Страница:
Максимов Виктор
Поползновение
Виктор Максимов
Поползновение
Поползновение (дубль один)
"Желания сбываются ПОТОМ, страдания происходят СЕЙЧАС" - эта прочитанная непонятно где строка снова посетила мое сознание. Я хотел было задуматься над ней, но гомон стоявших вокруг меня людей спугнул ее и она исчезла с операционного стола моего внимания. Я поднял голову и посмотрел туда, где по кромке крыши шестнадцатиэтажки беспокойно двигалась фигура человека. Когда ты упадешь с шестнадцатого этажа вниз на серый асфальт, и твоя голова треснет, как яичная скорлупа, ты не увидишь, что будет ПОСЛЕ. Ты не увидишь, как возле твоего трупа соберется молчаливая толпа, и напряженные лица будут стараться выражать только грусть и сострадание. Ты не увидишь, как к тебе осторожно подойдет бродячая паршивая собака и попытается лизнуть вытекающую из тебя жижу языком, но тут же будет отброшена прочь чьим-то раздраженным ботинком. Ты не увидишь, как маленькая девочка будет непонимающе хныкать, тянуть за руку свою маму и лепетать: "Маамаа, я хочу пииисааать!" и смущенная мать торопливо прикроет ей рот ладонью. Ты не увидишь, как кто-то в толпе попытается сказать что-то осуждающее о молодом самоубийце, но никто не поддержит его, и слова так и останутся одиноко висеть в воздухе, не разделенные ничьим вниманием. Ты не увидишь, как из пасмурного неба польет дождь, и его вода смешается с твоей кровью, и алые потоки побегут по тротуару к водостоку. Потом тишину разрежет вой скорой помощи и люди в белом возьмут тебя на руки, бережно поддерживая твой раскроеный череп, и толпа начнет с облегчением расходиться - их функция тут уже выполнена. Но ты не увидишь всего этого. Ты не увидишь и того, что случится спустя минуту, спустя час или год. Ты не захочешь этого увидеть. Ты не сможешь даже захотеть сделать это. Но если ты даже найдешь в себе силы оторвать загипнотизированный взгляд от асфальта внизу, заставить себя повернуться, покинуть крышу, спуститься на лифте вниз и навсегда уйти прочь от этого рокового дома, ты все равно ничего не увидишь. Ты не увидишь, проходя мимо табачного киоска, остановлю ли я на тебе свои глаза и пойду следом за тобой или же так и останусь стоять в очереди за сигаретами. Ты не увидишь, трясясь в гудящем вагоне метро, вытащу ли я свой блокнот и украду момент из твоей жизни своим замысловатым почерком или же так и буду сидеть, уткнувшись в утренний номер газеты. И когда ты подойдешь к своему дому, и уже будешь готов раствориться в недрах своего подъезда, и случайный звук заставит тебя обернуться, ты не узнаешь, кто там таится в темноте неосвещенного переулка - я, с усмешкой сощурив глаза, или же твоя смерть, но так же сощурив глаза и в такой же усмешке... Спокойной ночи! "Спокойной ночи" - пробормотал я, вздохнул глубоко и протяжно, и выбил ударом ноги из-под себя табуретку. Тонкие пальцы петли так мягко сжали мою шею, что я даже не стал сопротивляться им. У меня в голове запрыгали какие-то разноцветные блики, и я попытался найти в них какой-то потаенный смысл, задумчиво теребя себя за подбородок. Когда мне это наскучило, я поднял голову и увидел свое тело, неподвижно висящее в петле под потолком ванной комнаты. Мне оно показалось не более чем надоевшей игрушкой, без сожаления выброшенной на помойку. Я присел на корточки, прижавшись к стене, и стал ждать, когда придет мой ангел-хранитель и поведет меня за собой в Царство Господне. - Молодой человек, что вы здесь делаете?- спросил меня Голос-в-очках-и-в-шляпе. - Жду своего ангела-хранителя,- ответил я, не поднимая лица. - Он отведет меня в Царство Господне. - Молодой человек,- сказал Голос-в-очках-и-в-шляпе, качая головой, Зачем вы идете на это? - Потому что я больше не смог хотеть... Или не захотел мочь - вам виднее. - Поверьте мне, молодой человек, - продолжал Голос-в-очках-и-в-шляпе с грустной улыбкой, - Вы совершаете страшную ошибку. Я призываю вас одуматься! У вас есть еще шанс вернуться. Поверьте мне, мой мальчик, не вы первый кто проходит этот трудный путь. Не делайте этого, я прошу вас. Все преходяще в этом мире. Вы осознали эту всеобщую эфемерность и отдали претпочтение своему отчаянию, но поверьте мне, даже это самое ваше отчаяние тоже часть этой эфемерности, и оно тоже пройдет. Как вам кажется, вам надоело сидеть в душной комнате, и вы жаждете выйти наружу в приоткрытую дверь. Вам так наскучила эта комната, что вы даже не задумываетесь, как там холодно и темно снаружи, и как вы еще не готовы к этому поступку. Ведь самое страшное, что вы ведь даже не сможете осознать потом, какую глупость вы сделали. Вы переступите через порог, и дверь за вами захлопнется... - Да свинья он неблагодарная!- перебил его Голос-с-авоськой, - Подлец просто! И тебе не стыдно? Не стыдно тебе? Тебе не стыдно? Что, уже изо рта прет, да? Эгоист ты, вот ты кто! Знаешь кто ты, да? Так вот я тебе скажу эгоист ты неблагодарный, свинья и подлец, у которого уже изо рта прет, понятно тебе? Понятно тебе, спрашиваю? А нам, нам думаешь, легко приходилось, а? Нам легче тебя что ли приходилось, а? Думаешь, нам сахарок с неба падал в рот, а? Думаешь, легко приходилось? Ты лучше меня знаешь, что каждый должен сжевать свою порцию говна за свою жизнь, и тогда ему сахар слаще будет! Ты думаешь, мы мало говна что ли жевали, а? Ты думаешь, нам один только сахарок в рот с неба падал, а? Да дурак ты, если ты этого не понимаешь, да! Дурак, свинья неблагодарная, подлец и эгоист!.. - Ну че, орел?- вклинился Голос-с-подбитым-глазом, - Че - запудрили уже тте тут мозги, а? Ну че ты - слабо че ли? А? А? Слабо, а? Ну давай, давай, че ты, давай, попробуй, орел, попробуй, потом сразу полегчает ведь, хехе. Че зыришь, а? Че, уже слабо стало, а? Че - запудрили уже тте мозги, уже обоссался, а? Че молчишь, орел? Че втыкаешь как баран об лед? Ты ж такой умный-переумный, а мы все - лохи да мудаки, да? Ты ж такой интеллигент, че ж ты уже на слабо подсел-то, а? Это мы, лохи да мудаки, это ж нам надо на слабо подсесть, нам надо обоссаться. А ты ж такой умный, ну такой умный, что я аж фиг его знает какой, что уже аж мысля за мыслю загогуливает, а? Че зыришь? Че втыкаешь? Ну давай, давай, а мы посмотрим, ага, посмотрим, хехе... - Ой Господи, ой Боженько родный,- услышал я вдруг Голос-родной-и-близкий, - Да что же ты такое делаешь, ой ой ой ой ой, люди люди люди, все пройдет, все образуется, все исправится, все получится, Господи Всемогущий, Боженько родный, ты о нас хоть подумал, подумал-то о нас, ой ой ой, ты ты, ты о нас хоть подумал, да что же это такое делается, Господи, Господи Иисусе, Господи Всемогущий, Господи Милостивый, люди люди люди люди.... ....ааа ......аааааа.. .аааааа. ..а.... ...а.......а.......