Макнамара Кристофер Лоуренс. Горец (1)

   - Сегодня ровно год прошел с той ночи...
   - Да, - эхом откликнулся Конан.
   - Я до сих пор не могу поверить, что Рамиреса нет больше с нами.
   - На то была воля Божья.
   - Мне страшно, Конан, - Герда поежилась и прижалась к нему.
   - Не бойся, солнце мое, - он поцеловал ее в щеку. - Все будет хорошо.
   - Но он искал тебя, этот черный человек. Ему нужен был ты, а не Рамирес. Я боюсь. Мне до сих пор снятся его лицо и громоподобный голос...
   - Если бы ему был нужен я, он бы уже меня нашел. Все будет хорошо, Конан обнял ее за плечи. - Он не придет больше.
   - Это страшный человек. Даже Рамирес его испугался.
   - Рамирес не испугался. Это невозможно, как восход солнца на западе.
   - Но он почти не сопротивлялся, - Герда всхлипнула. - Он принял это как должное.
   - Правильно. Это и должно было произойти. Не плачь.
   - Нет, я не верю. Разве может человек так просто идти на смерть? Этот человек - сама смерть.
   - Нет, милая. Просто Рамирес был уже не так молод, как прежде. Помнишь, как он рассказывал о своей жене? Она умерла.
   - Помню, - всхлипнула Герда.
   - Сейчас он с ней.
   - Да, он ее очень любил, - девушка начала было успокаиваться, но вдруг заплакала с новой силой. - Конан, но это была и твоя смерть!
   - Нет. Моя смерть далеко-далеко. Она сюда никогда не придет, ведь здесь живешь ты, - он взял Герду на руки и понес к горе овечьих шкур. - Ты - моя жизнь. Ничего не произойдет. Будем только ты и я, и эти вечные горы. Не волнуйся, любимая, здесь будет спокойно, как на святой земле, и сюда никто больше не придет с оружием.
   ...И время медленно шло мимо них, обтекая мужчину и пылью оседая на женщине.
   "Смотри, милая, холода прошли, и теперь ноги больше не стынут, как зимой, и в комнате нашей тепло от тлеющих в очаге углей и нашего дыхания, а на полу и на стенах красноватый отсвет.
   Наша жизнь... Она так похожа на звездочку, летящую по небу, и никто не должен желать себе лучшей судьбы.
   Посмотри, здесь такая тишина, и бледный месяц над вершинами обещает нам завтра хорошую погоду. А скоро горы станут зелеными и теплыми, и ты опять будешь возиться с маленькими ягнятами...
   Мы будем жить здесь всегда...
   А следующей зимой опять выпадет снег, и все станет белым, а развалины старого замка исчезнут под белым одеялом и превратятся всего лишь в еще одну гору. Опять задует холодный ветер с моря и будет приносить к нам звуки далеких штормов, и будет выть, бушевать непогода, но мы будем жить в нашем маленьком доме. Нам будет тепло от тлеющих углей очага и от нашего дыхания.
   Я буду уезжать и возвращаться и, оставив коня возле дома, кричать так, чтобы перепугать птиц в дальнем лесу:
   - Герда!
   Ты помнишь, как это было? Я не пошел в дом, потому что знал, что тебя там нет. Мое сердце позвало меня туда, в небольшое ущелье, где серебристые струи водопада так похожи на твои седые волосы. Ведь сколько было зим и сколько весен! И все эти годы мы здесь, и наши сердца, взявшись за руки, блуждают по этим горам.
   - Герда!
   - Я иду к тебе, Конан!
   Ты так же прекрасна, как в тот день, когда мы с тобой в первый раз встретились. И опять у тебя на руках крошечный ягненок, и ты идешь навстречу мне по горной тропинке, а я не знаю - стоять ли мне на месте и любоваться тобой, или лететь навстречу.
   - Я иду к тебе, Конан!
   Ты, как всегда, отвечаешь мне и, подойдя, целуешь. А я всегда беру тебя на руки и несу в дом к теплу очага и красноватым отсветам на полу и стенах.
   - Мой прекрасный повелитель!..
   - Я не повелитель. Я - твой муж.
   - Мой муж...
