Макнамара Кристофер Лоуренс. Горец III

   — Да, да, — занервничал он, — входите, входите, джентльмены!
   Полицейского передернуло. Он подошел к расхамившемуся парню и одним движением сдернул с него очки, бросив их на стол, сбил нахально вытянутые ноги и, подняв О'Брайна за шиворот, посадил его на стуле так, как, по его мнению, должен был сидеть напроказивший тинейджер.
   — Этот господин, — полицейский указал на Мак-Лауда, — хочет поговорить с тобой. И запомни, парень, — он начал четко и веско выговаривать каждое слово, — на этот раз ты свободен. На этот раз. Но дай мне малейший повод, и я тебя загребу. Даже если это произойдет сейчас, пока ты еще здесь. Ты сядешь у меня прямо здесь лет на десять. Понял?
   Но Ричи все было нипочем. Он радостно кивнул, поднес, как козыряющий болванчик, руку к голове и округлил глаза.
   — Да. Так точно. Конечно, сэр! Все понял, — забормотал он, давясь собственным языком.
   Полицейский поднял глаза на Дункана, как бы говоря — видите, мол, что это за подарок? — и, отойдя к двери, произнес:
   — Он в вашем распоряжении, мистер Мак-Лауд.
   Толстяк тяжело вздохнул и вышел, качая головой. Оставшись наедине с Дунканом, Ричи стало вдруг немного не по себе. Почему-то нахлынули разные воспоминания…
   Мак-Лауд медленно подошел к столу и наклонился над вросшим в стул парнем. На лице Ричи появилась глупая улыбка.
   — Я, действительно, очень благодарен вам, сэр, что вы даете мне еще одну возможность стать полезным членом общества, — залепетал он, пытаясь встать со стула.
   Но тяжелая рука Дункана опустилась на его плечо, вжимая в сидение. Ричи запнулся, втягивая голову в плечи, ожидая, что за этим движением последует удар. Но ничего не произошло. Так же давила на плечо тяжелая рука опытного воина, который все так же нависал над сидящим пареньком.
   — Услуга за услугу, — тихо произнес Дункан. — Я тебя отсюда вытащу. Но я не хочу, чтобы ты отвечал кому бы то ни было на вопросы о твоих вчерашних видениях.
   — Видениях? — Ричи нерешительно поднял на Дункана глаза. Надо было сказать что-то ехидно-резкое, чтобы было сразу понятно, что он, Ричи, тоже опасный человек, но почему-то сказать не удавалось, и вместо этого мальчишка залепетал, хлопая глазами. — Вы хотите сказать про видения о том, чем занимаетесь вы вместе с другими рыцарями Круглого стола? Об этом фехтовании?
   Мак-Лауд молчал и не шевелился, в упор глядя на О'Брайна.
   — Совершенно точно, — продолжал лепетать тот, — я ничего не видел. Это все просто выдумка! Бред…
   Дункан продолжал молча стоять над пареньком, которому уже было совсем нехорошо.
   — Нет, мистер Мак-Лауд! Я понимаю. Все понимаю. Мне все учителя говорят, что я схватываю с полуслова, но я очень ленивый. Я все понимаю.
   Эти заверения, похоже, тоже не удовлетворили странного хозяина антикварного магазина, потому что он не пошевелился и не издал ни звука. Ричи стало просто страшно.
   — Все, я сказал ведь, что — могила, — завизжал мальчишка. — Я помолчу. Слово джентльмена. К тому же, кому я смогу все это рассказать?
   — Да, действительно, — согласился Мак-Лауд. — Ты будешь выглядеть просто идиотом. И еще одно. Ты будешь выглядеть таким же идиотом, если не запомнишь, что тебе сказал этот полицейский. Потому, что я помогу ему составить тебе протекцию у судьи.
   Мак-Лауд выпрямился и пошел к дверям, оставив сидящего на стуле подростка размышлять о происшедшем.

