Обернувшись, бросил:
   – Какое число сегодня?
   От его голоса веяло такой же северной прохладой, как и от всего облика в целом. Вам могло подуматься, что он произносил фразы с чувством, со смыслом, с каким-либо выражением, но это было не так. И реплику «Так и будешь пялиться?» и нынешний вопрос гость произнес так, словно не вдумывался в смысл, словно диктовал несвязанные друг с другом слова и словно ему было все равно, что на это ответят, да и ответят ли вообще.
   Я все же ответила:
   – Тридцать первое июля, – и тут же спохватилась: – Ой!
   – Что? – Опять эта бесстрастная речь. Точно не «что?», а «ну и что».
   – У меня сегодня день рождения, – поделилась я, прекрасно осознавая, что погоды ему мое заявление, естественно, не сделает. – Надо же, я и забыла совсем. Бывает же такое… А вы откуда, собственно?
   Я внимательно следила за выражением его лица. Оно слегка преобразилось: возникла легкая тень вдумчивости, брови только успели устремиться навстречу друг другу, но не прошло и секунды, как они уже вернулись в первоначальное состояние, придав лицу уже привычное сходство с белой застывшей маской.
   – Я не помню, – ответил таинственный зомби.
   – Не помните? – удивилась я. А, ну конечно! Амнезия! Это как-то объясняет его неадекватное поведение. – У вас кровь на рубашке. Вас ранили? – Уж не знаю, как я решилась спросить. Но не спрашивать было еще страшнее. А так возникала маленькая надежда на то, что всему найдется разумное объяснение.
   Гость постоял молча, затем медленно-медленно перевел взгляд вниз, на грудь. Никак не прокомментировал.
   – Дайте я посмотрю, – настаивала я. – Вдруг что-то серьезное?
   Он продолжал хранить отстраненное молчание. Тогда я потянулась рукой к его рубашке, но на полпути он с несвойственной для мертвяка резкостью остановил мою ладонь своей. Я вскрикнула: его рука была ледяной.
   – Вы простудились? – пробормотала я, глядя на свою ладонь: казалось, на ней осталась изморозь и легкий ожог. Ощущение было, будто я окунула руку в снег и продержала ее там пару минут.
   Конечно, заданный мною вопрос был лишен всякого смысла. Одно дело, был бы на улице минус, другое, когда там пусть не жаркое, но все же лето. Почему он такой холодный, господи, почему???
   – С вами все в порядке? – Блин, голос дрогнул. Но он не мог не дрогнуть сейчас.
   Гость помолчал, прошелся неторопливой поступью до дивана, занял мое недавнее место, только тогда подал голос:
   – Где Михаил Геннадьевич?
   – Вы не ответили на мой вопрос. Почему я должна отвечать на ваш? – недоброжелательно сказала я. – Между прочим, вы находитесь на чужой территории, ведите себя соответственно, будьте так любезны.
   Несмотря на внешнюю жесткость, во время произнесения этой речи внутри у меня все вибрировало. Разговаривать с зомби в таком тоне! Где это видано?
   На призрачно белом лице дрогнули губы: субъект пытался улыбнуться.
   – Храбришься… – констатировал он факт, опять же бесстрастно. – Сядь, не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого. Мне нужен твой отец, только и всего. Ты спрашиваешь, что со мной? Это вопрос не по существу. Хочешь получишь более или менее внятный ответ – придется его конкретизировать.
   – Конкретизировать?! – вспылила я и топнула ногой. – Вы в своем уме? Да взгляните на себя – что это за маскарад?! Выбеленная кожа, ледяные пальцы, фрак из позапрошлого века, на сорочке кровь, глаза красные, как у вампира! Чего вы добиваетесь? Напугать меня? Не дождетесь!
   Вот уж какой реакции не ожидала! Гость… удивился. Посмотрел на свои ладони, потрогал одежду, огляделся в поисках зеркала (все эти действия он проделывал медленно, как бы смакуя), но не нашел. Оно висит в прихожей, видимо, мужчина просто не заметил, когда мимо проходил. Кстати сказать, если бы цвет его лица был нормальным, а глаза не красными, то мой гость, которому на вид можно было дать от двадцати семи аж до сорока, мог бы претендовать на звание привлекательного кадра, даже красивого. Прическа а-ля Джонни Депп очень шла к его квадратному лицу, смягчая слишком выступающий суровый подбородок с милой ямочкой. Для полного счастья только не хватало мне влюбиться в зомби, блин. Хотя какой он зомби? Мыслит, разговаривает. И, конечно, сейчас все объяснит.