   - И останусь им навсегда.
   Сегодня такой же кроваво-красный закат, как много-много лет тому назад. Ты приподняла голову с подушки и протянула мне руку. Я прижал ее к своей щеке.
   - Зачем ты вернулся сегодня?
   - Потому что я люблю тебя так же, как и в тот день, когда мы познакомились.
   - Я не хочу умирать... Ты останешься здесь навсегда?
   - Не знаю. Если это поможет чем-то этому миру...
   - А если нет?
   - А если нет...
   - Обещай, что тогда ты вспомнишь обо мне.
   - Обещаю. Тогда я приду к тебе и буду с тобой. Вечно.
   - Жаль только, что у нас с тобой так никогда и не было детей.
   - Прости меня...
   - О, Конан, зачем ты вернулся сегодня? Зачем ты не дал мне умереть тихо и спокойно?
   - Прости меня, Герда.
   - Спасибо.
   - Я тебя люблю.
   - Я тоже тебя люблю.
   - Пока мы живы, больше ничего не важно. Мы любим друг друга. Что еще имеет значение?
   Солнце светит, но почему-то холодно. Я тебя укрою оленьей шкурой. Согрейся. На тебе твоя овечья накидка и сапожки, которые я тебе сам сделал. Согрейся.
   Спокойной ночи, любовь моя!
   Твой сон будут охранять мой меч и вечные горы. Могила на склоне завалена камнями, и крест клейморы сверкает в лучах заходящего солнца.
   До свидания, любовь моя!
   Небо на закате гаснет, покрываясь темным пеплом сгоревшего солнца. Пылает наш дом, засыпая в серых сумерках небесного пожарища. В туче оранжевых искр возносится к небу его душа и тает за сонными облаками.
   Спи спокойно, любовь моя!.."
   Рассел проснулся со странным чувством, о котором никогда не мог забыть. В груди огромной жабой сидела неповоротливая боль. И взгляд... Откуда-то сверху в Нэша целился тот взгляд, повинуясь которому, надо было идти в бой.
   Солнце только что выкатилось из-за горизонта, окрашивая свинцовые воды Гудзона ядовитой желтизной. Никогда не засыпающий Нью-Йорк протирал сонные окна небоскребов. Магазины и лавки уже подняли тяжелые веки витринных жалюзи.
   Оставив машину на стоянке, Рассел пошел прогуляться по еще не успевшим заполниться отдыхающими людьми аллеям центрального парка. Взгляд сверху становился все пристальнее. Собственные шаги отдавались в голове глухим топотом. И вдруг все стихло.
   Шелест листвы и птичье пение... Ноги сами вынесли Рассела на горбатый изящный мостик, переброшенный через озеро в самом центре парка. Туман в голове рассеялся.
   На середине мостика, облокотившись о перила, стоял высокий чернокожий человек, одетый в странные одежды мавританских вельмож прошлого века. Широкое полотно, раскрашенное золотом и охрой, окутывало мощное тело, придавая и без того крупной фигуре угрожающий вид. Склонив голову, он любовался проплывающими по зеркальной глади белыми лебедями.
   Рассел остановился и понял, что достиг цели. Человек, стоящий на мосту, мог быть только...
   - Датворт?! - выкрикнул Нэш, приближаясь к нему.
   Негр вздрогнул и медленно повернул голову.
   - Мак-Лауд?! - мохнатые черные брови сползлись к переносице, закладывая на лбу глубокие морщины.
   Нэш спрятал правую руку под плащ, нащупывая теплую кость драконьей головы на рукоятке катаны.
   Нервное напряжение сковало обоих. Правая рука Датворта была спрятана за пазуху в складки странного одеяния. Он сделал шаг навстречу Расселу, который, резко выхватив из-за пазухи в приветствии пустую руку, показал негру ладонь с растопыренными пальцами. Датворт в ту же секунду отбросил широкий рукав. В его черной руке блеснула серебром плоская маленькая фляжка.
   - Ты, как всегда, в своем репертуаре, - расхохотался Рассел, бросаясь в распахнутые объятия старинного друга.
   - Рад снова тебя видеть, - ответил Датворт. - Похоже, сто лет прошло? Или нет?
