Страница:
«Это тот, кто хотел покончить с собой. Или та? Однако же не покончил. Предпочел (или предпочла) доставать меня».
— Это цитата из пятой песни «Ада», — любезно сообщил голос. — О сладострастниках. Вам это о чем-то говорит?
— Боюсь, что нет. — Галина раздраженно принялась стаскивать пальто, ей стало жарко.
— На досуге прочитайте.
— Я постараюсь.
"Какой там досуг? Белье не стирано третий месяц!
И я вообще не помню, когда готовила нормальный ужин!
А муж? Вообще со мной не говорит. А дочь? С нею что-то творится. Проблемы роста. Мне впору самой звонить на телефон доверия. И еще — кто погуляет с собакой?!"
— А вот еще цитата, — продолжал голос. — Вы можете воспринимать это, как завещание. Песнь тринадцатая.
«Когда так часто звонят и говорят о самоубийстве, это значит, что самоубийства не будет».
— И тот из вас, кто выйдет к свету дня,
Пусть честь мою излечит от навета,
Которым зависть ранила меня!
— Это и есть завещание, — слабо повторил бесполый голос. — Я понимаю, что бросаю его в пустоту. Я для вас никто. И вы для меня — тоже. В песне тринадцатой говорится о самоубийстве. О вынужденном самоубийстве.
— Вас кто-то вынуждает покончить с собой? — Галина присела в кресло, покусывая палец. Эта нервная реакция всегда появлялась у нее в минуты сильного волнения.
— А вот еще цитата, — игнорируя вопрос, заметил голос. — Из песни пятнадцатой. Послушайте. Это интересно. Интересней, чем вы думаете:
Во мне живет и горек мне сейчас
Ваш отчий образ, милый и сердечный,
Того, кто наставлял меня не раз…
— Он стал для меня всем, — после паузы сказал голос. — Учителем, другом, отцом… Любовником.
— Кто — он?! — В эти рассветные часы Галину всегда клонило в сон, но теперь женщина чувствовала себя так, будто проглотила чашку крепкого кофе. О своих неприятностях она забыла. Галина всегда умела от них отрешиться, когда чуяла настоящую беду. Это и принесло ей популярность среди голосов, которые наводняли по ночам телефонную трубку. Тот, кто звонит в такое время, всегда чувствует — говорят ли с ним по обязанности или из сострадания.
— Он для меня был тем, чем Брунетто Латини был для молодого Данте. Он был всем. Пусть будет стыдно тому, кто подумает о нем дурно, — без выражения сказал голос. А Галина отлично знала — когда из голоса звонящего стирается выражение — дело серьезное. Тот, кому по-настоящему больно, старается казаться равнодушным. — Когда мы встретимся в аду, я упаду перед ним на колени и поцелую руку. И если мне предложат рай и скажут, что его в нем не будет, я выберу ад. Но…
В трубке послышался тихий, ледяной смешок.
— Но я уверен, что мы сойдем на одной станции. И вот что я еще хотел сказать… Я ведь не пытаюсь оправдаться. Я лишь хочу рассказать, как все было. Можете считать, что я даю показания.
«Я говорю с сумасшедшим, — думала Галина, спешно припоминая методики, которыми пользовалась в таких экстренных случаях. — И он в самом деле что-то совершил. Или думает, что совершил».
— Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с ложного следа.
«Я сейчас сама рехнусь!»
— Надеюсь, — с внезапным ехидством произнес голос, только что с выражением читавший стихи, — мне не придется цитировать еще и начало «Божественной комедии»? Мне всегда казалось странным то, что Данте сразу заявил, что он «земную жизнь прошел до половины». Откуда он мог знать, когда умрет? Я-то, например, знаю. Я умру сейчас.
И Галина, с трудом удерживая трубку — рука тряслась, услышала, что ее собеседник двадцать минут назад перерезал себе вены и надеется, что скоро умрет. От всей своей погубленной души надеется. На полу уже большая лужа крови. Пальцы не слушаются, нож выпал. А ей — спасибо за теплый разговор. И удачи!
— Постойте! — крикнула она. Рванулась, и трубка упала на пол. Когда женщина прижала ее к уху, там раздавались ровные длинные гудки.
«Это правда! Все было правдой! Все эти три разговора не были блефом! Сейчас он умрет!»
Галина заметалась по комнате, натыкаясь на казенную мебель. Ее было немного. Стол, где лежит дежурный журнал, стоит телефон и чашка чая (из пакетика).
Два стула. Диванчик. Вешалка, с которой она несколько минут назад сняла пальто. Тумбочка с телевизором.
Пустая клетка, подвешенная к гардине. Когда-то в ней жил попугай Гоша, но он сдох. Наверное, потому, что был ничьим — его принес кто-то из психологов «на время», потому что дома шел ремонт. А потом уволился, бросив птицу на произвол судьбы. Попугай затосковал, хотя его регулярно и правильно кормили, чистили клетку… Сперва он перестал произносить дурацкую фразу — единственную, которую знал: «Да здравствует Французская революция!» Потом отказался от еды, стал вялым и неряшливым, перестал чистить перышки и полоскаться в ванночке. Затем умер. Галине «повезло» — это она обнаружила его сине-зеленый трупик на полу клетки. И тогда подумала, что, собственно говоря, птица погибла от того же, от чего погибают люди, которые звонят по ночам. Ведь каждому живому существу нужен кто-то, кто будет его любить…
— «Любовь, любить велящая любимым…» Данте!
С ума можно сойти! — Галина остановилась посреди комнаты и огляделась по сторонам, будто не узнавая обстановки. — «Он» или «она» — убили кого-то? Не помню всего, что он сказал. Так… Поспокойней. Сладострастие — это было? Да. Потом — самоубийство. Вынужденное самоубийство. Что он там еще говорил о зависти? Почему я все время повторяю «он»? Это могла быть «она». А затем — «он» или «она» говорили о чем-то, чего я до конца не поняла. Какая-то любовная и преступная связь. Помню слово «учитель». А что «он» или «она» говорили потом? «Не помню сам, как я вошел туда, настолько сон меня опутал ложью…»
Она рванула спутанные пряди волос.
— Туда — это куда? Этой ночью кого-то убили, — размеренно, сказала женщина, называвшая себя по телефону «Галиной». — И этой же ночью кто-то покончил с собой.
И, подняв лицо к пустой клетке, висящей на гардине, добавила:
— Собственно говоря, эта ночь ничем не отличается от других!
Глава 2 (продолжение)
Глава 3
— Это цитата из пятой песни «Ада», — любезно сообщил голос. — О сладострастниках. Вам это о чем-то говорит?
— Боюсь, что нет. — Галина раздраженно принялась стаскивать пальто, ей стало жарко.
