— Вы тоже пришли к такому выводу, мистер Мак-Элпайн? — спросил он.
Мак-Элпайн не ответил на его слова ни согласием, ни несогласием.
— Оставьте пока машину. Мы пошлем Генри и двух парней с транспортером забрать ее. А пока идемте-ка обедать. Мы заработали это. И выпивку. Стаканчик не помешает. Слишком много накопилось всего за последние четыре недели.
— Не буду возражать, мистер Мак-Элпайн.
Голубой «остин-мартин» Мак-Элпайна дожидался их возле самой станции обслуживания. Молча сели они в него и поехали по треку. Шум мотора постепенно стих.
Харлоу проводил машину взглядом. Если его и тревожили выводы Джекобсона или возможная поддержка этих соображений Мак-Элпайном, то это никак не отразилось на его поведении. Он спокойно подождал, пока машина скроется в сумерках, огляделся вокруг и, убедившись в полном безлюдье, направился к станции обслуживания «Гальяри». Здесь он открыл парусиновую сумку, висевшую на плече, достал карманный фонарик с меняющимся стеклом, молоток, отвертку, слесарное зубило и разложил все это на крышке ящика. Вначале он осветил фонариком ящик и станцию обслуживания «Гальяри». Одно движение рычажка — и белый свет заменился темно-красным. Харлоу взял в руки молоток, зубило и принялся за работу.
Большая часть ящиков и коробок не были закрыты, ибо в них не хранилось ничего из того, что могло заинтересовать даже самого неприхотливого вора, взгляд его просто запутался бы в этой коллекции частей двигателей, гаек и других предметов, вполне понятных только знатоку. Если бы вор и взял что-то отсюда, то наверняка не смог бы этим воспользоваться. Те же несколько ящиков, что Харлоу пришлось распечатать, он открывал чрезвычайно осторожно.
Медлить было нельзя, и Харлоу осмотрел их за минимальное время. Тем более что он, очевидно, знал о что ищет. В некоторые ящики и коробки он просто заглянул, на другие тратил не больше минуты, и через полчаса он уже закрывал все проверенные ящики и коробки, стараясь не оставлять при этом каких-либо следов. Потом он сложил в сумку молоток и другие инструменты, сунул туда же фонарик и, словно растворившись во тьме, покинул станцию обслуживания «Гальяри». Харлоу редко проявлял эмоции, поэтому и сейчас невозможно было понять, удовлетворен ли он результатами своих поисков.
Четырнадцать дней спустя Николо Траккиа получил, как и предполагал Мак-Элпайн, свой большой приз — предмет вожделений всей его жизни. Он выиграл Гран При в Австрии. Харлоу, на которого, впрочем, никто и не надеялся, не выиграл ничего. Более того, он даже и не добрался до финиша, он, можно сказать, лишь начал гонку, сделав на четыре круга больше, чем в Англии, где вообще сошел с первого же круга.
Но начал ее хорошо. По любым стандартам, даже по его собственным, он блестяще провел старт, вырвался далеко вперед и сошел на пятом круге. Уже через несколько минут после этого его «коронадо» оказался на станции обслуживания. Когда Харлоу вылез из машины, то выглядел вполне нормально: ничего тревожного, никаких отклонений от нормы. Но руки у него были глубоко засунуты в карманы комбинезона и крепко сжаты в кулаки — в таком положении не определишь, дрожат они или нет. Он вытащил руку с раскрытой ладонью всего лишь на миг — чтобы отмахнуться от обслуживающего машину персонала, проявлявшего излишнее участие, отмахнулся от всех, кроме сидящей в кресле Мэри.
— Не надо паниковать. — Он тряхнул головой. — И не спешите. Выбило четвертую скорость. — Он стоял, мрачно поглядывая на трек.
Мак-Элпайн внимательно посмотрел на него, потом на Даннета, который кивнул, будто не замечая этого взгляда Мак-Элпайна и не сводя глаз с рук Харлоу, спрятанных в карманах комбинезона.
— Мы попробуем снять Никки. Вы можете взять его машину, — предложил Мак-Элпайн.
Харлоу медлил с ответом. Услышав рев приближающейся гоночной машины, кивнул в сторону трека. Другие тоже увидели машину на прямой. Светло-зеленый «коронадо» в стиле Харлоу промчался мимо и устремился дальше по трассе. Только через пятнадцать секунд появилась наконец голубая королевская машина Нойбауэра, принадлежащая клубу «Гальяри». Харлоу повернулся и посмотрел на Мак-Элпайна. На обычно спокойном лице его было подобие удивления.
— Снять его? Боже мой, Мак, о чем вы говорите? Пятнадцать убедительных секунд, выигранных Никки, когда я сошел с круга. Вы подумайте, чего он лишается. Наш синьор Траккиа никогда не простит ни мне, ни вам, если вы его отстраните от гонок именно сейчас. Ведь это будет его первый Гран При, о каком он так мечтал.
Харлоу повернулся и пошел прочь с таким видом, словно это обстоятельство вполне примирило его с собственным проигрышем. Мэри и Рори смотрели, как он уходит: она — со скрытым состраданием, а он — со злорадством и нескрываемым презрением. Мак-Элпайн замешкался с ответом, но вдруг тоже повернулся и зашагал прочь, только в другом направлении. Даннет сопровождал его. Оба остановились возле станции обслуживания.
— Итак? — сказал Мак-Элпайн.
— Что «итак», Джеймс? — переспросил Даннет.
— Пожалуйста, не надо. От вас я подобного не заслуживаю.
— Вы интересуетесь, заметил ли я то же самое, что и вы? Его руки?
— Они дрожали. — Мак-Элпайн покачал сокрушенно головой и надолго умолк. — Я утверждаю: они к этому приходят все. Независимо от хладнокровия, отваги или блеска славы. Я утверждаю: они все к этому приходят! А когда человек обладает хладнокровием и железной выдержкой нашего Джонни, то крушение особенно быстрое.
— И когда же наступит окончательное падение?
— Довольно скоро, думаю. И все-таки я постараюсь дать ему еще один, последний шанс на гонку за Гран При.
— А знаете ли вы, что он сейчас сделает, а затем ближе к ночи, попозже, — он стал очень хитрым.
— Думаю, что этого я знать не хочу.
— Он пойдет к своей любимой бутылке.
Голос с сильным акцентом выходца из Глазго неожиданно прервал их разговор:
— Ходят слухи, что она и в самом деле стала его любимой подружкой.
