Страница:
– Ничего серьезного, отец, – заверил Андрей. – Сегодня вечером заведем «Тион» в эллинг и за ночь разберемся с балансом.
Эльвен повернулся к Магдалине, которая невольно засмотрелась, как подтягивают тросами к причальной башне заходящий на посадку дирижабль, и пояснил:
– «Тион» месяц назад вышел из сборочного цеха графа фон Цеппелина. Это воздушное судно – мое новое приобретение.
– Простите? – вскинула брови Магдалина.
– «Тион»! – Эльвен указал пальцем вверх. Магдалина послушно подняла взгляд, но увидела над собой только овальный силуэт и раскаленное до белизны пятно солнца. «Тион» медленно поворачивался вокруг оси причальной башни, словно гигантский флюгер. Затем дядя улыбнулся и указал пальцем на Ронсевальского. – Капитан Роланд! Всячески рекомендую! Мы переманили его у наших конкурентов из Северной гильдии. Один из самых талантливых офицеров в своем поколении.
– Я признателен, господин председатель, за оценку, – сухо отозвался капитан, – но мне, право, неловко…
И Магдалина ощутила запах туалетной воды, которой пользовался Роланд Ронсевальский. Холодный, чуть резкий запах «Оде Колон»; отец предпочитал такую же марку. И словно прокралась в южный зной частичка петербургской зимы. Это морозное дуновение, конечно, сразу же растворилась, смешавшись с горячим воздухом и пылью, но Магдалина успела ощутить его прохладное, чистое прикосновение.
А потом они поднялись на борт «Тиона» и дирижабль отшвартовался.
Кроме них и команды, на борту никого не было. Магдалина поняла, что этот полет затеян исключительно для нее.
Одетые в ливреи стюарды сервировали в кают-компании стол. Матвей Эльвен опустился в кресло, закурил сигару и, полузакрыв глаза, стал выслушивать соображения сына по поводу сотрудничества с купеческими гильдиями Средней Азии. Магдалина опасалась, что будет ощущаться качка, как на корабле, но «Тион» шел удивительно ровно, неспешно набирая высоту. Подойти к иллюминатору и посмотреть на Мемфис с высоты птичьего полета она тоже решилась не сразу, хоть и испытывала жуткое любопытство.
Шаг… полшага… еще один шаг… Убеждая себя в том, что это вполне безопасно и что у нее не закружится голова, как у барышни из сентиментального романа.
И вот она наконец стоит возле забранного в массивную медную раму иллюминатора. Держится обеими руками за хромированный поручень и глядит вниз.
Борта гондолы были скошены под тупым углом по отношению к палубе, поэтому вид на окрестности открывался великолепный. Внизу отблескивала темная вода Нила, зеленели кроны пальм, жмущихся к воде. Магдалина поняла, что за считаные минуты они успели отдалиться от Мемфиса на десяток-другой миль.
В кают-компанию вошел капитан, Магдалина ощутила волну запаха «Оде Колон». И еще – присутствие. Присутствие командира, хозяина, человека, который уверенно несет бремя ответственности и ничего не боится.
Эльвен небрежно распорядился набрать высоту до пяти тысяч футов и тут же вернулся к разговору о среднеазиатских купцах. Капитан развернулся на каблуках и вышел из кают-компании.
Голос Андрея монотонно звучал за спиной, едва слышно ступали по толстому ковру стюарды да время от времени раздавался звон столовых приборов. Магдалина почувствовала, что впадает в транс. Высота опьяняла сильнее, чем игристое вино. Бирюза, незапятнанная хмарью, опьяняла. Очертания дюн, оврагов, русел пересохших ручьев, пятна оазисов, ступенчатые пирамиды древних усыпальниц перестали быть четко различимыми, за бортом теперь стелилось мятое, запыленное полотно коричнево-серого цвета.
Стая птиц какое-то время неслась с дирижаблем наперегонки, но вскоре отстала. И Магдалине подумалось, что на такой высоте небо окружает «Тион» со всех сторон. А земля, со всеми городами, поселками и их обитателями, – всего лишь небесное дно.
Потом к ней подошел капитан, мягко тронул за локоть и предложил посмотреть ходовую рубку…
Скрипнула, отворяясь, створка ворот. Зашуршала мраморная крошка под подошвами сапог Роланда. Он шел, точно на вражеский бастион: приосанившись и выпятив подбородок. Тень, которую отбрасывал козырек фуражки, мешала разглядеть выражение его лица.
Магдалина торопливо встала, прижала к груди томик аль-Мутанабби, шагнула под лучи солнца.
Роланд услышал шорох ее платья. Он остановился. Словно в сомнении перевел взгляд с особняка на Магдалину. Глаза оттаяли, сосредоточенность уступила место нежности. Его губы дрогнули. «Любимая», – беззвучно проговорили они. Магдалина твердо знала, что Роланд сказал именно это, хотя и не услышала ни звука.
– Сегодня мне приснилось маковое поле, – сказал он вместо приветствия. Роланду было известно, насколько для Магдалины важны подобные знаки. – Это хороший сон?
– Это прекрасный сон. – Магдалина протянула Роланду руку, тот сделал шаг вперед и поцеловал ее тонкие пальцы. И, не позволив отнять руку сразу же, поцеловал второй раз и третий. Лишь затем выпустил ее ладонь из своей, выпрямил спину, одернул парадный двубортный китель.
Магдалина улыбнулась и сделала кокетливый книксен. Только сейчас она заметила на шее и подбородке Роланда пару свежих царапин. Очевидно, дрогнула рука бравого капитана, когда он брился, собираясь на аудиенцию с председателем гильдии. Волновался Роланд, быть может, не так сильно, как она, но все же их сердца бились в унисон.
– Я много раз приходил сюда по приглашению твоего дяди, – задумчиво сказал Роланд. – И вроде бы сегодня так же ярко, как всегда, светит солнце и в саду кричат павлины. И точно такой же запах корицы и кофе ждет меня за парадной дверью. Но сегодня почему-то все по-другому, – он растерянно оглянулся. – И в голове крутится еще не случившийся диалог, словно я репетирую сцену сам с собой.
– То, что происходит с нами, – ответила Магдалина, обмахиваясь веером, – в порядке вещей. Мы любим, и мы имеем право. Но так уж повелось, что любое право надо доказать.
– Так изрек аль-Мутанабби? – улыбнулся Роланд.
– Нет, просто я думаю об этом постоянно.
– Магдалина, я приложу все силы, чтобы доказать наше право быть вместе.
– Быть счастливыми вместе, – вставила Магдалина.
– Право быть счастливыми вместе, – повторил Роланд. – Сегодня будет замечательный день, вот увидишь.