ГосподиГосподиГосподиГосподиГосподи........... И я закричал со всех сил: "Да уйдите вы все, уйдите, уйдите, не могу я больше!!! Не могу я больше!!!" И я зажал уши и заорал, обрывая голосовые связки: "АААААААААААААААА ААААА ААААААААААААААААА ААААААААА ААААААААААААААААААААААААА ААААААААА АААААААААААА АААААААААААА ААААААААААААААА ААААААААААААААААААААА АААААААААААААААААА ААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААААААААААААА!!!...................................." Вдруг я явственно ощутил свой мозг в каком-то стеклянном сосуде с желтоватой густой жидкостью. Кто-то толкал этот сосуд, и мозг бился о его стенки как чайная ложка в стакане. И я возопил то ли от страха, то ли от боли: "АААААААААААААААААААА АААААААААААААААА ААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААА АААААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААА АААААААААААААААА ААААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААААА АААААААААААА ААААААААААААА................. .................... ........................." - Хочешь, анекдот расскажу?- спросил молодой высокий голос. - Опять небось какую-то пошлятину?- без энтузиазма ответил ему прокуренный голос неопределенного возраста. - Неее, пошлятину я приберегу для Зинки, ей это нравится. Ты ж у нас интеллигент - тебе надо и анекдот интеллигентный. - Ну давай, и пойдем уже в столовку, а то снова компот упустим. - В общем, больной на операционном столе спрашивает у хирурга: Доктор, я буду жить? А хирург ему: Хммм...а смысл? Хахахахахахахаха....ну как? - Хе-хе, неплохо, да. Я с трудом приоткрыл глаза и повернул голову в сторону голосов. На соседней койке сидели двое небритых мужчин в полинявших синих пижамах. Они заметили мое оживление и перестали смеяться. - О, Пушкин очухался, - сказал один из них молодым высоким голосом. - Ну, со счастливым вас возвращением в юдоль тленных грешников! - Да ладно тебе, Вася, - хлопнул его по плечу второй, с прокуренным голосом. - Тебе бы только зубы скалить. Идем лучше. Они встали с койки и вышли из палаты. У меня не хватило сил и желания проводить их взглядом, и я закрыл глаза. "Зиииин!" послышался издалека голос Васи, "Иди, там твой поэт оклемался". Где-то застучали каблучки, все ближе и ближе, и чьи-то пальцы приподняли мне веко. - Ну, как мы себя чувствуем? - спросила медсестра и по-матерински улыбнулась мне. Я не ответил, но впрочем, она и не ожидала от меня ответа, и начала ощупывать меня, то ли проверяя мой пульс, то ли еще зачем-то. - Ну, слава Богу, не обделался ты на этот раз, а то я уж устала тебе белье менять, - сказала она с напускной укоризной и я попытался улыбнуться. - Ты давай, приходи в себя, а то тут к тебе пришли...На вот тебе, - и она кинула мне в приоткрытые губы какие-то таблетки. - Что это? - спросил я, равнодушно разжевывая их горечь. - Это антидепрессанты, очень хорошие. Я их специально для тебя у главврача выбила. Сам знаешь, какие сейчас перебои с лекарствами. - Выбей мне лучше морфин...или метадон, - сказал я устало, и она хихикнула - думала, что это я пошутил. Я открыл глаза и посмотрел на нее жалобно. - Зинуля, ну хоть сибазон там какой-то, или седуксен, или димедрол, или феназепам хотя бы... А пирроксан у вас есть? Я даже на тазепам или аминазин согласен... - Ну, я посмотрю, что там есть у нас, - сказала она и погладила меня по щеке. - Ну, сейчас я их позову, а то они уже давно тут ждут, - и она встала с моей койки. - Принеси мне лучше крысиный яд, - прошептал я ей вдогонку, но она меня не услышала. Через секунду из коридора послышался ее приглушенный голос: "Да, все в порядке, он пришел в себя. Да, вы можете войти, но полегче с ним - состояние еще очень критическое". И в палату вошли ОНИ. Один из них, помоложе и пониже званием, встал у двери, облокотившись о стену, а второй, постарше, направился к моей койке. Я видел это как в замедленной съемке - вот он от меня за десять шагов, вот уже за девять, теперь за восемь... Он подошел и присел на край соседней койки. Я не мог отвести глаз от его формы. Мне говорили, что она должна быть цвета грязи, но ведь это совсем не так - какая же это грязь? Это совсем не грязевый цвет, это цвет морской волны. Я вгляделся в ее фланелевую гладь, и ее вид начал убаюкивать меня, я даже погрузился в какой-то транс. - Виктор Максимов, - прочитал он вслух на листе бумаги, который он достал из своей папки, и его светлые густые усы слегка качнулись, приоткрыв чуть пожелтевшие от табачного дыма зубы. - Да, - пробормотал я тихо-тихо, не в силах выйти из плена морской глади его формы. - Вы пытались покончить жизнь самоубийством, - продолжал он, не отрывая прищуренные глаза от своего листа. - Самоубийство запрещено Государственным Кодексом Всеобщего Благоразумия, статьей №242, параграфы от А до Е... Вы нарушили закон, - и он в первый раз посмотрел мне в глаза. - Да, - прошептал я, забывая все другие слова. - Что же нам с вами делать... - устало проговорил он и посмотрел на своего напарника у двери. Тот наигранно развел руки в стороны. - Да, - на всякий случай пробормотал я, как можно глубже вжимаясь в койку. - Боюсь, что это все будет очень и очень неприятное дело, - и он снова посмотрел мне в глаза - прямо-таки пронзил меня своим взглядом. - Да, - выдохнул я и заплакал. Он погладил свои пшеничные усы, глядя себе под ноги. Было видно, как он каждым своим мускулом сдерживает отвращение к создавшейся ситуации. - Вы не будете больше пытаться покончить жизнь самоубийством? - Не... не буду... - Вы не будете больше ХОТЕТЬ пытаться покончить жизнь самоубийством? - Не буду. - Честное благоразумное? - Честное благоразумное. Пшеничные усы улыбнулись мне, и я улыбнулся им, размазывая по щекам слезы. Он снял фуражку и погладил свои редкие волосы. Я снова видел все в замедленной съемке, ясно предугадывая каждый последующий кадр. Вот он потянулся к своему нагрудному карману, вот он достает пачку сигарет, вот он выуживает в ней одну, вот он подносит ее к губам... Я подумал, что я сечас не выдержу и сойду с ума от страха, если еще не сошел. Я сделал усилие и закрыл глаза. - Вот, - я открыл глаза и увидел, что он протягивает мне лист бумаги и авторучку. Я взял их обеими руками и прижал к груди. - Ты должен написать здесь все. Сегодня ты осознал свою ошибку и пообещал мне не повторить ее снова, и теперь ты должен помочь другим, таким же как прежний ты, сбившимся с правильного пути, ты должен помочь им, предостеречь их, предотвратить. Пиши здесь подробно как все было. Я с усилием приподнялся и присел на край койки. Он подложил мне под лист свою папку, чтобы мне было удобнее. Я уставился в бумагу, и меня на миг ослепила ее белизна. Я поглотился этим белоснежным пространством, и ощутил себя где-то далеко-далеко, и подумал, что все это был какой-то смутный кошмарный сон - и эти люди в форме, и эта больница, и это самоубийство, и все на самом деле хорошо, очень-очень хорошо. - Пиши, пиши, - сказали мне пшеничные усы, и мягкая рука легла на мое плечо. Я вздрогнул и приблизил кончик авторучки к бумаге. Ниже... Ниже... Все, ниже некуда, и пути назад тоже нет. Я глубоко вздохнул и написал в правом верхнем углу листа: В ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ СЛУЖБЫ ВСЕОБЩЕГО БЛАГОРАЗУМИЯ. НАЧАЛЬНИКУ ОТДЕЛА НЕОБХОДИМОСТИ. - Так? - спросил я робко. - Так... - и рука ободряюще похлопала меня по плечу. И я написал чуть ниже, по центру: ВИКТОР МАКСИМОВ, САМОУБИЙЦА.
