Малерба Луиджи. Моццикони

   – Почему бы тебе снова не зажмурить глаза? Попробуй! – сказала Моццикони все та же говорящая рыбка.
   Моццикони зажмурился. Теперь он больше не видел этих противных дворцов на виа Флеминг. Но он не видел и плакучих ив и дикой вишни на берегу.
   Вдруг рыбка махнула хвостом – и в лицо Моццикони полетели брызги.
   – Что за подлая рыба! – воскликнул Моццикони, открыв глаза и утирая лицо рукавом рубахи.
   Он встал, засунул свое послание в пустую бутылку, хорошенько ее закупорил и с размаху бросил в реку. И снова в лицо ему угодили брызги.
   – Черт бы побрал и эти бутылки и этих рыб! – процедил сквозь зубы Моццикони.
 

Моццикони и золотистый Тибр

   Газеты писали: «Нудьте осторожны! Вода Тибра загрязнена, в ней тьма ядовитых веществ и прочей дряни. Не пейте речную воду!»
   – Где уж там пить! – сказал Моццикони. – В реке даже искупаться нельзя!
   Но жара стояла адская. Моццикони посмотрел на сверкающую воду золотистого Тибра, как его называли много веков назад поэты. Нет, умел бы он плавать, он бы все-таки искупался.
   – Сделаю вид, будто я умею плавать.
   Но ему не хотелось, захлебнуться и утонуть. Он вгляделся пристальнее в сверкающую под лучами солнца воду и увидел, что течение несет вниз мертвых мышей и собак и что золотистый, некогда воспетый поэтами Тибр превратился в грязную, зловонную клоаку. Впрочем, грязь и ил были и во времена древних римлян. Существовала тогда и Клоака Массима – самая большая в мире. Значит, и тогда вода была желтой и мутной, а те, кто воспевали золотистый Тибр, сами никогда в нем не купались. Раз так, он тоже не станет купаться.
   Теперь клоак, вернее, канализационных труб – десятки и сотни, и, верно, потому вода в реке еще более желтая и мутная. Иными словами – золотистая. Непонятно, почему поэты перестали воспевать золотистый Тибр. Кто тут виноват – река или поэты?!
   Проблема прелюбопытная, но разомлевший от жары Моццикони решил заняться ею как-нибудь потом.

Моццикони, нефть и пешеходы

   Газеты писали, что арабские шейхи не хотят больше продавать нефть Европе, что нефтехранилища почти пусты, а нефтяные скважины замирают одна за другой.
   Все это произошло внезапно. И вот власти запретили по воскресеньям автомобильное движение. Теперь по мостам катили велосипедисты и тащились, покачиваясь, словно пьяные, пешеходы. За долгие годы они отвыкли ходить пешком. Телевидение сократило передачи – тоже из-за нехватки нефти.
   – Кто бы мог подумать, что и телевизоры работают на нефти! – изумился Моццикони.
   Свет часто выключали. Оказывается, и электростанции работали на нефти. Остановились многие заводы. Нет, Моццикони вся эта история с нефтью не нравилась, от нее пахло обманом и махинациями мошенников-министров.
   – Тут дело нечисто.
   К счастью, сам Моццикони мог обойтись и без нефти. Но вот те, кто в воскресные дни отправлялись к морю или в горы, негодовали. Теперь им приходилось, словно червям, ползти по земле, а не проноситься по улицам на четырехколесной машине. Многие забыли, как надо ходить. Они становились на четвереньки и, точно коты, начинали передвигаться на четырех лапах. Целые семьи ползли, быстро перебирая конечностями. Добравшись до луга, они и тут не разгибались, а начинали пастись в траве. Владельцы обувных фабрик радостно потирали руки в предвкушении огромных прибылей.
   Завидев на мосту этих четвероногих путешественников, Моццикони кричал им снизу:
   – Болваны! Посмотрите на кур, поучитесь у них, как надо ходить!
   Моццикони боялся, что римлянам, которые поневоле стали пешеходами, взбредет на ум спуститься вниз, на отмель реки. Ведь она ближе, чем море или сельские луга. Вдруг эти римляне вздумают прогуливаться по берегу реки средь плакучих ив и свалок мусора?
   К великой радости Моццикони, ничего такого не случилось: ни римляне, ни иностранные туристы на отмель не спустились. Не додумались, видно.