– Да, – поспешила согласиться Магдалина. – Смотри, что у меня есть для тебя, – она протянула Роланду фуляр с фигуркой леопарда. – Мне кажется, что это твой покровитель. Вы с ним одной крови. Ты чувствуешь?
Роланд приподнял крышку и посмотрел, прищурившись, на подарок. Солнце засияло на бронзе, и Магдалина увидела вокруг фигурки свечение. Но Роланд, конечно, ничего такого чувствовать не мог. У него был иной дар: ощущать воздушные течения, ориентироваться, словно птица, над небесным дном, управлять огромным дирижаблем с той же легкостью, будто это был воздушный змей.
– Я ничего не могу сказать о леопардах, – сказал Роланд, закрывая фуляр, – но мы – одной крови. С тобой, Магдалина. Одной крови. Спасибо за подарок.
– Тебе понравилась фигурка? В ней живет волшебство…
– Понравился. Не сомневайся. – Капитан поклонился. – Но, пожалуй, пора идти. Пожелайте мне удачи, прекрасная мадемуазель.
– Удачи тебе, – шепнула Магдалина, а когда Роланд отдалился, то добавила, глядя ему вслед: – Мне, пожалуй, тоже – удачи…
Она вернулась в беседку. Открыла книгу наугад и уставилась в текст. Только через минуту сообразила, что держит книгу вверх ногами.
Положила томик на скамью и сразу взялась за веер. Солнце сияло в зените, оно было безжалостным, словно языческий божок из седой древности. Тень беседки почти не спасала от жары. Воздух стал густым и обжигающим, точно горячая смола. Магдалина услышала шорох в листве винограда. Среди зелени копошились мохнатые пауки с огромными глянцево блестящими хелицерами и подрагивающими от вечного голода брюшками. Их было много, и Магдалина удивилась, как она не заметила эту дрянь сразу. Сама же зелень оказалась покрытой пятнами ржавой пыли.
Снова сон наяву… Не дар, а проклятие.
– И как мне это понимать? – спросила она у шуршащих лапками по листве пауков. Пауки, к счастью, молчали. Если бы они заговорили, то Магдалина сама бы отправилась к доктору Сулейману Агдану, чтобы записаться на префронтальную лоботомию.
Тревога сдавила грудь сильнее, чем самый тугой корсет. Магдалина подхватила книгу и зашагала к особняку.
Тяжело поднялась по ступеням, ухватилась за дверную ручку. Толкнула, но дверь почему-то не открылась. За спиной заскрипело железо, Магдалина обернулась. Створки главных ворот с лязгом захлопнулись. За решеткой, украшенной выкованной листвой и лозами, можно было разглядеть бредущий вдаль крылатый силуэт.
Это уже было чересчур! Слишком много тревожных видений и знаков для одного дня! Скорее всего, во всем виновато беспокойство; его она смутно ощущала и вчера, позавчера, но пик, конечно, пришелся на эти минуты. Нужно было вырваться из плена видений, пока они не увели ее с собой на пугающую изнаночную сторону жизни.
Магдалина толкнула дверь двумя руками. И едва не ввалилась в гостиную, потому что дверь на сей раз открылась легко. Младшие Эльвены – Каин и Адам – изумленно воззрились на нее. Вид у Магдалины был не лучший: бледная, с красными пятнами на щеках, с испариной на лбу.
Горе луковое, а не невеста.
Она швырнула книгу на диван, а за ней – и веер, и флакон с нюхательной солью, заставив детей подпрыгнуть от испуга. Ни на кого не глядя, поднялась на второй этаж. Вошла торопливым шагом в свою спальню, закрыла дверь и села на кровать.
Паника схлынула, как морская вода во время отлива. Мир стал таким же, как и прежде. Воздух, струящийся из открытого окна, все еще обжигал, но больше не походил на горячую смолу, от которой склеивались легкие.
Магдалина была зла на саму себя; беспомощность и одуряющее чувство моральной усталости делали эту злость еще сильнее. Она так ждала этот день, она представляла его в мельчайших подробностях. Все вроде бы шло так и одновременно – совсем не так, как нужно. Даже Роланд ощутил, что за декорацией, на которой изображен светлый день, скрывается таящая угрозу тьма.
В дверь постучали.
– Магдалина, милая, – послышался ласковый голос матушки Птанифер, – господин Эльвен зовет тебя в кабинет.
Магдалина тряхнула головой, поглядела в зеркало трельяжа, поправила локоны.
– Передайте дяде, что я буду у него через минуту, – ответила она. – А лучше – через пять.
Роланд не остался на обед.
Ушел.
Они разминулись.
Каждая мысль – как вспышка молнии. Магдалина часто моргала и не смотрела на дядю. Вспышки-мысли мелькали перед ее внутренним взором, бросая на действительность пугающие тени.
Матвей Эльвен сидел за письменным столом: рыжебородый, с аккуратно зачесанной лысиной. Светлый пиджак спортивного покроя, белая сорочка из такого тонкого шелка, что она казалась мокрой, коричневый нашейный платок с едва заметным фиолетовым пятном от чернил. На толстых пальцах с пожелтевшими от крепкого табака ногтями – массивные золотые перстни. Перед Матвеем Эльвеном стояла хрустальная пепельница, из которой торчал изжеванный обрезок сигары. На краю стола белела аккуратная стопка бумаг, придавленная бронзовым пресс-папье в форме дирижабля, а рядом со стопкой тускло блестел серебряный чернильный набор.
– Присаживайся, дорогая, – прогудел дядя.
Магдалина пристроила турнюр на край стула для посетителей.
– Капитан Ронсевальский сегодня попросил твоей руки, Магдалина, – сообщил Эльвен, хмуря кустистые брови. – Роланд, несомненно, достойный молодой человек, но я предполагал, что твое будущее будет иным.
Магдалина затаила дыхание. Она глядела на дядю и видела каждую его морщинку, каждую родинку и волосок на лице необыкновенно четко, будто смотрела через увеличительное стекло. И зеленые крапинки в его глазах, и только-только зажившую заеду в углу рта…
– Юджин Мосдей, – проговорил Эльвен. – В его руках – почти вся химическая промышленность Нового Царства, в том числе – производство водорода. Мосдей – самый важный партнер гильдии. Это благодаря ему наши дирижабли легче воздуха.
Этот Мосдей был частым гостем в доме Матвея Эльвена. Низкорослый, с брюхом, словно бочонок. У него были пегие кучерявые волосы, большие желтые глаза и старомодные, клочковатые бакенбарды. Когда Мосдей улыбался, на его щеках появлялись трогательные детские ямочки, а верхняя губа задиралась, приоткрывая синие десны и мелкие, темные зубы. Вел себя Мосдей так, словно стремился во что бы то ни стало прослыть весельчаком и добряком. Он сажал к себе на колени Адама и Каина, рассказывал им нарочитым голосом небылицы. Каждая фраза, обращенная к Магдалине, была пропитана патокой, поэтому Магдалине после разговора с Мосдеем всегда хотелось вымыть руки, даже если это был и не разговор вовсе, а всего лишь обмен дежурными фразами.