Виктор Максимов, самоубийца (A)
Молодой человек был мертв. Самое смешное, что он даже этого не заметил, а как обычно откинул одеяло, сел на край кровати, зевнул и потянулся. Молодой человек был мертв. Спустя какое-то время, пока он сидел, уставившись в одну точку, его посетило какое-то наитие о чем-то неладном. Это могло быть просто похмелье, ломка, депрессия или какой прочий отходняк, но он почему-то не поленился ощупать себя со всех сторон и обнаружил, что он мертв. Молодой человек был мертв. Он подумал как-то нехотя: "Вот ведь какие дела - вчера ложился спать еще живым, а тут проснулся и нате вам - мертв. Вот ведь какие дела..." Молодой человек был мертв. Он подумал с нарастающим беспокойством: "А если когда я вчера ложился спать, уже был мертв? Я ведь мог и не заметить. И позавчера, и позапозавчера... В натуре - ведь мог же не заметить! А тут вдруг - опа! и заметил. Странно все-таки, никогда не замечал, а именно сейчас заметил..." Молодой человек был мертв. Он прочувствовал свое новое бытие и задумался как ему теперь быть. Поэтому он проникся грустью. Он подумал: "Странно, когда я был жив, никогда не думал, что буду грустить, вдруг перестав жить. А тут - бац! взял и загрустил..." Молодой человек был мертв. Он задумался с философской отстраненностью: "А может, тут ничего особенного и нет? Может, и грустить тут нечего и незачем? Ну мертв, ну подумаешь. С кем не бывает! Можно подумать, что я не такой как все! Может, все нормально, а я один дурак такой, грустить вздумал..." Молодой человек был мертв. Он слегка повеселел: "Хе-хе, вот Наташка придет скоро как ни в чем не бывало, разденется, ляжет со мной рядом, может возьмет какую-то книжку и начнет читать, а может так просто будет в потолок глядеть. А потом заговорит со мной. А я - ноль реакции. Она сначала подумает, что я дурачусь, я потом насторожится. Хе-хе, глупенькая, вот она удивится-то когда обнаружит! Нет, скорее расстроится... Даже заплачет... Хммм, нет, это совсем не прикольно. Нет, это точно никуда не годится!" Молодой человек был мертв. Тут его осенило: "Ха! Так если я мертв, то умирать-то мне больше не придется-то! О-па-па!" Но тут же он подумал: "Да, но если я вот мертв, то буду ли я еще жить или уже нет?" И он снова погрустнел. Молодой человек был мертв. Он подумал: "Странно, всю жизнь я хотел умереть и вот наконец умер. Так почему мне так грустно-то?" И он понял: "Просто я привык ЖИТЬ С ЖЕЛАНИЕМ СМЕРТИ, а умирать совсем, окончательно и бесповоротно - это уже ни к чему. Это никуда ни к черту. Это ни в какие ворота никаким боком. Мне это все определенно не подходит." Молодой человек был мертв. Он совсем расстроился и даже разозлился: "Ну зачем я мертв? Ну почему я мертв? Ну как же? Ну, блин... Как я теперь буду смотреть людям в глаза? И смогу ли я теперь смотреть людям в глаза? Нет, я теперь даже людям в глаза смотреть не смогу! Нет, это точно никуда не годится!" Молодой человек был мертв. Он был вне себя от отчаяния. "Ну вот, я сейчас мертв. Ну а дальше-то что? И будет ли мне вообще хоть какое-нибудь ДАЛЬШЕ? Мне ведь даже ни дышать не надо, ни есть не надо, ни пить, не то что уже ходить по улицам, разговаривать... Бред какой-то! Так, а что мне тогда делать? Нет, это определенно мне не подходит!" Молодой человек был мертв. Он чуть ли не плакал. "Так значит, мне теперь уже все неважно? Ненужно? Необязательно? Излишне? Противопоказано? Это уже ни на какую голову никаким каком! Нет, видно я неправильно сегодня проснулся. Лучше я снова засну и проснусь так как надо... Может, получится..." И он снова лег на кровать, закутался в одеяло и закрыл глаза.
Виктор Максимов, самоубийца (Б)
Утро. Когда солнечные лучи становятся наглыми настолько, что пробираются сквозь штору, мгновенно пересекают пространство комнаты и пытаются пролезть под мои веки, и я обреченно открываю глаза, из моей памяти начинают клочками вываливаться смутные воспоминания пестрых сновидений и вчерашних пьяных радостей, и я судорожно стараюсь запихнуть их обратно, но они разлетаются как потревоженные мотыльки, и я остаюсь один на один с пустой похмельной головой. И только одна мысль необратимо начинает заполнять мое сознание: "Почему опять все не кончилось? Неужели все началось только для того, чтобы продолжаться и продолжаться? Неужели наша система противоположностей ложна, и весь мир логики, построенный на ней, тоже ложен?" Эххх, если бы только я был дураком!.. Если бы я был дураком, я бы поднялся с постели, сделал равнение на часы на стене, и отдал бы им честь правой рукой. Затем отдал бы честь левой рукой. И снова правой. И снова левой. А затем бы сделал несколько приседаний. Если бы я был дураком, я бы пошел в ванную и тщательно проделал бы ритуал утренней гигиены. Ведь я как и все вы ярый адепт этой религии. Если бы я был дураком, я бы спешно оделся и выбежал бы на улицу, потому что моя однокомнатная квартира была бы не в состоянии вместить все мои чувства. Если бы я был дураком, я бы обратил свой взор к яркому солнышку в синем небе и, улыбаясь, поблагодарил бы его за еще один прекрасный день, потому как только за это его и можно благодарить. Если бы я был дураком, я бы затем пошел вдоль по улице, я бы давал новые имена предметам и явлениям вокруг меня, пробуждая их к новой жизни, и встречные люди были бы рады моему присутствию. Если бы я был дураком, я бы обнимал каждого встречного мужчину и целовал бы каждую встречную женщину от неописуемой радости, что нам всем выпала удача случайно встретиться в этот день, в этой жизни. Если бы я был точно таким же дураком как и все они, мы бы дружно закатали рукава и продолжили бы толкать камень своего предназначения на скалу всеобщей необходимости, всеми силами и песнями настоящего прославляя прекрасное будущее, ибо все, что мы делаем, мы делаем только ради него. Мы бы плакали от счастья, ибо были бы уверены в том, как мы проведем этот день и этот вечер, и даже следующий день и следующий вечер, и следующий месяц, и следующий год, и следующую жизнь. И мы бы понимали как это все воистину хорошо, и были бы всей душой благодарны за это. Эххх, если бы только я был дураком!.. Но я как назло считаю себя очень умным человеком, поэтому я просто зевну, зароюсь поглубже в одеяло и перевернусь на другой бок.