   - Ровно сто, - Рассел кивнул. - Сто лет со дня нашей последней встречи. Как твои дела?
   - Вот так, - негр широко улыбнулся, протягивая Расселу фляжку.
   Тот взял ее и, отвинтив от узкого горлышка маленькую пробочку, поднес сосуд к носу.
   - Что это? - Рассел недоверчиво посмотрел на Датворта.
   - Это? - хохотнул он. - Бум-бум.
   - Опять этот страшный напиток?
   - Такой сильный человек, как ты, не должен бояться такого чистого маленького бум-бума. Или, может быть, ты думаешь, что я хочу тебя отравить?
   Улыбка не сходила с его черного лица. Датворт погладил ладонью усы и аккуратную бородку, потом, забрав флягу, сделал из нее большой вдохновенный глоток. Крякнув, он с чувством произнес:
   - Ты ничего не понимаешь в отраве. Придется травиться самому.
   - Я думаю, что ты просто сумасшедший сукин сын, - Рассел постучал по виску указательным пальцем.
   Датворт снова стал серьезным:
   - Так, значит, это не ты меня вызывал?
   - И, как я вижу, меня тоже звал не ты, - кивнул Рассел.
   - Значит, здесь есть кто-то еще, - негр стукнул кулаком о перила мостика.
   - Есть, - подтвердил Рассел. - Я даже знаю, кто.
   - Черт с ним! Главное, что все соберутся здесь и исполнится предначертанное.
   - По-моему, уже собрались.
   - Все равно, черт с ними всеми! Меня сейчас интересует совсем другое.
   - Что же?
   - Я считаю, что нам срочно нужно повеселиться, - снова улыбнулся Датворт.
   Расхохотавшись, он ухватил Рассела за плечи и тихонько произнес ему на ухо:
   - Ты знаешь, надо пойти куда-нибудь выпить, а то мне опять кажется, что время чуть не поймало нас...
   - Пойдем. Правда, когда в последний раз тебе это казалось, мы действительно...
   ...Ледяное крошево, срываемое мощными порывами ветра с темного неба, в кровь резало веки и лоб. Толстая шерстяная повязка, закрывавшая нос и щеки, спасала лишь первые десять минут. Учащенное дыхание пропитывало шерсть влагой, которая мгновенно застывала и превращалась в непробиваемую ледяную корку, примерзающую к коже.
   Темнело. Ночь неслышно, как охотящаяся кошка, подкрадывалась к ползущим по тропе людям, поджидая, когда подвернется удобный момент, чтобы схватить их в свои мягкие смертоносные лапы. Разбивать лагерь и устраиваться на отдых было бессмысленно. До привала, за которым лежала вожделенная долина, оставалось всего полторы мили.
   Сделав еще несколько шагов, Датворт опустился в сугроб и сбросил с плеч брезентовые лямки большого рюкзака. Глухой рык вместе с облаком пара вырвался из его груди, на глазах превращаясь в искрящуюся тучку опадающих на землю ледяных кристаллов.
   - Мак-Лауд, где ты? - зашипел он, пытаясь приподняться на непослушных руках.
   - Вставай, брат, надо идти, - опустился тот возле него на колени, опираясь на лезвие ледоруба как на костыль.
   - К черту все! Сколько нам еще идти?
   - До ночи мы должны быть на перевале. Вставай.
   - По-моему, в Дайке мы немного не рассчитали с поклажей, - огромная рукавица похлопала по каменной глыбе рюкзака. - С каждым шагом весу в этом чертовом булыжнике прибавляется на фунт.
   - Ты же помнишь, что у нас впереди, - Мак-Лауд схватил негра за ворот волчьей шубы и встряхнул, как мешок.
   - Мне нужно время, иначе я не смогу идти дальше. Час, не больше.
   - Не получится. До заката осталось всего-то минут сорок.
   Ноги Мак-Лауда поползли по толстому насту и он, не удержав равновесия, повалился на Датворта.
   Из удаляющейся по тропе группы людей вышел коренастый невысокий мужичок лет сорока пяти и вернулся назад к упавшим. Вид у него был бодрый, а поклажа за спиной не казалась столь серьезной и внушительной, как у остальных. Подойдя к лежащим в снегу людям, мужичок окинул их добрым лукавым взглядом и произнес:
   - Простите, ребята, но вам, наверное, уже все равно...