— На досуге прочитайте.
— Я постараюсь.
"Какой там досуг? Белье не стирано третий месяц!
И я вообще не помню, когда готовила нормальный ужин!
А муж? Вообще со мной не говорит. А дочь? С нею что-то творится. Проблемы роста. Мне впору самой звонить на телефон доверия. И еще — кто погуляет с собакой?!"
— А вот еще цитата, — продолжал голос. — Вы можете воспринимать это, как завещание. Песнь тринадцатая.
«Когда так часто звонят и говорят о самоубийстве, это значит, что самоубийства не будет».
— И тот из вас, кто выйдет к свету дня,
Пусть честь мою излечит от навета,
Которым зависть ранила меня!
— Это и есть завещание, — слабо повторил бесполый голос. — Я понимаю, что бросаю его в пустоту. Я для вас никто. И вы для меня — тоже. В песне тринадцатой говорится о самоубийстве. О вынужденном самоубийстве.
— Вас кто-то вынуждает покончить с собой? — Галина присела в кресло, покусывая палец. Эта нервная реакция всегда появлялась у нее в минуты сильного волнения.
— А вот еще цитата, — игнорируя вопрос, заметил голос. — Из песни пятнадцатой. Послушайте. Это интересно. Интересней, чем вы думаете:
Во мне живет и горек мне сейчас
Ваш отчий образ, милый и сердечный,
Того, кто наставлял меня не раз…
— Он стал для меня всем, — после паузы сказал голос. — Учителем, другом, отцом… Любовником.
— Кто — он?! — В эти рассветные часы Галину всегда клонило в сон, но теперь женщина чувствовала себя так, будто проглотила чашку крепкого кофе. О своих неприятностях она забыла. Галина всегда умела от них отрешиться, когда чуяла настоящую беду. Это и принесло ей популярность среди голосов, которые наводняли по ночам телефонную трубку. Тот, кто звонит в такое время, всегда чувствует — говорят ли с ним по обязанности или из сострадания.
— Он для меня был тем, чем Брунетто Латини был для молодого Данте. Он был всем. Пусть будет стыдно тому, кто подумает о нем дурно, — без выражения сказал голос. А Галина отлично знала — когда из голоса звонящего стирается выражение — дело серьезное. Тот, кому по-настоящему больно, старается казаться равнодушным. — Когда мы встретимся в аду, я упаду перед ним на колени и поцелую руку. И если мне предложат рай и скажут, что его в нем не будет, я выберу ад. Но…
В трубке послышался тихий, ледяной смешок.
— Но я уверен, что мы сойдем на одной станции. И вот что я еще хотел сказать… Я ведь не пытаюсь оправдаться. Я лишь хочу рассказать, как все было. Можете считать, что я даю показания.
«Я говорю с сумасшедшим, — думала Галина, спешно припоминая методики, которыми пользовалась в таких экстренных случаях. — И он в самом деле что-то совершил. Или думает, что совершил».
— Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с ложного следа.
«Я сейчас сама рехнусь!»
— Надеюсь, — с внезапным ехидством произнес голос, только что с выражением читавший стихи, — мне не придется цитировать еще и начало «Божественной комедии»? Мне всегда казалось странным то, что Данте сразу заявил, что он «земную жизнь прошел до половины». Откуда он мог знать, когда умрет? Я-то, например, знаю. Я умру сейчас.
И Галина, с трудом удерживая трубку — рука тряслась, услышала, что ее собеседник двадцать минут назад перерезал себе вены и надеется, что скоро умрет. От всей своей погубленной души надеется. На полу уже большая лужа крови. Пальцы не слушаются, нож выпал. А ей — спасибо за теплый разговор. И удачи!
— Постойте! — крикнула она. Рванулась, и трубка упала на пол. Когда женщина прижала ее к уху, там раздавались ровные длинные гудки.
«Это правда! Все было правдой! Все эти три разговора не были блефом! Сейчас он умрет!»
Галина заметалась по комнате, натыкаясь на казенную мебель. Ее было немного. Стол, где лежит дежурный журнал, стоит телефон и чашка чая (из пакетика).
Два стула. Диванчик. Вешалка, с которой она несколько минут назад сняла пальто. Тумбочка с телевизором.
Пустая клетка, подвешенная к гардине. Когда-то в ней жил попугай Гоша, но он сдох. Наверное, потому, что был ничьим — его принес кто-то из психологов «на время», потому что дома шел ремонт. А потом уволился, бросив птицу на произвол судьбы. Попугай затосковал, хотя его регулярно и правильно кормили, чистили клетку… Сперва он перестал произносить дурацкую фразу — единственную, которую знал: «Да здравствует Французская революция!» Потом отказался от еды, стал вялым и неряшливым, перестал чистить перышки и полоскаться в ванночке. Затем умер. Галине «повезло» — это она обнаружила его сине-зеленый трупик на полу клетки. И тогда подумала, что, собственно говоря, птица погибла от того же, от чего погибают люди, которые звонят по ночам. Ведь каждому живому существу нужен кто-то, кто будет его любить…
— «Любовь, любить велящая любимым…» Данте!
С ума можно сойти! — Галина остановилась посреди комнаты и огляделась по сторонам, будто не узнавая обстановки. — «Он» или «она» — убили кого-то? Не помню всего, что он сказал. Так… Поспокойней. Сладострастие — это было? Да. Потом — самоубийство. Вынужденное самоубийство. Что он там еще говорил о зависти? Почему я все время повторяю «он»? Это могла быть «она». А затем — «он» или «она» говорили о чем-то, чего я до конца не поняла. Какая-то любовная и преступная связь. Помню слово «учитель». А что «он» или «она» говорили потом? «Не помню сам, как я вошел туда, настолько сон меня опутал ложью…»
Она рванула спутанные пряди волос.
— Туда — это куда? Этой ночью кого-то убили, — размеренно, сказала женщина, называвшая себя по телефону «Галиной». — И этой же ночью кто-то покончил с собой.
И, подняв лицо к пустой клетке, висящей на гардине, добавила:
— Собственно говоря, эта ночь ничем не отличается от других!
Глава 2 (продолжение)
— Кто дома?
Ответом было молчание. Квартира была темна, и в ней отчетливо пахло табачным дымом. Больше никаких признаков жизни не наблюдалось. Группа вошла в прихожую.
— Извините, — чуть повысил голос следователь, — тут кто-нибудь есть?
— Соседка говорила, что тут живет молодой парень, — подал голос тот, кто держал видеокамеру.
