Манфреди Валерио Массимо. Александр Македонский. Пределы мира

   — Приходится пускать в ход то, что есть в наличии, — ответил Неарх. — Главное — победить.
   Командиры отдельных отрядов приказали разбивать лагерь и разослали вокруг разведывательные дозоры. Некоторые из этих дозоров, взойдя на вершину небольшой возвышенности, с которой открывался вид на юг, увидели на горизонте красные отблески пламени.
   — Пожар! — воскликнул командир дозора. — Скорее, скачем, посмотрим!
   — А вон там еще один! — крикнул кто-то из всадников.
   — А на берегу — еще! — эхом откликнулся другой. Повсюду поднималось пламя.
   — Что это может быть? — спросил третий.
   Командир обвел взглядом объятое пламенем пространство. На обширном участке горизонта ночное небо посветлело от огня.
   — Это персы, — ответил он. — Оставляют за собой выжженную землю, чтобы мы по пути не нашли ничего. Они хотят, чтобы мы умерли от голода и лишений. Поехали, проверим, — наконец решил он и погнал своего коня в направлении пожара.
   Разведчики поскакали вперед и вскоре воочию смогли убедиться в том, о чем и так догадывались: повсюду, на равнине и вдоль насыпей у Евфрата, пылали деревни. Некоторые из разведчиков забрались на небольшие холмики из засохшей грязи и отчетливо видели, как на фоне неба над пожарами вздымаются столбы дыма и искр. Повсюду скакали всадники с факелами и зажженными головнями — это было страшное и впечатляющее зрелище.
   — Возвращаемся назад, — приказал командир. — Мы и так много увидели.
   Он натянул поводья и двинулся в направлении лагеря. Вскоре разведчики предстали перед Неархом и Гефестионом, чтобы доложить о случившемся. Но отблески пожаров на равнине уже можно было различить и из лагеря: горизонт покраснел, как будто на юге занималась заря.
   — Урожай находился уже в амбарах — не осталось ни пшеничного, ни ячменного зернышка до самого Вавилона. Нужно срочно сообщить Александру! — воскликнул Гефестион.
   Он вызвал гонца и немедленно отослал его в Тир.
 
   Тем временем Александр закончил сборы пожитков и снаряжения, погрузил все на повозки и собрался на следующий день отправиться с побережья к Тапсакскому броду. А поскольку слухи о неизбежном выступлении распространились быстро, собралась многочисленная свита, которая всегда двигалась за войском и во время привалов разбивала свой лагерь чуть поодаль. Это были всевозможные торговцы, проститутки обоего пола, а также девушки из бедных семей, установившие постоянные отношения с солдатами и бросившие свои дома. Немало уже родили красивых детей со смуглой кожей, голубыми глазами и белокурыми волосами.
   В тот же самый день, с наступлением вечера, к новому молу причалил македонский корабль и стал выгружать ясеневые и кизиловые древки для копий, сундуки с доспехами и разобранные стенобитные машины. Один из моряков сразу направился в старый город и спросил, где находится жилище Каллисфена.
   Он нес на плече мешок, а когда подошел к указанной ему двери, то осторожно и коротко постучал.
   — Кто там? — донесся изнутри голос Каллисфена.
   Не ответив, человек постучал снова, и историк подошел открыть. Он обнаружил перед собой личность довольно крепкого телосложения, с густой бородой и черными курчавыми волосами. Пришелец поклонился ему.
   — Меня зовут Гермократ, я солдат из охраны Антипатра. Меня послал Аристотель.
   — Входи.
   Во взгляде Каллисфена мелькнуло беспокойство.
   Пришелец вошел и огляделся. У него была неуверенная походка человека, проведшего много времени на море, и он попросил позволения сесть. Каллисфен усадил его. Гость сразу снял с плеча мешок и положил на стол.
   — Аристотель поручил мне отдать тебе вот это, — сказал он, достав железную шкатулку. — И еще это послание.
   Историк взял письмо, продолжая с все возрастающим беспокойством рассматривать необычный предмет.
   — Почему так поздно? Эта шкатулка должна была прибыть ко мне уже давно. А сейчас — не знаю…
   Он пробежал письмо глазами. Оно было от Аристотеля, зашифрованное и без заглавия. Там говорилось:

   Это средство вызывает смерть более чем через десять дней с симптомами, очень напоминающими симптомы тяжелой болезни. После использования уничтожь его. А если не используешь, уничтожь все равно. Ни за что не прикасайся к нему и не вдыхай запах.