   Мак Лауд обернулся. Подошедший вынул большой многозарядный кольт и, приблизившись на шаг, выстрелил в грудь каждого из лежащих.
   - Черт! - взвыл Датворт, приходя в себя от боли и разом переставая ныть. - Мак-Лауд, убери этого психа! Он мне сердце прострелил! Больно же, собака!
   Мужичок не сразу сообразил, что происходит.
   - Чего суетитесь, парни, ваши пожитки еще пригодятся старому Майклу, - с этими словами он выстрелил Датворту в голову. - Они все равно вам не пона...
   Он не договорил, заметив, что Датворт поднимается на ноги. В наступившей уже темноте было плохо видно, как регенерирует его черное лицо, но зато белки глаз негра блестели и не давали усомниться в том, что он жив. Он схватил Майкла за руку и легко сломал ее.
   - Не приставай к нам! - рявкнул Датворт. - Не видишь, что ли, люди отдыхают!
   Майкл перехватил револьвер и начал беспорядочно стрелять в неубиваемого негра. Мак-Лауд хохотал, как безумный, вызвав и на себя град пуль из кольта обезумевшего от страха Майкла.
   - Чего ты ржешь, Мак-Лауд? - заорал Датворт.
   Он схватил ледоруб, быстро взмахнул им в воздухе - и в глазах нападавшего навсегда застыло выражение смертельного ужаса. Дымящаяся струйка крови скатилась по лбу на висок и застыла на мочке уха.
   - Зачем ты его убил, Датворт? - сразу стал серьезным Конан. - Он же не мог нам сделать ничего плохого.
   - Мог, - зло отозвался тот. - Нам обязательно пришлось бы убить его. Иначе мы никогда не смогли бы вернуться в Дайк. И, кроме того, пошли бы слухи и россказни. А мы не можем этого допустить. Эти ошалевшие старатели перевернули бы землю только для того, чтобы всласть поохотиться на нас. У нас не было выбора.
   - Никто не знает, что случилось бы. По-моему, его не надо было убивать.
   - Ладно, сейчас не время. Поговорим после. Идем.
   Путники подняли рюкзаки и двинулись вслед ушедшим раньше людям.
   В маленьком ресторанчике было пусто. Аккуратные столики, покрытые фиолетовыми скатертями, рядами стояли вдоль стен. Датворт недоверчивым взглядом обвел зал и, наклонившись к уху Рассела, тихо спросил:
   - Ты считаешь, что здесь можно как следует выпить?
   - Конечно, можно. Иначе зачем бы я привел тебя сюда? - успокоил друга Рассел. - А что тебя смущает?
   - Как-то здесь... благопристойно, - чернокожий пожал плечами и сел за приглянувшийся ему столик. - Ну, хорошо...
   - Просто еще никого нет, - Нэш опустился рядом.
   Сухощавый официант подскочил к ним и положил на стол меню. По его лицу было видно, что он безмерно рад таким ранним посетителям. Датворт открыл папку, с секунду повращал огромными глазами и захлопнул ее, не прочитав ни единой буквы.
   - Нам нужно немного виски.
   - Да, - паренек понимающе кивнул. - Сколько именно?
   Глаза Датворта загорелись, но он произнес спокойно и небрежно:
   - Мы ненадолго. Просто хотим немного расслабиться, правда, Рассел? Три бутылки виски и два пива. Пожалуй, все. Мы совсем ненадолго.
   - Сейчас будет, - официант заспешил к стойке.
   - Ну и медленно же он двигается! - Датворт проводил парня долгим пристальным взглядом и, достав свою фляжку, сделал большой глоток. - Ты же знаешь, Мак-Лауд, как я не люблю эту историю.
   - Я даже знаю, почему. У тебя по сей день похмелье после той двухнедельной пьянки, с которой все началось. Вы выпили все, что горело в этой проклятой дыре, в этом Дайке. А в себя ты пришел уже с рюкзаком за спиной, бредя по снегу.