— Помню, — раздраженно откликнулся следователь. Предчувствие редко его обманывало, и в этом случае сообщало — дело будет нелегким. Убили человека в тамбуре, где никто из обитателей четырех квартир не запирает дверей. Человек одинок. Обеспечен. Имел много контактов. Его соседка — машинистка, помогавшая ему в работе, также умерла, ее квартиру купила Татьяна, которая и нашла у себя труп. Но почему тело оказалось у нее на кухне? Мать и дочь — и тут «не без блох», привычно выразился про себя следователь. Девочка что-то хотела сообщить, мать ее обрывала. Девочка что-то слышала, мать категорически говорила, что ничего. А потом с нею была истерика. И вот — квартира, доставшаяся по наследству молодому человеку, племяннику некоего инженера. И дверь тоже не заперта.
Более того — приоткрыта.
— Есть кто-нибудь?
— Там… — произнес кто-то из членов группы, указывая в темноту квартиры. — Я сейчас услышал.
Теперь услышал и следователь: в глубине квартиры раздался долгий, тяжелый вздох. Как будто некто пытался набрать полную грудь воздуха и не мог.
Группа бросилась на звук. Он исходил из ванной, дверь в которую также была приоткрыта. Когда они нашарили выключатель и зажегся свет, первым, что увидели, был парень, стоящий на коленях перед бортиком ванны и опустивший туда руки. Голова безвольно свешивалась вниз, к воде. В маленьком помещении застоялся горячий пар.
На полу, рядом с парнем, валялся мобильный телефон, — залитый кровью. Пятна крови были и на светлом кафельном полу, и на твидовом костюме парня, и на стенах. Под раковиной стояла полупустая бутылка коньяка.
— Эй! — крикнул следователь и бросился к парню. — Черт!
Ничего хуже и быть не могло. Два дела!
В первый миг, когда они сняли тело с бортика ванны и положили на пол, ему почудилось, что хозяин квартиры мертв. Это правильное, оцепеневшее, очень бледное лицо, чуть приоткрытые глаза, безвольно упавшие на пол окровавленные руки… Через минуту удалось уловить признаки жизни.
— Он дышит, — сказал помощник следователя, вставая с колен. — Срочно «скорую»!
— И пьян, как свинья, — заметил тот, кто держал видеокамеру. — Вон бутылка. А коньяк-то французский!
— Держись от него подальше, — бросил следователь. — Знаю я вас.
— Когда это я допивал за покойником? — обиделся тот.
— Было дело. А если отравлено?
Такой случай в его практике был — несколько лет назад. В квартире обнаружили труп мужчины, а на кухне, на столе, стояла бутылка дорогого вина. Чуть пригубленная. И молодой практикант, еще не привыкший к зрелищу смерти, в нервах выпил стаканчик. И через полчаса был в коме, а через два часа — скончался в больнице. Вино и было причиной смерти владельца квартиры. Отравили дальние родственники, которые не известно на что рассчитывали, поскольку их арестовали в тот же день.
— Эй, приятель, — следователь снова встал на колени и сильно отхлестал парня по щекам, — открой глаза как следует! Скажи — ты слышишь меня?
— Да что он может слышать, — заметил помощник, который в это время перетягивал парню руки чуть ниже локтей. Для этой цели он использовал разорванное надвое тонкое полотенце. Особенной необходимости в этом не было — темная густая кровь уже почти перестала сочиться.
— «Скорую» вызвали?
— Сейчас тут будут.
— Одно к одному, — следователь встал и отряхнул брюки. — Так, посмотрим — записка есть?
— Самоубийство, конечно, — согласились все и отправились искать записку. Как правило, такого рода документы оставляют на видном месте — кладут на стол, прикрепляют магнитиком на холодильник, но в этот раз им не повезло. Записки не оказалось.
— Да не убийство же? — Следователь снова подошел к парню и отметил легкое движение ресниц. Они были такими густыми и длинными, что казалось — обескровленный человек просто не в силах был их поднять.
"Красивый. И совсем еще мальчишка. Что ему в голову ударило? Одет странно — костюм… Будто на работу собрался. Галстук — вон… Приоделся ради такого случая. Вот чего таким не хватает? — с внезапным раздражением подумал следователь. — Эта Татьяна говорила, что он квартиру получил по наследству. Квартира — отличная. Моя втрое хуже. Одет как принц Чарльз.
Внешность — хоть в кино снимайся. И в деньгах не нуждался — вон коньячок-то какой! И нате вам — порезался! Причем серьезно. Это не царапинки. Его счастье, что кровь свернулась". , Он опустил кончики пальцев в воду и отметил, что вода еще не успела полностью остыть. Но кровотечение могла остановить только ледяная вода.
«Возможно, его поза спасла? Перекинул руки через борт и пережал вены? Сознание потерял, а тем временем вода остыла. Дурак! Ненавижу самоубийц! Что ему не жилось! Так, на полулежал телефон…»
— Он кому-то звонил перед этим, — сказал следователь, осторожно разглядывая трубку. — Дайте-ка пакет. Пробьем, с кем разговаривал.
— Да девчонке звонил, кому еще!
— Конечно — бросила или изменила. Вот и порезался.
— А может, парнишке звонил? — усмехаясь, бросил мужчина с видеокамерой. — Вы на него посмотрите, на красавчика! У него же ресницы накрашены!
— Вовсе нет, — не согласился следователь, упаковывая трубку в пакет. — Я смотрел близко — такие Бог дал.
— А все равно, что-то в нем не то.
"Коньяк тоже надо упаковать, — машинально думал он. — Если бы случай простой, то и улик не нужно. Больница, «дурка», наркодиспансер, а потом пусть родные разбираются. Не наше дело. Но рядом — убийство. И труп непонятно как к соседке попал. И все в одну ночь!
Тут что-то не то! Лишь бы парень выжил!" ;
И тут неудачливый самоубийца открыл глаза. Взгляд беспомощно заметался, скользя по лицам, склонившимся над ним, губы дрогнули.
— Сейчас вам помогут, — пообещал следователь. — Держитесь.
— Что с ним? — еле выговорил парень.
— С кем?
— С Алексеем Михайловичем… С Боровиным… — Было видно, что парень делает попытку приподнять голову, но у него ничего не выходит. Следователь пригнулся — голос был едва различим.
— С Боровиным? — повторил он, ловя пустой, бессмысленный взгляд. — С вашим соседом? А что с ним может быть?
Парень смотрел на него остекленевшими глазами.
— Что с ним может быть?!
— Не знаю, — будто в недоумении прошептал тот. — У меня все как-то перепуталось в голове. Кажется, я напился.
— Да уж, — сквозь зубы бросил кто-то, но следователь остановил его резким жестом:
— Ну, что вы трезвы, этого я сказать не могу, — он заставил себя улыбаться. По опыту мужчина знал, что в такие пиковые моменты на людей лучше всего действует доброта. — Полбутылки французского коньяка!