3

 
   Вечера всегда прекрасны, в любое время года. День засыпает, как наигравшийся ребенок. Лучше всего это понимаешь, когда за окном середина августа и вечерняя прохлада вдруг занимает место дневного зноя. От реки неподалеку ползет серой дымкой туман, окутывая дома и застилая улочки влажной пеленой, в которой огни окон и звуки проезжающих по бетонным мостовым автомобилей кажутся приглушенными и восхитительно мягкими. Но это все суета. Огни, беготня автомобилей, шаги людей, спешащих по домам… Хочется совсем другого. Хочется после теплого душа упасть в объятия мягкого дивана и ощутить всем телом уют меховой накидки из овечьей шкуры и долго пить вино, и смотреть на пламя камина, и ждать…
   Стол давно готов, сервирован к сегодняшнему праздничному ужину, в канделябрах горят грубые свечи, сама столешница накрыта некрашеной льняной скатертью… Все ждет ЕЕ появления. А она моется за толстым стеклом, отделяющим ванну и кухню от гостиной. Стекло мутное, и очертания ее тела плавны и нежны, словно размыты водой, падающей сверху из душа.
   Так бывает только в книгах и в мечтах, но так было уже двенадцать лет, — как один день, как первый и единственный.
   Накинув короткий байковый халат, она взъерошила и разбросала по плечам мокрые светлые волосы и вышла из душа. Бросив полотенце на спинку огромного кресла, Тесса опустилась на пушистый ковер у ног Дункана и, взяв с журнального столика специально приготовленный для нее высокий бокал с вином, спросила:
   — Ты освободил это вино из заточения в подвалах самого императора Наполеона?
   — Нет, — Дункан расплылся в довольной улыбке и покачал головой (все-таки она восхитительна, и он никак не может привыкнуть к этому), — это вино лишь ненамного старше тебя.
   В его руке внезапно появилась небольшая узенькая коробочка из фиолетовой замши.
   — С днем рождения, дорогая, — он протянул коробочку Тессе, поцеловав ее в лоб.
   — Спасибо.
   Она поцеловала его в ответ, ласково улыбнулась и открыла коробочку. Увидев ее содержимое, она изумленно шепнула:
   — Ты сумасшедший.
   — Так, маленький пустячок, — Мак-Лауд говорил небрежно, но по его лицу было видно, что ему нравится ее удивленное лицо. — Безделушка времен французской революции.
   Тесса достала из коробочки старинный браслет и приложила его к запястью.
   — Отныне я буду праздновать только дни своего нерождения, как говорил Сумасшедший Шляпник из «Алисы в стране чудес», — задумчиво проговорила она и протянула Дункану руку, любуясь игрой света в камнях.
   Он застегнул хитроумный замок и, поцеловав ей руку, прошептал почти беззвучно:
   — Ты прекрасна.
   — Да, — она улыбнулась, но как-то печально и обиженно, и продолжила,
   — и на год старше.
   — И все равно прекрасна.
   Она снова улыбнулась и, поднявшись с пола, взобралась на колени Дункана, обхватив его шею руками.
   — Когда мы с тобой познакомились, ты был гораздо старше меня.
   — Да, гораздо. Впрочем, как и сейчас.
   — Нет, теперь мы с тобой выглядим почти одинаково. Теперь мы внешне почти одного возраста, а скоро…
   — Тесса! За всю жизнь я не встречал женщины прекраснее!..
   — За все четыреста лет? — она рассмеялась.
   — Да, за все четыреста лет, — просто согласился он и тоже рассмеялся.
   — Кстати, четыреста мне будет только через четыре месяца.
   Но Тессе это довод показался не слишком убедительным и поэтому она принялась рассуждать дальше:
   — Ты пойми, — вдохновенно объясняла она. — Когда тебе будет четыреста или четыреста двадцать, ты все равно будешь выглядеть на тридцать пять.
   — Мне от этого заранее противно.
