Страница:
– Закрывая дверь, Господь открывает окно. Не случись того, что случилось, вы бы никогда не поняли того, что поняли…
– Об этом я тоже думал, отче! – порывисто воскликнул Стаховский. – Это был знак свыше, чтобы я задумался о своей жизни, пока не поздно. Как говорится, правда освобождает, хотя поначалу режет глаза.
– С этим не поспоришь, – согласился отец Вениамин. – Правда действительно освобождает, но спасти может только вера, Михаил. Господь открыл вам окно. В нем свет. И этот свет – вера. Тянитесь к свету, и Господь вас спасет. Так что все зависит только от вас.
– Я понимаю, отче. И именно поэтому я здесь. Я понимаю, что много грешил, и хочу свои грехи искупить. В общем, я решил построить церковь! И приехал просить на это вашего благословения.
– Церковь? – спросил отец Вениамин.
– Да, отче.
– И где вы ее собрались построить?
– В Москве, отче.
– Понятно… – вздохнул Вениамин.
– Что-то не так, отче?
– И так, и не так. Построить храм – это, конечно, богоугодное дело. Но вопрос в том, какую цель вы преследуете этим…
– Но я же сказал, что хочу искупить… Извините, отче, что перебил! – тотчас спохватился Стаховский. – Продолжайте, пожалуйста.
– В Москве достаточно храмов, Михаил. Даже, я бы сказал, предостаточно. Но беда в том, что при этом в столице почти нет веры. Истинной веры, а не показной. Войдите в любой новопостроенный московский храм, и что вы увидите на самом видном месте?
– Крест?
– Если бы крест… На самом видном месте вы увидите золотую, в крайнем случае позолоченную табличку, на которой написано… что?
– Имя того или тех, кто построил храм.
– Именно! И эта табличка как раз и есть самое верное свидетельство того, что храм построен вовсе не во имя веры, а ради гордыни. А гордыня есть грех. Вы меня понимаете?
– Кажется, да, отче. А если я построю храм под Москвой, в каком-нибудь городке, где он действительно будет нужен людям? Вы это имели в виду?
– Почти. Только дело не в храме, а в том, чтобы делать добро. И неважно, в чем это будет заключаться: в строительстве храма ли, школы ли или в помощи страждущим и нуждающимся. Главное, чтобы это было добро. И чтобы делали вы это не во имя своей попранной или неудовлетворенной гордыни, а во имя добра.
– Как просто. И как верно… – сказал Стаховский. – Теперь я понял все, отче…
В этот момент послышался голос оставшегося на улице Евстафия.
– Прошу прощения, отец Вениамин, но нам нужно возвращаться. Через пять минут у вас разговор с губернатором Брянской области.
Священник поднялся со скрипучей скамьи.
– Я рад, что смог вам помочь. А теперь прошу прощения, но у меня действительно очень важное дело…
– Я понимаю. Еще раз спасибо, отче, что нашли время! Извиняюсь, что спрашиваю, но губернатор Брянской области тоже здесь? Я с ним просто очень хорошо знаком, когда-то работали вместе…
– А! Нет, у меня с ним просто телефонный разговор запланирован. По поводу слета… Неделя всего осталась, а бюрократических проблем столько, что боюсь не управиться…
– Извиняюсь еще раз, но о каком слете идет речь, отче? Я в том смысле, что, может, я мог бы чем-то помочь? Я имею в виду финансово.
– Спасибо за предложение, но финансовых проблем у нас нет. Мы с несколькими настоятелями-единомышленниками из России, Украины и Беларуси решили организовать молодежное православное движение «Спас». Через неделю проводим учредительный слет…
– В Брянске?
– Не совсем. В Брянской области. На острове Святой Евдокии, который расположен на реке, неподалеку от точки схождения границ России, Украины и Беларуси. Так что никаких особых финансов там не нужно. Бюрократических препон, правда, не счесть, так что пойду решать…
– Бог вам в помощь, отче!
– Спасибо. И вам Бог в помощь, Михаил! Вы на правильном пути. Ищите – и обрящете…
– Слушаю вас, панотче! – вытянулся привратник и по совместительству ночной сторож собора Святого Юра.
– Дай ключ от задней двери и ступай в сторожку. После исповеди я тебе позвоню.
– Вот, панотче! – кивнул привратник, с удивительной ловкостью отыскав в огромной связке и отсоединив нужный ключ.
Отец Роман взял его и кивнул:
– Все! Ступай.
Привратник быстро развернулся и направился к сторожке. Просьба, а точнее приказ, протосинкела его абсолютно не удивил. Желающим исповедаться лично фактическому руководителю УГКЦ не было числа. Но при этом добиться подобной милости удавалось немногим. Часть из них этим гордилась и выставляла напоказ. Однако были и такие, кто хотел сохранить анонимность.
Когда шаги привратника затихли, протосинкел нырнул в часовню и вскоре приблизился к скрытой за иконостасом задней двери. Сунув в нее ключ, отец Роман посмотрел на часы. Время было без двух минут семь. Священник шагнул в сторону и стал ждать, сцепив руки перед собой.
В часовне и на улице царила полная тишина. Однако даже при этом протосинкел так и не смог расслышать шагов. Просто ровно в семь с другой стороны двери раздался приглушенный шорох, за которым тут же последовал условный стук. Отец Роман шагнул к двери и на всякий случай негромко спросил:
– Кто?
– Я! – донесся приглушенный голос Ореста.
Кубийович трижды повернул ключ в замочной скважине и открыл дверь. В нее ночной тенью просочился Орест. Протосинкел тут же запер дверь и кивнул:
– Ступай за мной!
Когда они вынырнули из-за иконостаса, пламя горевшей перед потемневшим ликом одинокой лампады заколебалось, из-за чего на миг показалось, что в углах часовни зашевелилась притаившаяся нечисть. Отец Роман прошел к передней скамье и, подобрав рясу, присел. Орест, сложив перед собой руки и наклонив голову, встал перед протосинкелом в смиренной позе.
Отец Роман посмотрел на него и вздохнул:
– Ты знаешь Мирославу Смогоржевскую?
– Кто ж ее не знает, панотче?.. – кивнул Орест и тут же, даже не пытаясь отпираться, брякнулся на колени. – Прости, панотче, дьявол меня попутал! Сам не знаю, как это…
– Умолкни! – прервал покаянную речь Ореста протосинкел.
Орест тут же замолчал.
– Ты мне давал обет или не давал?
– Давал, панотче!
– Я тебя предупреждал?
– Предупреждал, панотче!
– Ты клялся на распятии?
– Клялся, панотче, – тихонько завыл Орест. – Но дьявол меня попутал! Не устоял я… Не устоял!
Протосинкел поднял два пальца.