   — Я ждал тебя год назад, — повторил Каллисфен, с большими предосторожностями беря шкатулку.
   — К сожалению, я встретил много препятствий. Мой корабль, гонимый сильным Бореем, многие дни носило по морю, пока не выбросило на пустынный берег Ливии. Я и мои товарищи по несчастью несколько месяцев странствовали, питаясь рыбой и крабами, пока не добрались до границ Египта, где мне сообщили о походе царя в святилище Амона. Оттуда все так же пешком мы добрались до одного порта в Дельте, где я нашел корабль, который тоже сбился с курса из-за северного ветра, и, наконец, я погрузился на борт, чтобы прибыть в Тир, где, как мне сказали, находится царь со своим войском и товарищами.
   — Я вижу, ты мужественный и верный человек. Позволь же мне вознаградить тебя, — сказал Каллисфен, засунув руку в кошель.
   — Я сделал это не ради вознаграждения, — ответил Гермократ, — но приму немного денег, поскольку у меня ничего не осталось и я не знаю, как мне добраться обратно в Македонию.
   — Хочешь есть, пить?
   — Я бы охотно что-нибудь съел. Надо сказать, пища на корабле была отвратительной.
   Каллисфен положил доставленную ему шкатулку в свой личный сундук, запер его и вымыл руки в тазике, после чего выложил на стол хлеб, сыр, куски жареной рыбы и добавил оливкового масла и соли.
   — Как поживает мой дядя?
   — Хорошо, — ответил гость и вонзил зубы в хлеб, предварительно обмакнув кусок в масло и соль.
   — Чем он занимался с тех пор, как мы виделись в последний раз?
   — Он отправился из Миезы в Эги. В ненастную погоду.
   — Значит, он продолжает свое расследование, — заметил Каллисфен, словно бы про себя.
   — Что-что? — переспросил Гермократ.
   — Ничего, ничего, — отозвался Каллисфен, покачав головой. Несколько мгновений он смотрел на своего гостя, который поглощал ужин с исключительным аппетитом, а потом задал еще один вопрос: — Известно что-нибудь об убийстве царя Филиппа? Я хочу сказать, какие слухи ходят по Македонии?
   Гермократ перестал жевать и молча опустил голову.
   — Можешь мне доверять, — сказал Каллисфен. — Это останется между нами.
   — Говорят, что Павсаний сделал это по собственной инициативе.
   Каллисфен понял, что Гермократ не хочет говорить, но также понял, что вопрос ему не понравился.
   — Я дам тебе письмо для моего дяди Аристотеля. Когда ты отправляешься в Македонию?
   — Как только найду идущий туда корабль.
   — Хорошо. Завтра я отбываю вместе с царем. Ты можешь оставаться в этом доме, пока не найдешь корабль.
   Он взял тростинку и начал писать.

   Каллисфен Аристотелю: здравствуй!
   Только сегодня, двадцать восьмого дня месяца боэдромиона^[4]первого года перед сто двенадцатой олимпиадой, я получил то, что просил у тебя. Причины, по которой я просил это, больше нет, и потому я его уничтожу, чтобы не создавать ненужной опасности. Дай мне знать при первой же возможности, раскрыл ли ты что-нибудь касательно убийства царя, поскольку даже Зевс-Амон не захотел ответить на этот вопрос. Сейчас мы покидаем побережье, чтобы отправиться в глубь материка, и не знаю, увижу ли я снова море. Надеюсь, что ты пребываешь в добром здоровье.

   Каллисфен посыпал папирус золой, стряхнул ее, свернул лист и вручил Гермократу.
   — Завтра на рассвете я отбываю и потому прощаюсь с тобой сейчас. Желаю тебе счастливого пути. Передай моему дяде на словах, что мне здесь очень не хватает его советов и его мудрости.
   — Передам, — заверил тот.
 
   На следующий день войско двинулось в путь. За ним последовала царская свита с женщинами из гарема Дария, царицей-матерью, наложницами и их детьми. В этой свите ехала и Барсина. Она, как могла, помогала Сизигамбис, которая была уже в летах.
   Еще до того как они достигли берегов Евфрата, на восточной окраине долины Оронта им встретился гонец от Гефестиона. Его тут же отвели к Александру.
   — Государь, — возвестил он, — мы полностью овладели восточным берегом Евфрата и перебросили понтонный мост, но персы сжигают все деревни по пути к Вавилону.
   — Ты точно это знаешь?
   — Видел собственными глазами: все охвачено пламенем, насколько хватает глаз, горит даже жнивье. Вся равнина превратилась в море огня.
   — Что ж, поехали туда, — сказал царь. — Мне не терпится увидеть самому, что там делается.
   И, взяв два отряда конницы, он вместе со своими товарищами помчался к Тапсакской переправе.

