Страница:
Почти всё своё время Ян проводил в Хижине Одиночества. Ему было всё равно, как она выглядит, главное - что здесь не было никого, не нужно ни с кем говорить, ни на кого смотреть. Поэтому его Убежище не менялось никогда - оно всегда имело вид крохотной комнатки в студенческом общежитиии с самой примитивной поцарапанной мебелью, на которой не останавливался взгляд и на которую он просто не обращал никакого внимания. Ему казалось, что просидеть в этой келье до скончания веков - единственное, что он ещё хоть как-то может выдержать. Даже пойти к Фонтану Забвения, чтобы опустить руку в его цветную струю и стереть в своей памяти эти ужасные воспоминания, и вдруг встретить там кого-нибудь чужого - и то было сверх его сил.
На Церемонии, куда ему всё-таки пришлось пойти, Ян сидел один, вдалеке от всех, в самом верхнем ярусе Чаши, и очень надеялся, что до самого конца никто не обратит на него внимания, не подойдёт к нему, и он спокойно вернётся к себе. Однако Яну не повезло - рядом с ним уселся пожилой очень измождённый мужчина с горящим взглядом. Это был сам Даниил Андреев.
- Сынок, - сказал он. - Я знаю, что тебе очень трудно. Но ведь так нельзя. На Земле прошло уже столько лет, с тех пор, как ты попал сюда, а ты совсем не развиваешься духовно. Ты остановился в своём развитии, потому что смотришь назад, а не вперёд. Ты только зря теряешь время. Я понимаю, что ты совсем разочаровался в людях. Да ведь дело в том, что они не плохие и не хорошие - они такие какие есть, и всё. Просто ты был тогда очень молод и совсем не знал людей. Они ничем не виноваты перед тобой, пойми это. За все эти годы ты даже ни разу не подошёл к своему Наставнику! Если тебе здесь плохо - можешь, конечно, снова вернуться на Землю и прожить там другую, полную жизнь. Но не сомневайся - твоя жертва не была напрасной, как это сейчас кажется тебе. Во всяком случае, именно благодаря ей ты и попал сюда, в Большой Купол. Попробуй сначала найти своё Служение здесь, ну а если не понравится, тогда уж решай сам, как поступить. Используй эту возможность, ведь другой у тебя потом может не быть никогда!
В конце-концов Даниил всё-таки уговорил Яна пойти к Клепсидру и ослабить горечь своих воспоминаний. После того, как Ян опустил руку в воды Фонтана, ему, действительно, стало намного легче, и теперь он сам удивлялся - почему же не сделал этого раньше? Конечно, он не признался, что теперь жалеет о бесцельно потраченном времени в Хижине Одиночества.
Оказалось, что Служение Даниила заключается в спасении гибнущих животных на Земле. Он тоже Спасатель, но только не людей, а животных. Ян решил попробовать. Это, пожалуй, будет для него самой подходящей работой - ведь для Учительства у него не было никакого опыта, Целительство его совсем не привлекало, а спасать людей, которые его так разочаровали, тоже не очень-то хотелось. Животные - это совсем другое дело, ведь они ничем не провинились перед человеком, а, наоборот, человек сам страшно виноват перед ними. Даниил понравился Яну - он, к счастью, оказался очень молчаливым и деликатным человеком, что как раз вполне устраивало замкнутого и неразговорчивого юношу. Можно даже сказать, что Ян и Даниил, несмотря на большую разницу в возрасте, почти что подружились, хотя и впоследствии тоже никогда не говорили по душам и не рассказывали друг другу о себе.
В свой первый раз посмотреть на его Служение Ян отправился с Даниилом в саванну северо-восточной Австралии, где начался степной пожар. Там только что проехали на автомобиле двое молодых подонков, которые ради забавы специально подожгли степь. Стояло жаркое январское лето, уже много дней температура приближались к сорока градусам, густые, выше человеческого роста заросли злака, с громадными метёлками, имеющего странное название "императа", высохли, превратились в бурую солому и теперь восхитительно вспыхивали, мгновенно захватывая всё новые и новые участки саванны. Разумеется, подонки предварительно убедились, что ветер дует в сторону, противоположную той, куда они сейчас направлялись. Вдоволь налюбовавшись полыханием огня, стремительно бегущего от них к горизонту, они умчались вдаль на своём автомобиле...
Сначала, услышав приглашение Даниила, Ян пришёл просто в ужас. Пусть наводнение, землетрясение, ураган, тайфун, извержение вулкана, наконец, - что угодно, только не огонь! Ведь огонь - это было самое ужасное в его жизни! Он до сих пор прекрасно помнил те кошмарные муки, когда огонь жёг его тело - они не кончались и потом, все три мучительных дня, пока он, превратившись в кусок обожжённого, но всё ещё живого мяса, умирал в больнице. Разве можно было признаться в этом Даниилу, который не догадывался ни о чём? Его чувства - это его личное дело и Даниил тут ни при чём. И в конце-концов Ян согласился.
Два Энергиона зависли над горящей саванной северо-восточной Австралии и огляделись, оценивая обстановку. Огненный вал двигался с громадной скоростью в сторону сильно обмелевшего от летней жары Эйр-Крика, в котором, к счастью, ещё оставалась полоска мелкой воды шириной всего лишь в 5-6 метров. Сухая императа вспыхивала мгновенно и так же мгновенно сгорала - гораздо хуже было бы, если бы тут рос густой лес. Тогда на каждом участке пожар, питаясь древесиной, полыхал бы гораздо дольше. Но в саваннах редкие деревья - в основном это зонтичные акации -далеко отстоят друг от друга, к тому же жарким летом они сбрасывают листву, чтобы сберечь остатки влаги в своих телах. Если бы они когда-то не научились этого делать, то каждое лето высыхали и гибли так же, как и однолетние травы.
Людей на этой территории, к счастью, не было - средняя плотность населения в этой части Австралии составляла всего лишь около одного человека на квадратный километр.
Даниил знал, что каждый такой пожар, несмотря на свою молиеносность (а, может быть, именно поэтому - ведь большинство животных просто не успевает от него убежать) губит миллионы жизней. Сначала вместе с травой вспыхивают все насекомые - термиты, гусеницы, бабочки, пауки, сороконожки, кузнечики, цикады и прочие. От высокой температуры гибнут даже и те, которые находятся в земле. Не успевают также скрыться земноводные и пресмыкающиеся. Мелкие грызуны тоже обречены. Огонь накрывает их, а потом проносится дальше, оставляя за собой на жуткие мучения обгоревшие, но всё ещё живые маленькие комочки - полёвок, сусликов, хомяков, кротов. И только некоторые птицы (разумеется, не бескрылые киви), да более или менее крупные молодые и здоровые млекопитающие имеют шанс спастись, если, конечно, успеют добраться до какой-нибудь водной преграды прежде, чем у них разорвётся сердце от бешеного бега.