– Умолкни!
Орест снова умолк; слышно было лишь, как тяжело дышит он в тишине часовни.
– Ты против воли овладел женщиной. И не просто женщиной, а одной из наших самых щедрых прихожанок.
– Не устоял я, панотче! Плоть оказалась сильнее меня…
– Да плоть-то полбеды… Это я еще мог бы понять. Но зачем ты у нее каблучку[Каблучка (укр.) – кольцо.] спер после этого, скотина?
– Не знаю, панотче! Ей-богу! Дьявол попутал! Я не знал, что делал! Прости, умоляю!
Тут Орест и вовсе рухнул наземь, обхватил ногу протосинкела и принялся истово целовать его ботинок, при этом приговаривая:
– Умоляю, панотче! Умоляю!
– Ты знаешь, что будет, – немного выждав, спросил Кубийович, – если об этом станет известно?
– Прости, отче! Я вымолю у нее прощение, клянусь! Я верну ей каблучку!
– Даже если ты вымолишь прощение у нее, ты все равно не получишь прощения Господа! Ибо ты поклялся на распятии и не сдержал клятвы.
Орест забился, словно в судорогах.
– Ты знаешь, что я должен сделать? – спросил отец Роман.
– Знаю, панотче! Знаю!
– Я должен лишить тебя сана и предать вечной анафеме.
– Не губи, панотче! Молю! Без церкви я пропаду! Назначь любую епитимью!
– За то, что ты нарушил клятву, данную на распятии, епитимья будет непомерно велика…
– Назначь, панотче! Я исполню все!
– Хорошо! – вдруг сказал отец Роман. – Клянись трижды на распятии, что если не исполнишь, то будешь обречен на муки вечные! Так что будешь молить о смерти как об избавлении. Но даже смерть не избавит тебя от них…
– Клянусь! Клянусь! Клянусь! – трижды проговорил Орест, встав с колен и целуя крест протосинкела.
– Хорошо, присядь! – велел отец Роман.
Орест присел на скамью рядом с Кубийовичем. Тот поднял сцепленные руки к груди и сказал:
– Сразу после нашей беседы отправишься к Смогоржевской, вернешь каблучку и вымолишь прощение.
– Все сделаю, панотче!
– А теперь слушай, какой будет епитимья… Москальские попы в последнее время совсем распоясались. Один за другим они захватывают наши приходы. Мало того, теперь они нацелились еще и на нашу молодежь. В Брянской области скоро пройдет съезд молодежного движения «Спас». В нем примут участие в том числе и делегаты от львовских вузов… Такого не было с тридцать девятого года. Если так пойдет дальше, то совсем скоро москальские попы потребуют вернуть им собор Святого Юра…
– Скорше головы тех, кто потребует его вернуть, прикрасят паркан Лычаковского цвинтаря, панотче! У Львови есть кому захищать святыни!
– Это пока есть, – кивнул протосинкел. – Но, как говорят москали, курочка по зернышку клюет. Если они начнут распространять свою москальскую веру среди нашей молодежи, то со временем наши соборы защищать может оказаться некому…
– Тогда нужно сделать так, панотче, чтобы делегаты на москальский съезд не поехали! В студенческом «Братстве» Львова есть достойные хлопцы, которые могут это сделать. Если делегаты не поймут по-хорошему, им стукнут пару раз для доходчивости по голове свинцовой трубой…
– Это не решит проблему, – покачал головой протосинкел, – а создаст новые. Но по сути ты прав. Мы не должны позволить москалям растлевать нашу молодежь. Только сделать это надо так, чтобы отбить такую охоту раз и навсегда.
– Но как это сделать, панотче?
– Нужно, чтобы в самый разгар съезда, во время выступления его главного организатора, сработала бомба, от которой попа бы разорвало на куски, а как можно больше делегатов покалечило. Если такое случится, никакого молодежного движения создано не будет! И навряд ли в ближайшем будущем найдется другой поп-москаль, который рискнет что-то подобное организовать. А если вдруг и найдется, то родители просто не отпустят своих детей на другой съезд. Правильно?
– Да, панотче! Это сработает. Но кто… – начал было Орест и тут же умолк. Затем, сглотнув, спросил: – Это… Это и есть моя епитимья?
– Да, – кивнул протосинкел. – Сорвав москальский съезд, ты искупишь свой грех. Не иначе! И ты поклялся, что исполнишь это во что бы то ни стало.
Орест опустил голову и снова сглотнул.
– Я понял, панотче… Но такую акцию я в одиночку не проверну.
Отец Роман пожал плечами. Орест, подняв на него глаза, объяснил:
– Я имею в виду, что хлопцев, которые с радостью согласятся пустить кровь проклятым москалям, я, конечно, знаю. Но им все равно придется заплатить. Да и на подготовку понадобятся немалые деньги. Тем более что съезд пройдет на Москальщине…
– Деньги будут, – кивнул протосинкел. – Скажи сколько, и завтра я тебе передам их здесь же.
– Хорошо, панотче! Я уточню сумму и сообщу.
– Тогда последнее, – поднялся протосинкел. – Никто, ни одна живая душа, включая твоих хлопцев, не должна не то что знать, но даже догадываться, что ты это придумал не сам.
– Конечно, панотче, – проговорил Орест, опускаясь на колено. – Я грешник, но не дурак. Спасибо! Я сделаю все, как сказал панотец.
И, почтительно наклонив голову, Гресь поцеловал руку Кубийовича.
Закончив курить, Логинов затушил окурок, потом взял пепельницу и прошел в комнату отдыха за спиной генерала, где смыл окурок в унитаз. Когда он вернулся и поставил пепельницу на место, замдиректора как раз положил трубку.
– Ну что, все прочитал? – кивнул он Виктору.
– Так точно, товарищ генерал. И теперь не понимаю уже вообще ничего, – проговорил тот, возвращаясь на свое место. – Это ж не досье, а характеристика для поступления в Академию ФСБ. Ну, или для причисления к лику святых. Не был, не привлекался, не замечен…
– Ну так я тебе потому и не дал его сразу, – пожал плечами генерал. – Дело не в самом отце Вениамине, а в том, что мы получили очень тревожную информацию от нашего львовского резидента…
– Что за информация? – спросил Виктор, присев.