   Мужчина действительно поднялся и направился в ванную комнату, наверняка, чтобы обнаружить там свое отражение и понять, что же меня в нем так напугало. Я, как собачка, опять потопала за ним, стараясь не отставать. Не хватало еще сказать «гав-гав» и завилять хвостом.
   В ванной тоже висело зеркало, над раковиной. Не такое большое, как в прихожей, но и этого хватило. Мужчина громко ахнул. Аллилуйя! Впервые гость проявил какие-то чувства.
   – Теперь я понимаю, почему вы так на меня смотрели там.
   – Ага! Добавьте еще вечерний сумрак и туман. Здесь-то вы не так страшны. Ой, извините, – поняла я, что ляпнула совершенную глупость.
   – М-да… Я-то, наоборот, думал, что вы… – он замялся. – Неважно.
   Я так и вспыхнула. Он посчитал, что я была сражена его красотой! Вот негодяй. Между прочим, это мужчины обычно передо мной теряют дар речи. Да и я покрасивее, чем он, мужчин встречала. Взять хотя бы моего парня Женьку. То есть бывшего парня. Эх, как бы мне с ним помириться… Вот найду ожерелье и вернусь к нему с повинной, наплевав на греховную гордыню!
   Холодный, рассудительный голос ворвался в мой мозг:
   – Вы извините меня за такое эффектное появление, я никак на это не рассчитывал. Понимаете, холодные конечности у меня от рождения, это из-за вегето-сосудистой дистонии. В глазных яблоках, очевидно, полопались сосуды, у меня такое часто бывает после очередных провалов в памяти. И почему я валялся в земле, в связи с вышесказанным фактом я ответить, простите, не смогу.
   – Провалов в памяти? – переспросила я. – И что, часто это с вами бывает?
   Хвала небесам, зомби оказался человеком, и страх перед ним сразу же улетучился. Азаза просто дура и не полусумасшедшая, а реально сумасшедшая.
   – Да, – подтвердил он, оборачиваясь на меня, так как раньше беседовал с моим отражением в зеркале. – Еще в детстве мне поставили диагноз сомнамбулизм. Я мог проснуться стоящим на крыше дома в другом городе и не вспомнить, как я там очутился. – Было приятно, что этот загадочный мужчина наконец-то открылся и доверяет мне личные сведения, потому я внимательно, с замиранием сердца слушала. – У родителей столько мороки со мной было. Потом эти ночные кошмары перенеслись и в дневную жизнь. Бывает, что я на пару суток теряю память и не могу выяснить, что я делал в течение этого времени. К сожалению, это неизлечимо, врачи только руками разводят. Вот сейчас, к примеру, пару часов назад я очнулся аж на кладбище! Оттуда, видать, и земля. Что я делал до этого, я не помню. Поэтому спросил про число. Мне чудилось, что сегодня еще двадцать восьмое, но, придя в себя, я сумел достать из памяти только то, что у меня назначена встреча, и что я должен прийти сюда. Однако я, получается, пришел не раньше, а вовремя, как и договаривались, тридцать первого. Так где отец?
   – Вышел. По делу, будет поздно. – Без перехода сказала: – У вас кровь.
   Он потрогал место, где она виднелась.
   – Странно. Она уже засохла. Возможно, это даже не моя.
   – Снимите рубашку и сможете это проверить, – ответила я и, чтобы он не подумал, будто я говорю это, дабы иметь возможность пронаблюдать его топлесс, поспешно ретировалась из ванной в кухню.
   Дурдом какой-то! И какие дела у моего отца могут с ним быть? Я механически перебирала на столе чашки, ложки, тарелки, только чтобы дать работу рукам, иначе, чувствую, они бы дрожали. Мне отчего-то жутко не нравилось нахождение гостя в этом доме. Я тут же одернула себя: отчего-то? Ха! Оттого что он походит на персонажа фильма ужасов. Он точно сошел со страниц готических рассказов о сверхъестественном. Но сейчас мне ничего не остается, как ждать возвращение отца и уж у последнего требовать объяснений. Зомбоидный Депп не выказывает пока никаких агрессивных настроений, кажется, он добивается только мира, стало быть, придется его как-то здесь терпеть. Вот если бы он вел себя непристойно, угрожал, ругался или еще чего, можно было бы… что? Вызвать по мобильнику полицию? А в какое отделение звонить, я же сейчас фиг знает где, в каком-то Валищево? Попытаться выставить его? Не знаю, сумею ли я справиться со спятившим трупом. Так что оставалось признать, что покладистость готической личности мне только на руку. Пока во всяком случае. С другой стороны, если бы его вообще не было, тогда все шло бы проще, но это уже из серии «если да кабы», от меня тут ничего не зависело. Да и находиться с ним наедине мне предстоит лишь до утра – и то в самом крайнем случае. После пусть папаша с ним возится.
