Однако на самом деле на развод подал Фидель, когда прочитал в одной из газет, что стесненная материально Мирта согласилась получать жалование в ведомстве своего брата Рафаэля – Министерстве внутренних дел. Для Фиделя это был удар ниже пояса. Его жена – по идее самый верный и близкий человек, получает деньги в ведомстве его злейшего врага Фульхенсио Батисты!
Себастьян Белфор в своей книге о Фиделе Кастро приводит и другую версию. В июле 1954 года Фидель узнал, что у Мирты «любовная интрижка» с известным политиком, министром внутренних дел батистовского правительства Эрми–дой, шефом ее брата Рафаэля. Эту новость, растиражированную многими кубинскими газетами, Фидель воспринял крайне болезненно. Он писал из заключения своему другу: «Престиж моей жены и моя честь как революционера находятся под угрозой. Не колеблясь, отвечай на оскорбление, и благодарность будет бесконечной. Пусть лучше они увидят меня тысячи раз мертвым, чем беспомощно переносящим такое оскорбление». Фидель вынес свой вердикт и самому Эрмиде: «Только такой женоподобный субъект, как Эрмида, опустившийся до последней степени половой дегенерации мог снизойти до процедуры подобного рода, неблагопристойной, с отсутствием всякой мужественности»[131].
В истории развода действительно наличествовал не только идейный, но и любовный фактор. Фидель Кастро, несмотря на соблазн и острое желание пообщаться с Натидад Ре–вуэльта, одно время сохранял стоическое терпение и не вступал с любовницей в переписку. Светская львица с «революционным шармом», которая к тому времени успела развестись со своим старым мужем, не выдержала первой. Она написала Фиделю страстное письмо, в котором призналась ему в сильной любви. Свою весточку она передала через мать Фиделя Кастро – Лину Рус, с которой успела познакомиться. Фидель написал ответное послание: «Милая Нати! Шлю тебе нежный привет из своей тюрьмы. Я постоянно помню и люблю тебя… хотя давно уже ничего о тебе не знаю. Я получил то милое письмо, что ты передала с моей матерью, и всегда буду хранить его при себе. Знай, что я с радостью отдам жизнь за твою честь и твое счастье. Мнение света не должно нас волновать, все по–настоящему важное хранится в нашем сознании. Несмотря на всю убогость этой жизни, есть вещи непроходящие, вечные, такие, как моя память о тебе, которая останется со мной до могилы». Между любовниками началась переписка. Причем им было все равно, что их почту читает батистовская охранка. «Ты женщина. Женщина – это самое нежное, что есть на свете… Женщина в мужском сердце – источник священного и неприкосновенного почитания»[132], – писал «железный Фидель» своей возлюбленной. А вот фрагмент другого письма: «Сейчас я с особой силой ощущаю свое заточение и ограниченность в общении с тобой. Сегодня в моей памяти вновь возникли дни, когда я, грустный, опечаленный и униженный чем–нибудь, приходил к тебе. Мои ноги сами вели меня в твой дом, где я находил покой, радость, умиротворение… Краткие мгновения общения с твоей чистой, благородной душой, излучающей живую, радостную силу, были мне наградой за долгие часы горестей и печалей… Не знаю, придет ли это письмо к Новому году. Если ты и в самом деле верна мне, то вспомни обо мне за праздничным столом и выпей за меня стакан вина. А я мысленно буду рядом с тобой. Фидель»[133].
Некоторые источники утверждают, что в этой истории роковую роль сыграл заместитель Эрмиды, Рафаэль Диас–Баларт, брат Мирты, к которому, как к шефу тайной полиции, стекалась вся корреспонденция, приходившая к Фиделю и посланная Фиделем. Диас–Баларт, давно мечтавший избавиться от такого зятя, знал о тайной любовной связи Кастро и Натидад Ревуэльта. Он просто ждал удобного повода. Об этом прямо говорит уже упоминавшийся Сальвадор Лью: «Когда Фидель сидел в тюрьме на острове Пинос, Рафаэль, как заместитель министра внутренних дел, мог контролировать всю переписку заключенных. Он взял письмо для Нати и положил его в конверт для Мирты. А письмо для Мирты положил в конверт, адресованный Нати. Перемена писем и стала причиной развода. Иначе Мирта не расторгла бы этот брак»[134].
Вскоре после развода Мирта Диас–Баларт вышла замуж за Эмилио Нуньеса Бланко – одного из сторонников Фульхен–сио Батисты. После свержения Батисты в 1959 году Нунес Бланко и Диас–Баларт переехали в Мадрид, где прожили более 40 лет. В июле 2006 года Нуньес Бланко скончался после длительной борьбы с болезнью Альцгеймера. К чести Мирты Диас–Баларт она хранила молчание о том, что была замужем за Фиделем Кастро, и об этом в Мадриде знало только ее ближайшее окружение. Она никогда не отзывалась плохо о Фиделе и вообще публично не предавалась воспоминаниям о нем. Она выбрала Испанию, потому что боялась, что в Майами ей может угрожать антикастровская оппозиция. Ее брат Рафаэль рассорился с сестрой и эмигрировал в США. Он умудрился стать одним из самых близких друзей свергнутого конголезского диктатора Мобуту Сесе Секо.
Фидель Кастро, который, по его признанию, с разводом испытал «новую, неведомую ранее жестокую боль», очень старался оправиться от душевных ран. Отвлечься от тяжелых личностных переживаний ему помогали не только книги, но и новое увлечение. В жизни Фиделя начинался новый период эволюции его мировоззрения. Завершилось формирование его представлений об устройстве мира и собственной жизненной позиции. Теперь все его мысли были посвящены идеологической работе по разоблачению режима Батисты, пропаганде революционных идей.
В феврале 1954 года из тюрьмы на волю вышли Мельба Эрнандес и Айде Сантамария. Перед тем как проводить девушек, Кастро дал им соответствующие напутствия. Первым делом он просил их развернуть широкую пропаганду идей, изложенных в речи «История меня оправдает». Но как Фидель Кастро собирался переправить текст своей речи на волю? Передавать из застенков какие–либо воззвания и манифесты не представлялось возможным. Охрана тюрьмы была проинструктирована, что штурм Монкады когда–то начался с «жалких листовок» с надписью «Обличитель», которым полиция сначала не придала должного значения.