Мак-Элпайн и Даннет обернулись. Перед ними будто из ниоткуда появился маленький человечек с очень морщинистым лицом и пышными седыми усами, которые так особенно выделялись из-за контраста с монашеской тонзурой на его голове. Еще более странной казалась длинная и тонкая сигара, торчащая в уголке добродушного беззубого рта. Человечка звали Генри, он был старейшим водителем транспортера. Сигара была его отличительной чертой. О нем говорили, что он и ест с сигарой во рту, и спит.
— Подслушивал, что ли? — спросил, не повышая голоса, Мак-Элпайн.
— Подслушивал! — Трудно было определить по тону Генри, удивлен он или возмущен таким предположением. — Вы знаете отлично, что я никогда не подслушиваю, мистер Мак-Элпайн. Я просто случайно все слышал. А это совсем другое.
— И что же вы хотите нам сказать?
— А я уже все сказал. — Генри был все так же олимпийски спокоен. — Я думаю, что он гоняет машину как ненормальный и все другие гонщики как черта боятся его. Факт, боятся. Нельзя его выпускать на трассу. Он человек пришибленный, вы это видите. И в Глазго о таких пришибленных людях говорят...
— Мы знаем, что там говорят, — возразил Даннет. — Я думал, вы его друг, Генри?
— Ага, я им и остаюсь. Самый замечательный джентльмен из всех, кого я знал, прошу прощения у обоих джентльменов. Я потому и не хочу ему смерти или судебного дела.
— Вы лучше занимайтесь своей работой, следите за транспортером, Генри, а я примусь за свои обязанности и буду заниматься командой «Коронадо», — дружески посоветовал Мак-Элпайн.
Генри кивнул и повернул обратно, походкой и каждым жестом выражая неодобрение. Мак-Элпайн с таким же мрачным лицом потер щеку и произнес:
— Он, скорее всего, прав. Я действительно имею все основания думать так о гонщике.
— Что такое, Джеймс?
— Сломался. Кончился. Как сказал Генри, пришиблен.
— Пришибло кем? Или чем?
— Его пришиб парень по имени Бахус, Алексис. Парень, действующий не битьем, а выпивкой.
— И у нас есть доказательства?
— Не доказательства того, что он пьет, а отсутствие доказательств его трезвости. Мне хочется просто выругаться.
— Простите, не понимаю. Сдается мне, что вы слишком мудрствуете, Джеймс.
Мак-Элпайн кивнул и коротко рассказал об ошибке в линии своего поведения. Уже в день гибели Джету, когда Харлоу потерял выдержку до того, что даже не мог ни налить из бутылки, ни выпить стакан коньяку, Мак-Элпайн впервые догадался, что он начал прикладываться к бутылке. Само собой, не было никаких откровенных попоек, потому что тогда гонщик автоматически исключается из состава соревнующихся на треках мира, не было шумных компаний, все было скрытно и хитро. Харлоу предпочитал пить в одиночестве, выбирая для этого места укромные, где его никто не мог застать. Про это Мак-Элпайн узнал со временем, наняв для слежки за Харлоу специального человека, ходившего за ним по пятам. Однако, обнаружив слежку по своей проницательности или от везения, он ловко избавлялся от наблюдения, всякий раз исчезая из виду, поэтому следившему удалось только раза три пройти за ним до маленького винного погребка, затерянного в окружающих треки Хоккенхайма и Нюрбергринга лесах. В этих трех случаях Харлоу просто пробовал спиртное, деликатно, с завидной умеренностью потягивая содержимое маленького стаканчика, что для гонщика «Формулы-1» вовсе недостаточно, чтобы потерять свои спортивные качества. Но то, что он так успешно и тщательно старался отделаться от слежки, для Мак-Элпайна было доказательством душевной смуты, неустойчивости и скрытного пьянства Харлоу. И в довершение ко всему Мак-Элпайн поведал, что в последнее время появилось еще одно тревожное подтверждение постоянного пьянства и пагубного пристрастия Харлоу к шотландскому виски.
Даннет ничего не говорил, пока не убедился, что Мак-Элпайн, видимо, не намерен распространяться на этот счет.
— Подтверждение? — спросил он. — Какое еще подтверждение?
— Обоняние — вот какое.
— Я ни разу не почувствовал запаха, — помолчав, сказал Даннет.
— Это потому, Алексис, — доброжелательно объяснил Мак-Элпайн, — что вы совершенно не чувствуете запахов. Вы не чувствуете запаха масла, не чувствуете запаха горючего, не чувствуете запаха горящих шин. Как же вы можете почувствовать запах шотландского виски?
Даннет склонил голову в знак полного согласия.
— А вы ощутили какой-нибудь запах? — спросил он. Мак-Элпайн отрицательно покачал головой.
— Отлично, так в чем же тогда дело?
— Он избегает меня теперь, — сказал Мак-Элпайн, — а ведь мы дружили с Джонни и довольно крепко. Теперь же всякий раз, как он оказывается рядом со мной, от него несет ментоловыми таблетками. Разве это вам ничего не подсказывает?
— Ерунда, Джеймс. Это не доказательство.
— Возможно, и нет, но Траккиа, Джекобсон и Рори подтверждают то же.
— Ну и нашли беспристрастных свидетелей. Если Джонни заставят уйти, кто выдвинется в команде «Коронадо» в гонщики номер один с хорошими шансами вскоре выйти в чемпионы? Кто, как не наш Никки. Джекобсон и Джонни никогда не были приятелями и в хорошие времена, а нынче их отношения вообще ухудшились: Джекобсон недоволен поломками его машин, а еще более недоволен заявлениями Харлоу о том, что механик здесь ни при чем, потому что сразу возникает вопрос о его хорошем знании машин. Ну а что касается Рори, так он возненавидел Джонни, если говорить откровенно, потому, что злится на него из-за Мэри, из-за его отношения к ней, а больше оттого, что после всех событий она нисколько не изменила своего отношения к нему. Я подозреваю, Джеймс, что ваша дочь единственная из всех, кто безраздельно верит в Джонни Харлоу.
— Да, я знаю. — Мак-Элпайн помолчал и добавил проникновенно: — Мэри была первая из всех, кто заговорил со мной об этом.
— О, Иисус! — Даннет сокрушенно оглядел трек и опять повернулся к Мак-Элпайну. — Значит, выхода нет. Вам придется удалить его. И предпочтительно сегодня.
— Нет, Алексис. Разница между нами в том, что вы узнали все это только сегодня, а я уже какое-то время размышлял над этим. Так что имел время разобраться. Я дам ему еще одну попытку выступить на Гран При.
Станция машин в сумерках походила на последнее прибежище бегемотов доисторических времен. Огромные транспортеры для перевозки по всей Европе гоночных машин, запасных частей и передвижных ремонтных мастерских, будто фантастический образ всеобщей гибели техники, застыли во мгле. Безжизненное скопление неосвещенных машин. Таким был бы парк машин, если бы не одинокая фигура, бесшумно проскользнувшая в ворота.
