Маккин Орк. Четыре сезона века

   - Ван Ваныч, поставь нашу "стенку ". Пожалуйста...
   - Завсегда, милая.
   Эту пластинку они могли слушать часами. Иван подошел к полке и вынул нужный конверт.
   - Тогда можно на пару тонов погромче, Елена... Прекрасная. А то, честно говоря, меня родная Алла Борисовна на подвиги сааав-сем не вдохновляет, добавил он и, обернувшись, замер: бесовская джига в ее глазах внезапно сменилась грустью, будто она совершила прыжок весны в осень.
   Звучала уже третья песня альбома, а он все не мог оторваться от взгляда.
   - Иванушка... - Ленка медленно поднялась с ковра и прыгнула на него...
   Поцелуй... Ощущение было совсем другим - на этот раз Вселенная была огромна, бесконечна, темна и зла. Она ополчилась только против них двоих, пыталась поглотить, расплющить и уничтожить, терзала их души, строила бесконечную стену вокруг и пророчила все беды людские. Ленка рыдала и искала защиты только у него одного - защитника маленьких девочек.
   ... Один на один, против всей Вселенной...
   x x x
   ... "Почему Марк никогда мне не рассказывал об этом? ! Почему? ! Он ведь знал, он один знал, что это такое!...
   Среда. Еще одна.
   - Ленкааа...
   - А?
   - Просто хорошо, что ты есть.
   - Иванушка... Вставать пора.
   - Уже.
   - Ну ты, развратник, марш на работу! Ааааа...
   x x x
   ... "Он давно уже понял! И про аквариум и про зеркало... Хотя, у него было что-то другое... совсем другое... Кому что"...
   Чуть позже вечером.
   - Ало... Ленок? Только не молчи! Я ненавижу, когда ты молчишь.
   - Иванушка, приезжай скорее! Мне страшно и одиноко..., - Ленка опять замолчала. - Оно мутное...
   - Милая! Кто оно? Ах, да... Не бойся, я уже лечу...
   x x x
   ... Не нужно искать ответ там, где его все равно нет... Но я смотрел сам на себя и не понял, что это я! А оно показывало только правду! Я думал, что оно издевается надо мной! Я там! Я был только там и нигде больше!...
   Понедельник. Вечер. Продолжение.
   Было уже довольно поздно - начало одиннадцатого. У подъезда исполкома стояла "волга" Петровича. Водитель спал. Иван вошел в просторный вестибюль и улыбнулся стоявшему на входе милиционеру, который почему-то отдал ему честь. Иван тоже отдал и поднялся на второй этаж. За столом секретарши сидел грустный Миха и что-то писал. Иван подошел к нему заглянул через плечо. Миха играл сам с собой в морской бой.
   - Миха, - тихо позвал Иван.
   - Ванюша! Беда какая-то с Петровичем. Напился, меня прогнал, - Миха оглянулся и с надеждой посмотрел на Ивана. - Ты потом домой?
   - Домой, именно домой.
   - Скажи мне, Ваня, ты счастлив? Ну скажи...
   - Не знаю. Раньше не задумывался, а в последнее время, склоняюсь, что иногда находит. Ну ты философ, Миха, - Иван даже растерялся. - Ты бы еще про смысл жизни спросил.
   - А что смысл? Разве он есть? Ну живем и живем. Ты вот будешь жить, пока руки есть крепкие, а я... Я тут сегодня на себя в зеркало смотрел и не мог понять за чем вообще я есть, а ты про смысл... Мы только там и живем, прямо как в кино. - Миха взглянул на "поле боя ". - Ну вот, опять я сам у себя выиграл. Господи, ну что за жизнь - даже сам себе нормально проиграть не могу, - эта фраза его явно развеселила.
   - Нет, Миха, ты не прав. Я бы сказал тебе, в чем смысл жизни, но именно тебе этого и не понять. Дай-ка я позвоню.
   Иван набрал номер. Трубку сняли, но сквозь слабый треск слышались обрывки чужого невнятного разговора.
   - Лееенкаааа! Не-мол-чи!
   - Ванюшенька! -послышался наконец радостный голос.
   - Милая, я ужасно соскучился! - Иван посмотрел на Миху, но тот был занят изучением своего проигрыша... или выигрыша.
   - Ванька, умоляю -я тоже скучаю без тебя. Тоска тут одной, а ты еще по вечерам так долго не приходишь.