И Фидель опять решился на нестандартный ход. Ему помогли книги. Надзиратели привыкли к тому, что литература на имя Кастро приходила часто и в больших количествах. Так же быстро и в таком же объеме она возвращалась на волю. Неизвестно, знал ли Фидель Кастро тогда о том, что в свое время Владимир Ульянов писал «шифровки» своим товарищам на волю молоком, а те потом «проявляли» их при помощи лимонного сока. Фидель пошел по тому же «конспираторскому пути» и восстанавливал текст своей устной речи в суде «История меня оправдает» своеобразным способом: писал его лимонным соком между строками в книгах, которые передавались обратно на волю. Помогала революционерам в этом деле и сводная сестра Фиделя Кастро Лидия. Она передавала книги с зашифрованными текстами девушкам, вышедшим из тюрьмы, а те, в свою очередь, – соратникам Фиделя на свободе.
Фидель настоял на том, чтобы речь напечатали в двух самых дешевых типографиях, общим тиражом в 100 тысяч экземпляров, а затем доставляли прежде всего представителям образованных слоев кубинского общества: журналистам, преподавателям, во врачебные кабинеты и адвокатские конторы. Он предупредил, что нужно соблюдать такие же правила конспирации, как будто бы речь идет о партии оружия. Фидель специально поставил задачу отпечатать такое, немыслимое на первый взгляд, количество экземпляров речи. Он намеренно завышал планку, которую нужно было преодолеть. Второй задачей, которую поставил Фидель своим товарищам на свободе, было создание общенациональной политической организации, которая объединила бы противников режима Батисты.
Новое движение (которое получит название «26 июля», когда Кастро с товарищами выйдут из тюрьмы) должно было «покоиться на трех китах»: дисциплине, которой Кастро уделял первостепенное значение, идеологии, а также твердом руководстве. Будущий лидер революции еще со времен провала операции «Кайо–Конфитес», а потом на примере многих кубинских политических партий и деятелей, «дрогнувших» во время переворота Батисты, понял, что самые благие начинания терпят неудачу в самый ответственный момент. Во многом, по его убеждению, это происходило из–за того, что никто из руководителей не решался взять на себя бремя лидерства, а сторонники, почувствовав их нерешительность и слабину, в мгновение ока превращались в неуправляемую толпу.
Разумеется, давая инструкции товарищам на свободе, Фидель Кастро предполагал, что руководящей основой будущего движения должны стать участники штурма Монка–ды, узники тюрьмы на острове Пинос.
Медлить с созданием новой революционной структуры было нельзя не только потому, что Батиста, посетивший остров Пинос, убедился, что Фидель Кастро не собирается сдаваться, и начал «закручивать гайки» в стране. Именем повстанцев, чьи подвиги на Кубе уже обросли легендами, пытались воспользоваться нечистоплотные политики и деятели в популистских целях. В письме из тюрьмы в апреле 1954 года Фидель Кастро предупреждал своих товарищей: «Следует с максимальной осторожностью относиться к любому намерению наладить координацию с другими силами, чтобы не допустить простого использования нашего имени; потеряв свой престиж, эти силы могут запятнать любую группу, под сенью которой они хотят действовать. Надо не допускать никакой недооценки, не идти ни на какое соглашение, если оно не зиждется на прочной и ясной основе, не обещает вероятный успех и не несет выгоды Кубе. В противном случае предпочтительнее, чтобы вы шли одни, высоко неся наше знамя, вплоть до того момента, когда выйдут из тюрьмы эти прекрасные ребята, которые очень упорно готовятся к борьбе. „В умении ждать, – говорил Марти, – заключается великий секрет успеха“»[135].
Фидель Кастро писал эти зашифрованные между книжных строк послания своим товарищам, не зная, дойдут ли они до них в прямом смысле. Дойдут ли они до их понимания в переносном. Но, если внимательно вчитаться в эти фразы, нельзя не заметить, с какой непоколебимой верой в то, что скоро он присоединится к ним, обращается Кастро к своим товарищам на свободе. И это, несмотря на то, что выйти на волю, по идее, он должен был только через четырнадцать лет! Это лишний раз свидетельствует о том, что Фидель не просто не мирился с неудачами и поражениями, а расценивал их в лучшем случае как досадное недоразумение, если не придавал значения вообще, только извлекая из них уроки.
Между тем и речи не могло быть о легальной оппозиции Батисте, несмотря на возросшую симпатию народа к повстанцам. Фидель Кастро понимал, что, в условиях полной политической несвободы и концентрации власти в руках у Батисты, главным было начать поиск единомышленников, которые впоследствии станут активными участниками революционного движения.
Тем временем Фульхенсио Батиста, уже более двух лет находившийся у власти, решил наконец–то юридически узаконить свой статус. Он назначил на 1 ноября 1954 года «демократические выборы» президента Кубы. Предполагалось, что конкуренцию ему составит кто–то из известных политиков из партий «ортодоксов» или «аутентиков». Но все это напоминало политический фарс. «Оппозиционеры» настолько погрязли в выяснении отношений друг с другом, подмочив свою и без того слабую репутацию в народе, что Батиста, который еще два года назад не имел никаких шансов быть избранным, предстал единственным «фаворитом президентской гонки». Избрание официальным президентом Кубы позволило Батисте окончательно легализовать свою власть. Годом ранее он ввел так называемый конституционный статут, который должен был заменить Конституцию Кубы 1940 года. Этот статут фактически лишал прав и свобод граждан страны и делал невозможной деятельность оппозиционных политических партий.
Но Фульхенсио Батиста своей проамериканской политикой настроил против себя не только простой народ, но и крупную кубинскую буржуазию и помещиков. Неудивительно, что кандидатуру Фульхенсио Батисты выдвинули несколько политических партий, названия которых, наверное, не припомнят сегодня на Кубе: Партия объединенного действия, Либеральная партия, Демократическая партия, а также некий Радикальный союз.