На этот раз огненный вал, к счастью, направлялся как раз к Эйр-Крику. Впереди него, выбиваясь из сил, всё ещё бежали некоторые животные. Тут были и одичавшие овцы, и кенгуру, и вомбаты, и сумчатые муравьеды намбаты, и бандикуты, и даже несколько медведей коала. Всех животных, кроме, разумеется, овец, Ян видел впервые. Оособенно удивительными ему показались бандикуты - сумчатые длинноносые зверьки размером с кролика. Глядя на эти обречённые существа, Ян пришёл в ужас: всех их, тысячи и тысячи жизней, ждёт та же судьба, что и его - сгореть живьём в не знающем пощады огне. Но ведь он выбрал свою судьбу сам, а они стали жертвами каких-то подонков!
Тем временем Даниил прикидывал: до реки довольно далеко, а у животных, особенно тех, кто бежит уже давно, силы совсем на исходе. На небе ни облачка, немилосердно палит солнце. Но всё-таки Даниил находит решение. Он стремительно мчится в соседний район Тихого океана - сейчас там как раз полно облаков и влаги. Спасатель концентрирует свою Энергию на облачном небе, усилием воли сжимает громадное количество кучевых облаков до размера горошины и перекидывает её в Австралию. Затем проделывает всё в обратном порядке: облака разрастаются до своих прежних размеров, вытягиваются в узкую ленту и из неё - как раз по кромке пожара - на землю проливается обильный ливень.
Разумеется, иссохшая земля тут же впитывает влагу, разумеется, воды недостаточно, чтобы надолго остановить огонь. Но на какое-то время он всё-таки останавливается. И этого хватает, чтобы дать передышку измученным животным. Отдышавшись несколько минут, овцы, трубкозубы, кенгуру, вомбаты и все остальные бегут дальше - теперь уже с новыми силами. Шансов добежать до воды становится намного больше. Огонь снова прорывается сквозь полоску мокрой земли, но животные находятся довольно далеко. Вот они наконец-то у самой воды, бросаются в неё и обессиленные добираются до противоположного берега, где огонь им уже не страшен. К счастью, там находится зоостанция Всемирного Фонда дикой природы. На ней работает всего три человека, но зато они - настоящие подвижники. Они подберут обессиленных, раненых, обожжённых животных, накормят и вылечат их, чтобы затем снова отпустить на волю.
К счастью, Ян ещё не знает, что спасённые кенгуру, скорее всего, очень быстро почти все будут убиты человеком: их ежегодно отстреливают сотнями тысяч, разбрасывают отраву, потому что земля и скудная трава саванн нужны людям для разведения овец. А австралийская шерсть высоко ценится на мировом рынке...
Теперь Яну предстояло решать - остаться в Большом Куполе навсегда и начать своё Служение или же вернуться назад на Землю и ещё раз попробовать жить там среди людей. Жить среди людей - это страшно, очень страшно. Бороться с огнём - тоже страшно, но не так. Есть, конечно, и третий путь: можно просто остаться здесь и замуровать себя навеки в Хижине Одиночества. Никто ничего не скажет и никогда не будет заставлять его сделать другой выбор. "Праздность - мать всех пороков" - вспомнил Ян почему-то изречение из Библии. Он остался в Большом Куполе и согласился стать напарником Даниила Андреева.
Глава 19.
Глава 20.
На Церемонии, куда ему всё-таки пришлось пойти, Ян сидел один, вдалеке от всех, в самом верхнем ярусе Чаши, и очень надеялся, что до самого конца никто не обратит на него внимания, не подойдёт к нему, и он спокойно вернётся к себе. Однако Яну не повезло - рядом с ним уселся пожилой очень измождённый мужчина с горящим взглядом. Это был сам Даниил Андреев.
- Сынок, - сказал он. - Я знаю, что тебе очень трудно. Но ведь так нельзя. На Земле прошло уже столько лет, с тех пор, как ты попал сюда, а ты совсем не развиваешься духовно. Ты остановился в своём развитии, потому что смотришь назад, а не вперёд. Ты только зря теряешь время. Я понимаю, что ты совсем разочаровался в людях. Да ведь дело в том, что они не плохие и не хорошие - они такие какие есть, и всё. Просто ты был тогда очень молод и совсем не знал людей. Они ничем не виноваты перед тобой, пойми это. За все эти годы ты даже ни разу не подошёл к своему Наставнику! Если тебе здесь плохо - можешь, конечно, снова вернуться на Землю и прожить там другую, полную жизнь. Но не сомневайся - твоя жертва не была напрасной, как это сейчас кажется тебе. Во всяком случае, именно благодаря ей ты и попал сюда, в Большой Купол. Попробуй сначала найти своё Служение здесь, ну а если не понравится, тогда уж решай сам, как поступить. Используй эту возможность, ведь другой у тебя потом может не быть никогда!
В конце-концов Даниил всё-таки уговорил Яна пойти к Клепсидру и ослабить горечь своих воспоминаний. После того, как Ян опустил руку в воды Фонтана, ему, действительно, стало намного легче, и теперь он сам удивлялся - почему же не сделал этого раньше? Конечно, он не признался, что теперь жалеет о бесцельно потраченном времени в Хижине Одиночества.
Оказалось, что Служение Даниила заключается в спасении гибнущих животных на Земле. Он тоже Спасатель, но только не людей, а животных. Ян решил попробовать. Это, пожалуй, будет для него самой подходящей работой - ведь для Учительства у него не было никакого опыта, Целительство его совсем не привлекало, а спасать людей, которые его так разочаровали, тоже не очень-то хотелось. Животные - это совсем другое дело, ведь они ничем не провинились перед человеком, а, наоборот, человек сам страшно виноват перед ними. Даниил понравился Яну - он, к счастью, оказался очень молчаливым и деликатным человеком, что как раз вполне устраивало замкнутого и неразговорчивого юношу. Можно даже сказать, что Ян и Даниил, несмотря на большую разницу в возрасте, почти что подружились, хотя и впоследствии тоже никогда не говорили по душам и не рассказывали друг другу о себе.
