Страница:
Девочка встала. Она казалась такой жалкой и некрасивой в своем растянутом голубом свитере. Михаил удержал ее за рукав:
— Не переживай. Ольгу найдут. Я все-таки думаю, что ничего страшного не случилось.
Но на самом деле он вовсе так не думал.
Зрителей было немного — чуть больше половины зала.
Уже в начале спектакля некоторые начали уходить. Михаил не удивлялся этому. Его удивляло другое — как живо и вполне профессионально играли ребята. Он никогда не видел настоящего театра Кабуки, но понял, что постановщица умудрилась обучить артистов стилизованной походке и жестам японских актеров. И за такой короткий срок, с такими ничтожными средствами создать такое красочное увлекательное зрелище! Он восхищался этой женщиной, и постановка ему понравилась. После спектакля ом взял у нее интервью.
Он вовсе не собирался говорить с ней об Ольге — ему было достаточно того, что рассказала Наташа. Однако маленькая горбунья сама заговорила о девушке.
— Мои ребята рассказали, что вы интересовались Олей Ватутиной? — осведомилась она, когда Михаил уже прятал диктофон с записанной кассетой. Разговор происходил в опустевшем после представления зале. Двое парней на сцене сворачивали дешевые бумажные декорации, остальные актеры уже переоделись, стерли свой немыслимый грим и разошлись.
— Оля пришла сюда одной из первых, — сообщила женщина, с интересом глядя на журналиста. — Жаль, что она не нашла своего места. А может, и не хотела найти. Ей нужна была главная роль, а данных у нее было маловато.
Наружность — это еще далеко не все. Она считала себя готовой актрисой, а ведь это было не так. Девочка где-то усвоила кривлянье, взрослые замашки, любила, чтобы ею восхищались. А наши ребята действительно заглядывались на нее, ведь девочка очень симпатичная. Но переломить себя, начать работать она не желала. Я видела, что к добру это не приведет, и как-то раз поговорила с ней. Поверьте мне, что это было сделано тактично, я старалась внушить ей, что нужно заниматься… Но ничего не добилась. Оля меня почти не слушала, мне так кажется. Подавайте ей главную роль — вот и все. А почему вы ею интересуетесь?
Михаил решился и открыл женщине правду. Рассказал про загадочное поведение девушки, про ее ложь, про ее исчезновение. Ирина слушала его напряженно и больше не улыбалась. Когда он замолчал, женщина сняла очки и энергично потерла покрасневшую переносицу. Глаза у нее были близорукие и покрасневшие от усталости.
— Ужасно, — тихо сказала она. — С Олей могло случиться что угодно при таком-то независимом характере…
Я видела, что она живет какой-то своей жизнью, совсем не безоблачной. Странно, что родители этого не видели, как вы говорите. Хотя родители вообще редко замечают перемены в своих детях. Придумывают себе образ идеального ребенка и носятся с ним. Так хлопот меньше! А ребенок-то совсем другой, а значит — помощи от родителей не дождется — они ведь его не понимают…
Ирина встала. На сцене было пусто, в зале темно, горел только один светильник на боковой стене — под ним они и сидели. Здесь уже ничто не напоминало о спектакле.
— Вы будете держать меня в курсе дела? — спросила она, направляясь к выходу. — Мне бы хотелось узнать, что произошло с Олей.
— И мне тоже хотелось бы это знать, — ответил Михаил. — Причем все сильнее и сильнее.
Они обменялись телефонами и попрощались на пороге кинотеатра. Ирина предложила довезти его до дома, а когда он отказался, села в побитый красный «Москвич», лихо стартовала, и машина исчезла за перекрестком.
— Спасибо, что потратили столько времени на Милену… Она все мне рассказала про этот проклятый театр… Я с самого начала как-то не верила в это Ольгино увлечение…
«А мне говорила совсем другое. Если не верила — почему не поинтересовалась, чем занимается дочь?» — подумал Михаил, но высказывать этого вслух, конечно, не стал. Он только предложил посильную помощь. Дело было в том, что в их бесплатной газете не так давно стали публиковать фотографии пропавших людей. В основном материалы поступали из пресс-службы ГУВД. Места для этих публикаций не хватало, и уже успела образоваться очередь.
— Но я бы мог втиснуть в рубрику снимок вашей дочери в обход очереди, — предложил он. — Это может дать результаты, ведь газета распространяется в нашем округе, попадает практически в каждый почтовый ящик. Это даже эффективней, чем показ снимка по телевидению, ведь снимок в газете можно подробнее рассмотреть.. , Алла некоторое время молчала, потом ответила, что должна посоветоваться с мужем. Дело в том, что они все еще никого не известили о пропаже дочки. Она имеет в виду родственников.
— Это будет удар, особенно для моей мамы, — прошептала она так тихо, что Михаил едва разобрал слова. — Пока мы не говорим ей, что Оля пропала, но у меня такое чувство, что она начинает что-то подозревать. Ведь они часто перезванивались, а теперь я не могу позвать дочь к телефону, когда бабушка звонит.
Михаил попросил все-таки помнить о его предложении и, в случае чего, звонить ему домой или на работу — он всегда готов помочь. Сам он принял решение больше не звонить родителям Ольги и Милены. Его могли счесть навязчивым — он уже понял, что эти люди не очень-то стремятся к его услугам и предпочитают замкнуться в своем горе. «Но вряд ли им удастся скрыть исчезновение девушки от родни, — подумал он. — Ведь розыскное дело заведено, а родню в таких случаях опрашивают в первую очередь».
Перед концом рабочего дня он заехал в редакцию и рассказал редактору отдела культуры о посещении театра.
— Не хотелось бы ограничиваться информацией в пять строчек, статья получится интересная, — настойчиво говорил Михаил. — Тем более в театре занимается «группа риска» — ребятам лет семнадцать — девятнадцать. Куда им податься, кроме дискотек и ночных клубов?
С детьми как-то больше возятся, чем с ними.
В конце концов он выторговал под статью половину полосы, а вернувшись домой, немедленно включил диктофон и начал обрабатывать материал. Ирина вовсе не просила его показывать ей статью перед тем, как печатать. Конечно, руководительница молодого театра была бы рада даже мимолетному упоминанию в прессе о первом спектакле. Но Михаил все-таки решил еще раз встретиться с ней.
Поздно вечером они созвонились и уговорились встретиться завтра перед очередным спектаклем. На этот раз он должен был проходить в одном из престижных лицеев округа.