   - Ленок, как и обещал, в это воскресенье отработаю и едем отдыхать на теплые моря. Хэй ю, родная, я скоро.
   Иван остановился около двери с медной табличкой: "Зам. Председателя тов. П. П. Онищенко ". Он решил не стучать, а просто толкнул дверь и вошел.
   Зам председателя был не просто пьян, он был пьян в стельку - голову держал с огромным трудом и пытался сосредоточить взгляд хотя бы на дверном проеме, в Ивана ему было уже не попасть.
   - Ван-но, родной! . . Ты знаешь, что мне полный пиздец настал? Не знаешь, так я скажу т-тебе. Гога-сука - увеличил ставку на латыша до писизисяти, тьфу до писи... Вано, мне писисидецс... - Петрович все еще пытался взглянуть Ивану в лицо, но у него не получалось.
   - Петрович, мы же с тобой лет десять знакомы. Всякое бывало, но я помню, что ты для меня сделал.
   - Ваня, христом-богом, уложи ты его, а?! Мне этот Фосыревский латыш, как заноза в заднице, Ван-но! А? Ну ты же знаешь, эту старую игру со стульями, когда мы бегаем, бегаем, бегаем..., - он все-таки уронил голову на стол. - Я устал, Вано, ты себе просто не представляешь, как...
   Перед Иваном сидел пятидесятилетний седой старик, фактический хозяин его города. Иван вспомнил размышления Михи о смысле жизни. Петрович был живым ответом - он имел одновременно все и ничего.
   - Бери, Вань, - Петрович с трудом открыл ящик стола и достал перетянутые резинкой пачки сторублевок - это аванс. Если положишь латыша, считай, что обеспечил себе безбедную старость, грядут большие перемены, Ваня. - Пауза затянулась почти на минуту. - Ваня... а на хера тебе старость? - Он опять задумался, тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя отупение и добавил:
   - Вано, ты хоть что-нибудь понимаешь?...
   x x x
   ... "Почему все так похоже? Если это люди, то почему они всегда серые? Почему разговаривают одними словами? По чему они слушают одну музыку и кто ее пишет такую, одинаковую до тошноты? Почему только в зеркале можно увидеть цвет собственных глаз?! Зачем они врут друг другу, за чем?!...
   Вторник. Вечер.
   - Ванюша, а ты хитрый, - Ленка забралась в кресло и поджала ноги. - Что во мне вызывает умиротворение? - Задумчиво переспросила она. - Что? Сейчас подумаю... ага, вот (Ленкина челка покачивалась в такт ее словам): снег, толстая кошка у огня, тюль на окнах, - медленно перечисляла она, - чужой сон, костер в лесу, лицо, когда его над водой склоняют, теплый полдень, знаешь, бывает такой, когда все вокруг будто застывает? Что еще? Старческие руки на спицах вяжут, цепочка огней вдоль моста, молитва, горячий чай в холод, запахи луговых трав, гитара, ладан, библиотека, отдых после долгой дороги, морозные узоры, хорошие слова, - тут она улыбнулась, - "поющие" стихи, смерть, нагретый солнцем песок, бледное лицо, ребенок, когда читает, в церкви очень хорошо поют, детские волосы, блики на воде, вечность... И горящий камин, - помолчав, закончила она.
   - Стой, Ленка, не так быстро - Иван наблюдал за ней, невольно сравнивая ее слова с ее обликом. - Никак не могу тебя понять, ты настолько разная, что просто теряюсь иногда, пытаюсь разобраться в моих чувствах и не могу ...Я пришел как-то домой, а тебя нет. Смотрю - ты музыку слушала, для меня музыка, это... как бы тебе объяснить... знаешь, говорят: "скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты". Для меня этим "скажи" является музыка, которую человек слушает. Ленка ответь, ну по чему так происходит? - Иван отпил из бокала и посмотрел сквозь него на пламя свечи. - Я живу сам по себе в этом городе, не понимая зачем и почему, кому я тут нужен. Хожу на работу, в другой жизни дерусь за огромные деньги, которые не могу потратить. А еще есть ты, которая не вписывается ни в одну из моих жизней - самая странная и непонятная, как тот старый клен у нас во дворе с одним-единственным листом...
   - Иванушка-дурачок! - Ленка засмеялась и потянулась. - Я это совсем другое, не имеющее отношение ни к чему. Просто есть и все. Ванька, я тебя люблю...
   x x x
   ... Иван не думал, это мысли убегали у него в голове от боли. Боль настигала их и рвала на части, вытесняя все кроме одной...