Джонни Харлоу не скрывал бы своего присутствия от глаз случайно увидевшего его здесь, если таковой оказался бы. Помахивая маленькой парусиновой сумкой, он пересек автомобильную стоянку и остановился возле одного из огромных «бегемотов», на котором сзади и с боков было выведено слово «Феррари». Он даже не стал торкаться в дверь транспортера, а сразу извлек из сумки связку ключей самой причудливой формы и через несколько секунд отомкнул замок. Он влез внутрь, и дверь за ним мгновенно закрылась. Минут пять Джонни терпеливо наблюдал в одно и другое окошки, расположенные в боковых стенках транспортера, друг против друга, не видел ли кто-либо его незаконное вторжение. Судя по всему, его никто не видел. Убедившись в этом, Харлоу извлек плоский карманный фонарик из полотняной сумки, включил свет, остановился возле ближайшего к нему «феррари» и принялся внимательно его обследовать.
В тот вечер в вестибюле гостиницы собралось человек тридцать. Среди них были Мэри Мак-Элпайн и ее брат, Генри и двое рыжих близнецов Рэфферти. Все оживленно и громко обменивались мнениями.
Гостиницу отдали, на уик-энд командам — участникам международных гонок на Гран При, и гонщики особо не стеснялись в выражениях. Все уже — и гонщики, и механики — сняли свою рабочую одежду и переоделись в вечерние костюмы, — как и полагается к обеду, до которого было не так далеко. Генри среди них особо выделялся, наряженный в серый крапчатый костюм с красной розой в петлице. Даже его всегда торчащие усы были расчесаны. Мэри сидела рядом с ним и с Рори, который их несколько сторонился и читал или делал вид, что читает, журнал. Мэри сидела безмолвно, без улыбки, машинально сжимая и вертя одну из тростей, заменивших ей костыли. Неожиданно она повернулась к Генри.
— Куда исчезает Джонни вечерами? После обеда мы почти не видимся с ним.
— Джонни? — Генри поправил цветок в петлице. — Не представляю, мисс. Может быть, он завел себе другую компанию. Может быть, предпочитает есть в другом месте. Может быть, что другое.
Рори намеренно закрыл журналом лицо. По тому, как неподвижны были его глаза, можно было с уверенностью сказать, что он не читал его, весь превратившись в слух.
— Может быть, дело вовсе не в том, что где-то лучше готовят, — сказала Мэри.
— Девушка, мисс? Джонни Харлоу не интересуется девушками. — Генри хитровато глянул на нее и принял вид несколько манерный, какой, по его пониманию, и должен иметь джентльмен. — Исключая одну известную мне особу.
— Не прикидывайтесь дурачком. — Мэри Мак-Элпайн не всегда была розой без шипов. — Вы знаете, о чем я спрашиваю.
— Так о чем вы спрашиваете, мисс?
— Не хитрите со мной, Генри.
Генри принял скорбный вид непонятого человека.
— Я не так умен, чтобы хитрить с другими, мисс.
Мэри посмотрела на него проницательно и сразу отвернулась. Рори поспешно отвел глаза. Он смотрел очень сосредоточенно, но облачко задумчивости не скрывало того, что мысли у него не самые добрые.
Харлоу, чтобы не устраивать иллюминации, вынужден был пользоваться темно-красным светом фонаря, обследуя глубокие ящики с запасными деталями. Внезапно он выпрямился, поднял голову, прислушиваясь, выключил фонарик и, скользнув к окну, выглянул в него. Вечерние сумерки сменились непроглядной ночью, но желтоватый полумесяц, иногда появлявшийся из-за разрывов туч, позволял видеть окружающее. Два человека, пробираясь между транспортерами, направлялись к стоянке машин «Коронадо», расположенной в двадцати футах от места наблюдения Харлоу. В них легко можно было узнать Мак-Элпайна и Джекобсона. Харлоу осторожно приоткрыл дверь транспортера, так чтобы оставить себе путь к отступлению и чтобы в поле зрения была дверь транспортера «Коронадо». Мак-Элпайн вставлял в этот момент ключ в замочную скважину.
— Так, нет никакого сомнения, — сказал он. — Харлоу не придумал это. Четвертая скорость выведена из строя?
— Совершенно.
— Значит, он может быть оправдан? — спросил Мак-Элпайн почти умоляющим голосом.
— Это можно сделать разными способами. — Тон Джекобсона оставлял очень мало надежды.
— Это так. Я понимаю. Что же, пойдемте взглянем на эту чертову коробку.
Оба вошли внутрь, и сразу в транспортере зажегся свет. Харлоу с редкой на его лице полуулыбкой кивнул, прикрыл дверь и продолжил осмотр. Он действовал с той же предусмотрительностью, как и на станции обслуживания «Гальяри», аккуратно вскрывая ящики и коробки и с величайшей осторожностью все закрывая, не оставляя за собой никаких следов. Он работал быстро и внимательно и остановился лишь раз, когда снова услышал снаружи подозрительные звуки. Он убедился, что это Мак-Элпайн и Джекобсон вышли из транспортера «Коронадо» и направились прочь из парка машин, и снова возвратился к своему занятию.
Мак-Элпайн не ответил на его слова ни согласием, ни несогласием.
— Оставьте пока машину. Мы пошлем Генри и двух парней с транспортером забрать ее. А пока идемте-ка обедать. Мы заработали это. И выпивку. Стаканчик не помешает. Слишком много накопилось всего за последние четыре недели.
— Не буду возражать, мистер Мак-Элпайн.
Голубой «остин-мартин» Мак-Элпайна дожидался их возле самой станции обслуживания. Молча сели они в него и поехали по треку. Шум мотора постепенно стих.
Харлоу проводил машину взглядом. Если его и тревожили выводы Джекобсона или возможная поддержка этих соображений Мак-Элпайном, то это никак не отразилось на его поведении. Он спокойно подождал, пока машина скроется в сумерках, огляделся вокруг и, убедившись в полном безлюдье, направился к станции обслуживания «Гальяри». Здесь он открыл парусиновую сумку, висевшую на плече, достал карманный фонарик с меняющимся стеклом, молоток, отвертку, слесарное зубило и разложил все это на крышке ящика. Вначале он осветил фонариком ящик и станцию обслуживания «Гальяри». Одно движение рычажка — и белый свет заменился темно-красным. Харлоу взял в руки молоток, зубило и принялся за работу.
