Малышева Анна Витальевна. Пассажир без багажа

   ***
   Утро было на удивление пасмурным и темным – оно бы сделало честь даже ноябрю. Выйдя из дома и взглянув на затянутое тучами небо, Варя подумала. что скоро все дни станут такими. Кончится август, начнется осень. Подумала, что сейчас в ее жизни много событий – слишком много. Ссоры с родственниками, похороны, да еще этот шаг, на который она сегодня решилась, – самостоятельное расследование.
   Без участия Кристины – от нее слишком много суеты и шума. Но пройдет немного времени, может быть, неделя, может, две… И у нее не останется никаких дел. Изо дня в день она будет ходить на работу, а возвращаясь домой – кормить кошек, смотреть телевизор, готовить, стирать… А меняться будет только погода за окном. И животные, которых она продает в магазине. Может быть, появится новый, необычный любимец, вроде строптивого крокодила Гены.
   А в общем, ассортимент у них однообразный. Темпераментные крысы, бестолковые мыши, меланхоличные черепахи, да еще попугаи. К этим даже не успеваешь привязаться – они часто меняются, на них всегда спрос. Она будет жить своей размеренной, наверное, скучной жизнью… Так что стоит ли сейчас жаловаться, что у нее слишком много забот?
   Занятая этими размышлениями, Варя машинально ускоряла шаг и добралась до фотомастерской за пять минут до открытия – раньше, чем собиралась прийти. Едва она ступила под навес на крыльцо, как начался дождь. «Сегодня я буду у них первым клиентом», – подумала она, раскрывая сумку и нащупывая три кассеты с отснятыми пленками. Сегодня, собирая сумку, она вспомнила про них и решила заодно отдать на проявку. Тем более, что не знала, что именно снимал в Питере Андрей. «Я ему ни разу не позировала, – вспомнила Варя. – Но он любил меня снимать в те моменты, когда я об этом не знала… Интересно, будет ли на его двух пленках хоть один мой портрет? Или я окончательно стала для него пустым местом?» Это стало для нее чем-то вроде лотереи, где разыгрывались сразу два приза. Первый – чистая совесть. Если муж ее ни разу не снял, значит, она была не так уж не права, когда говорила о разводе. А второй приз? Варя призналась себе, что не хочет его получить. Если муж все-таки снял ее, хоть раз… Что ж, значит, она совсем его не понимала.
   Через несколько минут она услышала, как изнутри в замке поворачивают ключ. Она с трудом оттянула на себя тяжелую стальную дверь и вошла.
   За прилавком в это раннее время была всего одна девушка – обычно тут крутилось две-три приемщицы сразу. Девушка лениво расставляла на полках фотоальбомы. Варя подождала, пока та обернется, и спросила, нельзя ли видеть заведующую? Девушка слегка удивилась:
   – А что случилось? Вы насчет испорченной фотографии? Но мы же вернули деньги…
   – Нет, я по поводу своего мужа. Он у вас работал.
   Девушка извинилась:
   – Простите, я обозналась. Вчера под конец дня приходила одна дама, у нее куртка как у вас… Заведующей еще нет. Так" вы насчет кого?
   – У вас работал фотограф, Андрей Кузмин, – напомнила ей Варя. – Это мой муж. Так вот, я пришла сказать, что на работу он не выйдет.
   – Ой, да я знаю! – протянула та.
   – Как? – удивилась Варя. – Откуда вы узнали?
   – Да он же уволился!
   – Погодите, – запнулась женщина, глядя в честные круглые глаза приемщицы. – Он только брал отпуск, и то не полный… Мы ездили отдыхать. Вы его путаете с кем-то!
   – Ну что вы! – обиделась девушка. – Я хорошо знаю Андрея. Он уволился. И про отпуск сказал – что едет в Крым с женой. И что на работу больше не выйдет. Ему и трудовую книжку выдали, и все бумаги… Ну что вы? У нас же один фотограф был, с кем я его перепутаю?!