Когда Михаил уточнил номер лицея, у него перехватило дыхание. Именно в этот лицей жена перевела Дашу после развода и переезда к новому мужу. "Может показаться, что я нарочно туда отправился, чтобы увидеть дочь. Люба так и решит, если узнает, что я там побывал… — подумал он, кладя трубку. И тут же вспылил:
— Какого черта! Почему я должен слушаться этой истеричной бабы и не видеться с дочерью! Родительских прав меня не лишали, да и кому бы это удалось! Все, хватит, так я совсем потеряю Дашку!"
Он снова вернулся к компьютеру, и к двум часам ночи статья была готова и выведена на принтер.
Спектакль начинался в три часа пополудни, после окончания занятий у всех классов. Михаил приехал в лицей немного раньше. Пропуск на его имя оставили у охраны.
Школьников в коридорах еще не было — шел последний урок. Проходя по этим коридорам, Михаил чувствовал себя как преступник, забравшийся в чужой дом, и удивлялся — все-таки удалось жене его запугать! Не видеться с дочерью…
А почему, собственно? Потому, что жена внушала Даше, что ее отец — неудачник, посредственность, даже на машину заработать не смог? Потому, что он мог возразить дочери, опровергнуть эти обвинения? А может, жена боялась, что он расскажет дочке что-то неприглядное о ней самой? Но уж такого бы он не допустил… Какова бы ни была Люба — она все равно мать, и неплохая мать… Он вспомнил тот вечер, когда жена поставила его перед фактом готовящегося развода. Как она тогда кричала, плакала, нарочно доводила себя до истерики, чтобы потом упрекнуть мужа, что это он довел ее! Обвинения — и надуманные, и реальные — лились сплошным потоком. Жена как будто боялась, что ему удастся вставить словечко. А он молчал. Михаил был так ошеломлен, что даже не принял эту истерику всерьез. А Даша…Даша наверняка решила, что во всем виноват отец.
Ведь о разводе с ней говорила только мать, а значит — могла наговорить все, что угодно. Михаил избегал этой темы.
«Я сам выбрал изоляцию от дочери, — обвинял он теперь себя. — Не хотел тяжелых объяснений, слез, не хотел наговаривать на ее мать… И вот теперь неизвестно, что обо мне думает Дашка. Может, считает меня чудовищем?»
Он поднялся в актовый зал и застал актеров за лихорадочными приготовлениями. Ирина выглядела совершенно замороченной, щеки у нее пылали. Увидев Михаила, она всплеснула руками:
— Прошу вас, не сейчас! У меня нет времени, после спектакля поговорим!
И унеслась за сцену. Из обрывков разговоров Михаил понял, что внезапно заболела девушка, которая должна была играть гейшу. Это выяснилось только теперь — она не приехала на спектакль, ей звонили домой и обнаружили, что она лежит с температурой. Теперь актриса, играющая дочь аристократа, срочно повторяла роль гейши — она должна была взять ее на себя.
— На самом деле поверишь, что пьеса проклятая, — растерянно сказала высокая актриса, уже одетая и загримированная. Она стояла рядом с Михаилом и глядела, как на сцене готовят декорации. Он присмотрелся к девушке и вспомнил, что ее зовут Ольга.
— Вы играете парикмахершу? — спросил он.
Та обернулась:
— Да… А я вас видела на втором спектакле. Вы журналист?
Михаил подтвердил, и девушка с любопытством спросила:
— Тут у нас говорят, что Оля Ватутина пропала. Это вы ее ищете?
— Уже не я, а милиция — Он присел и предложил девушке сесть рядом. Она поколебалась, потом осторожно расправила полосатое бумажное кимоно и села. Девушка постоянно ежи мала и разжимала руки, было видно, что она очень волнуется.
— Роль у меня маленькая, но вдруг что-то забуду, — пробормотала она, смущенно поглядывая на Михаила. — Вот будет позор! А я ужасно боюсь публики. На репетициях все помню, а вот на премьере чуть не влезла не вовремя… Поговорите со мной о чем-нибудь, ладно? Я, может, хоть немного отвлекусь.
— Пожалуйста, — согласился он. — Например, можем поговорить про вашу тезку, Олю Ватутину.
Она передернула узкими плечиками, отчего ворот слишком просторного кимоно поднялся до самых ушей.
Девушка раздраженно его поправила и бросила:
— Да ну. Не хочется о ней говорить.
— Почему же? Вы ее так не любили?
— А за что ее любить? — возмутилась девушка. — Ради бога, не думайте, что ее тут затравили. Это она всех презирала. Даже узнавать не хотела вне театра.
Она оживилась, забыла про свое волнение и ударилась в воспоминания. Оказалось, что однажды она случайно столкнулась с Олей Ватутиной, а та не пожелала даже кивнуть ей. Отсюда и пошла обида.
— Мир тесен, вот мы и встретились случайно… — рассказывала девушка. — Я готовлюсь поступать в институт, в школе учила немецкий. Но недостаточно знаю язык, вот и решила позаниматься частным образом. Мне говорили, что лучше идти не на курсы — там ко всем стандартный подход, а найти частного преподавателя. Позвонила по объявлению в бесплатной газете, договорилась… А это оказался Олин отец, представьте себе! Только я этого сперва не знала.
Она рассказала, что преподаватель немецкого со странной фамилией Бог жил неподалеку от театра, и это было очень удобно — она сразу после урока шла на репетицию.
Они прозанимались уже около двух недель, как вдруг девушка столкнулась с Олей.
— — Мы занимались, и тут я услышала, что кто-то отпирает дверь квартиры своими ключами. Виктор Эдуардович громко спросил, кто пришел, и ответила девушка. Она заглянула в комнату, и я узнала Олю. Поздоровалась с ней… А она, будто меня не расслышала, хлопнула дверью и больше не появлялась. Виктор Эдуардович даже извинился за ее поведение. Он интересовался, на самом ли деле мы знакомы, Я ответила, что мы встречались в театре. Он спросил, как она там занимается, и я сказала все как есть.
— А что именно? — напряженно поинтересовался.
Михаил.
— Ну, что способностей у нее особых нет, роли ей никакой не дали, а в массовке она играть отказалась… И что на репетиции ходит очень редко. Я сказала правду, потому что… — Девушка на миг запнулась, поправила прическу,: хотя в том не было никакой нужды, и несколько смущенно закончила:
— Ну, потому что разозлилась на нее. И вообще — зачем мне было врать?