   Воскресенье. Вечер.
   Иван прошел придирчивый досмотр "выходного дня" на проходной и поднялся наверх. Дверь была открыта. В комнате можно было вешать топор от табачного дыма.
   - Из эни боди хоум? - рявкнул Иван.
   - Яволь. - Обычно звонкий голос Марка сейчас звучал, как глухое эхо.
   - Закончил?
   - Во, на столе. Наслаждайся, Ваня. - Марк держал у рта кусок сахара и равнодушно смотрел на аквариум. - Взгляни, что этот гад с нами сделал.
   Аквариум блистал девственной чистотой. Водоросли были прорежены и пересажены в шахматном порядке, камешки уложены аккуратными горками. Рядом с аквариумом стояла коробка с надписью "КОРМ". Все семь рыб плавали на поверхности кверху брюхом.
   - Они всплыли часа два назад. Вано, так кто из нас садист? Ты посмотри, что эта сука с нами сделала! - Гуревич протянул Ивану кусок сахара.
   Он машинально взял его и разжевал. Сахар был странный - "вязал" рот.
   С "ними" действительно творилось нечто странное. Одна из рыб вдруг стала прямо на глазах увеличиваться в размерах, и Иван с омерзением отметил, что она становится похожа на Мацариса. Мацарис улыбался и помахивал плавником, на котором виднелась бирка с инвентарным номером "513". Остальные шесть наоборот уменьшились и, сбившись в косяк, обсуждали поведение седьмой. Аквариум стал медленно принимать очертания чего-то виденного раньше. Пространство стремительно сворачивалось вокруг него - это было до боли знакомое ощущение, и Иван почувствовал, что его бросило в жар.
   - Марк, что это?!
   - ЛСД.
   - ЛСД?
   - Диэтиламид лизергиновой кислоты, стимулятор нервной системы, Ваня, очень сильный стимулятор, иначе я бы просто не успел... В Универе и Техноложке это зелье тоннами варят. А?
   - Зеркало... Это зеркало, Марк, вот, о чем оно молчало... Маааркххх..., - прохрипел Иван.
   - Какое зеркало? - удивленно спросил Марк, - хотя, кому что...
   Но Иван уже выбегал из кабинета.
   x x x
   ... "Иначе я бы просто не успел... Кому что... Я должен был понять, что такого не может быть! Ее вообще не бывает, как всего этого тоже! И латыша тоже никогда не было! Они все врут!"...
   Воскресенье. Вечер.
   Он стоял в ванной и смотрел на себя. Тот, в зеркале, ухмыляясь дразнил Ивана.
   - Вот, сука, что ты хотел мне сказать!? Я ненавижу тебя! Ненавижу! Иван изо всей силы врезал в ухмыляющуюся физиономию.
   Стекло с грохотом разлетелось на мельчайшие осколки. Секунду провисев, остатки зеркала рухнули в раковину, разломив ее пополам. Он поднял тяжелую раму и швырнул на пол, а потом топтал и выл, глядя на серебряную пыль...
   Осколки громко смеялись, давя на уши и пытались разорвать голову. Открылась дверь - это вернулась Лена, которая, услышав шум в ванной, сразу бросилась туда.
   - Ванюша, что случилось? ! На тебе лица нет!
   - У меня его совсем нет! - Он схватил ее руками за шею. - Ленка, милая, скажи, что это неправда, скажи! По чему? За чем?! Скажи, что это неправда! За что!?
   - Ванечка, какая правда? Что мне тебе сказать? - Глядя на его лицо, она не могла сдержать слезы и уже хрипя, пыталась перекричать. - Любимый, милый мой! Что я должна ответить? ! Что?
   - Ленка! Не молчи! Только не молчи! Не молчи! Не молчи, Ленкаааа! .....
   Руки еще долго не разжимались.
   ... Он положил ее на кровать, укрыв одеялом, включил "Стену" и пошел на кухню. Набрав номер телефона, Иван ждал ответа. Секунды сравнялись с часами.
   - Пожалуйста 17-й, девушка.
   - Соединяю.
   Трубку взял Миха.
   - Ванюша? - Его обычный, испуганный голос, сей час произносил каждое слово тихо, спокойно и уверенно. - А мы уже едем. Народ собрался, не опаздывай, времени-то совсем мало.