— Коньяк? — Самоубийца чуть прикрыл глаза, и показалось, что он опять потеряет сознание. Однако он справился с собой. — Откуда у меня коньяк?
— Вам лучше знать, — все так же мягко продолжал следователь, попутно прикидывая — как лучше перевести разговор на смерть Бородина? Парень явно что-то знал, сразу о нем спросил, это свидетель! «Где эта чертова „скорая“? Пацан едва жив!»
— Коньяк… — пробормотал тот, глядя в потолок. — Я не пью.
— Оно и видно, — глухо сказал мужчина с видеокамерой. — Полбутылки одолел!
— Как вас зовут? — Следователь говорил доверительно и нежно, с тревогой замечая, как все больше разрастаются тени под глазами у этого молодого человека.
"Он должен выжить, он мне нужен! Не мучить бы его сейчас, но если… Если это конец, и врачи не помогут?
Вытянуть все, что можно, не дать ему потерять сознание!"
— Даня, — потусторонним голосом выговорил тот.
— Как?
— Даня, Даниил. — Парень устало опустил ресницы. — Мне плохо.
— Вам помогут, Да… — Следователь хотел обратиться по имени, но оборвал себя. Называть его Даней — слишком фамильярно. Даниилом — длинно и вычурно. — А как ваша фамилия?
— Исаев, — тот слабо улыбнулся. Даже не верилось, что эти белые, оцепеневшие губы еще способны на улыбку. — Зачем вам знать?
— Это ваша квартира?
— После дяди.., досталась.
— Сегодня вечером, — следователь заговорил почти жестко, — вы видели, слышали что-нибудь подозрительное?
Даня пристально взглянул на него, в этот мигу него был такой вид, будто он изо всех сил пытается что-то припомнить.
— Сегодня вечером… Я помню, что вышел на улицу и замерз. Зачем вышел? — Он наморщил лоб. — Не помню. Что-то мне было нужно, очень нужно. Потом…
Не помню.
— Вы встретили кого-нибудь из соседей по тамбуру?
— Кажется, никого.
— Вы никогда не запираете двери в квартиру?
Даня снова попытался изобразить улыбку. Как ни странно, он приходил в себя. То ли порезы на запястьях в самом деле оказались неглубокими, то ли вода в ванне — не слишком горячей, то ли его спас молодой организм, быстро свернувшаяся кровь… Только он посмотрел на следователя совсем ясным взглядом, и тот слегка вздрогнул: "А не ломает ли господин Исаев комедию?
Типа, «ничего не помню, все в тумане, кончик стерся?»
Плюс — напился. Удобненько! Труп-то в тамбуре, как ни поверни, а этот — пьян в дымину и руки порезал. Какие выводы?"
Но выводов ему сделать не дали — Даня прямо заявил, что квартиру в самом деле не запирает и никаких соседей этим вечером он точно не видел.
— А почему вы сразу спросили у меня про Боровина?
— Про Боровина? Странно! — Даня продолжал прямо смотреть на того, кто его допрашивал. — Пять минут назад все было как в тумане. Я спрашивал про Алексея Михайловича?
«Гадюка! — в ярости подумал следователь. — А я рассчитывал… В несознанку пошел?!»
— Когда вы, Даниил, — любезно проговорил он, — пришли в себя, то первым делом спросили, что случилось с вашим соседом. С Алексеем Михайловичем Боровиным.
— Так-так-так, — Даня сел и привалился виском к стене, измазанной его собственной кровью. На кровь он, впрочем, никакого внимания не обратил. Вряд ли он даже замечал, сколько народу столпилось вокруг него. Парень напряженно размышлял о чем-то.
— Полгода назад, — внезапно заявил он с такой интонацией, как будто фраза объясняла все.
— Что?!
— Полгода назад я поселился тут. Умер мой дядя. Я и не ждал наследства, он был не старый… Сердце подвело. Алексей Михайлович жил в этом тамбуре. — Даня говорил как сомнамбула, едва шевеля языком. — Я узнал, что он дает уроки итальянского. Никогда и не думал, что у меня пойдет…
— Что?! — повторил следователь, жадно ловя каждое слово. Группа притихла и тоже слушала.
— Язык, — пояснил Даня. — Он говорил — у меня способности. А почему я вдруг решил с ним заниматься?
Он нахмурил высокий, чистый лоб, прикрытый спутанными темными волосами:
— Не помню. Он сам предложил? Вряд ли. Он был такой скромный, разве стал бы навязываться… Значит, я к нему зашел? Почему? Никогда не хотел изучать итальянский. Да и поздно, в двадцать лет…
Он помолчал немного и вынес вердикт:
— Я сам к нему зашел. Иначе быть не могло. Понимаете, дядя, кроме квартиры, оставил мне еще и счет в банке. Я как-то оторопел… В сущности, сумма не слишком велика, но получить что-то даром… У меня руки опустились.
И Даня с каким-то презрением взглянул на свои перебинтованные и перетянутые руки, будто отрекался от них.
— Я сперва думал — можно что-нибудь купить. Но как-то не понимал, чего хочу. А потом…Да, теперь вспоминаю! Я решил чему-то научиться. Да хоть итальянскому. А в принципе никому ведь это было не нужно?
Он как будто прислушался к своему внутреннему голосу и кивнул:
— Никому. Ну а вообще ничего не делать — тоже тоска. И наверное, я решил зайти к Алексею Михайловичу.
— Этим вечером вы его видели?
— Я ведь уже сказал — никого не видел.
— Почему же вы сразу спросили о нем?
— И этого не помню. Я сейчас так странно себя чувствую…
И он снова осмотрел свои руки. Лицо оставалось бледным, но по выражению глаз становилось ясно — Даня вне опасности. «А „скорая“ запаздывает! — подумал следователь. — Если бы случай посложнее — парень был бы мертв!»
— А это что? — спросил Даня, продолжая рассматривать наспех, кое-как перебинтованные запястья.
— Вы этого не помните?
— Чего? Болит… — Даня неверными, непослушными пальцами взялся за окровавленные тряпки, но следователь его резко остановил:
— Нельзя!
— А что случилось? — Парень смотрел на него расширенными, невероятно синими глазами. — Почему я тут сижу? И так жарко, душно! И кровь…
Он будто впервые обнаружил пятна на кафеле и на своем костюме.
— Вы не помните, как это сделали?
— А что?
— Да вены перерезали! — выйдя из себя, крикнул следователь. Даня в испуге отшатнулся, скривив губы, как ребенок, который собирается заплакать. — Уж это вы помните?"!
— Это сделал я?! — изумленно переспросил парень. Он почти шептал. — А зачем?
— Это мы у вас хотели спросить! — Следователь едва взял себя в руки. Свидетель то ли ломал комедию, то ли в самом деле потерял большую часть воспоминаний.