Единственным кандидатом от оппозиции являлся Грау Сан–Мартин, бывший в 1940–х годах президентом Кубы. Однако после того как Верховный избирательный трибунал, состоявший из людей Батисты, не разрешил его сторонникам присутствовать на участках, Грау Сан–Мартин за несколько часов до голосования снял свою кандидатуру «из–за отсутствия гарантий справедливых выборов». Но фамилию Сан–Мартина не успели вычеркнуть из избирательных бюллетеней, а значит, выборы формально должны были быть признаны состоявшимися.
Армия, самый верный союзник генерала, взяла под свой контроль все избирательные участки в стране, мотивируя это «ожиданием провокаций». Исход выборов был предрешен, несмотря на то, что почти половина взрослых кубинцев их проигнорировала. Батиста, набравший чуть более пятидесяти процентов голосов, или в пересчете четверть голосов всех кубинских избирателей, занял пост президента Кубы.
Батиста и верный ему конгресс почти все свои действия согласовывали с американцами. Экономические меры заключались в предоставлении преференций американским предприятиям. Боевая подготовка кубинской армии в 1955 году полностью перешла под контроль американской военной миссии в Гаване. Несмотря на то, что в США прошел пик «охоты на ведьм», на Кубе, напротив, в угоду американцам продолжались гонения на коммунистов. Им даже было запрещено использовать слово «коммунистическая» в названии своей партии, поэтому теперь она именовалась Народно–социалистической партией. В мае 1955 года на Кубе при активном участии ЦРУ было создано Бюро по подавлению коммунистической деятельности. Фактически с его созданием на Кубе вновь возобновились политические убийства – всего за годы диктатуры Батисты было убито около 20 тысяч его политических противников! Многие из них перед смертью подверглись жестоким пыткам.
Шеф разведуправления США Аллен Даллес выразил благодарность «понятливому» кубинскому президенту: «Создание кубинским правительством Бюро по подавлению коммунистической деятельности является важным шагом вперед в деле борьбы за свободу. Я считаю для себя честью, что Ваше правительство приняло решение разрешить нашему управлению оказать помощь в подготовке некоторых офицеров этой важной организации».
Батиста упивался своей властью. Оппозиция на Кубе, фактически полностью разгромленная, согласилась признать итоги выборов. Американцы одобряли все действия диктатора. Что нужно было Батисте еще для того, чтобы встретить «политическую старость»? И он «расслабился», и совершил, как показала позже история, роковую ошибку. Желая продемонстрировать народу, какой он справедливый и гуманный правитель, Фульхенсио Батиста решил амнистировать большинство заключенных в тюрьмах. Пребывая в эйфории от своей победы, он, вероятно, посчитал, что «организованные» коммунисты представляют для него большую угрозу, чем молодые бунтари. Весть о том, что батистовская амнистия касается Фиделя и его товарищей, вызвала бурю восторга среди кубинцев, искренне симпатизировавших им.
Фидель встретил это известие спокойно. «Наша личная свобода есть неотъемлемое право, принадлежащее нам как гражданам, родившимся в стране, которая не признает никаких хозяев, – писал Фидель Кастро, узнав о своем помиловании. – Силой можно отобрать у нас это и все другие права, но никогда никому не удастся добиться от нас, чтобы мы согласились пользоваться ими ценой недостойного компромисса. Словом, за наше освобождение мы не отдадим ни крупицы нашей чести… Нет, мы не устали. После 20 месяцев мы стойки и непоколебимы, как и в первый день. Мы не хотим амнистии ценой бесчестия. Мы не станем к позорному столбу, поставленному бесчестными угнетателями. Лучше тысяча лет тюрьмы, чем унижение. Лучше тысяча лет тюрьмы, чем утрата достоинства. Мы делаем это заявление обдуманно, без страха и ненависти»[136].
15 мая 1955 года Фидель Кастро и отбывавшие вместе с ним наказание 27 товарищей, участников штурма Монкады, покинули тюрьму острова Пинос. У ворот «Образцовой тюрьмы» их встречали боевые подруги – Мельба Эрнандес и Айде Сантамария. Фидель провел в заключении двадцать один месяц и пятнадцать дней.
Глава шестая
Себастьян Белфор в своей книге о Фиделе Кастро приводит и другую версию. В июле 1954 года Фидель узнал, что у Мирты «любовная интрижка» с известным политиком, министром внутренних дел батистовского правительства Эрми–дой, шефом ее брата Рафаэля. Эту новость, растиражированную многими кубинскими газетами, Фидель воспринял крайне болезненно. Он писал из заключения своему другу: «Престиж моей жены и моя честь как революционера находятся под угрозой. Не колеблясь, отвечай на оскорбление, и благодарность будет бесконечной. Пусть лучше они увидят меня тысячи раз мертвым, чем беспомощно переносящим такое оскорбление». Фидель вынес свой вердикт и самому Эрмиде: «Только такой женоподобный субъект, как Эрмида, опустившийся до последней степени половой дегенерации мог снизойти до процедуры подобного рода, неблагопристойной, с отсутствием всякой мужественности»[131].