В свой первый раз посмотреть на его Служение Ян отправился с Даниилом в саванну северо-восточной Австралии, где начался степной пожар. Там только что проехали на автомобиле двое молодых подонков, которые ради забавы специально подожгли степь. Стояло жаркое январское лето, уже много дней температура приближались к сорока градусам, густые, выше человеческого роста заросли злака, с громадными метёлками, имеющего странное название "императа", высохли, превратились в бурую солому и теперь восхитительно вспыхивали, мгновенно захватывая всё новые и новые участки саванны. Разумеется, подонки предварительно убедились, что ветер дует в сторону, противоположную той, куда они сейчас направлялись. Вдоволь налюбовавшись полыханием огня, стремительно бегущего от них к горизонту, они умчались вдаль на своём автомобиле...
Сначала, услышав приглашение Даниила, Ян пришёл просто в ужас. Пусть наводнение, землетрясение, ураган, тайфун, извержение вулкана, наконец, - что угодно, только не огонь! Ведь огонь - это было самое ужасное в его жизни! Он до сих пор прекрасно помнил те кошмарные муки, когда огонь жёг его тело - они не кончались и потом, все три мучительных дня, пока он, превратившись в кусок обожжённого, но всё ещё живого мяса, умирал в больнице. Разве можно было признаться в этом Даниилу, который не догадывался ни о чём? Его чувства - это его личное дело и Даниил тут ни при чём. И в конце-концов Ян согласился.
Два Энергиона зависли над горящей саванной северо-восточной Австралии и огляделись, оценивая обстановку. Огненный вал двигался с громадной скоростью в сторону сильно обмелевшего от летней жары Эйр-Крика, в котором, к счастью, ещё оставалась полоска мелкой воды шириной всего лишь в 5-6 метров. Сухая императа вспыхивала мгновенно и так же мгновенно сгорала - гораздо хуже было бы, если бы тут рос густой лес. Тогда на каждом участке пожар, питаясь древесиной, полыхал бы гораздо дольше. Но в саваннах редкие деревья - в основном это зонтичные акации -далеко отстоят друг от друга, к тому же жарким летом они сбрасывают листву, чтобы сберечь остатки влаги в своих телах. Если бы они когда-то не научились этого делать, то каждое лето высыхали и гибли так же, как и однолетние травы.
Людей на этой территории, к счастью, не было - средняя плотность населения в этой части Австралии составляла всего лишь около одного человека на квадратный километр.
Даниил знал, что каждый такой пожар, несмотря на свою молиеносность (а, может быть, именно поэтому - ведь большинство животных просто не успевает от него убежать) губит миллионы жизней. Сначала вместе с травой вспыхивают все насекомые - термиты, гусеницы, бабочки, пауки, сороконожки, кузнечики, цикады и прочие. От высокой температуры гибнут даже и те, которые находятся в земле. Не успевают также скрыться земноводные и пресмыкающиеся. Мелкие грызуны тоже обречены. Огонь накрывает их, а потом проносится дальше, оставляя за собой на жуткие мучения обгоревшие, но всё ещё живые маленькие комочки - полёвок, сусликов, хомяков, кротов. И только некоторые птицы (разумеется, не бескрылые киви), да более или менее крупные молодые и здоровые млекопитающие имеют шанс спастись, если, конечно, успеют добраться до какой-нибудь водной преграды прежде, чем у них разорвётся сердце от бешеного бега.
На этот раз огненный вал, к счастью, направлялся как раз к Эйр-Крику. Впереди него, выбиваясь из сил, всё ещё бежали некоторые животные. Тут были и одичавшие овцы, и кенгуру, и вомбаты, и сумчатые муравьеды намбаты, и бандикуты, и даже несколько медведей коала. Всех животных, кроме, разумеется, овец, Ян видел впервые. Оособенно удивительными ему показались бандикуты - сумчатые длинноносые зверьки размером с кролика. Глядя на эти обречённые существа, Ян пришёл в ужас: всех их, тысячи и тысячи жизней, ждёт та же судьба, что и его - сгореть живьём в не знающем пощады огне. Но ведь он выбрал свою судьбу сам, а они стали жертвами каких-то подонков!
Тем временем Даниил прикидывал: до реки довольно далеко, а у животных, особенно тех, кто бежит уже давно, силы совсем на исходе. На небе ни облачка, немилосердно палит солнце. Но всё-таки Даниил находит решение. Он стремительно мчится в соседний район Тихого океана - сейчас там как раз полно облаков и влаги. Спасатель концентрирует свою Энергию на облачном небе, усилием воли сжимает громадное количество кучевых облаков до размера горошины и перекидывает её в Австралию. Затем проделывает всё в обратном порядке: облака разрастаются до своих прежних размеров, вытягиваются в узкую ленту и из неё - как раз по кромке пожара - на землю проливается обильный ливень.
Разумеется, иссохшая земля тут же впитывает влагу, разумеется, воды недостаточно, чтобы надолго остановить огонь. Но на какое-то время он всё-таки останавливается. И этого хватает, чтобы дать передышку измученным животным. Отдышавшись несколько минут, овцы, трубкозубы, кенгуру, вомбаты и все остальные бегут дальше - теперь уже с новыми силами. Шансов добежать до воды становится намного больше. Огонь снова прорывается сквозь полоску мокрой земли, но животные находятся довольно далеко. Вот они наконец-то у самой воды, бросаются в неё и обессиленные добираются до противоположного берега, где огонь им уже не страшен. К счастью, там находится зоостанция Всемирного Фонда дикой природы. На ней работает всего три человека, но зато они - настоящие подвижники. Они подберут обессиленных, раненых, обожжённых животных, накормят и вылечат их, чтобы затем снова отпустить на волю.
К счастью, Ян ещё не знает, что спасённые кенгуру, скорее всего, очень быстро почти все будут убиты человеком: их ежегодно отстреливают сотнями тысяч, разбрасывают отраву, потому что земля и скудная трава саванн нужны людям для разведения овец. А австралийская шерсть высоко ценится на мировом рынке...
Теперь Яну предстояло решать - остаться в Большом Куполе навсегда и начать своё Служение или же вернуться назад на Землю и ещё раз попробовать жить там среди людей. Жить среди людей - это страшно, очень страшно. Бороться с огнём - тоже страшно, но не так. Есть, конечно, и третий путь: можно просто остаться здесь и замуровать себя навеки в Хижине Одиночества. Никто ничего не скажет и никогда не будет заставлять его сделать другой выбор. "Праздность - мать всех пороков" - вспомнил Ян почему-то изречение из Библии. Он остался в Большом Куполе и согласился стать напарником Даниила Андреева.
Глава 19.
Софа.
Софа поссорилась с матерью и ушла из дома. Ей было горько и обидно. Как могла мать из-за пустяков накричать на неё? Софа была очень молода и ещё не знала, что самые страшные ссоры между близкими людьми чаще всего и происходят именно из-за пустяков.