   - Миха, очень тебя прошу, не звони Ленке, как в прошлый раз. Она очень устала и спит. Не буди, а? . Проснется утром сама. Миха не буди ее, прошу тебя!
   - Ванечка, ну хорошо, хорошо, только... поторопись.
   - Ждите, - сказал Иван и бросил трубку.
   x x x
   ...Он игнорировал очередной красный, даже не заметив изумленное выражение лица случайно оказавшегося около светофора инспектора ГАИ. Иван влетел на мост со скоростью почти сто сорок. Слева сверкал огнями стадион имени Ленина. Теперь он уже не был стадионом - это было зеркало, огромное и переливающееся, дразнящее и манящее в свою блестящую пропасть.
   - Опять ты?! Я же тебя уничтожил! Что тебе еще от меня надо! ? Не молчи, говори! Что тебе надо?! Не-на-ви-жу!!!
   Иван уже не смотрел на дорогу и приближающийся парапет набережной. Он видел только свое отражение, и сейчас ему было совсем не больно...
   * Часть четвертая: ПЕРВЫЙ *
   "Забудем о течении времени; забудем о противостоянии суждений. Обратимся к бесконечности и займем свое место в ней"
   ЧЖУАН-ЦЗЫ
   Да, он действительно был первый, и первое, что он увидел, было солнце. Раннее утро умыло его чистой голубизной неба, и теперь оно сияло так гордо и величаво, что он даже зажмурился, окунувшись в утреннюю позолоту. Прежде не испытанное им ощущение праздника наполнило его - таким неожиданным и приятным оказалось это тепло. Хотя, "неожиданно" было не совсем верным, он догадывался, что рано или поздно должно было произойти чудо, которое согреет все его существо, он давно чувствовал это, но не мог себе представить этот источник тепла и света. Мрак покорно отступил, но он даже не заметил - он разговаривал с солнцем и оно отвечало ему...
   А еще были дожди - теплые, тяжелые ливни и густые утренние туманы. Он вдыхал тончайший аромат росы и хмелел от него. Капельки влаги преломляли солнечные лучи и разбрасывали вокруг разноцветные веселые искры. Это действительно было то, что он предполагал. Это была жизнь.
   Время шло дальше и, не вслушиваясь в его поступь, он жил тихо и неприметно, пока не появилась она, подобная теплу, что согрело его в самый первый день. Он увидел ее в окне - само совершенство, с огромными голубыми глазами, и сейчас, сравнивая с ними цвет неба, он отметил для себя, что окружающем мире нет постоянных эталонов красоты. Он с отчаянием понял, что стал рабом этих глаз, ставших для него новым светилом. Как жалел он, что может лишь наблюдать и молчать, молчать ... Тогда как естество его требовало освободить душу от невысказанных слов и отчаяние понемногу обживалось в ней. Да, это было именно от чаяние, так как то, что их разделяло, не имело физических границ, которые можно нарушить или сломать, это была даже не бездна. Только видеть... А ведь сколько всего можно поведать! Он сам удивлялся, как это раньше не заме чал, что у птиц разные голоса, совершенно невинные и чистые, как она сама? Теперь же гармония, населяющая нашу жизнь, но упорно не замечаемая им ранее, открылась во все полноте, он будто прозрел и обрел способность слышать Вселенную, всю сразу! Он узнал язык ветра, подолгу вслушиваясь в его вздохи, завывания и шепот; научился различать дожди по именам, нашептывающих ему о своей скоротечной жизни и смерти; тонкий слух его ловил легчайшие вздохи травинок. Он обрел стихотворный дар! Раньше ему даже помыслить было неловко о каких-то рифмах, он с читал это ненужной тратой времени, теперь же в словах, отражающих друг друга, он видел отблеск той самой гармонии! Музыка звучала в них, и он смело творил ее в душе, заставляя редкую гостью подчиняться настроению и малейшим прихотям сердца ли, разума ли - она стала подвластна ему во всем. Это была совсем другая жизнь, о которой он даже не предполагал. Когда подкрадывалась тьма, он пытался увидеть свою мечту сквозь плотные шторы, прислушивался к шагам за стеной, злился на траву, которая шуршала и мешала впитывать каждое ловимое им слово из тех, что доносились иногда из окна. Он немного смущался, подглядывая за чужой жизнью, но ведь она редко задергивала шторы, значит, не боялась и не сердилась, если кто-то взглянет в окошко ее жизни... Он стал понемногу считать ее жизнь в какой-то мере и своей. Будто каждый день он переступал стеклянную преграду волею любви и стекло таяло... Всходит солнце - он мысленно с ней! Сонно моргает ночь звездами - он опять спешит к ней, к ней...