Большая часть ящиков и коробок не были закрыты, ибо в них не хранилось ничего из того, что могло заинтересовать даже самого неприхотливого вора, взгляд его просто запутался бы в этой коллекции частей двигателей, гаек и других предметов, вполне понятных только знатоку. Если бы вор и взял что-то отсюда, то наверняка не смог бы этим воспользоваться. Те же несколько ящиков, что Харлоу пришлось распечатать, он открывал чрезвычайно осторожно.
Медлить было нельзя, и Харлоу осмотрел их за минимальное время. Тем более что он, очевидно, знал о что ищет. В некоторые ящики и коробки он просто заглянул, на другие тратил не больше минуты, и через полчаса он уже закрывал все проверенные ящики и коробки, стараясь не оставлять при этом каких-либо следов. Потом он сложил в сумку молоток и другие инструменты, сунул туда же фонарик и, словно растворившись во тьме, покинул станцию обслуживания «Гальяри». Харлоу редко проявлял эмоции, поэтому и сейчас невозможно было понять, удовлетворен ли он результатами своих поисков.
Четырнадцать дней спустя Николо Траккиа получил, как и предполагал Мак-Элпайн, свой большой приз — предмет вожделений всей его жизни. Он выиграл Гран При в Австрии. Харлоу, на которого, впрочем, никто и не надеялся, не выиграл ничего. Более того, он даже и не добрался до финиша, он, можно сказать, лишь начал гонку, сделав на четыре круга больше, чем в Англии, где вообще сошел с первого же круга.
Но начал ее хорошо. По любым стандартам, даже по его собственным, он блестяще провел старт, вырвался далеко вперед и сошел на пятом круге. Уже через несколько минут после этого его «коронадо» оказался на станции обслуживания. Когда Харлоу вылез из машины, то выглядел вполне нормально: ничего тревожного, никаких отклонений от нормы. Но руки у него были глубоко засунуты в карманы комбинезона и крепко сжаты в кулаки — в таком положении не определишь, дрожат они или нет. Он вытащил руку с раскрытой ладонью всего лишь на миг — чтобы отмахнуться от обслуживающего машину персонала, проявлявшего излишнее участие, отмахнулся от всех, кроме сидящей в кресле Мэри.
— Не надо паниковать. — Он тряхнул головой. — И не спешите. Выбило четвертую скорость. — Он стоял, мрачно поглядывая на трек.
Мак-Элпайн внимательно посмотрел на него, потом на Даннета, который кивнул, будто не замечая этого взгляда Мак-Элпайна и не сводя глаз с рук Харлоу, спрятанных в карманах комбинезона.
— Мы попробуем снять Никки. Вы можете взять его машину, — предложил Мак-Элпайн.
Харлоу медлил с ответом. Услышав рев приближающейся гоночной машины, кивнул в сторону трека. Другие тоже увидели машину на прямой. Светло-зеленый «коронадо» в стиле Харлоу промчался мимо и устремился дальше по трассе. Только через пятнадцать секунд появилась наконец голубая королевская машина Нойбауэра, принадлежащая клубу «Гальяри». Харлоу повернулся и посмотрел на Мак-Элпайна. На обычно спокойном лице его было подобие удивления.
— Снять его? Боже мой, Мак, о чем вы говорите? Пятнадцать убедительных секунд, выигранных Никки, когда я сошел с круга. Вы подумайте, чего он лишается. Наш синьор Траккиа никогда не простит ни мне, ни вам, если вы его отстраните от гонок именно сейчас. Ведь это будет его первый Гран При, о каком он так мечтал.
Харлоу повернулся и пошел прочь с таким видом, словно это обстоятельство вполне примирило его с собственным проигрышем. Мэри и Рори смотрели, как он уходит: она — со скрытым состраданием, а он — со злорадством и нескрываемым презрением. Мак-Элпайн замешкался с ответом, но вдруг тоже повернулся и зашагал прочь, только в другом направлении. Даннет сопровождал его. Оба остановились возле станции обслуживания.
— Итак? — сказал Мак-Элпайн.
— Что «итак», Джеймс? — переспросил Даннет.
— Пожалуйста, не надо. От вас я подобного не заслуживаю.
— Вы интересуетесь, заметил ли я то же самое, что и вы? Его руки?
— Они дрожали. — Мак-Элпайн покачал сокрушенно головой и надолго умолк. — Я утверждаю: они к этому приходят все. Независимо от хладнокровия, отваги или блеска славы. Я утверждаю: они все к этому приходят! А когда человек обладает хладнокровием и железной выдержкой нашего Джонни, то крушение особенно быстрое.
— И когда же наступит окончательное падение?
— Довольно скоро, думаю. И все-таки я постараюсь дать ему еще один, последний шанс на гонку за Гран При.
— А знаете ли вы, что он сейчас сделает, а затем ближе к ночи, попозже, — он стал очень хитрым.
— Думаю, что этого я знать не хочу.
— Он пойдет к своей любимой бутылке.
Голос с сильным акцентом выходца из Глазго неожиданно прервал их разговор:
— Ходят слухи, что она и в самом деле стала его любимой подружкой.
Мак-Элпайн и Даннет обернулись. Перед ними будто из ниоткуда появился маленький человечек с очень морщинистым лицом и пышными седыми усами, которые так особенно выделялись из-за контраста с монашеской тонзурой на его голове. Еще более странной казалась длинная и тонкая сигара, торчащая в уголке добродушного беззубого рта. Человечка звали Генри, он был старейшим водителем транспортера. Сигара была его отличительной чертой. О нем говорили, что он и ест с сигарой во рту, и спит.
— Подслушивал, что ли? — спросил, не повышая голоса, Мак-Элпайн.
— Подслушивал! — Трудно было определить по тону Генри, удивлен он или возмущен таким предположением. — Вы знаете отлично, что я никогда не подслушиваю, мистер Мак-Элпайн. Я просто случайно все слышал. А это совсем другое.
— И что же вы хотите нам сказать?
— А я уже все сказал. — Генри был все так же олимпийски спокоен. — Я думаю, что он гоняет машину как ненормальный и все другие гонщики как черта боятся его. Факт, боятся. Нельзя его выпускать на трассу. Он человек пришибленный, вы это видите. И в Глазго о таких пришибленных людях говорят...
— Мы знаем, что там говорят, — возразил Даннет. — Я думал, вы его друг, Генри?
— Ага, я им и остаюсь. Самый замечательный джентльмен из всех, кого я знал, прошу прощения у обоих джентльменов. Я потому и не хочу ему смерти или судебного дела.
— Вы лучше занимайтесь своей работой, следите за транспортером, Генри, а я примусь за свои обязанности и буду заниматься командой «Коронадо», — дружески посоветовал Мак-Элпайн.