   Пока она болтала, Дункан нашел для себя занятие. Он принялся целовать ее в шею, а она, даже не замечая этого, увлеченная собственным рассказом, лишь инстинктивно отклонялась, пытаясь скрыться от его губ, и говорила, говорила… Когда Мак-Лауду наконец наскучило ее невнимание, он вдруг замер, пристально посмотрел Тессе в глаза, чем весьма удивил ее и она замолчала, и очень серьезно сказал:
   — Дорогая, что же я могу поделать, если у нас в семье у всех шкура отличной выделки?
   Но она не обратила внимания на его шутку и, печально улыбаясь, продолжала:
   — Дело не в этом. Просто теперь ты будешь каждый год видеть возле себя женщину, которая стареет, которая выглядит все старше и старше тебя, а ты при этом остаешься таким же молодым… И все это лишь вопрос времени. Может быть, когда-нибудь потом ты захочешь другую женщину, помоложе, или я захочу кого-нибудь другого…
   — Тебе хочется кого-нибудь помоложе? — упорно продолжал он шутить, пытаясь вернуть ей веселое настроение. — Тебе будет не так уж трудно найти…
   Но сегодня она была настроена философски:
   — Нет. Но, может быть, когда-нибудь я захочу видеть рядом с собой человека, с которым я смогу стареть вместе.
   — Ты же знаешь, — на этот раз он тоже заговорил серьезно, — мне хочется того же. Я хочу стареть вместе с тобой.
   — Мак, я знаю, в твоей жизни были и другие женщины. Любовь была у тебя много раз. Скажи, по прошествии пары веков ты научился справляться с этим?..
   — Справляться? — Дункан удивленно поднял глаза и пристально посмотрел на нее. — Ты имеешь в виду с утратами?
   Она утвердительно покачала головой и одними губами произнесла:
   — Да.
   Он крепко обнял ее и необыкновенно нежно принялся рассказывать так, как рассказывают очень маленьким детям на ночь сказки:
   — Не важно, сколько лет проходит; не важно, сколько раз приходится прощаться с теми, кого любишь больше всего не свете. Что бы ты ни делал, они уходят…
   — Умирают?
   — Да. И когда они умирают, ты все равно чувствуешь себя безумно одиноким…
   С минуту они смотрели друг на друга, не произнося ни звука. Только пламя свечей отражалось в их зрачках оранжевыми звездочками.
   — Может, перестанем думать о том, что будет, когда мне исполнится четыреста двадцать или четыреста сорок…
   — А о чем ты хочешь думать? — шепотом спросила она, прижимаясь к нему всем телом.
   — Давай лучше подумаем о том, что будет сегодня ночью, — таинственно прошептал Дункан.
   — А что будет сегодня ночью? Наверное, что-то удивительное?
   — Неужели ты не помнишь? Сегодня ночью будет день твоего нерождения. И нас ждет…
   — Боже мой, неужели мы даже сегодня куда-то спешим?
   — Конечно. Нас ждет ужин. Я ведь готовил его специально для тебя.
   Тесса шла по улице быстрой размашистой походкой, практически не смотря по сторонам. Поравнявшись с серебристым «фордом» старого образца с тонированными стеклами, она взглянула на свое отражение в стекле и, убедившись, что выглядит просто великолепно, продолжила путь. Проходя, она окинула взглядом новую витрину, только что установленную рабочими, и исчезла внутри магазинчика, прикрыв за собой дверь.
   Слэн опустил боковое стекло и, выставив в окно руку в кожаной проклепанной перчатке, нетерпеливо забарабанил пальцами по серебристой эмали дверцы, выстукивая какую-то мелодию. В своем укрытии он мог видеть все, хотя рассмотреть его за тонированными стеклами было практически невозможно. Теперь, когда Тесса вернулась домой, можно было ненадолго расслабиться. Поэтому, выставив зеркальце заднего обзора таким образом, чтобы в нем был виден вход в антикварный магазин, он откинулся на спинку сидения и принялся ждать, разглядывая в зеркале свое лицо и время от времени косясь в другое зеркальце, расположенное на крыле машины, чтобы видеть улицу за своей спиной.