А еще Мосдей был вдовцом. Дважды вдовцом.
Магдалина не знала, что случилось с женами этого человека. В доме дяди Матвея это не обсуждали. Иногда о чем-то таком шептались слуги, но Магдалина не прислушивалась. Но, видимо, зря.
– Я понимаю, дорогая: старина Мосдей годится тебе в отцы, – проговорил дядя виновато. – Но мы – люди дела и люди чести, – в его голосе прорезались морализаторские нотки. – На каждом из нас лежит бремя ответственности. Мы поступаем, как это необходимо, – необходимо для семьи. А не так, как хочется, или как велят эмоции. Умение сделать благоразумный, взвешенный выбор – вот что отличает нас от животных.
Магдалина поежилась. Она с трудом выносила назидания. Отец никогда такими вещами не грешил. Было дело, Павел Эльвен монотонно рассказывал о звездах и планетах, о том, как они влияют на траектории его обожаемых астероидов. Да, популяризировал науку и бескомпромиссно отвергал волшебство… Но никогда не навязывал, как следует и как не следует жить. Так получилось, что он сам служил примером.
Как же его не хватало! Какими светлыми и счастливыми теперь казались дни, которые им довелось провести вместе!
Чужая в чужом краю; и лишь любовь к Роланду придавала ей силы прорастать корнями в выжженном солнцем песчанике.
– Ты – моя племянница, Магдалина. Но люблю я тебя, как родную дочь, – Эльвен прижал ладонь к сердцу. – И я уверен, что моя дочь приняла бы правильное решение, – он глубоко вздохнул, пригладил бороду. – Но сейчас не те времена, чтобы родители диктовали свою волю детям. Поэтому и я сделаю то, что должен. Ты желаешь стать женой Роланда?
Магдалина мотнула головой. Она была готова услышать, что ей суждено обручиться с желтоглазым Мосдеем – во имя семьи, само собой! Поэтому дядин вопрос прозвучал неожиданно.
– Нет? – удивился Эльвен.
– Да, – выдохнула Магдалина. – Да! – произнесла он твердо и поглядела дяде в глаза. – Что вы ответили капитану Ронсевальскому?
Эльвен поднял пресс-папье, поглядел на бронзовый дирижабль, будто в первый раз увидел.
– Я дал вам время, дорогая, – глухо отозвался он. – С сегодняшнего дня капитан Ронсевальский – свободный предприниматель. Он арендовал у меня «Тион» на три года, соответствующие документы подписаны. Именно столько времени я ему выделил, чтобы он смог собрать капитал и выкупить у меня дирижабль. Обладая деньгами и собственным судном, Роланд займет место в совете гильдии.
– Что это означает, дядя? – словно со стороны услышала себя Магдалина.
– Ронсевальский может стать твоим мужем, – пояснил Эльвен. – Через три года. Если за это время ваши чувства не ослабеют. И если Роланд покажет себя ловким и успешным предпринимателем. Другой зять мне не нужен. Что скажешь? Ты согласна с моим решением, дорогая?
Магдалина опустила взгляд.
– Согласна.
Эльвен хмыкнул, поиграл желваками.
– Что ж. В таком случае ты можешь идти.
– Спасибо, дядя.
Начищенный паркет казался слишком скользким, поэтому она придерживалась за стены и мебель. Она сбросила с секретера какие-то бумаги, опрокинула вазу с цветами. Забарабанили капли воды, заохала матушка Птанифер.
Она поднялась на второй этаж и вышла на лоджию.
Встала у окна, оперлась на подоконник, засыпанный сухим цветом сандалового дерева.
Три года… Она представляла, что этот день будет другим. Совсем другим.
Но три года! Почти вечность. За это время столько может произойти! Три года назад она еще играла куклами и отец был жив.
Нужно дорожить каждым мигом, проведенным рядом с родным человеком. Этому Магдалину научила печальная участь, постигшая ее отца. Павел Эльвен не подозревал, что по дороге из своего кабинета на кухню, куда он направился одной зимней ночью, чтобы сделать чаю, у него остановится сердце. Жизнь каждого человека висит на волоске, грань между бытием и небытием тонка, и с каждой прожитой минутой становится все тоньше. Так уж сурово распорядилась природа, окно возможностей сужается, и нужно спешить жить.
Дядя Матвей полагает, что он сделал как лучше. Для Магдалины, для Роланда, для себя, в конце концов. На самом деле он ограбил ее и Роланда на целых три года жизни.
Чтобы угодить будущему тестю, капитан Ронсевальский вынужден отправиться в долгое, полное опасностей путешествие.
«И кто знает, встретимся ли мы снова?»
Глава вторая
Эльвен повернулся к Магдалине, которая невольно засмотрелась, как подтягивают тросами к причальной башне заходящий на посадку дирижабль, и пояснил:
– «Тион» месяц назад вышел из сборочного цеха графа фон Цеппелина. Это воздушное судно – мое новое приобретение.
– Простите? – вскинула брови Магдалина.
– «Тион»! – Эльвен указал пальцем вверх. Магдалина послушно подняла взгляд, но увидела над собой только овальный силуэт и раскаленное до белизны пятно солнца. «Тион» медленно поворачивался вокруг оси причальной башни, словно гигантский флюгер. Затем дядя улыбнулся и указал пальцем на Ронсевальского. – Капитан Роланд! Всячески рекомендую! Мы переманили его у наших конкурентов из Северной гильдии. Один из самых талантливых офицеров в своем поколении.
– Я признателен, господин председатель, за оценку, – сухо отозвался капитан, – но мне, право, неловко…
И Магдалина ощутила запах туалетной воды, которой пользовался Роланд Ронсевальский. Холодный, чуть резкий запах «Оде Колон»; отец предпочитал такую же марку. И словно прокралась в южный зной частичка петербургской зимы. Это морозное дуновение, конечно, сразу же растворилась, смешавшись с горячим воздухом и пылью, но Магдалина успела ощутить его прохладное, чистое прикосновение.
А потом они поднялись на борт «Тиона» и дирижабль отшвартовался.
Кроме них и команды, на борту никого не было. Магдалина поняла, что этот полет затеян исключительно для нее.