Моццикони и зонтик

   Под палящим солнцем Моццикони по тропинке добрался наконец до парапета на набережной Тибра. Но и здесь от жары некуда было деться.
   – Я удираю в горы! – крикнула ему говорящая птица и полетела к мосту Марио.
   Но минуту спустя птица вернулась и села на ветку дерева рядом с Моццикони.
   – Что, жарко?
   – Дурацкий вопрос! Разве ты не видишь, что я весь взмок?
   – Так тебе и надо, Моццикони! – Птица весело засмеялась.
   – Не слыхал, чтобы птицы смеялись. Такого даже в сказках не бывает! – сказал Моццикони.
   – Когда человек в жару натягивает на себя драное шерстяное одеяло, как же тут не засмеяться?
   Моццикони вскочил и швырнул в птицу горсть песка. Она вспорхнула и спокойно полетела к мосту Марио.
   «А ведь верно – от жары не спасет и шерстяное одеяло, – подумал Моццикони. – Здесь нужен хороший проливной дождь. Он освежит и воздух и воду в реке».
   Моццикони встал, вытащил из потайного местечка свой любимый черный зонтик, осторожно его открыл. Потом принялся прохаживаться взад и вперед с раскрытым зонтиком в руках. Он то и дело поглядывал на небо, но оно оставалось прозрачным, как хрусталь.
   – Странно, – сказал Моццикони, – когда другие открывают зонтик, сразу же начинается дождь.
   Он продолжал расхаживать по берегу с раскрытым зонтом, ожидая, когда же упадут первые капли. Но ни одной капли так и не упало.
   – Может, я не такой, как все остальные? А может, зонт у меня неисправен?
   На крутом спуске Моццикони споткнулся и подвернул ногу. Ему было очень больно, и потому он решил не записывать своих мыслей о зонте на клочке бумаги и не класть его в бутылку.
 

Моццикони и сорокаградусная лихорадка

   Утром Моццикони проснулся от сильной головной боли. Его бросало то в жар, то и холод.
   – Температура, видно, скачет, как конь.
   Но откуда на откосе взяться коню? А жаль! Был бы у него конь, он бы его сразу продал и купил лекарства. И еще всякой еды. Только разве у бродяги бывает свой конь? А вот лихорадка есть. Лоб горячий – дотронуться больно, глаза болят и слезятся, ноги дрожат.
   «У меня градусов сорок, не меньше! – подумал Моццикони. – До чего же плохо одному, на голом откосе, когда тебя треплет лихорадка!» Моццикони вспомнил о доме на «Счастливом акведуке». Настоящем доме со стенами, окном, дверью и крышей над головой – надежной защитой от дождя.
   – Но сейчас нет дождя, – постарался приободрить сам себя Моццикони.
   Наоборот, день был на редкость ясный, знойный. Воды Тибра дымились от жары. Газеты писали: «Сорок градусов в тени». А на солнце? Моццикони испугался.
   – У меня самого температура сорок градусов. Сорок градусов в тени и сорок градусов лихорадка, вместе – восемьдесят. А если я окажусь на солнце, то и все сто. Да я тогда сварюсь, как курица в кипятке!
   Нет, Моццикони не хотел свариться, как курица или индюк в кипятке. Он не заслужил столь печальной участи. Он решил заняться вычитанием. Вычел из ста сорок градусов в тени, потом еще сорок градусов. И сразу почувствовал себя лучше.
 

Моццикони и его послания

   Моццикони уже не раз решал не отправлять свои послания в пустых бутылках. Потому что он, словно на экране кино, видел, что с ними потом происходит. Вот какая картина ему представлялась.
   Частенько бутылки вылавливала какая-нибудь побирушка, которая и читать-то не умела. Но чаще всего бутылку вытаскивал толстенный мужчина и начинал ее разглядывать на свету: какое в ней вино – красное или белое. И, хотя он убеждался, что вина там нет, откупоривал бутылку. Вытаскивал клочок бумаги и, повертев его в руках, воровато оглядывался. Поблизости никого не было – он рвал листок на мелкие клочки и бросал их в воду.
   Моццикони этого наглеца, который рвал его послание, готов был отлупить. Но стоило ему размахнуться и нанести удар, как тот растворялся в воздухе. Увы, всякий раз, когда Моццикони принимался кого-нибудь лупить, он молотил кулаками по воздуху. Верно, все так боялись его мощных ударов, что тут же исчезали.