Генри кивнул и повернул обратно, походкой и каждым жестом выражая неодобрение. Мак-Элпайн с таким же мрачным лицом потер щеку и произнес:
— Он, скорее всего, прав. Я действительно имею все основания думать так о гонщике.
— Что такое, Джеймс?
— Сломался. Кончился. Как сказал Генри, пришиблен.
— Пришибло кем? Или чем?
— Его пришиб парень по имени Бахус, Алексис. Парень, действующий не битьем, а выпивкой.
— И у нас есть доказательства?
— Не доказательства того, что он пьет, а отсутствие доказательств его трезвости. Мне хочется просто выругаться.
— Простите, не понимаю. Сдается мне, что вы слишком мудрствуете, Джеймс.
Мак-Элпайн кивнул и коротко рассказал об ошибке в линии своего поведения. Уже в день гибели Джету, когда Харлоу потерял выдержку до того, что даже не мог ни налить из бутылки, ни выпить стакан коньяку, Мак-Элпайн впервые догадался, что он начал прикладываться к бутылке. Само собой, не было никаких откровенных попоек, потому что тогда гонщик автоматически исключается из состава соревнующихся на треках мира, не было шумных компаний, все было скрытно и хитро. Харлоу предпочитал пить в одиночестве, выбирая для этого места укромные, где его никто не мог застать. Про это Мак-Элпайн узнал со временем, наняв для слежки за Харлоу специального человека, ходившего за ним по пятам. Однако, обнаружив слежку по своей проницательности или от везения, он ловко избавлялся от наблюдения, всякий раз исчезая из виду, поэтому следившему удалось только раза три пройти за ним до маленького винного погребка, затерянного в окружающих треки Хоккенхайма и Нюрбергринга лесах. В этих трех случаях Харлоу просто пробовал спиртное, деликатно, с завидной умеренностью потягивая содержимое маленького стаканчика, что для гонщика «Формулы-1» вовсе недостаточно, чтобы потерять свои спортивные качества. Но то, что он так успешно и тщательно старался отделаться от слежки, для Мак-Элпайна было доказательством душевной смуты, неустойчивости и скрытного пьянства Харлоу. И в довершение ко всему Мак-Элпайн поведал, что в последнее время появилось еще одно тревожное подтверждение постоянного пьянства и пагубного пристрастия Харлоу к шотландскому виски.
Даннет ничего не говорил, пока не убедился, что Мак-Элпайн, видимо, не намерен распространяться на этот счет.
— Подтверждение? — спросил он. — Какое еще подтверждение?
— Обоняние — вот какое.
— Я ни разу не почувствовал запаха, — помолчав, сказал Даннет.
— Это потому, Алексис, — доброжелательно объяснил Мак-Элпайн, — что вы совершенно не чувствуете запахов. Вы не чувствуете запаха масла, не чувствуете запаха горючего, не чувствуете запаха горящих шин. Как же вы можете почувствовать запах шотландского виски?
Даннет склонил голову в знак полного согласия.
— А вы ощутили какой-нибудь запах? — спросил он. Мак-Элпайн отрицательно покачал головой.
— Отлично, так в чем же тогда дело?
— Он избегает меня теперь, — сказал Мак-Элпайн, — а ведь мы дружили с Джонни и довольно крепко. Теперь же всякий раз, как он оказывается рядом со мной, от него несет ментоловыми таблетками. Разве это вам ничего не подсказывает?
— Ерунда, Джеймс. Это не доказательство.
— Возможно, и нет, но Траккиа, Джекобсон и Рори подтверждают то же.
— Ну и нашли беспристрастных свидетелей. Если Джонни заставят уйти, кто выдвинется в команде «Коронадо» в гонщики номер один с хорошими шансами вскоре выйти в чемпионы? Кто, как не наш Никки. Джекобсон и Джонни никогда не были приятелями и в хорошие времена, а нынче их отношения вообще ухудшились: Джекобсон недоволен поломками его машин, а еще более недоволен заявлениями Харлоу о том, что механик здесь ни при чем, потому что сразу возникает вопрос о его хорошем знании машин. Ну а что касается Рори, так он возненавидел Джонни, если говорить откровенно, потому, что злится на него из-за Мэри, из-за его отношения к ней, а больше оттого, что после всех событий она нисколько не изменила своего отношения к нему. Я подозреваю, Джеймс, что ваша дочь единственная из всех, кто безраздельно верит в Джонни Харлоу.
— Да, я знаю. — Мак-Элпайн помолчал и добавил проникновенно: — Мэри была первая из всех, кто заговорил со мной об этом.
— О, Иисус! — Даннет сокрушенно оглядел трек и опять повернулся к Мак-Элпайну. — Значит, выхода нет. Вам придется удалить его. И предпочтительно сегодня.
— Нет, Алексис. Разница между нами в том, что вы узнали все это только сегодня, а я уже какое-то время размышлял над этим. Так что имел время разобраться. Я дам ему еще одну попытку выступить на Гран При.
Станция машин в сумерках походила на последнее прибежище бегемотов доисторических времен. Огромные транспортеры для перевозки по всей Европе гоночных машин, запасных частей и передвижных ремонтных мастерских, будто фантастический образ всеобщей гибели техники, застыли во мгле. Безжизненное скопление неосвещенных машин. Таким был бы парк машин, если бы не одинокая фигура, бесшумно проскользнувшая в ворота.
Джонни Харлоу не скрывал бы своего присутствия от глаз случайно увидевшего его здесь, если таковой оказался бы. Помахивая маленькой парусиновой сумкой, он пересек автомобильную стоянку и остановился возле одного из огромных «бегемотов», на котором сзади и с боков было выведено слово «Феррари». Он даже не стал торкаться в дверь транспортера, а сразу извлек из сумки связку ключей самой причудливой формы и через несколько секунд отомкнул замок. Он влез внутрь, и дверь за ним мгновенно закрылась. Минут пять Джонни терпеливо наблюдал в одно и другое окошки, расположенные в боковых стенках транспортера, друг против друга, не видел ли кто-либо его незаконное вторжение. Судя по всему, его никто не видел. Убедившись в этом, Харлоу извлек плоский карманный фонарик из полотняной сумки, включил свет, остановился возле ближайшего к нему «феррари» и принялся внимательно его обследовать.
В тот вечер в вестибюле гостиницы собралось человек тридцать. Среди них были Мэри Мак-Элпайн и ее брат, Генри и двое рыжих близнецов Рэфферти. Все оживленно и громко обменивались мнениями.