На вопрос, когда произошла эта встреча, «парикмахерша» ответила, что это случилось в конце апреля. Тогда Оля Ватутина совсем перестала появляться в театре, ребята даже имя ее стали забывать. Девушка все еще смущенно заметила, что вовсе не хотела отомстить Ольге, просто так получилось. Да, кроме того, Виктор Эдуардович вовсе не расстроился. Так ей показалось.
— Он сразу предложил продолжить занятие, и это очень порядочно с его стороны, — сказала она. — Ведь оплата почасовая, так что отвлекаться на посторонние предметы мне совсем невыгодно. Кстати, который час?
Михаил показал ей циферблат своих часов. «Парикмахерша» ойкнула и вспорхнула с кресла:
— Начинаем через десять минут! Извините, мне пора!
Он не удерживал ее — было ясно, что девушка чистосердечно рассказала все, что смогла. «Но каков этот господин Бог! — изумленно думал Михаил. — Значит, он почти месяц знал, что дочь не ходит на занятия студии, и все же… Ну, пусть она ему не дочь, а падчерица, но все равно не чужая! А он держался так, будто ему безразлично, где она пропадает… Мать не знала, что Ольга не посещает студию. И Милена не знала. Отчим молчал… Почему? Уж он-то должен был понять, что никакой премьеры у Ольги нет — ни премьеры, ни генеральной репетиции накануне… И все-таки отпустил дочь на двое суток — неизвестно куда… Хотя почему неизвестно? Возможно, он-то знал, куда она собралась?!»
Михаил вскочил и направился к выходу, совершенно забыв о статье и об Ирине. Но ему преградил путь поток лицеистов. Они уже давно скапливались у входа в зал, и теперь прорваться сквозь их шумную толпу не было никакой возможности. Михаил встал у стены, чтобы не мешать ребятам войти в зал. Он так ушел в мысли об Ольге и ее загадочном отчиме, что совсем забыл о своих страхах — увидеть дочь, столкнуться с ней лицом к лицу. И когда он все-таки увидел Дашку — толпа бросила девочку прямо к нему, — Михаил остолбенел.
Рыжая челка до бровей, испуганные светлые глаза, голубой джинсовый костюм, бисерное колье на тонкой шее — все такое знакомое и уже непривычное. Она увидела отца и приоткрыла рот. С ее плеча свалился рюкзачок и повис у нее на локте, потом большой зеленой жабой шлепнулся на пол. В следующий миг его кто-то пнул, Дашка очнулась, побежала поднимать рюкзак, толкнула кого-то локтем, огрызнулась и, не глядя больше не отца, прошла дальше в зал и уселась в одном из последних рядов. Он больше не видел ее от двери сквозь толпу школьников. Михаил почувствовал, как его обдает горячей волной. Какова! Ни словечка! А сам-то он?! Мог бы хоть поздороваться!
Он с трудом вырвался из зала и сбежал — иначе, как побегом, это трудно было назвать. Опомнился только за оградой лицея, достал сигарету, уставился на бумажную афишку, извещавшую о спектакле… «Она расскажет матери…» — вертелось у него в голове. И эта мысль мучила его, как будто он и впрямь боялся бывшей жены. А собственно, почему?
Он женился по любви — безрассудно, не имея ни образования, ни собственной квартиры, сразу после армии…
Тогда все казалось проще. Не было квартиры — работай, и тебе ее дадут. Образование — бесплатно, почти любое. И Люба тогда тоже была проще. Может, у нее и были уже какие-то повышенные запросы… Но скорее всего, она просто не знала толком, чего ей желать. В основном она хотела, чтобы было «не хуже, чем у людей», а уж этот уровень он ей с грехом пополам обеспечивал… И ему казалось, что все идет хорошо. Они были красивой парой и познакомились тоже красиво — на шахматном турнире, во время поединка Михаил тогда разбил ее наголову, и она заглядывала ему в рот.
Да, как ни странно, она любила, чтобы ее побеждали. А он-то считал, что самое главное — равенство. Его радовало все, что подчеркивало это равенство и сходство между ними.
Вкусы и привычки у них во многом сходились, даже дни рождения они отмечали в одном месяце — июле. Только она в самом конце, а он — в самом начале. Уже в последние годы, перед тем как развестись, жена стала донимать его гороскопами. В частности, почти серьезно сообщила, что он — Рак, она — Лев и друг другу они не подходят. Ей, видите ли, был нужен муж-лидер, которого бы она слушалась. А он — рохля, тихоня… Михаил не принимал этих заявлений всерьез. Когда они поженились, про гороскопы никто и не слышал, а мало ли счастливых пар создавалось? И в конце концов, разве они были несчастливы?
— Да, — заявила она как-то этой зимой, когда он задал ей этот вопрос. — Я никогда не была с тобой счастлива. Ну, может, в самом начале, — добавила она, увидев его недоверчивый взгляд.
Она могла выдумывать что угодно, искать себе оправдания в гороскопах, вспоминать давно забытые размолвки, все его мелкие и крупные провинности… Но в сущности, уходила она только по одной причине — он ей надоел.
Сознавать это было настолько унизительно, что Михаил долго в это не верил. Она-то ему не надоела! В конце концов, жена почти убедила его в том, что он серый, скучный, неинтересный… Михаил видел, кого она сочла ярким, интересным и увлекательным. Видел из окна своей квартиры, как Люба садилась к нему в машину. Такие сцены стали обыденными и продолжались всю зиму, пока она окончательно не ушла… Ничего особенного ни в этом человеке, ни в его машине не было. И он далеко не супермен, и машина — не иномарка. Михаил даже разглядел у Любиного поклонника намечающуюся лысину — со второго этажа это было хорошо видно. Он возненавидел наглого соперника лютой ненавистью, даже хотел убить. Несколько недель он ходил с этой мыслью, и она мало-помалу становилась все реальнее. Он убьет его, подкараулит где-нибудь в глухом переулке, все ему выскажет и убьет. Михаил даже всерьез поверил, что способен на убийство, и в его снах появился новый кошмарный мотив — его хватают, заламывают ему руки и волокут в тюрьму. А он счастлив — ведь соперник убит и Любе некуда идти.
Когда жена ушла окончательно, Михаил разом оставил мысли о мести. И в этот миг испытал огромное облегчение, будто избежал опасности. В самом деле, теперь не имело смысла убивать соперника — он больше не приезжал подокна, не сигналил, Михаилу не приходилось, сжав зубы, смотреть на то, как жена пересекает улицу и садится в эту проклятую «Волгу»… Кончились эти унизительные сцены, это бесконечное ожидание развязки. Реальность оказалась не такой ужасной, как он воображал. Все это можно было вытерпеть. И как ни удивительно, ревности он тоже не испытывал. У него остался только страх за дочь.