ГЛАВА 9

   На следующее утро, незадолго до полудня, Александр галопом проскакал по понтонному мосту в сопровождении своих товарищей. На другом берегу его встретили Гефестион и Неарх.
   — Ты говорил с нашим гонцом?
   — Говорил. Положение действительно настолько серьезное?
   — Суди сам, — ответил Неарх, указывая на поднимавшиеся повсюду столбы черного дыма.
   — А на востоке?
   — Ты хочешь сказать, с той стороны? Насколько мне известно, там все тихо: никакого ущерба, никаких разрушений.
   — Значит, Дарий ждет нас на Тигре. Эти пожары говорят яснее, чем письменные послания: на юг ведет тот же самый путь, что в свое время предприняли «десять тысяч» Ксенофонта. И тогда не обошлось без тяжелых проблем со снабжением. Сегодня же, когда деревни и запасы уничтожены, это совершенно невозможно. Другого пути не остается, только к броду через Тигр и царской дороге. Там нас ждет Дарий; именно там он выбрал место для решительного сражения. А чтобы облегчить нам задачу, он освободил дорогу, позволив нам пополнять запасы в деревнях у подножия Таврских гор.
   — И мы примем его приглашение, не так ли, Александр? — спросил, выйдя вперед, Пердикка.
   — Да, друг мой. Приготовьтесь, потому что завтра мы выступаем, чтобы встретиться с ним. Через шесть дней мы столкнемся с самым большим войском, какое только собиралось во все времена.
   Парменион, наблюдавший за столбами черного дыма, что вздымались на южном горизонте, ничего не сказал и чуть погодя в молчании удалился.
   Птолемей проводил его взглядом.
   — Наш полководец не выказывает большого воодушевления, верно?
   — Он уже стал сдавать. Стареет, — отметил Кратер. — Пора бы отправить его на родину.
   Стоявший неподалеку Филот, услышав это, не сдержался:
   — Мой отец, может быть, и стар, но все вы вместе не стоите ногтя на его пальце!
   — Эй, успокойся! — сказал Селевк. — Кратер пошутил.
   — Пусть шутит над кем-нибудь другим, а то в следующий раз…
   Чтобы сменить тему, Гефестион спросил:
   — Кто-нибудь видел Евмолпа из Сол?
   — Кажется, он в лагере торговцев с женщинами, — ответил Селевк. — А что, тебе что-то нужно от него?
   — Ничего. Просто я должен передать ему подарок. Скоро увидимся.
   Он вскочил на коня и поскакал туда, где ставили лагерь. Евмолп сидел перед своим шатром; вокруг старика хлопотали двое евнухов: один обмахивал его опахалом, а другой подавал обед на маленький столик.
   — Я не принимаю глупых намеков на печальные события, касающиеся моего пленения… — начал осведомитель, едва завидев, как Гефестион слезает с коня.
   — Успокойся, я здесь, чтобы передать тебе подарок.
   — Подарок?
   — Именно. От врага. Я подумал, не доложить ли об этом Александру. По-моему, если взять давильный пресс для маслин и хорошенько отжать тебе яйца, мы бы могли узнать много интересного.
   — Молчи, дурень. Лучше дай мне посмотреть, о чем ты говоришь.
   Гефестион вручил ему статуэтку, и Евмолп внимательно осмотрел ее.
   — Говоришь, подарок от врага? И кто же этот враг?
   — Сатрап Вавилонии Мазей. Большая шишка, если не ошибаюсь.
   Евмолп пропустил это замечание мимо ушей, продолжая рассматривать статуэтку, а потом вдруг ударил ее о край своего столика, так что она разлетелась на куски. Оттуда выпал маленький папирусный свиток, испещренный клинописными буквами.
   — Сговор с врагом, — заметил Гефестион. — Плохи твои дела.
   Евмолп из Сол развернул записку и встал, направляясь к военному лагерю.
   — Эй, ты куда?
   — Найду кого-нибудь, у кого хоть немного мозгов в голове.
   — Берегись, как бы тебе не покусали задницу: там бегает Перитас! — крикнул вслед Гефестион.
   Осведомитель не обернулся, но правой рукой инстинктивно загородил упомянутое место.
   Он нашел Евмена в хозяйственном шатре, где тот проводил инвентаризацию оборудования, запасного оружия и обозов. Евмолп сделал знак, что нужно поговорить, и царский секретарь оставил свои записи помощнику, а сам подошел к осведомителю.
   — Есть новости?
   — Послание от Мазея.
   — Сатрапа Вавилонии? Великий Зевс!
   — И правой руки Великого Царя.
   — Что он сообщает?
   — Он расположен… помочь нам на поле боя, если ему гарантируют сохранение поста правителя Вавилонии.
   — Ты можешь ему ответить?
   — Да.
   — Ответь, что мы договорились.
   — Но ему нужны гарантии.
   — Какого рода?
   — Не знаю… Письмо царя.
   — Это можно устроить. Мне уже доводилось писать письма почерком Александра и с его печатью. Зайди вечером ко мне в шатер, и я дам тебе все, что нужно. Но только ради Зевса сними этот парик, если хочешь уберечь свою задницу. Где-то тут неподалеку Перитас с Александром.
   — Меня уже предупредили, — ответил Евмолп, неохотно снимая украшение со своего черепа и пряча его в мешок. — Этот зверь уже сожрал мою меховую шапку, которая стоила мне целое состояние. Если он меня поймает, придется швырнуть ему и этот мешок.
   Осведомитель удалился, и долго еще было видно, как его лысина сверкает под полуденным солнцем.
 