   У Вари едва хватило мужества извиниться и признать свою не правоту. Девушка охотно ее извинила и опять принялась расставлять фотоальбомы. Варе она сказала, что заведующая собиралась прийти пораньше, так что ее можно ожидать с минуты на минуту. Варя присела за стол, где обычно заказывали фотографии, машинально включила матовый экран, на фоне которого клиенты рассматривали проявленные пленки. Девушка покосилась на нее, но ничего не сказала. Глядя на белый светящийся квадрат, Варя пыталась понять только что услышанное. Уволился? Но где бы он взял другую работу по специальности? Уволился и ничего ей не сказал… Соврал, что едет в Крым? Но почему бы не сказать про Питер – что в этом зазорного?!
   Варя взяла проспект фирмы «Никон», автоматически его перелистала, не вглядываясь в манящие буквы рекламы. Остановилась на одной картинке.
   Да, такой же фотоаппарат купил Андрей. Именно такой. А футляр той же фирмы купил отдельно, не поскупился на кожаный… И был счастлив, и не мог надышаться на этот фотоаппарат… "Он не собирался возвращаться на работу. Уволился. Не рассказал родителям, что дача продана. Предоставил сделать это новой хозяйке, когда… Когда его уже не будет.
   Он заранее обдумал самоубийство! Он уже знал, что сделает, когда поезд вез нас в Питер, когда мы вошли в гостиничный номер, когда я закатывала ему скандалы… Он все уже знал. Он мог «окончить с собой в более спокойной обстановке, чем туалет в поезде. Например, в гостинице, когда я уехала в Кронштадт. Но он дотянул до последнего – до последней минуты. До последней минуты ему хотелось жить, если он все время откладывал свою смерть! Он покончил с собой, когда до Москвы оставалось совсем немного. Значит… Он боялся вернуться в Москву. Боялся этого больше, чем смерти».
   Варя вспомнила предположение подруги – что Андрей опасался родительского гнева. Какие глупости! Она попыталась вообразить, что могло ее саму подвигнуть на самоубийство. И не смогла придумать ни одной причины. Ни для себя, ни для покойного мужа. И ей по-настоящему стало страшно. Хотелось отмести эти мысли, но они упорно возвращались.
   «Почему он использовал для самоубийства именно ремешок от футляра? Бросил фотоаппарат в раковину… Хотел показать, что ему уже ничто не дорого, что жизнь кончена? Или это вышло случайно, он схватил первое, что попалось под руку?»
   «Ну да, первое! – шепнул ей тихий рассудительный голос. – Он достал аппарат из сумки. Мог бы повеситься на своем поясе, на шнурках от кроссовок – все было под рукой, уж во всяком случае, не пришлось бы лезть на багажную полку…»
   – Елизавета Юрьевна! Вас ждут! – услышала она девичий голос и обернулась.
   У прилавка стояла женщина в светлом, слегка забрызганном по подолу плаще и глядела прямо на нее. Продавщица указывала на Варю. Та встала, мельком отметив про себя, что лицо этой молодой женщины ей уже знакомо. Она видела се в мастерской, но никак не могла подумать, что это и есть начальство Андрея.
   – Я заведующая, – сказала эта женщина, и Варя снова удивилась ее молодости – ей было лет двадцать пять, не больше. – Вы ко мне? По какому вопросу? Хорошо, пойдемте! – сказала она, не дав Варе даже открыть рот.
   И, на ходу доставая из сумки ключи, прошла за черную занавеску. Варя шла за ней. Знакомый узкий коридорчик – здесь работал Андрей. Стул, штатив.
   В конце – запертая дверь. Женщина привычным, автоматическим движением попала ключом в скважину замка и повернула ручку. Обернулась, еще раз приглашая:
   – Сюда.
   Варя вошла за ней, вспоминая слова Кристины.