Как она там? Быть может, ей там плохо, ее обижают?
— Иннокентий заботится о Даше, как о родной, — отрезала Люба во время последнего телефонного разговора. — Между прочим, на лето отправляет ее со мной на Кипр. На двадцать дней! И это несмотря на кризис! Ты хотя бы можешь понять, что у девочки впервые все, как у людей?! Конечно, по-твоему, без этого можно было обойтись!
Но если уж на то пошло, можно обойтись и без холодильника, и без телефона…
И пошла, и пошла… Кладя трубку, он даже почувствовал что-то похожее на радость. Освободился, больше ему не слушать этих нотаций! И тут же навалилась тоска — в конце концов, он мог бы заработать и на Кипр… Неужели из-за такой Дряни надо было все ломать?!
…Он бросил сигарету. «Ну и пусть расскажет матери, что я тут был, — злорадно подумал Михаил. — Пусть Люба забеспокоится, она ведь так боится, что мы начнем общаться! Не все же мне мучиться в одиночку, пусть она тоже понервничает!»
Михаил зашел в телефонную будку, достал карточку.
Она была почти полностью использована, но на короткий разговор должно было хватить.
К телефону на этот раз подошел мужчина. Михаил напористо поздоровался, сказал, что его дочери нужны частные уроки немецкого. Тот замялся, ответил, что сейчас у него достаточно учеников… Михаил настаивал — хотя бы раз в неделю! В удобное для вас время! Когда на карточке оставалась всего пара единиц, Виктор Эдуардович сдался и назвал свой адрес. Михаил договорился, что подъедет к нему прямо сейчас и они побеседуют об условиях.
— Подождите пять минут, — сказал ему хозяин, проводя гостя в большую комнату, со всех сторон уставленную книжными стеллажами. — Я сейчас освобожусь.
Михаил сел в предложенное скрипучее кресло, бросил взгляд на мальчишку лет шестнадцати, по-видимому ученика. Тот сидел за письменным столом с видом усталого идиотизма на лице. Виктор Эдуардович подсел к нему и приказал продолжать разбор предложения. Мальчишка посмотрел на часы, поерзал и принялся тянуть слово за словом.
Ему явно не терпелось вырваться из этой мрачноватой комнаты с низкими потолками — за окном сиял майский день…
Этого ученика явно привели сюда беспокойные родители, ему самому язык был до лампочки. Наконец положенное время истекло. Мальчишка бойко попрощался, причем выражение идиотизма разом исчезло. Теперь это был вполне симпатичный паренек с живым взглядом. Проводив его, Виктор Эдуардович обратился к посетителю:
— У вас дочка в каком классе?
— Ну, она уже школу закончила. — Михаил тщательно обдумал свою легенду по пути сюда. — Готовится поступать, а язык учила спустя рукава.
— В общем, как все, — пробормотал Виктор Эдуардович. Его явно утомил нерадивый ученик.
Михаил легко согласился, что в обыкновенных школах без языкового уклона никто особо не учит иностранные языки. Да там часто и преподавателей не хватает. До первого провала при поступлении в институт этим предметом не интересуются.
— А откуда у вас мой телефон? — поинтересовался Виктор Эдуардович.
— Моя дочка получила его от подружки. Она у вас занимается. Может, припомните? Ее зовут Оля. Она еще ходит в одну театральную студию с вашей старшей дочерью.
Он даже не вздрогнул, этот белобрысый великан с младенчески-розовым цветом лица. Только посмотрел на посетителя внимательней, чем прежде.
— Помню, как же, — сказал он после короткой паузы. — А в какой вуз собирается поступать ваша дочка? Не в иняз, надеюсь? Тут я никакой гарантии не дам, если у нее знания слабые. Мы просто не успеем подготовиться за полтора месяца.
Михаил заверил его, что девочка будет поступать в педагогический институт.
— Хотя мечтает о театральном, — заметил он. — Она ведь тоже посещает эту студию. Вы не были на премьере?
Весьма интересный спектакль.
Виктор Эдуардович покачал головой:
— У меня почти каждый день расписан. Некогда было пойти. Кстати, о времени Вас устроит, если занятия будут проводиться утром? С девяти до одиннадцати? У меня есть свободные «окна» в пятницу и субботу. Другого времени пока нет.
— Меня-то любое время устроит. — Михаила начало раздражать упорство, с которым хозяин переводил разговор на безопасную тему. — Главное, чтобы дочка действительно ходила к вам.
Белесые брови Виктора Эдуардовича — того же пшеничного оттенка, что у Милены, — поползли наверх:
— То есть как это?
— Ну, знаете, дети часто что-то скрывают. Например, моя дочка внушила мне, что посещает эту театральную студию чуть не каждый день. А ходила туда раз в неделю. Остальное время проводила как ей заблагорассудится. Ваша-то дочка исправно занимается?
Тот удивленно посмотрел на визитера, секунду помедлил и склонил голову. Это можно было понять как подтверждение. Затем Виктор Эдуардович выудил из стопки бумаг на столе разграфленный лист картона и нашел свободную клетку:
— Значит, я запишу вас на утро. Может, потом освободится более удобное время. Оплата почасовая, пять долларов в час. Вас устроит?
«Ну, железобетон! — разозлился Михаил. — Интересно, милиции он тоже ничего не рассказал?» И пошел в атаку — он был слишком раздражен, чтобы и далее соблюдать маскировку — Я слышал, ваша дочь пропала. Она еще не вернулась?
Теперь он явственно увидел, как хозяин вздрогнул.
Виктор Эдуардович рассчитанно-медленно положил на место график и повернулся к Михаилу:
— А почему вас это волнует? Нет, не вернулась. Послушайте, почему мне ваше лицо знакомо?
— Мы с вами как-то виделись. — И Михаил напомнил ему обстоятельства, при которых состоялась их встреча.
— Не переживай. Ольгу найдут. Я все-таки думаю, что ничего страшного не случилось.
Но на самом деле он вовсе так не думал.
Зрителей было немного — чуть больше половины зала.
