ты, мальчишка!
– Вот именно. – Тетя Уинифред посмотрела на племянника с укоризной. – Это ниже твоего достоинства – спорить с Тео, Эдмунд. Ведь он всего лишь попугай, пойми.
– Я понимаю. – Моттон тяжело вздохнул. С тетей Уинифред он тоже не собирался спорить. – Я думал, что вы вместе с другими моими тетями собираетесь отправиться на какой-то музыкальный вечер.
– О нет. Мне захотелось остаться дома и убедиться, что Тео и Эдмунд освоились в новой для них обстановке.
– Эдмунд. – Моттон с любопытством окинул взглядом кабинет. Он не увидел обезьянку тети Уинифред, но, возможно, зверек спрятался за шторами. – А где же он, Эдмунд?
– Наверху, у меня в комнате. Бедняжка ужасно устал от дороги.
– А, понятно. – Скверно, что треклятая обезьяна не может долго остаться усталой. Его дом и так уже превратился в чертов зоосад благодаря коту Корделии, двум карликовым пуделям Доротеи и борзой Луизы. Прибавление попугая и обезьяны – это уже сверх того, что мог бы вытерпеть любой нормальный мужчина. – Думаю, вы тоже порядком устали. Не пора ли вам лечь в постель?
– Нет. – Уинифред уселась на один из его вращающихся стульев. Тео устроился на спинке стула и уставился на Моттона.
У него упало сердце. Так хотелось пропустить стаканчик бренди, но ведь пришлось бы предложить угощение Уинифред, а тогда кто знает, сколько времени она еще проторчит здесь. Может, если он останется стоять, она быстрее сообразит.
Она пришла в соображение немедленно.
– Тебе пора жениться, Эдмунд.
Он сел и налил себе большой стакан бренди. К дьяволу хорошие манеры!
– Жениться? – Он откашлялся. – О, это еще успеется. Мне только недавно исполнилось тридцать.
– Тебе уже тридцать три года, скоро будет тридцать четыре.
– Это не так уж много.
– Вполне достаточно, если ты обратишься к своей истории.
Он сделал еще глоток бренди. Что, дьявол побери, имеет в виду тетя Уинифред? Он считал, что в течение достаточно долгого времени был весьма осмотрительным в своих любовных связях.
– К моей истории?
– Ну хорошо, как видно, мне надо обратиться к истории семьи. Отец твоего отца не назначал наследника, пока у него не родился шестой ребенок. А твой отец поторопился назначить тебя, у него был только один ребенок… впрочем, никто и не думал, что он хотел еще детей.
– Тетя Уинифред!
Моттон потер лоб. Он вовсе не собирался, даже думать об этом не желал, обсуждать супружеские отношения своих покойных родителей или отсутствие оных.
Недовольно хмыкнув, тетя Уинифред заявила:
– Так вот, суть дела в том, что мы не можем терять время.
Моттон внезапно испытал приступ ужаса, представив себе, что его тетка… все его тетки подглядывают за ним в его первую брачную ночь.
– Я целиком и полностью в состоянии решить эту проблему сам – во всех ее аспектах. – Он посмотрел тетке прямо в глаза и проговорил медленно и отчетливо: – Я не нуждаюсь в вашей помощи.
– Ты нуждаешься именно в моей помощи. Лучше в моей, чем в помощи Гертруды. Она уже выбрала для тебя мисс Элдерберри.
– Олденберри, тетя. Фамилия этой девушки Олденберри.
– Ладно, пусть будет Олденберри. Ей двадцать шесть лет, а выглядит она на все сорок шесть. Тощая, а грудь – ну просто говорить не о чем.
– Тетя, прошу вас… Вы меня вгоняете в краску.
Он снова глотнул бренди. Джорджиана – Джордж, как ее все именовали, – была до жалости худой и угловатой. И строгой до крайности. Он ни разу не видел, чтобы она улыбнулась, не говоря уже о смехе. Как Гертруда могла подумать, что это подходящая для него невеста?
Очень просто. У мисс Олденберри шесть братьев.
– Фу, я уверена, что потребуется куда большее, чем эти самые обыкновенные слова, чтобы вогнать тебя в краску. – Она побарабанила кончиками пальцев по краю его письменного стола. – Можешь быть уверен, я поставила Гертруду на место. Мужчины любят груди, сказала я ей, и чем они больше, тем лучше.
Он обхватил руками голову.
– Тетя!
– Сиськи первый сорт, это тебе нужно, малый! Большие сиськи. Две…
– Тео! – вскрикнули в один голос Моттон и тетя Уинифред.
Тео опустил голову.
– Просто немного забавно, малый.
– Тетя, у вас, случайно, нет платка, чтобы мы могли накинуть его на голову этой птице и отнести ее спать?
– Нет. Не будь смешным. – Она сверкнула глазами на Тео. – Я посажу вас в карцер, сэр, если вы не будете хорошо себя вести. Отправляйтесь ко мне в комнату и запомните мои слова!
Тео спрятал голову между крыльями и пошел прочь, тете и племяннику только и видна была сгорбленная, взлохмаченная спина птицы. Как видно, попугай был сильно напуган.