Наступала короткая летняя ночь и Софа даже не представляла, куда ей идти. Вернуться домой она просто не могла - обида на мать всё ещё кипела в её сердце. Идти к подруге не хотелось - просто стыдно рассказывать про такую мелочную дрязгу, тем более, что Софа уже толком и не помнила, из-за чего собственно всё началось. И Софа решила прогулять по городу всю ночь. К тому же она никогда не видела города ночью. Как, впрочем, и вообще ещё не видела почти ничего в жизни.
Не разбирая дороги, сворачивая куда попало, Софа шла по улицам и в прекрасных чёрных глазах её стояли слезы. Она ещё не знала тогда, что увидев её однажды плачущей, в неё влюбится её будущий муж. И что они разойдутся через четыре года...
Она шла и плакала. А город постепенно пустел, с улиц почти исчезли машины. Редкие прохожие торопливо возвращались домой. Было уже очень поздно. Но Софа не боялась. Она точно знала, что с ней ничего не может случиться. Она была тогда слишком молода, чтобы понять муки матери, ожидавшей дочь всю ночь до утра. Ей предстояло понять это потом, спустя многие годы.
На одной улице следом за ней пошла чёрная кошка. Гибкая, красивая. Почти котёнок. Софа заговорила с ней - кошка радостно замурлыкала. Софа взяла кошку на руки, погладила. Кошка была в восторге. Но потом её пришлось прогнать, потому что Софа боялась - уйдёт далеко от дома и заблудится. Софа ещё не знала, что именно бездомные животные особенно ценят человеческую ласку...
Софа шла через тёмный сквер. На лавочках целовались парочки. Сама Софа ещё ни разу ни с кем не целовалась. Целуются, ну и пусть себе! Ей-то какое дело! Однако сердце её колотилось, и Софа шла дальше. Неизвестно куда.
Она шла и мечтала. Ей хотелось представить жизнь каждого прохожего. Жизнь за каждым ещё не погасшим окном. Какие люди живут там? Счастливы ли они? Есть ли у них дети? Кем они работают? Сама она после школы хотела поступить в институт, кончить его и скорее начать работать. Но не всё время на одном месте. А везде понемногу: сначала в школе, потом на заводе, потом в каком-нибудь институте, в лаборатории, больнице и так далее. И, конечно, в разных городах. Сколько тогда новых людей узнает она, сколько разных судеб!
На лавочке около старого домика, опершись на палку, сидел согнутый старичок. Грустный и одинокий. Наверное, его мучила бессонница. Софа медленно прошла мимо. Старичок внимательно посмотрел на неё. Софе очень хотелось присесть рядом и спросить, почему он сидит здесь такой одинокий и не идёт домой. Неужели дома его не ждет абсолютно никто? Но она молча прошла мимо, потому что ни с того ни с сего заговаривать с незнакомым человеком просто неприлично. Тогда Софа была ещё очень молода и не знала, что через много-много лет у неё будет точно такая же бессонница и что ждать её дома будет просто абсолютно некому.
В одном месте к Софе пытался пристать пьяный парень, но Софа легко убежала от него, потому что была хорошей спортсменкой, одной из лучших в школе. В другом месте из окна доносилась прекрасная незнакомая музыка и Софа долго стояла и слушала. Низкий женский голос протяжно, бесстрастно и нескончаемо что-то пел на незнакомом языке. Песня была спокойная, величественная и вечная. Как моря и леса, как горы и равнины. Как природа и вся Земля людей. Как Вселенная. А на фоне этого невозмутимого, неземного голоса звучал другой - прерывистый и бурный, то весёлый, то грустный. Софа не знала, на каком языке поют. Но это было совершенно неважно. Ведь и так понятно, что второй голос рассказывал о человеческой жизни с её переживаниями и страстями. О судьбе каждого человека, в которой смешалось и грустное и весёлое, и тяжёлое и радостное. И горечь, и обиды, и счастье. Кому сколько дано.
Потом, в другом окне, она ещё слышала семейную ссору. Муж громко ругался и бил посуду, а жена визжала и грозилась вызвать милицию. Потом какой-то рабочий парень, возвращавшийся после ночной смены, обязательно хотел проводить её домой, но она отказалась. На набережной стояла женщина с чемоданом и плакала...
Софа ещё долго ходила по городу и он ей казался каким-то другим, совсем незнакомым. Она сожалела, что в мире так много вещей, которых она пока не видела и не знает. Не была, например, в Заполярье. И на Дальнем Востоке тоже. И тем более за границей. Никогда не видела, как делают операцию. Как выплавляют сталь. Только в кино. У неё никогда не было собаки. Не знала даже, куда уезжают поезда метро после конечной станции. И ещё она думала о том, что уже светает. И никуда не денешься - придётся возвращаться домой. Предстоит объяснение с матерью. А это, конечно, очень грустно.
Софа была еще очень молода и не знала тогда, что эта, такая длинная, такая грустная ночь станет для неё впоследствии одним из самых поэтических и радостных воспоминаний юности ...
*
Стройная девушка со спортивной сумкой на плече шла по тенистой дорожке, выложенной каменными плитами. Справа и слева от дорожки росли вековые липы. Сейчас они цвели и напоённый дивным ароматом воздух окутывал девушку. За липами, справа от дорожки, было видно море, пустынный белый песчаный пляж и сосны. Слева раскинулся утопающий в зелени дачный поселок, к которому девушка как раз и направлялась.
Посёлок был очень нарядным и весёлым. Построенные со вкусом и любовью, все разные, но одинаково симпатичные особняки радовали глаз. Поравнявшись с первым же домом, девушка свернула к нему. Она толкнула незапертую калитку и вошла в сад. К дому вела такая же дорожка из каменных плит, по которой Софа только что шла со станции. Вдоль дорожки росли цветущие садовые ромашки с громадными головками, нежнорозовые воздушные гвоздики и ещё какие-то цветы, названия которых она не знала. Светило солнышко и в цветах жужжали пчёлы. Софа подошла к дому, увитому диким виноградом. У крыльца она увидела высокий, выше её роста розовый куст, весь усыпанный крупными красными цветами. Девушка вытянула шею и понюхала розы. Под кустом стояла кадушка с дождевой водой. На крыльце, греясь на солнышке, лежал маленький серый котёнок. Дверь в дом была открыта. Оттуда доносилась приятная музыка.
Софа прошла через веранду и попала на кухню. Просторная кухня блестела чистотой и солнцем. Мельком она увидела белый кафель, газовую плиту и холодильник. Слева от двери стоял кухонный столик и вокруг него три белых табурета. На столе в чашках дымился чёрный кофе. Рядом лежали хлеб, масло, сыр и спелые помидоры. На кухне никого не было.
