Макнамара Кристофер Лоуренс. Горец (4)

   Поди разбери сквозь водяную толщу, где был удобный перевал, по которому шли отары овец, и сопровождающие их всадники даже не трудились оставить седло, чтобы брести в гору, держась за хвост лошади.
   Может быть, не такой перевал был на этом месте, а наоборот - пропасть с почти отвесными стенами, непреодолимая даже для самых опытных горцев...
   И думал Учитель, глядя на лицо своего ученика, вновь обретшее спокойствие: видно, не только на теле Первая Рана оставляет свой след.
   Для души - тоже существует нечто вроде Первой Раны... Правда, не всегда она по времени совпадает с раной телесной - но что из того...
   Только бы не изуродовал душу шрам, как уродует он иногда тело...
   - Знаешь?
   - Нет...
   Каждый в Шотландии разбирается в волшебном переплетении нитей, образующем клановый узор. Но есть такие, кто сделал это занятие основным содержанием своей жизни.
   Подобно тому, как всякий рыцарь разбирается в языке гербов, - но наряду с этим есть и Мастера Геральдики. Именно к их услугам прибегают, когда надо разоблачить самозванца или установить степень родства.
   И знатоки "науки тартана" - тоже Мастера...
   Не меньшим почетом и уважением окружаются они, чем Мастера Волынки или даже Мастера Клинка. Потому что не менее значимой представляется их работа.
   Почему? По многим причинам...
   В обществе, где столь важную роль играет клан, - прерогативы клана не менее важны.
   Мастера Тартана помогают установить кровное родство - или свершить кровную месть. Или заключить свадьбу. Или определить главного наследника из нескольких претендентов.
   Иногда после консультации с ними разгорается война. Иногда - война затухает.
   Не одного и не двух мастеров обошли Конан с Дунканом. Вернее, Дункан с Конаном.
   И каждому из них задавали вопрос:
   - Знаешь?
   И каждый, внимательно осмотрев плед и юбку-килт, снятые с убитого, отвечал:
   - Нет...
   Конечно, не все так просто было. С ходу к мастеру не явишься, с порога вопрос не задашь... Во всяком случае, к настоящему Мастеру. А ненастоящий...
   Зачем он нужен, ненастоящий?
   И приходилось участвовать в застольях, пить, не пьянея, эль, виски и красное вино. Пить - и похваливать, даже если вкус этого пойла выворачивал наизнанку.
   Потому что изготовлялось оно по клановым рецептам. А к клану Мастера нельзя проявить неуважение...
   Иногда приходилось и иные услуги оказывать клану Мастера. Или семье Мастера. Или даже - ему самому (но это - реже всего).
   Услуги...
   Самыми разными они бывали. От неведомой ранее горцам песни или метко сказанного слова, которое будут вспоминать, смакуя, несколько поколений клана, - до столь же меткого удара клинка, направленного на одного из тех, кого клан или сам Мастер считает своим врагом.
   Или - лихого налета на вражеские земли. С поджогом замков, угоном стад...
   Или...
   Многими способами можно отплатить Мастеру за то, чтобы проявил он свое искусство. Лишь одним нельзя отплатить.
   Нельзя - деньгами...
   Не примет Мастер Тартана ни золото, ни серебро. Впрочем, как и любой другой из Мастеров...
   Посмей предложить плату - бросит монеты в лицо. И окончится на этом весь разговор. Навсегда.
   Поэтому много времени, много сил и труда уходит каждый раз на то, чтобы задать вопрос:
   - Знаешь?
   И получить ответ:
   - Нет!
   Говорили в старину: упорство важнее силы, важнее страсти, важнее отваги...
   20
   К счастью, - и сил, и тем более времени достаточно у бессмертных.
   Однако, если они вершат свои дела в обыденном миру, - надлежит им примеряться к законам этого мира. Мир же сей - не вечен есть!
   Нельзя до бесконечности откладывать месть. Иначе и мстить будет некому...