В истории развода действительно наличествовал не только идейный, но и любовный фактор. Фидель Кастро, несмотря на соблазн и острое желание пообщаться с Натидад Ре–вуэльта, одно время сохранял стоическое терпение и не вступал с любовницей в переписку. Светская львица с «революционным шармом», которая к тому времени успела развестись со своим старым мужем, не выдержала первой. Она написала Фиделю страстное письмо, в котором призналась ему в сильной любви. Свою весточку она передала через мать Фиделя Кастро – Лину Рус, с которой успела познакомиться. Фидель написал ответное послание: «Милая Нати! Шлю тебе нежный привет из своей тюрьмы. Я постоянно помню и люблю тебя… хотя давно уже ничего о тебе не знаю. Я получил то милое письмо, что ты передала с моей матерью, и всегда буду хранить его при себе. Знай, что я с радостью отдам жизнь за твою честь и твое счастье. Мнение света не должно нас волновать, все по–настоящему важное хранится в нашем сознании. Несмотря на всю убогость этой жизни, есть вещи непроходящие, вечные, такие, как моя память о тебе, которая останется со мной до могилы». Между любовниками началась переписка. Причем им было все равно, что их почту читает батистовская охранка. «Ты женщина. Женщина – это самое нежное, что есть на свете… Женщина в мужском сердце – источник священного и неприкосновенного почитания»[132], – писал «железный Фидель» своей возлюбленной. А вот фрагмент другого письма: «Сейчас я с особой силой ощущаю свое заточение и ограниченность в общении с тобой. Сегодня в моей памяти вновь возникли дни, когда я, грустный, опечаленный и униженный чем–нибудь, приходил к тебе. Мои ноги сами вели меня в твой дом, где я находил покой, радость, умиротворение… Краткие мгновения общения с твоей чистой, благородной душой, излучающей живую, радостную силу, были мне наградой за долгие часы горестей и печалей… Не знаю, придет ли это письмо к Новому году. Если ты и в самом деле верна мне, то вспомни обо мне за праздничным столом и выпей за меня стакан вина. А я мысленно буду рядом с тобой. Фидель»[133].
Некоторые источники утверждают, что в этой истории роковую роль сыграл заместитель Эрмиды, Рафаэль Диас–Баларт, брат Мирты, к которому, как к шефу тайной полиции, стекалась вся корреспонденция, приходившая к Фиделю и посланная Фиделем. Диас–Баларт, давно мечтавший избавиться от такого зятя, знал о тайной любовной связи Кастро и Натидад Ревуэльта. Он просто ждал удобного повода. Об этом прямо говорит уже упоминавшийся Сальвадор Лью: «Когда Фидель сидел в тюрьме на острове Пинос, Рафаэль, как заместитель министра внутренних дел, мог контролировать всю переписку заключенных. Он взял письмо для Нати и положил его в конверт для Мирты. А письмо для Мирты положил в конверт, адресованный Нати. Перемена писем и стала причиной развода. Иначе Мирта не расторгла бы этот брак»[134].
Вскоре после развода Мирта Диас–Баларт вышла замуж за Эмилио Нуньеса Бланко – одного из сторонников Фульхен–сио Батисты. После свержения Батисты в 1959 году Нунес Бланко и Диас–Баларт переехали в Мадрид, где прожили более 40 лет. В июле 2006 года Нуньес Бланко скончался после длительной борьбы с болезнью Альцгеймера. К чести Мирты Диас–Баларт она хранила молчание о том, что была замужем за Фиделем Кастро, и об этом в Мадриде знало только ее ближайшее окружение. Она никогда не отзывалась плохо о Фиделе и вообще публично не предавалась воспоминаниям о нем. Она выбрала Испанию, потому что боялась, что в Майами ей может угрожать антикастровская оппозиция. Ее брат Рафаэль рассорился с сестрой и эмигрировал в США. Он умудрился стать одним из самых близких друзей свергнутого конголезского диктатора Мобуту Сесе Секо.
Фидель Кастро, который, по его признанию, с разводом испытал «новую, неведомую ранее жестокую боль», очень старался оправиться от душевных ран. Отвлечься от тяжелых личностных переживаний ему помогали не только книги, но и новое увлечение. В жизни Фиделя начинался новый период эволюции его мировоззрения. Завершилось формирование его представлений об устройстве мира и собственной жизненной позиции. Теперь все его мысли были посвящены идеологической работе по разоблачению режима Батисты, пропаганде революционных идей.
В феврале 1954 года из тюрьмы на волю вышли Мельба Эрнандес и Айде Сантамария. Перед тем как проводить девушек, Кастро дал им соответствующие напутствия. Первым делом он просил их развернуть широкую пропаганду идей, изложенных в речи «История меня оправдает». Но как Фидель Кастро собирался переправить текст своей речи на волю? Передавать из застенков какие–либо воззвания и манифесты не представлялось возможным. Охрана тюрьмы была проинструктирована, что штурм Монкады когда–то начался с «жалких листовок» с надписью «Обличитель», которым полиция сначала не придала должного значения.
И Фидель опять решился на нестандартный ход. Ему помогли книги. Надзиратели привыкли к тому, что литература на имя Кастро приходила часто и в больших количествах. Так же быстро и в таком же объеме она возвращалась на волю. Неизвестно, знал ли Фидель Кастро тогда о том, что в свое время Владимир Ульянов писал «шифровки» своим товарищам на волю молоком, а те потом «проявляли» их при помощи лимонного сока. Фидель пошел по тому же «конспираторскому пути» и восстанавливал текст своей устной речи в суде «История меня оправдает» своеобразным способом: писал его лимонным соком между строками в книгах, которые передавались обратно на волю. Помогала революционерам в этом деле и сводная сестра Фиделя Кастро Лидия. Она передавала книги с зашифрованными текстами девушкам, вышедшим из тюрьмы, а те, в свою очередь, – соратникам Фиделя на свободе.
Фидель настоял на том, чтобы речь напечатали в двух самых дешевых типографиях, общим тиражом в 100 тысяч экземпляров, а затем доставляли прежде всего представителям образованных слоев кубинского общества: журналистам, преподавателям, во врачебные кабинеты и адвокатские конторы. Он предупредил, что нужно соблюдать такие же правила конспирации, как будто бы речь идет о партии оружия. Фидель специально поставил задачу отпечатать такое, немыслимое на первый взгляд, количество экземпляров речи. Он намеренно завышал планку, которую нужно было преодолеть. Второй задачей, которую поставил Фидель своим товарищам на свободе, было создание общенациональной политической организации, которая объединила бы противников режима Батисты.
Новое движение (которое получит название «26 июля», когда Кастро с товарищами выйдут из тюрьмы) должно было «покоиться на трех китах»: дисциплине, которой Кастро уделял первостепенное значение, идеологии, а также твердом руководстве. Будущий лидер революции еще со времен провала операции «Кайо–Конфитес», а потом на примере многих кубинских политических партий и деятелей, «дрогнувших» во время переворота Батисты, понял, что самые благие начинания терпят неудачу в самый ответственный момент. Во многом, по его убеждению, это происходило из–за того, что никто из руководителей не решался взять на себя бремя лидерства, а сторонники, почувствовав их нерешительность и слабину, в мгновение ока превращались в неуправляемую толпу.