Моццикони-изобретатель

   Моццикони сидел на берегу и смотрел, как Тибр несет вдаль свои воды. Вдруг в голове у него загудело. Да так сильно, будто туда залетел рой пчел. Моццикони понял – его посетила необычайная, превосходная идея.
   – Летит, летит!
   И она прилетела сверху, с набережной. Но не идея, а пустая консервная банка. Просвистела над головой и упала совсем рядом. Тот, кто кинул банку, понятно, целился в голову, но промахнулся. Что для римлянина голова какого-то бродяги, у которого нет ни машины, ни телевизора! Да она гроша ломаного не стоит. Моццикони не раз встречал этих богатых наглых римлян с маленькими злыми глазками на лоснящемся от жира лице.
   Моццикони даже не взглянул вверх – такой радости он этому негодяю не доставит. Наклонился и поднял консервную банку.
   Для бродяги консервная банка – настоящий клад. Она вполне заменяет кастрюлю. А если в ней проделать гвоздем дырочки, она станет и цедилкой и теркой сразу. Корки сыра на ней натирать – одно удовольствие. После дождя на перевернутой консервной банке можно посидеть и отдохнуть ничуть не хуже, чем на табурете. Наконец, в консервной банке можно хранить еду – была бы только еда – и уберечь ее от мышей. Для этого достаточно положить сверху камень побольше. Зимой, когда дрожишь от холода, в банке можно развести маленький костер. А еще упавшая к ногам консервная банка может навести на гениальное открытие.
   – Ура! – воскликнул Моццикони. – Я придумал новую теорию содержания сосуда и его содержимого!
   «Впрочем, стоит ли удивляться, – подумал Моццикони. – Ведь у меня был предшественник – Ньютон. Идея земного тяготения пришла ему в голову, когда он увидел, как с яблони падало яблоко».
   Идея Моццикони была остроумной и простой: как создать сосуд, маленький снаружи и большой внутри. Моццикони покрутил консервную банку в руках, старательно изучил ее гладкое металлическое дно и голубой ободок с надписью красной краской «Фасоль Супер». Он счастливо захохотал:
   – Черт возьми! Как это никто прежде не додумался!
   Моццикони взял ножницы и срезал крышку банки. Затем надрезал бок консервной банки и вывернул ее наружу. Ну, так, как выворачивают подкладку пальто, которое хотят перелицевать. Теперь надпись «Фасоль Супер» оказалась внутри, а дно – снаружи. Оставалось лишь слегка подогнуть верхние края банки, что Моццикони и сделал.
   Сразу же банка стала маленькой снаружи и большой внутри. В нее можно было положить уйму фасоли Супер. И не только фасоли, а еще зеленого горошка, маринованных грибов, соленых огурчиков, лука. Правда, надо было еще заделать боковую прорезь и прикрепить крышку!
   Но с этим можно было не торопиться – ведь пока у Моццикони не было ни фасоли, ни зеленого горошка, ни соленых огурчиков, ни лука. Зато он стал автором великого изобретения.
   – Оно изменит весь мир!
   В самом деле, это изобретение можно было применить и к женским туфлям, к великой радости женщин с большими ногами, и к домам в странах с жарким климатом – фундамент будет устремлен вверх, а сами комнаты – вниз. Словом, это было изобретение международного значения.
   – Я перелицую весь мир! – радостно воскликнул Моццикони.
 

Моццикони против мошенников

   – Каждый город имеет такую реку, которую заслужил! – с досадой сказал Моццикони.
   Если Тибр был одной из самых грязных рек на земле, то спесивые римляне были еще грязнее и хуже. Под спесивыми римлянами Моццикони понимал, разумеется, не своих бывших соседей со «Счастливого акведука» и других окраин, но всех этих прожорливых миллиардеров. Теперь они жаловались на плохое здоровье: и силы-де стали не те, и дела пошли под гору.
   – Здоровье у них пошатнулось от беспрестанных путешествий в Швейцарию и обратно, – усмехаясь, говорил Моццикони.
   Всем известно, что итальянские миллионеры, любители денежных спекуляций, прямо-таки обожают Швейцарию. В этой стране и воздух чистый, и небо голубое, и горы в белоснежном одеянии, и сыр рокфор с дырками, а в банках – огромные холодильники, где хранят деньги от всякой порчи.
   После этих путешествий часть миллиардеров оставалась без единой лиры – все их деньги перекочевывали в холодильники швейцарских банков. Наконец министры решили, что надо экономить валюту и бензин, и повелели всем итальянцам по воскресеньям ходить пешком. Многие римляне впервые увидели, как прекрасен их город, когда на улицах тихо и не пахнет бензином. Но от спекулянтов-миллиардеров и мошенников-министров по-прежнему несло бензином. Да так сильно, что приходилось нос зажимать, когда они проходили мимо. И с каждым днем этих миллиардеров, жуликов и пройдох, становилось все больше.
   – Ну их к дьяволу! – сердился Моццикони. – И думать о них не хочу. А то сразу настроение портится.