Софа вышла из кухни и увидела, что с веранды на второй этаж ведет крутая деревянная лестница, которую она сначала не заметила. Девушка поднялась по лестнице и оказалась в уютной маленькой комнате с красивой полированной мебелью. На столе лежал крохотный магнитофон и из него струилась та самя музыка, которую девушка услышала сначала. В углу стоял телевизор. Весь пол комнаты был устлан пушистым ковром, а на ковре валялся большой красный мяч. В этой комнате тоже никого не было.
Она обошла весь дом, но он был пуст. Ей показалось, что она попала в прекрасный заколдованный замок, где всё замерло, где все спят заколдованным сном и вот-вот проснутся от её прикосновения. Ей захотелось снять с плеча сумку, лечь на ковёр рядом с красным мячом и остаться здесь навсегда. Софа вздохнула и вышла из домика.
На калитке следующего дома висела ржавая табличка: "Осторожно, злая собака". Девушка толкнула калитку и вошла. Собак она не боялась. В этом доме, видимо, особенно любили бегонии. Весь палисадник был засажен ими. Таких бегоний она не видела никогда. Громадные, величиной в две раскрытые ладони, опушённые листья зелёного, красного и бордового цвета. Толстые, мохнатые, как гусеницы, стебли. Громадные, в два кулака махровые цветы. Белые, розовые, кремовые, жёлтые, алые, вишнёвые. Их, наверное, были тысячи и от них рябило в глазах. Откуда-то вылез круглый, как шарик, рыжий щенок и в неописуемом восторге бросился к девушке. На дорожке играли дети - мальчик лет четырёх и девочка лет пяти. Оба беленькие, голубоглазые, удивительно симпатичные.
- Кто-нибудь есть дома? - спросила Софа.
- Нету никого. Только мы с Сашей, - деловито ответила девочка.
Вдруг она почему-то застеснялась и спряталась за Сашу. Из-за его спины она спросила:
- Тётя, а вы русалка?
- Я и сама не знаю, - ответила Софа с улыбкой. Вопрос оказался очень трудным. Сказать, что русалка - значило бы обмануть девочку. Если же нет - разочаровать её, отнять у неё сказку. Девушка направилась к следующему дому, оставив в садике Сашу и недоумевающую девочку, которой очень хотелось, чтобы тётя всё-таки оказалась русалкой и которая не очень-то верила, что такая большая тётя не знает сама, русалка она или нет.
Из-за двери третьего дома доносились гаммы. Кто-то играл на пианино. Это уже было лучше. Значит, дома кто-то есть. Софа постучала. Звуки гаммы замерли и низкий женский голос приказал ей войти. Софа вошла в старинную довольно тёмную комнату, обставленную тёмной мебелью и с тёмными полуопущенными шторами. В глубоком кресле с вязанием в руках сидела строгая седая старуха в чёрном. Из-за рояля с любопытством выглядывала девочка лет восьми. Она была мулатка, с чётко выраженными негроидными чертами лица и с шапкой чёрных, закрученных штопором волос.
- У вас комнаты сдаются? - спросила девушка робко.
- Нет, мы не сдаём, - ответила старуха и почему-то вздохнула. Из третьего дома тоже пришлось уйти.
Хотя ночлега всё ещё не находилось, Софу не оставляло радостное предчувствие чего-то необыкновенного, что вот-вот должно здесь с ней произойти. Море, солнце и сосны были прекрасны. Дома, дети и цветы - тоже. Всё было залито летним солнцем, окутано ароматом липового цвета и ощущением какой-то необыкновенной, волшебной сказки, которую она слышала в детстве, но потом почему-то забыла. Ей предстояло провести здесь целый месяц, первый в её жизни отпуск. И это наполняло её счастьем. В этих красивых, окружённых цветами домиках, несомненно, живут самые счастливые на земле люди. Гордые, красивые, трудолюбивые и благородные. И, кто знает, может быть, именно здесь она встретит своего принца. Это было бы не только не удивительно, но даже совершенно естественно. И тогда они оба с самого утра будут купаться в море, вести друг с другом бесконечные разговоры о жизни, вместе мечтать, загорать на белом песке и, взявшись за руки, везде ходить вдвоем. И они будут самыми счастливыми из всех остальных, тоже очень счастливых людей...
В следующем домике Софу встретила пожилая женщина с добрыми глазами. Она объяснила, что у них сдается комната на втором этаже и сейчас она как раз пустует. А сами они с дочерью живут на первом этаже.
Девушка поднялась в комнату, положила сумку на кровать и села. На столике с белоснежной скатертью стояла ваза со свежими цветами. На стене на гвозде висели пустые деревянные плечики. Окошко с чистенькими занавесочками было открыто и всё заплетено диким виноградом. На окне стоял гошок с алым кустом душистой герани. Аккуратно заправленная койка и белая, как в больнице, тумбочка, завершали убранство комнаты. Женщина ушла и девушка осталась одна.
Софа сидела за столом, смотрела в окно, слушала жужжание пчёл в саду и ей не хотелось даже шевелиться. Ей казалось, что с этим ощущением счастья и покоя она сможет так просидеть здесь вечно. Как будто всю жизнь она шла и шла куда-то. И вот, наконец, пришла. И больше никуда не надо идти. Вдруг она услышала голоса. На первом этаже говорили мать и дочь.
- Старая сволочь! Когда ты только околеешь! Видеть тебя не могу. И за что я так мучаюсь, что я тебе сделала?
Это говорила дочь. Спокойно и даже почти без выражения. Видимо, эти страшные слова она уже говорила много раз и они стали привычными для обеих - и для матери, и для дочери. Софа грустно улыбнулась. Сказка кончилась. Ведь она это знала с самого начала! Везде живут люди. Старые и молодые, красивые и некрасивые, добрые и злые. Живые люди со своими горестями, заботами и переживаниями. И люди эти, мечтающие о счастье, но никак не могущие его построить, одинаковы везде...
Софа поссорилась с матерью и ушла из дома. Ей было горько и обидно. Как могла мать из-за пустяков накричать на неё? Софа была очень молода и ещё не знала, что самые страшные ссоры между близкими людьми чаще всего и происходят именно из-за пустяков.
Наступала короткая летняя ночь и Софа даже не представляла, куда ей идти. Вернуться домой она просто не могла - обида на мать всё ещё кипела в её сердце. Идти к подруге не хотелось - просто стыдно рассказывать про такую мелочную дрязгу, тем более, что Софа уже толком и не помнила, из-за чего собственно всё началось. И Софа решила прогулять по городу всю ночь. К тому же она никогда не видела города ночью. Как, впрочем, и вообще ещё не видела почти ничего в жизни.
Не разбирая дороги, сворачивая куда попало, Софа шла по улицам и в прекрасных чёрных глазах её стояли слезы. Она ещё не знала тогда, что увидев её однажды плачущей, в неё влюбится её будущий муж. И что они разойдутся через четыре года...
Она шла и плакала. А город постепенно пустел, с улиц почти исчезли машины. Редкие прохожие торопливо возвращались домой. Было уже очень поздно. Но Софа не боялась. Она точно знала, что с ней ничего не может случиться. Она была тогда слишком молода, чтобы понять муки матери, ожидавшей дочь всю ночь до утра. Ей предстояло понять это потом, спустя многие годы.
На одной улице следом за ней пошла чёрная кошка. Гибкая, красивая. Почти котёнок. Софа заговорила с ней - кошка радостно замурлыкала. Софа взяла кошку на руки, погладила. Кошка была в восторге. Но потом её пришлось прогнать, потому что Софа боялась - уйдёт далеко от дома и заблудится. Софа ещё не знала, что именно бездомные животные особенно ценят человеческую ласку...
Софа шла через тёмный сквер. На лавочках целовались парочки. Сама Софа ещё ни разу ни с кем не целовалась. Целуются, ну и пусть себе! Ей-то какое дело! Однако сердце её колотилось, и Софа шла дальше. Неизвестно куда.
Она шла и мечтала. Ей хотелось представить жизнь каждого прохожего. Жизнь за каждым ещё не погасшим окном. Какие люди живут там? Счастливы ли они? Есть ли у них дети? Кем они работают? Сама она после школы хотела поступить в институт, кончить его и скорее начать работать. Но не всё время на одном месте. А везде понемногу: сначала в школе, потом на заводе, потом в каком-нибудь институте, в лаборатории, больнице и так далее. И, конечно, в разных городах. Сколько тогда новых людей узнает она, сколько разных судеб!
На лавочке около старого домика, опершись на палку, сидел согнутый старичок. Грустный и одинокий. Наверное, его мучила бессонница. Софа медленно прошла мимо. Старичок внимательно посмотрел на неё. Софе очень хотелось присесть рядом и спросить, почему он сидит здесь такой одинокий и не идёт домой. Неужели дома его не ждет абсолютно никто? Но она молча прошла мимо, потому что ни с того ни с сего заговаривать с незнакомым человеком просто неприлично. Тогда Софа была ещё очень молода и не знала, что через много-много лет у неё будет точно такая же бессонница и что ждать её дома будет просто абсолютно некому.
В одном месте к Софе пытался пристать пьяный парень, но Софа легко убежала от него, потому что была хорошей спортсменкой, одной из лучших в школе. В другом месте из окна доносилась прекрасная незнакомая музыка и Софа долго стояла и слушала. Низкий женский голос протяжно, бесстрастно и нескончаемо что-то пел на незнакомом языке. Песня была спокойная, величественная и вечная. Как моря и леса, как горы и равнины. Как природа и вся Земля людей. Как Вселенная. А на фоне этого невозмутимого, неземного голоса звучал другой - прерывистый и бурный, то весёлый, то грустный. Софа не знала, на каком языке поют. Но это было совершенно неважно. Ведь и так понятно, что второй голос рассказывал о человеческой жизни с её переживаниями и страстями. О судьбе каждого человека, в которой смешалось и грустное и весёлое, и тяжёлое и радостное. И горечь, и обиды, и счастье. Кому сколько дано.
Потом, в другом окне, она ещё слышала семейную ссору. Муж громко ругался и бил посуду, а жена визжала и грозилась вызвать милицию. Потом какой-то рабочий парень, возвращавшийся после ночной смены, обязательно хотел проводить её домой, но она отказалась. На набережной стояла женщина с чемоданом и плакала...
Софа ещё долго ходила по городу и он ей казался каким-то другим, совсем незнакомым. Она сожалела, что в мире так много вещей, которых она пока не видела и не знает. Не была, например, в Заполярье. И на Дальнем Востоке тоже. И тем более за границей. Никогда не видела, как делают операцию. Как выплавляют сталь. Только в кино. У неё никогда не было собаки. Не знала даже, куда уезжают поезда метро после конечной станции. И ещё она думала о том, что уже светает. И никуда не денешься - придётся возвращаться домой. Предстоит объяснение с матерью. А это, конечно, очень грустно.
Софа была еще очень молода и не знала тогда, что эта, такая длинная, такая грустная ночь станет для неё впоследствии одним из самых поэтических и радостных воспоминаний юности ...
*
Стройная девушка со спортивной сумкой на плече шла по тенистой дорожке, выложенной каменными плитами. Справа и слева от дорожки росли вековые липы. Сейчас они цвели и напоённый дивным ароматом воздух окутывал девушку. За липами, справа от дорожки, было видно море, пустынный белый песчаный пляж и сосны. Слева раскинулся утопающий в зелени дачный поселок, к которому девушка как раз и направлялась.
Посёлок был очень нарядным и весёлым. Построенные со вкусом и любовью, все разные, но одинаково симпатичные особняки радовали глаз. Поравнявшись с первым же домом, девушка свернула к нему. Она толкнула незапертую калитку и вошла в сад. К дому вела такая же дорожка из каменных плит, по которой Софа только что шла со станции. Вдоль дорожки росли цветущие садовые ромашки с громадными головками, нежнорозовые воздушные гвоздики и ещё какие-то цветы, названия которых она не знала. Светило солнышко и в цветах жужжали пчёлы. Софа подошла к дому, увитому диким виноградом. У крыльца она увидела высокий, выше её роста розовый куст, весь усыпанный крупными красными цветами. Девушка вытянула шею и понюхала розы. Под кустом стояла кадушка с дождевой водой. На крыльце, греясь на солнышке, лежал маленький серый котёнок. Дверь в дом была открыта. Оттуда доносилась приятная музыка.
Софа прошла через веранду и попала на кухню. Просторная кухня блестела чистотой и солнцем. Мельком она увидела белый кафель, газовую плиту и холодильник. Слева от двери стоял кухонный столик и вокруг него три белых табурета. На столе в чашках дымился чёрный кофе. Рядом лежали хлеб, масло, сыр и спелые помидоры. На кухне никого не было.
Софа вышла из кухни и увидела, что с веранды на второй этаж ведет крутая деревянная лестница, которую она сначала не заметила. Девушка поднялась по лестнице и оказалась в уютной маленькой комнате с красивой полированной мебелью. На столе лежал крохотный магнитофон и из него струилась та самя музыка, которую девушка услышала сначала. В углу стоял телевизор. Весь пол комнаты был устлан пушистым ковром, а на ковре валялся большой красный мяч. В этой комнате тоже никого не было.
Она обошла весь дом, но он был пуст. Ей показалось, что она попала в прекрасный заколдованный замок, где всё замерло, где все спят заколдованным сном и вот-вот проснутся от её прикосновения. Ей захотелось снять с плеча сумку, лечь на ковёр рядом с красным мячом и остаться здесь навсегда. Софа вздохнула и вышла из домика.
На калитке следующего дома висела ржавая табличка: "Осторожно, злая собака". Девушка толкнула калитку и вошла. Собак она не боялась. В этом доме, видимо, особенно любили бегонии. Весь палисадник был засажен ими. Таких бегоний она не видела никогда. Громадные, величиной в две раскрытые ладони, опушённые листья зелёного, красного и бордового цвета. Толстые, мохнатые, как гусеницы, стебли. Громадные, в два кулака махровые цветы. Белые, розовые, кремовые, жёлтые, алые, вишнёвые. Их, наверное, были тысячи и от них рябило в глазах. Откуда-то вылез круглый, как шарик, рыжий щенок и в неописуемом восторге бросился к девушке. На дорожке играли дети - мальчик лет четырёх и девочка лет пяти. Оба беленькие, голубоглазые, удивительно симпатичные.
- Кто-нибудь есть дома? - спросила Софа.
- Нету никого. Только мы с Сашей, - деловито ответила девочка.
Вдруг она почему-то застеснялась и спряталась за Сашу. Из-за его спины она спросила:
- Тётя, а вы русалка?
- Я и сама не знаю, - ответила Софа с улыбкой. Вопрос оказался очень трудным. Сказать, что русалка - значило бы обмануть девочку. Если же нет - разочаровать её, отнять у неё сказку. Девушка направилась к следующему дому, оставив в садике Сашу и недоумевающую девочку, которой очень хотелось, чтобы тётя всё-таки оказалась русалкой и которая не очень-то верила, что такая большая тётя не знает сама, русалка она или нет.
Из-за двери третьего дома доносились гаммы. Кто-то играл на пианино. Это уже было лучше. Значит, дома кто-то есть. Софа постучала. Звуки гаммы замерли и низкий женский голос приказал ей войти. Софа вошла в старинную довольно тёмную комнату, обставленную тёмной мебелью и с тёмными полуопущенными шторами. В глубоком кресле с вязанием в руках сидела строгая седая старуха в чёрном. Из-за рояля с любопытством выглядывала девочка лет восьми. Она была мулатка, с чётко выраженными негроидными чертами лица и с шапкой чёрных, закрученных штопором волос.
- У вас комнаты сдаются? - спросила девушка робко.
- Нет, мы не сдаём, - ответила старуха и почему-то вздохнула. Из третьего дома тоже пришлось уйти.
Хотя ночлега всё ещё не находилось, Софу не оставляло радостное предчувствие чего-то необыкновенного, что вот-вот должно здесь с ней произойти. Море, солнце и сосны были прекрасны. Дома, дети и цветы - тоже. Всё было залито летним солнцем, окутано ароматом липового цвета и ощущением какой-то необыкновенной, волшебной сказки, которую она слышала в детстве, но потом почему-то забыла. Ей предстояло провести здесь целый месяц, первый в её жизни отпуск. И это наполняло её счастьем. В этих красивых, окружённых цветами домиках, несомненно, живут самые счастливые на земле люди. Гордые, красивые, трудолюбивые и благородные. И, кто знает, может быть, именно здесь она встретит своего принца. Это было бы не только не удивительно, но даже совершенно естественно. И тогда они оба с самого утра будут купаться в море, вести друг с другом бесконечные разговоры о жизни, вместе мечтать, загорать на белом песке и, взявшись за руки, везде ходить вдвоем. И они будут самыми счастливыми из всех остальных, тоже очень счастливых людей...
В следующем домике Софу встретила пожилая женщина с добрыми глазами. Она объяснила, что у них сдается комната на втором этаже и сейчас она как раз пустует. А сами они с дочерью живут на первом этаже.
Девушка поднялась в комнату, положила сумку на кровать и села. На столике с белоснежной скатертью стояла ваза со свежими цветами. На стене на гвозде висели пустые деревянные плечики. Окошко с чистенькими занавесочками было открыто и всё заплетено диким виноградом. На окне стоял гошок с алым кустом душистой герани. Аккуратно заправленная койка и белая, как в больнице, тумбочка, завершали убранство комнаты. Женщина ушла и девушка осталась одна.
Софа сидела за столом, смотрела в окно, слушала жужжание пчёл в саду и ей не хотелось даже шевелиться. Ей казалось, что с этим ощущением счастья и покоя она сможет так просидеть здесь вечно. Как будто всю жизнь она шла и шла куда-то. И вот, наконец, пришла. И больше никуда не надо идти. Вдруг она услышала голоса. На первом этаже говорили мать и дочь.
- Старая сволочь! Когда ты только околеешь! Видеть тебя не могу. И за что я так мучаюсь, что я тебе сделала?
Это говорила дочь. Спокойно и даже почти без выражения. Видимо, эти страшные слова она уже говорила много раз и они стали привычными для обеих - и для матери, и для дочери. Софа грустно улыбнулась. Сказка кончилась. Ведь она это знала с самого начала! Везде живут люди. Старые и молодые, красивые и некрасивые, добрые и злые. Живые люди со своими горестями, заботами и переживаниями. И люди эти, мечтающие о счастье, но никак не могущие его построить, одинаковы везде...
Глава 20.
Встреча.
Дементьева вернулась с заседания Учёного Совета и села за свой стол. Она хотела закончить статью в журнал, которую редактор ждал ещё неделю назад. Она отключила телефон, сняла очки и начала писать. Сразу с того самого слова в середине фразы, на котором остановилась, уходя на заседание. В дверь постучали. В кабинет вошла полная пожилая женщина, лица которой Дементьева не могла разглядеть без очков.
Женщина вела себя странно. Молча остановилась у двери. Не подходила к столу, не уходила совсем и даже как будто казалась чем-то напуганной. Дементьева надела очки, взглянула на женщину и вскрикнула. Перед ней стояла Рита.
Они не виделись лет тридцать или даже больше. Их пути разошлись очень давно и они уже не думали, что когда-нибудь встретятся снова. Когда-то они вместе кончали десятый класс, сидели за одной партой и очень дружили. Обе мечтали поступить на биофак. Но сразу же после школы Рита неожиданно вышла замуж и уехала. Её муж был военным. Сначала они переписывались, но потом у Риты родился ребёнок и переписка прекратилась.
Обе жадно рассматривали друг друга, переспрашивали, отвечали невпопад и никак не могли наговориться. Нина смотрела на Риту с чувством жалости. Выглядела она гораздо старше своих пятидесяти лет, сильно располнела, была в стоптанных туфлях и каком-то совершенно невообразимом платье. Ей, видимо, доставалось в жизни. А ведь в школе она считалась одной из самых хорошеньких и если бы следила за собой, то и сейчас была бы ничего.
Рита, в свою очередь, видела перед собой стройную выхоленную женщину, которой никак нельзя было дать больше сорока. С прекрасной причёской, элегантно одетую. Ужасно интеллектуальную. И похожую на кинозвезду. Это было удивительно. Ведь в школе Нинка никогда особой красотой не блистала.
Рита, конечно, знала, что сравнение было не в её пользу. Что она всю жизнь моталась с мужем и детьми по провинции, не следила за модой, не следила за собой. Что она давно ничего не читала, все эти годы почти не работала и совершенно отстала от жизни. И теперь вряд ли смогла бы поговорить с Ниной на одном языке о чем-нибудь другом, кроме школьных воспоминаний. Она даже почему-то вдруг решила, что у неё грязные ногти и начала смущенно прятать руки за спину.
Рита рассказала подруге, что после сына у нее еще родились девочки-двойняшки и теперь у неё трое детей и двое внуков. Старшему внуку уже скоро семнадцать. Ни в какой институт она так и не поступила, даже и специальности не получила никакой. И почти всю жизнь не работала из-за частых переездов мужа. А теперь вот внуки упрекают её, что она совсем несовременная. И пытаются разъяснить прелести поп-музыки, от которой ей становится просто дурно.
Нина живо представила себе ритиных внуков. Застенчивого русоголового, нескладного паренька с наивными умными глазами, похожего на Риту в молодости, и четырнадцатилетнюю девчонку сорви-голову, которой следовало бы родиться мальчиком. Сколько же она перевидела таких за свою жизнь! Таких и других. Только чуть-чуть постарше.
Нина вела занятия на четвертом и пятом курсах. Обычно, когда она впервые появлялась в группе, то приходила просто в ужас. Один из студентов был невообразимым тупицей. Другой омерзительно заискивал и угодничал перед ней. У третьего были глаза подонка. Девчонки попадались какие-то на редкость некрасивые и неженственные. А Нина любила, чтобы в её группе были самые красивые девушки курса. На которых приятно смотреть. Потому что она не сомневалась, что красивые, породистые девушки гораздо умнее некрасивых, хотя, конечно, часто и учатся хуже. Но это потому, что у них голова обычно занята не тем, чем надо.
Дементьева вернулась с заседания Учёного Совета и села за свой стол. Она хотела закончить статью в журнал, которую редактор ждал ещё неделю назад. Она отключила телефон, сняла очки и начала писать. Сразу с того самого слова в середине фразы, на котором остановилась, уходя на заседание. В дверь постучали. В кабинет вошла полная пожилая женщина, лица которой Дементьева не могла разглядеть без очков.
Женщина вела себя странно. Молча остановилась у двери. Не подходила к столу, не уходила совсем и даже как будто казалась чем-то напуганной. Дементьева надела очки, взглянула на женщину и вскрикнула. Перед ней стояла Рита.
Они не виделись лет тридцать или даже больше. Их пути разошлись очень давно и они уже не думали, что когда-нибудь встретятся снова. Когда-то они вместе кончали десятый класс, сидели за одной партой и очень дружили. Обе мечтали поступить на биофак. Но сразу же после школы Рита неожиданно вышла замуж и уехала. Её муж был военным. Сначала они переписывались, но потом у Риты родился ребёнок и переписка прекратилась.
Обе жадно рассматривали друг друга, переспрашивали, отвечали невпопад и никак не могли наговориться. Нина смотрела на Риту с чувством жалости. Выглядела она гораздо старше своих пятидесяти лет, сильно располнела, была в стоптанных туфлях и каком-то совершенно невообразимом платье. Ей, видимо, доставалось в жизни. А ведь в школе она считалась одной из самых хорошеньких и если бы следила за собой, то и сейчас была бы ничего.
Рита, в свою очередь, видела перед собой стройную выхоленную женщину, которой никак нельзя было дать больше сорока. С прекрасной причёской, элегантно одетую. Ужасно интеллектуальную. И похожую на кинозвезду. Это было удивительно. Ведь в школе Нинка никогда особой красотой не блистала.
Рита, конечно, знала, что сравнение было не в её пользу. Что она всю жизнь моталась с мужем и детьми по провинции, не следила за модой, не следила за собой. Что она давно ничего не читала, все эти годы почти не работала и совершенно отстала от жизни. И теперь вряд ли смогла бы поговорить с Ниной на одном языке о чем-нибудь другом, кроме школьных воспоминаний. Она даже почему-то вдруг решила, что у неё грязные ногти и начала смущенно прятать руки за спину.
Рита рассказала подруге, что после сына у нее еще родились девочки-двойняшки и теперь у неё трое детей и двое внуков. Старшему внуку уже скоро семнадцать. Ни в какой институт она так и не поступила, даже и специальности не получила никакой. И почти всю жизнь не работала из-за частых переездов мужа. А теперь вот внуки упрекают её, что она совсем несовременная. И пытаются разъяснить прелести поп-музыки, от которой ей становится просто дурно.
Нина живо представила себе ритиных внуков. Застенчивого русоголового, нескладного паренька с наивными умными глазами, похожего на Риту в молодости, и четырнадцатилетнюю девчонку сорви-голову, которой следовало бы родиться мальчиком. Сколько же она перевидела таких за свою жизнь! Таких и других. Только чуть-чуть постарше.
Нина вела занятия на четвертом и пятом курсах. Обычно, когда она впервые появлялась в группе, то приходила просто в ужас. Один из студентов был невообразимым тупицей. Другой омерзительно заискивал и угодничал перед ней. У третьего были глаза подонка. Девчонки попадались какие-то на редкость некрасивые и неженственные. А Нина любила, чтобы в её группе были самые красивые девушки курса. На которых приятно смотреть. Потому что она не сомневалась, что красивые, породистые девушки гораздо умнее некрасивых, хотя, конечно, часто и учатся хуже. Но это потому, что у них голова обычно занята не тем, чем надо.