День. Вот все говорят "день", "день", а в принципе ведь ничего особенного, ну день, ну и что дальше? День как день. Я, например, день вообще не люблю. А чего мне его любить-то, скажите пожалуйста? Я в дне разочаровался и этим частично освободился. А когда свобождаешься - сами знаете - можно и потерять что только захочешь, и забыть что только сможешь, и никто тебя пристыдить и упрекнуть за это не в праве. Но со мной остались мои мысли, и причем дневные мысли, а с ними ведь никакое освобождение толком не закончишь. Днем из меня вообще прямо-таки сквозит мыслями. Но если я раньше каждую мысль берег и лелеял, то теперь я их трачу на право и налево. А что - столько лет совершенствовал свой ум, что уже имею полное право сойти с него. Да, и сойти куда-то в место поспокойнее. Потому что я уже просто устал, да. Потому что когда я начинаю мыслить, я тут же начинаю умирать. Хе-хе, эдак "Cogito ergo morior". Но вот что самое смешное, именно мысли о смерти постепенно возвращают меня к жизни. Нелепость, да? Я бы посмеялся вместе с вами, но отучился искривлять губы подобным образом путем тщательных тренировок. Я даже два курса в специальной секции прошел. И поплакать с вами я тоже не могу - мои слезные железы удалили пару лет назад путем экспериментальной операции. Обо мне даже в газете написали. Там моя фотография и фотография моих желез. Где-то лежит у меня, надо поискать. Да, ну так в общем, поэтому я и не люблю день - днем тебе постоянно нужно что-то делать, это прямо-таки неписаное правило. Поэтому лучше давайте не будем о нем. Лучше давайте перейдем поскорее к вечеру.
Вечер. Звезды соревнуются с фонарями в свете. Луна смотрит на все это и остается равнодушной. Я тоже смотрю на все это и остаюсь равнодушным. Я соревнуюсь с Луной в равнодушии. Апатия. Предметы теряют всякое значение и распадаются на атомы, которые начинают кружиться перед моими глазами разноцветными точками. Довольно неприятное зрелище, но я пытаюсь оставаться равнодушным. Апатия пульсирует внутри и вырывается наружу непереваренным чем-то. Почему-то вспоминается Фрейд. Я принюхиваюсь к карусели атомов перед моим лицом и чувствую, что они переполнены сексом. Все в мире стремится к соединению, даже в разрыве, даже в распаде. Соединение - единственный фактор вселенского движения, это просто формула жизни, вокруг этого все и вертится. А как религия сексуальна! Один я остаюсь равнодушным ко всякому движению, сидя тут на скамейке. Я - вне пола. Я - стазис в этой круговерти. Я - ноль. Я - центр мироздания. Хе-хе... Атомы замедляют свой бег, и я выуживаю из ихней неразберихи какой-то образ. Кто-то волосатый на четвереньках пощипывает травку. И слева тоже. И справа. Неужели я просидел так долго, что даже не заметил, как мир вернулся к началу своего пути? Как это прекрасно! Я приподымаюсь со скамейки и тоже падаю на четвереньки. Как хорошо, как легко! Мы опять в саду Эдема и где-то там за облаками за нами наблюдает добрый седобородый Бог. Мееее... Мееее... Я ползу по асфальту среди окурков и пробок от Кока-Колы... ...И разверзлись тут хляби небесные и Бог сказал мне металлическим голосом: "Гражданин! Зоопарк закрывается, пройдите к выходу!" И чьи-то сильные руки схватили меня и потащили, потащили, потащили...
Виктор Максимов, самоубийца (В)
"Желания сбываются ПОТОМ, страдания происходят СЕЙЧАС" - промелькнула у меня в голове шальная мысль, и я с неприязнью отмахнулся от нее. Я посмотрел на крыши близлежащих домов, а потом себе под ноги, беззвучным шевелением губ призывая свое внимание сконцентрироваться, поднял глаза и взглянул в лицо солнцу, щурясь от его беспощадной всепроникаемости, и так говорил я ему:
Великое светило! Ты помнишь меня - уже один раз осмеливался заговаривать я с тобой! "К чему светилось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь" - таковы были мои прежние слова, и говорил я их тебе с упоением, ибо был уверен, что ты внимаешь их. "К чему светилось бы твое счастье, если оно готово светиться даже тогда, когда нет преданных глаз всех тех, кому ты светишь" - таковы мои теперешние слова, и я не утруждаю себя уважительной интонацией, ибо знаю, что не буду услышан так же, как и раньше. Но пока ты стоишь в зените прямо над моей головой, и пока я стою в зените прямо под твоими ногами, будь же тогда хоть и равнодушным, но единственным свидетелем моих тщетных речей.
Великое светило! О сколько уже было их, наивных добровольных страдальцев, которые однажды обращали усталый взор свой к твоему слепому огненному оку и заговаривали с тобой! О сколько раз каждый из них постигал что-то необыкновенное, и удивленно благодарил тебя потом за приоткрытую истину, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием. О сколько раз к каждому из них затем являлось неизбежное сомнение как противовес или самозащита, и они удивленно вопрошали тебя, что им теперь делать, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием. О сколько раз они плакали, смеялись, любили и умирали в надежде обратить на себя хоть миг твоего внимания, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием.
Великое светило! Взгляни на этих "правильных" людей - они правльные, ибо они полностью следуют установленным ими самими правилам. Взгляни, как умеют они правильно плакать, правильно смеяться, правльно любить и правильно умирать - за это они, удовлетворенные своим поведением, позволяют себе сидеть за столом во время праздника жизни. И они довольны собой и довольны миром! Взгляни же теперь на этих "неправльных" людей - людей, привыкших жить вопреки всем правилам. Взгляни, как они умеют неправильно плакать, неправильно смеяться, неправильно любить и неправильно умирать - за это они, удовлетворенные своим поведением, стоят за спинами сидящих за столом на празднике жизни, и подхватывают на лету крохи, опадающие с сытых губ. И они довольны собой и довольны миром! Взгляни же на спортсмена-бегуна и хронического алкоголика - в семь часов утра покидают они свои дома с целью удовлетворения желаний. И если для этого первому нужно пробежать пять километров и вернуться домой, а второму - проковылять пятьсот метров до ближайшего магазина и упасть неподалеку не одинаково ли их движение по дороге жизни? Не приведет ли она их в конце концов к одной и той же цели?