   На следующий день войско двинулось на восток, оставив слева горы Армении, а справа — пустыню. Путевые топографы взяли по дороге нескольких местных проводников, так как не имели ни карты, ни путевых описаний этой территории. Они подготовили инструменты и переносные чертежные щиты, чтобы постепенно, по мере продвижения наносить на них карту этих мест со всей возможной точностью.
   Войско совершило шесть переходов, каждый по пять парасангов. Через два дня они прошли сирийскую реку Араке и углубились в полупустынные земли. То и дело показывались табуны диких ослов, стада газелей и антилоп, пасшиеся среди пучков колючей травы, а на третью ночь пару раз, как гром, среди безграничного пустого пространства донеслось рыканье льва.
   Лошади заржали и начали брыкаться, пытаясь освободиться от пут, а Перитас, вдруг проснувшись, яростно залаял, готовый броситься туда, откуда доносился сильный и резкий запах дикого зверя.
   Александр успокаивал его:
   — Хороший Перитас, хороший. У нас сейчас нет времени, чтобы пойти на охоту. Ну, поспи, поспи пока.
   Он гладил пса и чесал за ушами, пока животное снова не свернулось калачиком.
   На следующий день они увидели страусов и даже нашли гнезда со страусиными яйцами. Повар, посмотрев их на свет, понял, что они только что снесены, и отложил, чтобы приготовить на ужин. Александр посоветовал придержать пару скорлупок по мере возможности нетронутыми, чтобы послать их Аристотелю для его коллекции. Однако Гефестиону не хотелось отказываться от порции свежего мяса, и он вместе с Леоннатом и Пердиккой, а также парой десятков агриан и трибаллов, вооруженных стрелами и дротиками, устроил охоту на страусов. Но вскоре охотники поняли, что предприятие сулит быть не таким простым, как представлялось: эти неуклюжие с виду птицы бегали с невероятной скоростью, расставив крылья, как паруса, чтобы использовать силу ветра, и ни один конь не мог догнать их.
   Когда охотники вернулись, усталые и пристыженные, с пустыми руками, Александр, увидев их, покачал головой.
   — Над чем смеешься? — спросил раздраженный Гефестион.
   — Если бы ты, как я, прочел «Поход десяти тысяч», ты бы тоже знал, как охотиться на страуса. Не забывай, Ксенофонт был великий охотник.
   — И как же на них охотятся?
   — Эстафетой. Одна группа охотников преследует страусов и гонит их в определенное место, туда, где, распределившись по этапам, их поджидают другие группы всадников. Когда кони устают, первая группа останавливается и в гонку вступает вторая, потом третья и так далее, пока страусы, изнеможенные, не сбавят скорость. Тогда их можно окружить и перебить.
   — Завтра попробуем, — отозвался Гефестион.
   — А пока что утешимся яйцами, — сказал Александр. — Они, похоже, превосходны и жареные, и вареные, с солью и постным маслом.
   — И страусовыми перьями, — добавил Пердикка. — На моем шлеме они будут смотреться великолепно. Посмотри, что за чудо! Их здесь разбросано по пустыне множество. Наверное, у страусов пора линьки.
   Но как назло, на следующий день ни один страус не показался на глаза, словно кто-то их предупредил о том, что охотники собрались применить более эффективные методы.
   Войско пустилось в путь, не встречая ни одной живой души, если не считать двух караванов, на пятый день разбивших свой лагерь на почтительном расстоянии от войска. Купцы шли из Аравии с грузом фимиама, и Аристандр попросил у царя позволения купить товар, не торгуясь: ввиду неизбежности решительного сражения богам следовало воздать соответствующие почести.
   А вечером шестого дня Александр, пришпорив Букефала, направил его в стремительные воды великого Тигра.