– Резидент совсем недавно завербовал одного львовского студента. Тот подрабатывает официантом в львовском ресторане «Бойивка». Как ты понимаешь из названия, содержит его ярый националист. И собирается там соответствующая публика. Так вот, в этом ресторане, кроме общего зала, есть также отдельные кабинки, которые называются «схронами». И вот этот студент случайно подслушал обрывок разговора в одном из таких «схронов». В оригинале фраза звучала так: «Ничого, пип-москалык цей на зльоти кровавою юшкою вмыйеться, щоб бильш никому й на думку нэ спало нашу молодь у кацапську виру зманюваты», – прочитал из донесения генерал. – Что в дословном переводе означает: «Ничего, поп-москаль этот на слете кровью умоется, чтобы больше ни у кого даже мысли не возникло нашу молодежь в кацапскую веру сманивать…»
Павло Колиснык, Юрко Данчук и Андрий Хомив одновременно выбрались из «Мерседеса» и направились к воротам кладбища.
Андрий Хомив шел чуть впереди. Он был ниже среднего роста и не слишком симпатичным, однако при этом самым стильным. Его довольно длинные черные волосы были смазаны гелем и зализаны назад. Одет он был в черный кожаный пиджак, под которым ласкала тело тонкая черная шелковая рубаха. Дополняли ансамбль дорогие голубые джинсы и мягкие черные туфли на низком каблуке.
Шедший чуть позади слева Юрко Данчук был среднего роста и крепкий, как все бывшие борцы. Он уже начал понемногу лысеть и стригся очень коротко, так что голову Юрка укрывал ершик светлых волос. Его лицо было круглым, с широким носом. Одет Данчук просто – в спортивном стиле: поверх футболки – тонкая флисовая кофта на молнии, а также просторные джинсы и кроссовки.
Павло Колиснык ростом был почти метр восемьдесят и при этом сухощавым. Он не был худым – просто не имел ни капли лишнего жира, и его мускулы не были перекачаны, как у любителей бодибилдинга. Русые волосы Колисныка были пострижены коротко, но не чересчур. На его голове была бейсболка. Одет Павло был в тонкий батник с длинными рукавами, расстегнутую легкую ветровку и стрейчевые джинсы. Все это – неброских серых оттенков. При этом из всей троицы Колиснык был самым симпатичным. Тонкие черты его лица отличались определенным изяществом, которое так привлекает женщин.
Нырнув в ворота, Хомив окинул ряды могил цепким взглядом, после чего свернул вправо. Данчук с Колисныком, негромко переговариваясь, двинулись следом. Их связывало общее спортивное прошлое. Оба занимались в одном спортклубе, только Данчук – дзюдо и самбо, а Колиснык – кикбоксингом.
Отдалившись от ограды метров на сто, Хомив свернул на древнюю аллейку, взбиравшуюся на гору. По бокам потянулись столетние склепы. Это была старая часть кладбища, которую посещали довольно редко. Пройдя по аллейке около ста пятидесяти метров, Андрий замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Посмотрев на часы, повернулся и сказал:
– Что-то панотец опаздывает…
Однако глазастый Колиснык указал пальцем влево:
– Да нет, панотец на месте!
Хомив быстро повернул голову и увидел стоящего метрах в тридцати за могилами отца Ореста Греся. Тот знаком показал, чтобы троица шла к нему.
Колиснык, Данчук и Хомив друг за дружкой протиснулись между оград и вскоре приблизились к Оресту. Тот поджидал их возле небольшого навеса, сооруженного у могилы с почерневшим от времени ангелом. Под навесом была скамья.
– Слава Украине! – поздоровался Орест.
– Слава героям! – почти в унисон ответила троица.
Они по очереди крепко пожали друг другу руки и обнялись, после чего Орест, подняв руки к груди и сжав по привычке крест, кивнул на скамейку:
– Прошу панство!
Данчук присел с ходу, Колиснык – предварительно проведя по сиденью пальцем и убедившись, что скамейка почти чистая. Хомив садиться не стал. Оглянувшись по сторонам, он спросил:
– Зачем звал, панотче?
– Проклятые москальские попы обнаглели вкрай. Уже зазихають на нашу молодь, – проговорил Гресь. – Пора пустить кровь падлюкам. Иначе они не отступятся…
Троица быстро переглянулась.
– Дело хорошее, – кивнул Хомив. – Пустить кровь москалям – святое дело. Только ж придется…
– Деньги будут, – сказал Орест. – Есть люди, которые готовы спонсировать подобную акцию. Анонимно, естественно.
– Ну, тогда, – Хомив быстро посмотрел на сидевших на скамейке Колисныка и Данчука, – нет вопросов! Да?
– Да! – синхронно кивнули те.
– Что надо сделать, панотче? Сжечь москальскую парафию? Или прибить попа?
– Прибить попа, – сказал Орест. – Только не у нас, а в Брянской области. И лучше его взорвать…
– Теперь понял? – посмотрел на Логинова генерал.
– Так точно… Значит, вы считаете, что в ресторане речь шла об отце Вениамине и о слете молодежного движения «Спас», о котором говорится в аналитической записке?
– Ну да. Это же очевидно…
– Я бы не сказал, – покачал головой Виктор. – Вообще-то словосочетание «поп-москаль», насколько я понимаю, не обязательно должно означать «священнослужитель из России». Оно также может означать и украинского священнослужителя Московского патриархата. Или же просто пророссийски настроенного священнослужителя, независимо от конфессиональной принадлежности…
– Ну, допустим… И что от этого меняется?
– Объект меняется, товарищ генерал.
– Логинов! Ты что думаешь, один такой умный, а все остальные дураки? Естественно, что эту информацию подвергли тщательному анализу. Никаких других слетов, связанных с церковной деятельностью, о которых могло бы говориться тут, нет. Так что речь шла как раз об учредительном слете «Спаса».
– Ну, так а я вам о слете разве говорил? Я вам говорил, что объектом вполне может быть не сам Вениамин, а какой-то местный поп…
– Если бы речь шла о местном попе, то провести акцию в отношении него можно было бы на месте, на Украине, а не на слете, который пройдет на территории России…
– Вообще-то это тоже не факт, товарищ генерал, – упрямо покачал головой Виктор. – Но вы как-то бурно реагируете на мои попытки семантического анализа. Так что…
– А как же мне на них реагировать, Логинов?! – стукнул ладонью по столу генерал. – Это ты в госпитале отлежался, а я уже третий год без отпуска! И у меня на контроле полсотни разработок и полтора десятка операций! Так что мне эти твои анализы ни к чему. Вот тебе донесение, семантик ты наш, и вперед! Это дело теперь твое. Анализируй. Только если что, ответишь без скидок на недавнее ранение и былые заслуги!
– Понял, товарищ генерал! Тогда хотелось бы…
– Если ты хочешь мне сказать, что в данном конкретном случае слово «слет» может означать местный архиерейский собор или просто ежемесячную пьянку галицких священников в бане, лучше не надо…
– Да боже упаси, товарищ генерал! Я просто хотел уточнить: это вся информация на данный момент, или…
– Да, Логинов, вся! Львовский резидент, учитывая важность, экстренно направил ее в центр.