— А я… Не понимаю, что вы тут делаете? — вдруг резко, почти агрессивно воскликнул Даня, снова стараясь встать. На этот раз удалось — он прислонился к стене, пошатываясь и нашаривая перевязанной рукой какую-нибудь опору. Нашлась вешалка для полотенец, и парень в нее вцепился, раскачиваясь и с трудом удерживаясь на ногах. Полотенца посыпались на пол, но никто не обратил на это внимания.
— Мы тут расследуем убийство, — объяснил ему мужчина с видеокамерой, который смотрел на него с большим интересом. — Убили вашего соседа, Боровина.
— А, чтоб тебя!.. — начал было следователь, но поправлять ошибку было поздно. Даня посмотрел на них так, будто впервые видел, слабо вцепился руками в вешалку… И снова упал в обморок.
Машина пришла через несколько минут. Тело положили на носилки и унесли. Следователь ругался, на чем свет стоит: парень ведь только начал разговаривать — и нате вам, удружили! Квартиру осмотрели заново. В ней был относительный порядок, было заметно, что за чистотой следят.. Записки опять же, после более тщательного обыска, не обнаружили. Мобильный телефон и бутылка, которые были найдены рядом с хозяином, отправились на экспертизу.
— Отключились у него мозги или нет, — сказал следователь, запахивая легкое пальто и усаживаясь в машину, — а я хочу с ним разобраться. К чему рядом мобильник? Он кому-то звонил или ему звонили. Но сперва мне нужны отпечатки пальцев. Вот чертова ночь!
Намело снегу на полметра! Поехали!
Ответом было молчание. Квартира была темна, и в ней отчетливо пахло табачным дымом. Больше никаких признаков жизни не наблюдалось. Группа вошла в прихожую.
— Извините, — чуть повысил голос следователь, — тут кто-нибудь есть?
— Соседка говорила, что тут живет молодой парень, — подал голос тот, кто держал видеокамеру.
— Помню, — раздраженно откликнулся следователь. Предчувствие редко его обманывало, и в этом случае сообщало — дело будет нелегким. Убили человека в тамбуре, где никто из обитателей четырех квартир не запирает дверей. Человек одинок. Обеспечен. Имел много контактов. Его соседка — машинистка, помогавшая ему в работе, также умерла, ее квартиру купила Татьяна, которая и нашла у себя труп. Но почему тело оказалось у нее на кухне? Мать и дочь — и тут «не без блох», привычно выразился про себя следователь. Девочка что-то хотела сообщить, мать ее обрывала. Девочка что-то слышала, мать категорически говорила, что ничего. А потом с нею была истерика. И вот — квартира, доставшаяся по наследству молодому человеку, племяннику некоего инженера. И дверь тоже не заперта.
Более того — приоткрыта.
— Есть кто-нибудь?
— Там… — произнес кто-то из членов группы, указывая в темноту квартиры. — Я сейчас услышал.
Теперь услышал и следователь: в глубине квартиры раздался долгий, тяжелый вздох. Как будто некто пытался набрать полную грудь воздуха и не мог.
Группа бросилась на звук. Он исходил из ванной, дверь в которую также была приоткрыта. Когда они нашарили выключатель и зажегся свет, первым, что увидели, был парень, стоящий на коленях перед бортиком ванны и опустивший туда руки. Голова безвольно свешивалась вниз, к воде. В маленьком помещении застоялся горячий пар.
На полу, рядом с парнем, валялся мобильный телефон, — залитый кровью. Пятна крови были и на светлом кафельном полу, и на твидовом костюме парня, и на стенах. Под раковиной стояла полупустая бутылка коньяка.
— Эй! — крикнул следователь и бросился к парню. — Черт!
Ничего хуже и быть не могло. Два дела!
В первый миг, когда они сняли тело с бортика ванны и положили на пол, ему почудилось, что хозяин квартиры мертв. Это правильное, оцепеневшее, очень бледное лицо, чуть приоткрытые глаза, безвольно упавшие на пол окровавленные руки… Через минуту удалось уловить признаки жизни.
— Он дышит, — сказал помощник следователя, вставая с колен. — Срочно «скорую»!
— И пьян, как свинья, — заметил тот, кто держал видеокамеру. — Вон бутылка. А коньяк-то французский!
— Держись от него подальше, — бросил следователь. — Знаю я вас.
— Когда это я допивал за покойником? — обиделся тот.
— Было дело. А если отравлено?
Такой случай в его практике был — несколько лет назад. В квартире обнаружили труп мужчины, а на кухне, на столе, стояла бутылка дорогого вина. Чуть пригубленная. И молодой практикант, еще не привыкший к зрелищу смерти, в нервах выпил стаканчик. И через полчаса был в коме, а через два часа — скончался в больнице. Вино и было причиной смерти владельца квартиры. Отравили дальние родственники, которые не известно на что рассчитывали, поскольку их арестовали в тот же день.
— Эй, приятель, — следователь снова встал на колени и сильно отхлестал парня по щекам, — открой глаза как следует! Скажи — ты слышишь меня?
— Да что он может слышать, — заметил помощник, который в это время перетягивал парню руки чуть ниже локтей. Для этой цели он использовал разорванное надвое тонкое полотенце. Особенной необходимости в этом не было — темная густая кровь уже почти перестала сочиться.
— «Скорую» вызвали?
— Сейчас тут будут.
— Одно к одному, — следователь встал и отряхнул брюки. — Так, посмотрим — записка есть?
— Самоубийство, конечно, — согласились все и отправились искать записку. Как правило, такого рода документы оставляют на видном месте — кладут на стол, прикрепляют магнитиком на холодильник, но в этот раз им не повезло. Записки не оказалось.
— Да не убийство же? — Следователь снова подошел к парню и отметил легкое движение ресниц. Они были такими густыми и длинными, что казалось — обескровленный человек просто не в силах был их поднять.
"Красивый. И совсем еще мальчишка. Что ему в голову ударило? Одет странно — костюм… Будто на работу собрался. Галстук — вон… Приоделся ради такого случая. Вот чего таким не хватает? — с внезапным раздражением подумал следователь. — Эта Татьяна говорила, что он квартиру получил по наследству. Квартира — отличная. Моя втрое хуже. Одет как принц Чарльз.
Внешность — хоть в кино снимайся. И в деньгах не нуждался — вон коньячок-то какой! И нате вам — порезался! Причем серьезно. Это не царапинки. Его счастье, что кровь свернулась". , Он опустил кончики пальцев в воду и отметил, что вода еще не успела полностью остыть. Но кровотечение могла остановить только ледяная вода.