Одетые в ливреи стюарды сервировали в кают-компании стол. Матвей Эльвен опустился в кресло, закурил сигару и, полузакрыв глаза, стал выслушивать соображения сына по поводу сотрудничества с купеческими гильдиями Средней Азии. Магдалина опасалась, что будет ощущаться качка, как на корабле, но «Тион» шел удивительно ровно, неспешно набирая высоту. Подойти к иллюминатору и посмотреть на Мемфис с высоты птичьего полета она тоже решилась не сразу, хоть и испытывала жуткое любопытство.
Шаг… полшага… еще один шаг… Убеждая себя в том, что это вполне безопасно и что у нее не закружится голова, как у барышни из сентиментального романа.
И вот она наконец стоит возле забранного в массивную медную раму иллюминатора. Держится обеими руками за хромированный поручень и глядит вниз.
Борта гондолы были скошены под тупым углом по отношению к палубе, поэтому вид на окрестности открывался великолепный. Внизу отблескивала темная вода Нила, зеленели кроны пальм, жмущихся к воде. Магдалина поняла, что за считаные минуты они успели отдалиться от Мемфиса на десяток-другой миль.
В кают-компанию вошел капитан, Магдалина ощутила волну запаха «Оде Колон». И еще – присутствие. Присутствие командира, хозяина, человека, который уверенно несет бремя ответственности и ничего не боится.
Эльвен небрежно распорядился набрать высоту до пяти тысяч футов и тут же вернулся к разговору о среднеазиатских купцах. Капитан развернулся на каблуках и вышел из кают-компании.
Голос Андрея монотонно звучал за спиной, едва слышно ступали по толстому ковру стюарды да время от времени раздавался звон столовых приборов. Магдалина почувствовала, что впадает в транс. Высота опьяняла сильнее, чем игристое вино. Бирюза, незапятнанная хмарью, опьяняла. Очертания дюн, оврагов, русел пересохших ручьев, пятна оазисов, ступенчатые пирамиды древних усыпальниц перестали быть четко различимыми, за бортом теперь стелилось мятое, запыленное полотно коричнево-серого цвета.
Стая птиц какое-то время неслась с дирижаблем наперегонки, но вскоре отстала. И Магдалине подумалось, что на такой высоте небо окружает «Тион» со всех сторон. А земля, со всеми городами, поселками и их обитателями, – всего лишь небесное дно.
Потом к ней подошел капитан, мягко тронул за локоть и предложил посмотреть ходовую рубку…
Скрипнула, отворяясь, створка ворот. Зашуршала мраморная крошка под подошвами сапог Роланда. Он шел, точно на вражеский бастион: приосанившись и выпятив подбородок. Тень, которую отбрасывал козырек фуражки, мешала разглядеть выражение его лица.
Магдалина торопливо встала, прижала к груди томик аль-Мутанабби, шагнула под лучи солнца.
Роланд услышал шорох ее платья. Он остановился. Словно в сомнении перевел взгляд с особняка на Магдалину. Глаза оттаяли, сосредоточенность уступила место нежности. Его губы дрогнули. «Любимая», – беззвучно проговорили они. Магдалина твердо знала, что Роланд сказал именно это, хотя и не услышала ни звука.
– Сегодня мне приснилось маковое поле, – сказал он вместо приветствия. Роланду было известно, насколько для Магдалины важны подобные знаки. – Это хороший сон?
– Это прекрасный сон. – Магдалина протянула Роланду руку, тот сделал шаг вперед и поцеловал ее тонкие пальцы. И, не позволив отнять руку сразу же, поцеловал второй раз и третий. Лишь затем выпустил ее ладонь из своей, выпрямил спину, одернул парадный двубортный китель.
Магдалина улыбнулась и сделала кокетливый книксен. Только сейчас она заметила на шее и подбородке Роланда пару свежих царапин. Очевидно, дрогнула рука бравого капитана, когда он брился, собираясь на аудиенцию с председателем гильдии. Волновался Роланд, быть может, не так сильно, как она, но все же их сердца бились в унисон.
– Я много раз приходил сюда по приглашению твоего дяди, – задумчиво сказал Роланд. – И вроде бы сегодня так же ярко, как всегда, светит солнце и в саду кричат павлины. И точно такой же запах корицы и кофе ждет меня за парадной дверью. Но сегодня почему-то все по-другому, – он растерянно оглянулся. – И в голове крутится еще не случившийся диалог, словно я репетирую сцену сам с собой.
– То, что происходит с нами, – ответила Магдалина, обмахиваясь веером, – в порядке вещей. Мы любим, и мы имеем право. Но так уж повелось, что любое право надо доказать.
– Так изрек аль-Мутанабби? – улыбнулся Роланд.
– Нет, просто я думаю об этом постоянно.
– Магдалина, я приложу все силы, чтобы доказать наше право быть вместе.
– Быть счастливыми вместе, – вставила Магдалина.
– Право быть счастливыми вместе, – повторил Роланд. – Сегодня будет замечательный день, вот увидишь.
– Да, – поспешила согласиться Магдалина. – Смотри, что у меня есть для тебя, – она протянула Роланду фуляр с фигуркой леопарда. – Мне кажется, что это твой покровитель. Вы с ним одной крови. Ты чувствуешь?
Роланд приподнял крышку и посмотрел, прищурившись, на подарок. Солнце засияло на бронзе, и Магдалина увидела вокруг фигурки свечение. Но Роланд, конечно, ничего такого чувствовать не мог. У него был иной дар: ощущать воздушные течения, ориентироваться, словно птица, над небесным дном, управлять огромным дирижаблем с той же легкостью, будто это был воздушный змей.
– Я ничего не могу сказать о леопардах, – сказал Роланд, закрывая фуляр, – но мы – одной крови. С тобой, Магдалина. Одной крови. Спасибо за подарок.
– Тебе понравилась фигурка? В ней живет волшебство…
– Понравился. Не сомневайся. – Капитан поклонился. – Но, пожалуй, пора идти. Пожелайте мне удачи, прекрасная мадемуазель.
– Удачи тебе, – шепнула Магдалина, а когда Роланд отдалился, то добавила, глядя ему вслед: – Мне, пожалуй, тоже – удачи…
Она вернулась в беседку. Открыла книгу наугад и уставилась в текст. Только через минуту сообразила, что держит книгу вверх ногами.
Положила томик на скамью и сразу взялась за веер. Солнце сияло в зените, оно было безжалостным, словно языческий божок из седой древности. Тень беседки почти не спасала от жары. Воздух стал густым и обжигающим, точно горячая смола. Магдалина услышала шорох в листве винограда. Среди зелени копошились мохнатые пауки с огромными глянцево блестящими хелицерами и подрагивающими от вечного голода брюшками. Их было много, и Магдалина удивилась, как она не заметила эту дрянь сразу. Сама же зелень оказалась покрытой пятнами ржавой пыли.
Снова сон наяву… Не дар, а проклятие.