Разумеется, давая инструкции товарищам на свободе, Фидель Кастро предполагал, что руководящей основой будущего движения должны стать участники штурма Монка–ды, узники тюрьмы на острове Пинос.
Медлить с созданием новой революционной структуры было нельзя не только потому, что Батиста, посетивший остров Пинос, убедился, что Фидель Кастро не собирается сдаваться, и начал «закручивать гайки» в стране. Именем повстанцев, чьи подвиги на Кубе уже обросли легендами, пытались воспользоваться нечистоплотные политики и деятели в популистских целях. В письме из тюрьмы в апреле 1954 года Фидель Кастро предупреждал своих товарищей: «Следует с максимальной осторожностью относиться к любому намерению наладить координацию с другими силами, чтобы не допустить простого использования нашего имени; потеряв свой престиж, эти силы могут запятнать любую группу, под сенью которой они хотят действовать. Надо не допускать никакой недооценки, не идти ни на какое соглашение, если оно не зиждется на прочной и ясной основе, не обещает вероятный успех и не несет выгоды Кубе. В противном случае предпочтительнее, чтобы вы шли одни, высоко неся наше знамя, вплоть до того момента, когда выйдут из тюрьмы эти прекрасные ребята, которые очень упорно готовятся к борьбе. „В умении ждать, – говорил Марти, – заключается великий секрет успеха“»[135].
Фидель Кастро писал эти зашифрованные между книжных строк послания своим товарищам, не зная, дойдут ли они до них в прямом смысле. Дойдут ли они до их понимания в переносном. Но, если внимательно вчитаться в эти фразы, нельзя не заметить, с какой непоколебимой верой в то, что скоро он присоединится к ним, обращается Кастро к своим товарищам на свободе. И это, несмотря на то, что выйти на волю, по идее, он должен был только через четырнадцать лет! Это лишний раз свидетельствует о том, что Фидель не просто не мирился с неудачами и поражениями, а расценивал их в лучшем случае как досадное недоразумение, если не придавал значения вообще, только извлекая из них уроки.
Между тем и речи не могло быть о легальной оппозиции Батисте, несмотря на возросшую симпатию народа к повстанцам. Фидель Кастро понимал, что, в условиях полной политической несвободы и концентрации власти в руках у Батисты, главным было начать поиск единомышленников, которые впоследствии станут активными участниками революционного движения.
Тем временем Фульхенсио Батиста, уже более двух лет находившийся у власти, решил наконец–то юридически узаконить свой статус. Он назначил на 1 ноября 1954 года «демократические выборы» президента Кубы. Предполагалось, что конкуренцию ему составит кто–то из известных политиков из партий «ортодоксов» или «аутентиков». Но все это напоминало политический фарс. «Оппозиционеры» настолько погрязли в выяснении отношений друг с другом, подмочив свою и без того слабую репутацию в народе, что Батиста, который еще два года назад не имел никаких шансов быть избранным, предстал единственным «фаворитом президентской гонки». Избрание официальным президентом Кубы позволило Батисте окончательно легализовать свою власть. Годом ранее он ввел так называемый конституционный статут, который должен был заменить Конституцию Кубы 1940 года. Этот статут фактически лишал прав и свобод граждан страны и делал невозможной деятельность оппозиционных политических партий.
Но Фульхенсио Батиста своей проамериканской политикой настроил против себя не только простой народ, но и крупную кубинскую буржуазию и помещиков. Неудивительно, что кандидатуру Фульхенсио Батисты выдвинули несколько политических партий, названия которых, наверное, не припомнят сегодня на Кубе: Партия объединенного действия, Либеральная партия, Демократическая партия, а также некий Радикальный союз.
Единственным кандидатом от оппозиции являлся Грау Сан–Мартин, бывший в 1940–х годах президентом Кубы. Однако после того как Верховный избирательный трибунал, состоявший из людей Батисты, не разрешил его сторонникам присутствовать на участках, Грау Сан–Мартин за несколько часов до голосования снял свою кандидатуру «из–за отсутствия гарантий справедливых выборов». Но фамилию Сан–Мартина не успели вычеркнуть из избирательных бюллетеней, а значит, выборы формально должны были быть признаны состоявшимися.
Армия, самый верный союзник генерала, взяла под свой контроль все избирательные участки в стране, мотивируя это «ожиданием провокаций». Исход выборов был предрешен, несмотря на то, что почти половина взрослых кубинцев их проигнорировала. Батиста, набравший чуть более пятидесяти процентов голосов, или в пересчете четверть голосов всех кубинских избирателей, занял пост президента Кубы.
Батиста и верный ему конгресс почти все свои действия согласовывали с американцами. Экономические меры заключались в предоставлении преференций американским предприятиям. Боевая подготовка кубинской армии в 1955 году полностью перешла под контроль американской военной миссии в Гаване. Несмотря на то, что в США прошел пик «охоты на ведьм», на Кубе, напротив, в угоду американцам продолжались гонения на коммунистов. Им даже было запрещено использовать слово «коммунистическая» в названии своей партии, поэтому теперь она именовалась Народно–социалистической партией. В мае 1955 года на Кубе при активном участии ЦРУ было создано Бюро по подавлению коммунистической деятельности. Фактически с его созданием на Кубе вновь возобновились политические убийства – всего за годы диктатуры Батисты было убито около 20 тысяч его политических противников! Многие из них перед смертью подверглись жестоким пыткам.
Шеф разведуправления США Аллен Даллес выразил благодарность «понятливому» кубинскому президенту: «Создание кубинским правительством Бюро по подавлению коммунистической деятельности является важным шагом вперед в деле борьбы за свободу. Я считаю для себя честью, что Ваше правительство приняло решение разрешить нашему управлению оказать помощь в подготовке некоторых офицеров этой важной организации».