– Тогда я, с вашего разрешения, свяжусь с ним, товарищ генерал?
– Да уж, сделай милость. И жду от тебя до вечера конкретных предложений.
– Есть, товарищ генерал! – быстро проговорил Виктор, вставая, и вытянулся: – Разрешите идти?
– Не беси меня, Логинов, – косо посмотрел на Виктора замдиректора.
– Хорошо, я перезвоню, как определюсь… – уже без официоза кивнул Виктор, поспешно сгребая со стола папки.
– Вот такая вводная, – сказал Орест Гресь, рассказав троице боевиков о предстоящем слете и отце Вениамине.
Андрий Хомив потер большим пальцем уголок рта.
– Такое будет провернуть потруднее… – сказал он, с прищуром глядя на Греся. – Взорвать попа прямо на слете – это не фугас у дороги на Ачхой-Мартан заложить. Тут нужна пластиковая взрывчатка, радиовзрыватели, маскировка. Да и бомб лучше заложить две…
– Деньги будут, – повторил Орест.
– Сколько? – спросил Андрий, сжав пальцами нижнюю губу.
– Сколько надо. Но в разумных пределах… Мы ж это делаем не столько ради заработка, сколько чтобы дать отпор москалям.
– Это само собой, – кивнул Андрий. – Но чтобы все сделать как следует, нужна подготовка. Да и оружие сейчас сильно подорожало.
– Сколько нужно денег? – спросил Орест.
– Думаю, пятьдесят тысяч доляров, не меньше… – покачал головой Андрий. – И хотя бы часть денег нужна как можно быстрее, чтобы начать подготовку. Иначе мы можем просто не успеть.
– Хорошо, – кивнул Орест. – Я позвоню сегодня после семи вечера и сообщу, где передам деньги.
– Понял! – прищурился Андрий. – Тогда мы прямо сейчас займемся подготовкой.
– Тогда все, – сказал Орест. – До вечера!
Подняв на прощание руку, он развернулся и двинулся за могилы. Вставшие кружком боевики обменялись взглядами.
– Вот вам и работа подвалила, откуда не ждали, – сказал Андрий, доставая сигареты. – Звони Гарику, Юрко! Пластита у него в наличии точно нет, только под заказ… И то не факт, что успеет достать.
Данчук достал телефон и сказал:
– Если под заказ, он аванс потребует…
– Деньги сегодня будут, – пожал плечами Андрий. – Но взрывчатка нужна не позже чем через три дня. Иначе придется у кого-то другого искать. Срочно…
– Стоп! Мы ж сегодня в «Бойивке» должны быть в семь вечера на дне рождения у Марка, – вспомнил Колиснык. – Что будем делать?
– Не пойти к Марку нельзя, – покачал головой Андрий.
– Но и деньги нужно забрать, – проговорил Колиснык.
– Ничего, тогда просто мы с Юрком сразу пить не будем. Как Орест позвонит, отъедем. А ты, Павло, пока за столом компанию поддержишь. Только гляди, не хвати без нас лишнего, а то ты в последнее время что-то стал перебирать…
Войдя в комнату спецсвязи в сопровождении дежурного оператора, Логинов шагнул в сторону. Оператор быстро включил большой монитор и проверил работу подсоединенной к компьютеру гарнитуры.
– Все в порядке, товарищ полковник! – повернулся он. – Наденьте наушники, пожалуйста, и ждите!
Виктор молча кивнул. Оператор быстро вышел. Виктор присел в кресло и положил на стол папки с аналитической запиской, установочными данными на отца Вениамина и донесением львовской резидентуры, после чего надел гарнитуру и опустил микрофон.
Примерно через минуту в наушниках послышался голос оператора:
– Товарищ полковник, связь установлена! Переключаю на вас.
– Угу! – буркнул Виктор.
Видеосвязь с загранрезидентурами внедрили совсем недавно. То есть техническая возможность была уже очень давно, однако этого не делали из соображений конспирации. В том смысле, что в случае перехвата видеосеанса противник мог получить в свое распоряжение не только содержание разговора, но и изображения его участников. Однако современные технологии вроде бы начисто исключали возможность дешифровки, так что прогресс восторжествовал.
И на мониторе секунду спустя возникла комната спецсвязи львовского консульства РФ. В ней сидел чернявый молодой мужчина, одетый в безукоризненный костюм с модным галстуком.
– Полковник Логинов! – представился Виктор. – Вы меня слышите?
– Так точно! – кивнул чернявый. – Здравия желаю, товарищ полковник! Майор Никифоров, начальник резидентуры.
– Очень приятно, майор, – кивнул Виктор. – Мне поручено заняться разработкой по вашему донесению… Какую-то новую информацию удалось получить?
– К сожалению, нет. Заказы «схронов» – в смысле, отдельных кабинок в ресторане «Бойивка» – происходят напрямую через владельца. То есть он сам выполняет функции администратора, а также лично встречает и проводит в кабинки гостей через специальный вход. В компьютер ресторана информация о заказчиках «схронов» не заносится. Я дал указание агенту попытаться, не выдавая себя, выяснить хоть какие-то установочные данные о посетителях, но он не смог…
– Понятно… То есть единственным носителем информации является владелец?
– Так точно. Но он, как вы сами понимаете, не станет ею делиться…
Юрко набрал номер оружейного барыги и приложил телефон к уху.
– Привет, Гарик, як ся маешь? – спросил он несколько секунд спустя. – Спасибо, я тоже… Слушай, тут у одного моего знакомого поддон на «мерсе» стал подгнивать. Надо бы зашпаклевать, чтоб было незаметно… У тебя как насчет замазки? Синтетической?.. Ну, если это зависит от серии и года выпуска, то могу, конечно. Ладно. Я понял…
– В чем дело? – настороженно спросил Андрий, когда Юрко опустил мобильный.
– Да что-то Гарик отморозился. Сказал, что для разговора лучше приехать к нему.
– Стоп! – нахмурился Павло Колиснык. – Может, его менты прихватили и он у них под контролем? Поедем, а там засада!
Подозрения Павла имели под собой почву. Некоторое время назад при плановой ревизии арсенала Львовского университета внутренних дел комиссия недосчиталась больше сотни единиц боевого оружия – пистолетов Макарова и «ТТ», автоматов Калашникова и даже нескольких пулеметов. Как выяснилось, все они были распроданы кадровыми офицерами, в чьем ведении находился арсенал. Это, естественно, вызвало огромный скандал. Как следствие, в последнее время УВД усиленно занималось теневым рынком оружия. И не только УВД, но и СБУ, скорее всего.
– Об этом я тоже думал, отче! – порывисто воскликнул Стаховский. – Это был знак свыше, чтобы я задумался о своей жизни, пока не поздно. Как говорится, правда освобождает, хотя поначалу режет глаза.