   - Да, - вспомнил Датворт, - вам показалась тогда забавной идея вытащить меня в экспедицию. Майкл так и говорил: "Снег, и только твоя черная макушка торчит из сугроба". Мне эта идея понравилась, да и тебе тоже. А вообще-то, это просто золотая лихорадка, черт бы ее взял!
   На столике появилось все необходимое для продолжения воспоминаний.
   - Да, только холод Аляски выморозил хмель из твоей головы, - вздохнул Рассел.
   - Да. Много бум-бума утекло с тех пор. И, кстати, с тех пор я возненавидел зиму, - пожаловался негр.
   - Подожди, подожди... До этой истории ты, кажется, очень не любил жару?
   - Да, не любил. Потом приехал на север, немного выпил и понял, что зима мне тоже не подходит. Ты только подумай, я бы там замерз в снегах и пролежал бы, наверное, тысячу лет, пока бы меня не раскопали какие-нибудь сраные археологи. Это было бы открытие века! Самый северный негр. А нашли бы они меня потому, что из какого-то неизвестного сугроба торчала бы моя черная макушка.
   - Но все-таки ты зря тогда его убил, - сказал вдруг Нэш.
   - Послушай, брат, тебе не надоело? Мы уже сто лет не можем решить эту проблему. Я тебе еще раз говорю, что у нас просто не было выхода. Это тебе не Европа XVII века. Нашумел и сбежал в Америку, как будто тебя никогда и не было.
   - Послушай, Датворт...
   - У нас не было выбора, Конан. Я же не монстр какой-нибудь! Иногда так надо поступить. Ты же помнишь, какие у тебя самого были неприятности...
   ...Карета остановилась на большой поляне в глубине леса, прилегающего к старому парку. Было раннее утро, теплое и свежее, - лучшее время для того, чтобы кого-нибудь убить. Из кареты вышел высокий господин, одетый в бордовый камзол, богато украшенный золотыми и серебряными галунами. Секунданты приехали намного раньше и теперь как раз закончили размечать площадку. Кивнув всем присутствующим, господин, как вкопанный, остановился и, переждав шквал ухаживаний своего слуги, поправлявшего на нем кружева манжет и воротника, спросил:
   - А где же господин де Монтегю?
   - Вы прекрасны, вы великолепны, вот он испугался и...
   К поляне подъехала еще одна карета, и из нее выпал всклокоченный человек в сбившемся парике. Карета остановилась немного поодаль. Из нее вышел слуга выпавшего господина и, поставив его на ноги, сунул в руки шпагу. Господин де Монтегю попытался опереться на тонкий клинок, но... Слуга вновь поставил его на ноги и проговорил на ухо:
   - Хозяин, месье Клод Филипп де Бэссет ждет вас.
   - Ждет? А почему их двое? Ты же говорил, что будет только какой-то... а, черт с ними! Пусть подходят по одному. А ты кыш-ш... чтобы в карете, мерзавец...
   Адриан Пьер де Монтегю - человек с подозрительно знакомым лицом отогнал своего слугу шпагой и, продолжая покачиваться и с трудом удерживаясь на ногах, заплетающимся языком как можно громче произнес:
   - Передайте господам, этому, как его... Филиппу и Клоду, что ли... А, черт с ними обоими... что я готов... к его услугам.
   Высокий господин взял предупредительно поданную ему шпагу, несколько раз рассек ею воздух, поморщился и заменил на другую. Секунданты дали знак к началу поединка. Парик сполз Адриану на глаза, но тем не менее он пошел навстречу противнику.
   Движения де Бэссета были легки и грациозны. Отведя шпагу де Монтегю в сторону, он изящно проткнул ему живот. Раненый вскрикнул, ноги его подкосились и, повиснув на шпаге, как кусок окорока на вертеле, он громко икнул. Тело растянулось на траве. Месье де Бэссет гордо отступил и, описав победный вензель шпагой, удовлетворенно улыбнулся тонкими губами.
   Старательный слуга мельтешил, принимая окровавленное оружие, сыпал комплименты, преданно заглядывая в глаза хозяина...
   - Эй, Бэссет, это вы, что ли? - раздался сзади пьяный голос.