Батиста упивался своей властью. Оппозиция на Кубе, фактически полностью разгромленная, согласилась признать итоги выборов. Американцы одобряли все действия диктатора. Что нужно было Батисте еще для того, чтобы встретить «политическую старость»? И он «расслабился», и совершил, как показала позже история, роковую ошибку. Желая продемонстрировать народу, какой он справедливый и гуманный правитель, Фульхенсио Батиста решил амнистировать большинство заключенных в тюрьмах. Пребывая в эйфории от своей победы, он, вероятно, посчитал, что «организованные» коммунисты представляют для него большую угрозу, чем молодые бунтари. Весть о том, что батистовская амнистия касается Фиделя и его товарищей, вызвала бурю восторга среди кубинцев, искренне симпатизировавших им.
Фидель встретил это известие спокойно. «Наша личная свобода есть неотъемлемое право, принадлежащее нам как гражданам, родившимся в стране, которая не признает никаких хозяев, – писал Фидель Кастро, узнав о своем помиловании. – Силой можно отобрать у нас это и все другие права, но никогда никому не удастся добиться от нас, чтобы мы согласились пользоваться ими ценой недостойного компромисса. Словом, за наше освобождение мы не отдадим ни крупицы нашей чести… Нет, мы не устали. После 20 месяцев мы стойки и непоколебимы, как и в первый день. Мы не хотим амнистии ценой бесчестия. Мы не станем к позорному столбу, поставленному бесчестными угнетателями. Лучше тысяча лет тюрьмы, чем унижение. Лучше тысяча лет тюрьмы, чем утрата достоинства. Мы делаем это заявление обдуманно, без страха и ненависти»[136].
15 мая 1955 года Фидель Кастро и отбывавшие вместе с ним наказание 27 товарищей, участников штурма Монкады, покинули тюрьму острова Пинос. У ворот «Образцовой тюрьмы» их встречали боевые подруги – Мельба Эрнандес и Айде Сантамария. Фидель провел в заключении двадцать один месяц и пятнадцать дней.
Глава шестая
ПОДГОТОВКА ЭКСПЕДИЦИИ НА КУБУ
Полтора месяца, проведенные Фиделем Кастро в Гаване после выхода из тюрьмы в мае 1955 года, убедили его в том, что развернуть революционную деятельность на Кубе ему не дадут. Простив Кастро и его товарищей, Фульхенсио Батиста даровал им волю и жизнь, но не свободу слова и действий. Власти перестраховались, введя новый конституционный статут, который фактически парализовал деятельность оппозиционных партий и объединений.
В качестве доказательства того, что уровень жизни на Кубе при Батисте был вполне приемлемым, приводят такие факты, как количество телевизоров и машин на душу населения, развитая сеть дорог, хорошая система телекоммуникаций. Но кто пользовался всем этим? Батраки, жившие в «шалашах» с глиняным полом и «крышей» из пальмовых веток, или лоточники, наводнившие улицы Гаваны? Потребителями этих услуг были крупные и средние кубинские предприниматели, связанные «сахарным бизнесом» с американцами. А также мафия, по сути превратившая Кубу в «ту–ристическо–бордельный» придаток США. В 1958 году, в последний год правления Батисты, только в Гаване работали около одиннадцати с половиной тысяч проституток. В торговлю телом мафия вовлекала даже двенадцатилетних девочек. В лучшем случае, срок «службы» кубинской проститутки составлял семь лет. Местной порномафии постоянно требовалось «свежее мясо». В поисках новых секс–рабынь по стране рыскали вербовщики «живого товара».
Из кубинских сельских пролетариев, опрошенных Католическим университетским объединением в 1956—1957 годах, лишь 4 процента потребляли мясо, 1 процент – рыбу, 11 процентов – молоко, 3 процента – хлеб. Многие к 30– 40 годам теряли зубы: основу их скудного рациона составляли рис, фасоль и сахар. Лишь 6 процентов имели дома водопровод. 43 процента были неграмотными. 64 процента детей школьного возраста не посещали школу, а 86,4 процента сельского населения были лишены медицинской помощи. В этой благодатной тропической стране, с хорошим климатом и морским воздухом, около 100 тысяч человек болели туберкулезом[137].
Любые попытки даже не восстать, а попытаться объяснить забитому населению, кто виноват в его бедах, подавлялись. Спустя несколько дней после возвращения из тюрьмы, 19 мая 1955 года, Фидель выступил на местной радиостанции, на которой вел когда–то свою программу. На следующий день, собираясь на студенческий митинг, куда был приглашен, Кастро узнал об увольнении главного редактора этой радиостанции. Да и митинг не состоялся – Фидель не смог попасть к студентам из–за кордона полицейских у университетского городка.
Агрессивность, с которой действовали кубинские спецслужбы безопасности в отношении только что вышедших на свободу участников штурма Монкады, не вызывала у Фиделя Кастро сомнений в том, что его ставят перед выбором: или забыть о политической деятельности, или покинуть страну, в противном случае ворота тюрьмы вновь откроются для него и товарищей. Но тогда их упрячут за решетку действительно на долгие годы. Власти дали это ясно понять, когда полиция арестовала Педро Мирета и его родственников, якобы по доносу «анонимного доброжелателя», который также «указал» на дом Лидии Архиз, где проживал Фидель. Устроенный там обыск не дал полиции никаких доказательств противоправной деятельности Фиделя Кастро.
Тем не менее на 15 июня 1955 года было назначено слушание по делу Педро Мирета, обвиненного в антиправительственной деятельности. Спецслужбы, как и осенью 1953 года во время суда над повстанцами, давили не на Фиделя, а на его товарищей, зная, что Кастро самостоятельно может «отбиться» и переспорить самых строгих судей. Педро Ми–рет и его близкие были отпущены на свободу, а Фиделю Кастро дали понять, что следующая провокация будет направлена лично против него.