Поползновение
Поползновение (дубль один)
"Желания сбываются ПОТОМ, страдания происходят СЕЙЧАС" - эта прочитанная непонятно где строка снова посетила мое сознание. Я хотел было задуматься над ней, но гомон стоявших вокруг меня людей спугнул ее и она исчезла с операционного стола моего внимания. Я поднял голову и посмотрел туда, где по кромке крыши шестнадцатиэтажки беспокойно двигалась фигура человека. Когда ты упадешь с шестнадцатого этажа вниз на серый асфальт, и твоя голова треснет, как яичная скорлупа, ты не увидишь, что будет ПОСЛЕ. Ты не увидишь, как возле твоего трупа соберется молчаливая толпа, и напряженные лица будут стараться выражать только грусть и сострадание. Ты не увидишь, как к тебе осторожно подойдет бродячая паршивая собака и попытается лизнуть вытекающую из тебя жижу языком, но тут же будет отброшена прочь чьим-то раздраженным ботинком. Ты не увидишь, как маленькая девочка будет непонимающе хныкать, тянуть за руку свою маму и лепетать: "Маамаа, я хочу пииисааать!" и смущенная мать торопливо прикроет ей рот ладонью. Ты не увидишь, как кто-то в толпе попытается сказать что-то осуждающее о молодом самоубийце, но никто не поддержит его, и слова так и останутся одиноко висеть в воздухе, не разделенные ничьим вниманием. Ты не увидишь, как из пасмурного неба польет дождь, и его вода смешается с твоей кровью, и алые потоки побегут по тротуару к водостоку. Потом тишину разрежет вой скорой помощи и люди в белом возьмут тебя на руки, бережно поддерживая твой раскроеный череп, и толпа начнет с облегчением расходиться - их функция тут уже выполнена. Но ты не увидишь всего этого. Ты не увидишь и того, что случится спустя минуту, спустя час или год. Ты не захочешь этого увидеть. Ты не сможешь даже захотеть сделать это. Но если ты даже найдешь в себе силы оторвать загипнотизированный взгляд от асфальта внизу, заставить себя повернуться, покинуть крышу, спуститься на лифте вниз и навсегда уйти прочь от этого рокового дома, ты все равно ничего не увидишь. Ты не увидишь, проходя мимо табачного киоска, остановлю ли я на тебе свои глаза и пойду следом за тобой или же так и останусь стоять в очереди за сигаретами. Ты не увидишь, трясясь в гудящем вагоне метро, вытащу ли я свой блокнот и украду момент из твоей жизни своим замысловатым почерком или же так и буду сидеть, уткнувшись в утренний номер газеты. И когда ты подойдешь к своему дому, и уже будешь готов раствориться в недрах своего подъезда, и случайный звук заставит тебя обернуться, ты не узнаешь, кто там таится в темноте неосвещенного переулка - я, с усмешкой сощурив глаза, или же твоя смерть, но так же сощурив глаза и в такой же усмешке... Спокойной ночи! "Спокойной ночи" - пробормотал я, вздохнул глубоко и протяжно, и выбил ударом ноги из-под себя табуретку. Тонкие пальцы петли так мягко сжали мою шею, что я даже не стал сопротивляться им. У меня в голове запрыгали какие-то разноцветные блики, и я попытался найти в них какой-то потаенный смысл, задумчиво теребя себя за подбородок. Когда мне это наскучило, я поднял голову и увидел свое тело, неподвижно висящее в петле под потолком ванной комнаты. Мне оно показалось не более чем надоевшей игрушкой, без сожаления выброшенной на помойку. Я присел на корточки, прижавшись к стене, и стал ждать, когда придет мой ангел-хранитель и поведет меня за собой в Царство Господне. - Молодой человек, что вы здесь делаете?- спросил меня Голос-в-очках-и-в-шляпе. - Жду своего ангела-хранителя,- ответил я, не поднимая лица. - Он отведет меня в Царство Господне. - Молодой человек,- сказал Голос-в-очках-и-в-шляпе, качая головой, Зачем вы идете на это? - Потому что я больше не смог хотеть... Или не захотел мочь - вам виднее. - Поверьте мне, молодой человек, - продолжал Голос-в-очках-и-в-шляпе с грустной улыбкой, - Вы совершаете страшную ошибку. Я призываю вас одуматься! У вас есть еще шанс вернуться. Поверьте мне, мой мальчик, не вы первый кто проходит этот трудный путь. Не делайте этого, я прошу вас. Все преходяще в этом мире. Вы осознали эту всеобщую эфемерность и отдали претпочтение своему отчаянию, но поверьте мне, даже это самое ваше отчаяние тоже часть этой эфемерности, и оно тоже пройдет. Как вам кажется, вам надоело сидеть в душной комнате, и вы жаждете выйти наружу в приоткрытую дверь. Вам так наскучила эта комната, что вы даже не задумываетесь, как там холодно и темно снаружи, и как вы еще не готовы к этому поступку. Ведь самое страшное, что вы ведь даже не сможете осознать потом, какую глупость вы сделали. Вы переступите через порог, и дверь за вами захлопнется... - Да свинья он неблагодарная!- перебил его Голос-с-авоськой, - Подлец просто! И тебе не стыдно? Не стыдно тебе? Тебе не стыдно? Что, уже изо рта прет, да? Эгоист ты, вот ты кто! Знаешь кто ты, да? Так вот я тебе скажу эгоист ты неблагодарный, свинья и подлец, у которого уже изо рта прет, понятно тебе? Понятно тебе, спрашиваю? А нам, нам думаешь, легко приходилось, а? Нам легче тебя что ли приходилось, а? Думаешь, нам сахарок с неба падал в рот, а? Думаешь, легко приходилось? Ты лучше меня знаешь, что каждый должен сжевать свою порцию говна за свою жизнь, и тогда ему сахар слаще будет! Ты думаешь, мы мало говна что ли жевали, а? Ты думаешь, нам один только сахарок в рот с неба падал, а? Да дурак ты, если ты этого не понимаешь, да! Дурак, свинья неблагодарная, подлец и эгоист!.. - Ну че, орел?- вклинился Голос-с-подбитым-глазом, - Че - запудрили уже тте тут мозги, а? Ну че ты - слабо че ли? А? А? Слабо, а? Ну давай, давай, че ты, давай, попробуй, орел, попробуй, потом сразу полегчает ведь, хехе. Че зыришь, а? Че, уже слабо стало, а? Че - запудрили уже тте мозги, уже обоссался, а? Че молчишь, орел? Че втыкаешь как баран об лед? Ты ж такой умный-переумный, а мы все - лохи да мудаки, да? Ты ж такой интеллигент, че ж ты уже на слабо подсел-то, а? Это мы, лохи да мудаки, это ж нам надо на слабо подсесть, нам надо обоссаться. А ты ж такой умный, ну такой умный, что я аж фиг его знает какой, что уже аж мысля за мыслю загогуливает, а? Че зыришь? Че втыкаешь? Ну давай, давай, а мы посмотрим, ага, посмотрим, хехе... - Ой Господи, ой Боженько родный,- услышал я вдруг Голос-родной-и-близкий, - Да что же ты такое делаешь, ой ой ой ой ой, люди люди люди, все пройдет, все образуется, все исправится, все получится, Господи Всемогущий, Боженько родный, ты о нас хоть подумал, подумал-то о нас, ой ой ой, ты ты, ты о нас хоть подумал, да что же это такое делается, Господи, Господи Иисусе, Господи Всемогущий, Господи Милостивый, люди люди люди люди.... ....ааа ......аааааа.. .аааааа. ..а.... ...а.......а.......