Гостиницу отдали, на уик-энд командам — участникам международных гонок на Гран При, и гонщики особо не стеснялись в выражениях. Все уже — и гонщики, и механики — сняли свою рабочую одежду и переоделись в вечерние костюмы, — как и полагается к обеду, до которого было не так далеко. Генри среди них особо выделялся, наряженный в серый крапчатый костюм с красной розой в петлице. Даже его всегда торчащие усы были расчесаны. Мэри сидела рядом с ним и с Рори, который их несколько сторонился и читал или делал вид, что читает, журнал. Мэри сидела безмолвно, без улыбки, машинально сжимая и вертя одну из тростей, заменивших ей костыли. Неожиданно она повернулась к Генри.
— Куда исчезает Джонни вечерами? После обеда мы почти не видимся с ним.
— Джонни? — Генри поправил цветок в петлице. — Не представляю, мисс. Может быть, он завел себе другую компанию. Может быть, предпочитает есть в другом месте. Может быть, что другое.
Рори намеренно закрыл журналом лицо. По тому, как неподвижны были его глаза, можно было с уверенностью сказать, что он не читал его, весь превратившись в слух.
— Может быть, дело вовсе не в том, что где-то лучше готовят, — сказала Мэри.
— Девушка, мисс? Джонни Харлоу не интересуется девушками. — Генри хитровато глянул на нее и принял вид несколько манерный, какой, по его пониманию, и должен иметь джентльмен. — Исключая одну известную мне особу.
— Не прикидывайтесь дурачком. — Мэри Мак-Элпайн не всегда была розой без шипов. — Вы знаете, о чем я спрашиваю.
— Так о чем вы спрашиваете, мисс?
— Не хитрите со мной, Генри.
Генри принял скорбный вид непонятого человека.
— Я не так умен, чтобы хитрить с другими, мисс.
Мэри посмотрела на него проницательно и сразу отвернулась. Рори поспешно отвел глаза. Он смотрел очень сосредоточенно, но облачко задумчивости не скрывало того, что мысли у него не самые добрые.
Харлоу, чтобы не устраивать иллюминации, вынужден был пользоваться темно-красным светом фонаря, обследуя глубокие ящики с запасными деталями. Внезапно он выпрямился, поднял голову, прислушиваясь, выключил фонарик и, скользнув к окну, выглянул в него. Вечерние сумерки сменились непроглядной ночью, но желтоватый полумесяц, иногда появлявшийся из-за разрывов туч, позволял видеть окружающее. Два человека, пробираясь между транспортерами, направлялись к стоянке машин «Коронадо», расположенной в двадцати футах от места наблюдения Харлоу. В них легко можно было узнать Мак-Элпайна и Джекобсона. Харлоу осторожно приоткрыл дверь транспортера, так чтобы оставить себе путь к отступлению и чтобы в поле зрения была дверь транспортера «Коронадо». Мак-Элпайн вставлял в этот момент ключ в замочную скважину.
— Так, нет никакого сомнения, — сказал он. — Харлоу не придумал это. Четвертая скорость выведена из строя?
— Совершенно.
— Значит, он может быть оправдан? — спросил Мак-Элпайн почти умоляющим голосом.
— Это можно сделать разными способами. — Тон Джекобсона оставлял очень мало надежды.
— Это так. Я понимаю. Что же, пойдемте взглянем на эту чертову коробку.
Оба вошли внутрь, и сразу в транспортере зажегся свет. Харлоу с редкой на его лице полуулыбкой кивнул, прикрыл дверь и продолжил осмотр. Он действовал с той же предусмотрительностью, как и на станции обслуживания «Гальяри», аккуратно вскрывая ящики и коробки и с величайшей осторожностью все закрывая, не оставляя за собой никаких следов. Он работал быстро и внимательно и остановился лишь раз, когда снова услышал снаружи подозрительные звуки. Он убедился, что это Мак-Элпайн и Джекобсон вышли из транспортера «Коронадо» и направились прочь из парка машин, и снова возвратился к своему занятию.
Глава 4
Харлоу вошел в гостиницу, когда вестибюль, служивший одновременно и баром, был полон. Группа мужчин теснилась возле стойки. Мак-Элпайн и Джекобсон сидели за одним столом с Даннетом. Мэри, Генри и Рори по-прежнему оставались на своих местах. Харлоу закрыл дверь, и в это время прозвучавший гонг призвал всех к обеду. В старом отеле был заведен добрый обычай обедать всем одновременно в строго установленное время, либо не обедать вовсе. Это было громадным удобством для обслуживающего персонала и не слишком устраивало гостей.
Гости как раз поднимались со своих мест, когда Харлоу проходил через вестибюль к лестнице. Ни одна душа не поприветствовала его тепло в этот вечер, иные только холодно кивнули. Мак-Элпайн, Джекобсон и Даннет вообще не заметили его. А Мэри бросила короткий взгляд, прикусила губу и быстро опустила глаза. Два месяца назад Джонни Харлоу понадобилось бы не меньше пяти минут, чтобы добраться до первых ступенек лестницы. В этот вечер ему; никем не замеченному, понадобилось для этого всего десять секунд. Но если тревога и досада были у него на душе, то свое огорчение он умело скрывал. Лицо его оставалось бесстрастным, как у лесного индейца.
В номере он быстро умылся, причесался, извлек из шкафа бутылку шотландского виски, прошел с нею в ванную, отхлебнув, прополоскал с гримасой отвращения рот и выплюнул. Оставив почти полный стакан на умывальнике, он вернул бутылку в шкаф и спустился вниз, в столовую.
Он пришел последним. Но любому постороннему уделили бы здесь больше внимания, чем Харлоу. Он был личностью, которой теперь сторонились. В маленькой столовой оказалось людно, если не сказать тесно. За столом сидели по четверо, одна компания кое-как разместилась за двухместным столиком. Только возле одного двухместного столика было свободное место. Там сидел Генри. Губы Харлоу невольно дрогнули, но это осталось никем незамеченным, он уверенно прошел через зал к столику Генри.
— Разрешите, Генри? — спросил он.
— Буду рад, мистер Харлоу. — Генри просиял от удовольствия. Он оставался радушным на протяжении всего обеда, болтая о разных пустяках и малозначащих предметах. Харлоу почти не слушал его. Генри был не ахти каким интеллектуалом, скорее наоборот, натурой посредственной, поэтому скупые односложные ответы Харлоу вполне его устраивали. Говоря по правде, самое лучшее, чего хотел бы Харлоу сейчас, — так это чтобы Генри находился где-нибудь на расстоянии нескольких ярдов от него, но вместо этого тот, придвинувшись к нему почти вплотную, вдохновенно делился своими проблемами. Генри придавал этой встрече особое, только ему понятное значение. Он знал, что особенно презентабелен и фотогеничен именно в таком ракурсе.