   Раздраженный женский голос, требовавший денег, доносился, по словам подруги, именно из-за этой двери. Других помещений тут не было. Значит… Заведующая? Та там временем включила электрический чайник, скинула плащ и повесила его на крючок. Она все делала быстро, движения получались четкие, отлаженные, будто у прекрасно отрегулированного механизма. Села за стол, задвинула немного выступающий ящик.
   – Ну, я вас слушаю.
   – Скажите… – начала Варя, присаживаясь на единственный свободный стул: другой мебели, кроме стола, несгораемого шкафа и двух стульев, в крохотном кабинетике не было. – Мой муж, Андрей Кузмин, в самом деле уволился?
   – Да, – почти весело ответила она. – А в чем дело? Хочет вернуться? Что ж, я бы с радостью взяла его обратно. У нас на его место пока никого нет.
   Сама снимаю. Не очень-то это удобно, приходится весь день бегать взад-вперед, времени ни на что не остается. Почему же он сам не пришел?
   Только тут Варя обратила внимание, что большой, прекрасно выполненный черно-белый плакат на стене является портретом самой заведующей.
   Молодая женщина была снята вполоборота. Ее узкое нежное лицо едва виднелось через завесу блестящих темных волос и наброшенной на голову белой шали с пышными кистями. И тем не менее четкость изображения была такой, что виднелись и суженные зрачки ее светлых (в действительности зеленых) глаз, и каждый волосок в тщательно приглаженных широких бровях, и крохотная родинка в углу рта – будто тень намечающейся улыбки. Портрет был выполнен с большим мастерством. Варя даже сказала бы – с любовью. «Интересно, кто ее снимал? – подумала она. – Неужели Андрей?»
   – Ну, так что же? – настойчиво повторила женщина. – Он думает вернуться?
   – Боюсь, он уже ничего не думает, – медленно ответила Варя, не в силах отвести глаз от плаката. – Он умер два дня назад. Точнее, покончил с собой. – И, не обращая внимания на тихий, нервный вздох, вырвавшийся у заведующей, Варя закончила:
   – Я хотела спросить – это вам он продал свою дачу?

Глава 4

   Она почти не сомневалась в утвердительном ответе, но заведующая ее удивила. Первую минуту та, казалось, пыталась справиться с потрясением. Наконец, нашарив на столе сигареты и закурив, Елизавета Юрьевна сказала, что даже не знала о том, что у Андрея была дача.
   – Почему вы думаете, что он продал дачу мне? – задала женщина вполне резонный вопрос.
   Варя была разочарована. Она никак не могла понять – разыгрывают ли перед ней фарс, или заведующая неподдельно потрясена ее заявлением. Если это была только игра – тогда у Елизаветы Юрьевны был несомненный актерский талант и она зря убивала время на своей нынешней работе.
   – Я этого не думаю, а только предполагаю, – наконец пояснила Варя. – Я знаю, что он задолжал одной из сослуживиц крупную сумму денег и та требовала, чтобы он расплатился с ней дачей. Вчера я узнала, что дача была продана еще в марте. Явилась новая хозяйка.
   – Но ведь это же не я! – воскликнула та. – Неужели вы не видите разницы между нами? Или мы очень с ней похожи?!
   – Дело в том, что я и не видела покупательницу. – Варя все больше убеждалась, что заведующая говорит правду. Или часть правды. – Но конечно, раз вы утверждаете, что не покупали у него дачу…
   Тогда, может, кто-то другой купил? Кто-то из ваших сотрудниц.
   В чайнике забурлила вода. Заведующая выдернула вилку из розетки и предложила гостье на выбор – чай или растворимый кофе. Варя выбрала чай, и та одобрительно кивнула:
   – Я сама не пью растворимый кофе; у меня от него изжога. Никакого вкуса и совсем не бодрит…
   Может, попробуете печенье? Нет? Ну а я поем. Не успела позавтракать. Ничего я теперь не успеваю. – Она придвинула Варе стакан, где в кипятке мок пакетик чаю, сахарницу и ложку. – Если вам нужно знать, кто из наших девушек купил у него дачу, я, конечно, постараюсь вам помочь. Но что-то не слыхала, чтобы кто-то из наших разбогател. Золотыми горами мы здесь не ворочаем. Да вам лучше знать, вы ведь жена фотографа…
   – Вдова, – поправила ее Варя.