Уже в начале спектакля некоторые начали уходить. Михаил не удивлялся этому. Его удивляло другое — как живо и вполне профессионально играли ребята. Он никогда не видел настоящего театра Кабуки, но понял, что постановщица умудрилась обучить артистов стилизованной походке и жестам японских актеров. И за такой короткий срок, с такими ничтожными средствами создать такое красочное увлекательное зрелище! Он восхищался этой женщиной, и постановка ему понравилась. После спектакля ом взял у нее интервью.
Он вовсе не собирался говорить с ней об Ольге — ему было достаточно того, что рассказала Наташа. Однако маленькая горбунья сама заговорила о девушке.
— Мои ребята рассказали, что вы интересовались Олей Ватутиной? — осведомилась она, когда Михаил уже прятал диктофон с записанной кассетой. Разговор происходил в опустевшем после представления зале. Двое парней на сцене сворачивали дешевые бумажные декорации, остальные актеры уже переоделись, стерли свой немыслимый грим и разошлись.
— Оля пришла сюда одной из первых, — сообщила женщина, с интересом глядя на журналиста. — Жаль, что она не нашла своего места. А может, и не хотела найти. Ей нужна была главная роль, а данных у нее было маловато.
Наружность — это еще далеко не все. Она считала себя готовой актрисой, а ведь это было не так. Девочка где-то усвоила кривлянье, взрослые замашки, любила, чтобы ею восхищались. А наши ребята действительно заглядывались на нее, ведь девочка очень симпатичная. Но переломить себя, начать работать она не желала. Я видела, что к добру это не приведет, и как-то раз поговорила с ней. Поверьте мне, что это было сделано тактично, я старалась внушить ей, что нужно заниматься… Но ничего не добилась. Оля меня почти не слушала, мне так кажется. Подавайте ей главную роль — вот и все. А почему вы ею интересуетесь?
Михаил решился и открыл женщине правду. Рассказал про загадочное поведение девушки, про ее ложь, про ее исчезновение. Ирина слушала его напряженно и больше не улыбалась. Когда он замолчал, женщина сняла очки и энергично потерла покрасневшую переносицу. Глаза у нее были близорукие и покрасневшие от усталости.
— Ужасно, — тихо сказала она. — С Олей могло случиться что угодно при таком-то независимом характере…
Я видела, что она живет какой-то своей жизнью, совсем не безоблачной. Странно, что родители этого не видели, как вы говорите. Хотя родители вообще редко замечают перемены в своих детях. Придумывают себе образ идеального ребенка и носятся с ним. Так хлопот меньше! А ребенок-то совсем другой, а значит — помощи от родителей не дождется — они ведь его не понимают…
Ирина встала. На сцене было пусто, в зале темно, горел только один светильник на боковой стене — под ним они и сидели. Здесь уже ничто не напоминало о спектакле.
— Вы будете держать меня в курсе дела? — спросила она, направляясь к выходу. — Мне бы хотелось узнать, что произошло с Олей.
— И мне тоже хотелось бы это знать, — ответил Михаил. — Причем все сильнее и сильнее.
Они обменялись телефонами и попрощались на пороге кинотеатра. Ирина предложила довезти его до дома, а когда он отказался, села в побитый красный «Москвич», лихо стартовала, и машина исчезла за перекрестком.
* * *
На другой день у него было много работы, два интервью в разных концах Города. Но он все-таки выбрал время и ближе к вечеру позвонил родителям Милены. От ее матери он узнал, что они уже ходили в отделение милиции по месту жительства и подали в розыск. Женщина говорила глухо, отрывисто, и Михаил упрекнул себя — зачем он навязывается, бередит ей раны? Но Алла все-таки справилась с собой и даже поблагодарила его за участие:— Спасибо, что потратили столько времени на Милену… Она все мне рассказала про этот проклятый театр… Я с самого начала как-то не верила в это Ольгино увлечение…
«А мне говорила совсем другое. Если не верила — почему не поинтересовалась, чем занимается дочь?» — подумал Михаил, но высказывать этого вслух, конечно, не стал. Он только предложил посильную помощь. Дело было в том, что в их бесплатной газете не так давно стали публиковать фотографии пропавших людей. В основном материалы поступали из пресс-службы ГУВД. Места для этих публикаций не хватало, и уже успела образоваться очередь.
— Но я бы мог втиснуть в рубрику снимок вашей дочери в обход очереди, — предложил он. — Это может дать результаты, ведь газета распространяется в нашем округе, попадает практически в каждый почтовый ящик. Это даже эффективней, чем показ снимка по телевидению, ведь снимок в газете можно подробнее рассмотреть.. , Алла некоторое время молчала, потом ответила, что должна посоветоваться с мужем. Дело в том, что они все еще никого не известили о пропаже дочки. Она имеет в виду родственников.
— Это будет удар, особенно для моей мамы, — прошептала она так тихо, что Михаил едва разобрал слова. — Пока мы не говорим ей, что Оля пропала, но у меня такое чувство, что она начинает что-то подозревать. Ведь они часто перезванивались, а теперь я не могу позвать дочь к телефону, когда бабушка звонит.
Михаил попросил все-таки помнить о его предложении и, в случае чего, звонить ему домой или на работу — он всегда готов помочь. Сам он принял решение больше не звонить родителям Ольги и Милены. Его могли счесть навязчивым — он уже понял, что эти люди не очень-то стремятся к его услугам и предпочитают замкнуться в своем горе. «Но вряд ли им удастся скрыть исчезновение девушки от родни, — подумал он. — Ведь розыскное дело заведено, а родню в таких случаях опрашивают в первую очередь».
Перед концом рабочего дня он заехал в редакцию и рассказал редактору отдела культуры о посещении театра.
— Не хотелось бы ограничиваться информацией в пять строчек, статья получится интересная, — настойчиво говорил Михаил. — Тем более в театре занимается «группа риска» — ребятам лет семнадцать — девятнадцать. Куда им податься, кроме дискотек и ночных клубов?
С детьми как-то больше возятся, чем с ними.
В конце концов он выторговал под статью половину полосы, а вернувшись домой, немедленно включил диктофон и начал обрабатывать материал. Ирина вовсе не просила его показывать ей статью перед тем, как печатать. Конечно, руководительница молодого театра была бы рада даже мимолетному упоминанию в прессе о первом спектакле. Но Михаил все-таки решил еще раз встретиться с ней.
Поздно вечером они созвонились и уговорились встретиться завтра перед очередным спектаклем. На этот раз он должен был проходить в одном из престижных лицеев округа.