«Возможно, его поза спасла? Перекинул руки через борт и пережал вены? Сознание потерял, а тем временем вода остыла. Дурак! Ненавижу самоубийц! Что ему не жилось! Так, на полулежал телефон…»
— Он кому-то звонил перед этим, — сказал следователь, осторожно разглядывая трубку. — Дайте-ка пакет. Пробьем, с кем разговаривал.
— Да девчонке звонил, кому еще!
— Конечно — бросила или изменила. Вот и порезался.
— А может, парнишке звонил? — усмехаясь, бросил мужчина с видеокамерой. — Вы на него посмотрите, на красавчика! У него же ресницы накрашены!
— Вовсе нет, — не согласился следователь, упаковывая трубку в пакет. — Я смотрел близко — такие Бог дал.
— А все равно, что-то в нем не то.
"Коньяк тоже надо упаковать, — машинально думал он. — Если бы случай простой, то и улик не нужно. Больница, «дурка», наркодиспансер, а потом пусть родные разбираются. Не наше дело. Но рядом — убийство. И труп непонятно как к соседке попал. И все в одну ночь!
Тут что-то не то! Лишь бы парень выжил!" ;
И тут неудачливый самоубийца открыл глаза. Взгляд беспомощно заметался, скользя по лицам, склонившимся над ним, губы дрогнули.
— Сейчас вам помогут, — пообещал следователь. — Держитесь.
— Что с ним? — еле выговорил парень.
— С кем?
— С Алексеем Михайловичем… С Боровиным… — Было видно, что парень делает попытку приподнять голову, но у него ничего не выходит. Следователь пригнулся — голос был едва различим.
— С Боровиным? — повторил он, ловя пустой, бессмысленный взгляд. — С вашим соседом? А что с ним может быть?
Парень смотрел на него остекленевшими глазами.
— Что с ним может быть?!
— Не знаю, — будто в недоумении прошептал тот. — У меня все как-то перепуталось в голове. Кажется, я напился.
— Да уж, — сквозь зубы бросил кто-то, но следователь остановил его резким жестом:
— Ну, что вы трезвы, этого я сказать не могу, — он заставил себя улыбаться. По опыту мужчина знал, что в такие пиковые моменты на людей лучше всего действует доброта. — Полбутылки французского коньяка!
— Коньяк? — Самоубийца чуть прикрыл глаза, и показалось, что он опять потеряет сознание. Однако он справился с собой. — Откуда у меня коньяк?
— Вам лучше знать, — все так же мягко продолжал следователь, попутно прикидывая — как лучше перевести разговор на смерть Бородина? Парень явно что-то знал, сразу о нем спросил, это свидетель! «Где эта чертова „скорая“? Пацан едва жив!»
— Коньяк… — пробормотал тот, глядя в потолок. — Я не пью.
— Оно и видно, — глухо сказал мужчина с видеокамерой. — Полбутылки одолел!
— Как вас зовут? — Следователь говорил доверительно и нежно, с тревогой замечая, как все больше разрастаются тени под глазами у этого молодого человека.
"Он должен выжить, он мне нужен! Не мучить бы его сейчас, но если… Если это конец, и врачи не помогут?
Вытянуть все, что можно, не дать ему потерять сознание!"
— Даня, — потусторонним голосом выговорил тот.
— Как?
— Даня, Даниил. — Парень устало опустил ресницы. — Мне плохо.
— Вам помогут, Да… — Следователь хотел обратиться по имени, но оборвал себя. Называть его Даней — слишком фамильярно. Даниилом — длинно и вычурно. — А как ваша фамилия?
— Исаев, — тот слабо улыбнулся. Даже не верилось, что эти белые, оцепеневшие губы еще способны на улыбку. — Зачем вам знать?
— Это ваша квартира?
— После дяди.., досталась.
— Сегодня вечером, — следователь заговорил почти жестко, — вы видели, слышали что-нибудь подозрительное?
Даня пристально взглянул на него, в этот мигу него был такой вид, будто он изо всех сил пытается что-то припомнить.
— Сегодня вечером… Я помню, что вышел на улицу и замерз. Зачем вышел? — Он наморщил лоб. — Не помню. Что-то мне было нужно, очень нужно. Потом…
Не помню.
— Вы встретили кого-нибудь из соседей по тамбуру?
— Кажется, никого.
— Вы никогда не запираете двери в квартиру?
Даня снова попытался изобразить улыбку. Как ни странно, он приходил в себя. То ли порезы на запястьях в самом деле оказались неглубокими, то ли вода в ванне — не слишком горячей, то ли его спас молодой организм, быстро свернувшаяся кровь… Только он посмотрел на следователя совсем ясным взглядом, и тот слегка вздрогнул: "А не ломает ли господин Исаев комедию?
Типа, «ничего не помню, все в тумане, кончик стерся?»
Плюс — напился. Удобненько! Труп-то в тамбуре, как ни поверни, а этот — пьян в дымину и руки порезал. Какие выводы?"
Но выводов ему сделать не дали — Даня прямо заявил, что квартиру в самом деле не запирает и никаких соседей этим вечером он точно не видел.
— А почему вы сразу спросили у меня про Боровина?
— Про Боровина? Странно! — Даня продолжал прямо смотреть на того, кто его допрашивал. — Пять минут назад все было как в тумане. Я спрашивал про Алексея Михайловича?
«Гадюка! — в ярости подумал следователь. — А я рассчитывал… В несознанку пошел?!»
— Когда вы, Даниил, — любезно проговорил он, — пришли в себя, то первым делом спросили, что случилось с вашим соседом. С Алексеем Михайловичем Боровиным.
— Так-так-так, — Даня сел и привалился виском к стене, измазанной его собственной кровью. На кровь он, впрочем, никакого внимания не обратил. Вряд ли он даже замечал, сколько народу столпилось вокруг него. Парень напряженно размышлял о чем-то.
— Полгода назад, — внезапно заявил он с такой интонацией, как будто фраза объясняла все.
— Что?!
— Полгода назад я поселился тут. Умер мой дядя. Я и не ждал наследства, он был не старый… Сердце подвело. Алексей Михайлович жил в этом тамбуре. — Даня говорил как сомнамбула, едва шевеля языком. — Я узнал, что он дает уроки итальянского. Никогда и не думал, что у меня пойдет…
— Что?! — повторил следователь, жадно ловя каждое слово. Группа притихла и тоже слушала.
— Язык, — пояснил Даня. — Он говорил — у меня способности. А почему я вдруг решил с ним заниматься?
Он нахмурил высокий, чистый лоб, прикрытый спутанными темными волосами:
— Не помню. Он сам предложил? Вряд ли. Он был такой скромный, разве стал бы навязываться… Значит, я к нему зашел? Почему? Никогда не хотел изучать итальянский. Да и поздно, в двадцать лет…
Он помолчал немного и вынес вердикт:
— Я сам к нему зашел. Иначе быть не могло. Понимаете, дядя, кроме квартиры, оставил мне еще и счет в банке. Я как-то оторопел… В сущности, сумма не слишком велика, но получить что-то даром… У меня руки опустились.