ГосподиГосподиГосподиГосподиГосподи........... И я закричал со всех сил: "Да уйдите вы все, уйдите, уйдите, не могу я больше!!! Не могу я больше!!!" И я зажал уши и заорал, обрывая голосовые связки: "АААААААААААААААА ААААА ААААААААААААААААА ААААААААА ААААААААААААААААААААААААА ААААААААА АААААААААААА АААААААААААА ААААААААААААААА ААААААААААААААААААААА АААААААААААААААААА ААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААААААААААААА!!!...................................." Вдруг я явственно ощутил свой мозг в каком-то стеклянном сосуде с желтоватой густой жидкостью. Кто-то толкал этот сосуд, и мозг бился о его стенки как чайная ложка в стакане. И я возопил то ли от страха, то ли от боли: "АААААААААААААААААААА АААААААААААААААА ААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААА АААААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААА АААААААААААААААА ААААААААААААААААААААА ААААААААААААААААААААААА АААААААААААА ААААААААААААА................. .................... ........................." - Хочешь, анекдот расскажу?- спросил молодой высокий голос. - Опять небось какую-то пошлятину?- без энтузиазма ответил ему прокуренный голос неопределенного возраста. - Неее, пошлятину я приберегу для Зинки, ей это нравится. Ты ж у нас интеллигент - тебе надо и анекдот интеллигентный. - Ну давай, и пойдем уже в столовку, а то снова компот упустим. - В общем, больной на операционном столе спрашивает у хирурга: Доктор, я буду жить? А хирург ему: Хммм...а смысл? Хахахахахахахаха....ну как? - Хе-хе, неплохо, да. Я с трудом приоткрыл глаза и повернул голову в сторону голосов. На соседней койке сидели двое небритых мужчин в полинявших синих пижамах. Они заметили мое оживление и перестали смеяться. - О, Пушкин очухался, - сказал один из них молодым высоким голосом. - Ну, со счастливым вас возвращением в юдоль тленных грешников! - Да ладно тебе, Вася, - хлопнул его по плечу второй, с прокуренным голосом. - Тебе бы только зубы скалить. Идем лучше. Они встали с койки и вышли из палаты. У меня не хватило сил и желания проводить их взглядом, и я закрыл глаза. "Зиииин!" послышался издалека голос Васи, "Иди, там твой поэт оклемался". Где-то застучали каблучки, все ближе и ближе, и чьи-то пальцы приподняли мне веко. - Ну, как мы себя чувствуем? - спросила медсестра и по-матерински улыбнулась мне. Я не ответил, но впрочем, она и не ожидала от меня ответа, и начала ощупывать меня, то ли проверяя мой пульс, то ли еще зачем-то. - Ну, слава Богу, не обделался ты на этот раз, а то я уж устала тебе белье менять, - сказала она с напускной укоризной и я попытался улыбнуться. - Ты давай, приходи в себя, а то тут к тебе пришли...На вот тебе, - и она кинула мне в приоткрытые губы какие-то таблетки. - Что это? - спросил я, равнодушно разжевывая их горечь. - Это антидепрессанты, очень хорошие. Я их специально для тебя у главврача выбила. Сам знаешь, какие сейчас перебои с лекарствами. - Выбей мне лучше морфин...или метадон, - сказал я устало, и она хихикнула - думала, что это я пошутил. Я открыл глаза и посмотрел на нее жалобно. - Зинуля, ну хоть сибазон там какой-то, или седуксен, или димедрол, или феназепам хотя бы... А пирроксан у вас есть? Я даже на тазепам или аминазин согласен... - Ну, я посмотрю, что там есть у нас, - сказала она и погладила меня по щеке. - Ну, сейчас я их позову, а то они уже давно тут ждут, - и она встала с моей койки. - Принеси мне лучше крысиный яд, - прошептал я ей вдогонку, но она меня не услышала. Через секунду из коридора послышался ее приглушенный голос: "Да, все в порядке, он пришел в себя. Да, вы можете войти, но полегче с ним - состояние еще очень критическое". И в палату вошли ОНИ. Один из них, помоложе и пониже званием, встал у двери, облокотившись о стену, а второй, постарше, направился к моей койке. Я видел это как в замедленной съемке - вот он от меня за десять шагов, вот уже за девять, теперь за восемь... Он подошел и присел на край соседней койки. Я не мог отвести глаз от его формы. Мне говорили, что она должна быть цвета грязи, но ведь это совсем не так - какая же это грязь? Это совсем не грязевый цвет, это цвет морской волны. Я вгляделся в ее фланелевую гладь, и ее вид начал убаюкивать меня, я даже погрузился в какой-то транс. - Виктор Максимов, - прочитал он вслух на листе бумаги, который он достал из своей папки, и его светлые густые усы слегка качнулись, приоткрыв чуть пожелтевшие от табачного дыма зубы. - Да, - пробормотал я тихо-тихо, не в силах выйти из плена морской глади его формы. - Вы пытались покончить жизнь самоубийством, - продолжал он, не отрывая прищуренные глаза от своего листа. - Самоубийство запрещено Государственным Кодексом Всеобщего Благоразумия, статьей №242, параграфы от А до Е... Вы нарушили закон, - и он в первый раз посмотрел мне в глаза. - Да, - прошептал я, забывая все другие слова. - Что же нам с вами делать... - устало проговорил он и посмотрел на своего напарника у двери. Тот наигранно развел руки в стороны. - Да, - на всякий случай пробормотал я, как можно глубже вжимаясь в койку. - Боюсь, что это все будет очень и очень неприятное дело, - и он снова посмотрел мне в глаза - прямо-таки пронзил меня своим взглядом. - Да, - выдохнул я и заплакал. Он погладил свои пшеничные усы, глядя себе под ноги. Было видно, как он каждым своим мускулом сдерживает отвращение к создавшейся ситуации. - Вы не будете больше пытаться покончить жизнь самоубийством? - Не... не буду... - Вы не будете больше ХОТЕТЬ пытаться покончить жизнь самоубийством? - Не буду. - Честное благоразумное? - Честное благоразумное. Пшеничные усы улыбнулись мне, и я улыбнулся им, размазывая по щекам слезы. Он снял фуражку и погладил свои редкие волосы. Я снова видел все в замедленной съемке, ясно предугадывая каждый последующий кадр. Вот он потянулся к своему нагрудному карману, вот он достает пачку сигарет, вот он выуживает в ней одну, вот он подносит ее к губам... Я подумал, что я сечас не выдержу и сойду с ума от страха, если еще не сошел. Я сделал усилие и закрыл глаза. - Вот, - я открыл глаза и увидел, что он протягивает мне лист бумаги и авторучку. Я взял их обеими руками и прижал к груди. - Ты должен написать здесь все. Сегодня ты осознал свою ошибку и пообещал мне не повторить ее снова, и теперь ты должен помочь другим, таким же как прежний ты, сбившимся с правильного пути, ты должен помочь им, предостеречь их, предотвратить. Пиши здесь подробно как все было. Я с усилием приподнялся и присел на край койки. Он подложил мне под лист свою папку, чтобы мне было удобнее. Я уставился в бумагу, и меня на миг ослепила ее белизна. Я поглотился этим белоснежным пространством, и ощутил себя где-то далеко-далеко, и подумал, что все это был какой-то смутный кошмарный сон - и эти люди в форме, и эта больница, и это самоубийство, и все на самом деле хорошо, очень-очень хорошо. - Пиши, пиши, - сказали мне пшеничные усы, и мягкая рука легла на мое плечо. Я вздрогнул и приблизил кончик авторучки к бумаге. Ниже... Ниже... Все, ниже некуда, и пути назад тоже нет. Я глубоко вздохнул и написал в правом верхнем углу листа: В ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ СЛУЖБЫ ВСЕОБЩЕГО БЛАГОРАЗУМИЯ. НАЧАЛЬНИКУ ОТДЕЛА НЕОБХОДИМОСТИ. - Так? - спросил я робко. - Так... - и рука ободряюще похлопала меня по плечу. И я написал чуть ниже, по центру: ВИКТОР МАКСИМОВ, САМОУБИЙЦА.