Когда Михаил уточнил номер лицея, у него перехватило дыхание. Именно в этот лицей жена перевела Дашу после развода и переезда к новому мужу. "Может показаться, что я нарочно туда отправился, чтобы увидеть дочь. Люба так и решит, если узнает, что я там побывал… — подумал он, кладя трубку. И тут же вспылил:
— Какого черта! Почему я должен слушаться этой истеричной бабы и не видеться с дочерью! Родительских прав меня не лишали, да и кому бы это удалось! Все, хватит, так я совсем потеряю Дашку!"
Он снова вернулся к компьютеру, и к двум часам ночи статья была готова и выведена на принтер.
Спектакль начинался в три часа пополудни, после окончания занятий у всех классов. Михаил приехал в лицей немного раньше. Пропуск на его имя оставили у охраны.
Школьников в коридорах еще не было — шел последний урок. Проходя по этим коридорам, Михаил чувствовал себя как преступник, забравшийся в чужой дом, и удивлялся — все-таки удалось жене его запугать! Не видеться с дочерью…
А почему, собственно? Потому, что жена внушала Даше, что ее отец — неудачник, посредственность, даже на машину заработать не смог? Потому, что он мог возразить дочери, опровергнуть эти обвинения? А может, жена боялась, что он расскажет дочке что-то неприглядное о ней самой? Но уж такого бы он не допустил… Какова бы ни была Люба — она все равно мать, и неплохая мать… Он вспомнил тот вечер, когда жена поставила его перед фактом готовящегося развода. Как она тогда кричала, плакала, нарочно доводила себя до истерики, чтобы потом упрекнуть мужа, что это он довел ее! Обвинения — и надуманные, и реальные — лились сплошным потоком. Жена как будто боялась, что ему удастся вставить словечко. А он молчал. Михаил был так ошеломлен, что даже не принял эту истерику всерьез. А Даша…Даша наверняка решила, что во всем виноват отец.
Ведь о разводе с ней говорила только мать, а значит — могла наговорить все, что угодно. Михаил избегал этой темы.
«Я сам выбрал изоляцию от дочери, — обвинял он теперь себя. — Не хотел тяжелых объяснений, слез, не хотел наговаривать на ее мать… И вот теперь неизвестно, что обо мне думает Дашка. Может, считает меня чудовищем?»
Он поднялся в актовый зал и застал актеров за лихорадочными приготовлениями. Ирина выглядела совершенно замороченной, щеки у нее пылали. Увидев Михаила, она всплеснула руками:
— Прошу вас, не сейчас! У меня нет времени, после спектакля поговорим!
И унеслась за сцену. Из обрывков разговоров Михаил понял, что внезапно заболела девушка, которая должна была играть гейшу. Это выяснилось только теперь — она не приехала на спектакль, ей звонили домой и обнаружили, что она лежит с температурой. Теперь актриса, играющая дочь аристократа, срочно повторяла роль гейши — она должна была взять ее на себя.
— На самом деле поверишь, что пьеса проклятая, — растерянно сказала высокая актриса, уже одетая и загримированная. Она стояла рядом с Михаилом и глядела, как на сцене готовят декорации. Он присмотрелся к девушке и вспомнил, что ее зовут Ольга.
— Вы играете парикмахершу? — спросил он.
Та обернулась:
— Да… А я вас видела на втором спектакле. Вы журналист?
Михаил подтвердил, и девушка с любопытством спросила:
— Тут у нас говорят, что Оля Ватутина пропала. Это вы ее ищете?
— Уже не я, а милиция — Он присел и предложил девушке сесть рядом. Она поколебалась, потом осторожно расправила полосатое бумажное кимоно и села. Девушка постоянно ежи мала и разжимала руки, было видно, что она очень волнуется.
— Роль у меня маленькая, но вдруг что-то забуду, — пробормотала она, смущенно поглядывая на Михаила. — Вот будет позор! А я ужасно боюсь публики. На репетициях все помню, а вот на премьере чуть не влезла не вовремя… Поговорите со мной о чем-нибудь, ладно? Я, может, хоть немного отвлекусь.
— Пожалуйста, — согласился он. — Например, можем поговорить про вашу тезку, Олю Ватутину.
Она передернула узкими плечиками, отчего ворот слишком просторного кимоно поднялся до самых ушей.
Девушка раздраженно его поправила и бросила:
— Да ну. Не хочется о ней говорить.
— Почему же? Вы ее так не любили?
— А за что ее любить? — возмутилась девушка. — Ради бога, не думайте, что ее тут затравили. Это она всех презирала. Даже узнавать не хотела вне театра.
Она оживилась, забыла про свое волнение и ударилась в воспоминания. Оказалось, что однажды она случайно столкнулась с Олей Ватутиной, а та не пожелала даже кивнуть ей. Отсюда и пошла обида.
— Мир тесен, вот мы и встретились случайно… — рассказывала девушка. — Я готовлюсь поступать в институт, в школе учила немецкий. Но недостаточно знаю язык, вот и решила позаниматься частным образом. Мне говорили, что лучше идти не на курсы — там ко всем стандартный подход, а найти частного преподавателя. Позвонила по объявлению в бесплатной газете, договорилась… А это оказался Олин отец, представьте себе! Только я этого сперва не знала.
Она рассказала, что преподаватель немецкого со странной фамилией Бог жил неподалеку от театра, и это было очень удобно — она сразу после урока шла на репетицию.
Они прозанимались уже около двух недель, как вдруг девушка столкнулась с Олей.
— — Мы занимались, и тут я услышала, что кто-то отпирает дверь квартиры своими ключами. Виктор Эдуардович громко спросил, кто пришел, и ответила девушка. Она заглянула в комнату, и я узнала Олю. Поздоровалась с ней… А она, будто меня не расслышала, хлопнула дверью и больше не появлялась. Виктор Эдуардович даже извинился за ее поведение. Он интересовался, на самом ли деле мы знакомы, Я ответила, что мы встречались в театре. Он спросил, как она там занимается, и я сказала все как есть.
— А что именно? — напряженно поинтересовался.
Михаил.
— Ну, что способностей у нее особых нет, роли ей никакой не дали, а в массовке она играть отказалась… И что на репетиции ходит очень редко. Я сказала правду, потому что… — Девушка на миг запнулась, поправила прическу,: хотя в том не было никакой нужды, и несколько смущенно закончила:
— Ну, потому что разозлилась на нее. И вообще — зачем мне было врать?