Тетя Уинифред кивнула и, снова постучав пальцами по столу, обратилась к Моттону:
– Ну а теперь насчет твоей женитьбы…
– Тетя Уинифред! – Он попробовал посмотреть на нее так же грозно, как она только что смотрела на Тео. – Я уже сказал, что не нуждаюсь в вашей помощи. Я на самом деле не желаю ее, мало того, я оскорблен…
Однако напугать тетю Уинифред было не так просто, как Тео. Она подняла руку, призывая Моттона замолчать. Ей было больше семидесяти лет, но возраст не ослабил ее волю.
– Само собой, ты не нуждаешься в моей помощи в том, что касается произведения на свет наследника. А нуждаешься ты в том, чтобы кто-то дал тебе хорошего пинка и тем самым направил к алтарю. О такой вот помощи я здесь и толкую.
Глава 3
– Джейн, ты здесь, внизу?
Голос мистрис Паркер-Рот, казалось, прозвучал едва ли не у самой двери кабинета.
Моттон слегка встряхнул Джейн, чтобы подчеркнуть важность своей просьбы.
– Подождите. Ну пожалуйста, ладно? – Он взглянул на дверь, ручка которой поворачивалась. – Я должен уйти.
– Когда я увижу вас снова?
– Завтра вечером на балу у Палмерсонов.
Джейн увидела, как Моттон через застекленную дверь выскользнул из кабинета и скрылся в предрассветном сумраке, и почти в ту же минуту мама вошла в кабинет.
– Ты, кажется, с кем-то разговаривала, Джейн?
– Н-нет, – смутившись, ответила Джейн, которая, надо сказать, была весьма неумелой лгуньей.
– Господи, что это случилось с бедным Паном?
Сдвинув с головы на плечи капюшон своей накидки, мама в изумлении уставилась на гипсовые обломки на ковре.
– К сожалению, я его нечаянно уронила.
Джейн сжала руки, чтобы не теребить в нервном возбуждении свою злополучную ночную рубашку.
Мама улыбнулась.
– Ну что, ты дочитала «Франкенштейна»? – спросила она.
Джейн молча кивнула.
– Да ты не принимай это близко к сердцу. А мистрис Брайндл будет просто счастлива. Она терпеть не могла этого Пана и прочие статуэтки за их якобы непристойность.
– Надеюсь, Клеопатра не слишком огорчится из-за этого, когда приедет.
Джейн принялась подбирать с пола наиболее крупные осколки гипса и укладывать их на лоскут полотна, который постелила на столе.
– Ой, да не беспокойся ты об этом. Я думаю, Кларенс переживал такую фазу, во время которой сотворил множество подобных статуэток. Если Клеопатра не сможет обойтись без этого Пана, найдет другого.
Джейн помолчала. Неужели существовали и другие такие же статуэтки Пана?
– Вот оно что! А вы не знаете, мама, у кого они имеются?
– Нет. Наверное, могут быть у кого-то из друзей Кларенса.
– Ага, понятно.
Джейн решила, что завтра же поговорит об этом с лордом Моттоном. Она усмехнулась, взглянув на одно из копыт Пана. Да, завтра она заведет с виконтом весьма примечательный разговор.
– Что тебя так насмешило?
Мама протянула Джейн рожки Пана.
– Да нет, ничего особенного.
Джейн отряхнула ночную рубашку и выпрямилась.
– А как ваш вечер, мама? Хаммершемы были в голосе?
Мама недовольно хмыкнула.
– Хаммершемы никогда не бывают в голосе. Я провела вечер, обсуждая с Гермионой Литлдон проблемы живописи маслом. Она изобрела весьма интересные технические приемы. – Мама помолчала, потом вдруг нахмурилась, обратив внимание на распахнутую застекленную дверь. – Это ты открыла дверь?
– Да, мне было душно.
Мама плотно закрыла дверь.
– Ты должна быть поосторожней. Пойми, мы в Лондоне. Ты уже не в деревне. Не хочу тебя пугать, но никогда нельзя знать, какие подозрительные личности могут разгуливать по соседству.
– А, да, я буду помнить об этом, мама.
Находится ли лорд Моттон достаточно близко, чтобы услышать это? Если да, то предупреждение пойдет ему на пользу. Она выглянула в дверь, но на террасе было пусто.
Мама была уже на полпути к выходу из кабинета.
– Идем, Джейн! Ты поищешь книгу утром, при нормальном освещении. А сейчас тебе пора отдохнуть.
– Так и сделаю.
Джейн очень хотелось снова увидеться с Эдмундом. Неужели он был вместе с ней в этой вот комнате? Неужели он целовал ее? Теперь это кажется сном… Однако осколки гипсового Пана все еще разбросаны по полу как доказательство реальности происшедшего.
– Да, так и сделай. Завтра вечером бал у Палмерсонов. Даже и не думай укрыться с книжкой у себя в комнате и пропустить этот бал.
– О, я ни за что не хотела бы пропустить бал у Палмерсонов, мама!
– Вот как? – На лице матери на секунду появилось радостное выражение, но она тотчас сдвинула брови, с недоверием взглянув на Джейн. – Я правильно поняла тебя? У тебя и в самом деле появился интерес к светским развлечениям?
Джейн пожала плечами и отвела взгляд в сторону.
– На приемах у Палмерсонов всегда угощают очень вкусными пирожками с омарами.
– Это верно. – Мать и дочь вышли из кабинета и начали подниматься по лестнице. – Но самые вкусные пирожки с омарами подают все же у герцога Олуорда, вернее, даже не пирожки, а хрустящие корзиночки с фаршем из нежного мяса омаров… – Мама вздохнула. – Жаль, что герцог проводит этот сезон в загородном имении, ожидая рождения второго ребенка в семье.