И Даня с каким-то презрением взглянул на свои перебинтованные и перетянутые руки, будто отрекался от них.
— Я сперва думал — можно что-нибудь купить. Но как-то не понимал, чего хочу. А потом…Да, теперь вспоминаю! Я решил чему-то научиться. Да хоть итальянскому. А в принципе никому ведь это было не нужно?
Он как будто прислушался к своему внутреннему голосу и кивнул:
— Никому. Ну а вообще ничего не делать — тоже тоска. И наверное, я решил зайти к Алексею Михайловичу.
— Этим вечером вы его видели?
— Я ведь уже сказал — никого не видел.
— Почему же вы сразу спросили о нем?
— И этого не помню. Я сейчас так странно себя чувствую…
И он снова осмотрел свои руки. Лицо оставалось бледным, но по выражению глаз становилось ясно — Даня вне опасности. «А „скорая“ запаздывает! — подумал следователь. — Если бы случай посложнее — парень был бы мертв!»
— А это что? — спросил Даня, продолжая рассматривать наспех, кое-как перебинтованные запястья.
— Вы этого не помните?
— Чего? Болит… — Даня неверными, непослушными пальцами взялся за окровавленные тряпки, но следователь его резко остановил:
— Нельзя!
— А что случилось? — Парень смотрел на него расширенными, невероятно синими глазами. — Почему я тут сижу? И так жарко, душно! И кровь…
Он будто впервые обнаружил пятна на кафеле и на своем костюме.
— Вы не помните, как это сделали?
— А что?
— Да вены перерезали! — выйдя из себя, крикнул следователь. Даня в испуге отшатнулся, скривив губы, как ребенок, который собирается заплакать. — Уж это вы помните?"!
— Это сделал я?! — изумленно переспросил парень. Он почти шептал. — А зачем?
— Это мы у вас хотели спросить! — Следователь едва взял себя в руки. Свидетель то ли ломал комедию, то ли в самом деле потерял большую часть воспоминаний.
— А я… Не понимаю, что вы тут делаете? — вдруг резко, почти агрессивно воскликнул Даня, снова стараясь встать. На этот раз удалось — он прислонился к стене, пошатываясь и нашаривая перевязанной рукой какую-нибудь опору. Нашлась вешалка для полотенец, и парень в нее вцепился, раскачиваясь и с трудом удерживаясь на ногах. Полотенца посыпались на пол, но никто не обратил на это внимания.
— Мы тут расследуем убийство, — объяснил ему мужчина с видеокамерой, который смотрел на него с большим интересом. — Убили вашего соседа, Боровина.
— А, чтоб тебя!.. — начал было следователь, но поправлять ошибку было поздно. Даня посмотрел на них так, будто впервые видел, слабо вцепился руками в вешалку… И снова упал в обморок.
Машина пришла через несколько минут. Тело положили на носилки и унесли. Следователь ругался, на чем свет стоит: парень ведь только начал разговаривать — и нате вам, удружили! Квартиру осмотрели заново. В ней был относительный порядок, было заметно, что за чистотой следят.. Записки опять же, после более тщательного обыска, не обнаружили. Мобильный телефон и бутылка, которые были найдены рядом с хозяином, отправились на экспертизу.
— Отключились у него мозги или нет, — сказал следователь, запахивая легкое пальто и усаживаясь в машину, — а я хочу с ним разобраться. К чему рядом мобильник? Он кому-то звонил или ему звонили. Но сперва мне нужны отпечатки пальцев. Вот чертова ночь!
Намело снегу на полметра! Поехали!
Глава 3
Женщина, которая во время ночных дежурств называла себя Галиной, брела по заснеженному скверу, краем глаза следя за овчаркой, которая с восторгом проваливалась в сугробы вдоль решетки. За решеткой лился поток машин, время от времени образовывая пробки.
Иногда овчарка становилась передними лапами на верх решетки и с любопытством разглядывала людей, сидевших в машинах. Те ей улыбались — собака была еще молода и очень забавна. Ее наивные и любопытные глаза редко кого оставляли равнодушными..
Обычно женщина отзывала Дерри, но сегодня ей было не до нее. Эта безумная ночь, которая оставила такой тяжелый осадок… И "то утреннее возвращение домой, недовольный голос мужа, который спрашивал, отчего ему не выстирали рыжую майку, сколько можно просить? Галина, вопреки всем усвоенным методикам, которые учили жен ладить с мужьями, чуть не рявкнула:
«Тебе надо — ты и стирай!» Но каким-то чудом сдержалась. А дочь? Ольга проплелась мимо нее в халате, едва обратив внимание на мать, буркнула что-то и заперлась в ванной комнате. Оттуда послышался шум воды — она принимала душ.
"А я и рук вымыть не успела. И что делать? Оба по-своему правы. Мужчина имеет право на чистое белье.
Девочка — на материнское внимание. Но ведь и я тоже имею право на что-то? В конце концов, на их любовь! И с собакой все отказались погулять. А время-то было!
Нет, опять пошла я".
— Дерри! — крикнула она, заметив, что овчарка уж очень активно общается с какой-то крохотной шавкой, подскочившей неведомо откуда. Игры у нее были грубые, солдафонские: хрясь лапой, цоп зубами — вот весело-то! Бедная собачка жалась к земле и уже не знала, как выпутаться из постигшей ее беды.
— Дерри, фу!
Собака неохотно подошла к Юлии — таково было настоящее имя «Галины» и была взята на поводок. После этого настроение у нее резко упало и она начала рваться во все стороны, чуть не вывихивая хозяйке руки. Домой та вернулась вымотанная и мрачная. Муж уже уехал на работу, хотя, по ее расчетам, ему было некуда торопиться. Он приезжал в свой офис к двенадцати. А теперь — половина десятого!
Дочь была дома. Она сидела на кухне, смотрела телевизор, какое-то бодрое утреннее шоу, и пила кофе.
Юлия протерла собаку полотенцем, отцепила поводок и наконец-то умылась. Когда она вернулась в кухню, дочь сидела в той же расслабленной позе. Мать расположилась рядом с ней на кухонном диванчике и вытянула уставшие ноги. Дочь упорно смотрела на экран, где, в сущности, ничего интересного не происходило.
— Ты не опоздаешь в школу? — спросила Юлия, раздумывая: закурить не закурить? Курила она редко, в основном в минуты сильной усталости. А это была как раз такая минута. Но… Какой пример для дочери?