   – Есть готовишь? – равнодушно сказал он, словно это его совсем не касалось.
   Я вдруг поймала себя на том, что поставила на разогрев сковороду с жареной картошкой.
   – Да. Вы, наверно, голодны?
   – Нет, – сухо ответил он и вышел.
   Вот так странность! Чего же тогда спрашивал, скажите на милость? Нет, определенно меня эта деревенька доконает. Попадались мне уже необычные села с еще менее обычными людьми, но такого набора чудес, как здесь, я, пожалуй, еще не встречала и уже нигде не встречу.
   – Чудеса, – повторила я вслед за своими мыслями и выключила картошку: даже тень аппетита в свете данных событий не могла и думать, чтобы посетить меня.
   Поднявшись к себе, я легла на кровать поверх покрывала и принялась размышлять. Когда долго общаешься с человеком, волей-неволей перенимаешь у него некоторые привычки. Вот и сейчас мнительная настороженность, более присущая моей закадычной подружке Юльке, завладела моим рассудком всецело и отдала приказ не спускаться в ванную комнату. Конечно, как любой уважающий себя человек, я обязательно принимаю душ перед сном. Вот, казалось бы, кто нюхать меня ночью будет? Ладно раньше Женька нюхал, а теперь… Эх. Но упрямый организм, привыкший к роскоши, уюту и чистоте, гнал меня под душ. А разум твердил обратное: как можно самовольно становиться уязвимой (а нагие, да еще и с ограниченными в силу льющейся прямо на голову воды слухом и зрением, мы всегда уязвимы, с этим согласятся все), когда в доме посторонний, и не просто посторонний, а очень подозрительный посторонний, а задвижка на двери держится на добром слове?!
   Произошел раскол личности. Физическое тело мечтало помыться, а ментальное твердило, что этого делать не стоит. Астральное в голосовании участия не принимало. Наконец, разум выдал идейку о том, что, если гость окажется примитивным маньяком (конечно, определение «примитивный» к этому человеку не подходит, тогда скажем так: «если гость окажется необычным маньяком, но с вполне обыденными маньячными потребностями – избить, изнасиловать или убить, или и то и другое и третье»), то пострадает-то в первую очередь именно физическая оболочка, способность мыслить отпадет лишь со смертью. Тут уж и душа подключилась, заявив, что быть изнасилованной таким чудищем не от мира сего – это самая настоящая душевная травма (нет, а быть изнасилованной не чудищем – это что, не травма что ли? – примечание разума) на всю оставшуюся жизнь, и тело под этим тяжелым гнетом вынуждено было отступить. В итоге я переоделась в ночную рубашку (спать голышом опять-таки отговорил авторитетный интеллект, тело в этот раз и пискнуть не посмело) и улеглась в постель.
   Целых полчаса ничего не происходило. Я мирно лежала в постели с потушенным светом и желала себе побыстрей отойти ко сну, и снизу сперва все было тихо, но вот, где-то с полуночи, стали происходить странные вещи. С первого этажа начал доноситься непонятный шум. Страшно было не то, что доносится шум (не спится гостю), а то, что шум именно непонятный. Но я стала усиленно убеждать себя, что гость, допустим, просто пошел поесть (потому что звуки, если у меня все в порядке со звукоориентацией, распространялись именно из кухни; правда, нет-нет да и перемещались в зал), и в то же время начала ворочаться интенсивнее, окончательно лишившись всякой надежды на сегодняшний сон.
   «Уж не ожерелье ли он ищет?» – заговорил ехидный разум, я так и подскочила. Постояла, постояла и снова легла.
   Убью Юльку, когда вернусь. Ее вечная борьба с нематериальным внутренним голосом, отличающимся наивреднейшим нравом, всегда вызывала во мне скептическую ухмылку, а то и издевательский смех. А теперь получается, я и сама стала с ним общаться, приблизив себя тем самым на один шаг к пациенту с веселым диагнозом шизофрения. Даже если гость ищет ожерелье – пусть. Не слепые же мы с отцом, чтобы пропустить то, что сможет найти случайный человек?