В коридоре они расстались. Мама удалилась к себе в спальню, возможно, ей приснятся герцогские корзиночки с омарами, а что касается Джейн, то она усмехнулась при мысли о том, что если ей самой удастся уснуть, то хорошо бы порадоваться грезам о чем-то и о ком-то намного более привлекательном.
Моттон, едва спустившись с террасы, услышал бы звуки, свидетельствующие о присутствии совсем неподалеку какого-то человека, если бы не был столь сосредоточен на мыслях о вызывающем поведении некой мисс… о ее появлении… о вкусе ее губ. А еще о том, каковы на взгляд и на вкус другие части тела у этой восхитительной особы.
Он никак не ожидал оказаться в самом дальнем конце сада при доме Уидморов, однако решил, что было бы непростительно пройти мимо, когда наконец различил звуки ударов, доносившиеся из зарослей под деревьями. Эти звуки не могло производить какое-нибудь случайно забежавшее с улицы животное. Ему повезло, что парень был совершенно не способен к каким бы то ни было действиям. Даже не слишком опытный шпион мог бы несколько раз убить Моттона, пока он добирался до места предполагаемой опасности. Вышло же так, что он легко уклонился от нападения головореза, заломил тому руку за спину и приставил нож к горлу, прежде чем здоровенный громила сообразил, что происходит.
– Ты здесь один?
Моттон быстро окинул взглядом сад, инстинктивно повернувшись спиной к ограде, но не заметил ни малейшего движения.
– Осторожно, – прохрипел громила, которого трясло, как в лихорадке.
– Ты здесь один? Самое лучшее для тебя сказать мне правду, иначе я перережу тебе глотку до того, как к тебе кто-то придет на помощь.
– А… а… а…
Моттон опустил глаза и увидел, что между ног у парня расплывается по брюкам мокрое пятно… Поразительно. Наверняка это либо выездной лакей, либо еще кто-то из слуг, приехавших с хозяевами из деревни. Коренной обитатель Лондона не может быть такой размазней.
– Кто тебя подослал?
– О-о-о…
Черт побери! Неужели парень еще не до конца облегчился? Моттон хотел получить ответ на свой вопрос, но если этого слабака тряхнуть как следует, он, поди, сознание потеряет. Моттон убрал нож от шеи парня и повернул того лицом к себе, крепче сжав его руку в своей и стараясь держаться подальше от его мокрых штанов.
– Скажи, кто тебя послал, и я тебя отпущу.
– Но я тогда потеряю место, милорд.
– На кону твоя жизнь, если ты не скажешь.
Он, разумеется, не собирался убивать этого дурака, но тот, ясное дело, считал, что так оно и будет.
– Ох, прошу вас, имейте жалость. – Парень с мольбой стиснул руки; он едва не расплакался. – У меня на руках жена и маленький ребенок.
– Тогда скажи мне, кто тебя послал и зачем, и ты свободен.
– Но ее милость прогонит меня… меня и жену, и ребенка, и…
Моттон предупреждающим жестом выставил вперед ладонь, дабы остановить дальнейший перечень зависимых личностей.
– Уж не работаете ли вы на леди Фартингейл?
Парень вздрогнул. Либо он неподражаемый актер, либо Моттон попал в точку.
– Да, только, пожалуйста, милорд, не сообщайте ей, что я вам это сказал, ведь я не говорил. Вы сами догадались.
– Только скажи, зачем она тебя послала, и на губы мои ляжет печать молчания.
Моттон почти готов был поверить в безобидность парня, однако тот был слишком напуган и не скор умом, дабы поспешить с ответом. Чтобы подбодрить этого идиота, он убрал нож подальше от его шеи.
– Она хотела получить одну бумажку. Сказала, что вы забрали ее, уходя из этого дома.
Леди Фартингейл, должно быть, договорилась с лордом Ардли, что и неудивительно, если иметь в виду рисунок, который лежит у него в кармане. Они близки, теперь это ясно.
– Леди Фартингейл позволила надеждам опередить свой рассудок. В этом кабинете сотни книг и вообще бесчисленное количество мест, где можно спрятать листок бумаги.
– Так вы его не нашли? – с тревогой спросил парень.
– Нет, не нашел.
И это было правдой – рисунок обнаружила мисс Паркер-Рот, а не он.
– И что я скажу миледи?
– Правду, я полагаю. Я его не нашел, и у тебя его нет. – Он дотронулся кончиком ножа до шеи парня, и тот снова заметно побледнел. – И тебе лучше предложить миледи, чтобы она прекратила свои плохо обдуманные изыскания. Скажи ей, что лорд Моттон чрезвычайно… – тут он для большей убедительности слегка нажал на нож… – чрезвычайно близко примет к сердцу любое беспокойство, причиненное тем леди, которые в настоящее время живут в доме Кларенса Уидмора.
– Д-да, милорд.
– Вот и хорошо. – Моттон сморщил нос. Дьявольщина, до чего провонял этот тип. Держа нож на виду, виконт отступил в сторону. – Можешь идти.
Парень смылся еще до того, как Моттон кончил говорить.
Хм-м, что же тут произошло?
Он удалился из сада Уидморов через калитку позади дома и, миновав узкий проулок, вошел в собственный сад, на сей раз внимательно оглядевшись по сторонам, чтобы не прозевать еще какую-нибудь угрозу. Все было тихо и спокойно, однако, по его теперешнему суждению, ничего хорошего ожидать не следовало, и самое лучшее, что стоит предпринять, – это нанять несколько человек для охраны дома. Он бы и на месте Уидморов тоже нанял пару сторожей. Пожалуй, надо поговорить об этом со Стивеном Паркер-Ротом, тому не помешает уразуметь, что его сестре и матери грозит опасность, но что в этом случае следует сказать? Это пока неясно.
Через застекленную дверь Моттон вошел в свой кабинет. Да, безусловно, следует охранять этот вход в дом, да и все остальные тоже. Он должен поручить своему дворецкому Уильямсу заняться…
– Где это ты был, дружок?
Проклятие, он забыл сказать Уильямсу, чтобы тот запер дверь из коридора в кабинет!
– Да, Эдмунд. Где ты был?
Он зажег свечу, повернулся – и встретился лицом к лицу с тетей Уинифред и ее большим серым попугаем Тео. Они оба находились на пороге распахнутой двери в его кабинет, устремив на Моттона укоризненные взгляды. Тео повертел головой, возможно, проверяя, каким глазом ему удобнее смотреть, правым или левым.
Моттон посчитал про себя до десяти. В конце концов он – взрослый мужчина. Это его собственный дом. Ему незачем, да он и не желает что-либо объяснять тете Уинифред.
– Я выходил. Мне нужно было выйти.
Тетя Уинифред пренебрежительно фыркнула и заявила:
– Это очевидно.
– Очевидно! Очевидно! Ясно как нос у меня на лице! – заверещал Тео.
Моттон терпеть не мог, когда попугай принимался делать людям замечания да еще раздраженным тоном, и сказал:
– У тебя нет носа, Тео!
Попугай взъерошил перья и проорал:
– Не груби, ты, мальчишка!
– Вот именно. – Тетя Уинифред посмотрела на племянника с укоризной. – Это ниже твоего достоинства – спорить с Тео, Эдмунд. Ведь он всего лишь попугай, пойми.
– Я понимаю. – Моттон тяжело вздохнул. С тетей Уинифред он тоже не собирался спорить. – Я думал, что вы вместе с другими моими тетями собираетесь отправиться на какой-то музыкальный вечер.
– О нет. Мне захотелось остаться дома и убедиться, что Тео и Эдмунд освоились в новой для них обстановке.
– Эдмунд. – Моттон с любопытством окинул взглядом кабинет. Он не увидел обезьянку тети Уинифред, но, возможно, зверек спрятался за шторами. – А где же он, Эдмунд?
– Наверху, у меня в комнате. Бедняжка ужасно устал от дороги.
– А, понятно. – Скверно, что треклятая обезьяна не может долго остаться усталой. Его дом и так уже превратился в чертов зоосад благодаря коту Корделии, двум карликовым пуделям Доротеи и борзой Луизы. Прибавление попугая и обезьяны – это уже сверх того, что мог бы вытерпеть любой нормальный мужчина. – Думаю, вы тоже порядком устали. Не пора ли вам лечь в постель?
– Нет. – Уинифред уселась на один из его вращающихся стульев. Тео устроился на спинке стула и уставился на Моттона.
У него упало сердце. Так хотелось пропустить стаканчик бренди, но ведь пришлось бы предложить угощение Уинифред, а тогда кто знает, сколько времени она еще проторчит здесь. Может, если он останется стоять, она быстрее сообразит.
Она пришла в соображение немедленно.
– Тебе пора жениться, Эдмунд.
Он сел и налил себе большой стакан бренди. К дьяволу хорошие манеры!
– Жениться? – Он откашлялся. – О, это еще успеется. Мне только недавно исполнилось тридцать.
– Тебе уже тридцать три года, скоро будет тридцать четыре.
– Это не так уж много.
– Вполне достаточно, если ты обратишься к своей истории.
Он сделал еще глоток бренди. Что, дьявол побери, имеет в виду тетя Уинифред? Он считал, что в течение достаточно долгого времени был весьма осмотрительным в своих любовных связях.
– К моей истории?
– Ну хорошо, как видно, мне надо обратиться к истории семьи. Отец твоего отца не назначал наследника, пока у него не родился шестой ребенок. А твой отец поторопился назначить тебя, у него был только один ребенок… впрочем, никто и не думал, что он хотел еще детей.
– Тетя Уинифред!
Моттон потер лоб. Он вовсе не собирался, даже думать об этом не желал, обсуждать супружеские отношения своих покойных родителей или отсутствие оных.
Недовольно хмыкнув, тетя Уинифред заявила:
– Так вот, суть дела в том, что мы не можем терять время.
Моттон внезапно испытал приступ ужаса, представив себе, что его тетка… все его тетки подглядывают за ним в его первую брачную ночь.
– Я целиком и полностью в состоянии решить эту проблему сам – во всех ее аспектах. – Он посмотрел тетке прямо в глаза и проговорил медленно и отчетливо: – Я не нуждаюсь в вашей помощи.
– Ты нуждаешься именно в моей помощи. Лучше в моей, чем в помощи Гертруды. Она уже выбрала для тебя мисс Элдерберри.
– Олденберри, тетя. Фамилия этой девушки Олденберри.
– Ладно, пусть будет Олденберри. Ей двадцать шесть лет, а выглядит она на все сорок шесть. Тощая, а грудь – ну просто говорить не о чем.
– Тетя, прошу вас… Вы меня вгоняете в краску.
Он снова глотнул бренди. Джорджиана – Джордж, как ее все именовали, – была до жалости худой и угловатой. И строгой до крайности. Он ни разу не видел, чтобы она улыбнулась, не говоря уже о смехе. Как Гертруда могла подумать, что это подходящая для него невеста?
Очень просто. У мисс Олденберри шесть братьев.
– Фу, я уверена, что потребуется куда большее, чем эти самые обыкновенные слова, чтобы вогнать тебя в краску. – Она побарабанила кончиками пальцев по краю его письменного стола. – Можешь быть уверен, я поставила Гертруду на место. Мужчины любят груди, сказала я ей, и чем они больше, тем лучше.
Он обхватил руками голову.
– Тетя!
– Сиськи первый сорт, это тебе нужно, малый! Большие сиськи. Две…
– Тео! – вскрикнули в один голос Моттон и тетя Уинифред.
Тео опустил голову.
– Просто немного забавно, малый.
– Тетя, у вас, случайно, нет платка, чтобы мы могли накинуть его на голову этой птице и отнести ее спать?
– Нет. Не будь смешным. – Она сверкнула глазами на Тео. – Я посажу вас в карцер, сэр, если вы не будете хорошо себя вести. Отправляйтесь ко мне в комнату и запомните мои слова!
Тео спрятал голову между крыльями и пошел прочь, тете и племяннику только и видна была сгорбленная, взлохмаченная спина птицы. Как видно, попугай был сильно напуган.
Тетя Уинифред кивнула и, снова постучав пальцами по столу, обратилась к Моттону:
– Ну а теперь насчет твоей женитьбы…
– Тетя Уинифред! – Он попробовал посмотреть на нее так же грозно, как она только что смотрела на Тео. – Я уже сказал, что не нуждаюсь в вашей помощи. Я на самом деле не желаю ее, мало того, я оскорблен…
Однако напугать тетю Уинифред было не так просто, как Тео. Она подняла руку, призывая Моттона замолчать. Ей было больше семидесяти лет, но возраст не ослабил ее волю.
– Само собой, ты не нуждаешься в моей помощи в том, что касается произведения на свет наследника. А нуждаешься ты в том, чтобы кто-то дал тебе хорошего пинка и тем самым направил к алтарю. О такой вот помощи я здесь и толкую.
Глава 3
Благодарение Богу! Дверь за тетей Уинифред и Тео надежно закрылась. Моттон с шумом выдохнул воздух и налил себе третий стаканчик бренди. Этот он мог теперь осушить в блаженном одиночестве.
Его тетушка провела последние двадцать минут до ухода из кабинета, поименно называя каждую из девиц, достойных, по ее мнению, быть включенными в список брачного месяца марта. Моттону казалось, что она ни за что не уйдет.
Он отпил глоток бренди и подержал его, не глотая, во рту, чтобы как можно полнее ощутить букет напитка. Чего ради она прикатила в город на этот сезон? До сих пор она не обращала особого внимания на его холостяцкое положение, ограничиваясь достаточно редкими и случайными замечаниями на этот счет. С чего это вдруг она является на порог его кабинета со списком потенциальных жен в руке?
Моттон проглотил бренди. Ответ на этот вопрос стал ему ясен. Она здесь потому, что он находится в окружении других своих теток. Она же уехала вместе со своей приятельницей леди Уордем в имение барона Доусона, где праздновали крещение второго ребенка барона. Уинифред почитала себя как бы почетной бабушкой младенца, поскольку споспешествовала заключению брака между бароном и его супругой – в девичестве леди Грэйс Белмонт. Но как только до нее дошел слух, что все остальные тетки в Лондоне, она тотчас твердо решила, что не может доверить выполнение столь важной задачи, как избрание следующей виконтессы Моттон, своим сестрам.
Однако было бы чертовски приятно, если бы они все предоставили это дело ему самому.
Он откинулся на спинку стула и усмехнулся. Господи, стоило взглянуть на лицо Уильямса в тот день, когда дворецкий провозглашал появление всех тетушек – минус тетя Уинифред – в этой вот самой комнате. Ужас, настоящий ужас ощутил Моттон, когда узрел их стоящими позади Уильямса. Моттон был уверен, что его домоправитель пытался отвести всех леди в одну из гостиных, однако они ничего подобного не пожелали. Они, наверное, заподозрили – и возможно, не зря, – что их любимый племянник удерет через черный ход.
Тетя Гертруда, самая старшая, ей исполнилось семьдесят шесть лет, не стала дожидаться, пока бедный парень произнесет ее имя. Она оттерла его в сторонку и заговорила сама:
– Боже милосердный, вы бы помолчали, любезный. Я вытирала со своего плеча отрыжку вашего хозяина, когда ему было всего несколько дней от роду. Не думаю, что вам следует объявлять обо мне.
Корделия, Доротея и Луиза произнесли каждая нечто не слишком внятное, похожее на согласие. Хорошо хоть, что они оставили своих домашних любимцев в карете и Моттону не пришлось выслушивать еще и эту какофонию. Тетки последовали за Гертрудой в кабинет, словно кучка разозленных гусынь. Уильямс бросил на хозяина робкий, сочувственный взгляд и удалился.