Моццикони и бродяжка

   Однажды Моццикони увидел на берегу женщину в жалких лохмотьях. Издали трудно было понять, красивая она или некрасивая, но было ясно, что это бродяжка.
   Бродячих собак и мальчишек-бродяг Моццикони встречал на берегу Тибра не раз, но вот бродяжку видел впервые. Он решил тут же, пока другие его не опередили, завести с ней дружбу. Среди бродяг ему так и не удалось найти друга, может, с этой бродяжкой ему больше повезет.
   С первого взгляда она показалась Моццикони полной, со склонностью к худобе. Но, приглядевшись, он понял, что она худая со склонностью к полноте. Так или иначе, а бродяжка ему понравилась.
   Моццикони знал, что лучший способ расположить к себе человека – это затеять с ним разговор. Как мужчина, Моццикони должен был проявить инициативу. Вот только с чего начать разговор? Моццикони хотелось рассказать ей про свою жизнь, но что интересного в жизни одинокого бездомного бродяги?! Конечно, можно было бы рассказать ей про своих родных, но Моццикони был сирота.
   И все-таки надо было что-то сказать, и поскорее. Моццикони открыл рот, но так и не смог выдавить из себя ни слова: как назло, ничего путного на ум не приходило. Моццикони, чтобы расположить к себе бродяжку, ласково посмотрел ей в глаза. Но бродяжка сильно косила и смотрела куда-то в сторону. Наконец Моццикони решился:
   – Как по-твоему, если бесконечность разделить на четыре, то каждая четверть так и останется бесконечностью?
   Продяжка бросила на него испуганный взгляд и пустилась наутек.
   Она давно скрылась в кустах, а Моццикони все стоял растерянный, недоуменный: чего она вдруг убежала?
 

Моццикони хочет поднять восстание

   В жаркие дни Моццикони держался поближе к парапету, там было прохладнее. Он прогуливался по берегу взад и вперед, босыми ногами трамбуя песок. А по утрамбованному песку и босиком ходить приятно.
   Одно было плохо: римляне по-прежнему кидали с набережной вниз всякий хлам и мусор, словно берег Тибра – огромная свалка. Как-то забастовали дворники, и тогда вниз полетели вместе с кульками, гнилыми яблоками и грушами, кочерыжками и картофельной шелухой еще и пластиковые пакеты, пустые консервные банки, бутылки, осколки стекла.
   – Хоть осколки не бросайте! – кричал им Моццикони.
   Где там! Эти чертовы римляне стали кидать и ржавые гвозди, перегоревшие лампочки и разбитые тарелки.
   – Болваны, невежды! Да я о ваши гвозди и стекло пораню ноги!
   Тут из воды вынырнула говорящая рыбка:
   – Разве ты не знаешь про забастовку дворников?!
   Моццикони прочитал о забастовке в газете, которую подобрал с земли вместе с гнилым персиком.
   – Знаю! Но все равно римляне – неряхи и наглецы!!
   – Да здравствуют дворники! – крикнула говорящая рыбка и ушла под воду.
   А он, Моццикони, разве против дворников? Да будь его воля, он бы дворников сделал министрами, а министров – дворниками! Но с рыбами спорить бесполезно, тем более о политике. Впрочем, все разговоры о политике – пустая болтовня. Надо поднять восстание. Но для восстания нужны ружья, а они стоят большие деньги. Значит, чтобы поднять восстание, нужно быть богатым. Но, если ты богат, у тебя пропадает всякая охота устраивать восстание.
   Моццикони дал себе клятву, что если он когда-нибудь и разбогатеет, то все равно поднимет восстание. Правда, в ближайшее время это ему не грозило. Даже если он найдет работу, все деньги проест. Ну, а если уж совсем повезет, можно будет купить телевизор, холодильник и даже машину.
   Только Моццикони и без них прекрасно обходился.
   Моццикони знал один верный способ разбогатеть и стать миллиардером: для этого нужно научиться воровать. Но в министерствах все места давным-давно заняты. И, едва один вор умирает или уходит на пенсию, ему сразу находят замену. Из числа все тех же миллиардеров.
   – Какой гнусный мир! – воскликнул Моццикони.
   В ярости он плюнул на газетный лист, прямо в лицо одному из этих ворюг-министров, которые почему-то никогда не попадают в тюрьму.