   Случайный ли?
   Хм, не знаю. В любом случае, вряд ли новый постоялец прибыл именно за этим. Даже если он является тем субъектом, которому отец должен денег, то разумнее с его стороны просто сидеть и ждать, когда вернется дебитор и отдаст то, что должен, а не искать это самостоятельно.
   Что же он тогда делает там?..
   Я продолжала вслушиваться. Осторожные шаги… Скрипнула дверь кухни… Шаги… Звон стекла или еще чего-то, возможно, хрусталя… Передвинули стул в гостиной… Снова шаги по коридору… И вот он опять: какой-то неясный пшик, а затем – тихий-претихий шелест. Что это?
   Привыкнув к постороннему шуму, я улеглась поудобнее и уже начала проваливаться в сон, как тут произошло нечто из ряда вон выходящее, заставившее меня не только забыть о сне, но и повторно вскочить с постели, замерев в ужасе посреди комнаты.
   Вернувшись в гостиную, человек со странностями подошел к лестнице наверх и… стал подниматься по ступенькам, достаточно громко, то есть совершенно не скрывая своих намерений! Ужас состоял именно в намерениях: что ему нужно? Зачем он поднимается? На втором этаже, не считая предбанника, только моя спальня. Что ему может здесь понадобиться?
   Так, спокойно. Он решил спросить у хозяйки, где… хм… скажем, вилки. Или тарелки. Или чашки. Поесть захотел-таки. Или, может, ему вздумалось проверить, что находится на втором этаже дома. Однако, на первый десяток взглядов, мужчина не показался любопытным. Скорее, он производил впечатление человека, у которого в крови отсутствует даже намек на любопытство, оно полностью вычеркнуто из его ДНК. Вывод: подниматься на второй этаж гость может только с конкретной целью. И я не могла придумать с какой. В этом и был весь ужас.
   Шаги приближались. Скрипнула последняя ступенька (я знала, что это была именно последняя, верхняя ступенька, потому что только она одна и скрипела), дальше мужчина пошел к двери моей комнаты по гладкому паркету.
   Что же делать, господи?! Что делать?!
   В растерянности я забилась под кровать, чувствуя себя пугливым ребенком, которого беззаботная мама оставила одного в комнате с выключенным светом и которому в связи с разыгравшимся здоровым детским воображением почудился кто-то страшный и злой в шкафу. Оставалось только крикнуть во все горло: «Ма-ма-а!!», но на то, чтобы этого не делать, у меня мозгов, слава этому миру, хватило.
   В тусклом лунном свете, льющемся из расположенного напротив входа в комнату окна, было видно, как дверь медленно, но в то же время без каких-либо колебаний открылась во мрак предбанника. Я различила слабые очертания высокой темной фигуры в дверном проеме. Боясь подать хоть какой-то звук, я перестала дышать.
   Тень замерла на пороге. Затем послышался спокойный, прохладный голос:
   – Девушка, где вы?
   По моему дрожащему телу прошелся холодный сквозняк. Или это я все-таки рискнула выдохнуть?
   – А вам-то что? – не замедлила я показать свой характер из-под кровати, уговорив себя не трястись от страха. Если бы гость хотел причинить мне вред, он не стал бы говорить: «Девушка, где вы?»
   В воздухе завибрировало удивлением. Фигура шевельнулась, вроде бы наклоняясь.
   – Вы там, что ли?
   – Там – это где? – продолжила я ворчать, лежа на полу.
   – Под кроватью. Что вы там делаете?
   – А вам-то что? – возмутилась я, повторившись, и выбралась из укрытия: оставаться там было глупо, укрытия на то и нужны, чтобы прятаться, а ежели мое местопребывание уже обнаружили, какой смысл в нем оставаться? «Не обнаружили, – поправилась я. – Ты сама выдала его с потрохами». Ну ладно, включив свет, он бы без особых проблем отыскал меня самостоятельно.
   – Вы что, там прятались? – спросил гость недоверчиво.
   – Нет, конечно, – фыркнула я высокомерно. – От кого мне прятаться-то? Я никого не боюсь. Вот, ночнушку потеряла.
   Гость помолчал, видимо, разглядывая меня в лунном свете. Наконец констатировал:
   – Она на вас.