   И вновь думал Конан, поглядывая на своего ученика: ученик ли он ему теперь? Не слишком ли дорогой ценой удалось пробудить в нем интерес к жизни?
   Нельзя жить только желанием мести. Никак нельзя. Не жизнь это...
   А если Путь не является жизнью - пускай даже смертью он тоже не является, - каждый, кто идет по этому Пути, рано или поздно становится носителем темной Силы.
   И скорее рано, чем поздно...
   Что ж, с этим, по крайней мере, можно бороться. Во всяком случае можно попробовать...
   Одного нельзя Учителю: бросить своего ученика. Потому что он все-таки всегда остается учеником.
   Даже если он сам этого не осознает. Даже если не просто не осознает, а впрямую отказывается от соединяющих их уз...
   Более того: и тогда нельзя, когда Учитель сам рад бы от этих уз отказаться...
   Но не рвутся в этом мире такие узы...
   Вот отчего всегда в ответе Учитель за ученика. И ученик за Учителя тоже.
   Трижды уже жухла трава, облетали листья, и склоны холмов покрывались белым пушистым одеялом. Ни разу за это время не ночевали Конан и Дункан под одной крышей два раза.
   Конечно, за исключением тех случаев, когда приходилось им надолго задерживаться в ожидании, когда можно будет просить совета у очередного знатока старинных узоров...
   Но ни разу на вопрос "Знаешь?" они не услышали "Да!".
   Наконец, когда наступила четвертая осень, задан был этот вопрос последнему из хайлендских Мастеров Тартана.
   И он тоже ответил:
   - Нет!
   И опустились при этом известии плечи одного из Мак-Лаудов: оборвалась последняя нить. Напрасны были их поиски!
   А другой Мак-Лауд глубоко вздохнул, и во вздохе этом облегчение смешалось с тревогой.
   Облегчение - потому что теперь можно будет свернуть с выбранной его учеником дороги, которая - в том не было сомнений у Конана - была дорогой ложной. Тревога же...
   Тревожило: удастся ли заставить Дункана свернуть? Не слишком ли свыкся он с этой дорогой?
   А если и удастся - то как поставить его на Путь? Трудное это дело... Рамирес сумел сделать это с Конаном быстро - даже не за годы, а за месяцы. Но это - Рамирес. И это - с Конаном...
   В сущности, то, что происходило между ними, не долго оставалось односторонним обучением. Очень скоро Конан стал помогать Рамиресу в познании Силы с тем же мастерством, с каким Рамирес помогал ему.
   Конан в свое время - в той, прошлой жизни - тоже сумел быстрее поставить Дункана на Путь.
   Вот именно - в прошлой жизни... Тогда куда более страшный рубец остался на теле Дункана. Душа же его - рубцов не имела...
   Поэтому, хотя не в силах был Дункан помочь Конану, - но и не мешал, по крайней мере...
   Конечно, Путь идет сквозь нас, - поэтому не можем мы не идти по Пути, даже если искренне заблуждаемся на этот счет.
   Но ведь и идти можно по-разному.
   Осознанно - и не осознанно, словно в бреду или во сне. Медленно - или быстро...
   Наконец - вперед или назад...
   Правду сказано: Путь каждому из нас определен изначально, задолго до нашего рождения или рождения этого мира.
   Но не меньшей правдой будет и другое: каждый из нас свободен на этом Пути. Свободен в праве выбора...
   Ибо лишь несведущему может показаться, что Путь - это прямая...
   Для того, чтобы описать его форму, не придуманы еще слова в человеческой речи. Да и форма его непостоянна - если вообще можно ее назвать формой.
   Достаточно сказать лишь одно: много вариантов имеет Путь. И даже если в целом светел он, - можно найти на нем и темные участки.
   Обратное - тоже верно...
   И лишь от тебя одного зависит: выберешь ты Свет - или Тьму. День или ночь.
   Будешь ты Крагером или...
   Впрочем, довольно об этом. Все равно не понять это смертному.
   Тем же, кто понял, - нет нужды в объяснении...