   Это было очень кстати, потому что бесшумно подъехавший с другой стороны улицы темно-синий «кадиллак» не остался не замеченным Слэном. Когда автомобиль остановился прямо напротив входа в магазин Дункана и из него вышел человек, одетый в длинный серый плащ с распущенным поясом, Слэн встрепенулся. Он уселся поудобнее, откинувшись всем корпусом назад, и процедил сквозь зубы:
   — Так-так. Посмотрите, кто здесь!
   Тем временем Конан Мак-Лауд вышел из своего «кадиллака», захлопнул дверцу и собрался было перейти через улицу, направляясь все к тому же магазинчику, как вдруг почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Острая боль пронзила его грудь множеством кинжалов. Застыв на месте, он принялся осматриваться по сторонам. Улица была пуста, но кто-то…
   Рука Мак-Лауда сама нырнула в карман плаща, нащупывая через ткань привычное лезвие катаны.
   В витрине появилась Тесса. Она смела щеткой пыль с висевшей в витрине старинной рамы, поменяла местами стоящие на кривоногом столике кубки и, скользнув безучастным взглядом по улице, по стоящей фигуре Конана, исчезла в глубине помещения. Очевидно, она не узнала вчерашнего гостя или просто не обратила внимания на ничем не примечательного пешехода.
   «Слэн»?! — набатом прозвучало в голове Мак-Лауда.
   Его голова совершенно самостоятельно обернулась к серебристому «форду», прилипшему к бордюру тротуара. На мгновение Конану показалось, что он видит в стекле автомашины улыбающееся бородатое лицо. Квинс действительно улыбался, глядя на Мак-Лауда. А потом, бегло взглянув на себя в зеркало, он повернул ключ в замке зажигания и поставил ногу на педаль газа.
   — Чао, детка, — прохрипел он и, махнув рукой в окно, расхохотался истерическим резким смехом.
   Машина бешено взревела поношенным мотором и, выбросив сизое дымное облако, сорвалась с места, чуть не сбив проходящую мимо парочку. Она с грохотом неслась по улице, а Конан провожал ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась за поворотом, нахулиганив на перекрестке.
   Дункан возился со своим новым приобретением — старинным фотоаппаратом, — пытаясь проверить его работоспособность. Вещичка была неплохая и довольно редкая, но вот деревянная рамка кассеты никак не хотела заходить в предназначенный для нее паз. Дункан вертел ее и так и этак, но почему-то ничего не получалось. И вдруг ему стало не по себе, знакомо заныли все суставы, и на мгновение, прислушиваясь к своему состоянию, он замер.
   Затем, передвигаясь медленно и осторожно, как будто перенося взведенную гранату, Дункан взял лежащую тут же возле него катану и, прижимая к груди оружие, так же медленно по-кошачьи пошел в комнату, где работала над своей новой скульптурой Тесса. Она срезала облой со скульптуры, полученной только сегодня из литейного цеха, орудуя ручной электрической фрезой. Увидев Мак-Лауда, он отложила свой инструмент и, подняв пластик защитной маски с удивленного лица, спросила:
   — Что-то случилось, Мак?
   — Да, — беззвучным шепотом ответил он и, на мгновение еще замедлив свои осторожные шаги, словно проверяя направление движения, приблизился к входной двери, ведущей из мастерской в небольшой задний двор, расположенный за домом.
   — Ты чувствуешь чье-то присутствие? — осторожно поинтересовалась Тесса.
   — Здесь кто-то с очень длинной линией жизни.
   Остановившись возле двери и бесшумно открыв замок, Дункан наклонился к стеклу, занавешенному прозрачной тканью, и выглянул наружу, пытаясь рассмотреть пришельца до того, как открыть дверь и оказаться с ним лицом к лицу. Прямо напротив своего лица Мак-Лауд увидел лицо Конана, улыбающееся вечной ироничной улыбкой. Дункан опустил меч и широко распахнул дверь.