Так и произошло. 10 июня в различных районах Гаваны с небольшими интервалами прогремело семь мощных взрывов. Осталось неизвестно, кто стоял за ними – провокаторы, охранка Батисты или группа «народных мстителей», решивших таким образом заявить о себе. Спецслужбы начали устраивать облавы на членов многострадальной Народно–социалистической партии. Понимая, что следующим объектом для атаки станут он и его товарищи, Фидель принял решение покинуть остров. Он отправил в Мексику своего брата Рауля, которого полиция обвинила в причастности к одному из взрывов, а сам намеревался присоединиться к нему чуть позже.
В конце июня 1955 года на конспиративной квартире состоялось собрание участников штурма Монкады и нескольких их молодых единомышленников. На этом собрании было принято решение о создании организации «Движение 26 июля», которая поставила своей целью свержение режима Батисты. Антонио Лопес по прозвищу «Ньико», Педро Мирет, Айде Сантамария, Мельба Эрнандес, Педро Агилера Гонсалес и Хосе Суарес Бланке – участники штурма, а также Армандо Харт (будущий муж Айде Сантамария), Фаустино Перес Эрнандес и Луис Бонито вошли в руководство этого движения и получили свой конкретный участок работы. Был утвержден флаг «Движения 26 июля», красный и черный цвета которого соответствовали девизу «Родина или смерть!». Посередине было помещено название организации.
Ее члены рекомендовали Фиделю Кастро в целях конспирации движения и его личной безопасности уехать в Мексику, где были сильны левые политические течения. Общественность Мексики – страны, имевшей общую границу с Соединенными Штатами, традиционно была лояльна к политическим эмигрантам. Вдобавок там существовала большая кубинская диаспора, настроенная против Батисты.
Фидель Кастро должен был не только руководить «Движением 26 июля» из–за границы, но и заняться сбором материальных средств и привлечением в ряды организации кубинских эмигрантов. Перед отлетом в Мексику он разослал во все кубинские газеты свое заявление, в котором рассказал о причинах своего отъезда из страны. После его отъезда только журнал «Боэмия» опубликовал статью Фиделя Кастро под названием «Мы еще вернемся». «Так как все двери для политической борьбы народа захлопнуты, перед нами не остается другого пути, чем тот, по которому шли наши предки в 1868 и 1895 годах»[138], – объяснял свое решение Фидель Кастро.
Перед ним и его товарищами стояла задача не копировать опыт предыдущих борцов за независимость, а разработать принципиально новый план противостояния властям. «Наши предшественники в течение всех войн за независимость ни разу не сооружали окопов. Их сражения были стычками, в то время как наши необходимо было продумывать и стараться предотвращать столкновения, – рассказывал Фидель Кастро. – <…> Идея совершить вооруженное выступление нам пришла в голову в тюрьме <…> В первые недели нашего освобождения из тюрьмы мы развернули грандиозную кампанию по пропаганде наших идей. Мы назвали нашу организацию „Движение 26 июля“. Мы показывали невозможность продолжать борьбу мирными и легальными методами <… >
Когда говорят об армии, говорят о развитии силы, которая сможет победить другую армию. Это было нашей главной идеей, когда мы отсиживались в Мексике <…> Есть два типа войны: нерегулярная и обычная, регулярная. Нам необходимо было разработать стратегию, чтобы оказать сопротивление армии Батисты, у которой были самолеты, танки, пушки, коммуникации. У нас не было ни денег, ни армии. Нам надо было искать способ, чтобы противостоять тирании и совершить Революцию на Кубе»[139].
Фидель прибыл в Мехико по туристической визе 9 июля, кстати, в день национальной независимости Аргентины, где родился его будущий «брат, товарищ, друг» Эрнесто Гевара де ла Серна. Ему предстояло привыкнуть к непростому мексиканскому климату, к недостатку кислорода в высокогорном Мехико, «вечно» пропитанном смогом.
«Жилище» и одновременно «штаб–квартира» революционеров находилась в центре города по адресу улица Эмпаран, дом 49. Один из руководителей движения, Хуан Альмейда, тоже прибывший в Мексику, так описывал это помещение: «Квартира маленькая, тесная оттого, что там спит много народу. Когда в доме спит больше трех человек, очень трудно заставить их спозаранку складывать вещи. Помещение очень простое, с гостиной, столовой, спальней, ванной, маленькой кухней и длинным узким небольшим патио. В гостиной, столовой и спальне стоит несколько раскладушек. Позже мы выяснили, что их ставят на ночь, а днем сворачивают»[140].
В качестве доказательства того, что уровень жизни на Кубе при Батисте был вполне приемлемым, приводят такие факты, как количество телевизоров и машин на душу населения, развитая сеть дорог, хорошая система телекоммуникаций. Но кто пользовался всем этим? Батраки, жившие в «шалашах» с глиняным полом и «крышей» из пальмовых веток, или лоточники, наводнившие улицы Гаваны? Потребителями этих услуг были крупные и средние кубинские предприниматели, связанные «сахарным бизнесом» с американцами. А также мафия, по сути превратившая Кубу в «ту–ристическо–бордельный» придаток США. В 1958 году, в последний год правления Батисты, только в Гаване работали около одиннадцати с половиной тысяч проституток. В торговлю телом мафия вовлекала даже двенадцатилетних девочек. В лучшем случае, срок «службы» кубинской проститутки составлял семь лет. Местной порномафии постоянно требовалось «свежее мясо». В поисках новых секс–рабынь по стране рыскали вербовщики «живого товара».
Из кубинских сельских пролетариев, опрошенных Католическим университетским объединением в 1956—1957 годах, лишь 4 процента потребляли мясо, 1 процент – рыбу, 11 процентов – молоко, 3 процента – хлеб. Многие к 30– 40 годам теряли зубы: основу их скудного рациона составляли рис, фасоль и сахар. Лишь 6 процентов имели дома водопровод. 43 процента были неграмотными. 64 процента детей школьного возраста не посещали школу, а 86,4 процента сельского населения были лишены медицинской помощи. В этой благодатной тропической стране, с хорошим климатом и морским воздухом, около 100 тысяч человек болели туберкулезом[137].