Благочестивая тишина кафедрального собора, пожалуй, не могла бы соперничать с полным безмолвием, воцарившимся в столовой после появления Харлоу. Генри с удовольствием вслушивался в свой голос, когда жаловался, что его подарки жене никак не способствуют восстановлению нормальных с нею отношений. Так что с окончанием обеда Харлоу облегченно вздохнул про себя, никак не проявив этого внешне.
Он встал последним из-за стола и с безразличным видом послонялся по вестибюлю. Остановился в нерешительности посреди зала, с полным равнодушием, ленивым взглядом окинул все вокруг. Увидел Мэри и Рори, потом его взгляд задержался на Мак-Элпайне, который о чем-то переговаривался с Генри.
— Итак? — спросил Мак-Элпайн.
— Запах как от винной бочки, сэр, — убежденно заявил Генри.
— Как уроженец Глазго, вы, должно быть, хорошо разбираетесь в подобных вещах. Я присоединяюсь к вашему мнению, Генри, — кисло улыбнулся Мак-Элпайн.
Генри кивнул удовлетворенно.
Харлоу отвернулся от этих двоих. Он не слышал произносимых ими слов, но ему и не нужно было их слышать, чтобы понять, о чем шла речь. Внезапно приняв решение, он направился к выходу. Мэри видела, как он уходил; оглядевшись, она проверила, не наблюдает ли кто за ней, поднялась из-за стола и, опираясь на трости, направилась вслед за ним. Рори, в свою очередь, выждал секунд десять после ухода сестры и с безразличным видом вышел.
Пять минут спустя Харлоу уже входил в кафе, он выбрал свободный столик и сел так, чтобы видеть дверь и улицу перед ним. Подошла молодая официантка, сразу восторженно распахнула глаза и обаятельно улыбнулась. Молодежь узнавала пятикратного чемпиона Европы, где бы он ни появлялся.
— Тоник и воду, пожалуйста, — улыбнулся в ответ Харлоу.
— Прошу прощения, сэр. — Глаза ее еще больше раскрылись.
— Тоник и воду.
Официантка, мнение которой о чемпионе мира среди гонщиков, само собой, сразу же изменилось, принесла напиток. Харлоу так и сидел с ним, изредка поднимая глаза на входную дверь. Он нахмурился, когда она открылась и Мэри с выражением явной тревоги вошла в кафе. Она заметила Харлоу сразу, хромая, прошла через зал и присела к столику.
— Хэлло, Джонни, — сказала она неуверенным голосом.
— Я рассчитывал увидеть кое-кого другого.
— Ты... что?
— Ждал кое-кого другого.
— Я не понимаю. Кого?..
— Не имеет значения. — Тон Харлоу был резок, как и его слова. — Кто поручил тебе шпионить за мной?
Харлоу терял остатки выдержки.
— Ты ведь уже должна знать, что означает слово «шпион».
— Ох, Джонни! — В больших карих глазах Мэри отразилось чувство обиды, и в ее голосе тоже. — Ты же знаешь: я никогда не буду шпионить за тобой.
— Тогда как ты оказалась здесь? — Харлоу несколько смягчился.
— Тебе неприятно видеть меня?
— Я не об этом. Чего тебе понадобилось в этом кафе?
— Я просто шла мимо и...
— ...и ты увидела меня и вошла. — Он внезапно отодвинул стул и встал. — Кто здесь еще?
Харлоу направился прямо к двери, открыв ее, вышел наружу и несколько секунд глядел на дорогу, по которой пришел. Потом повернулся и посмотрел вдоль улицы. Однако заинтересовало его совсем другое направление — парадное через улицу, где он заметил фигуру, скрывающуюся в глубине подъезда. Сделав вид, что ничего не увидел, Харлоу вернулся в кафе, закрыл дверь и занял свое место.
— У тебя глаза как рентгеновские лучи, — сказал он. — Всюду матовые стекла, но ты видишь меня даже сквозь них.
— Ладно, Джонни. -Девушка выглядела очень усталой. -Я шла за тобой. Я беспокоюсь. Я очень беспокоюсь.
— С кем не бывает. Посмотрела бы ты на меня во время гонки. — Он помолчал. А потом вдруг спросил без всякой связи с предыдущим разговором: — Рори был в гостинице, когда ты уходила?
— Да. Я видела его. — Она озадаченно нахмурилась, взглянув на Джонни.
— Он видел тебя?
— Что за странный вопрос!
— Я вообще странный человек. Спроси любого гонщика на треке. Так он видел тебя?
— Конечно. Почему... почему ты так настойчиво спрашиваешь про Рори?
— Я просто беспокоюсь: не хотелось бы, чтобы парнишка таскался ночью по улице и подхватил простуду. К тому же его вполне могут и ограбить. — Харлоу, задумавшись, умолк. — А впрочем, ерунда! Пришло на ум.
— Остановись, Джонни! Остановись! Я знаю, да, знаю, что он с ненавистью смотрит на тебя с тех пор... с тех пор...
— С тех пор, как я покалечил тебя.
— Ох, Боже мой! — По ее лицу было видно, как сильно она взволнована. — Он мой брат, Джонни, но ведь он не я. Что я могу сделать... Ты и сам понимаешь, чем вызвано его недоброжелательство, ведь ты же самый добрый человек в мире, Джонни Харлоу...
— Добротой ни за что не расплатишься, Мэри.
— И все же это так. Я знаю, ты таков. Можешь ты его простить? Можешь так поступить с ним? В тебе так много доброты, больше, чем нужно. Он еще совсем мальчик. А ты мужчина. Разве он может навредить тебе?
Гости как раз поднимались со своих мест, когда Харлоу проходил через вестибюль к лестнице. Ни одна душа не поприветствовала его тепло в этот вечер, иные только холодно кивнули. Мак-Элпайн, Джекобсон и Даннет вообще не заметили его. А Мэри бросила короткий взгляд, прикусила губу и быстро опустила глаза. Два месяца назад Джонни Харлоу понадобилось бы не меньше пяти минут, чтобы добраться до первых ступенек лестницы. В этот вечер ему; никем не замеченному, понадобилось для этого всего десять секунд. Но если тревога и досада были у него на душе, то свое огорчение он умело скрывал. Лицо его оставалось бесстрастным, как у лесного индейца.
В номере он быстро умылся, причесался, извлек из шкафа бутылку шотландского виски, прошел с нею в ванную, отхлебнув, прополоскал с гримасой отвращения рот и выплюнул. Оставив почти полный стакан на умывальнике, он вернул бутылку в шкаф и спустился вниз, в столовую.