   — Привет.
   — Привет, — улыбаясь, произнес Конан и вошел в дом.
   Тесса тоже заулыбалась, наконец узнав вчерашнего ночного гостя.
   — Дорогая, — хозяин дома галантно представил вошедшего, — это Конан. Ты, кажется, его уже видела. Конан Мак-Лауд.
   — Да, — гость кивнул, — я старый друг Дункана. Мы с ним когда-то жили по соседству. Дружище, я тут проезжал мимо и подумал: может, нам прогуляться, а?
   За окном «кадиллака» мелькали дома, становясь все менее респектабельными, потом показались промышленные здания.
   — Куда мы все-таки едем? — поинтересовался Дункан, который уже порядком устал от безмолвной езды по городу.
   — Я тебе уже сказал. Ко мне, — невозмутимо ответил Конан, продолжая неотрывно следить за дорогой, что было, впрочем, совершенно не нужно, так как на трассе больше не было ни одной машины.
   Через несколько минут «кадиллак» остановился возле огромного заброшенного ангара с разбитыми стеклами небольших окон и проваленными перекрытиями ветхой крыши. Конан вышел из машины и размял затекшие после долгой езды плечи.
   — Ну что? По-моему, это совсем неплохое место.
   — Отличное, — кивнул в ответ Дункан.
   Они зашли внутрь. Огромный полутемный зал, пустоту которого лишь кое-где прорезали золотые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь дыры в потолке и стенах, был завален кучами мусора.
   — Хорошо здесь, правда, брат? — сказал Конан, снимая плащ и пристраивая его на пыльный гвоздик, торчавший из грязной стены ангара.
   Он отстегнул меч и сделал приглашающее движение. Усмехнувшись, Дункан снял куртку и, бросив ее на кучу щебня, взмахнул в воздухе своей, блеснувшей в ярком луче, катаной.
   Два одинаковых меча со свистом сошлись в пыльном темном пространстве, и прозрачный звон разнесся по ангару, усиливаясь и переливаясь, отраженный бетонными балками и перекрытиями. Первый же удар Конана был настолько мощен, что заставил Дункана отступить на шаг.
   — Ну-у, — протянул нападавший, — ты, наверное, давно не тренировался, брат. Простой удар сразит тебя наповал.
   — А по-моему, ты ошибаешься.
   Дункан сменил позицию и сделал серию сногсшибательно красивых пируэтов, при этом бешено работая мечом. Замешкавшийся Конан, уворачиваясь от клинка, не удержал равновесия и рухнул на кучу строительного мусора.
   — Ну что? — победно произнес Дункан, пытаясь настичь соперника колющим ударом и пригвоздить к полу.
   Но Конан словно взорвался. Метнувшись под ногами противника, он внезапно взлетел вверх и нанес хлесткий удар клинком плашмя по ягодицам Дункана. Тот, хохоча, отскочил в сторону, потирая ушибленное место и подпрыгивая на одной ноге.
   — Не зазнавайся, — Конан пригрозил ему пальцем. — Акробатика хороша в постели, а не в бою, — быстро перехватив катану двумя руками, Конан бросился в наступление. — А первое для тебя сейчас гораздо важнее, чем второе.
   — Я стараюсь успеть везде, — Дункан говорил, с легкостью отражая удары, и в финале сделал молниеносный выпад, заставивший Конана отлететь в сторону, после чего ехидно произнес. — Да, кстати, ты ведь, наверное, уже понял, что Слэна я беру на себя.
   — А ты справишься с ним? — не переставая плести узор боя, продолжал разговор Конан.
   — Я чувствую в себе силу. Так что без проблем.
   — Да? И все-таки Слэн — мой.
   — А защищать Тессу — это мой долг.
   — Не будем спорить, — Конан опустил меч и кивнул. — Я рад видеть тебя, Мак-Лауд.