ГЛАВА 10

   Свет восходящего солнца едва позволял разглядеть, что на другом берегу никого нет. Повсюду, насколько хватало глаз, не горело ни одного костра и не наблюдалось никаких других признаков человеческого присутствия. Не чувствовалось ни малейшего ветерка, только несколько цапель лениво расхаживали по берегу в поисках мальков и лягушек.
   Александр напоил Перитаса, а потом Букефала, но время от времени натягивал поводья, чтобы тот не очень наполнял брюхо. Потом, набрав воды в пригоршни, поплескал ему на живот и ноги, чтобы освежить. Вскоре все конные отряды выше и ниже брода спешились, и каждый всадник поил из реки своего коня.
   — Не могу понять, — проговорил Селевк, взглянув на реку.
   — Я тоже ожидал увидеть на берегу выстроившееся войско в полной боевой готовности… — добавил Лисимах, снимая шлем и расстегивая ремни панциря.
   Птолемей тоже снял шлем, набрал в него воды и вылил себе на голову, наслаждаясь прохладой:
   — А-а-ах! Чудесно!
   — Ну, раз тебе так нравится, вот тебе! — крикнул Леоннат и, набрав воды в шлем, собрался было плеснуть на друга, но вдруг остановился. — Гляди, вон господин царский секретарь! Приготовиться! Действуем по моей команде, хорошо?
   В этот момент подошел Евмен в боевых доспехах, со шлемом на голове. Шлем густо украшали страусовые перья.
   — Александр, — начал он, — послушай. Я получил известие о том, что…
   Но не успел он закончить фразу, как Леоннат дико завопил:
   — Засада! Засада!
   И все одновременно обрушили на секретаря водяную лавину из своих шлемов, вымочив того с головы до ног.
   — Мне очень жаль, господин царский секретарь, — сказал Александр, с трудом сдерживая смех, — но эта засада всех нас застала врасплох, и я был не в состоянии ее предотвратить.
   Евмен весь промок, и страусовые перья у него на шлеме приобрели жалкий вид.
   — Очень остроумно, — проворчал он, печально глядя на то, что осталось от его великолепного плюмажа. — Стадо идиотов…
   — Ты должен простить их, господин царский секретарь, — вмешался Александр, желая утихомирить Евмена. — Это же недоумки. Но ты хотел мне что-то сообщить.
   — Ничего особенно важного, — сердито проворчал Евмен. — Сообщу в другой раз.
   — Ну, не буду настаивать. Жду тебя скоро в моем шатре. И вас тоже! — крикнул царь остальным. — Гефестион! Возьми отряд и организуй дозор на той стороне. До ужина я хочу знать, где они.
   В сопровождении Перитаса царь удалился по направлению к месту, где его слуги устанавливали царский шатер, молотками забивая колышки.
   Вскоре явился Евмен — в сухих одеждах и без шлема, и царь усадил его рядом с собой, а Лептина и другие женщины стали расставлять столы и ложа к ужину.
   — Ну, какие новости?
   — Простые. Евмолп из Сол получил послание. Войско Великого Царя находится примерно в пяти парасангах к юго-востоку отсюда, где-то на дороге в Вавилон, неподалеку от деревни под названием Гавгамелы.
   — Странное название…
   — Оно означает «Дом верблюда». С этим связана одна древняя история. Кажется, Дарий Великий, убегая от засады на верблюде, спасся благодаря его необыкновенной быстроте. В благодарность царь возвел для благородного животного стойло со всеми удобствами и дал в пожизненное пользование эту деревню, которая с тех пор и получила столь странное имя.
   — На расстоянии дневного перехода… Странно. Он мог прижать нас к берегу реки и держать здесь неизвестно сколько времени.
   — Кажется, он сделал это нарочно. Ты заметил, какова местность на обоих берегах Тигра?
   — Пересеченная, с ямами и камнями.
   — Именно. Не очень подходящая для боевых колесниц. Великий Царь ждет нас на совершенно гладкой равнине, — сказал Евмен и провел ладонью по отполированному деревянному столу. — Он велел засыпать ямы и разровнять бугры, чтобы колесницы могли развить максимальную скорость.