   Заведующая тихо извинилась. Сказала, что у нее просто в голове не укладывается, что Андрея больше нет. Что это какое-то безумие. Что она видела его всего десять – двенадцать дней назад, и ей тогда показалось, что он вполне доволен жизнью. Кто мог подумать, что все так закончится?! Она расспросила Варю об обстоятельствах его смерти. Слушала приоткрыв рот, будто проглатывая каждое слово Вара Задала тот же вопрос, что и приемщица, – заведующая тоже не знала, что Андрей ездил не в Крым, а в Питер.
   – Странно, что он не сказал про Питер, – заметила Варя. – Не понимаю, откуда взялся Крым?!
   – Да, странно, – откликнулась та. Она смотрела куда-то в пустоту, в ее пальцах быстро-быстро вращался карандаш. Наконец она опомнилась и положила карандаш на стол.
   – Я еще спросила его, когда оформляла трудовую книжку, – может, он нашел работу получше? – вздохнула Елизавета Юрьевна. – А он заулыбался с таким видом, будто не хочет раскрывать тайну. Я еще подумала: надо же, какой скрытный!
   Просила заходить к нам, если на новом месте покажется хуже. Сказала, что уж в ближайший месяц мы точно возьмем его обратно. А он сказал, что не вернется сюда никогда… Если бы я знала, что он имел в виду!
   – А что бы вы сделали, если бы знали? – поинтересовалась Варя.
   Заведующая удивленно взглянула на нее и неуверенно ответила, что это просто расхожая фраза. И конечно, если человек решил свести счеты с жизнью, переубедить его трудно.
   – Кстати, – заметила она, оправившись от смущения. – Он не оставил записки? Ничего не объяснил?
   – Ничего.
   – А когда похороны? Если вы не возражаете, я бы пришла.
   Варя взяла ее домашний телефон и пообещала известить о дне и часе похорон. Елизавета Юрьевна проводила ее до самого крыльца. Попросила не терять ее из виду, держать в курсе событий. Поинтересовалась, заведено ли уголовное дело? С готовностью приняла у Вари пленки, о которых та вспомнила, уже собираясь открыть зонтик. Пообещала, что проявка и печать будут бесплатными – за счет мастерской. И еще раз заверила, что сделает все возможное, чтобы узнать, у кого Андрей одалживал деньги. Она, правда, не знает, как это теперь может исправить дело, но раз уж вдова так хочет… Заведующая спросила, какую сумму одалживал Андрей.
   – Не меньше пяти тысяч долларов. Скорее даже больше, – ответила Варя.
   Та покачала головой:
   – Знаете, я все больше убеждаюсь, что он брал деньги где-то на стороне. У меня, например, за последний год даже лишних ста долларов не было. Не говоря уже о других наших сотрудниках. Он сам вам сказал, что одолжил деньги на работе?
   Варя замялась:
   – Нет, я узнала об этом случайно… Но одно я знаю точно – женщина, которая требовала вернуть ей долг, сидела в вашем кабинете. По крайней мере, в январе, после праздников. Это точно были не вы?
   Кто еще мог к вам зайти?
   Заведующая явно растерялась. Она смотрела на Варю так, будто та только что солгала – и теперь непонятно, как на это реагировать. Варя встряхнула зонтик и, раскрыв его, вышла под дождь. Ей следовало торопиться, чтобы вовремя попасть на работу. Она уже сделала несколько шагов, когда услышала голос Елизаветы Юрьевны – та бежала за ней:
   – Постойте! Вы говорите, у меня в кабинете сидела какая-то женщина? Она требовала с Андрея долг? Когда это было? Можете сказать точно?