   – Ну да, нашла и надела. – Он все еще меня разглядывал. – Вы что хотели-то? – не выдержала я.
   – Пойдемте, – вздохнул бывший зомби, разворачиваясь к выходу.
   – Куда?! – обалдела я.
   – Пойдемте, – повторил он. – Вниз.
   – Да? Ну, э-э… Подождите, я оденусь.
   Пауза.
   – Нет необходимости.
   Ей-богу, я б решила, что он издевается, если бы, повторюсь, он не поизносил реплики так отрывисто, так неэмоционально. Конечно, он вовсе не заигрывал со мной. Иначе бы тон хоть как-то изменился.
   – Нет уж, извольте выйти. Или я никуда не пойду, – безапелляционно заявила я, и он вынужден был отступить. – Дурдом какой-то, – ворчала я, выпроводив гостя на лестницу, включив свет и поспешно одеваясь. – Совсем он спятил, что ли…
   Одетая, я вышла из комнаты. Мужчина, бросив на меня беглый равнодушный взгляд, молча стал спускаться по лестнице. Почему-то он был совершенно уверен в том, что я безропотно за ним последую. Что ж, так оно и было, чуть погодя, я действительно последовала за ним, приказав себе приструнить вспышку бешенства. Через пять ступенек он спросил:
   – Вас как зовут?
   Додумался-таки!
   – Екатерина. – Я ждала, что он представится, но он этого не сделал. Через семь ступенек, догадавшись, что ждать этого не имеет смысла, поинтересовалась: – А вас?
   – Валерий. – Когда мы ступили на пол гостиной, добавил: – Мертвицин.
   Я оступилась и едва не шлепнулась. Как часто я сталкивалась с тем, что фамилия как нельзя лучше подходит человеку! Широковы, Толстые отличались немалыми габаритами; Сукины, Сучковы, Гадюкины были людьми с тяжелым характером; Рябовы имели проблемы с кожей, а Небогаткины жаловались на отсутствие лишних средств. Я не говорю, что это правило, но довольно часто с этим сталкиваюсь. Сама вот Любимова – и действительно, если уж я люблю человека, то кидаюсь в это чувство с головой, а меня любят, как правило, чаще, чем я. Уж в фамилии дело или в привлекательной внешности, не ведаю. Подруга Юлька у меня Образцова, и образ жизни ведет такой, что всем стоит на нее равняться. Короче, понятно. Так вот, я ничуть не удивилась, узнав, что Валерий носит фамилию Мертвицин. Только вот мне стало еще более не по себе, еще более жутко и тревожно, вот почему я споткнулась на ровном месте.
   Чтобы отвлечься от своих мыслей, я глянула в центр комнаты и ахнула. Прямо посреди помещения стоял накрытый стол: белая скатерть, бутылка вина, бокалы, пустые тарелки и столовые приборы. Но главный сюрприз состоял отнюдь не в этом. На столе, комоде и журнальном столике были размещены разномастные подсвечники с зажженными свечами, и их было столько, что включи я люстру с тремя семидесятиваттными лампочками – она не сделала бы погоды, позорно потерявшись на фоне пляшущего пламени многочисленных свечей. Вот что за пшик был! Это Валерий зажигал спичками свечи, а потом они трепетно потрескивали, что, в общем-то, и продолжали делать по сию минуту.
   В зале было так непривычно светло, что я даже отчетливо различила мелкие пятна на потолке из-за то ли невнимательности, то ли неопытности, то ли – что более вероятно в нашей стране – халтурности ремонтников. Интересно, кто помогал отцу с отделкой помещения? Не один же он справлялся, наверно.
   Я переместила взгляд с потолка на рядом стоящего мужчину. Что все это значит? Неужели он хочет принести меня в жертву, а свечи, стол – это все неотъемлемые детали для проведения данного ритуала?
   – Что это значит? Что вы задумали? – спросила я напряженно.
   Валерий прошел вперед и обернулся, показав рукой на стол театральным жестом.
   – Вы сказали, у вас день рождения? Правда, уже за полночь, но раньше я не управился, простите. Давайте отметим, заодно познакомимся поближе.
   Услышав про «познакомимся поближе», я вздрогнула.
   – Что вы, я не это имел в виду, – прохладно заверил Мертвицин и уселся за стол, даже не потрудившись помочь даме усесться на стул. Уж не знаю, на что я больше обиделась: на то, что я как женщина не представляю для него интереса, или на отсутствие джентльменских повадок. – Не стоит.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента