Страница:
– Фейр хитер… – поскучнел Хаклик. – Если он решит кого-то убить, то найдет способ. Ему не обязательно размахивать мечом, хотя вряд ли кто в городе умеет это лучше его. Завтра или послезавтра его милостью расстанется с жизнью твой опекун, который не будет сожалеть об этом, потому что явно лишился разума, когда согласился на твое предложение. И потом уже никто не станет твоим опекуном!.. А еще твой дядя рано или поздно сможет протолкнуть через магистрат закон, что в случае смерти магистра и отсутствия прямых родственников, признанных Храмом и прошедших обряд клеймения, право магистрата переходит к дальним сразу, без всякого опекунства! Ну а до принятия такого закона ты еще поживешь, парень!.. Он многое может, Рин. Возможно, он даже не станет убивать тебя. Объявит сумасшедшим, обвинит в преступлении или в святотатстве, упрячет в темницу, из которой ты не выйдешь… И пока ты будешь разгребать и пережевывать вываленное на твою голову дерьмо, он завладеет не только домом, но и гербом!
– Для этого Фейр слишком нетерпелив. – Рин поднялся. – Я знаю, что ты не слишком добр к Камрету, Хаклик, но старик мудр, и он сказал мне совершенно точно: согласно древним законам Айсы, которые не знали ни клеймения, ни храмовых обетов, есть лишь один безоговорочный способ лишиться герба и права на магистрат – потерять его вместе с честью. Но для этого я должен оскорбить кого-то из магистров, чтобы заслужить вызов на поединок. Пролить кровь или оскорбить герб одного из домов! Ты можешь это себе представить? Клянусь Поганью, я все сделаю, чтобы этого не случилось!
– Многие на моей памяти сделали все, чтобы добиться весьма скромных целей, но не добились и малой их доли, – проворчал Хаклик. – К тому же не стоит клясться Поганью или еще какой мерзостью, потому как грош цена таким клятвам. Пусть даже Храм славит Погань так, что скоро мы будем возносить ей молитвы, как Единому!
– Просто сорвалось с языка, извини, – вздохнул Рин. – Грейн учил, что клясться не следует вовсе. Простые слова должны быть крепче любых клятв, а если они теряют цену, то ничего не стоят и клятвы, ибо они тоже составляются из слов. Эх, Хаклик! Когда умирал отец, я думал, что умирает всего лишь самый близкий мне человек, а когда он умер, оказалось, что умерло все. Ничего дорогого после смерти отца у меня не осталось.
– А твой дом, твое имя? – надул губы слуга. – У тебя впереди еще вся жизнь! Прирастешь и дорогим, да еще таким дорогим, что потерять его будет дороже, чем расстаться с жизнью!
– Моя жизнь, как жизнь моего города. – Рин скрипнул зубами. – Тонкие стены и Погань вокруг.
– Здесь, в Айсе, твой дядя страшнее Погани, – сухо заметил Хаклик.
– Вот об этом я и отправлюсь поговорить к Камрету, – сказал Рин, рассматривая диковинный меч.
– Седельный, эсток… – уточнил слуга. – Тебе не подойдет, парень. Ты, конечно, со всяким оружием ловок, но этот годится только для верхового боя да против доспеха. Им как пикой орудовать надо, и длина его почти три локтя… Кстати, ножны оставь, они и сами по себе дрянь, да и ты не лошадь, чтобы носить такую железку на боку в чехле. Я вот кольцо сюда приладил, цепляй к поясу и то насмешек не оберешься. Эсток… С юности с такими не встречался. Работа чудная, но искусная. И сталь отменная… Я не назову не только мастера, который бы мог выковать нечто подобное, но даже не намекну на то, из какой страны прибыл этот образец! А ведь я разбираюсь в этом деле, разбираюсь…
– Верно, из той страны, откуда пришел мой опекун? – усмехнулся Рин. – И там седельные мечи в ходу. Что ж, если забыть об удобстве, он длиннее меча магистра. А если я прицеплю его к поясу без ножен, значит, мне не придется вытаскивать из них меч!
– Лучше бы тебе не пришлось обнажать меч совсем, – проворчал Хаклик. – Я прожил много лет, молодой Олфейн. Поверь мне, если однажды обнажишь меч, то уже никогда не уберешь его в ножны, даже если будешь забивать его туда молотом!
– Ты по-прежнему любишь присказки, – кивнул Рин. – Я спрашиваю в который раз: хочешь, отпущу тебя? Мне бы не хотелось, чтобы ты… пострадал из-за меня.
– Ты все еще не имеешь никаких прав, – нахмурился слуга. – У нас нет денег, а долгов столько, что даже если мы будем собирать кристаллы целый год, не выплатим и десятину. А ты знаешь, что мы не будем их собирать. И не кори себя: ты не мог спасти отца от той хвори! Не простая она была, не простая… Держись, парень, и помни: для меня ты все еще маленький постреленок.
– Я убил той ночью человека, – прошептал Рин. – Разбойника. Но я впервые убил человека! И он сгорел в Поганом пламени.
– Жаль, что его звали не Фейром, – вздохнул старик. – А что касается пламени… Кто теперь не сгорает из тех, что добрались до края жизни? Или ты не знаешь, что в Айсе не осталось ни одного погребальщика? Погань заботится о мертвецах…
Камрет жил в тесной клетушке в Нижнем городе, но время проводил в трактирах и на постоялых дворах. Рин так и не понял, что больше предпочитал его престарелый, но удивительно бодрый приятель – обильную выпивку и еду или задушевную беседу, поскольку тот отдавал все свободное время и тому и другому. Кости ему в трактирах на самом деле бросать не разрешали, но старик словно особенно об этом не горевал. Он заводил друзей так же легко, как некоторые приобретают врагов, и если зарабатывал на друзьях, то исключительно с учетом их трезвого и обдуманного на то согласия.
Для серьезных заработков ему хватало и заезжих простаков. А зарабатывать удавалось немало. И в умении разговорить любого молчальника равных Камрету не было. А уж когда он сам начинал плести какую-нибудь историю из древних времен, порой в трактир народу набивалось больше, чем могло поместиться в случае раздачи дармовой выпивки. Правда, когда Камрету не хотелось ни с кем общаться, он натягивал на лицо такую отвратительную мину, что вчерашние друзья предпочитали обходить старика по другой стороне улицы. Впрочем, Рин ни секунды не сомневался, что какие бы рожи тот ни корчил, от разговора с ним старик не откажется.
Раздумывая об этом, Олфейн наскоро перекусил, помахал руками, пытаясь разогнать то ли пыль и паутину, затянувшую углы некогда первого дома Айсы, то ли поселившуюся в плечах немощь, набросил на плечи ветхий плащ Хаклика и прицепил к поясу эсток. Новый меч был длиннее прежнего, но все-таки не слишком велик, хотя приноровиться к нему явно следовало. По крайней мере, ромбовидный в сечении клинок если и предназначался для рубящего удара, то явно не в первую очередь. В любом случае вытягивать его из ножен оказалось бы не слишком удобно, и Рин махнул рукой на собственный явно нелепый вид.
Еще несколько минут заняли пустые увещевания Хаклика и рассматривание герба дома Олфейнов, который вновь заслонил светлый круг на тяжелой входной двери. На магистерском щите поблескивал древней бронзой зигзаг Иски, разрезающей каменный холм на части, сияли Водяная башня и лодка.
– Рин! – послышался тонкий голос.
Олфейн оглянулся и поморщился, словно от головной боли. Улица, как он и ожидал, была пустынной, но у ступеней стояла дочь звонаря Шарба – Джейса. Девчонке было уже за семнадцать, но детское выражение лица делало ее похожей на пятнадцатилетнюю, хотя тонкая талия и высокая грудь украсили бы любую ровесницу Рина. К счастью звонарка, как называли ее сверстники, не пыталась прибавить себе возраста чернением светлых бровей и ресниц, она лишь неизменно туго перевязывала рыжие волосы красной лентой и тщательно следила за аккуратностью бедной одежды. Впрочем, никто не приглядывался к ее одежде. В Верхнем городе девчонка слыла первой красавицей и, по убеждению многих, могла бы считаться первой красавицей Айсы, если бы звонарь разрешал ей разгуливать по городу без присмотра.
По мнению молодого Олфейна, исключая нищету и безродность ее отца, о которых Рин вовсе не задумывался, у Джейсы был один-единственный недостаток. Каким-то странным образом девушка утвердилась в мысли, что Рин ее суженый, и последние несколько лет пыталась убедить в том же самом и своего избранника. Кто знает, не будь она столь настойчива, возможно, он и вправду утонул бы в ее зеленых глазах?
– Смотри, Рин! – Звонарка потянула к локтю рукав и показала охватывающее запястье синеватой полосой клеймо. – Я ходила к Поганому огню!
– В стражницы нанимаешься? – недовольно буркнул Олфейн, сойдя со ступеней и двинувшись в узкий переулок.
Выходить на главную улицу ему не хотелось. То ли дело улочка Камнерезов, на которой даже днем между зданиями стояла тень. Верхние этажи мрачных домов выдавались вперед, почти соприкасаясь друг с другом, а внизу, между штабелями тесаного камня, в пыли и каменной крошке бегали чумазые дети, радуясь узкой полоске солнечного осеннего неба над головой. Где-то под домами раздавался стук – лучший камень добывался именно в этой части холма, в штольнях, которые имелись под каждым жилищем. К сожалению, глубина проходов в каменном основании города количества собираемых кристаллов не увеличивала, но зато пыли и мусора приносила изрядно.
Именно поэтому улочку Камнерезов не слишком жаловали горожане, и Рин рассчитывал добраться до Северной башни, не встретив никого из знакомых.
– Почему в стражницы? – удивилась увязавшаяся следом Джейса, стараясь не зацепить ветхим платьем сложенные у домов плиты и блоки. – Разве девушек берут в стражницы? Если только стряпухой, но стряпухе клеймение не требуется. Ты знаешь, я так перепугалась в этой Кривой часовне! У настоятеля Солюса отвратительная бородавка на носу! И там было не меньше сотни пришлых. Из этих, что волокут от Пущи обозы. Лошади ведь боятся Погани. Да, тележных перегонщиков! Они толпами приходят посмотреть на клейменый огонь, и некоторые из них щипали меня за ноги, посмотри, какие синяки!
Джейса обогнала Рина и взмахнула подолом платья. Олфейн поморщился и с некоторым усилием отвел взгляд от белых ног.
– Больно было… в пламени?
– Не-а! – завертелась перед ним раскрасневшаяся звонарка. – Уж по-всякому не больнее щипков! Я, правда, здорово трусила, но закрыла глаза, прошептала молитву Единому и сунула руку в огонь. А потом даже глаза открыла, боли-то не почувствовала! Только холод! А холод как раз от огня исходил! И камень, на котором огонь горит, холодный! И вот!
Девчонка снова подняла над головой руку и продолжила крутиться, развевая светлое выцветшее платье. Сразу несколько ребятишек, присвистывая, присоединились к ее танцу.
– Я тороплюсь, – отрезал Рин, протискиваясь между звонаркой и пыльной стеной.
– И ты ни о чем больше не хочешь меня спросить? – надула губы Джейса.
– Чтобы услышать еще какую-нибудь глупость? – бросил через плечо Рин.
– Стой! – выкрикнула девушка.
– Ну что еще?
Рин с раздражением обернулся. Раньше Джейса не позволяла себе произнести больше пяти-шести слов в его присутствии.
– Я не могу идти за тобой, – она едва не плакала. – Отец запретил мне уходить дальше, чем на три квартала от дома!
– И как же ты ходила к Кривой часовне? – удивился Рин.
– Камрет ходил со мной вчера! – выпалила Джейса. – Отец отпустил меня с Камретом. Он хороший!
– Не сомневаюсь. – Рин сплюнул под ноги.
– Подожди! – Девушка опустила руки. – Камрет сказал, что если ты женишься на клейменой и у тебя родится сын, то, возможно, дом Олфейнов останется тем, что он есть…
– И что из этого следует? – скривился Рин.
– Я клейменая и рожу тебе сына, – прошептала Джейса. – Я не уродина, у меня крепкая грудь, здоровое тело. Хочешь потрогать? Камрет сказал, что я даже красива! Я все еще девственница, Рин.
– Послушай, – невольно отшатнувшись, Олфейн постарался говорить медленно и негромко, потому что этажом выше уже заскрипели деревянные рамы, да и стук молотов и визг пил вроде как начали затихать. – Я благодарен Камрету за участие в моей судьбе. Я тепло отношусь к твоему отцу, Шарб без сомнения подтвердит это в любой момент. Я числю тебя среди самых близких мне людей… Но из этого вовсе не следует, что я собираюсь взять тебя в жены!
– Почему? – Глаза Джейсы наполнились слезами.
– Причин предостаточно, – скрипнул зубами Рин. – И то, что ты слишком мала, не главная из них. Если я решу спасти свой дом таким образом, ты мне не подойдешь!
– Я недостаточно красива? – подняла брови Джейса.
– Ты слишком глупа! – прошипел Рин, но тут же примирительно замахал руками, потому что слезы ручьями хлынули из глаз девушки. – Я не хотел сказать, что ты дура, вовсе нет, но ты не понимаешь самого главного!
– Что же это – самое главное? – всхлипнула Джейса.
– Мне нужна не красавица, – вздохнул Рин. – Может быть, даже совсем не красавица. Мне нужна девушка из богатой и сильной семьи, потому что в другом случае я не дам за жизнь собственной жены и пучка погасших огненных игл! Ее убьют при первых же признаках, что она понесла ребенка. Или еще раньше!
– Да? – Джейса высморкалась в тряпицу. – А в городе говорят, что опасаться надо тебе! Что твой дядя справедливо зол на тебя! Говорят, что ты нашел опекуна на стороне, забыв о том, что у тебя остался близкий родственник. Ты оформил сделку в Кривой часовне, и теперь твой дядя рыщет по всему городу.
– Чего же он ищет? – нахмурился Рин.
– Твоего опекуна! – развела руками Джейса. – Ведь после обряда у него на пальце должно было остаться кольцо магистра. Конечно, если он не отрубил его себе вместе с пальцем! У тебя-то кольца ведь нет? Говорят, что ты, наверное, нашел какого-нибудь пьяного охотника и сделал его своим опекуном, а потом он протрезвел, увидел кольцо на пальце, а когда понял, что за счастье ему привалило, то забился в какую-нибудь дыру. Или вовсе ушел в Погань, но долго он там не продержится! Стражники твоего дяди ходят по трактирам и в городе, и в Поганке, и в Диких поселках. Фейр найдет твоего опекуна, Рин, и убьет его!
– Тогда я найду другого! – напряг скулы Олфейн.
– Неужели? – Джейса вытерла последние слезы. – А перстень? Фейр наверняка заберет его себе, а без перстня никто не засвидетельствует опекунство!
– И что же мне делать? – прищурился Рин.
Он едва сдерживал себя: еще не хватало выслушивать советы звонарки!
– Мой отец не сможет быть твоим опекуном, – вздохнула Джейса. – Он не клейменый и не собирается приближаться к поганому огню. Но выход есть. Если наш брак скрепит настоятель Храма, тогда он возьмет ответственность за нашу семью и за твой дом, Рин.
– И это тебе посоветовал Камрет? – Рин побледнел от ярости.
– Нет, – улыбнулась Джейса. – Это я сама узнала. Я ходила на службу в Храм, чтобы получить благословение на клеймение. Без него женщин не допускают к священному огню! Вот и разговорилась со жрецом. Он очень добрый! Он сказал, что если ты согласишься, то Храм не только станет опекуном над домом Олфейнов, но и погасит все его долги! И всего-то за двадцать лет магистрата. Двадцать лет! Как раз родится и вырастет наш сын, и…
– Джейса, – Рин говорил шепотом, но этот шепот больше напоминал сдавленный до шипения крик, – скажи мне, что ты сейчас чувствуешь? После клеймения, что ты чувствуешь?
– Ничего. – Девушка потерла запястье. – Так, пустота какая-то поначалу чудилась в животе и в груди, но я уже привыкла. Знаешь, было такое ощущение, что я превратилась в песочные часы, и из меня тонкой струйкой вытекает песок. Смешно, правда?
– Смешно, – кивнул Рин. – Если что и вытекает из тебя в виде песка, то это мозги из твоей очаровательной головы! Запомни то, чему меня учил отец: что бы ни попало в руки к храмовникам, они этого не выпустят никогда! А если они дают тебе медный грош, готовься расплачиваться золотом. Иди домой, Джейса. Не сомневайся, если я все же решусь на союз с храмовниками, я приду к тебе.
– Мастер Хельд – хороший человек, – прошептала Девушка.
– Не спорю, – растянул губы в холодной улыбке Рин. – Во главе Храма просто не может стоять плохой человек, ведь он служит Единому, не так ли? И, наверное, беседует с ним накоротке? Иди, Джейса!
Звонарка развела руки, хлопнула ими по бедрам и постаралась улыбнуться. Только улыбка у нее получилась жалкой. Рин помнил тот день, когда увидел улыбку девчонки в первый раз. Мальчишки с ее улицы бросали в Джейсу камнями, обзывали нищенкой, пытались высечь, и если бы не Рин, который возвращался домой после очередного похода к Водяной башне, может быть, и покалечили бы несчастную. Рин, сам еще мальчишка, разогнал маленьких негодяев, взял девчонку за руки и попросил Единого, чтобы она успокоилась. Джейса плакала от боли и улыбалась из-за чудесного избавления одновременно, синяки на разбитом лице исчезали на глазах, а на Рина накатывали слабость и головная боль. Впервые. Именно тогда он понял, что может исцелять раны…
– Иди, Джейса! – повторил Рин.
Девушка повернулась и пошла, а потом и побежала прочь, едва не сбив невысокого крепыша в сером колпаке. Дети засвистели и побежали вслед за звонаркой.
– Берегись! – раздался визгливый голос над головой Рина, и выплеснутые помои едва не обрызгали ему сапоги.
Глава 4
– Для этого Фейр слишком нетерпелив. – Рин поднялся. – Я знаю, что ты не слишком добр к Камрету, Хаклик, но старик мудр, и он сказал мне совершенно точно: согласно древним законам Айсы, которые не знали ни клеймения, ни храмовых обетов, есть лишь один безоговорочный способ лишиться герба и права на магистрат – потерять его вместе с честью. Но для этого я должен оскорбить кого-то из магистров, чтобы заслужить вызов на поединок. Пролить кровь или оскорбить герб одного из домов! Ты можешь это себе представить? Клянусь Поганью, я все сделаю, чтобы этого не случилось!
– Многие на моей памяти сделали все, чтобы добиться весьма скромных целей, но не добились и малой их доли, – проворчал Хаклик. – К тому же не стоит клясться Поганью или еще какой мерзостью, потому как грош цена таким клятвам. Пусть даже Храм славит Погань так, что скоро мы будем возносить ей молитвы, как Единому!
– Просто сорвалось с языка, извини, – вздохнул Рин. – Грейн учил, что клясться не следует вовсе. Простые слова должны быть крепче любых клятв, а если они теряют цену, то ничего не стоят и клятвы, ибо они тоже составляются из слов. Эх, Хаклик! Когда умирал отец, я думал, что умирает всего лишь самый близкий мне человек, а когда он умер, оказалось, что умерло все. Ничего дорогого после смерти отца у меня не осталось.
– А твой дом, твое имя? – надул губы слуга. – У тебя впереди еще вся жизнь! Прирастешь и дорогим, да еще таким дорогим, что потерять его будет дороже, чем расстаться с жизнью!
– Моя жизнь, как жизнь моего города. – Рин скрипнул зубами. – Тонкие стены и Погань вокруг.
– Здесь, в Айсе, твой дядя страшнее Погани, – сухо заметил Хаклик.
– Вот об этом я и отправлюсь поговорить к Камрету, – сказал Рин, рассматривая диковинный меч.
– Седельный, эсток… – уточнил слуга. – Тебе не подойдет, парень. Ты, конечно, со всяким оружием ловок, но этот годится только для верхового боя да против доспеха. Им как пикой орудовать надо, и длина его почти три локтя… Кстати, ножны оставь, они и сами по себе дрянь, да и ты не лошадь, чтобы носить такую железку на боку в чехле. Я вот кольцо сюда приладил, цепляй к поясу и то насмешек не оберешься. Эсток… С юности с такими не встречался. Работа чудная, но искусная. И сталь отменная… Я не назову не только мастера, который бы мог выковать нечто подобное, но даже не намекну на то, из какой страны прибыл этот образец! А ведь я разбираюсь в этом деле, разбираюсь…
– Верно, из той страны, откуда пришел мой опекун? – усмехнулся Рин. – И там седельные мечи в ходу. Что ж, если забыть об удобстве, он длиннее меча магистра. А если я прицеплю его к поясу без ножен, значит, мне не придется вытаскивать из них меч!
– Лучше бы тебе не пришлось обнажать меч совсем, – проворчал Хаклик. – Я прожил много лет, молодой Олфейн. Поверь мне, если однажды обнажишь меч, то уже никогда не уберешь его в ножны, даже если будешь забивать его туда молотом!
– Ты по-прежнему любишь присказки, – кивнул Рин. – Я спрашиваю в который раз: хочешь, отпущу тебя? Мне бы не хотелось, чтобы ты… пострадал из-за меня.
– Ты все еще не имеешь никаких прав, – нахмурился слуга. – У нас нет денег, а долгов столько, что даже если мы будем собирать кристаллы целый год, не выплатим и десятину. А ты знаешь, что мы не будем их собирать. И не кори себя: ты не мог спасти отца от той хвори! Не простая она была, не простая… Держись, парень, и помни: для меня ты все еще маленький постреленок.
– Я убил той ночью человека, – прошептал Рин. – Разбойника. Но я впервые убил человека! И он сгорел в Поганом пламени.
– Жаль, что его звали не Фейром, – вздохнул старик. – А что касается пламени… Кто теперь не сгорает из тех, что добрались до края жизни? Или ты не знаешь, что в Айсе не осталось ни одного погребальщика? Погань заботится о мертвецах…
Камрет жил в тесной клетушке в Нижнем городе, но время проводил в трактирах и на постоялых дворах. Рин так и не понял, что больше предпочитал его престарелый, но удивительно бодрый приятель – обильную выпивку и еду или задушевную беседу, поскольку тот отдавал все свободное время и тому и другому. Кости ему в трактирах на самом деле бросать не разрешали, но старик словно особенно об этом не горевал. Он заводил друзей так же легко, как некоторые приобретают врагов, и если зарабатывал на друзьях, то исключительно с учетом их трезвого и обдуманного на то согласия.
Для серьезных заработков ему хватало и заезжих простаков. А зарабатывать удавалось немало. И в умении разговорить любого молчальника равных Камрету не было. А уж когда он сам начинал плести какую-нибудь историю из древних времен, порой в трактир народу набивалось больше, чем могло поместиться в случае раздачи дармовой выпивки. Правда, когда Камрету не хотелось ни с кем общаться, он натягивал на лицо такую отвратительную мину, что вчерашние друзья предпочитали обходить старика по другой стороне улицы. Впрочем, Рин ни секунды не сомневался, что какие бы рожи тот ни корчил, от разговора с ним старик не откажется.
Раздумывая об этом, Олфейн наскоро перекусил, помахал руками, пытаясь разогнать то ли пыль и паутину, затянувшую углы некогда первого дома Айсы, то ли поселившуюся в плечах немощь, набросил на плечи ветхий плащ Хаклика и прицепил к поясу эсток. Новый меч был длиннее прежнего, но все-таки не слишком велик, хотя приноровиться к нему явно следовало. По крайней мере, ромбовидный в сечении клинок если и предназначался для рубящего удара, то явно не в первую очередь. В любом случае вытягивать его из ножен оказалось бы не слишком удобно, и Рин махнул рукой на собственный явно нелепый вид.
Еще несколько минут заняли пустые увещевания Хаклика и рассматривание герба дома Олфейнов, который вновь заслонил светлый круг на тяжелой входной двери. На магистерском щите поблескивал древней бронзой зигзаг Иски, разрезающей каменный холм на части, сияли Водяная башня и лодка.
– Рин! – послышался тонкий голос.
Олфейн оглянулся и поморщился, словно от головной боли. Улица, как он и ожидал, была пустынной, но у ступеней стояла дочь звонаря Шарба – Джейса. Девчонке было уже за семнадцать, но детское выражение лица делало ее похожей на пятнадцатилетнюю, хотя тонкая талия и высокая грудь украсили бы любую ровесницу Рина. К счастью звонарка, как называли ее сверстники, не пыталась прибавить себе возраста чернением светлых бровей и ресниц, она лишь неизменно туго перевязывала рыжие волосы красной лентой и тщательно следила за аккуратностью бедной одежды. Впрочем, никто не приглядывался к ее одежде. В Верхнем городе девчонка слыла первой красавицей и, по убеждению многих, могла бы считаться первой красавицей Айсы, если бы звонарь разрешал ей разгуливать по городу без присмотра.
По мнению молодого Олфейна, исключая нищету и безродность ее отца, о которых Рин вовсе не задумывался, у Джейсы был один-единственный недостаток. Каким-то странным образом девушка утвердилась в мысли, что Рин ее суженый, и последние несколько лет пыталась убедить в том же самом и своего избранника. Кто знает, не будь она столь настойчива, возможно, он и вправду утонул бы в ее зеленых глазах?
– Смотри, Рин! – Звонарка потянула к локтю рукав и показала охватывающее запястье синеватой полосой клеймо. – Я ходила к Поганому огню!
– В стражницы нанимаешься? – недовольно буркнул Олфейн, сойдя со ступеней и двинувшись в узкий переулок.
Выходить на главную улицу ему не хотелось. То ли дело улочка Камнерезов, на которой даже днем между зданиями стояла тень. Верхние этажи мрачных домов выдавались вперед, почти соприкасаясь друг с другом, а внизу, между штабелями тесаного камня, в пыли и каменной крошке бегали чумазые дети, радуясь узкой полоске солнечного осеннего неба над головой. Где-то под домами раздавался стук – лучший камень добывался именно в этой части холма, в штольнях, которые имелись под каждым жилищем. К сожалению, глубина проходов в каменном основании города количества собираемых кристаллов не увеличивала, но зато пыли и мусора приносила изрядно.
Именно поэтому улочку Камнерезов не слишком жаловали горожане, и Рин рассчитывал добраться до Северной башни, не встретив никого из знакомых.
– Почему в стражницы? – удивилась увязавшаяся следом Джейса, стараясь не зацепить ветхим платьем сложенные у домов плиты и блоки. – Разве девушек берут в стражницы? Если только стряпухой, но стряпухе клеймение не требуется. Ты знаешь, я так перепугалась в этой Кривой часовне! У настоятеля Солюса отвратительная бородавка на носу! И там было не меньше сотни пришлых. Из этих, что волокут от Пущи обозы. Лошади ведь боятся Погани. Да, тележных перегонщиков! Они толпами приходят посмотреть на клейменый огонь, и некоторые из них щипали меня за ноги, посмотри, какие синяки!
Джейса обогнала Рина и взмахнула подолом платья. Олфейн поморщился и с некоторым усилием отвел взгляд от белых ног.
– Больно было… в пламени?
– Не-а! – завертелась перед ним раскрасневшаяся звонарка. – Уж по-всякому не больнее щипков! Я, правда, здорово трусила, но закрыла глаза, прошептала молитву Единому и сунула руку в огонь. А потом даже глаза открыла, боли-то не почувствовала! Только холод! А холод как раз от огня исходил! И камень, на котором огонь горит, холодный! И вот!
Девчонка снова подняла над головой руку и продолжила крутиться, развевая светлое выцветшее платье. Сразу несколько ребятишек, присвистывая, присоединились к ее танцу.
– Я тороплюсь, – отрезал Рин, протискиваясь между звонаркой и пыльной стеной.
– И ты ни о чем больше не хочешь меня спросить? – надула губы Джейса.
– Чтобы услышать еще какую-нибудь глупость? – бросил через плечо Рин.
– Стой! – выкрикнула девушка.
– Ну что еще?
Рин с раздражением обернулся. Раньше Джейса не позволяла себе произнести больше пяти-шести слов в его присутствии.
– Я не могу идти за тобой, – она едва не плакала. – Отец запретил мне уходить дальше, чем на три квартала от дома!
– И как же ты ходила к Кривой часовне? – удивился Рин.
– Камрет ходил со мной вчера! – выпалила Джейса. – Отец отпустил меня с Камретом. Он хороший!
– Не сомневаюсь. – Рин сплюнул под ноги.
– Подожди! – Девушка опустила руки. – Камрет сказал, что если ты женишься на клейменой и у тебя родится сын, то, возможно, дом Олфейнов останется тем, что он есть…
– И что из этого следует? – скривился Рин.
– Я клейменая и рожу тебе сына, – прошептала Джейса. – Я не уродина, у меня крепкая грудь, здоровое тело. Хочешь потрогать? Камрет сказал, что я даже красива! Я все еще девственница, Рин.
– Послушай, – невольно отшатнувшись, Олфейн постарался говорить медленно и негромко, потому что этажом выше уже заскрипели деревянные рамы, да и стук молотов и визг пил вроде как начали затихать. – Я благодарен Камрету за участие в моей судьбе. Я тепло отношусь к твоему отцу, Шарб без сомнения подтвердит это в любой момент. Я числю тебя среди самых близких мне людей… Но из этого вовсе не следует, что я собираюсь взять тебя в жены!
– Почему? – Глаза Джейсы наполнились слезами.
– Причин предостаточно, – скрипнул зубами Рин. – И то, что ты слишком мала, не главная из них. Если я решу спасти свой дом таким образом, ты мне не подойдешь!
– Я недостаточно красива? – подняла брови Джейса.
– Ты слишком глупа! – прошипел Рин, но тут же примирительно замахал руками, потому что слезы ручьями хлынули из глаз девушки. – Я не хотел сказать, что ты дура, вовсе нет, но ты не понимаешь самого главного!
– Что же это – самое главное? – всхлипнула Джейса.
– Мне нужна не красавица, – вздохнул Рин. – Может быть, даже совсем не красавица. Мне нужна девушка из богатой и сильной семьи, потому что в другом случае я не дам за жизнь собственной жены и пучка погасших огненных игл! Ее убьют при первых же признаках, что она понесла ребенка. Или еще раньше!
– Да? – Джейса высморкалась в тряпицу. – А в городе говорят, что опасаться надо тебе! Что твой дядя справедливо зол на тебя! Говорят, что ты нашел опекуна на стороне, забыв о том, что у тебя остался близкий родственник. Ты оформил сделку в Кривой часовне, и теперь твой дядя рыщет по всему городу.
– Чего же он ищет? – нахмурился Рин.
– Твоего опекуна! – развела руками Джейса. – Ведь после обряда у него на пальце должно было остаться кольцо магистра. Конечно, если он не отрубил его себе вместе с пальцем! У тебя-то кольца ведь нет? Говорят, что ты, наверное, нашел какого-нибудь пьяного охотника и сделал его своим опекуном, а потом он протрезвел, увидел кольцо на пальце, а когда понял, что за счастье ему привалило, то забился в какую-нибудь дыру. Или вовсе ушел в Погань, но долго он там не продержится! Стражники твоего дяди ходят по трактирам и в городе, и в Поганке, и в Диких поселках. Фейр найдет твоего опекуна, Рин, и убьет его!
– Тогда я найду другого! – напряг скулы Олфейн.
– Неужели? – Джейса вытерла последние слезы. – А перстень? Фейр наверняка заберет его себе, а без перстня никто не засвидетельствует опекунство!
– И что же мне делать? – прищурился Рин.
Он едва сдерживал себя: еще не хватало выслушивать советы звонарки!
– Мой отец не сможет быть твоим опекуном, – вздохнула Джейса. – Он не клейменый и не собирается приближаться к поганому огню. Но выход есть. Если наш брак скрепит настоятель Храма, тогда он возьмет ответственность за нашу семью и за твой дом, Рин.
– И это тебе посоветовал Камрет? – Рин побледнел от ярости.
– Нет, – улыбнулась Джейса. – Это я сама узнала. Я ходила на службу в Храм, чтобы получить благословение на клеймение. Без него женщин не допускают к священному огню! Вот и разговорилась со жрецом. Он очень добрый! Он сказал, что если ты согласишься, то Храм не только станет опекуном над домом Олфейнов, но и погасит все его долги! И всего-то за двадцать лет магистрата. Двадцать лет! Как раз родится и вырастет наш сын, и…
– Джейса, – Рин говорил шепотом, но этот шепот больше напоминал сдавленный до шипения крик, – скажи мне, что ты сейчас чувствуешь? После клеймения, что ты чувствуешь?
– Ничего. – Девушка потерла запястье. – Так, пустота какая-то поначалу чудилась в животе и в груди, но я уже привыкла. Знаешь, было такое ощущение, что я превратилась в песочные часы, и из меня тонкой струйкой вытекает песок. Смешно, правда?
– Смешно, – кивнул Рин. – Если что и вытекает из тебя в виде песка, то это мозги из твоей очаровательной головы! Запомни то, чему меня учил отец: что бы ни попало в руки к храмовникам, они этого не выпустят никогда! А если они дают тебе медный грош, готовься расплачиваться золотом. Иди домой, Джейса. Не сомневайся, если я все же решусь на союз с храмовниками, я приду к тебе.
– Мастер Хельд – хороший человек, – прошептала Девушка.
– Не спорю, – растянул губы в холодной улыбке Рин. – Во главе Храма просто не может стоять плохой человек, ведь он служит Единому, не так ли? И, наверное, беседует с ним накоротке? Иди, Джейса!
Звонарка развела руки, хлопнула ими по бедрам и постаралась улыбнуться. Только улыбка у нее получилась жалкой. Рин помнил тот день, когда увидел улыбку девчонки в первый раз. Мальчишки с ее улицы бросали в Джейсу камнями, обзывали нищенкой, пытались высечь, и если бы не Рин, который возвращался домой после очередного похода к Водяной башне, может быть, и покалечили бы несчастную. Рин, сам еще мальчишка, разогнал маленьких негодяев, взял девчонку за руки и попросил Единого, чтобы она успокоилась. Джейса плакала от боли и улыбалась из-за чудесного избавления одновременно, синяки на разбитом лице исчезали на глазах, а на Рина накатывали слабость и головная боль. Впервые. Именно тогда он понял, что может исцелять раны…
– Иди, Джейса! – повторил Рин.
Девушка повернулась и пошла, а потом и побежала прочь, едва не сбив невысокого крепыша в сером колпаке. Дети засвистели и побежали вслед за звонаркой.
– Берегись! – раздался визгливый голос над головой Рина, и выплеснутые помои едва не обрызгали ему сапоги.
Глава 4
КАМРЕТ
Вельтская харчевня была известна и сытной кухней, и резными колоннами из мореного дуба, что поддерживали черные балки потолка, и вельтскими музыкантами, которые вечерами не просто дудели в дудки, а извлекали из них чудесные звуки.
Но славилась харчевня одним: в ней не дозволялось размахивать не только оружием, но и кулаками. А если уж кто добивался кулачной льготы, то им неизменно оказывался какой-нибудь вельт, поэтому подобное случалось крайне редко.
И посетителей, и хозяина харчевни – хромого седого вельта – сложившаяся традиция вполне устраивала, тем более что между собой вельты не ссорились даже в подпитии. На прочих любителей северной кухни внимания не обращали, а в случае редкой драки успокаивали хулигана одним ударом. Кулаки у вельтов, закаленные тяжелыми веслами, длинными мечами и топорами, были крепкими. Так что всякое непотребство в окрестностях вельтской харчевни вывелось само собой, что устраивало многих солидных горожан, а уж Камрета в первую очередь, хотя солидности за ним не числилось никогда. Явных врагов у Камрета не было, но само его благоденствие неминуемо предполагало, что кто-то поделился со стариком толикой богатства или зажиточности. И не всегда осознание подобной утраты поднимало настроение вольным или невольным благодетельным заимодавцам.
Вот и теперь старик забился в самый дальний угол харчевни, где возле мутного окошка предавался любимейшему занятию – потрошил глиняный горшок, наполненный тушенной с овощами бараниной.
– Садись, малыш. – Камрет обтер подбородок чистой тряпицей и привычно поправил черную ленту, стягивающую седые космы. – Вижу, выспался. Хочешь есть?
– Уже перекусил. – Рин опустился на лавку и тут же почувствовал голод. Харчевня была полна, за столами стоял гул полуденного трепа и витали запахи, которые мгновенно смыли небогатый завтрак Хаклика не только из памяти, но и из желудка.
– Я не предлагаю перекусить, – махнул рукой Камрет, подзывая вельтского мальчишку с забранными под холстину вихрами. – Я предлагаю поесть, а едой тебя Хаклик обеспечить не в состоянии… Дружок! Принеси-ка большой кусок печеного мяса, теплую лепешку с сыром и кружку горячего вина. Да не вздумай разбавлять его водой! Ваше вино и так столь слабо, что скорее лопнет брюхо, чем окосеют глаза. И быстро!..
Рин попытался не согласиться с предложением, но Камрет скорчил гримасу:
– Не суетись, малыш, я угощаю. Хотя бы в память о твоем отце! Вчера траур закончился, но, надеюсь, память о славном Роде Олфейне не скоро выветрится из головенок жителей благословенной Айсы. Фейр уже был?
– Да, – кивнул Рин. – Забрал ключ от ворот Водяной башни, что-то опять искал. И пытался выяснить кое-что. Но я спал.
– Еще бы ты не спал! – хохотнул Камрет, вновь наклоняясь к горшку. – Я влил тебе в рот целую ложку травяного отвара на молоке! Сейчас у тебя должно ломить все тело. Не пугайся, никто не брал твое тело поносить и не использовал его на тяжелых работах и в гнусных забавах. Просто ты едва не сдох, малыш. А возвращение к жизни неминуемо должно повторить тот же путь, которым ты собирался ее покинуть. Боль скоро пройдет.
– Я не собирался умирать! – гордо выпрямился Рин.
– Ты всякий раз не собираешься, – кивнул Камрет. – Правда, забыл уже, наверное, сколько раз то мне, то Ласаху приходилось вытаскивать тебя из тени Единого? Не меньше сотни! Когда твой отец отмучился, я даже вздохнул с облегчением, что мой младший друг перестанет заглядывать в лицо смерти, пытаясь излечить недуг, который ему неподвластен. Ты не должен пробовать вычерпать из себя больше, чем в тебе есть, потому что по причине лекарского и колдовского невежества при всяком целительстве пускаешь в расход собственную жизнь. Так что ешь и не спорь! Я знаю, что тебе сейчас нужно.
Мальчишка уже притащил блюдо с куском мяса, и Рин в самом деле почувствовал, что, если немедленно не вонзит в аппетитное кушанье зубы, желудок начнет переваривать сам себя. Служка помаячил пару секунд возле стола, надеясь на монетку благодарности, но старик пригрозил ему щелчком по лбу, и маленький вельт счел за лучшее удалиться. Камрет отодвинул горшок, запустил за щеку указательный и большой пальцы и принялся ощупывать натруженные зубы, с интересом наблюдая, как Рин усмиряет собственный пыл, чинно упражняясь с двузубой вилкой и коротким ножом.
– Забудь про ключ от Водяной башни, – наконец сказал старик, когда с помощью запасенного шипа листовертки волоконца баранины были извлечены изо рта, а содержимое немалого кубка с бульканьем исчезло за рядами не по возрасту крепких зубов. – Ворота не закрывались уже лет двести, и я вовсе не уверен, что замок на них не рассыпался от ржавчины. Любой кузнец откует тебе ключ лучше прежнего, правда, придется заказать у него еще и замок. Хотя подъемные решетки в порядке. С тех пор как твой отец слег, старый Гардик не забывает их проверять. Больше ничего не хочешь мне рассказать?
– И рассказать, и спросить, – кивнул Рин, чувствуя наступление полузабытой сытости. – Не знаю только, с чего начать.
– Где ты ее взял? – прошипел Камрет, навалившись грудью на стол. – С этого начни, малыш!
– Кого? – не понял Рин.
– Девку эту! – Старик сузил злые глаза.
– Девку?! – удивился Олфейн, чуть не захлебнувшись вельтским вином. – Какую девку?.. Ты о Джейсе говоришь? Так я ее вовсе ниоткуда не брал. Об этом надо было у ее матери спрашивать, да я слышал, что она еще при родах умерла?
– Подожди! – раздраженно отмахнулся Камрет. – О Джейсе – потом! Откуда ты взял девку, которую сделал опекуншей?
– Девку?.. – Рин судорожно допил вино и взъерошил волосы. – Подожди! Ты хочешь сказать, что…
– Ты знал! – Старик ткнул Рина в грудь пальцем.
– Мелькнуло подозрение, – пораженно прошептал Олфейн. – Я даже подумал, не Хозяйка ли Погани вышла на мое колдовство, но потом уверился…
– И как же ты уверился? – Камрет скривил одну из своих отвратительных рож. – Спросил ее, что ли? Колдовство… Не было никакого колдовства!
– Как же не было? – прошептал Рин. – Я все сделал, как ты меня учил! В два часа ночи воткнул в перекресток меч, приладил на рукоять свечу, зажег ее, потом… принес жертву Погани, капнув крови в огонь, сказал нужные слова. Мой меч вспыхнул, Камрет! Он горел так, словно был вырезан из смоляного полена! Погань приняла жертву, но клейма мне не дала, я опять сжег руку… И тогда я сбросил с себя плащ, нарвал листовертки и устроил костер, чтобы привлечь какого-нибудь охотника – все, как ты велел! Я читал мольбу к Единому о ниспослании силы и крепости духа до тех самых пор, пока охотник или, как ты говоришь, девка не вышла ко мне со стороны Погани! Но это был охотник, Камрет! Иглы висели у него на поясе, они не растут ближе пяти лиг от города! Да и этот меч. – Рин сорвал с пояса и положил на стол эсток. – Я не знаю, почему он оказался у меня, но он вполне может заменить охотничью пику! Я попросил охотника о помощи и получил согласие, пусть он (или она) и говорил с акцентом. Кольцо приняло его, Камрет! Я одел перстень охотнику на палец и… и он упал. Он оказался вымотан, едва жив. И мне пришлось…
– Лечить ее? – мрачно усмехнулся Камрет.
– Да, – кивнул Рин. – Я взял его… ее за руки и… А потом потерял сознание. Я был слаб. На Западных воротах мне пришлось исцелить палец стражнику, один из дозорных узнал меня…
– Ты еще и на воротах вляпался в историю, – покачал головой старик. – А потом поменял меч, последний плащ и колпак на опекуншу, которая теперь прогуливается неизвестно где. Да, видно, надо было вести тебя за руку. Знаешь, молодой Олфейн, я иногда жалею, что пообещал твоему отцу присматривать за тобой. Но я не мог поступить иначе, а слово старый Камрет привык держать. Ты ничего не утаил от меня?
– Я сказал все, что мог сказать, – стиснул зубы Рин. – Но более суток выпало из моей памяти.
– Хотел бы я, чтобы некоторые дни выпали из моей памяти, – пробурчал Камрет. – А то и целые годы. Значит, ты настаиваешь на колдовстве? Может быть, и меня за колдуна держишь? Посмотри-ка сюда. Видишь?
Старик раскрыл ладонь.
– Что это по-твоему? – насмешливо прищурился он.
– Кости, – пожал плечами Рин, рассматривая два коричневатых кубика. – Это твои кости, Камрет. Обычные кости.
– Вот! – поднял палец старик. – Обычные кости. Я хотел бы, чтобы ты запомнил: обычные кости! Я знаю, тут многие считают меня колдуном, но я повторяю – это обычные кости! А это?
Но славилась харчевня одним: в ней не дозволялось размахивать не только оружием, но и кулаками. А если уж кто добивался кулачной льготы, то им неизменно оказывался какой-нибудь вельт, поэтому подобное случалось крайне редко.
И посетителей, и хозяина харчевни – хромого седого вельта – сложившаяся традиция вполне устраивала, тем более что между собой вельты не ссорились даже в подпитии. На прочих любителей северной кухни внимания не обращали, а в случае редкой драки успокаивали хулигана одним ударом. Кулаки у вельтов, закаленные тяжелыми веслами, длинными мечами и топорами, были крепкими. Так что всякое непотребство в окрестностях вельтской харчевни вывелось само собой, что устраивало многих солидных горожан, а уж Камрета в первую очередь, хотя солидности за ним не числилось никогда. Явных врагов у Камрета не было, но само его благоденствие неминуемо предполагало, что кто-то поделился со стариком толикой богатства или зажиточности. И не всегда осознание подобной утраты поднимало настроение вольным или невольным благодетельным заимодавцам.
Вот и теперь старик забился в самый дальний угол харчевни, где возле мутного окошка предавался любимейшему занятию – потрошил глиняный горшок, наполненный тушенной с овощами бараниной.
– Садись, малыш. – Камрет обтер подбородок чистой тряпицей и привычно поправил черную ленту, стягивающую седые космы. – Вижу, выспался. Хочешь есть?
– Уже перекусил. – Рин опустился на лавку и тут же почувствовал голод. Харчевня была полна, за столами стоял гул полуденного трепа и витали запахи, которые мгновенно смыли небогатый завтрак Хаклика не только из памяти, но и из желудка.
– Я не предлагаю перекусить, – махнул рукой Камрет, подзывая вельтского мальчишку с забранными под холстину вихрами. – Я предлагаю поесть, а едой тебя Хаклик обеспечить не в состоянии… Дружок! Принеси-ка большой кусок печеного мяса, теплую лепешку с сыром и кружку горячего вина. Да не вздумай разбавлять его водой! Ваше вино и так столь слабо, что скорее лопнет брюхо, чем окосеют глаза. И быстро!..
Рин попытался не согласиться с предложением, но Камрет скорчил гримасу:
– Не суетись, малыш, я угощаю. Хотя бы в память о твоем отце! Вчера траур закончился, но, надеюсь, память о славном Роде Олфейне не скоро выветрится из головенок жителей благословенной Айсы. Фейр уже был?
– Да, – кивнул Рин. – Забрал ключ от ворот Водяной башни, что-то опять искал. И пытался выяснить кое-что. Но я спал.
– Еще бы ты не спал! – хохотнул Камрет, вновь наклоняясь к горшку. – Я влил тебе в рот целую ложку травяного отвара на молоке! Сейчас у тебя должно ломить все тело. Не пугайся, никто не брал твое тело поносить и не использовал его на тяжелых работах и в гнусных забавах. Просто ты едва не сдох, малыш. А возвращение к жизни неминуемо должно повторить тот же путь, которым ты собирался ее покинуть. Боль скоро пройдет.
– Я не собирался умирать! – гордо выпрямился Рин.
– Ты всякий раз не собираешься, – кивнул Камрет. – Правда, забыл уже, наверное, сколько раз то мне, то Ласаху приходилось вытаскивать тебя из тени Единого? Не меньше сотни! Когда твой отец отмучился, я даже вздохнул с облегчением, что мой младший друг перестанет заглядывать в лицо смерти, пытаясь излечить недуг, который ему неподвластен. Ты не должен пробовать вычерпать из себя больше, чем в тебе есть, потому что по причине лекарского и колдовского невежества при всяком целительстве пускаешь в расход собственную жизнь. Так что ешь и не спорь! Я знаю, что тебе сейчас нужно.
Мальчишка уже притащил блюдо с куском мяса, и Рин в самом деле почувствовал, что, если немедленно не вонзит в аппетитное кушанье зубы, желудок начнет переваривать сам себя. Служка помаячил пару секунд возле стола, надеясь на монетку благодарности, но старик пригрозил ему щелчком по лбу, и маленький вельт счел за лучшее удалиться. Камрет отодвинул горшок, запустил за щеку указательный и большой пальцы и принялся ощупывать натруженные зубы, с интересом наблюдая, как Рин усмиряет собственный пыл, чинно упражняясь с двузубой вилкой и коротким ножом.
– Забудь про ключ от Водяной башни, – наконец сказал старик, когда с помощью запасенного шипа листовертки волоконца баранины были извлечены изо рта, а содержимое немалого кубка с бульканьем исчезло за рядами не по возрасту крепких зубов. – Ворота не закрывались уже лет двести, и я вовсе не уверен, что замок на них не рассыпался от ржавчины. Любой кузнец откует тебе ключ лучше прежнего, правда, придется заказать у него еще и замок. Хотя подъемные решетки в порядке. С тех пор как твой отец слег, старый Гардик не забывает их проверять. Больше ничего не хочешь мне рассказать?
– И рассказать, и спросить, – кивнул Рин, чувствуя наступление полузабытой сытости. – Не знаю только, с чего начать.
– Где ты ее взял? – прошипел Камрет, навалившись грудью на стол. – С этого начни, малыш!
– Кого? – не понял Рин.
– Девку эту! – Старик сузил злые глаза.
– Девку?! – удивился Олфейн, чуть не захлебнувшись вельтским вином. – Какую девку?.. Ты о Джейсе говоришь? Так я ее вовсе ниоткуда не брал. Об этом надо было у ее матери спрашивать, да я слышал, что она еще при родах умерла?
– Подожди! – раздраженно отмахнулся Камрет. – О Джейсе – потом! Откуда ты взял девку, которую сделал опекуншей?
– Девку?.. – Рин судорожно допил вино и взъерошил волосы. – Подожди! Ты хочешь сказать, что…
– Ты знал! – Старик ткнул Рина в грудь пальцем.
– Мелькнуло подозрение, – пораженно прошептал Олфейн. – Я даже подумал, не Хозяйка ли Погани вышла на мое колдовство, но потом уверился…
– И как же ты уверился? – Камрет скривил одну из своих отвратительных рож. – Спросил ее, что ли? Колдовство… Не было никакого колдовства!
– Как же не было? – прошептал Рин. – Я все сделал, как ты меня учил! В два часа ночи воткнул в перекресток меч, приладил на рукоять свечу, зажег ее, потом… принес жертву Погани, капнув крови в огонь, сказал нужные слова. Мой меч вспыхнул, Камрет! Он горел так, словно был вырезан из смоляного полена! Погань приняла жертву, но клейма мне не дала, я опять сжег руку… И тогда я сбросил с себя плащ, нарвал листовертки и устроил костер, чтобы привлечь какого-нибудь охотника – все, как ты велел! Я читал мольбу к Единому о ниспослании силы и крепости духа до тех самых пор, пока охотник или, как ты говоришь, девка не вышла ко мне со стороны Погани! Но это был охотник, Камрет! Иглы висели у него на поясе, они не растут ближе пяти лиг от города! Да и этот меч. – Рин сорвал с пояса и положил на стол эсток. – Я не знаю, почему он оказался у меня, но он вполне может заменить охотничью пику! Я попросил охотника о помощи и получил согласие, пусть он (или она) и говорил с акцентом. Кольцо приняло его, Камрет! Я одел перстень охотнику на палец и… и он упал. Он оказался вымотан, едва жив. И мне пришлось…
– Лечить ее? – мрачно усмехнулся Камрет.
– Да, – кивнул Рин. – Я взял его… ее за руки и… А потом потерял сознание. Я был слаб. На Западных воротах мне пришлось исцелить палец стражнику, один из дозорных узнал меня…
– Ты еще и на воротах вляпался в историю, – покачал головой старик. – А потом поменял меч, последний плащ и колпак на опекуншу, которая теперь прогуливается неизвестно где. Да, видно, надо было вести тебя за руку. Знаешь, молодой Олфейн, я иногда жалею, что пообещал твоему отцу присматривать за тобой. Но я не мог поступить иначе, а слово старый Камрет привык держать. Ты ничего не утаил от меня?
– Я сказал все, что мог сказать, – стиснул зубы Рин. – Но более суток выпало из моей памяти.
– Хотел бы я, чтобы некоторые дни выпали из моей памяти, – пробурчал Камрет. – А то и целые годы. Значит, ты настаиваешь на колдовстве? Может быть, и меня за колдуна держишь? Посмотри-ка сюда. Видишь?
Старик раскрыл ладонь.
– Что это по-твоему? – насмешливо прищурился он.
– Кости, – пожал плечами Рин, рассматривая два коричневатых кубика. – Это твои кости, Камрет. Обычные кости.
– Вот! – поднял палец старик. – Обычные кости. Я хотел бы, чтобы ты запомнил: обычные кости! Я знаю, тут многие считают меня колдуном, но я повторяю – это обычные кости! А это?