– И как мне это понимать? – спросила она у шуршащих лапками по листве пауков. Пауки, к счастью, молчали. Если бы они заговорили, то Магдалина сама бы отправилась к доктору Сулейману Агдану, чтобы записаться на префронтальную лоботомию.
Тревога сдавила грудь сильнее, чем самый тугой корсет. Магдалина подхватила книгу и зашагала к особняку.
Тяжело поднялась по ступеням, ухватилась за дверную ручку. Толкнула, но дверь почему-то не открылась. За спиной заскрипело железо, Магдалина обернулась. Створки главных ворот с лязгом захлопнулись. За решеткой, украшенной выкованной листвой и лозами, можно было разглядеть бредущий вдаль крылатый силуэт.
Это уже было чересчур! Слишком много тревожных видений и знаков для одного дня! Скорее всего, во всем виновато беспокойство; его она смутно ощущала и вчера, позавчера, но пик, конечно, пришелся на эти минуты. Нужно было вырваться из плена видений, пока они не увели ее с собой на пугающую изнаночную сторону жизни.
Магдалина толкнула дверь двумя руками. И едва не ввалилась в гостиную, потому что дверь на сей раз открылась легко. Младшие Эльвены – Каин и Адам – изумленно воззрились на нее. Вид у Магдалины был не лучший: бледная, с красными пятнами на щеках, с испариной на лбу.
Горе луковое, а не невеста.
Она швырнула книгу на диван, а за ней – и веер, и флакон с нюхательной солью, заставив детей подпрыгнуть от испуга. Ни на кого не глядя, поднялась на второй этаж. Вошла торопливым шагом в свою спальню, закрыла дверь и села на кровать.
Паника схлынула, как морская вода во время отлива. Мир стал таким же, как и прежде. Воздух, струящийся из открытого окна, все еще обжигал, но больше не походил на горячую смолу, от которой склеивались легкие.
Магдалина была зла на саму себя; беспомощность и одуряющее чувство моральной усталости делали эту злость еще сильнее. Она так ждала этот день, она представляла его в мельчайших подробностях. Все вроде бы шло так и одновременно – совсем не так, как нужно. Даже Роланд ощутил, что за декорацией, на которой изображен светлый день, скрывается таящая угрозу тьма.
В дверь постучали.
– Магдалина, милая, – послышался ласковый голос матушки Птанифер, – господин Эльвен зовет тебя в кабинет.
Магдалина тряхнула головой, поглядела в зеркало трельяжа, поправила локоны.
– Передайте дяде, что я буду у него через минуту, – ответила она. – А лучше – через пять.
Роланд не остался на обед.
Ушел.
Они разминулись.
Каждая мысль – как вспышка молнии. Магдалина часто моргала и не смотрела на дядю. Вспышки-мысли мелькали перед ее внутренним взором, бросая на действительность пугающие тени.
Матвей Эльвен сидел за письменным столом: рыжебородый, с аккуратно зачесанной лысиной. Светлый пиджак спортивного покроя, белая сорочка из такого тонкого шелка, что она казалась мокрой, коричневый нашейный платок с едва заметным фиолетовым пятном от чернил. На толстых пальцах с пожелтевшими от крепкого табака ногтями – массивные золотые перстни. Перед Матвеем Эльвеном стояла хрустальная пепельница, из которой торчал изжеванный обрезок сигары. На краю стола белела аккуратная стопка бумаг, придавленная бронзовым пресс-папье в форме дирижабля, а рядом со стопкой тускло блестел серебряный чернильный набор.
– Присаживайся, дорогая, – прогудел дядя.
Магдалина пристроила турнюр на край стула для посетителей.
– Капитан Ронсевальский сегодня попросил твоей руки, Магдалина, – сообщил Эльвен, хмуря кустистые брови. – Роланд, несомненно, достойный молодой человек, но я предполагал, что твое будущее будет иным.
Магдалина затаила дыхание. Она глядела на дядю и видела каждую его морщинку, каждую родинку и волосок на лице необыкновенно четко, будто смотрела через увеличительное стекло. И зеленые крапинки в его глазах, и только-только зажившую заеду в углу рта…
– Юджин Мосдей, – проговорил Эльвен. – В его руках – почти вся химическая промышленность Нового Царства, в том числе – производство водорода. Мосдей – самый важный партнер гильдии. Это благодаря ему наши дирижабли легче воздуха.
Этот Мосдей был частым гостем в доме Матвея Эльвена. Низкорослый, с брюхом, словно бочонок. У него были пегие кучерявые волосы, большие желтые глаза и старомодные, клочковатые бакенбарды. Когда Мосдей улыбался, на его щеках появлялись трогательные детские ямочки, а верхняя губа задиралась, приоткрывая синие десны и мелкие, темные зубы. Вел себя Мосдей так, словно стремился во что бы то ни стало прослыть весельчаком и добряком. Он сажал к себе на колени Адама и Каина, рассказывал им нарочитым голосом небылицы. Каждая фраза, обращенная к Магдалине, была пропитана патокой, поэтому Магдалине после разговора с Мосдеем всегда хотелось вымыть руки, даже если это был и не разговор вовсе, а всего лишь обмен дежурными фразами.
А еще Мосдей был вдовцом. Дважды вдовцом.
Магдалина не знала, что случилось с женами этого человека. В доме дяди Матвея это не обсуждали. Иногда о чем-то таком шептались слуги, но Магдалина не прислушивалась. Но, видимо, зря.
– Я понимаю, дорогая: старина Мосдей годится тебе в отцы, – проговорил дядя виновато. – Но мы – люди дела и люди чести, – в его голосе прорезались морализаторские нотки. – На каждом из нас лежит бремя ответственности. Мы поступаем, как это необходимо, – необходимо для семьи. А не так, как хочется, или как велят эмоции. Умение сделать благоразумный, взвешенный выбор – вот что отличает нас от животных.
Магдалина поежилась. Она с трудом выносила назидания. Отец никогда такими вещами не грешил. Было дело, Павел Эльвен монотонно рассказывал о звездах и планетах, о том, как они влияют на траектории его обожаемых астероидов. Да, популяризировал науку и бескомпромиссно отвергал волшебство… Но никогда не навязывал, как следует и как не следует жить. Так получилось, что он сам служил примером.
Как же его не хватало! Какими светлыми и счастливыми теперь казались дни, которые им довелось провести вместе!
Чужая в чужом краю; и лишь любовь к Роланду придавала ей силы прорастать корнями в выжженном солнцем песчанике.
– Ты – моя племянница, Магдалина. Но люблю я тебя, как родную дочь, – Эльвен прижал ладонь к сердцу. – И я уверен, что моя дочь приняла бы правильное решение, – он глубоко вздохнул, пригладил бороду. – Но сейчас не те времена, чтобы родители диктовали свою волю детям. Поэтому и я сделаю то, что должен. Ты желаешь стать женой Роланда?