   — Все может быть. Но факт остается фактом: никто не тревожил нас на марше, и мы смогли спокойно пополнять запасы в деревнях, а теперь без всяких трудностей переправимся через Тигр.
   — Если не учитывать течения реки.
   — Если не учитывать течения реки, — согласился Александр. — Наверное, в горах дожди.
   В это время вошли другие царские друзья, а с ними Неарх.
   — Вижу, господин царский секретарь снова обрел должный вид, — заметил Леоннат. — Какое преображение! всего несколько минут назад он напоминал мокрую курицу.
   — Прекрати! — оборвал его Александр. — Садитесь. Нужно поговорить о важных вещах.
   Все заняли места, а Перитас свернулся у ног царя, покусывая его сандалии, как привык делать еще будучи щенком.
   — Великий Царь, судя по всему, ждет нас на гладкой, как стол, равнине в одном дневном переходе отсюда.
   — Прекрасно! — воскликнул Пердикка. — Тогда выступаем. Не хочу, чтобы он соскучился.
   — Однако известие, полученное Евмолпом из Сол, пришло от персов. Нельзя исключать, что это ловушка.
   — Вот именно: не надо забывать Исс, — проворчал Леоннат. — Этот сукин сын всех нас продаст, лишь бы спасти свою задницу!
   — Брось! — осадил его Пердикка. — Хотел бы я посмотреть на тебя, окажись ты на его месте. Какой смысл ему нас предавать? Я Евмолпу верю.
   — Я тоже, — поддержал его Александр. — Но я говорил не об этом. Известие могло быть подброшено специально, чтобы заманить нас в безвыходное положение.
   — В таком случае, что ты намерен делать? — спросил Лисимах, наливая товарищам вина.
   — Этой ночью мы узнаем от Гефестиона, действительно ли они так далеко от реки, а завтра перейдем брод и двинемся в направлении вражеского войска. Через два или три парасанга пошлем разведывательный отряд посмотреть, как обстоят дела. Потом соберем военный совет и атакуем.
   — А боевые колесницы? — спросил Птолемей.
   — Оставим их без дела, а потом бросимся всеми силами в центр. Как при Иссе.
   — Мы побеждаем, они проигрывают. Азия наша, — лаконично заключил Неарх.
   — Легко сказать, — вмешался Селевк, — а попробуйте представить себе, как понесутся по равнине эти жуткие машины: тучи пыли, грохот ободьев, косы вращаются, сверкая на солнце. По-моему, они постараются смести наши отряды в центре, в то время как конница обойдет нас с флангов.
   — Селевк не так уж не прав, — сказал Александр, — но сейчас не время гадать о планах противника. Что касается колесниц, поступим так же, как «десять тысяч» при Кунаксе. Помните? Тяжелая пехота расступилась, освободив коридоры, в которые они проехали, не причинив никому вреда, а лучники тем временем повернулись назад и стреляли возницам в спину. Куда больше меня волнует другое: если не подует хоть небольшой ветерок, с началом сражения поднимется такая пыль, что не различишь пальцев, поднесенных к носу. Придется полагаться на трубы, чтобы сохранять взаимодействие между частями. А пока будем есть и веселиться. Нет причин терзаться сомнениями: мы всегда побеждали, победим и на этот раз.
   — Ты действительно думаешь, что на этом пустынном участке нас будет ждать миллионное войско? — спросил Леоннат, явно встревоженный. — Клянусь Гераклом, я не могу даже представить такого! Сколько это — миллион человек?
   — Я тебе скажу, — вмешался Евмен. — Это означает, что для победы каждому из нас придется убить по два десятка, и еще останется.
   — А я не верю в это, — сказал Александр. — Прокормить миллион человек в постоянном движении почти невозможно. А вода для миллиона лошадей? А прочее? Я думаю… Я думаю, их вдвое меньше, то есть чуть больше, чем было при Иссе. Как бы то ни было, я вам сказал: подождем и сами увидим, как обстоят дела, когда вступим в прямой контакт с противником.
   Слуги начали подавать на стол яства, и Александр, чтобы развеселить друзей, велел позвать недавно прибывших из Греции гетер-«подруг». Среди них выделялась одна афинянка необыкновенной красоты, смуглая, со страстными глазами и упругим телом божественного сложения.