   Говорили в старину: если поешь о победе, - не смей умолчать и о поражении.
   21
   Но на сей раз не удовольствовался Мастер тем, что сказал "нет". Знал он, что на него - последняя надежда. Не утаили это от него.
   Именно поэтому первый и единственный из всех Мастеров Тартана именно оттого первый, что был он последним по счету, - дал им совет.
   Сказал он:
   - Ведомо мне: есть еще один Мастер Тартана. Говорил мой отец - нет ему равных...
   (Произнеся это - зубами скрипнул. Нелегко говорить "нет ему равных" про другого...
   Впрочем, про себя такое - и вовсе нельзя говорить. Пусть люди скажут!).
   - Кто это, о Тидир? - воскликнул Дункан, ибо Тидир было имя Мастера.
   И надежда зажглась в глазах Дункана. А зрачки Конана полыхнули совсем иным огнем...
   Помедлил Тидир, глядя в пол, едва ли не сокрушаясь о сказанном. Но раз уж сделал один шаг - надо и второй сделать.
   - Имя его - Этерскел. Из клана Фуадов он родом...
   - Где найти нам его, о Тидир? - голос Дункана дрогнул, когда задавал он этот вопрос.
   Кажется, Тидир усмехнулся, но не разобрать - углы его рта были прикрыты седыми усами.
   - Его - уже нигде, наверное...
   - Почему? - и вновь дрогнул голос Дункана.
   На сей раз уже не было сомнения: усмехался Тидир. Торжество и горечь были в его усмешке одновременно.
   - Плохо слушаешь, юноша. Очень плохо. Я сказал - отец мне это говорил. Во время отца моего, Глуинделла, это было. А мои волосы уже густо присыпаны серебром. И нет в живых Глуинделла больше лет, чем ты и твой спутник на свете живете, юноша!
   - Ты еще не знаешь срока моей жизни, старик... - пробормотал Конан.
   (Впрочем, он все-таки не сказал этого - по крайней мере, вслух не сказал).
   Тишина надолго повисла под крышей дома, зацепившись за потолочную балку, растекаясь по стенам.
   - Значит...
   - Вот именно. Это значит как раз то самое!
   И снова торжество и горечь проявились на лице старого Тидира.
   Не была эта горечь тенью зависти. Как раз наоборот.
   Далеким отпрыском зависти было именно торжество. Ясно ведь: коль скоро так, то давно оставил этот мир Этерскел Мак-Фуад.
   А стало быть - нет сейчас под солнцем человека, который бы разбирался в Тартане много лучше, чем Тидир ап Глуинделл!
   (Прочие Мастера - не в счет... Все они примерно одинаковы по силам и все сознают это. Кто-то лучше знает одно, кто-то другое лучше знает...
   Но ни про кого нельзя сказать - "нет ему равных!").
   Отчего же горечь?
   А вот именно оттого, что такое высокое мастерство кануло в Лету...
   Но снова заговорил Тидир, сын Глуинделла:
   - Да, сам Этерскел уже не жив, конечно. Но ведь и я - не с рождения науку тартана знал...
   - Ты хочешь сказать... - и вновь надежда колыхнулась в глубине глаз Дункана. А глаза Конана - вновь сверкнули предостерегающе.
   - Не знаю... Я не знаю, был ли у Этерскела сын. А теперь, возможно, уже и внук. Не ведомо мне и то, оказался ли наследник этого Мастера - а тем более наследник его наследника - способным усвоить науку чтения по ткани. Но если оказался...
   И исчезло с лица Тидира торжество. Но зато и горечь - тоже исчезла.
   Вот что сказал Тидир ап Глуинделл, Мастер Тартана. Сделал главное возродил надежду.
   А еще, кроме этого, было сказано многое и о многом.
   Например, сказано было, что вскоре после рождения Тидира клан Мак-Фуадов был начисто вырезан в одной из межродовых войн. И будто бы лишь двоих пощадили: самого Этерскела, как признанного Мастера, и еще одного, имя которого не сохранила память.