На вопрос, когда произошла эта встреча, «парикмахерша» ответила, что это случилось в конце апреля. Тогда Оля Ватутина совсем перестала появляться в театре, ребята даже имя ее стали забывать. Девушка все еще смущенно заметила, что вовсе не хотела отомстить Ольге, просто так получилось. Да, кроме того, Виктор Эдуардович вовсе не расстроился. Так ей показалось.
— Он сразу предложил продолжить занятие, и это очень порядочно с его стороны, — сказала она. — Ведь оплата почасовая, так что отвлекаться на посторонние предметы мне совсем невыгодно. Кстати, который час?
Михаил показал ей циферблат своих часов. «Парикмахерша» ойкнула и вспорхнула с кресла:
— Начинаем через десять минут! Извините, мне пора!
Он не удерживал ее — было ясно, что девушка чистосердечно рассказала все, что смогла. «Но каков этот господин Бог! — изумленно думал Михаил. — Значит, он почти месяц знал, что дочь не ходит на занятия студии, и все же… Ну, пусть она ему не дочь, а падчерица, но все равно не чужая! А он держался так, будто ему безразлично, где она пропадает… Мать не знала, что Ольга не посещает студию. И Милена не знала. Отчим молчал… Почему? Уж он-то должен был понять, что никакой премьеры у Ольги нет — ни премьеры, ни генеральной репетиции накануне… И все-таки отпустил дочь на двое суток — неизвестно куда… Хотя почему неизвестно? Возможно, он-то знал, куда она собралась?!»
Михаил вскочил и направился к выходу, совершенно забыв о статье и об Ирине. Но ему преградил путь поток лицеистов. Они уже давно скапливались у входа в зал, и теперь прорваться сквозь их шумную толпу не было никакой возможности. Михаил встал у стены, чтобы не мешать ребятам войти в зал. Он так ушел в мысли об Ольге и ее загадочном отчиме, что совсем забыл о своих страхах — увидеть дочь, столкнуться с ней лицом к лицу. И когда он все-таки увидел Дашку — толпа бросила девочку прямо к нему, — Михаил остолбенел.
Рыжая челка до бровей, испуганные светлые глаза, голубой джинсовый костюм, бисерное колье на тонкой шее — все такое знакомое и уже непривычное. Она увидела отца и приоткрыла рот. С ее плеча свалился рюкзачок и повис у нее на локте, потом большой зеленой жабой шлепнулся на пол. В следующий миг его кто-то пнул, Дашка очнулась, побежала поднимать рюкзак, толкнула кого-то локтем, огрызнулась и, не глядя больше не отца, прошла дальше в зал и уселась в одном из последних рядов. Он больше не видел ее от двери сквозь толпу школьников. Михаил почувствовал, как его обдает горячей волной. Какова! Ни словечка! А сам-то он?! Мог бы хоть поздороваться!
Он с трудом вырвался из зала и сбежал — иначе, как побегом, это трудно было назвать. Опомнился только за оградой лицея, достал сигарету, уставился на бумажную афишку, извещавшую о спектакле… «Она расскажет матери…» — вертелось у него в голове. И эта мысль мучила его, как будто он и впрямь боялся бывшей жены. А собственно, почему?
Он женился по любви — безрассудно, не имея ни образования, ни собственной квартиры, сразу после армии…
Тогда все казалось проще. Не было квартиры — работай, и тебе ее дадут. Образование — бесплатно, почти любое. И Люба тогда тоже была проще. Может, у нее и были уже какие-то повышенные запросы… Но скорее всего, она просто не знала толком, чего ей желать. В основном она хотела, чтобы было «не хуже, чем у людей», а уж этот уровень он ей с грехом пополам обеспечивал… И ему казалось, что все идет хорошо. Они были красивой парой и познакомились тоже красиво — на шахматном турнире, во время поединка Михаил тогда разбил ее наголову, и она заглядывала ему в рот.
Да, как ни странно, она любила, чтобы ее побеждали. А он-то считал, что самое главное — равенство. Его радовало все, что подчеркивало это равенство и сходство между ними.
Вкусы и привычки у них во многом сходились, даже дни рождения они отмечали в одном месяце — июле. Только она в самом конце, а он — в самом начале. Уже в последние годы, перед тем как развестись, жена стала донимать его гороскопами. В частности, почти серьезно сообщила, что он — Рак, она — Лев и друг другу они не подходят. Ей, видите ли, был нужен муж-лидер, которого бы она слушалась. А он — рохля, тихоня… Михаил не принимал этих заявлений всерьез. Когда они поженились, про гороскопы никто и не слышал, а мало ли счастливых пар создавалось? И в конце концов, разве они были несчастливы?
— Да, — заявила она как-то этой зимой, когда он задал ей этот вопрос. — Я никогда не была с тобой счастлива. Ну, может, в самом начале, — добавила она, увидев его недоверчивый взгляд.
Она могла выдумывать что угодно, искать себе оправдания в гороскопах, вспоминать давно забытые размолвки, все его мелкие и крупные провинности… Но в сущности, уходила она только по одной причине — он ей надоел.
Сознавать это было настолько унизительно, что Михаил долго в это не верил. Она-то ему не надоела! В конце концов, жена почти убедила его в том, что он серый, скучный, неинтересный… Михаил видел, кого она сочла ярким, интересным и увлекательным. Видел из окна своей квартиры, как Люба садилась к нему в машину. Такие сцены стали обыденными и продолжались всю зиму, пока она окончательно не ушла… Ничего особенного ни в этом человеке, ни в его машине не было. И он далеко не супермен, и машина — не иномарка. Михаил даже разглядел у Любиного поклонника намечающуюся лысину — со второго этажа это было хорошо видно. Он возненавидел наглого соперника лютой ненавистью, даже хотел убить. Несколько недель он ходил с этой мыслью, и она мало-помалу становилась все реальнее. Он убьет его, подкараулит где-нибудь в глухом переулке, все ему выскажет и убьет. Михаил даже всерьез поверил, что способен на убийство, и в его снах появился новый кошмарный мотив — его хватают, заламывают ему руки и волокут в тюрьму. А он счастлив — ведь соперник убит и Любе некуда идти.
Когда жена ушла окончательно, Михаил разом оставил мысли о мести. И в этот миг испытал огромное облегчение, будто избежал опасности. В самом деле, теперь не имело смысла убивать соперника — он больше не приезжал подокна, не сигналил, Михаилу не приходилось, сжав зубы, смотреть на то, как жена пересекает улицу и садится в эту проклятую «Волгу»… Кончились эти унизительные сцены, это бесконечное ожидание развязки. Реальность оказалась не такой ужасной, как он воображал. Все это можно было вытерпеть. И как ни удивительно, ревности он тоже не испытывал. У него остался только страх за дочь.