   Они обнялись, как два человека, давно не видевшие друг друга. Оба были довольны встречей и поединком и, собрав свою верхнюю одежду, пошли к машине.
   — Ты по-прежнему воюешь, Конан?
   — Да. А ты, как всегда, нет?
   Открывая дверцу автомобиля, Дункан сделал вид, что не расслышал вопроса и задал следующий, оставив прошлый без ответа:
   — Где ты теперь, брат? Мы с тобой уже не виделись…
   — Лет сто двадцать или сто тридцать, по-моему?
   — Сто четырнадцать лет и два с половиной месяца.
   — У тебя хорошая память, Дункан.
   — Ты знаешь, почему?
   — Знаю, — согласился Конан. — Но сейчас разговор не об этом. У тебя, как я видел, антикварный магазинчик?
   — Да. Но почему ты об этом заговорил? — удивленно спросил Дункан.
   — Пожалуй, традиция. Понимаешь ли, у меня сейчас тоже небольшой магазинчик в Нью-Йорке. Но я хочу с тобой все же поговорить совсем о других традициях.
   — Я все прекрасно понимаю…
   — Ты ничего не понимаешь. Ты всегда хотел остаться в стороне. Так?
   — Да, так. Но никак не возьму в толк…
   — Вот уже много лет ты не дерешься.
   — Да. После того, как двадцать семь лет назад ты убил моего противника.
   Обратная дорога заняла не очень много времени. Поэтому, подъехав к двухэтажному дому, они продолжали разговор, не выходя из машины.
   — Неужели именно сейчас ты хочешь снова начать воевать?
   — Нет. Но это мое личное дело.
   — Если ты сразишься со Слэном и победишь, то тебе придется сражаться дальше. Отдай его мне.
   — Послушай, — Дункан открыл дверцу, — пойдем лучше, я познакомлю тебя с Тессой поближе.
   Конан тяжело вздохнул и тоже вышел из машины.
   Тесса поставила огромный медный кофейник на плиту и, зарядив тостер очередной порцией хлеба, отошла к столу. Взяв в руки нож, она принялась резать сыр и ветчину. Спокойно смотревший на все это Конан, наконец, не выдержал и, забрав из рук Тессы нож, произнес с улыбкой:
   — Наверное, это дело я не доверю никому.
   Она улыбнулась в ответ и попыталась взять другую доску, чтобы нарезать салат, но он вновь остановил ее:
   — Это я тоже не доверю никому. Если ты не возражаешь, то сегодня готовлю я.
   Острие ножа с монотонным цокотом плясало по доске, а с противоположной стороны от куска ветчины постепенно образовывалась стопка одинаковых не слишком толстых, но и не слишком тонких ломтиков. Оставшись не у дел, Тесса отошла к соседнему столику и, сложив руки на груди, ехидно заметила:
   — А может, тебе больше подходит работать мечом или шпагой?
   Но Конан не ответил на колкость, а просто перевел разговор на другую, более интересующую его тему:
   — Я думаю, то, что ты видела вчера, было для тебя в новинку?
   Тесса хотела ответить ему, но в разговор вмешался Дункан, до сих пор молча пивший вино и читавший какие-то бумаги:
   — Да. Что и говорить, для Тессы это было внове.
   Он явно нервничал, а она никак не могла понять, с чем это связано, и, чтобы поддержать разговор, поинтересовалась:
   — А как давно вы знаете друг друга?
   — У-у-у, — Конан расплылся в своей привычной улыбке, давая понять, что так давно, что и не вспомнить.
   — Вы родственники? — не унималась женщина.
   — Мы из одного клана, — пояснил гость, откладывая ветчину и принимаясь за ювелирную нарезку сыра.
   Напряженное выражение лица у Дункана не исчезло и он попытался разрядить обстановку:
   — Когда я был совсем мальчишкой, у нас существовала одна легенда об удивительном человеке, жившем много-много лет назад, которого убили в бою.