   Мастером Меча был тот, второй из уцелевших...
   (Редкое это богатство - два Мастера в одном клане! И не менее редкое дело, - чтобы имя одного из них не осталось в памяти!).
   Будто бы, не найдя себе места в Хайленде, в Лоуленд удалились они оба, в равнинную Шотландию. К королевскому двору. В Эдинбург.
   Об этом следовало бы сказать с ненавистью - но сказано было со слегка напряженным безразличием. Все-таки не совсем в "Сассэнах" подался - к королю скоттов ушел...
   Или к королеве? Кто знает...
   Не разобрать, спустя десятилетия, дед ли нынешнего короля сидел на троне, или царствовала королева Мария, мать короля нынешнего.
   Впрочем, важно ли это? Нет, не важно.
   Важно другое...
   Да, важно было другое. И угрюмо молчал Конан, слушая рассказ Тидира.
   Он и сам кое-что слышал о гибели рода Мак-Фуадов. И об исходе двух Мастеров - тоже слышал он.
   Двух? Или все-таки одного?
   Говорили в старину: до Истины можно дойти, но не раньше, чем износишь три дюжины пар железных башмаков.
   22
   Этот разговор происходил, когда в кронах деревьев только появились первые проблески желтизны - далекие предтечи осеннего увядания.
   А ту невидимую, но вполне реальную черту, которая разделяет Хайленд и Лоуленд, они пересекли уже глубокой осенью. Дожди прибивали к земле вереск - и голы были леса вокруг.
   Тяжел и неблизок путь в горах. Особенно, если пролегает он не только в пространстве, но и во времени.
   В шестнадцатом веке от Рождества Христова...
   Пересекли они эту черту - и ничего не изменилось вокруг.
   Но все вокруг изменилось... Даже природа.
   Сменились травы холмистых гор на травы холмистой равнины. Исчезла хрустальная чистота вод. Кустарниковый лес сменился высокоствольным.
   Даже птицы, кажется, запели по-иному...
   Впрочем, почему "кажется"? Иные птицы на равнинах, иные звери...
   И люди - тоже иные.
   Испокон веков во всех краях горцы сильно отличаются от жителей низин - нравами, обычаями, характером... Но, как правило, это вдобавок ко всему - еще и не один и тот же народ...
   В Шотландии народ - один.
   Да, народ один, но различия все те же. Это не просто разница в количестве миль до столицы. И уж тем более - не в числе футов над уровнем моря. Это - разница между двумя эпохами...
   Наверное, ничто бы не объединяло страну замков и страну городов, если бы не одно обстоятельство. Обстоятельство это - вопрос о том, где будет находиться резиденция короля.
   Впрочем, вопроса тут никакого и нет...
   Не пристало королю ходить в домотканой одежде, мерить свое богатство числом поголовья овец и пировать за столом из неструганых досок, на глиняной посуде.
   Не пристало!
   Уже семнадцатый век на носу!
   Однако ничего иного не смог бы ему предоставить Хайленд...
   Поэтому - Лоуленд. Равнина. Древний город Эдинбург.
   В свое время сказал о нем великий бард Томас Лермонт или Том-стихоплет, как звали его односельчане:
   - Рим - был, Лондон - есть, Эдинбургу - быть.
   Самым главным, самым славным из всех прослыть...
   Слова эти греют сердце каждого шотландца. Ведь известно всем: в своих стихах-пророчестве не ошибался Томас. Потому что от фей получил он свой стихотворный дар.
   Как знать... Может быть, в веках это предсказание и сбудется...
   Но пока что - не все королевское состояние, как неизбежно было бы это в горах, но значительную часть его составляют именно овечьи стада.
   И дворец короля - скорее даже не дворец, а жилище. С пыльными потолками, закопченными стенами.
   На стенах вперемешку были развешены гобелены нормандского времени, восточные ковры и траченные молью шкуры.