– С этим не поспоришь, – согласился отец Вениамин. – Правда действительно освобождает, но спасти может только вера, Михаил. Господь открыл вам окно. В нем свет. И этот свет – вера. Тянитесь к свету, и Господь вас спасет. Так что все зависит только от вас.
– Я понимаю, отче. И именно поэтому я здесь. Я понимаю, что много грешил, и хочу свои грехи искупить. В общем, я решил построить церковь! И приехал просить на это вашего благословения.
– Церковь? – спросил отец Вениамин.
– Да, отче.
– И где вы ее собрались построить?
– В Москве, отче.
– Понятно… – вздохнул Вениамин.
– Что-то не так, отче?
– И так, и не так. Построить храм – это, конечно, богоугодное дело. Но вопрос в том, какую цель вы преследуете этим…
– Но я же сказал, что хочу искупить… Извините, отче, что перебил! – тотчас спохватился Стаховский. – Продолжайте, пожалуйста.
– В Москве достаточно храмов, Михаил. Даже, я бы сказал, предостаточно. Но беда в том, что при этом в столице почти нет веры. Истинной веры, а не показной. Войдите в любой новопостроенный московский храм, и что вы увидите на самом видном месте?
– Крест?
– Если бы крест… На самом видном месте вы увидите золотую, в крайнем случае позолоченную табличку, на которой написано… что?
– Имя того или тех, кто построил храм.
– Именно! И эта табличка как раз и есть самое верное свидетельство того, что храм построен вовсе не во имя веры, а ради гордыни. А гордыня есть грех. Вы меня понимаете?
– Кажется, да, отче. А если я построю храм под Москвой, в каком-нибудь городке, где он действительно будет нужен людям? Вы это имели в виду?
– Почти. Только дело не в храме, а в том, чтобы делать добро. И неважно, в чем это будет заключаться: в строительстве храма ли, школы ли или в помощи страждущим и нуждающимся. Главное, чтобы это было добро. И чтобы делали вы это не во имя своей попранной или неудовлетворенной гордыни, а во имя добра.
– Как просто. И как верно… – сказал Стаховский. – Теперь я понял все, отче…
В этот момент послышался голос оставшегося на улице Евстафия.
– Прошу прощения, отец Вениамин, но нам нужно возвращаться. Через пять минут у вас разговор с губернатором Брянской области.
Священник поднялся со скрипучей скамьи.
– Я рад, что смог вам помочь. А теперь прошу прощения, но у меня действительно очень важное дело…
– Я понимаю. Еще раз спасибо, отче, что нашли время! Извиняюсь, что спрашиваю, но губернатор Брянской области тоже здесь? Я с ним просто очень хорошо знаком, когда-то работали вместе…
– А! Нет, у меня с ним просто телефонный разговор запланирован. По поводу слета… Неделя всего осталась, а бюрократических проблем столько, что боюсь не управиться…
– Извиняюсь еще раз, но о каком слете идет речь, отче? Я в том смысле, что, может, я мог бы чем-то помочь? Я имею в виду финансово.
– Спасибо за предложение, но финансовых проблем у нас нет. Мы с несколькими настоятелями-единомышленниками из России, Украины и Беларуси решили организовать молодежное православное движение «Спас». Через неделю проводим учредительный слет…
– В Брянске?
– Не совсем. В Брянской области. На острове Святой Евдокии, который расположен на реке, неподалеку от точки схождения границ России, Украины и Беларуси. Так что никаких особых финансов там не нужно. Бюрократических препон, правда, не счесть, так что пойду решать…
– Бог вам в помощь, отче!
– Спасибо. И вам Бог в помощь, Михаил! Вы на правильном пути. Ищите – и обрящете…
7
Украина, Львов, собор Святого Юра– Слушаю вас, панотче! – вытянулся привратник и по совместительству ночной сторож собора Святого Юра.
– Дай ключ от задней двери и ступай в сторожку. После исповеди я тебе позвоню.
– Вот, панотче! – кивнул привратник, с удивительной ловкостью отыскав в огромной связке и отсоединив нужный ключ.
Отец Роман взял его и кивнул:
– Все! Ступай.
Привратник быстро развернулся и направился к сторожке. Просьба, а точнее приказ, протосинкела его абсолютно не удивил. Желающим исповедаться лично фактическому руководителю УГКЦ не было числа. Но при этом добиться подобной милости удавалось немногим. Часть из них этим гордилась и выставляла напоказ. Однако были и такие, кто хотел сохранить анонимность.
Когда шаги привратника затихли, протосинкел нырнул в часовню и вскоре приблизился к скрытой за иконостасом задней двери. Сунув в нее ключ, отец Роман посмотрел на часы. Время было без двух минут семь. Священник шагнул в сторону и стал ждать, сцепив руки перед собой.
В часовне и на улице царила полная тишина. Однако даже при этом протосинкел так и не смог расслышать шагов. Просто ровно в семь с другой стороны двери раздался приглушенный шорох, за которым тут же последовал условный стук. Отец Роман шагнул к двери и на всякий случай негромко спросил:
– Кто?
– Я! – донесся приглушенный голос Ореста.
Кубийович трижды повернул ключ в замочной скважине и открыл дверь. В нее ночной тенью просочился Орест. Протосинкел тут же запер дверь и кивнул:
– Ступай за мной!
Когда они вынырнули из-за иконостаса, пламя горевшей перед потемневшим ликом одинокой лампады заколебалось, из-за чего на миг показалось, что в углах часовни зашевелилась притаившаяся нечисть. Отец Роман прошел к передней скамье и, подобрав рясу, присел. Орест, сложив перед собой руки и наклонив голову, встал перед протосинкелом в смиренной позе.
Отец Роман посмотрел на него и вздохнул:
– Ты знаешь Мирославу Смогоржевскую?
– Кто ж ее не знает, панотче?.. – кивнул Орест и тут же, даже не пытаясь отпираться, брякнулся на колени. – Прости, панотче, дьявол меня попутал! Сам не знаю, как это…
– Умолкни! – прервал покаянную речь Ореста протосинкел.
Орест тут же замолчал.
– Ты мне давал обет или не давал?
– Давал, панотче!
– Я тебя предупреждал?
– Предупреждал, панотче!
– Ты клялся на распятии?
– Клялся, панотче, – тихонько завыл Орест. – Но дьявол меня попутал! Не устоял я… Не устоял!
Протосинкел поднял два пальца.
– Умолкни!
Орест снова умолк; слышно было лишь, как тяжело дышит он в тишине часовни.
– Ты против воли овладел женщиной. И не просто женщиной, а одной из наших самых щедрых прихожанок.