Моттон остался как в ловушке, здесь, за своим письменным столом. Он не был настолько бесцеремонным, чтобы взять и выйти из комнаты в присутствии женщин. Хм, бесцеремонным? Точнее было бы сказать, настолько храбрым.
Он, разумеется, встал, как только увидел их всех воочию. Он уже слышал ранее замечание о детской отрыжке и очень надеялся, что в дальнейшем разговоре Гертруда обойдется без упоминания о других неаппетитных подробностях из времен его детства.
– Тетя Гертруда… о, и тетя Корделия, тетя Доротея, тетя Луиза, какой приятный сюрприз! Вы приехали в Лондон по случаю сезона? – заговорил он.
– Мы, разумеется, приехали в Лондон не ради того, чтобы поправить здоровье. – Гертруда кашлянула и полыхнула на племянника глазами. – Как кто-то может выносить жизнь в этом грязном месте, это выше моего понимания. Клянусь, я в каждый свой приезд считаю, что грязнее этот город стать уже не может, но я неизменно ошибаюсь. Как ты можешь выносить такое?
– Лишь в результате полного напряжения душевных сил. Копоть и неумолчный шум отнюдь не то, к чему вы привыкли. Я полагаю, что вы поспешите вернуться в деревню.
Доротея рассмеялась и сказала:
– Славно, что ты так заботишься о нас, Эдмунд. Но мы приехали не для того, чтобы любоваться видами, и ты это понимаешь.
– И не для того, чтобы посетить все балы, приемы и прочие фривольные увеселения, – подхватила Луиза с такой гримасой, словно по неосторожности разжевала ломтик особо кислого лимона.
– А, вот оно что. В таком случае зачем вы приехали в Лондон, дорогие леди?
Моттон знал ответ, но все-таки надеялся, что ошибается.
Он не ошибся.
– Разумеется, затем, чтобы найти тебе жену. – Гертруда наморщила лоб. – Ты ведь от природы не такой уж бестолковый, Эдмунд. Должно быть, вся эта грязь и копоть засорили тебе мозги.
Он попробовал рассмеяться, но увы… Как-то внезапно он осознал, как чувствует себя лиса, загнанная собаками. Смерть или брак, третьего не дано, других выходов не имеется.
– А я и не знал, что мне нужна жена.
Колоссальной глупостью было сказать такое – он это понял в ту же секунду, как слова сорвались у него с языка.
Гертруда фыркнула; Корделия хихикнула; Доротея расхохоталась; Луиза молча округлила глаза.
– Тебе нужен наследник, Эдмунд. – Гертруда говорила так медленно, словно обращалась к полному тупице. – И потому, разумеется, тебе нужна жена.
– Но я не нуждаюсь в наследнике. Не теперь. Не в этом году. – Он глубоко вздохнул. Он взрослый мужчина. Тетки не могут насильно загнать его в ловушку к священнику. – У меня много времени для решения этой проблемы.
– Ты в этом уверен? – сказала Луиза. – Ты, например, можешь выйти на улицу сегодня вечером, а тебя переедет чья-нибудь карета.
– Спасибо за предостережение, тетя Луиза, но я уже давно научился передвигаться по лондонским улицам и переулкам.
– Это вопрос времени, ведь лондонское уличное движение ужасно.
– Ладно, оставим в стороне зловещие предположения, – сказала Гертруда, – но ты больше не можешь вести беззаботный образ жизни. Тебе уже за тридцать.
Она устремила на него строгий взгляд – недурной прием, если бы только Моттон не был ростом на полфута выше Гертруды.
– А…
– Тебе уже тридцать три, Эдмунд, – напомнила Луиза.
– Точно. – Гертруда подкрепила это слово кивком. – Мы дали тебе три лишних года. Я-то хотела обсудить этот вопрос в день твоего тридцатилетия, но Уинифред убедила меня подождать.
Благодарение Богу за эту малую подачку.
– А где же Уинифред? – спросил Моттон, от всей души желая переменить тему разговора.
Тетя Гертруда посмотрела на него и сказала:
– Куда-то уехала, кажется. Однако вернемся к твоей женитьбе.
– Тетя Гертруда, я не желаю обсуждать вопрос о моем браке.
– Ты обязан его обсудить. Нельзя терять время понапрасну.
– Гертруда совершенно права, Эдмунд. – Корделия положила руку ему на предплечье. – Ты же знаешь, что твоему деду двенадцать с лишним лет пришлось дожидаться рождения наследника. А твой отец, которому посчастливилось достаточно быстро обзавестись тобой, не имел других сыновей.
Гертруда снова недовольно фыркнула и пояснила:
– В том, почему так вышло, нет никакого секрета. Я никогда не могла понять, почему он женился на Доркас. Она являла собой воплощенную слабость.
Луиза рассмеялась и сказала:
– Ну уж, яснее ясного, почему он женился на ней. У него просто не было иного выхода. Его в буквальном смысле слова застали со спущенными штанами. И дело обернулось так, что Доркас забеременела Эдмундом.
– Она была очень красивой, – заметила Корделия.
– На вкус тех, кому нравятся китайские фарфоровые куколки. – По тону голоса Луизы, которая сделала такое уточнение, было ясно, что ей они не по вкусу.
Да уж, подумалось Моттону, и он тряхнул головой, чтобы избавиться от мыслей о приезде теток, об отце и о матери. Он сделал еще глоток бренди. Что касается брака его родителей, то он был явно заключен не на небесах, а в аду. Его отца насильно загнали к церковному алтарю, точно так же, как его тетушки, очевидно, решили проделать с ним самим.