   Однажды он подумал, что если бы вдруг она исчезла, он нашел бы ее в пении птиц, в лучах, в воздухе - во всем, везде! И тут же испугался этой мысли, умоляя некие силы не обращать внимания на этот бред, возникший от его молчаливой, созревшей любви. Утром он опять поворачивался к окну - она там! Счастье кружило ему голову. Когда он в первый раз услышал ее голос, то обрел еще большую силу в своей власти над музыкой и стихами. Он улыбался и безмолвно заигрывал с ней этой улыбкой. Жизнь была бесконечна...
   Еще прошло не замечаемое им время и оставило новое знание. Был поздний вечер, сильные порывы ветра с ненавистью разбрасывали обрушивающийся с неба водопад в разные стороны. В ее окне горел неяркий свет. Он чувствовал в себе крупные перемены. Ему было страшно, плохо и холодно, но если только увидеть ее, то сразу бы стало легче. Как он ждал! И когда наконец дождался, его отчаяния никто не слышал...
   Он рыдал, бессвязно бормотал что-то и молился непонятно кому или чему, взывал к ветру и солнцу, звал на помощь дождь. Все его внутреннее "я "протестовало против такой несправедливости. Он кричал от боли, но надеялся, что все еще можно изменить и неумолимый вершитель судеб дарует ему свою милость. Он только сейчас понял, что не знал слишком многого, что в этом мире обитают не только жизнь и смерть. Он все понял, но свет уже ушел навсегда...
   ...Двое стояли, обнявшись, у окна и смотрели на бурю. В комнате было тепло и тихо, уютно тикали часы на стене, и стрелки медленно ползли к самому началу ночи. На улице иногда что-то стонало, как живое существо, и от этого двое сильнее прижимались друг к другу.
   -Ты знаешь, любимый, мне кажется, что сегодня я что-то потеряла в этой жизни. Не могу понять... оно исчезло... далекое, неуловимое. Оно взяло с собою частичку меня... я знаю. Мне грустно и страшно.
   Она еще плотнее прижалась к нему, обвив руками его шею и спрятала лицо у него на груди. Они долго молчали - наступила тишина здесь и за окном. Наконец новый порыв ветра за окном дал разрешение на ответ.
   -Я знаю, почему тебе грустно. Взгляни в окно, видишь? С деревьев все листья опали, во-он последний в небо летит. Зима еще не скоро будет, а сейчас, родная, просто... осень.
   ЭПИЛОГ
   "...но я не располагаю точными сведениями об этом."
   Бируни, "Наука о звездах"
   ...А ничего не произошло. Как обычно, начало шестого сигнала соответствовало...
   Москва, декабрь 1999 года.
   От издателя
   Нет, перед нами не перевод с шотландского. С первых абзацев видно, что автор живет в России и весьма неплохо знает ее реалии. А за чем он назвался Мак-Кином - его личное дело, у каждого автора есть свои маленькие тайны.
   Мне показалось, что послесловие к этой книге необходимо, ибо на первый взгляд совершенно неясно, по чему эти четыре рассказа объединены одним названием. Ключом к пониманию авторского замысла служит слово "век "на титуле книги. Это наш прошедший Двадцатый век, отраженный, как в капле воды, в четырех новеллах. Можно заметить, что герои всех рассказов живут в одном питерском доме на Васильевском острове. И их судьбы как-то влияют друг на друга. Первая новелла о зарождающемся в душах детей фашизме, насилии, не встречающем отпора, переходит в историю о другом насилии и равнодушии мира к нему. Центральная новелла "Зеркало" более сложна по своему построению, здесь герой теряет свою личность и перестает существовать в том, настоящем, "зазеркалье", тогда как в реальности он любит, работает, занимается спортом...
   Эти рассказы жестки и некомфортны, требуется читательское усилие, чтобы преодолеть "сопротивление материала ", но, с другой стороны, они дают достаточно простора для интерпретаций и споров. Автор молод, его тексты пока опубликованы лишь в Интернете, и эта книга - заявка на литературную будущность.
   А. Житинский.