— Нет, — отрезала та.
— Тебе нужно было выйти полчаса назад.
— Я сама знаю, когда надо выйти.
— Боже мой, — Юлия растерла внезапно занывший висок и все-таки достала из кармана халата пачку сигарет. Открыв ее, она обнаружила, что сигарет значительно поубавилось со вчерашнего вечера. — Ты курила?
— Почему сразу я! — яростно ответила Оля, и мать с ужасом увидела в ее глазах неприкрытую ненависть. — Сразу я, все я, всегда я!
— Успокойся!
— Успокаивай своих ночных психов, а меня оставь в покое!
— Немедленно прекрати! — рявкнула на нее мать.
Наступила тишина. Крики пока еще действовали. Но чем чаще они звучали в доме, тем меньше в нем оставалось тепла и взаимопонимания. Разве стала бы она, разве посмела бы кричать на клиента, который звонит ей среди ночи? А на дочь — можно. Она никому не пожалуется.
— Прости, — немедленно извинилась Юлия, беря дочь за тонкое запястье и ласково пожимая его. — Я страшно устала. Понимаешь? А насчет сигарет… Ты не воспринимай, как нотацию, но я вот, например, очень жалею, что когда-то начала курить. Начать было легко, а бросить оказалось трудно. Сейчас я выкуриваю одну-две в день. Раньше уходила пачка. И все равно бросить не смогла.
— Зачем ты мне это говоришь? — наконец взглянула на нее дочь. Однако голос звучал уже мягче и руки она не отнимала.
— Я люблю тебя, — сказала Юлия. — Я хочу, чтобы ты была счастлива и не тратила свою жизнь на то, чтобы избавиться от привычек, которые тебе мешают.
Я не буду тебя пытать — куришь не куришь. В конце концов, ты почти взрослая. Сделай выбор сама.
— Я не курила, — вдруг ответила дочь. — Это отец.
— А почему… Мои? — Юлия сразу поверила и удивилась. Муж предпочитал более крепкий сорт, а ментола вообще не выносил. Чтобы он притронулся к ее заветной пачке!
Иногда овчарка становилась передними лапами на верх решетки и с любопытством разглядывала людей, сидевших в машинах. Те ей улыбались — собака была еще молода и очень забавна. Ее наивные и любопытные глаза редко кого оставляли равнодушными..
Обычно женщина отзывала Дерри, но сегодня ей было не до нее. Эта безумная ночь, которая оставила такой тяжелый осадок… И "то утреннее возвращение домой, недовольный голос мужа, который спрашивал, отчего ему не выстирали рыжую майку, сколько можно просить? Галина, вопреки всем усвоенным методикам, которые учили жен ладить с мужьями, чуть не рявкнула:
«Тебе надо — ты и стирай!» Но каким-то чудом сдержалась. А дочь? Ольга проплелась мимо нее в халате, едва обратив внимание на мать, буркнула что-то и заперлась в ванной комнате. Оттуда послышался шум воды — она принимала душ.
"А я и рук вымыть не успела. И что делать? Оба по-своему правы. Мужчина имеет право на чистое белье.
Девочка — на материнское внимание. Но ведь и я тоже имею право на что-то? В конце концов, на их любовь! И с собакой все отказались погулять. А время-то было!
Нет, опять пошла я".
— Дерри! — крикнула она, заметив, что овчарка уж очень активно общается с какой-то крохотной шавкой, подскочившей неведомо откуда. Игры у нее были грубые, солдафонские: хрясь лапой, цоп зубами — вот весело-то! Бедная собачка жалась к земле и уже не знала, как выпутаться из постигшей ее беды.
— Дерри, фу!
Собака неохотно подошла к Юлии — таково было настоящее имя «Галины» и была взята на поводок. После этого настроение у нее резко упало и она начала рваться во все стороны, чуть не вывихивая хозяйке руки. Домой та вернулась вымотанная и мрачная. Муж уже уехал на работу, хотя, по ее расчетам, ему было некуда торопиться. Он приезжал в свой офис к двенадцати. А теперь — половина десятого!
Дочь была дома. Она сидела на кухне, смотрела телевизор, какое-то бодрое утреннее шоу, и пила кофе.
Юлия протерла собаку полотенцем, отцепила поводок и наконец-то умылась. Когда она вернулась в кухню, дочь сидела в той же расслабленной позе. Мать расположилась рядом с ней на кухонном диванчике и вытянула уставшие ноги. Дочь упорно смотрела на экран, где, в сущности, ничего интересного не происходило.
— Ты не опоздаешь в школу? — спросила Юлия, раздумывая: закурить не закурить? Курила она редко, в основном в минуты сильной усталости. А это была как раз такая минута. Но… Какой пример для дочери?
— Нет, — отрезала та.
— Тебе нужно было выйти полчаса назад.
— Я сама знаю, когда надо выйти.
— Боже мой, — Юлия растерла внезапно занывший висок и все-таки достала из кармана халата пачку сигарет. Открыв ее, она обнаружила, что сигарет значительно поубавилось со вчерашнего вечера. — Ты курила?
— Почему сразу я! — яростно ответила Оля, и мать с ужасом увидела в ее глазах неприкрытую ненависть. — Сразу я, все я, всегда я!
— Успокойся!
— Успокаивай своих ночных психов, а меня оставь в покое!
— Немедленно прекрати! — рявкнула на нее мать.
Наступила тишина. Крики пока еще действовали. Но чем чаще они звучали в доме, тем меньше в нем оставалось тепла и взаимопонимания. Разве стала бы она, разве посмела бы кричать на клиента, который звонит ей среди ночи? А на дочь — можно. Она никому не пожалуется.
— Прости, — немедленно извинилась Юлия, беря дочь за тонкое запястье и ласково пожимая его. — Я страшно устала. Понимаешь? А насчет сигарет… Ты не воспринимай, как нотацию, но я вот, например, очень жалею, что когда-то начала курить. Начать было легко, а бросить оказалось трудно. Сейчас я выкуриваю одну-две в день. Раньше уходила пачка. И все равно бросить не смогла.
— Зачем ты мне это говоришь? — наконец взглянула на нее дочь. Однако голос звучал уже мягче и руки она не отнимала.
— Я люблю тебя, — сказала Юлия. — Я хочу, чтобы ты была счастлива и не тратила свою жизнь на то, чтобы избавиться от привычек, которые тебе мешают.
Я не буду тебя пытать — куришь не куришь. В конце концов, ты почти взрослая. Сделай выбор сама.
— Я не курила, — вдруг ответила дочь. — Это отец.
— А почему… Мои? — Юлия сразу поверила и удивилась. Муж предпочитал более крепкий сорт, а ментола вообще не выносил. Чтобы он притронулся к ее заветной пачке!