– Не устоял я, панотче! Плоть оказалась сильнее меня…
– Да плоть-то полбеды… Это я еще мог бы понять. Но зачем ты у нее каблучку[Каблучка (укр.) – кольцо.] спер после этого, скотина?
– Не знаю, панотче! Ей-богу! Дьявол попутал! Я не знал, что делал! Прости, умоляю!
Тут Орест и вовсе рухнул наземь, обхватил ногу протосинкела и принялся истово целовать его ботинок, при этом приговаривая:
– Умоляю, панотче! Умоляю!
– Ты знаешь, что будет, – немного выждав, спросил Кубийович, – если об этом станет известно?
– Прости, отче! Я вымолю у нее прощение, клянусь! Я верну ей каблучку!
– Даже если ты вымолишь прощение у нее, ты все равно не получишь прощения Господа! Ибо ты поклялся на распятии и не сдержал клятвы.
Орест забился, словно в судорогах.
– Ты знаешь, что я должен сделать? – спросил отец Роман.
– Знаю, панотче! Знаю!
– Я должен лишить тебя сана и предать вечной анафеме.
– Не губи, панотче! Молю! Без церкви я пропаду! Назначь любую епитимью!
– За то, что ты нарушил клятву, данную на распятии, епитимья будет непомерно велика…
– Назначь, панотче! Я исполню все!
– Хорошо! – вдруг сказал отец Роман. – Клянись трижды на распятии, что если не исполнишь, то будешь обречен на муки вечные! Так что будешь молить о смерти как об избавлении. Но даже смерть не избавит тебя от них…
– Клянусь! Клянусь! Клянусь! – трижды проговорил Орест, встав с колен и целуя крест протосинкела.
– Хорошо, присядь! – велел отец Роман.
Орест присел на скамью рядом с Кубийовичем. Тот поднял сцепленные руки к груди и сказал:
– Сразу после нашей беседы отправишься к Смогоржевской, вернешь каблучку и вымолишь прощение.
– Все сделаю, панотче!
– А теперь слушай, какой будет епитимья… Москальские попы в последнее время совсем распоясались. Один за другим они захватывают наши приходы. Мало того, теперь они нацелились еще и на нашу молодежь. В Брянской области скоро пройдет съезд молодежного движения «Спас». В нем примут участие в том числе и делегаты от львовских вузов… Такого не было с тридцать девятого года. Если так пойдет дальше, то совсем скоро москальские попы потребуют вернуть им собор Святого Юра…
– Скорше головы тех, кто потребует его вернуть, прикрасят паркан Лычаковского цвинтаря, панотче! У Львови есть кому захищать святыни!
– Это пока есть, – кивнул протосинкел. – Но, как говорят москали, курочка по зернышку клюет. Если они начнут распространять свою москальскую веру среди нашей молодежи, то со временем наши соборы защищать может оказаться некому…
– Тогда нужно сделать так, панотче, чтобы делегаты на москальский съезд не поехали! В студенческом «Братстве» Львова есть достойные хлопцы, которые могут это сделать. Если делегаты не поймут по-хорошему, им стукнут пару раз для доходчивости по голове свинцовой трубой…
– Это не решит проблему, – покачал головой протосинкел, – а создаст новые. Но по сути ты прав. Мы не должны позволить москалям растлевать нашу молодежь. Только сделать это надо так, чтобы отбить такую охоту раз и навсегда.
– Но как это сделать, панотче?
– Нужно, чтобы в самый разгар съезда, во время выступления его главного организатора, сработала бомба, от которой попа бы разорвало на куски, а как можно больше делегатов покалечило. Если такое случится, никакого молодежного движения создано не будет! И навряд ли в ближайшем будущем найдется другой поп-москаль, который рискнет что-то подобное организовать. А если вдруг и найдется, то родители просто не отпустят своих детей на другой съезд. Правильно?
– Да, панотче! Это сработает. Но кто… – начал было Орест и тут же умолк. Затем, сглотнув, спросил: – Это… Это и есть моя епитимья?
– Да, – кивнул протосинкел. – Сорвав москальский съезд, ты искупишь свой грех. Не иначе! И ты поклялся, что исполнишь это во что бы то ни стало.
Орест опустил голову и снова сглотнул.
– Я понял, панотче… Но такую акцию я в одиночку не проверну.
Отец Роман пожал плечами. Орест, подняв на него глаза, объяснил:
– Я имею в виду, что хлопцев, которые с радостью согласятся пустить кровь проклятым москалям, я, конечно, знаю. Но им все равно придется заплатить. Да и на подготовку понадобятся немалые деньги. Тем более что съезд пройдет на Москальщине…
– Деньги будут, – кивнул протосинкел. – Скажи сколько, и завтра я тебе передам их здесь же.
– Хорошо, панотче! Я уточню сумму и сообщу.
– Тогда последнее, – поднялся протосинкел. – Никто, ни одна живая душа, включая твоих хлопцев, не должна не то что знать, но даже догадываться, что ты это придумал не сам.
– Конечно, панотче, – проговорил Орест, опускаясь на колено. – Я грешник, но не дурак. Спасибо! Я сделаю все, как сказал панотец.
И, почтительно наклонив голову, Гресь поцеловал руку Кубийовича.
8
Россия, Москва, Лубянка, центральный офис ФСБЗакончив курить, Логинов затушил окурок, потом взял пепельницу и прошел в комнату отдыха за спиной генерала, где смыл окурок в унитаз. Когда он вернулся и поставил пепельницу на место, замдиректора как раз положил трубку.
– Ну что, все прочитал? – кивнул он Виктору.
– Так точно, товарищ генерал. И теперь не понимаю уже вообще ничего, – проговорил тот, возвращаясь на свое место. – Это ж не досье, а характеристика для поступления в Академию ФСБ. Ну, или для причисления к лику святых. Не был, не привлекался, не замечен…
– Ну так я тебе потому и не дал его сразу, – пожал плечами генерал. – Дело не в самом отце Вениамине, а в том, что мы получили очень тревожную информацию от нашего львовского резидента…
– Что за информация? – спросил Виктор, присев.
– Резидент совсем недавно завербовал одного львовского студента. Тот подрабатывает официантом в львовском ресторане «Бойивка». Как ты понимаешь из названия, содержит его ярый националист. И собирается там соответствующая публика. Так вот, в этом ресторане, кроме общего зала, есть также отдельные кабинки, которые называются «схронами». И вот этот студент случайно подслушал обрывок разговора в одном из таких «схронов». В оригинале фраза звучала так: «Ничого, пип-москалык цей на зльоти кровавою юшкою вмыйеться, щоб бильш никому й на думку нэ спало нашу молодь у кацапську виру зманюваты», – прочитал из донесения генерал. – Что в дословном переводе означает: «Ничего, поп-москаль этот на слете кровью умоется, чтобы больше ни у кого даже мысли не возникло нашу молодежь в кацапскую веру сманивать…»
9
Украина, Львов, Лычаковское кладбищеПавло Колиснык, Юрко Данчук и Андрий Хомив одновременно выбрались из «Мерседеса» и направились к воротам кладбища.