Магдалина мотнула головой. Она была готова услышать, что ей суждено обручиться с желтоглазым Мосдеем – во имя семьи, само собой! Поэтому дядин вопрос прозвучал неожиданно.
– Нет? – удивился Эльвен.
– Да, – выдохнула Магдалина. – Да! – произнесла он твердо и поглядела дяде в глаза. – Что вы ответили капитану Ронсевальскому?
Эльвен поднял пресс-папье, поглядел на бронзовый дирижабль, будто в первый раз увидел.
– Я дал вам время, дорогая, – глухо отозвался он. – С сегодняшнего дня капитан Ронсевальский – свободный предприниматель. Он арендовал у меня «Тион» на три года, соответствующие документы подписаны. Именно столько времени я ему выделил, чтобы он смог собрать капитал и выкупить у меня дирижабль. Обладая деньгами и собственным судном, Роланд займет место в совете гильдии.
– Что это означает, дядя? – словно со стороны услышала себя Магдалина.
– Ронсевальский может стать твоим мужем, – пояснил Эльвен. – Через три года. Если за это время ваши чувства не ослабеют. И если Роланд покажет себя ловким и успешным предпринимателем. Другой зять мне не нужен. Что скажешь? Ты согласна с моим решением, дорогая?
Магдалина опустила взгляд.
– Согласна.
Эльвен хмыкнул, поиграл желваками.
– Что ж. В таком случае ты можешь идти.
– Спасибо, дядя.
Начищенный паркет казался слишком скользким, поэтому она придерживалась за стены и мебель. Она сбросила с секретера какие-то бумаги, опрокинула вазу с цветами. Забарабанили капли воды, заохала матушка Птанифер.
Она поднялась на второй этаж и вышла на лоджию.
Встала у окна, оперлась на подоконник, засыпанный сухим цветом сандалового дерева.
Три года… Она представляла, что этот день будет другим. Совсем другим.
Но три года! Почти вечность. За это время столько может произойти! Три года назад она еще играла куклами и отец был жив.
Нужно дорожить каждым мигом, проведенным рядом с родным человеком. Этому Магдалину научила печальная участь, постигшая ее отца. Павел Эльвен не подозревал, что по дороге из своего кабинета на кухню, куда он направился одной зимней ночью, чтобы сделать чаю, у него остановится сердце. Жизнь каждого человека висит на волоске, грань между бытием и небытием тонка, и с каждой прожитой минутой становится все тоньше. Так уж сурово распорядилась природа, окно возможностей сужается, и нужно спешить жить.
Дядя Матвей полагает, что он сделал как лучше. Для Магдалины, для Роланда, для себя, в конце концов. На самом деле он ограбил ее и Роланда на целых три года жизни.
Чтобы угодить будущему тестю, капитан Ронсевальский вынужден отправиться в долгое, полное опасностей путешествие.
«И кто знает, встретимся ли мы снова?»
Глава вторая
Дороги
В ту ночь она не могла уснуть.
Ощущение незавершенности, недосказанности бередило душу. Слова рвались наружу, но говорить их было некому. Оспаривать решение дяди? Нет, она не сможет… Бессмысленно. А Роланд ушел не попрощавшись. Исчез в жарком мареве. Оставил в драме прошедшего дня открытый финал.
Магдалина лежала на спине, ощущая каждую складку и каждый шов перины.
Ленивый сквозняк колыхал парчовые занавески. Однообразно плясал язычок пламени над плошкой с верблюжьим жиром. Приглушенно мерцал волшебный свет в стеклянном шаре с городом, похожим на Петербург. Кривлялись на потолке тревожные тени.
Наверное, Роланд огорчился, как и она. Ушел в раздумьях. Не глядя по сторонам, не считая перекрестков.
Само собой, его «Тион» не мог сняться с места в тот же день. И завтра дирижабль не покинет Мемфис.
Роланду понадобится время, чтобы подготовиться к экспедиции. Теперь он не просто капитан, теперь он делец. А значит, его забота – не только «Тион» и экипаж, а состояние рынка, будь оно проклято, логистика и торговые интриги. Международная политика и еще очень много серьезных и хлопотных вещей, с которыми Роланд прежде не сталкивался.
Роланд может отправиться в Северную или Южную Америку. «Тион» осилит перелет через океан. А может – в Ниппон. Или же в Сингапур. А может – за полярный круг.
Перед Роландом лежит множество дорог. Каждая из них сулит долгое и опасное путешествие.
А ей останется только ждать и надеяться на лучшее.
Но это нетерпение, эта страсть – усмиренная, загнанная в глубину сердца – не даст покоя. Беспокойство не отпустит, пока не пролетят три года, которыми их наказал Матвей Эльвен.
Пролетят? Скорее, проползут с черепашьей скоростью.
И она с большим удовольствием разделила бы с Роландом эти дороги, опасности и тяготы путешествия, чем осталась в доме, облицованном розовым мрамором, с садом, в котором даже по ночам бродят неугомонные павлины. Лучше рев ветра, царящего на высоте, чем неспешные беседы под перезвон столовых приборов. Лучше крепкая палуба дирижабля под ногами, чем скользкий от воска паркет. Лучше удобный дорожный костюм, чем пышные турнюры или кринолины с каркасами из стальной проволоки и китового уса.
И тогда она поняла, что тяготы ожидания – не для нее. Дороги – воздушные ли, наземные или морские – гораздо притягательней, чем бесцельное времяпрепровождение в стенах дядиного дома, таких крепких и таких надежных.
Течение мыслей постепенно становилось сумбурнее, как это бывает на зыбкой границе между сном и явью. Последующее не цеплялось за предыдущее.
…Она сидела на скамье посреди пыльного и скудно освещенного помещения, похожего на склеп. На ее коленях лежала открытая книга – тяжелый фолиант с обложкой, сплетенной из металлических полос. На потертых пергаментных страницах каллиграфическим почерком были выведены имена. «Павел Эльвен, Андрей Эльвен, Матвей Эльвен, Эмили Эльвен», – прочитала Магдалина и торопливо перевернула лист, а затем – еще один и еще… Список был невообразимо велик. Порой попадались знакомые имена – Птанифер, Александр Козловский, – но в основном перечислялись те, о ком она никогда раньше не слышала. Магдалина рассеянно пролистала книгу дальше; то, что имя покойного отца записано на одной странице с именами живых и здоровых родственников из Мемфиса, наполняло ее смутной тревогой. В глубине души она догадывалась, что это было сродни видению растерзанного ангела, и также предвещало неминуемую беду.