Как она там? Быть может, ей там плохо, ее обижают?
— Иннокентий заботится о Даше, как о родной, — отрезала Люба во время последнего телефонного разговора. — Между прочим, на лето отправляет ее со мной на Кипр. На двадцать дней! И это несмотря на кризис! Ты хотя бы можешь понять, что у девочки впервые все, как у людей?! Конечно, по-твоему, без этого можно было обойтись!
Но если уж на то пошло, можно обойтись и без холодильника, и без телефона…
И пошла, и пошла… Кладя трубку, он даже почувствовал что-то похожее на радость. Освободился, больше ему не слушать этих нотаций! И тут же навалилась тоска — в конце концов, он мог бы заработать и на Кипр… Неужели из-за такой Дряни надо было все ломать?!
…Он бросил сигарету. «Ну и пусть расскажет матери, что я тут был, — злорадно подумал Михаил. — Пусть Люба забеспокоится, она ведь так боится, что мы начнем общаться! Не все же мне мучиться в одиночку, пусть она тоже понервничает!»
Михаил зашел в телефонную будку, достал карточку.
Она была почти полностью использована, но на короткий разговор должно было хватить.
К телефону на этот раз подошел мужчина. Михаил напористо поздоровался, сказал, что его дочери нужны частные уроки немецкого. Тот замялся, ответил, что сейчас у него достаточно учеников… Михаил настаивал — хотя бы раз в неделю! В удобное для вас время! Когда на карточке оставалась всего пара единиц, Виктор Эдуардович сдался и назвал свой адрес. Михаил договорился, что подъедет к нему прямо сейчас и они побеседуют об условиях.
* * *
Яркий спортивный костюм и кроссовки — преподаватель немецкого будто на пробежку собрался. Только оказавшись с ним лицом к лицу, Михаил понял, до чего же тот высокий — не меньше ста девяноста сантиметров. Виктор Эдуардович открыл дверь сам. По-видимому, больше никого дома не было, и Михаил обрадовался — ему хотелось поговорить без свидетелей. На то, что хозяин его узнает, он не рассчитывал — они виделись мельком, в темном дворе и почти не разглядели друг друга.— Подождите пять минут, — сказал ему хозяин, проводя гостя в большую комнату, со всех сторон уставленную книжными стеллажами. — Я сейчас освобожусь.
Михаил сел в предложенное скрипучее кресло, бросил взгляд на мальчишку лет шестнадцати, по-видимому ученика. Тот сидел за письменным столом с видом усталого идиотизма на лице. Виктор Эдуардович подсел к нему и приказал продолжать разбор предложения. Мальчишка посмотрел на часы, поерзал и принялся тянуть слово за словом.
Ему явно не терпелось вырваться из этой мрачноватой комнаты с низкими потолками — за окном сиял майский день…
Этого ученика явно привели сюда беспокойные родители, ему самому язык был до лампочки. Наконец положенное время истекло. Мальчишка бойко попрощался, причем выражение идиотизма разом исчезло. Теперь это был вполне симпатичный паренек с живым взглядом. Проводив его, Виктор Эдуардович обратился к посетителю:
— У вас дочка в каком классе?
— Ну, она уже школу закончила. — Михаил тщательно обдумал свою легенду по пути сюда. — Готовится поступать, а язык учила спустя рукава.
— В общем, как все, — пробормотал Виктор Эдуардович. Его явно утомил нерадивый ученик.
Михаил легко согласился, что в обыкновенных школах без языкового уклона никто особо не учит иностранные языки. Да там часто и преподавателей не хватает. До первого провала при поступлении в институт этим предметом не интересуются.
— А откуда у вас мой телефон? — поинтересовался Виктор Эдуардович.
— Моя дочка получила его от подружки. Она у вас занимается. Может, припомните? Ее зовут Оля. Она еще ходит в одну театральную студию с вашей старшей дочерью.
Он даже не вздрогнул, этот белобрысый великан с младенчески-розовым цветом лица. Только посмотрел на посетителя внимательней, чем прежде.
— Помню, как же, — сказал он после короткой паузы. — А в какой вуз собирается поступать ваша дочка? Не в иняз, надеюсь? Тут я никакой гарантии не дам, если у нее знания слабые. Мы просто не успеем подготовиться за полтора месяца.
Михаил заверил его, что девочка будет поступать в педагогический институт.
— Хотя мечтает о театральном, — заметил он. — Она ведь тоже посещает эту студию. Вы не были на премьере?
Весьма интересный спектакль.
Виктор Эдуардович покачал головой:
— У меня почти каждый день расписан. Некогда было пойти. Кстати, о времени Вас устроит, если занятия будут проводиться утром? С девяти до одиннадцати? У меня есть свободные «окна» в пятницу и субботу. Другого времени пока нет.
— Меня-то любое время устроит. — Михаила начало раздражать упорство, с которым хозяин переводил разговор на безопасную тему. — Главное, чтобы дочка действительно ходила к вам.
Белесые брови Виктора Эдуардовича — того же пшеничного оттенка, что у Милены, — поползли наверх:
— То есть как это?
— Ну, знаете, дети часто что-то скрывают. Например, моя дочка внушила мне, что посещает эту театральную студию чуть не каждый день. А ходила туда раз в неделю. Остальное время проводила как ей заблагорассудится. Ваша-то дочка исправно занимается?
Тот удивленно посмотрел на визитера, секунду помедлил и склонил голову. Это можно было понять как подтверждение. Затем Виктор Эдуардович выудил из стопки бумаг на столе разграфленный лист картона и нашел свободную клетку:
— Значит, я запишу вас на утро. Может, потом освободится более удобное время. Оплата почасовая, пять долларов в час. Вас устроит?
«Ну, железобетон! — разозлился Михаил. — Интересно, милиции он тоже ничего не рассказал?» И пошел в атаку — он был слишком раздражен, чтобы и далее соблюдать маскировку — Я слышал, ваша дочь пропала. Она еще не вернулась?
Теперь он явственно увидел, как хозяин вздрогнул.
Виктор Эдуардович рассчитанно-медленно положил на место график и повернулся к Михаилу:
— А почему вас это волнует? Нет, не вернулась. Послушайте, почему мне ваше лицо знакомо?
— Мы с вами как-то виделись. — И Михаил напомнил ему обстоятельства, при которых состоялась их встреча.