Андрий Хомив шел чуть впереди. Он был ниже среднего роста и не слишком симпатичным, однако при этом самым стильным. Его довольно длинные черные волосы были смазаны гелем и зализаны назад. Одет он был в черный кожаный пиджак, под которым ласкала тело тонкая черная шелковая рубаха. Дополняли ансамбль дорогие голубые джинсы и мягкие черные туфли на низком каблуке.
Шедший чуть позади слева Юрко Данчук был среднего роста и крепкий, как все бывшие борцы. Он уже начал понемногу лысеть и стригся очень коротко, так что голову Юрка укрывал ершик светлых волос. Его лицо было круглым, с широким носом. Одет Данчук просто – в спортивном стиле: поверх футболки – тонкая флисовая кофта на молнии, а также просторные джинсы и кроссовки.
Павло Колиснык ростом был почти метр восемьдесят и при этом сухощавым. Он не был худым – просто не имел ни капли лишнего жира, и его мускулы не были перекачаны, как у любителей бодибилдинга. Русые волосы Колисныка были пострижены коротко, но не чересчур. На его голове была бейсболка. Одет Павло был в тонкий батник с длинными рукавами, расстегнутую легкую ветровку и стрейчевые джинсы. Все это – неброских серых оттенков. При этом из всей троицы Колиснык был самым симпатичным. Тонкие черты его лица отличались определенным изяществом, которое так привлекает женщин.
Нырнув в ворота, Хомив окинул ряды могил цепким взглядом, после чего свернул вправо. Данчук с Колисныком, негромко переговариваясь, двинулись следом. Их связывало общее спортивное прошлое. Оба занимались в одном спортклубе, только Данчук – дзюдо и самбо, а Колиснык – кикбоксингом.
Отдалившись от ограды метров на сто, Хомив свернул на древнюю аллейку, взбиравшуюся на гору. По бокам потянулись столетние склепы. Это была старая часть кладбища, которую посещали довольно редко. Пройдя по аллейке около ста пятидесяти метров, Андрий замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Посмотрев на часы, повернулся и сказал:
– Что-то панотец опаздывает…
Однако глазастый Колиснык указал пальцем влево:
– Да нет, панотец на месте!
Хомив быстро повернул голову и увидел стоящего метрах в тридцати за могилами отца Ореста Греся. Тот знаком показал, чтобы троица шла к нему.
Колиснык, Данчук и Хомив друг за дружкой протиснулись между оград и вскоре приблизились к Оресту. Тот поджидал их возле небольшого навеса, сооруженного у могилы с почерневшим от времени ангелом. Под навесом была скамья.
– Слава Украине! – поздоровался Орест.
– Слава героям! – почти в унисон ответила троица.
Они по очереди крепко пожали друг другу руки и обнялись, после чего Орест, подняв руки к груди и сжав по привычке крест, кивнул на скамейку:
– Прошу панство!
Данчук присел с ходу, Колиснык – предварительно проведя по сиденью пальцем и убедившись, что скамейка почти чистая. Хомив садиться не стал. Оглянувшись по сторонам, он спросил:
– Зачем звал, панотче?
– Проклятые москальские попы обнаглели вкрай. Уже зазихають на нашу молодь, – проговорил Гресь. – Пора пустить кровь падлюкам. Иначе они не отступятся…
Троица быстро переглянулась.
– Дело хорошее, – кивнул Хомив. – Пустить кровь москалям – святое дело. Только ж придется…
– Деньги будут, – сказал Орест. – Есть люди, которые готовы спонсировать подобную акцию. Анонимно, естественно.
– Ну, тогда, – Хомив быстро посмотрел на сидевших на скамейке Колисныка и Данчука, – нет вопросов! Да?
– Да! – синхронно кивнули те.
– Что надо сделать, панотче? Сжечь москальскую парафию? Или прибить попа?
– Прибить попа, – сказал Орест. – Только не у нас, а в Брянской области. И лучше его взорвать…
10
Россия, Москва, Лубянка, центральный офис ФСБ– Теперь понял? – посмотрел на Логинова генерал.
– Так точно… Значит, вы считаете, что в ресторане речь шла об отце Вениамине и о слете молодежного движения «Спас», о котором говорится в аналитической записке?
– Ну да. Это же очевидно…
– Я бы не сказал, – покачал головой Виктор. – Вообще-то словосочетание «поп-москаль», насколько я понимаю, не обязательно должно означать «священнослужитель из России». Оно также может означать и украинского священнослужителя Московского патриархата. Или же просто пророссийски настроенного священнослужителя, независимо от конфессиональной принадлежности…
– Ну, допустим… И что от этого меняется?
– Объект меняется, товарищ генерал.
– Логинов! Ты что думаешь, один такой умный, а все остальные дураки? Естественно, что эту информацию подвергли тщательному анализу. Никаких других слетов, связанных с церковной деятельностью, о которых могло бы говориться тут, нет. Так что речь шла как раз об учредительном слете «Спаса».
– Ну, так а я вам о слете разве говорил? Я вам говорил, что объектом вполне может быть не сам Вениамин, а какой-то местный поп…
– Если бы речь шла о местном попе, то провести акцию в отношении него можно было бы на месте, на Украине, а не на слете, который пройдет на территории России…
– Вообще-то это тоже не факт, товарищ генерал, – упрямо покачал головой Виктор. – Но вы как-то бурно реагируете на мои попытки семантического анализа. Так что…
– А как же мне на них реагировать, Логинов?! – стукнул ладонью по столу генерал. – Это ты в госпитале отлежался, а я уже третий год без отпуска! И у меня на контроле полсотни разработок и полтора десятка операций! Так что мне эти твои анализы ни к чему. Вот тебе донесение, семантик ты наш, и вперед! Это дело теперь твое. Анализируй. Только если что, ответишь без скидок на недавнее ранение и былые заслуги!
– Понял, товарищ генерал! Тогда хотелось бы…
– Если ты хочешь мне сказать, что в данном конкретном случае слово «слет» может означать местный архиерейский собор или просто ежемесячную пьянку галицких священников в бане, лучше не надо…
– Да боже упаси, товарищ генерал! Я просто хотел уточнить: это вся информация на данный момент, или…
– Да, Логинов, вся! Львовский резидент, учитывая важность, экстренно направил ее в центр.