   И серебряную посуду подают только тогда, когда зван к обеду какой-либо иностранный посол. А золото и фарфор - даже тогда не подают...
   Не богат и не силен шотландский король. И даже те атрибуты власти, которые ему поставляет Равнина, - лишь символ...
   Но именно он, король, объединяет Горы и Равнину. Не обойтись им без него.
   Потому что исчезни король - и нарушится равновесие. Пойдет клан на клан, желая добиться перевеса, ибо не позорно повиноваться далекому монарху, а близкому соседу - позорно. Пускай богат он и силен, пусть даже мудр он, даже справедлив, даже великодушен.
   Но это - едва ли... Редко проявляют горцы данные качества в межклановых отношениях.
   И завертится междоусобная карусель с невиданной силой.
   Если уж в мирное время волками смотрят друг на друга как предводители, так и рядовые члены соответствующих кланов, - можно представить, что случится после исчезновения верховной власти! Пусть даже символической...
   Кровавый вихрь, который выплеснется наружу, настолько же превзойдет уровень обыденного зверства, насколько ливень превосходит изморось.
   Это - не отвлеченные рассуждения. Уже не раз и не два приходилось Шотландии отпить из чаши сей...
   И больше пить она не желает.
   А ведь рядом, отделенная такой же невидимой, но именно потому непроницаемой границей - рядом Англия. Держава Сассэнах!
   Могучий, немирный, небескорыстный сосед.
   Уже ломал он гордость горцев у Сольвейского залива. И еще предстоит ему окончательно сломить ее в Куллоденских болотах [две знаменитые битвы эпохи англо-шотландского противостояния, соответственно шестнадцатого и семнадцатого веков; поражение под Куллоденом окончательно закрепило зависимость Шотландии], подтвердив превосходство строя - перед натиском, тактики - перед отвагой.
   Нового Времени - перед Старым...
   Впрочем, это еще не сейчас. Но очень многие и ныне, помня о Сольвейе, предвидят в глубине своих мыслей призрак Куллодена.
   Вот отчего чтут горцы обитающего в Лоуленде короля. Чтут, хотя с трудом признают за лоулендерами право зваться людьми.
   И не считают позором сменить Горы на Равнину лишь в одном случае. Если тот, кто свершает эту перемену, уходит не просто в Лоуленд, а именно к королю...
   Тогда это - не позор. Но все равно: уж никак и не слава это...
   Говорили в старину: есть тропа Чести, есть тропа Истины, есть тропа Выгоды. И не всегда совпадают они...
   23
   День пути оставался до Эдинбурга. Это - если в милях мерить.
   Но разверзлись хляби небесные. Еще бы - осень ведь! И от рассвета до заката преодолели они от силы треть этого расстояния.
   А что делать, если дорога превратилась в липкую полосу жидкой грязи? Не может лошадь быстро идти, если при каждом шаге вязнет она где выше бабки, а где и по колено.
   В чем были, ушли Конан и Дункан с пепелища. Но вот уже оба едут верхом, на плечах у них - богатые, подбитые мехом плащи, а седельные сумки - полны.
   И каждый ведет в поводу сменного коня под легким седлом. И еще один конь плетется следом - но не седло, а вьюк лежит у него поперек спины.
   В глубине же споррэнов каждого всадника тихо позвякивают монеты дюжина серебряных и по две-три золотых.
   Откуда все это?
   Лучше не спрашивать...
   Уж если попал в поток времени - будь добр, живи его законами. А законы эти что в Хайленде, что в Лоуленде - жестоки есть...
   Разумеется, неписаные законы. Писаных - мало. И соблюдаются они весьма редко. Так что, если уж путешествуешь в горах с какой-то целью, не на закон положись, а на меч.
   На катану или на клеймору - все равно.
   К четвертому году странствий эти клинки в руках воинов такого уровня могли обеспечить своим владельцам стоимость пары замков с обслугой, - а не то что нескольких лошадей.
   Могли бы. Но не обеспечили.
   Потому что не обогащение было их целью.