Моццикони и двое друзей

   Однажды Моццикони увидел на берегу двух бродяг. Они сидели, опустив ноги в воду, и о чем-то мирно беседовали. Моццикони разобрало любопытство: о чем эти двое бродяг говорят между собой?!
   Он на цыпочках подобрался к кустам, спрятался и стал слушать.
   Один бродяга рассказывал другому про своего деда. Он разорился оттого, что стал коллекционировать коллекции. Начал он с коллекционирования коллекций бабочек, потом стал коллекционировать коллекции марок, все это стоило немалых денег. За коллекцию коллекций часов ему пришлось продать землю, а за коллекцию коллекций минералов – дом.
   – Тут мой дед, – продолжал рассказывать бродяга, – начал брать деньги под огромные проценты у ростовщиков. Сыну, ну, моему отцу, он оставил в наследство лишь долги а тот завещал их мне. С таким наследством как было не стать бродягой?
   Второй бродяга сказал, что ему даже рассказывать нечего: у его родных никогда не было ни земли, ни дома. К счастью, отец научил его, как прожить без гроша в кармане.
   – Научи и меня, – сказал первый бродяга.
   – Это секрет, – сказал второй бродяга.
   – Когда ты мне все расскажешь, это уже не будет секретом. Говори, не бойся!
   – По-моему, это и тогда останется секретом.
   – Я хотел тебе рассказать, что мой дед до разорения начал коллекционировать коллекцию коллекций. А теперь не расскажу, потому что не хочешь поделиться своими секретами.
   – Неужели мы из-за такого пустяка станем ссориться? – сказал второй бродяга.
   – Нет, не будем, – ответил первый.
   Он достал окурок, закурил, глубоко затянулся и протянул окурок второму бродяге. Тот тоже глубоко затянулся и вернул окурок первому бродяге.
   Моццикони тихонечко удалился. Раз эти двое передают друг другу окурок, значит, они закадычные друзья.
   А у него никого нет. Он готов был заплакать. Но от чужих или собственных слез ему всегда становилось грустно, и потому он сквозь слезы засмеялся.
   Позже, лежа в темноте, Моццикони думал о разговоре двух закадычных друзей и об-этой истории с коллекцией коллекций. Бабочки, марки, часы, минералы. Не мудрено, что дед того бродяги разорился. А ведь могло быть по-иному! Стоило только начать коллекционировать коллекции денег. Вот когда он соберет такую коллекцию коллекций, он и поднимет восстание! Пока же никому ни слова. Он вынул клочок бумаги и написал: «Прошу прощения, но сообщить о моей идее я до поры до времени не могу. Это тайна».
   Вложил клочок бумаги в бутылку, сделал наклейку: «Послание личное, срочное и секретное», и бросил бутылку в реку.
 

Моццикони и очиститель

   От одного бродяги Моццикони узнал, что в нижнем течении реки собираются установить особое сооружение для очистки вод Тибра. В новейшем очистителе воду с помощью фильтров смогут отделить от всяких примесей и грязи. К тому же в очистителе будут оседать дохлые мыши, обломки деревьев и гнилые листья. Всю эту дрянь затем станут собирать в огромные цементные чаны. После такой очистки вода Тибра будет до того чистой, что ее начнут продавать, как минеральную. В газете написали, что уже разработана система очистки воды от мыльной пены, которая попадает в реку через канализационные стоки. Из этой мыльной пены будут производить душистое мыло для рук и лица. Самый крупный цементный чан предназначается для сбора фекалий. Из них вскоре начнут делать и продавать крестьянам удобрение для огородов. Выращенные на таких огородах помидоры и салат будут вкусны и питательны.
   Дохлых мышей и кошек разотрут в порошок, а затем спрессуют – лучшего корма для кур и придумать нельзя.
   – К курам, которым задавали такой корм, я даже не притронусь! – воскликнул Моццикони.
   С тех пор как он поселился на берегу Тибра, ему ни разу не довелось отведать курятины. Правда, и раньше, на «Счастливом акведуке», он кур не ел. По теперь, когда стал бродягой, даже забыл, какие они из себя.
   Вдруг Моццикони вспомнил о своих бутылках с посланиями.
   – Они-то куда денутся?
   «Наверно, будет цементный чан и для бутылок, стаканов и чашек. Что тогда станет с моими посланиями?!»
   Моццикони живо представил себе цементный чан для старых газет, журналов и прочих типографских изданий. Там слова очищают, сушат, дезинфицируют, а затем смешивают все вместе.
   – Не хочу, чтобы мои слова попали в очиститель!
   Кто знает, что потом сделают со всеми этими дезинфицированными словами! Может, предприимчивые дельцы станут продавать их на вес. По столько-то лир за центнер слов. А может, их используют для сочинения всякой лжи?!
   – Не трогайте моих слов!
   Моццикони так огорчился, что решил отныне не отправлять своих посланий в бутылках. Ни одного!
 