   Высокий господин обернулся. Перед ним стоял убитый Адриан. Его белоснежная рубаха была перепачкана кровью, но он пытался принять боевую стойку, одной рукой держа шпагу, а другой - сползающий на глаза парик.
   Выхватив из рук слуги свою шпагу, Клод Филипп нанес еще один удар. На этот раз, несомненно, смертельный. Шпага вошла прямо в сердце надоедливого Адриана, который с досадой произнес: "Черт!", - и свалился на землю.
   - Превосходно! Какой удар! - закричал слуга, целуя руку, протянувшую ему шпагу.
   Не успели они сделать и двух шагов, как за их спинами опять что-то завозилось и сказало:
   - Ну, господа, чего вы все время толкаетесь... Здесь дуэль или не дуэль? А, господа?..
   Зал маленького ресторанчика начал постепенно заполняться посетителями.
   - Ну и долго вы так упражнялись? - спросил, утирая слезы, Датворт.
   - Этого я не знаю, - гордо ответил Рассел. - Я, честно говоря, вообще ничего не помню. Мне потом об этом человек пять рассказывали, но все называли разное число. Один даже сказал, что "полторы дюжины". Но это бред. Он колол меня всего-то восемь раз. Это я насчитал потом на себе.
   - Да, совсем немножко. Интересно, что с ним было, когда он посчитал все эти "разы"?
   - Ничего не было.
   - Совсем ничего?
   - Нет, я же говорю! Я пришел в себя, попросил у него прощения...
   - Ты это помнишь или тебе опять кто-то рассказал? - хохотал Датворт.
   - Рассказали, конечно... Но все-таки, я же попросил прощения! Я сказал: "Я приношу вам свои извинения за то, что назвал вашу жену сучкой. Еще раз извините. Живите долго и счастливо".
   - Да, это ты сказал. Но что ты сказал ему потом? Об этом говорила вся Европа. "Передайте ей, что мы с Мишелем будем ждать ее завтра... то есть уже сегодня... у мадам Жу".
   - Кто тебе это рассказал? Бэссет растрезвонил?!
   - Читал я об этом. Исторический факт. Так что неизвестно еще, кто из нас больший алкоголик.
   - Конечно, ты.
   - Сейчас мы это проверим.
   Чернокожий жестом подозвал официанта и потребовал еще пива и еще виски.
   - Мы здесь ненадолго, зашли расслабиться, - по второму разу повторил он, заказывая дополнительные две бутылки. - Давно с другом не виделись...
   - Но, - продолжил разговор Рассел, - мои пьянки никогда не заканчиваются трагически. А ты Майкла все-таки убил.
   - Ничего себе не заканчиваются! По твоей вине тогда молодому цветущему юноше напрочь отстрелили задницу. Помнишь?
   Шатаясь из стороны в сторону с чувством честно выполненного долга, де Монтегю шел в поля, рассуждая тихим срывающимся голосом:
   - ...и извинился... потому что он бегает и толкается, а это значит... не дуэль... какое-то чертово безобразие... а значит, честь спасена... вперед, друзья!..
   Слуга де Бэссета бросился к карете, нырнул вовнутрь и через мгновение появился с двумя пистолетами в руках. Он забегал вокруг своего обалдело стоящего хозяина, голося и пытаясь вложить в его руку огнестрельное оружие. Наконец ему это удалось.
   - Вот, вот... Убейте этого негодяя! Такие оскорбления надо смывать...
   - Пошел вон!
   Де Бэссет отпихнул слугу и направился к карете, даже не замечая у себя в руках пистолет. Слуга заюлил у него на пути:
   - Ваша милость, сейчас я его приведу, да? А вы его...
   - Ну надоел же... - сквозь зубы процедил дуэлянт и, подняв руку, чтобы дать затрещину, увидел оружие. - Сейчас я тебе...
   - Нет! - не своим голосом заорал слуга, бросаясь бежать. - Хозяин, не надо! Нет...
   Звук выстрела перекрыл его голос, заржали испуганные лошади... Когда дым рассеялся, на краю поляны стоял человек, держась руками за спину чуть пониже поясницы. Глаза его были закрыты, а лицо исказила гримаса боли.
   - Хозяин, за что? - проговорил он и медленно упал в траву лицом вниз.