Затем на страницу пала тень, Магдалина подняла голову и увидела, что склеп наполняется людьми. Они заходили безмолвно. Быстро и деловито выстраивались в шеренги, как солдаты, методично заполняя все свободное пространство. Мелькнула борода дяди Матвея, темное платье матушки Птанифер. Толпа обступила Магдалину, из-за тесноты и запаха цвеля, который принесли с собой эти люди, стало невозможно дышать.
Магдалина рванулась в ту сторону, где, как она полагала, была дверь. Изо всех сил рванулась. Сквозь безмолвные шеренги. Страстно желая выбраться к дневному свету.
И сразу же оказалась на лестнице, что вела на борт «Тиона», пришвартованного к причальной башне. Но одна из верхних ступеней рассыпалась в прах, и Магдалина сорвалась с высоты, раскинув руки. А навстречу ей метнулись присыпанные рыжим песком бетонные плиты…
Она проснулась, ощущая, что дрожит всем телом.
Что-то было не так. И дело не только в ее расстроенных чувствах.
Медная люстра тихонько позвякивала. Ее похожая на ската тень перемещалась по потолку с регулярностью часового маятника. Над заключенным в стекло городом бушевала снежная буря, словно кто-то с силой встряхнул шар. В саду испуганно горланили павлины. Во всем квартале тявкали, подвывая, псы. А с запада доносился сиплый вой пустынных шакалов.
Магдалина рывком села.
Пол приятно холодил горячие ступни. А еще он мелко дрожал, словно палуба набирающего ход дирижабля. В доме что-то упало, зазвенело стекло. Послышались торопливые шаги и приглушенные голоса.
Магдалина подошла к окну, выглянула в сад. Кроны пальм вздрагивали, точно их кто-то раскачивал. Павлины сбились кучей на поляне, окруженной сандаловыми деревьями.
Над Мемфисом разливалось синеватое свечение газовых фонарей. Над усеченной пирамидой храма Пта, а ныне Музея древностей Старого и Нового Царства скользили лучи прожекторов. Высоко в небе плыл, сверкая навигационными огнями, тяжелый дирижабль. Луч света скользнул по его оболочке, и Магдалина облегченно вздохнула: нет, не «Тион».
За дверью зазвучали голоса Каина и Адама. Младшие кузены возвращались, громко шлепая босыми ногами по паркету, в свою комнату.
– Я тоже подумал сначала, что это рассвет, – деловито рассуждал Каин. – Но солнце не встает на юге.
– Хм, – не менее серьезно протянул Адам. – А может, это горит Ахетатон?
– С чего бы ему гореть? – скептически спросил Каин.
– А если нубийцы напали? – понизив голос, предположил Адам.
– Ты еще скажи – ифриты из пустыни…
Магдалина накинула на ночную рубашку пеньюар, наскоро завязала поясок и толкнула дверь.
Коридор был наполнен живым, осязаемым сумраком. Он клубился, словно угольный дым, огибая островки света, в центре которых мерцали свечи в канделябрах. Сумрак настойчиво шептал Магдалине на уши что-то непонятное, но, несомненно, очень важное. Пахло теплым воском и тревогой.
Двери на южную мансарду были открыты, в проеме мелькали силуэты. Похоже, домочадцы и слуги собрались именно там.
Каин и Адам, в длиннополых ночных сорочках, с растрепанными волосами, остановились возле входа в свою спальню.
– Доброе утро, кузина! – поздоровались они в один голос. Глаза мальчишек светились так же ярко, как и свечи в канделябрах. Каина и Адама распирало от впечатлений и домыслов. Кому-кому, а им точно теперь не уснуть.
Действительно, уже утро. И близок тот волшебный час, когда первые зеленые лучи раскрасят Мемфис в цвета дня.
Но сегодня все будет по-другому; и это уже не предчувствия, это уверенность.
– Что случилось, братцы? – громким шепотом спросила Магдалина.
– Никто не знает, – развел руками младший.
– Но можно предположить, последует что-то интересное! – деловито приосанившись, высказался старший.
Мимо них пронесся, направляясь в мансарду, Кахи. Огоньки свечей затрепетали, некоторые погасли, плюнув в потолок струями чада. Слуга на ходу прижал руки к груди и отвесил поклон. «Господин! – зазвучал через миг его голос. – Прибыл курьер из мэрии!»
В коридоре показался Матвей Эльвен. Он как будто не ложился спать. В костюме, с потухшей сигарой в уголке рта, хмурый и озадаченный. Наверное, события минувшего дня тоже не позволили ему уснуть. Как и Магдалина, Матвей Эльвен размышлял, воскрешая в памяти разговор с Роландом и племянницей.
У Магдалины замерло сердце. В голову пришла мысль, что вчера она и Роланд положили начало цепочке происшествий, которым суждено изменить судьбу Нового Царства. А может – не только Нового Царства. И Магдалину встревожила эта мысль, ведь такие глубинные ощущения редко подводили ее.
Ощущение незавершенности, недосказанности бередило душу. Слова рвались наружу, но говорить их было некому. Оспаривать решение дяди? Нет, она не сможет… Бессмысленно. А Роланд ушел не попрощавшись. Исчез в жарком мареве. Оставил в драме прошедшего дня открытый финал.
Магдалина лежала на спине, ощущая каждую складку и каждый шов перины.
Ленивый сквозняк колыхал парчовые занавески. Однообразно плясал язычок пламени над плошкой с верблюжьим жиром. Приглушенно мерцал волшебный свет в стеклянном шаре с городом, похожим на Петербург. Кривлялись на потолке тревожные тени.
Наверное, Роланд огорчился, как и она. Ушел в раздумьях. Не глядя по сторонам, не считая перекрестков.
Само собой, его «Тион» не мог сняться с места в тот же день. И завтра дирижабль не покинет Мемфис.
Роланду понадобится время, чтобы подготовиться к экспедиции. Теперь он не просто капитан, теперь он делец. А значит, его забота – не только «Тион» и экипаж, а состояние рынка, будь оно проклято, логистика и торговые интриги. Международная политика и еще очень много серьезных и хлопотных вещей, с которыми Роланд прежде не сталкивался.
Роланд может отправиться в Северную или Южную Америку. «Тион» осилит перелет через океан. А может – в Ниппон. Или же в Сингапур. А может – за полярный круг.
Перед Роландом лежит множество дорог. Каждая из них сулит долгое и опасное путешествие.
А ей останется только ждать и надеяться на лучшее.
Но это нетерпение, эта страсть – усмиренная, загнанная в глубину сердца – не даст покоя. Беспокойство не отпустит, пока не пролетят три года, которыми их наказал Матвей Эльвен.
Пролетят? Скорее, проползут с черепашьей скоростью.