Моццикони и автострада

   В августе газетам обычно нечего писать, и они, известное дело, высасывают из пальца какую-нибудь сенсацию.
   Моццикони знал об этой уловке журналистов. Но когда он прочел в газете, что внизу, вдоль берега, намерены соорудить автостраду, по которой машины будут лететь, словно птицы, он чуть не взвыл от огорчения.
   – А я куда же денусь?!
   Моццикони зажмурился и увидел, как по ленте асфальта несутся машины, обдавая его гарью. А он кашляет и задыхается от бензиновой вони.
   – Выходит, они все-таки нашли нефть?
   Газеты сообщали, что итальянские нефтепромышленники специально ее припрятали, чтобы потом продать подороже.
   – Прохвосты! – Моццикони яростно сплюнул.
   Те же газеты в августе объяснили, что и промышленники понесли убытки. Им надо помочь – построить автострады вдоль берега реки. Похоже, нефтепромышленники подкупили и судей, чтобы не угодить за решетку, и газетчиков, чтобы те писали только нужные им, нефтепромышленникам, вещи!
   Моццикони снова открыл глаза и увидел, что стоит босой на песчаной тропке.
   «Значит, к счастью, автостраду еще не начали строить, – подумал он. – Все равно грохот моторов, запах бензина и гари я чувствую уже заранее».
   Моццикони зажал нос двумя пальцами и заткнул уши двумя камешками, чтобы не слышать грохота и не чувствовать запаха бензина. И поплелся к воде. Но идти, зажав нос и заткнув уши, было неудобно. Моццикони попробовал посильнее топнуть ногой. Иногда так удается отогнать самые неприятные мысли. На этот раз результат был иным – Моццикони лишь поранил ногу об осколок стекла.
   Забыв о своей прежней клятве, Моццикони написал на клочке бумаги: «Черт бы вас всех побрал, вруны!», вложил бумагу в бутылку из черного стекла.
   Размахнулся, бросил бутылку в реку и, прихрамывая, потащился по тропинке искать тень.

Моццикони пишет одно-единственное слово

   На Моццикони вечно сыпались гнилые помидоры, кульки с обглоданными костями и твердыми, как кирпич, хлебными корками. Поэтому Моццикони покинул тропинку у самого парапета и протоптал новую возле самой воды. Только и здесь нещадно палило солнце, а раскаленный песок жег ступни ног. Но это было еще не самое худшее. Хуже, что песок был весь в дырах. Это министры-мошенники и нефтепромышленники-воры прятали нажитые в незаконных операциях деньги, а заодно – и сами махинации, подлоги, обманы. Где легче и быстрее всего скрыть следы своих преступлений? В песке.
   Моццикони надел башмаки – он не хотел даже прикасаться к этому грязному, в дырах песку.
   – Прячьте ваши гнусные делишки в другом месте!
   Однако те продолжали по ночам рыть ямки в песке, под самым носом у Моццикони.
   С каждым днем его ненависть к этим спекулянтам, пройдохам и лжецам нарастала, как нарастает волна во время бури.
   Он пытался громко ругать всех этих негодяев. Но до набережной его ругательства не долетали.
   Тогда Моццикони решил написать на земле одно-единственное слово. И выразить в этом слове все свое презрение к этим людишкам. Да, но как сделать, чтобы это слово нельзя было ни стереть, ни замазать краской?!
   Он долго думал и наконец придумал.
   – Погляжу, как у них тогда вытянутся лица!
   Первым делом он выкопал кусты дикой вишни и посадил их на песчаной косе, как раз напротив набережной Тибра. Посадил он вишню в строго определенном порядке – в виде большущих букв. Первые двадцать кустиков составили букву «Д», вторые – букву «Е», третьи – «Р», четвертые – «Ь», пятые – «М», шестые – «О». И получилось слово «Дерьмо».