Он пришел последним. Но любому постороннему уделили бы здесь больше внимания, чем Харлоу. Он был личностью, которой теперь сторонились. В маленькой столовой оказалось людно, если не сказать тесно. За столом сидели по четверо, одна компания кое-как разместилась за двухместным столиком. Только возле одного двухместного столика было свободное место. Там сидел Генри. Губы Харлоу невольно дрогнули, но это осталось никем незамеченным, он уверенно прошел через зал к столику Генри.
— Разрешите, Генри? — спросил он.
— Буду рад, мистер Харлоу. — Генри просиял от удовольствия. Он оставался радушным на протяжении всего обеда, болтая о разных пустяках и малозначащих предметах. Харлоу почти не слушал его. Генри был не ахти каким интеллектуалом, скорее наоборот, натурой посредственной, поэтому скупые односложные ответы Харлоу вполне его устраивали. Говоря по правде, самое лучшее, чего хотел бы Харлоу сейчас, — так это чтобы Генри находился где-нибудь на расстоянии нескольких ярдов от него, но вместо этого тот, придвинувшись к нему почти вплотную, вдохновенно делился своими проблемами. Генри придавал этой встрече особое, только ему понятное значение. Он знал, что особенно презентабелен и фотогеничен именно в таком ракурсе.
Благочестивая тишина кафедрального собора, пожалуй, не могла бы соперничать с полным безмолвием, воцарившимся в столовой после появления Харлоу. Генри с удовольствием вслушивался в свой голос, когда жаловался, что его подарки жене никак не способствуют восстановлению нормальных с нею отношений. Так что с окончанием обеда Харлоу облегченно вздохнул про себя, никак не проявив этого внешне.
Он встал последним из-за стола и с безразличным видом послонялся по вестибюлю. Остановился в нерешительности посреди зала, с полным равнодушием, ленивым взглядом окинул все вокруг. Увидел Мэри и Рори, потом его взгляд задержался на Мак-Элпайне, который о чем-то переговаривался с Генри.
— Итак? — спросил Мак-Элпайн.
— Запах как от винной бочки, сэр, — убежденно заявил Генри.
— Как уроженец Глазго, вы, должно быть, хорошо разбираетесь в подобных вещах. Я присоединяюсь к вашему мнению, Генри, — кисло улыбнулся Мак-Элпайн.
Генри кивнул удовлетворенно.
Харлоу отвернулся от этих двоих. Он не слышал произносимых ими слов, но ему и не нужно было их слышать, чтобы понять, о чем шла речь. Внезапно приняв решение, он направился к выходу. Мэри видела, как он уходил; оглядевшись, она проверила, не наблюдает ли кто за ней, поднялась из-за стола и, опираясь на трости, направилась вслед за ним. Рори, в свою очередь, выждал секунд десять после ухода сестры и с безразличным видом вышел.
Пять минут спустя Харлоу уже входил в кафе, он выбрал свободный столик и сел так, чтобы видеть дверь и улицу перед ним. Подошла молодая официантка, сразу восторженно распахнула глаза и обаятельно улыбнулась. Молодежь узнавала пятикратного чемпиона Европы, где бы он ни появлялся.
— Тоник и воду, пожалуйста, — улыбнулся в ответ Харлоу.
— Прошу прощения, сэр. — Глаза ее еще больше раскрылись.
— Тоник и воду.
Официантка, мнение которой о чемпионе мира среди гонщиков, само собой, сразу же изменилось, принесла напиток. Харлоу так и сидел с ним, изредка поднимая глаза на входную дверь. Он нахмурился, когда она открылась и Мэри с выражением явной тревоги вошла в кафе. Она заметила Харлоу сразу, хромая, прошла через зал и присела к столику.
— Хэлло, Джонни, — сказала она неуверенным голосом.
— Я рассчитывал увидеть кое-кого другого.
— Ты... что?
— Ждал кое-кого другого.
— Я не понимаю. Кого?..
— Не имеет значения. — Тон Харлоу был резок, как и его слова. — Кто поручил тебе шпионить за мной?
Харлоу терял остатки выдержки.
— Ты ведь уже должна знать, что означает слово «шпион».
— Ох, Джонни! — В больших карих глазах Мэри отразилось чувство обиды, и в ее голосе тоже. — Ты же знаешь: я никогда не буду шпионить за тобой.
— Тогда как ты оказалась здесь? — Харлоу несколько смягчился.
— Тебе неприятно видеть меня?
— Я не об этом. Чего тебе понадобилось в этом кафе?
— Я просто шла мимо и...
— ...и ты увидела меня и вошла. — Он внезапно отодвинул стул и встал. — Кто здесь еще?
Харлоу направился прямо к двери, открыв ее, вышел наружу и несколько секунд глядел на дорогу, по которой пришел. Потом повернулся и посмотрел вдоль улицы. Однако заинтересовало его совсем другое направление — парадное через улицу, где он заметил фигуру, скрывающуюся в глубине подъезда. Сделав вид, что ничего не увидел, Харлоу вернулся в кафе, закрыл дверь и занял свое место.
— У тебя глаза как рентгеновские лучи, — сказал он. — Всюду матовые стекла, но ты видишь меня даже сквозь них.
— Ладно, Джонни. -Девушка выглядела очень усталой. -Я шла за тобой. Я беспокоюсь. Я очень беспокоюсь.
— С кем не бывает. Посмотрела бы ты на меня во время гонки. — Он помолчал. А потом вдруг спросил без всякой связи с предыдущим разговором: — Рори был в гостинице, когда ты уходила?
— Да. Я видела его. — Она озадаченно нахмурилась, взглянув на Джонни.
— Он видел тебя?
— Что за странный вопрос!
— Я вообще странный человек. Спроси любого гонщика на треке. Так он видел тебя?
— Конечно. Почему... почему ты так настойчиво спрашиваешь про Рори?
— Я просто беспокоюсь: не хотелось бы, чтобы парнишка таскался ночью по улице и подхватил простуду. К тому же его вполне могут и ограбить. — Харлоу, задумавшись, умолк. — А впрочем, ерунда! Пришло на ум.
— Остановись, Джонни! Остановись! Я знаю, да, знаю, что он с ненавистью смотрит на тебя с тех пор... с тех пор...
— С тех пор, как я покалечил тебя.
— Ох, Боже мой! — По ее лицу было видно, как сильно она взволнована. — Он мой брат, Джонни, но ведь он не я. Что я могу сделать... Ты и сам понимаешь, чем вызвано его недоброжелательство, ведь ты же самый добрый человек в мире, Джонни Харлоу...
— Добротой ни за что не расплатишься, Мэри.
— И все же это так. Я знаю, ты таков. Можешь ты его простить? Можешь так поступить с ним? В тебе так много доброты, больше, чем нужно. Он еще совсем мальчик. А ты мужчина. Разве он может навредить тебе?