И она с большим удовольствием разделила бы с Роландом эти дороги, опасности и тяготы путешествия, чем осталась в доме, облицованном розовым мрамором, с садом, в котором даже по ночам бродят неугомонные павлины. Лучше рев ветра, царящего на высоте, чем неспешные беседы под перезвон столовых приборов. Лучше крепкая палуба дирижабля под ногами, чем скользкий от воска паркет. Лучше удобный дорожный костюм, чем пышные турнюры или кринолины с каркасами из стальной проволоки и китового уса.
И тогда она поняла, что тяготы ожидания – не для нее. Дороги – воздушные ли, наземные или морские – гораздо притягательней, чем бесцельное времяпрепровождение в стенах дядиного дома, таких крепких и таких надежных.
Течение мыслей постепенно становилось сумбурнее, как это бывает на зыбкой границе между сном и явью. Последующее не цеплялось за предыдущее.
…Она сидела на скамье посреди пыльного и скудно освещенного помещения, похожего на склеп. На ее коленях лежала открытая книга – тяжелый фолиант с обложкой, сплетенной из металлических полос. На потертых пергаментных страницах каллиграфическим почерком были выведены имена. «Павел Эльвен, Андрей Эльвен, Матвей Эльвен, Эмили Эльвен», – прочитала Магдалина и торопливо перевернула лист, а затем – еще один и еще… Список был невообразимо велик. Порой попадались знакомые имена – Птанифер, Александр Козловский, – но в основном перечислялись те, о ком она никогда раньше не слышала. Магдалина рассеянно пролистала книгу дальше; то, что имя покойного отца записано на одной странице с именами живых и здоровых родственников из Мемфиса, наполняло ее смутной тревогой. В глубине души она догадывалась, что это было сродни видению растерзанного ангела, и также предвещало неминуемую беду.
Затем на страницу пала тень, Магдалина подняла голову и увидела, что склеп наполняется людьми. Они заходили безмолвно. Быстро и деловито выстраивались в шеренги, как солдаты, методично заполняя все свободное пространство. Мелькнула борода дяди Матвея, темное платье матушки Птанифер. Толпа обступила Магдалину, из-за тесноты и запаха цвеля, который принесли с собой эти люди, стало невозможно дышать.
Магдалина рванулась в ту сторону, где, как она полагала, была дверь. Изо всех сил рванулась. Сквозь безмолвные шеренги. Страстно желая выбраться к дневному свету.
И сразу же оказалась на лестнице, что вела на борт «Тиона», пришвартованного к причальной башне. Но одна из верхних ступеней рассыпалась в прах, и Магдалина сорвалась с высоты, раскинув руки. А навстречу ей метнулись присыпанные рыжим песком бетонные плиты…
Она проснулась, ощущая, что дрожит всем телом.
Что-то было не так. И дело не только в ее расстроенных чувствах.
Медная люстра тихонько позвякивала. Ее похожая на ската тень перемещалась по потолку с регулярностью часового маятника. Над заключенным в стекло городом бушевала снежная буря, словно кто-то с силой встряхнул шар. В саду испуганно горланили павлины. Во всем квартале тявкали, подвывая, псы. А с запада доносился сиплый вой пустынных шакалов.
Магдалина рывком села.
Пол приятно холодил горячие ступни. А еще он мелко дрожал, словно палуба набирающего ход дирижабля. В доме что-то упало, зазвенело стекло. Послышались торопливые шаги и приглушенные голоса.
Магдалина подошла к окну, выглянула в сад. Кроны пальм вздрагивали, точно их кто-то раскачивал. Павлины сбились кучей на поляне, окруженной сандаловыми деревьями.
Над Мемфисом разливалось синеватое свечение газовых фонарей. Над усеченной пирамидой храма Пта, а ныне Музея древностей Старого и Нового Царства скользили лучи прожекторов. Высоко в небе плыл, сверкая навигационными огнями, тяжелый дирижабль. Луч света скользнул по его оболочке, и Магдалина облегченно вздохнула: нет, не «Тион».
За дверью зазвучали голоса Каина и Адама. Младшие кузены возвращались, громко шлепая босыми ногами по паркету, в свою комнату.
– Я тоже подумал сначала, что это рассвет, – деловито рассуждал Каин. – Но солнце не встает на юге.
– Хм, – не менее серьезно протянул Адам. – А может, это горит Ахетатон?
– С чего бы ему гореть? – скептически спросил Каин.
– А если нубийцы напали? – понизив голос, предположил Адам.
– Ты еще скажи – ифриты из пустыни…
Магдалина накинула на ночную рубашку пеньюар, наскоро завязала поясок и толкнула дверь.
Коридор был наполнен живым, осязаемым сумраком. Он клубился, словно угольный дым, огибая островки света, в центре которых мерцали свечи в канделябрах. Сумрак настойчиво шептал Магдалине на уши что-то непонятное, но, несомненно, очень важное. Пахло теплым воском и тревогой.
Двери на южную мансарду были открыты, в проеме мелькали силуэты. Похоже, домочадцы и слуги собрались именно там.
Каин и Адам, в длиннополых ночных сорочках, с растрепанными волосами, остановились возле входа в свою спальню.
– Доброе утро, кузина! – поздоровались они в один голос. Глаза мальчишек светились так же ярко, как и свечи в канделябрах. Каина и Адама распирало от впечатлений и домыслов. Кому-кому, а им точно теперь не уснуть.
Действительно, уже утро. И близок тот волшебный час, когда первые зеленые лучи раскрасят Мемфис в цвета дня.
Но сегодня все будет по-другому; и это уже не предчувствия, это уверенность.
– Что случилось, братцы? – громким шепотом спросила Магдалина.
– Никто не знает, – развел руками младший.
– Но можно предположить, последует что-то интересное! – деловито приосанившись, высказался старший.
Мимо них пронесся, направляясь в мансарду, Кахи. Огоньки свечей затрепетали, некоторые погасли, плюнув в потолок струями чада. Слуга на ходу прижал руки к груди и отвесил поклон. «Господин! – зазвучал через миг его голос. – Прибыл курьер из мэрии!»
В коридоре показался Матвей Эльвен. Он как будто не ложился спать. В костюме, с потухшей сигарой в уголке рта, хмурый и озадаченный. Наверное, события минувшего дня тоже не позволили ему уснуть. Как и Магдалина, Матвей Эльвен размышлял, воскрешая в памяти разговор с Роландом и племянницей.
У Магдалины замерло сердце. В голову пришла мысль, что вчера она и Роланд положили начало цепочке происшествий, которым суждено изменить судьбу Нового Царства. А может – не только Нового Царства. И Магдалину встревожила эта мысль, ведь такие глубинные ощущения редко подводили ее.