   Адриан даже не обернулся, уходя все дальше и дальше.
   - Этот юноша отделался легким испугом, - оправдывался Рассел. - С ним ничего страшного не произошло. А задница зажила за каких-нибудь десять дней.
   - Только ты так лихо засветился, что тебе пришлось срочно сматываться в Америку, - напомнил чернокожий.
   - Но зато все обошлось. А в Америке я встретил тебя. Так что все к лучшему...
   - Все к лучшему! - передразнил его Датворт. - Из-за тебя тогда чуть не начались новые средние века. Еще немного - и стали бы жечь колдунов. Спасибо Великой французской революции, что отвлекла всех от этого полезного дела.
   - Ну и что? Зато это были неплохие времена. Мы много путешествовали, много дрались...
   - И много пили.
   - И очень много пили, - подтвердил Рассел. - Ведь это именно из-за бум-бума у тебя были тогда неприятности?
   - Да. Только почему "были"? Они у меня всегда есть, и всегда из-за выпивки.
   - Но тогда, насколько я помню, тебя хотели повесить?
   - Хотели. Я украл у надсмотрщика бутылку джина и немного расслабился, - зажмурился Датворт, вспоминая, как ему тогда было хорошо.
   - Ну да, а расслабившись, отделал его же так, что чуть не убил, помог воспоминаниям Нэш.
   - Это потому, что он был неправ. Сказал, что меня срочно надо повесить в наказание за плохое поведение и пьянство. Сам, гад, не просыхал, а еще воспитывал. Не мог же я терпеть такие издевательства. Вот и...
   ...Обгоревшие останки форта возникли на ярко-рыжем ковре выжженной солнцем прерии как диковинный мираж. Раскаленный воздух дрожал, и черные силуэты развалин шевелились в дьявольской пляске. С трудом передвигая ноги, Дусул дошел до поваленных бревен разрушенного частокола форта и тяжело опустился на колени, лаская руками обгоревшие останки дерева. Сил не хватало даже для того, чтобы пошевелить веками и хоть на мгновение прикрыть от солнечных лучей воспаленные глаза.
   Дусул не знал, сколько он прошел. Десять миль или тысячу. Он только помнил, что промелькнула длинная череда дней и ночей. Сколько их было? На ногах висели свинцовые колодки усталости. Все дни изматывающего блуждания по прерии его преследовала только одна мысль: что люди с плантации могли пуститься в погоню, и тогда - конец. Виселица, и... И он не сможет умереть, а притвориться не по-лучится, и они раскроют его тайну.
   Всматриваясь в горизонт, он не видел ничего, кроме плывущего марева, исходящего от земли. Жара звенела, создавая иллюзорные озера у самого края земли, расточительно выплескивавшие свои голубые бездны за горизонт.
   Вода.
   Только сейчас Дусул понял, насколько обезвожено его тело. Это была уже не жажда. Внутри была такая же пустыня, как и снаружи.
   Но самое страшное, что пустыня царила во всем теле. Оно настолько высохло, что остался только скелет, обтянутый пергаментом кожи, которая посерела и была иссушена так, что даже солнечные ожоги, лопаясь, не кровоточили, а лишь выпускали капельку бесцветной жидкости и тут же затягивались, образуя уродливые, неразглаживающиеся рубцы. Самым страшным было, однако, другое: начавшие подсыхать глаза видели все хуже и хуже. Превозмогая боль во всем теле, он поднялся на ноги и, шатаясь, вошел во двор уничтоженного форта. Когда именно произошло сражение, определить было невозможно. Остовы строений успели зарасти чахлой травой, выгоревшей под беспощадными лучами. Она окутывала все вокруг призрачным желтым туманом.
   Дусул обошел развалины по периметру. В квадрате фундамента одной из сгоревших построек он обнаружил целую гору лошадиных и человеческих костей. Похоже, индейцы после битвы собрали сюда все трупы бледнолицых. Очертания фундамента указывали на то, что это была конюшня. Лошади, скорее всего, сгорели во время внезапно начавшегося пожара, пока люди сражались. Обогнув незаросшую могилу, Дусул оказался рядом с небольшой деревянной постройкой.