Будь он проклят, если допустит, чтобы его заманили в ту же ловушку, что и отца, хотя отчасти то была оплошность его излишне блудливого папы. Если бы тот не был вечно управляем своей плотью…
Моттон снова глотнул бренди. Совсем недавно в кабинете Уидмора его собственный фаллос был весьма настойчивым. Он не причинил мисс Паркер-Рот обычного в таких случаях повреждения, но если бы о том зашла речь, девушка оказалась бы к тому столь же склонной, как и он.
Разумеется, она не должна рассказать Уинифред о том, что происходило, ведь то была лишь пустая угроза.
Будь оно все проклято, себе он не желал такого брака, как у его родителей. Скорее предпочел бы вернуть свой титул короне. Папа жил в городе, попивал и погуливал со шлюхами; мама прозябала в деревне, леча шарлатанскими пилюлями и зельями свои воображаемые недуги. Когда Моттону было шестнадцать лет, отец его скончался от апоплексического удара в постели своей очередной любовницы, а позже мама приняла слишком большую дозу настойки опия, чтобы навсегда покончить со своими болезнями, настоящими и воображаемыми. Нет, он не намерен участвовать в такого рода брачном союзе.
Его тетушка провела последние двадцать минут до ухода из кабинета, поименно называя каждую из девиц, достойных, по ее мнению, быть включенными в список брачного месяца марта. Моттону казалось, что она ни за что не уйдет.
Он отпил глоток бренди и подержал его, не глотая, во рту, чтобы как можно полнее ощутить букет напитка. Чего ради она прикатила в город на этот сезон? До сих пор она не обращала особого внимания на его холостяцкое положение, ограничиваясь достаточно редкими и случайными замечаниями на этот счет. С чего это вдруг она является на порог его кабинета со списком потенциальных жен в руке?
Моттон проглотил бренди. Ответ на этот вопрос стал ему ясен. Она здесь потому, что он находится в окружении других своих теток. Она же уехала вместе со своей приятельницей леди Уордем в имение барона Доусона, где праздновали крещение второго ребенка барона. Уинифред почитала себя как бы почетной бабушкой младенца, поскольку споспешествовала заключению брака между бароном и его супругой – в девичестве леди Грэйс Белмонт. Но как только до нее дошел слух, что все остальные тетки в Лондоне, она тотчас твердо решила, что не может доверить выполнение столь важной задачи, как избрание следующей виконтессы Моттон, своим сестрам.
Однако было бы чертовски приятно, если бы они все предоставили это дело ему самому.
Он откинулся на спинку стула и усмехнулся. Господи, стоило взглянуть на лицо Уильямса в тот день, когда дворецкий провозглашал появление всех тетушек – минус тетя Уинифред – в этой вот самой комнате. Ужас, настоящий ужас ощутил Моттон, когда узрел их стоящими позади Уильямса. Моттон был уверен, что его домоправитель пытался отвести всех леди в одну из гостиных, однако они ничего подобного не пожелали. Они, наверное, заподозрили – и возможно, не зря, – что их любимый племянник удерет через черный ход.
Тетя Гертруда, самая старшая, ей исполнилось семьдесят шесть лет, не стала дожидаться, пока бедный парень произнесет ее имя. Она оттерла его в сторонку и заговорила сама:
– Боже милосердный, вы бы помолчали, любезный. Я вытирала со своего плеча отрыжку вашего хозяина, когда ему было всего несколько дней от роду. Не думаю, что вам следует объявлять обо мне.
Корделия, Доротея и Луиза произнесли каждая нечто не слишком внятное, похожее на согласие. Хорошо хоть, что они оставили своих домашних любимцев в карете и Моттону не пришлось выслушивать еще и эту какофонию. Тетки последовали за Гертрудой в кабинет, словно кучка разозленных гусынь. Уильямс бросил на хозяина робкий, сочувственный взгляд и удалился.
Моттон остался как в ловушке, здесь, за своим письменным столом. Он не был настолько бесцеремонным, чтобы взять и выйти из комнаты в присутствии женщин. Хм, бесцеремонным? Точнее было бы сказать, настолько храбрым.
Он, разумеется, встал, как только увидел их всех воочию. Он уже слышал ранее замечание о детской отрыжке и очень надеялся, что в дальнейшем разговоре Гертруда обойдется без упоминания о других неаппетитных подробностях из времен его детства.
– Тетя Гертруда… о, и тетя Корделия, тетя Доротея, тетя Луиза, какой приятный сюрприз! Вы приехали в Лондон по случаю сезона? – заговорил он.
– Мы, разумеется, приехали в Лондон не ради того, чтобы поправить здоровье. – Гертруда кашлянула и полыхнула на племянника глазами. – Как кто-то может выносить жизнь в этом грязном месте, это выше моего понимания. Клянусь, я в каждый свой приезд считаю, что грязнее этот город стать уже не может, но я неизменно ошибаюсь. Как ты можешь выносить такое?
– Лишь в результате полного напряжения душевных сил. Копоть и неумолчный шум отнюдь не то, к чему вы привыкли. Я полагаю, что вы поспешите вернуться в деревню.
Доротея рассмеялась и сказала:
– Славно, что ты так заботишься о нас, Эдмунд. Но мы приехали не для того, чтобы любоваться видами, и ты это понимаешь.