Виктор Максимов, самоубийца (A)
Молодой человек был мертв. Самое смешное, что он даже этого не заметил, а как обычно откинул одеяло, сел на край кровати, зевнул и потянулся. Молодой человек был мертв. Спустя какое-то время, пока он сидел, уставившись в одну точку, его посетило какое-то наитие о чем-то неладном. Это могло быть просто похмелье, ломка, депрессия или какой прочий отходняк, но он почему-то не поленился ощупать себя со всех сторон и обнаружил, что он мертв. Молодой человек был мертв. Он подумал как-то нехотя: "Вот ведь какие дела - вчера ложился спать еще живым, а тут проснулся и нате вам - мертв. Вот ведь какие дела..." Молодой человек был мертв. Он подумал с нарастающим беспокойством: "А если когда я вчера ложился спать, уже был мертв? Я ведь мог и не заметить. И позавчера, и позапозавчера... В натуре - ведь мог же не заметить! А тут вдруг - опа! и заметил. Странно все-таки, никогда не замечал, а именно сейчас заметил..." Молодой человек был мертв. Он прочувствовал свое новое бытие и задумался как ему теперь быть. Поэтому он проникся грустью. Он подумал: "Странно, когда я был жив, никогда не думал, что буду грустить, вдруг перестав жить. А тут - бац! взял и загрустил..." Молодой человек был мертв. Он задумался с философской отстраненностью: "А может, тут ничего особенного и нет? Может, и грустить тут нечего и незачем? Ну мертв, ну подумаешь. С кем не бывает! Можно подумать, что я не такой как все! Может, все нормально, а я один дурак такой, грустить вздумал..." Молодой человек был мертв. Он слегка повеселел: "Хе-хе, вот Наташка придет скоро как ни в чем не бывало, разденется, ляжет со мной рядом, может возьмет какую-то книжку и начнет читать, а может так просто будет в потолок глядеть. А потом заговорит со мной. А я - ноль реакции. Она сначала подумает, что я дурачусь, я потом насторожится. Хе-хе, глупенькая, вот она удивится-то когда обнаружит! Нет, скорее расстроится... Даже заплачет... Хммм, нет, это совсем не прикольно. Нет, это точно никуда не годится!" Молодой человек был мертв. Тут его осенило: "Ха! Так если я мертв, то умирать-то мне больше не придется-то! О-па-па!" Но тут же он подумал: "Да, но если я вот мертв, то буду ли я еще жить или уже нет?" И он снова погрустнел. Молодой человек был мертв. Он подумал: "Странно, всю жизнь я хотел умереть и вот наконец умер. Так почему мне так грустно-то?" И он понял: "Просто я привык ЖИТЬ С ЖЕЛАНИЕМ СМЕРТИ, а умирать совсем, окончательно и бесповоротно - это уже ни к чему. Это никуда ни к черту. Это ни в какие ворота никаким боком. Мне это все определенно не подходит." Молодой человек был мертв. Он совсем расстроился и даже разозлился: "Ну зачем я мертв? Ну почему я мертв? Ну как же? Ну, блин... Как я теперь буду смотреть людям в глаза? И смогу ли я теперь смотреть людям в глаза? Нет, я теперь даже людям в глаза смотреть не смогу! Нет, это точно никуда не годится!" Молодой человек был мертв. Он был вне себя от отчаяния. "Ну вот, я сейчас мертв. Ну а дальше-то что? И будет ли мне вообще хоть какое-нибудь ДАЛЬШЕ? Мне ведь даже ни дышать не надо, ни есть не надо, ни пить, не то что уже ходить по улицам, разговаривать... Бред какой-то! Так, а что мне тогда делать? Нет, это определенно мне не подходит!" Молодой человек был мертв. Он чуть ли не плакал. "Так значит, мне теперь уже все неважно? Ненужно? Необязательно? Излишне? Противопоказано? Это уже ни на какую голову никаким каком! Нет, видно я неправильно сегодня проснулся. Лучше я снова засну и проснусь так как надо... Может, получится..." И он снова лег на кровать, закутался в одеяло и закрыл глаза.
Виктор Максимов, самоубийца (Б)
Утро. Когда солнечные лучи становятся наглыми настолько, что пробираются сквозь штору, мгновенно пересекают пространство комнаты и пытаются пролезть под мои веки, и я обреченно открываю глаза, из моей памяти начинают клочками вываливаться смутные воспоминания пестрых сновидений и вчерашних пьяных радостей, и я судорожно стараюсь запихнуть их обратно, но они разлетаются как потревоженные мотыльки, и я остаюсь один на один с пустой похмельной головой. И только одна мысль необратимо начинает заполнять мое сознание: "Почему опять все не кончилось? Неужели все началось только для того, чтобы продолжаться и продолжаться? Неужели наша система противоположностей ложна, и весь мир логики, построенный на ней, тоже ложен?" Эххх, если бы только я был дураком!.. Если бы я был дураком, я бы поднялся с постели, сделал равнение на часы на стене, и отдал бы им честь правой рукой. Затем отдал бы честь левой рукой. И снова правой. И снова левой. А затем бы сделал несколько приседаний. Если бы я был дураком, я бы пошел в ванную и тщательно проделал бы ритуал утренней гигиены. Ведь я как и все вы ярый адепт этой религии. Если бы я был дураком, я бы спешно оделся и выбежал бы на улицу, потому что моя однокомнатная квартира была бы не в состоянии вместить все мои чувства. Если бы я был дураком, я бы обратил свой взор к яркому солнышку в синем небе и, улыбаясь, поблагодарил бы его за еще один прекрасный день, потому как только за это его и можно благодарить. Если бы я был дураком, я бы затем пошел вдоль по улице, я бы давал новые имена предметам и явлениям вокруг меня, пробуждая их к новой жизни, и встречные люди были бы рады моему присутствию. Если бы я был дураком, я бы обнимал каждого встречного мужчину и целовал бы каждую встречную женщину от неописуемой радости, что нам всем выпала удача случайно встретиться в этот день, в этой жизни. Если бы я был точно таким же дураком как и все они, мы бы дружно закатали рукава и продолжили бы толкать камень своего предназначения на скалу всеобщей необходимости, всеми силами и песнями настоящего прославляя прекрасное будущее, ибо все, что мы делаем, мы делаем только ради него. Мы бы плакали от счастья, ибо были бы уверены в том, как мы проведем этот день и этот вечер, и даже следующий день и следующий вечер, и следующий месяц, и следующий год, и следующую жизнь. И мы бы понимали как это все воистину хорошо, и были бы всей душой благодарны за это. Эххх, если бы только я был дураком!.. Но я как назло считаю себя очень умным человеком, поэтому я просто зевну, зароюсь поглубже в одеяло и перевернусь на другой бок.