   — Все думали, что он умер, а он не умер, — влез с объяснениями старший Мак-Лауд, снова заправляя тостер. — Тогда все просто считали, что это колдовство.
   — Правильно, а в мое время это считали сказками. Я тоже считал, что это легенды, как о короле Артуре. Но потом…
   — Да, — радостно подхватила Тесса, — знаю. Однажды тебя убили, но ты не умер.
   От этих слов Дункан побледнел и, сделав большой глоток из стакана, отошел к окну. Он ждал их и очень надеялся, что Тесса промолчит, но этого не произошло. Разговор катился все дальше и дальше, и он уже смутно догадывался, чем закончится этот биографический экскурс. Но тем не менее ему ничего не оставалось, кроме как продолжать рассказ:
   — А потом Конан нашел меня.
   — Да, — подтвердил тот, — точно так же, как когда-то кто-то нашел меня.
   — И он сказал мне все, что необходимо знать для того, чтобы жить дальше, обретя бессмертие.
   — Точно так же, как другой рассказал мне, что делать, чтобы одержать победу и выиграть в этой игре, — Конан сказал это так нежно, что Тессу вдруг затрясло, ноги отказались ей служить, и она неожиданно поняла, что эта игра совсем не та игра, о которой ей рассказывал Дункан.
   Она резко повернулась к нему, но увидела, что он все так же стоит возле окна и смотрит на улицу. Лишь напряженные мышцы спины подрагивают — и это заметно, несмотря на рубашку. Истерика захватила ее и она быстро и нервно заговорила:
   — Конан, где тот, который тебя учил? Победить кого? Выиграть что, Конан? Я ничего не понимаю! Почему этот Слэн хочет убить Дункана?
   Конан поднял глаза и посмотрел на Дункана, который тоже, развернувшись, смотрел ему в глаза. Потом они оба поглядели на Тессу и опустили глаза.
   — Нет, нет, — засуетилась она, — я понимаю. Не надо говорить в присутствии дамы ничего серьезного, — ее голос дрожал и она делала огромные усилия, чтобы не разрыдаться. — Сейчас я выйду в другую комнату и там притаюсь. Хорошо? А вы тут закурите сигареты, нальете себе бренди и будете говорить о том, как обезглавить противника. Словно ветчину нарезать…
   Конана будто отбросило от стола. Он сел на табурет и впился в Дункана холодным взглядом.
   — Я Тессе… — принялся оправдываться тот, как напроказивший школьник, — кое-что рассказал. Я считал… Я думал, что уже давно выбыл из этой игры и что ей не обязательно знать все правила…
   — Из этой игры не выбывают, — жестко и четко заговорил Конан. — И ты прекрасно знаешь, что продолжаешь в ней участвовать. И еще ты знаешь, что в конце концов останется только один. Хоть это правило ты еще помнишь?
   Взгляд Тессы забегал, переходя с одного Мак-Лауда на другого. И, совершенно ошалев от услышанного, она очень серьезно спросила:
   — Один — это кто? Один из вас? Так? Что, в результате останется всего один бессмертный? Тогда получается, что остальные на самом деле не такие уж бессмертные, а скорее наоборот, смертники?
   Конан лишь развел руками: мол, сама понимаешь.
   — Ну и что же получает победитель?
   Сочувственно глядя на нее, он как можно спокойнее принялся объяснять:
   — В последнем бессмертном сольется сила всех бессмертных, которые существовали на свете. Она вся перейдет к нему одному. И этой силы будет достаточно, чтобы решить судьбу целой планеты. Если в этом бою победит Слэн или такие, как он, то человечество будет вечно страдать от зла и пребывать в темноте бессмысленной борьбы и невежества, из которой ему не выбраться никогда. Во всяком случае, этому меня учили.
   Тесса отошла от стола, возле которого стояла все это время, и повернулась к Дункану.
   — И ты считал все это недостаточно важным? Настолько несущественным, чтобы обо всем рассказать мне? — спокойно спросила она.