   Это во-первых. А главное - обоим претила возможность использовать и свою телесную неуязвимость, и боевое мастерство для достижения обычных целей. Не только богатства - но и славы, почета, уважения...
   Это - во-вторых.
   Добившись славы - не приобретешь чести... Неудобно всерьез сражаться против смертных, хотя и приходится порой. Все равно что краплеными картами играть!
   Да, именно обоим эта возможность претила. Не только Конану - но и Дункану.
   Значит, сумел все-таки Конан, исподволь пробившись сквозь жажду мести, продолжить обучение...
   И это - его победа. Не полная, конечно, - но все же победа!
   - Тебе не кажется, что пешком мы быстрее доберемся?
   - Не кажется.
   - Почему? Тридцать миль - столько и обычный человек от зари до зари одолеет. А уж мы-то с тобой...
   - Да, мы с тобой эти мили не пройдем - пробежим. И даже запыхаться не успеем. Но дело не в этом...
   Конан вспомнил, как когда-то, невообразимо давно, он на спор с Рамиресом всего лишь за пару часов бегом настиг оленя.
   Настиг, а когда олень рухнул на колени, загнанно поводя боками, выхватил из ножен клеймору.
   Выхватил, но не ударил.
   Точнее, ударил - но не в горло и не под ребра. Глубоко надсек один из рогов повыше первого отростка - чтобы при встрече узнать зверя по зарубке.
   И по блеску в глазах Рамиреса (тот следовал за ним верхом) Конан понял, что поступил правильно.
   - ...Обо всем ты подумал, ученик мой, - сказал тогда Рамирес, и веселые морщинки разбежались от уголков его глаз.
   - Лишь одно забыл. Самое простое.
   Конан озадаченно нахмурил лоб:
   - О чем забыл я, Учитель?
   - Олени меняют корону своих рогов каждый год! Значит, если и встретишь еще раз своего крестника - не узнать тебе его!
   И звонко захохотали после этих слов и Учитель, и ученик. А потом Конан задорно вскинул подбородок:
   - Ничего! Быть может, я этого самца еще в нынешнем году разок догоню! Еще прежде, чем он рога сменит...
   И снова хохотали они: один - сидя в седле, другой - стоя перед ним... А в нескольких шагах от них поднимался с земли отдышавшийся ветвисторогий красавец.
   Уже без страха поднимался...
   Да, когда Учителем был Рамирес - было так...
   А когда Конан стал Учителем - иное испытание он придумал для Дункана.
   Бежал Дункан рядом со всадником, стараясь не отстать.
   Сперва - за холку коня придерживаясь. А потом, научившись владеть не только мышцами своих ног, но и управлять дыханием, - уже без всякой поддержки.
   И уже где-то через неделю, когда полностью раскрыл свою Силу ученик, - около трех часов могли продолжаться такие гонки, но не больше.
   Не больше. Потому что уставал.
   Не Дункан уставал - конь...
   Лошадь выносливее оленя, но даже она не в силах держать большую скорость свыше трех часов. Иначе - запалится, сожжет себе легкие.
   Конечно, если пустить коня с места в карьер - ни один бегун, даже тот, которого подгоняет Сила, не сможет его догнать. Но на карьере лошадь выдерживает короткие минуты...
   Вот почему для боя и для дальней дороги ценятся разные лошади. В бою - нужен быстрый галоп. В пути - плавный шаг.
   Галопом долго не проскачешь...
   Говорили в старину: никто не покроет за день больше миль, чем составляет конский переход...
   24
   Все это знал не только Конан, но и Дункан. А если бы и не знал раньше - успел бы узнать за три с лишним года странствий.
   Одиночка, даже пешим будучи, может передвигаться быстрее всадника. Но невозможно все, что требуется в долгом и далеком походе, унести на своих плечах.
   Это - во-первых.
   И совсем иначе посмотрят на пешего пришельца в Эдинбурге. Пожалуй, могут и не допустить пред лицо короля.
   Пешком ходить - удел простолюдина...