День. Вот все говорят "день", "день", а в принципе ведь ничего особенного, ну день, ну и что дальше? День как день. Я, например, день вообще не люблю. А чего мне его любить-то, скажите пожалуйста? Я в дне разочаровался и этим частично освободился. А когда свобождаешься - сами знаете - можно и потерять что только захочешь, и забыть что только сможешь, и никто тебя пристыдить и упрекнуть за это не в праве. Но со мной остались мои мысли, и причем дневные мысли, а с ними ведь никакое освобождение толком не закончишь. Днем из меня вообще прямо-таки сквозит мыслями. Но если я раньше каждую мысль берег и лелеял, то теперь я их трачу на право и налево. А что - столько лет совершенствовал свой ум, что уже имею полное право сойти с него. Да, и сойти куда-то в место поспокойнее. Потому что я уже просто устал, да. Потому что когда я начинаю мыслить, я тут же начинаю умирать. Хе-хе, эдак "Cogito ergo morior". Но вот что самое смешное, именно мысли о смерти постепенно возвращают меня к жизни. Нелепость, да? Я бы посмеялся вместе с вами, но отучился искривлять губы подобным образом путем тщательных тренировок. Я даже два курса в специальной секции прошел. И поплакать с вами я тоже не могу - мои слезные железы удалили пару лет назад путем экспериментальной операции. Обо мне даже в газете написали. Там моя фотография и фотография моих желез. Где-то лежит у меня, надо поискать. Да, ну так в общем, поэтому я и не люблю день - днем тебе постоянно нужно что-то делать, это прямо-таки неписаное правило. Поэтому лучше давайте не будем о нем. Лучше давайте перейдем поскорее к вечеру.
Вечер. Звезды соревнуются с фонарями в свете. Луна смотрит на все это и остается равнодушной. Я тоже смотрю на все это и остаюсь равнодушным. Я соревнуюсь с Луной в равнодушии. Апатия. Предметы теряют всякое значение и распадаются на атомы, которые начинают кружиться перед моими глазами разноцветными точками. Довольно неприятное зрелище, но я пытаюсь оставаться равнодушным. Апатия пульсирует внутри и вырывается наружу непереваренным чем-то. Почему-то вспоминается Фрейд. Я принюхиваюсь к карусели атомов перед моим лицом и чувствую, что они переполнены сексом. Все в мире стремится к соединению, даже в разрыве, даже в распаде. Соединение - единственный фактор вселенского движения, это просто формула жизни, вокруг этого все и вертится. А как религия сексуальна! Один я остаюсь равнодушным ко всякому движению, сидя тут на скамейке. Я - вне пола. Я - стазис в этой круговерти. Я - ноль. Я - центр мироздания. Хе-хе... Атомы замедляют свой бег, и я выуживаю из ихней неразберихи какой-то образ. Кто-то волосатый на четвереньках пощипывает травку. И слева тоже. И справа. Неужели я просидел так долго, что даже не заметил, как мир вернулся к началу своего пути? Как это прекрасно! Я приподымаюсь со скамейки и тоже падаю на четвереньки. Как хорошо, как легко! Мы опять в саду Эдема и где-то там за облаками за нами наблюдает добрый седобородый Бог. Мееее... Мееее... Я ползу по асфальту среди окурков и пробок от Кока-Колы... ...И разверзлись тут хляби небесные и Бог сказал мне металлическим голосом: "Гражданин! Зоопарк закрывается, пройдите к выходу!" И чьи-то сильные руки схватили меня и потащили, потащили, потащили...
Виктор Максимов, самоубийца (В)
"Желания сбываются ПОТОМ, страдания происходят СЕЙЧАС" - промелькнула у меня в голове шальная мысль, и я с неприязнью отмахнулся от нее. Я посмотрел на крыши близлежащих домов, а потом себе под ноги, беззвучным шевелением губ призывая свое внимание сконцентрироваться, поднял глаза и взглянул в лицо солнцу, щурясь от его беспощадной всепроникаемости, и так говорил я ему:
Великое светило! Ты помнишь меня - уже один раз осмеливался заговаривать я с тобой! "К чему светилось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь" - таковы были мои прежние слова, и говорил я их тебе с упоением, ибо был уверен, что ты внимаешь их. "К чему светилось бы твое счастье, если оно готово светиться даже тогда, когда нет преданных глаз всех тех, кому ты светишь" - таковы мои теперешние слова, и я не утруждаю себя уважительной интонацией, ибо знаю, что не буду услышан так же, как и раньше. Но пока ты стоишь в зените прямо над моей головой, и пока я стою в зените прямо под твоими ногами, будь же тогда хоть и равнодушным, но единственным свидетелем моих тщетных речей.
Великое светило! О сколько уже было их, наивных добровольных страдальцев, которые однажды обращали усталый взор свой к твоему слепому огненному оку и заговаривали с тобой! О сколько раз каждый из них постигал что-то необыкновенное, и удивленно благодарил тебя потом за приоткрытую истину, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием. О сколько раз к каждому из них затем являлось неизбежное сомнение как противовес или самозащита, и они удивленно вопрошали тебя, что им теперь делать, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием. О сколько раз они плакали, смеялись, любили и умирали в надежде обратить на себя хоть миг твоего внимания, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием.
Великое светило! Взгляни на этих "правильных" людей - они правльные, ибо они полностью следуют установленным ими самими правилам. Взгляни, как умеют они правильно плакать, правильно смеяться, правльно любить и правильно умирать - за это они, удовлетворенные своим поведением, позволяют себе сидеть за столом во время праздника жизни. И они довольны собой и довольны миром! Взгляни же теперь на этих "неправльных" людей - людей, привыкших жить вопреки всем правилам. Взгляни, как они умеют неправильно плакать, неправильно смеяться, неправильно любить и неправильно умирать - за это они, удовлетворенные своим поведением, стоят за спинами сидящих за столом на празднике жизни, и подхватывают на лету крохи, опадающие с сытых губ. И они довольны собой и довольны миром! Взгляни же на спортсмена-бегуна и хронического алкоголика - в семь часов утра покидают они свои дома с целью удовлетворения желаний. И если для этого первому нужно пробежать пять километров и вернуться домой, а второму - проковылять пятьсот метров до ближайшего магазина и упасть неподалеку не одинаково ли их движение по дороге жизни? Не приведет ли она их в конце концов к одной и той же цели?