Любые попытки даже не восстать, а попытаться объяснить забитому населению, кто виноват в его бедах, подавлялись. Спустя несколько дней после возвращения из тюрьмы, 19 мая 1955 года, Фидель выступил на местной радиостанции, на которой вел когда–то свою программу. На следующий день, собираясь на студенческий митинг, куда был приглашен, Кастро узнал об увольнении главного редактора этой радиостанции. Да и митинг не состоялся – Фидель не смог попасть к студентам из–за кордона полицейских у университетского городка.
Агрессивность, с которой действовали кубинские спецслужбы безопасности в отношении только что вышедших на свободу участников штурма Монкады, не вызывала у Фиделя Кастро сомнений в том, что его ставят перед выбором: или забыть о политической деятельности, или покинуть страну, в противном случае ворота тюрьмы вновь откроются для него и товарищей. Но тогда их упрячут за решетку действительно на долгие годы. Власти дали это ясно понять, когда полиция арестовала Педро Мирета и его родственников, якобы по доносу «анонимного доброжелателя», который также «указал» на дом Лидии Архиз, где проживал Фидель. Устроенный там обыск не дал полиции никаких доказательств противоправной деятельности Фиделя Кастро.
Тем не менее на 15 июня 1955 года было назначено слушание по делу Педро Мирета, обвиненного в антиправительственной деятельности. Спецслужбы, как и осенью 1953 года во время суда над повстанцами, давили не на Фиделя, а на его товарищей, зная, что Кастро самостоятельно может «отбиться» и переспорить самых строгих судей. Педро Ми–рет и его близкие были отпущены на свободу, а Фиделю Кастро дали понять, что следующая провокация будет направлена лично против него.
Так и произошло. 10 июня в различных районах Гаваны с небольшими интервалами прогремело семь мощных взрывов. Осталось неизвестно, кто стоял за ними – провокаторы, охранка Батисты или группа «народных мстителей», решивших таким образом заявить о себе. Спецслужбы начали устраивать облавы на членов многострадальной Народно–социалистической партии. Понимая, что следующим объектом для атаки станут он и его товарищи, Фидель принял решение покинуть остров. Он отправил в Мексику своего брата Рауля, которого полиция обвинила в причастности к одному из взрывов, а сам намеревался присоединиться к нему чуть позже.
В конце июня 1955 года на конспиративной квартире состоялось собрание участников штурма Монкады и нескольких их молодых единомышленников. На этом собрании было принято решение о создании организации «Движение 26 июля», которая поставила своей целью свержение режима Батисты. Антонио Лопес по прозвищу «Ньико», Педро Мирет, Айде Сантамария, Мельба Эрнандес, Педро Агилера Гонсалес и Хосе Суарес Бланке – участники штурма, а также Армандо Харт (будущий муж Айде Сантамария), Фаустино Перес Эрнандес и Луис Бонито вошли в руководство этого движения и получили свой конкретный участок работы. Был утвержден флаг «Движения 26 июля», красный и черный цвета которого соответствовали девизу «Родина или смерть!». Посередине было помещено название организации.
Ее члены рекомендовали Фиделю Кастро в целях конспирации движения и его личной безопасности уехать в Мексику, где были сильны левые политические течения. Общественность Мексики – страны, имевшей общую границу с Соединенными Штатами, традиционно была лояльна к политическим эмигрантам. Вдобавок там существовала большая кубинская диаспора, настроенная против Батисты.
Фидель Кастро должен был не только руководить «Движением 26 июля» из–за границы, но и заняться сбором материальных средств и привлечением в ряды организации кубинских эмигрантов. Перед отлетом в Мексику он разослал во все кубинские газеты свое заявление, в котором рассказал о причинах своего отъезда из страны. После его отъезда только журнал «Боэмия» опубликовал статью Фиделя Кастро под названием «Мы еще вернемся». «Так как все двери для политической борьбы народа захлопнуты, перед нами не остается другого пути, чем тот, по которому шли наши предки в 1868 и 1895 годах»[138], – объяснял свое решение Фидель Кастро.
Перед ним и его товарищами стояла задача не копировать опыт предыдущих борцов за независимость, а разработать принципиально новый план противостояния властям. «Наши предшественники в течение всех войн за независимость ни разу не сооружали окопов. Их сражения были стычками, в то время как наши необходимо было продумывать и стараться предотвращать столкновения, – рассказывал Фидель Кастро. – <…> Идея совершить вооруженное выступление нам пришла в голову в тюрьме <…> В первые недели нашего освобождения из тюрьмы мы развернули грандиозную кампанию по пропаганде наших идей. Мы назвали нашу организацию „Движение 26 июля“. Мы показывали невозможность продолжать борьбу мирными и легальными методами <… >
Когда говорят об армии, говорят о развитии силы, которая сможет победить другую армию. Это было нашей главной идеей, когда мы отсиживались в Мексике <…> Есть два типа войны: нерегулярная и обычная, регулярная. Нам необходимо было разработать стратегию, чтобы оказать сопротивление армии Батисты, у которой были самолеты, танки, пушки, коммуникации. У нас не было ни денег, ни армии. Нам надо было искать способ, чтобы противостоять тирании и совершить Революцию на Кубе»[139].
Фидель прибыл в Мехико по туристической визе 9 июля, кстати, в день национальной независимости Аргентины, где родился его будущий «брат, товарищ, друг» Эрнесто Гевара де ла Серна. Ему предстояло привыкнуть к непростому мексиканскому климату, к недостатку кислорода в высокогорном Мехико, «вечно» пропитанном смогом.
«Жилище» и одновременно «штаб–квартира» революционеров находилась в центре города по адресу улица Эмпаран, дом 49. Один из руководителей движения, Хуан Альмейда, тоже прибывший в Мексику, так описывал это помещение: «Квартира маленькая, тесная оттого, что там спит много народу. Когда в доме спит больше трех человек, очень трудно заставить их спозаранку складывать вещи. Помещение очень простое, с гостиной, столовой, спальней, ванной, маленькой кухней и длинным узким небольшим патио. В гостиной, столовой и спальне стоит несколько раскладушек. Позже мы выяснили, что их ставят на ночь, а днем сворачивают»[140].