   – Я попробую узнать дату, – с сомнением ответила Варя. Она вовсе не была уверена, что Кристина сможет вспомнить такую деталь. – А в январе вы уже были заведующей?
   – Я занимаю эту должность с прошлого октября! – воскликнула та. Она стояла под дождем, не обращая внимания на то, что с ее длинных волос уже бегут тонкие струйки воды. – И я никому не даю ключи от кабинета. Я обязательно узнаю, кто там был. А вы от кого это узнали?
   Варя предпочла не выдавать подругу и отделалась уклончивым ответом насчет «одного знакомого». Она извинилась, взглянула на часы и побежала к автобусной остановке. Втиснувшись в заднюю дверь, она прижала к груди мокрый сложенный зонт и посмотрела в окно. Отсюда было хорошо видно крыльцо фотомастерской. На крыльце, под круглым навесом, стояла Елизавета Юрьевна. Судя по ее сгорбленным плечам, она пыталась прикурить сигарету, заслоняя огонек от ветра.
   ***
   Поработав до обеда. Варя зашла к директору магазина и сообщила о своем несчастье. Она сделала это в самых сдержанных выражениях, быстро сведя сообщение к тому, что ей нужен отгул – дня на четыре, не меньше.
   – Что же ты раньше молчала? – посочувствовал" директор. – Мы бы тебе деньги собрали, на венок.
   Конечно, иди. Я сегодня же все оформлю.
   И этот день, и следующий целиком заняла подготовка к похоронам. Варя вместе с отцом съездила в морг, где должны были выдать тело Андрея. Свидетельство о смерти было уже готово. Отец оплатил скромный гроб и автобус-катафалк. Мать в то же время хлопотала о месте на кладбище, о рытье могилы. И возмущалась тем, что родители Андрея не звонили и никак не давали о себе знать. Варя старалась не думать о них. Она надеялась только на то, что в день похорон не разыграется какая-нибудь безобразная сцена возле гроба. Отец добавил ей переживаний, спросив на обратном пути домой:
   – А ты не думаешь, что нужно позвонить следователю? Ведь дело заведено. Вдруг что-то выяснилось?
   – Ну что там могло выясниться? – устало спросила она– Главное, что нам отдали его хоронить, другое меня пока не волнует. Позвоню после похорон. И потом, у следователя есть мой адрес и телефон. Если бы что-то обнаружилось, я бы уже знала.
   Похороны были назначены на пятницу. Мать Вари скрепя сердце позвонила сватье и сообщила, куда и в какой час нужно приехать. Та ответила неожиданно дружелюбно:
   – А я уже сама вам собиралась звонить. А вот насчет поминок сомневаюсь. Где устроим? У Вари или у нас? Тут его школьные друзья узнали, хотят прийти. Я так считаю, чем больше будет народу – тем почетней.
   Договорились, что поминки устроят все-таки у Вари. От кладбища до Жуковского было далековато. Женщины обсуждали, на сколько человек готовить и кого просить этим заняться. О скандале не упоминали. Можно было подумать, что Изабелла Степановна забыла о своей горькой обиде, но Варя на это не надеялась.
   – Сейчас ей просто деваться некуда, – мрачно сказала она, когда мать повесила трубку. – Да еще наверняка радуется, что все расходы и хлопоты мы взяли на себя.
   – Да как можно такому радоваться? – не поверила ей мать. – У нее же сын погиб!
   – Уверяю тебя, – жестко ответила Варя, – она еще не раз напомнит нам про дачу. Сейчас просто неподходящее время.
   Накануне похорон родители остались у нее ночевать. Вставать на другой день нужно было рано.
   Варя завела два будильника – для себя и для родителей, чтобы точно кто-нибудь проснулся. Она лежала в темноте, прислушиваясь к тому, как в другой комнате раздается невнятное бормотание. Родители что-то обсуждали. Потом заскрипела балконная дверь – отец вышел покурить. Все это что-то ей напоминало. Она даже припомнила, что именно. Ночь накануне ее свадьбы.