– И не для того, чтобы посетить все балы, приемы и прочие фривольные увеселения, – подхватила Луиза с такой гримасой, словно по неосторожности разжевала ломтик особо кислого лимона.
– А, вот оно что. В таком случае зачем вы приехали в Лондон, дорогие леди?
Моттон знал ответ, но все-таки надеялся, что ошибается.
Он не ошибся.
– Разумеется, затем, чтобы найти тебе жену. – Гертруда наморщила лоб. – Ты ведь от природы не такой уж бестолковый, Эдмунд. Должно быть, вся эта грязь и копоть засорили тебе мозги.
Он попробовал рассмеяться, но увы… Как-то внезапно он осознал, как чувствует себя лиса, загнанная собаками. Смерть или брак, третьего не дано, других выходов не имеется.
– А я и не знал, что мне нужна жена.
Колоссальной глупостью было сказать такое – он это понял в ту же секунду, как слова сорвались у него с языка.
Гертруда фыркнула; Корделия хихикнула; Доротея расхохоталась; Луиза молча округлила глаза.
– Тебе нужен наследник, Эдмунд. – Гертруда говорила так медленно, словно обращалась к полному тупице. – И потому, разумеется, тебе нужна жена.
– Но я не нуждаюсь в наследнике. Не теперь. Не в этом году. – Он глубоко вздохнул. Он взрослый мужчина. Тетки не могут насильно загнать его в ловушку к священнику. – У меня много времени для решения этой проблемы.
– Ты в этом уверен? – сказала Луиза. – Ты, например, можешь выйти на улицу сегодня вечером, а тебя переедет чья-нибудь карета.
– Спасибо за предостережение, тетя Луиза, но я уже давно научился передвигаться по лондонским улицам и переулкам.
– Это вопрос времени, ведь лондонское уличное движение ужасно.
– Ладно, оставим в стороне зловещие предположения, – сказала Гертруда, – но ты больше не можешь вести беззаботный образ жизни. Тебе уже за тридцать.
Она устремила на него строгий взгляд – недурной прием, если бы только Моттон не был ростом на полфута выше Гертруды.
– А…
– Тебе уже тридцать три, Эдмунд, – напомнила Луиза.
– Точно. – Гертруда подкрепила это слово кивком. – Мы дали тебе три лишних года. Я-то хотела обсудить этот вопрос в день твоего тридцатилетия, но Уинифред убедила меня подождать.
Благодарение Богу за эту малую подачку.
– А где же Уинифред? – спросил Моттон, от всей души желая переменить тему разговора.
Тетя Гертруда посмотрела на него и сказала:
– Куда-то уехала, кажется. Однако вернемся к твоей женитьбе.
– Тетя Гертруда, я не желаю обсуждать вопрос о моем браке.
– Ты обязан его обсудить. Нельзя терять время понапрасну.
– Гертруда совершенно права, Эдмунд. – Корделия положила руку ему на предплечье. – Ты же знаешь, что твоему деду двенадцать с лишним лет пришлось дожидаться рождения наследника. А твой отец, которому посчастливилось достаточно быстро обзавестись тобой, не имел других сыновей.
Гертруда снова недовольно фыркнула и пояснила:
– В том, почему так вышло, нет никакого секрета. Я никогда не могла понять, почему он женился на Доркас. Она являла собой воплощенную слабость.
Луиза рассмеялась и сказала:
– Ну уж, яснее ясного, почему он женился на ней. У него просто не было иного выхода. Его в буквальном смысле слова застали со спущенными штанами. И дело обернулось так, что Доркас забеременела Эдмундом.
– Она была очень красивой, – заметила Корделия.
– На вкус тех, кому нравятся китайские фарфоровые куколки. – По тону голоса Луизы, которая сделала такое уточнение, было ясно, что ей они не по вкусу.
Да уж, подумалось Моттону, и он тряхнул головой, чтобы избавиться от мыслей о приезде теток, об отце и о матери. Он сделал еще глоток бренди. Что касается брака его родителей, то он был явно заключен не на небесах, а в аду. Его отца насильно загнали к церковному алтарю, точно так же, как его тетушки, очевидно, решили проделать с ним самим.
Будь он проклят, если допустит, чтобы его заманили в ту же ловушку, что и отца, хотя отчасти то была оплошность его излишне блудливого папы. Если бы тот не был вечно управляем своей плотью…
Моттон снова глотнул бренди. Совсем недавно в кабинете Уидмора его собственный фаллос был весьма настойчивым. Он не причинил мисс Паркер-Рот обычного в таких случаях повреждения, но если бы о том зашла речь, девушка оказалась бы к тому столь же склонной, как и он.
Разумеется, она не должна рассказать Уинифред о том, что происходило, ведь то была лишь пустая угроза.
Будь оно все проклято, себе он не желал такого брака, как у его родителей. Скорее предпочел бы вернуть свой титул короне. Папа жил в городе, попивал и погуливал со шлюхами; мама прозябала в деревне, леча шарлатанскими пилюлями и зельями свои воображаемые недуги. Когда Моттону было шестнадцать лет, отец его скончался от апоплексического удара в постели своей очередной любовницы, а позже мама приняла слишком большую дозу настойки опия, чтобы навсегда покончить со своими болезнями, настоящими и воображаемыми. Нет, он не намерен участвовать в такого рода брачном союзе.