– Тогда я, с вашего разрешения, свяжусь с ним, товарищ генерал?
– Да уж, сделай милость. И жду от тебя до вечера конкретных предложений.
– Есть, товарищ генерал! – быстро проговорил Виктор, вставая, и вытянулся: – Разрешите идти?
– Не беси меня, Логинов, – косо посмотрел на Виктора замдиректора.
– Хорошо, я перезвоню, как определюсь… – уже без официоза кивнул Виктор, поспешно сгребая со стола папки.
11
Украина, Львов, Лычаковское кладбище– Вот такая вводная, – сказал Орест Гресь, рассказав троице боевиков о предстоящем слете и отце Вениамине.
Андрий Хомив потер большим пальцем уголок рта.
– Такое будет провернуть потруднее… – сказал он, с прищуром глядя на Греся. – Взорвать попа прямо на слете – это не фугас у дороги на Ачхой-Мартан заложить. Тут нужна пластиковая взрывчатка, радиовзрыватели, маскировка. Да и бомб лучше заложить две…
– Деньги будут, – повторил Орест.
– Сколько? – спросил Андрий, сжав пальцами нижнюю губу.
– Сколько надо. Но в разумных пределах… Мы ж это делаем не столько ради заработка, сколько чтобы дать отпор москалям.
– Это само собой, – кивнул Андрий. – Но чтобы все сделать как следует, нужна подготовка. Да и оружие сейчас сильно подорожало.
– Сколько нужно денег? – спросил Орест.
– Думаю, пятьдесят тысяч доляров, не меньше… – покачал головой Андрий. – И хотя бы часть денег нужна как можно быстрее, чтобы начать подготовку. Иначе мы можем просто не успеть.
– Хорошо, – кивнул Орест. – Я позвоню сегодня после семи вечера и сообщу, где передам деньги.
– Понял! – прищурился Андрий. – Тогда мы прямо сейчас займемся подготовкой.
– Тогда все, – сказал Орест. – До вечера!
Подняв на прощание руку, он развернулся и двинулся за могилы. Вставшие кружком боевики обменялись взглядами.
– Вот вам и работа подвалила, откуда не ждали, – сказал Андрий, доставая сигареты. – Звони Гарику, Юрко! Пластита у него в наличии точно нет, только под заказ… И то не факт, что успеет достать.
Данчук достал телефон и сказал:
– Если под заказ, он аванс потребует…
– Деньги сегодня будут, – пожал плечами Андрий. – Но взрывчатка нужна не позже чем через три дня. Иначе придется у кого-то другого искать. Срочно…
– Стоп! Мы ж сегодня в «Бойивке» должны быть в семь вечера на дне рождения у Марка, – вспомнил Колиснык. – Что будем делать?
– Не пойти к Марку нельзя, – покачал головой Андрий.
– Но и деньги нужно забрать, – проговорил Колиснык.
– Ничего, тогда просто мы с Юрком сразу пить не будем. Как Орест позвонит, отъедем. А ты, Павло, пока за столом компанию поддержишь. Только гляди, не хвати без нас лишнего, а то ты в последнее время что-то стал перебирать…
12
Москва, Лубянка, центральный офис ФСБВойдя в комнату спецсвязи в сопровождении дежурного оператора, Логинов шагнул в сторону. Оператор быстро включил большой монитор и проверил работу подсоединенной к компьютеру гарнитуры.
– Все в порядке, товарищ полковник! – повернулся он. – Наденьте наушники, пожалуйста, и ждите!
Виктор молча кивнул. Оператор быстро вышел. Виктор присел в кресло и положил на стол папки с аналитической запиской, установочными данными на отца Вениамина и донесением львовской резидентуры, после чего надел гарнитуру и опустил микрофон.
Примерно через минуту в наушниках послышался голос оператора:
– Товарищ полковник, связь установлена! Переключаю на вас.
– Угу! – буркнул Виктор.
Видеосвязь с загранрезидентурами внедрили совсем недавно. То есть техническая возможность была уже очень давно, однако этого не делали из соображений конспирации. В том смысле, что в случае перехвата видеосеанса противник мог получить в свое распоряжение не только содержание разговора, но и изображения его участников. Однако современные технологии вроде бы начисто исключали возможность дешифровки, так что прогресс восторжествовал.
И на мониторе секунду спустя возникла комната спецсвязи львовского консульства РФ. В ней сидел чернявый молодой мужчина, одетый в безукоризненный костюм с модным галстуком.
– Полковник Логинов! – представился Виктор. – Вы меня слышите?
– Так точно! – кивнул чернявый. – Здравия желаю, товарищ полковник! Майор Никифоров, начальник резидентуры.
– Очень приятно, майор, – кивнул Виктор. – Мне поручено заняться разработкой по вашему донесению… Какую-то новую информацию удалось получить?
– К сожалению, нет. Заказы «схронов» – в смысле, отдельных кабинок в ресторане «Бойивка» – происходят напрямую через владельца. То есть он сам выполняет функции администратора, а также лично встречает и проводит в кабинки гостей через специальный вход. В компьютер ресторана информация о заказчиках «схронов» не заносится. Я дал указание агенту попытаться, не выдавая себя, выяснить хоть какие-то установочные данные о посетителях, но он не смог…
– Понятно… То есть единственным носителем информации является владелец?
– Так точно. Но он, как вы сами понимаете, не станет ею делиться…
13
Украина, Львов, Лычаковское кладбищеЮрко набрал номер оружейного барыги и приложил телефон к уху.
– Привет, Гарик, як ся маешь? – спросил он несколько секунд спустя. – Спасибо, я тоже… Слушай, тут у одного моего знакомого поддон на «мерсе» стал подгнивать. Надо бы зашпаклевать, чтоб было незаметно… У тебя как насчет замазки? Синтетической?.. Ну, если это зависит от серии и года выпуска, то могу, конечно. Ладно. Я понял…
– В чем дело? – настороженно спросил Андрий, когда Юрко опустил мобильный.
– Да что-то Гарик отморозился. Сказал, что для разговора лучше приехать к нему.
– Стоп! – нахмурился Павло Колиснык. – Может, его менты прихватили и он у них под контролем? Поедем, а там засада!
Подозрения Павла имели под собой почву. Некоторое время назад при плановой ревизии арсенала Львовского университета внутренних дел комиссия недосчиталась больше сотни единиц боевого оружия – пистолетов Макарова и «ТТ», автоматов Калашникова и даже нескольких пулеметов. Как выяснилось, все они были распроданы кадровыми офицерами, в чьем ведении находился арсенал. Это, естественно, вызвало огромный скандал. Как следствие, в последнее время УВД усиленно занималось теневым рынком оружия. И не только УВД, но и СБУ, скорее всего.