   Тогда тоже завели все будильники, какие нашлись в доме, – нельзя же проспать такое событие. И так же не спалось отцу, он всю ночь бегал на балкон, курил.
   И о чем-то переговаривался с матерью. А где-то в полдвенадцатого ночи зазвонил телефон – это был Андрей. С Варей он говорить не стал, что-то обсуждал с ее матерью. Наутро оказалось – консультировался, какие цветы предпочитает его невеста – лилии или розы? "Лилии были дивные, – вспомнила Варя. – Они так пахли, что я заплакала от счастья. Их было штук двадцать, огромный букет. В брачную ночь пришлось выставить их на балкон – от запаха кружилась голова, сердце замирало… Дивные цветы…
   Плохо только, что на второй день они начинают пахнуть совсем по-другому. Как ни ужасно, но они потом отдают мертвечиной".
   Зазвонил телефон. Варю так и подбросило, она зажгла свет, взглянула на часы. Половина двенадцатого! То же самое время! Она услышала тревожный голос матери:
   – Варя, спи, я возьму. Это Изабелла, насчет поминок. Сейчас, где тапочки… Да, алло? – Мать осеклась. – Кого? Минутку…
   – Меня? – Варя уже стояла рядом, вырывая у нее трубку. Прижав ее к уху, она услышала уже знакомый протяжный детский голосок.
   – Это ты-ы? – пропел голосок. – А что ты делаешь?
   – Кто говорит? – как можно тверже спросила она. – Кто это?
   В трубке хихикнули. Звук был настолько мерзким, издевательским, что ей стало дурно.
   – Почему вы сюда звоните? – спросила она. – Какой номер вы набираете?
   – Твой, – ответил голосок. – Хочешь послушать музыку? Ты же теперь одна, тебе, наверное, скучно?
   – Если вы звоните мне, то должны знать, как меня зовут, – дрожащим голосом выговорила Варя. – Если вы не знаете этого – я кладу трубку.
   И больше к телефону не подойду, я скажу мужу, чтобы он с вами говорил!
   – Тебя зовут Варвара, – ехидно сказали в трубке. – И никакого мужа у тебя больше нет. Врать стыдно. А теперь слушай музыку.
   И в трубке послышалась смутно знакомая мелодия, потом вступил одинокий женский голос. Варя раздраженно положила трубку.
   – Кто это звонил? – испуганно спросила мать.
   – Не знаю. Какой-то ребенок балуется.
   – Ребенок? – удивилась мать. – Мне показалось, что это взрослая женщина.
   – Да это мальчишка, лет восьми! – воскликнула Варя. – С чего ты взяла, что это женщина?
   Как будто взрослому человеку больше делать нечего!
   – А раньше такое бывало? – забеспокоилась мать. Узнав, что однажды уже был такой звонок, она не на шутку встревожилась:
   – Нет, ты как хочешь, а это не случайный звонок! И это не мальчишка, а женщина – уж тут я не ошиблась!
   Стукнула балконная дверь, и отец окликнул их.
   Он желал знать, почему никто не спит.
   – Уснешь тут… – начала было мать, но Варя шепотом ее остановила:
   – Не надо, ничего не говори. А то он вообще не уснет.
   Она вернулась к себе в комнату, погасила свет и легла. Варя чувствовала себя омерзительно. Как будто кто-то в чем-то ее обвинил, а она не могла ответить. Как будто ее оскорбили, а она должна молчать. «Все бы ничего, но откуда этому чертову пацану известно мое имя? – подумала она. – Это мальчишка, мерзкий мальчишка, что бы там ни утверждала мама».
   ***
   Она сдержала обещание, известив заведующую фотомастерской о похоронах. Варя не думала, что та действительно захочет прийти. Но Елизавета Юрьевна явилась. Никто из приглашенных ее не знал, и она держалась в стороне – и возле морга, и на кладбище. Подошла к могиле попрощаться одной из последних. Скромно положила с краешку букет белых гвоздик. Мать Андрея шепотом спросила невестку – кто эта девушка? Та объяснила, не упоминая, однако, о своих подозрениях насчет дачи. Варе и так уже пришлось выслушать несколько замаскированных колкостей на этот счет. Родителям Андрея было трудно смириться с потерей, и они, видимо, не переставали подозревать невестку в том, что та утаила вырученные за дачу деньги. Прямо этого ей больше не говорили, но Варя ловила на себе пристальные, осуждающие взгляды, и ее каждый раз передергивало.
   Когда покидали кладбище, пошел дождь. Впереди ярко вспыхнул красный зонтик – его раскрыла Елизавета Юрьевна. Она одна подошла к синей, изрядно забрызганной грязью машине, закрыла и отряхнула зонт, села за руль. Варя не могла вспомнить, звала ли ее на поминки. Наверное, звала, но нужно бы повторить приглашение… Ей очень хотелось поговорить с женщиной, но она не могла сделать это при всех – ее ни на секунду не оставляли одну. Однако ее опасения оказались напрасны – когда микроавтобусы и машины вернулись во двор ее дома, синие «Жигули» тоже были среди похоронного кортежа.
   – Извините! – Елизавета Юрьевна догнала Варю у подъезда. Она протягивала ей фирменный пакет с прозрачным оконцем – в таких обычно выдавались готовые снимки. – Я никак не могу остаться, мне нужно на работу. А это вам.
   – Как жаль, – пробормотала Варя, принимая у нее пакет. – Я рассчитывала поговорить с вами…
   – Вы о даче? – уточнила та.
   Поймав испуганный Варин взгляд, она перешла на шепот и сообщила, что ничего выяснить не удалось. Она опросила весь персонал мастерской – и женщин, и даже мужчин. Никто не занимал денег Андрею – во всяком случае, не признался в этом.
   – Но у меня есть еще одна идея на этот счет, – сообщила она, оглядываясь по сторонам. Вероятно, Варя заразила ее своей нервозностью. – Я не знаю, у кого он брал деньги, но, кажется, догадываюсь, кому он их отдал… Была у меня неприятная ситуация… – И, предупреждая вопрос, который был готов сорваться с Вариных губ, женщина быстро закончила:
   – Я сперва кое-что проверю, а потом с вами свяжусь. Ну, я побежала! Фотографии вышли, по-моему, неплохие. Вы уж простите меня, что я больше ничем вам не помогла…
   Варя поблагодарила заведующую, но та, наверное, уже не расслышала ее слов – Елизавета Юрьевна побежала к своей машине, подняв воротник плаща, чтобы укрыться от вновь хлынувшего дождя. У самой Вари не было зонтика, и ей пришлось зайти в подъезд.
   Фотографии она рассмотрела, запершись в ванной – больше в квартире негде было уединиться. Да и дверь в ванную постоянно дергали. Варя торопилась – она не хотела смотреть на снимки при всех, отвечать на вопросы, пускать фотографии по рукам.
   Она хотела убедиться в своей правоте – узнать, сбылось ли то, о чем она загадала…
   Через несколько минут она сложила все снимки в конверт и снова заклеила его. Взглянула в зеркало, расчесала промокшие от дождя волосы. Кладя расческу обратно на подзеркальник. Варя подумала, что все-таки их с Андреем неминуемо ждал развод. С тех двух пленок, которые отснял ее муж, было сделано в общей сложности шестьдесят три фотографии. И ни на одной из них Варя не нашла себя. "Что и требовалось доказать, – сказала она, глядя в зеркало. – Самое смешное, а может, грустное, что и я ни разу не сняла его. У меня была пленка на тридцать шесть кадров. Уж парочку снимков я могла бы сделать… Но мне просто хотелось смотреть в другую сторону. Уж никак не на него. Такое впечатление, что мы ездили в Питер, чтобы заснять дворцы, каналы и парки. Ну и прохожих, конечно. Все, что угодно, кого придется…