   Это - во-вторых.
   - Давай сделаем так... - продолжал Дункан гнуть свою линию. Вернемся на постоялый двор - тот, что в двух милях отсюда. Оставим коней на попечение хозяина. А завтра-послезавтра, по подсохшей дороге, он пошлет их в столицу с кем-нибудь из слуг...
   Конан сдержал улыбку. Ученик его явно не представлял себе, что столица - несколько больше размером, чем бывают деревушки в Хайленде. И найти там двух приезжих...
   - Не боишься, что разминемся мы с посланным слугой? - спросил он.
   Но Дункан и тут неправильно понял его:
   - Нет, не боюсь. А-а, понял! Ты проверяешь, правильно ли я понял твои наставления о том, чем Равнина отличается от Гор?
   - Ну, допустим...
   - Так вот: не боюсь я, потому что... - Дункан завел вверх глаза и выпалил на едином вздохе, словно отвечая урок. - Потому что на дорогах здесь не грабят - днем, во всяком случае. И еще - есть такая вещь... сейчас... сейчас... вспомню... Ну, как она называется?
   - Суд.
   - Да, суд! И если хозяин не сохранит доверенных ему лошадей - судья по приговору снимет его вывеску [снятие вывески с постоялого двора, трактира и т.п. означало закрытие заведения до тех пор, пока не возмещен ущерб потерпевшим и не выплачен штраф в пользу суда]. Так что - себе дороже будет...
   - Ну, а что мы будем делать в Эдинбурге эти два дня?
   - Ну, как что... Порасспрашиваем, справки наведем... - Дункан озадаченно сдвинул брови. На сей раз он не был убежден в правильности своего ответа.
   - И это правильно. Наведем справки... - Конан вдруг без всякого предупреждения натянул поводья - и конь встал, разворачиваясь боком. Прежде, чем Дункан успел сообразить, в чем дело, Конан уже стоял на земле.
   - Держи! - кинул он Дункану повод.
   - Ты куда? - ошеломленно спросил тот, взяв лошадь своего Учителя под уздцы.
   - Справки наводить... - ответил Конан абсолютно серьезно.
   Дорога в этом месте раздваивалась. Вернее, не то чтобы раздваивалась, а... Прямо шел основной тракт, измятый бесчисленным множеством ног и копыт, вспухший от влаги, раскисший. А вправо от него ветвилась маленькая тропка. Настолько маленькая, что трава на ней не была протоптана до грунта.
   Лишь вытянулись вдоль земли не по-осеннему зеленые травинки, словно склонились в поклоне - с достоинством, но без страха и раболепия.
   А по краям тропки, местами же - и на ней самой - яркими, многоцветными звездами распустились полевые цветы.
   Поздние цветы, самые последние в этом году. Пожалуй, даже слишком они поздние! В других местах - давно осыпались лепестки...
   Но именно они скрывали тропу от глаз незнающего. А глазам знающего наоборот, показывали путь.
   И осторожно ступал Конан, стараясь не мять ни зеленое, ни разноцветное.
   Домик этот, издали напоминавший огромный куст, - так плотно, от фундамента до конька крыши, он был увит плющом - принадлежал женщине, знакомой Конану по его прошлой жизни.
   Старая Катрин звали ее. Хотя вовсе не была она старой...
   Впрочем, теперь, конечно, к ней действительно пришла старость. Настоящая, не обусловленная прозвищем.
   А прозвище, кстати, не всегда у нее именно такое было. Помнил Конан время, когда звал ее народ - "Ведьма Катрин".
   Это время миновало больше четверти века назад. Во всяком случае - для нее, для Катрин...
   Для Конана же - больше четырех веков назад это было!..
   Впрочем - как знать...
   Домик выглядит так же - но Катрин ли в нем живет? Ведь не все обстоятельства ТОЙ и ЭТОЙ жизни, ТОЙ и ЭТОЙ истории совпадают полностью. Вот и у Дункана не все совпало. Алебарда - не офицерское копье...